Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Игорь Левицкий
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Эта история произошла довольно давно с одним моим знакомым. Не мудрствуя лукаво, расскажу ее, как помню.
В то далекое советское время, когда перестройка только начиналась, я учился в интституте и питал слабость к французским фильмам и английскому языку.
И вот мой приятель, который организовывал культурные мероприятия в одном весьма известном учреждении, пригласил меня туда на просмотр французского фильма. А перед фильмом должен был выступить чиновник французского посольства (не то атташе по культуре, не то сам посол).
Прихожу на просмотр, народу в зале – яблоку негде упасть. Еще бы, просмотр нового фильма, да и возможность поглазеть на французов из посольства.
И тут ко мне подбегает мой приятель с перекошенным лицом: - Все пропало, все пропало – переводчик заболел. Посла переводить некому. Выручай.
- Да ты совсем офигел. Я французского не знаю совсем. Я английский учу, - говорю ему.
- Да какая разница, английский-французский… Перевод сделан давно и напечатан. Тебе нужно будет только по бумажке прочитать. Соглашайся, тебе еще за это заплатят, а я тебя на все последующие просмотры буду приглашать.
И я согласился.
Через несколько минут приехал посол, вышел на трибуну, я тоже вышел на трибуну позади него, держа в руках папку с переводом.
Француз прочитал несколько фраз на своем языке и отодвинулся от микрофона, пропуская меня вперед. Я открыл папку и прочитал: “Дорогие советские друзья, мы рады приветствовать вас в этом зале. Надеемся, что это послужит делу укрепления советско-француской дружбы…”
И так мы продвигались далее по тексту – он прочитает несколько фраз в микрофон, потом я несколько фраз. Зал откровенно скучает и ждет, когда мы закончим и начнется фильм.
И вот наконец дотянув до конца перевода, я читаю последнюю фразу: “А теперь вы увидите французский художественный фильм. Приятного просмотра. До свидания”. И собираюсь уходить со сцены, как вдруг вижу, что француз продолжает читать. До меня доходит, что, не зная французского, я его где-то обогнал. Еще до меня доходит, что дело пахнет международным скандалом, исключением из интститута и разными другими неприятностями…
А француз в это время закончил читать свои несколько фраз и отодвинулся от микрофона, пропуская меня. Ну что я мог поделать?! Я открыл папку с текстом и стал читать с самого начала: “Дорогие советские друзья, мы рады приветствовать вас в этом зале…”
Зал оживился. Поскольку эту фразу зрители уже слышали, до них стало доходить, что что-то пошло не так. Не догадываясь про мои трудности с переводом, они подумали, что у француза проблемы с головой, как у позднего Брежнева. И хотя люди сидели по-прежнему тихо, улыбки на лицах стали цвести, как подснежники в марте.
Француз же видя, как в зале наконец начали улыбаться, реагируя на его зажигательную речь, тоже заулыбался и стал жестикулировать. Так мы с ним еще немножко почитали, и во время очередной фразы, француз сделал широкий жест рукой как бы указывая на экран. Я решил, что это-то точно конец его речи, перевернул страницы и прочитал последнюю фразу “Приятного просмотра. До свидания”.
А француз продолжает читать. Тут мне уже стало все равно. Я открыл первую страницу и в очередной раз прочитал: ”Дорогие советские друзья, мы рады приветствовать вас в этом зале…”
Зал замер, а какая-то девушка согнувшись пополам в своем кресле, мелко-мелко затряслась и разразилась громким заливистым хохотом. И зал грянул. Люди заржали. Некоторые просто рыдали от смеха, сползая на пол...
Меня и ошалевшего француза утащил со сцены какой-то ответственный работник. Слава богу, что все это “безобразие” закончилось без последствий. Где-то нашли человека, который говорил по-французски. Когда он объяснил высокому гостю, что произошло, тот посмеялся над ситуацией вместе со всеми.
Моему приятелю объявили нестрогий выговор, а про меня в нашей компании потом долгое время говорили: “Папа у Васи силен в математике…”
Рассказал мне эту историю один из начальников Н-ского Морского Пароходства, где мне довелось как-то внедрять SAP.
В старинные лохматые советские годы один большой советский грузовой пароход завершал полугодовой рейс. Команда, полгода находившаяся в замкнутом пространстве и не видевшая жен и детей, готовилась к этому радостному событию вовсю – мужики начали ежедневно бриться, глаза стали блестеть задорно, а кто-то уже и планы строил, как проведет с семьей первые дни. Все были так заняты приготовлениями, что на регулярный просмотр кинофильмов в корабельном кинозале перестали приходить – тем более, что весь немудрящий запас фильмов за полгода плавания был по-многу раз пересмотрен.
И тут капитан получает телеграмму с приказом развернуть судно, зайти в иностранный порт за грузом, затем доставить этот груз в другой иностранный порт и только потом идти домой. Для команды это означало еще месяца три плавания все в том же замкнутом пространстве с видом на все те же рожи, которые за полгода плавания и так уже смертельно надоели.
Вообщем, после получения этой телеграммы обстановка стала на корабле, если говорить цензурно, угрюмая – то и дело на ровном месте вспыхивали конфликты, приказы начальства исполнялись медленно и с тихим шептанием матерных слов себе под нос и зубовным скрежетом. Словом, до бунта и поднятия пиратского флага оставалось совсем чуть-чуть.
Но положение спас замполит – нашел где-то в пыльном шкафу красного уголка коробку с фильмом «Ленин в 1918 году», которая неизвестно откуда взялась – может со времен прежнего замполита осталась - и пылилась неизвестно сколько времени без применения. И была в этой коробке одна хитрость – фильм был на украинском языке.
И вот замполит вечером собрал команду в кинозале. Бросившие бриться, злые мужики расселись по местам. Погас свет и на экран выскочил вихлястый Ленин, заложил пальцы в проймы жилета и сказал, картавя: «Здоровеньки булы, Феликс Эдмундович!»
Зал грохнул раскатистым дружным хохотом, который вспыхивал вновь и вновь на каждую реплику вождя и прочих участников кино.
На следующий день настроение команды было отменное, люди снова начали улыбаться друг другу, прекратились ссоры и стычки.
А «Ленин в 1918 году» стал непременным гвоздем ежевечерних просмотров на оставшиеся месяцы плавания.
В ту ночь я проснулся от необыкновенной, оглушающей тишины. Я подошел к окну и увидел, что идет снег – первый настоящий в эту зиму. С неба падали мириады крохотных хрусталинок, ярко сверкающих в свете уличных фонарей. Это было так нереально, так сказочно прекрасно, что я почувствовал беспричинную уверенность в том, что с этого самого момента жизнь моя непременно изменится к лучшему…
Я вернулся в постель и тут же сладко заснул. И наверное всю ночь радостно улыбался, потому что утром подушка была мокрой от восторженных слюней, которые всегда бывают во время по-детски безмятежных снов.
В институт идти совершенно не хотелось, а хотелось есть мороженное, рассказывать анекдоты и влюбляться в прохожих девиц. Но для того, чтобы не идти в институт нужна была справка, а я чувствовал себя превосходно. И тут на память пришел фильм «Кто поедет в Трускавец», где герой приходит в поликлинику, просит в регистратуре талончик к любому свободному врачу, потом врет что-то про ушибленное колено и получает вожделенный бюллетень. А почему бы и мне не попробовать именно так – по-киношному.
В поликлинике в регистратуру не оказалось очереди, и хорошенькая регистраторша откровенно скучала. - Здравствуйте, барышня. Мне бы карточку и талончик к врачу. - Здравствуйте, юноша, - передразнила она меня. – К какому врачу? - А к любому. Вот к какому пошлете, к такому и пойду. - Так уж к любому?! – спросила регистраторша, хитро блеснув глазами. - Полагаюсь на Ваш выбор, - продолжил я игру. Она принесла мою карточку и молча подала талончик в двадцать пятый кабинет. Казалось, что озорные огоньки так и сыпались из ее глаз. - Мы с Вами еще увидимся, барышня? - Всенепременно! Успеха у врача.
Я поднялся на второй этаж к двадцать пятому кабинету, взялся за ручку двери и замер: на двери висела табличка «Гинеколог». Подумав секунду, я решил не отступать и уверенно распахнул дверь.
В кабинете за большим заваленным бумагами столом сидела седая близорукая врачиха и усердно что-то писала, водя носом у самой его поверхности. А за соседним столиком сидела молоденькая медсестра. Из-под стола выглядывала ее точеная длинная ножка в прелестной туфельке.
Я остановился в углу у гинекологического кресла и громко произнес: - Здравствуйте. - Здравствуйте-здравствуйте, - сказала врачиха, не отрываясь от писанины. Медсестра же ничего не сказала, а только с интересом взглянула на меня. - Что у Вас? – спросила врачиха. - У меня это… «Черт возьми, что же у меня может быть?! » - … это… вне графика… не в срок… нерегулярно… - выдавил я из себя. - Задержки что ли?! – спросила врачиха, не отрываясь от писанины. Медсестра же ничего не спросила, а только мелко затряслась в приступе беззвучного хохота. - Вот-вот, задержки, - обрадовался я подсказке. - Беременность, - брякнула врачиха. - Да нет, вряд ли, - с сомнением в голосе сказал я, а потом уверенно добавил: - Исключено. - А что же тогда? – поинтересовалась врачиха, по-прежнему не отрываясь от писанины. Медсестра же ничем не поинтересовалась, а стала медленно съезжать под стол от смеха. Из глаз ее катились крупные слезы, смывая тушь с ресниц. - Может быть простуда, переутомление, - предположил я. - Бюллетень не дам, - отрезала врачиха. - А мне и не надо, мне бы справочку в институт. - В институт?! В институт можно, - согласилась врачиха. – Верочка, выпиши освобождение на недельку, - сказала она медсестре. Та, выбравшись из-под стола и немного придя в себя, выписала справку и подала ее врачихе на подпись. - В регистратуре поставите печать, - сказала врачиха, протягивая мне заветную бумажку, и впервые взглянула на своего пациента.
Я выхватил у нее из рук справку, буркнул «спасибо» и выскочил в коридор, спиной чувствуя ничего не понимающий взгляд.
Спускаясь по лестнице, я силился прочитать диагноз, но кроме «справка дана» и «освободить на семь дней» ничего не смог разобрать. - Ну вот и я, барышня. Печать шлепните, пожалуйста, - сказал я знакомой регистраторше. Та приложила печать, и возвращая справку, мельком взглянула в нее. Видимо, ее натренированный во врачебных подчерках глаз сумел разобраться в диагнозе, потому что она почти наполовину высунулась из своего маленького окошка, провожая меня ошалевшим взглядом.
Внедряли мы SAP на каком-то предприятии. И выяснилось, что для одного из бизнес процессов придется писать дополнительную программу. Наш аналитик провел много часов с менеджером заказчика, уточняя техническое задание для программистов.
- Ну и последний вопрос, - говорит аналитик заказчику. – Что мы будем делать, если возникнет вот такая ситуация? И он описывает менеджеру вариант исполнения бизнес процесса, ни разу до этого не обсуждавшийся. - Нет-нет, такая ситуация невозможна. Даже не стоит ее и рассматривать, - отвечает ему менеджер.
Ну что делать? Поскольку ситуация в принципе возможна, наш аналитик пишет в тех задании: - В случае возникновения такой-то ситуации выдать на экран сообщение «Позвоните менеджеру такому-то, телефон такой-то» и указывает имя и телефон этого менеджера.
И вот, наконец, долгожданный миг внедрения системы. В конце первого же дня менеджер звонит нам и кричит: - Что за херня такая. Мне сегодня звонило 300 человек. Работать невозможно. Что вы там такое навнедряли?
В продолжение темы от 31 января про мужиков и гинекологию.
У одного мужика образовались камни в почках. И доктор принял решение дробить их ультразвуком. Вообщем мужику сильно повезло, что можно было обойтись без хирургического вмешательства. Процесс дробления довольно простой: кладут пациента на стол и лупят по камням из специальной ультразвуковой пушки. Говорят, это даже не больно.
Вот пришел мужик на процедуру. Велели ему переодеться в какую-то хламиду и сидеть ждать. Сидит он в предбаннике и весь трясется от страха. Не хирургия, конечно. Но все равно боязно – а вдруг вместо камней по почкам лупанут или даже по яйцам. Фиг его знает, чего может получиться, если из пушки, пусть даже и ультразвуковой, по яйцам захреначить.
Тут выходит из комнаты медсестра. Рожа кислая такая. Работу свою явно не любит. Да и чего любить то?! Зарплата маленькая, пациенты занудные, муж импотент, дети дебилы, жизнь не удалась…
Подходит она к мужику и тоном экскурсовода тянуче так говорит: “Мущиина-а, па-айдемте за мной”. И ведет его в камнедробильню или как она там у них называется. В центре комнаты стоит стол, над которым свешиваются всякие приборы похожие на гиперболоиды инженера Гарина.
И сестра ему говорит: - Ложитесь на стол, мущина. Руки положите за голову. Ноги согните в коленях и расставьте.
А сама в это время на него не смотрит, руки моет. Мужик лежит на холодном столе в какой-то хламиде, надетой на голое тело, руки за головой, ноги раздвинуты по самое никуда. Ему холодно и страшно.
Медсестра в это время закончила руки мыть, оборачивается и видит, что мужик не так лежит. И говорит она: - Мущи-ина, ну че Вы как маленький. Ноги то пошире раздвиньте и расставьте. Ну как у гинеколога.
И тут у мужика нервы не выдержали. Губы затряслись. И он чуть не плача ей отвечает: - Не был я, не был я никогда у гинеколога…
Август 1998 года. Россия. Рушатся банки, разоряются предприятия. А у меня командировка в Штаты на полгода. И визу дали, и билеты на руках. Надо ли говорить, каким счастливым я себя чувствовал. Тем более что за неделю до кризиса снял все свои деньги со счета в банке – сбережения за несколько лет работы в иностранной компании Пи-ДаблЮ-Си в Москве. Несколько тысяч зеленых, уложенных аккуратными пачками стодолларовых банкнот по тысяче в пачке - как в гангстерских фильмах. Да еще несколько тысяч командировочных, уложенных в такие же пачки.
Тут подходит ко мне менеджерша и говорит, что возможно продление проекта, и просит убедиться в том, что мой заграничный паспорт действителен еще на два года. А он у меня всего год еще действителен. Пришлось в срочном порядке делать новый паспорт - через турфирму со связями в МИДе. При этом старый паспорт с американской визой я сдавать не стал.
Через несколько дней получил паспорт. Смотрю, а фамилия там отличается на одну букву. В МИДе в отличие от ОВИРа используется английская транскрипция. И то, что в овировской французской транскрипции в старом паспорте читалось как «i», в английской транскрипции в новом паспорте выглядит как «iy». Хоть и похоже, но если подходить формально, то фамилии в паспортах разные. Ну да не беда! Лечу в Хьюстон с наличными во всех карманах и тремя паспортами на разные фамилии – я с собой еще и внутренний паспорт захватил.
Итак, прилетаю в Техас. Жара - 43 градуса в тени. Люди живут от кондиционера до кондиционера. А я живу в черном шерстяном костюме, в карманах которого все сбережения моей жизни - ни снять его нельзя, ни тем более где-нибудь оставить. Мокрый от пота ищу хоть какой-нибудь банк, чтобы сдать им на хранение свой ценный груз. Причем, искать могу только после окончания рабочего дня - не могу в первые же дни уйти из офиса раньше - не объяснять же американскому начальнику про пачки долларов во всех карманах - итак, все вокруг шутят про несгибаемое КГБ, сотрудник которого даже в жару в костюмчике рассекает - не иначе кобуру с пистолетом прячет.
И вот (о, чудо) на третий день я нашел небольшое отделение Бэнк оф Америка, расположенное в близлежащем продовольственном магазине и работающее (о, великое чудо) до восьми часов вечера.
Пришел. Прошу девушку - банковского клерка открыть мне счет, объясняю, что я русский и нахожусь в Америке в командировке. Она кивает и говорит: «Ой, первый раз живых русских вижу».
А я про себя думаю, что если сейчас от денег не избавлюсь и пиджак не сниму, то она еще и мертвых русских увидит.
И тут она с улыбочкой просит меня показать ей два документа, удостоверяющих личность.
- Какие два документа? У меня только паспорт. - Нам нужен еще какой-нибудь документ. Права, например, - продолжая улыбаться, втолковывает мне она. - Да нет у меня прав... Ничего нету кроме паспорта. - Ой, тогда мы не можем Вам счет открыть, - разводит она руками. – У нас правило требовать два документа.
От одной мысли, что мне придется еще какое-то время ходить в пиджаке, стало мне нехорошо. - Ну, - думаю. - Была - не была. И выхватываю из широких штанин второй паспорт - МИДовский. - Вот, - говорю. - Нашелся второй документ.
Она смотрит - еще один паспорт. Ее лицо вытягивается, и она медленно начинает читать. Тут ее лицо вытягивается еще больше - видно, дочитала до конца и поняла, что фамилия во втором паспорте вроде похожа, но другая. И чувствую, что рука ее тянется к телефону - в ФБР звонить.
- Э, - говорю. - Погоди волноваться. Это у нас у русских обычай такой - несколько паспортов иметь. Вот смотри! - и выхватываю наш внутренний российский паспорт.
- Видишь, - говорю. - Этот паспорт для внутренних поездок по России. Тут кириллицей написано. А этот паспорт (тычу в ОВИРовский) для поездок во франкоязычные страны. Тут все по-французски написано. А вот этот (указываю на МИДовский) для поездок в англоязычные страны. Тут все по-английски. И поэтому, транскрипции разные.
То ли я очень уверенно говорил, то ли еще что. Но она немного успокоилась и открыла мне счет.
Но тут ее ждал еще один удар - я достал свои пачки долларов. По ее глазам я понял, что ей ни разу в жизни не доводилось видеть столько наличных денег, принятых от одного клиента. Как я уже говорил, это отделение банка было маленькое, и потом я частенько видел, как местные жители заскакивали туда, чтобы снять со счета двадцатку-другую. А тут тысячи. Позвала она напарницу, и вместе они мои деньги пересчитали, проверили на подлинность и оприходовали. Слава богу, что в ФБР звонить не стали, хотя заметно было, что хочется.
В первый раз приехал в командировку в Америку. Вечером заскочил в гостиничный бар – выпить и расслабиться. Прошу бармена налить мне пятьдесят граммов водки. Он смотрит на меня подозрительно и спрашивает: - А вы откуда? - Я из России, а что такое? - А вы в России водку взвешиваете, да?! Извините, но у меня весов нету. Я вам пятьдесят миллилитров налью. Хорошо?
Надо вам признаться, что я очень боюсь летать. Когда самолет попадает в воздушную яму, пусть даже самую маленькую, у меня начинается приступ паники – внутри все замирает, учащается дыхание, и я до предела затягиваю ремень безопасности и машинально хватаюсь за любые предметы впереди меня, которые кажутся более-менее надежно закрепленными – подлокотники, спинку впереди стоящего кресла, на худой конец, стенку самолета или обод иллюминатора.
Когда начинается тряска, больше всего мне хочется вскочить с кресла и бежать в кабину пилотов, истошно крича: «Давайте сядем! Давайте приземли-и-имся, пока мы еще жи-ы-ы-вы-ы». И только понимание того, что мои вопли вряд ли помогут, заставляет меня молча оставаться в кресле, держась за что-то кажущееся надежным обеими руками до судорог в пальцах, пока тряска не прекратится.
К сожалению я работаю консультантом, и летать приходится каждую неделю. И каждый раз уже за несколько часов до полета меня охватывает эта противная паника, что вот опять садиться в самолет, трястись от страха, хвататься за что-нибудь руками и стараться не закричать. И что я только ни делал – пил водку перед полетом, отвлекался мыслями о чем-нибудь приятном, читал порно журналы, смотрел увлекательный фильм. Ничего не помогает. При первых же признаках тряски, покрываюсь липким потом, забываю обо всем, хватаюсь руками за что ни поподя и мысленно ору: «Давайте приземли-имся-а-а-а».
Но в общем как-то живу с этим. А что делать?! Летаю себе...
В прошлом году жена уговорила поехать в круиз на Аляску. Там красиво, говорит. Тебе понравится, говорит. Семь дней на корабле, говорит. Летать не будем, говорит. Ну я и согласился.
Купили путевки, собрали чемоданы. Тут жена подходит ко мне и показывает найденные в интернете фотографии аляскинского леса, озер, сделанные с борта маленького самолета. И спрашивает: «Ну что, может возьмем одну самолетную экскурсию? Смотри как красиво! Самолетик будет маленький, безопасный». - Ладно, - отвечаю. – Действительно красиво. Бери билеты. А сам думаю – ну, схвачусь за что-нибудь в самолете, переживу как-нибудь. Ведь действительно красиво.
И вот наступило время Ч. Микроавтобус доставил нас – четыре супружеские пары от круизного теплохода в небольшой аэропорт на Аляске. Подходит пилот и говорит: - Привет всем. Мне для равновесия самолета нужен второй пилот. Вы не бойтесь, рулить не придется, просто нужно, чтобы кто-то оторвался от своей супруги и сел на самое лучшее место – рядом со мной.
Как только он сказал про «самое лучшее место», юркий, маленький мужичонка выскочил вперед. – Я, - говорит, - согласен. Буду вторым пилотом. Куда садиться? Пилот, человек не самый маленький, критически на мужичонку посмотрел и замотал головой: - Нет, не подойдете. Мне нужен кто-нибудь равного со мной веса. И на меня смотрит: - Вот Вы будете как раз. Садитесь на переднее место справа.
Как вы понимаете, я за два часа до полета был ни жив, ни мертв. Мысленно я уже разбился и похоронил себя в сырой аляскинской земле. Так что вторым пилотом мне быть или сто вторым – было уже до большого самолетного фонаря. И я полез в самолет, сел на переднее место справа и стал смотреть, за что мне руками удобнее будет хвататься, когда начнет трясти.
И тут я с ужасом понимаю, что самолет наш то ли тренировочный, то ли еще что, но только на месте справа тоже имеется штурвал и педали. И тут уж мне не надо рваться в кабину пилотов с криком «Давайте сядем-м-м-м». Я сам теперь сижу в кабине пилотов. Я сам практически, мать твою, пилот. И уж если схвачусь за что-нибудь руками, то это что-нибудь, будет самый настоящий, лядь-перелядь, штурвал. И своей потной рукой я легко могу весь самолет с пилотом, пассажирами и любимой женой в один миг угробить, отправив его в крутое пике к аляскинским моржовым хренам...
Да, скажу я вам, если до этого я испытывал привычные уже приступы паники, то тут ко мне пришел настоящий, непридуманный ужас, ужас, о, великий ужас. Я пристегнулся к креслу всеми возможными ремнями и засунул руки себе под задницу, ноги подогнул под сиденье, чтобы не дай бог, значит, их не достать и не начать хвататься и педали не нажать. Была еще шальная мысль убежать, пока мы на земле стоим, но перед женой стало неудобно. Ну взлетели мы, пилот музычку включил, рассказывает что-то. Под крылом самолета, значит, зеленое море аляскинской тайги расстилается. Другие пассажиры фотоаппаратами щелкают, языками от восхищения цокают. И не знают, гады, что есди у Кощея смерть была на конце иглы в утке, да зайце, то их смерти в эту секунду находятся под моей задницей в моих мокрых от липкого пота руках. И сам я сижу, как четвертованный Стенька Разин перед отсечением головы и тихо молюсь. И уже не так мне полет страшен с его воздушными ямами. А страшно руки достать и в Гастелло, мать-перемать, превратиться...
А еще мое вечно подвыпившее второе я, сука, шепчет, ощерясь гаденькой улыбочкой: - Ну чо, ты молешься. Доставай руки, на хер. И пусть они теперь все молятся. Такой шанс, страху конец... Хватайся, гад, за штурвал... Быстро...
И от этого такого доступного, такого реального соблазна, мне еще страшнее стало, и я еще глубже руки засунул под задницу, а ноги по сиденье...
В общем что я вам скажу. Красоты были действительно офигительные, после часа полета над озерами и лесами мы вернулись в аэропорт. Благополучно сели. А я с тех пор летать больше не боюсь. Не знаю, какие клемы у меня в мозгу переклинило и перепаяло. Только если меня теперь подальше от самолетного штурвала держать, я теперь ничего не боюсь.
Однокашник Пушкина Вильгельм Кюхельбекер по прозвищу Кюхля был нескладен, близорук и ужасно застенчив. Его нудные ухаживания доводили барышень до зевоты, а утомительная дотошность в делах приводила начальство в тихую ярость. Он писал стихи, которые мало кому нравились, и мечтал в один прекрасный день изменить окружающий мир и стать знаменитым.
Однажды, когда некий доброхот прочитал Кюхельбекеру стишок Пушкина, в котором была строчка “и кюхельбекерно и тошно”, Вильгельм разозлился и вызвал Пушкина на дуэль. Друзья пытались их примирить, но тщетно – Кюхельбекер закусил удила и твердо намеревался укокошить Француза, как звали Пушкина в лицее.
Ранним предрассветным утром к лесной опушке подкатили несколько легких колясок. Из них вышла группка молодых людей и углубилась в лес. Только опасливый доктор Тальберг остался в коляске, прижимая к себе свой саквояж. Он втайне надеялся, что все еще обойдется, и однокашники помирятся.
Тем временем на ближайшей полянке начались приготовления к дуэли. Пижон Дельвиг, приехавший в новомодной, только что привезенной из Лондона шляпе, отмерял шаги и проверял пистолеты. Остальные окружили Кюхельбекера и пытались уговорить его принять извинения Пушкина, на что Кюхля истерично отказывался и гадко бранился.
Наконец приготовления кончились, пистолеты были заряжены, шаги отмерены. Противники разошлись по краям поляны, секунданты встали поодаль. Дельвиг, который не совсем еще привык к своей новой шляпе, все время поправлял ее, ловя восхищенные взгляды окружающих.
Пушкину выпало стрелять первым, и он бесшабашно пальнул в воздух. Друзья ожидали того же и от Кюхельбекера, но Кюхля начал целиться в Пушкина. Глаза его близоруко щурились, нервный пот стекал со лба, рука дрожала, пистолет плясал в руке. И все это вместе производило устрашающее впечатление. Дельвиг даже сделал невольный шаг назад.
Пушкин заметив движение, крикнул: “Дельвиг, чего ты там стоишь в стороне? Там ведь опасно. Стреляет Кухля, так что самое безопасное место на этой поляне – это там, где стою я”.
Услышав это, Кюхельбекер еще больше разозлился, весь напрягся как потревоженный ежик и попытался собрать волю в кулак. Но поскольку в кулаке уже был зажат тяжелый дуэльный пистолет, рука не выдержала такого напряжения и дернулась. Суматошный выстрел разорвал тишину и сорвал шляпу с головы Дельвига. В самом центре ее теперь зияло отверстие. Дельвиг от неожиданности осел в мокрую от росы траву.
Кюхля выронил пистолет и, рыдая, бросился на шею Пушкину. Прибежавший доктор Тальберг давал нюхательную соль Дельвигу. Слава богу, обошлось без смертоубийства.
Кто-то предложил поехать в недавно открывшуюся модную кофейню Starbucks, и все кроме доктора Тальберга согласились.
Уже через час шумная компания пила кофе с коньяком и обсуждала свои интрижки с молоденькими курсистками. И только Дельвиг, посматривал на свою простреленную шляпу, зло косился на Кюхельбекера и думал: “Вот же урод криворукий”.
31 декабря лохматого года. 11 часов утра. Зачет по методам математической физики. Причем, я понимаю в этой математической физике гораздо меньше Вашего, а уж сколько Вы сами в ней понимаете, Вы лучше меня знаете.
Зачет принимает аспирантка Ирина Сергеевна - синий чулок. Очки в пол лица, костюм типа «Первая учительница пятидесятых годов», никакой косметики, и на лице читается решимость политрука Клочкова. В смысле, отступать некуда и вражеские танки тут не ходят.
А на носу Новый Год, за окном солнце высверкивает бриллиантовые брызги из горностаевой мантии только что выпавшего снега.... Дома уже накрыт стол, приглашены друзья и, конечно же, девушки. А впереди панфиловцы, и я в немецком танке. И мне уже идти отвечать.
Иду, мычу, пытаюсь подсунуть, то что списал, хотя совсем не факт, что списал правильно. Аспирантка мне и говорит «Да Вы ж ничего не знаете. Так?! » Понимаю, что отрицать бесполезно - киваю виновато. Она уж готовится бросить в мой танк гранату, то есть зачетку - придете, мол, в следующий раз.
И тут меня как прорвало. - Ирина Сергеевна, - говорю самым проникновенным своим голосом. - Сегодня Новый Год, люди праздновать будут, надеяться на исполнение самых заветных своих желаний. Вот скажите честно, у Вас хоть когда-нибудь под Новый Год исполнялись заветные желания? Гляжу, у нее взгляд как то затуманился, на губах появилась мечтательная полуулыбка... В глазах поплыли невстреченные мужики, отдельные квартиры...
- Нет, - отвечает со вздохом. - Никогда. - И у меня никогда, - тоже говорю со вздохом. Помолчали грустно. - Ирина Сергеевна, - начинаю я взволнованно. - А вот если Вы мне сейчас зачет поставите, то у меня впервые в жизни исполнится. И я про Вас буду и детям и внукам рассказывать.
И что вы думаете? Поставила!!! Детей-внуков у меня нет. Вот вам рассказываю.
В то время в России произошло заурядное событие – очередного чмудака назначили очередным министром обороны. Как и все чмудаки, бывшие министрами обороны, он первым делом спрятал своего сына на посту вице-президента чего-то там шибко международного, а затем потребовал от парламента «Всех студентов в армию». Парламент дал слабину, и студентов начали брать.
Таким образом, ряды непобедимой и легендарной пополнили студенты консерватории Рабинович, Гринберг и Кацнельсон.
Одели их так, что я вам передать не могу. В армии из доступных размеров есть только очень большой и очень маленький, так что в гимнастерку для Рабиновича можно было запихнуть еще и Гринберга, а Кацнельсону достались шорты. Потом им приказали пришить ко всему этому погоны, нашивки и еще какую-то дребедень. Словом, когда они в таком виде в первый раз вышли за ворота части, то девушки на улицах шарахались, старушки крестились, а собаки истошно выли.
Определили наших «бравых военных» в полковой оркестр. Там не были предусмотрены ни скрипка, ни контрабас, так что Рабиновичу достались тарелки, а Гринбергу с Кацнельсоном – по трамбону. Днем они по десять часов ходили по плацу строевым шагом, дудя в трамбоны и стуча тарелками, ночью их избивали старослужащие. А в это время чмудак, бывший министром обороны, докладывал президенту об успехах в боевой и политической подготовке.
Шло время. Наши герои научились бодро маршировать. Кацнельсон добился, чтобы ему, наконец, выдали нормальные штаны вместо шортов. Гринберга просили заменять дирижера, когда сам дирижер был пьян. А Рабинович потерял зуб в боях со старослужащими. Зато теперь «дед» сержант Егорычев стал звать его не «жадом», а «боевым явреем». А в это время по всей стране из-за дедовшины в армии гибли сотни молодых ребят. Матери получали своих сыновей в гробах, а сын чмудака, бывшего министром обороны, ездил на дорогой машине и сбивал пешеходов.
Прошло еще немного времени, и триумвират музыкантов начал править бал в казарме. Став «дедами», они уже сами могли заказывать музыку и сами ее исполнять. И они решил, что в их казарме дедовщины больше не будет. Если кто-нибудь кого-нибудь тронет хоть пальцем, будет иметь дело с ними – русскими былинными богатырями Рабиновичем, Гринбергом и Кацнельсоном. Один «дедок», правда, попытался не согласиться и заставил молодого солдата сбегать за сигаретами. Тогда его ночью разбудил Рабинович и, сверкая свежевставленным зубом и медными тарелками, до утра читал ему лекцию о вреде курения. А Гринберг и Кацнельсон держали «дедка», чтобы не убежал.
И так получается, что когда одно поколение в казарме живет без дедовщины, то такой порядок входит в привычку, и следующие поколения уже и не знают, что это такое. Казалось бы так просто. Но время идет, чмудаки сменяют друг друга на посту министра обороны. Их дети вместо армии идут в вице-президенты чего-то там шибко международного, а потом давят пешеходов на дорогих тачках, а солдаты продолжают гибнуть…
А Гринберг, Рабинович и Кацнельсон с тех пор продолжают дружить, и раз в год Гринберг и Кацнельсон приезжают в Москву в гости к Рабиновичу – один из Тель-Авива, а другой из Киева. Они выпивают по стопке русской водки, а потом идут в парк и играют марш «Прощание славянки».
Игорь Левицкий (igor@levitski.com, www.levitski.com)
Маша приехала в Москву в семидесятых годах по лимиту. Долгие годы она жила в общежитии и в поте лица трудилась на фабрике,. Маша не была красавицей, хотя и дурнушкой тоже не была. Но из-за скромного характера и отсутствия жилой площади у нее не было никакой личной жизни. То есть по молодости пару раз что-то такое и было, но за давностью лет это не считается. Шли годы, Маша уже стала Марьей Васильевной, но в жизни ничего не менялось: общежитие – работа и обратно. Скучные одинокие праздники, тоскливые отпуска в забытых богом санаториях…
И вот перед самой перестройкой Марье Васильевне, наконец, выделили маленькую однокомнатную квартирку где-то на окраине Москвы. Вначале ехать на метро, потом пять остановок на автобусе, а потом полчаса идти через пустырь, заросший густыми кустами.
Идет она как-то вечером домой. Темень, хоть глаз коли - фонарей вдоль дорожки еще не поставили. И вдруг из кустов вылезает здоровенный мужик, хватает Марью Васильевну и тащит в кусты. Она вначале пыталась сопротивляться, но мужик был сильнее. А кричать гордость не позволила. “Ну что ж это я, сорокалетняя баба, тут кричать буду. Еще перед новыми соседями стыдно будет”, - подумала она.
Когда мужик, наконец, закончил свое грязное дело и ушел, Марья Васильевна тихонько выбралась из кустов и шмыгнула домой, чтоб никто не дай бог не увидел разорванной одежды. В милицию не обращалась, смолчала.
Недели через две история повторилась. Те же кусты, тот же мужик. Только в этот раз Марья Васильевна уже не так сильно испугалась, только шепнула “Не рви одежду, пожалуйста”. И он послушался, был аккуратнее, да и под спину что-то подстелил. Пока он пыхтел ей в самое ухо, Марья Васильевна сумела таки разглядеть своего насильника. Мужик приблизительно ее возраста, трепанный жизнью, но не совсем опустившийся… Перед тем как уйти, он взглянул ей в лицо и погладил по щеке. И как ни странно это звучит, Марье Васильевне этот его жест был не то, чтобы приятен, но что-то такое тронул в душе. Хотя и противно это все было, гадко.
Но когда еще через пару недель насильник снова вылез из кустов и схватил ее, Марья Васильевна отстранила его чуть-чуть, посмотрела в глаза и спросила: “А чего это мы все по кустам?! Пойдем ко мне”.
Через три месяца сыграли свадьбу. А как вы познакомились со своими супругами?
В 1995 году довелось мне в составе небольшой команды консультантов американской фирмы Пи-Дабл-Ю быть в длительной командировке в российском городе Н-ске. Город не очень большой, но исторический. Суточные платили хорошие, гостиница была чистенькая, живи – не хочу. Но было одно неудобство - зарплату и суточные мы получали на распространенные тогда в Москве дебетовые карты, и поскольку в Н-ске не было банкоматов, приходилось снимать деньги в Москве и везти в Н-ск в толстых пачках, что было неудобно и небезопасно.
И вот в один прекрасный день на площади перед центральнм универмагом Н-ска поставили банкомат – первый в городе. Красивый, с разными надписями на английском языке... При наборе пин-кода банкомат издавал прятные мелодичные звуки «Пам-пам-пам-пам», потом счетное устройство урчало «Тр-р-р» и выдавало деньги.
Местным гражданам он был тогда совсем без надобности – им зарплату если не задерживали, то платили наличными, а вот для нас – консультантов – банкомат пришелся очень кстати. Мы стали каждый день после работы подъезжать к универмагу и снимать небольшую сумму, чтобы хватило вечером на ресторан.
Представьте картинку. Каждый день подъезжает такси, из него выходят четыре консультанта в костюмах с галстуками, подходят к банкомату в очередь. - Пам-пам-пам-пам- тр-р-р, - весело говорит банкомат и выдает деньги. Консультанты прячут деньги и быстро уезжают.
И стали мы замечать, что местные алкаши, прежде ошивавшиеся у игральных автоматов (одноруких бандитов), расположенных на той же площади перед универмагом, стали кучковаться у банкомата. При нашем появлении они вежливо расступались, давая нам дорогу и тихонько шептались в отдалении. Мы вначале опасались, что они деньги хотят отнять, а потом привыкли и перестали обращать на них внимание.
Как то раз подходит к нам алкаш, делегированный своими друзьями и говорит: - Вы уж нас извините, но вы нам не подскажете, как вы в эту игру играете? А то мы смотрим, вы все время деньги выигрываете. Мы вот сколько не пытались – ничего выиграть не можем.
Могуч и велик русский язык со всеми его правилами, исключениями, падежами и средним родом, будь он неладен. Так думал молодой повеса Федерико Лезервуд в московском метро по пути на очередной урок русского языка. Ведь, например, совершенно невозможно запомнить, а еще труднее понять, почему "лоб" и "столб" в устной речи оглушаются до "лоП" и "столП", не теряя значения, а неприличный возглас "О, бля" при оглушении становится невинным "Опля", совершенно теряя свой смысл.
А еще эти москвичи с их идиотской манерой произносить безударные "о" как "а" - ФедерикА, ФедерикА... Вначале он пытался объяснить всем и каждому, что Федерика – это женское имя, а его мужское имя Федерико заканчивается на твердую, хоть и безударную "о", но каждый раз ему говорили, что москвичи акают и будут продолжать акать, так что надо привыкать.
В конце концов он смирился и тоже решил начать акать, чтобы не выделяться. Но первая же попытка Федерико не выделяться окончилась неудачей. На день рождения программиста Васи он, заранее подготовив речь, поднялся из-за стола с бокалом шампанского и, усиленно акая, произнес: - Вася, дАрагой... Но дальше говорить ему не дали. Вася прервал его вопросом: "Почему дАрагой?! Ты что грузин? " И все заржали как сивые мерины...
В конце вечера, когда народ был уже порядком пьян, Вася пробился к грустному Федерико и хлопнул по плечу: - Ты, бля, не обижайся, Федерико, но давай мы тебя будем коротко звать Федом. Фед Лезервуд – вполне смачно звучит, бля. На это отдыхавшая лицом в салате секретарша Верочка выдала историческую фразу, на секунду поднявшись из салата: - А давайте его вообще на русский переведем. Лезер – кожа, вуд – дерево. Значит, Лезервуд – это Кожедуб. Федя Кожедуб, - и она упала обратно в салат под гомерический хохот окружающих.
Через пару дней "переведенный" Федя Кожедуб снова стал объектом шуток. В закусочной он откусил кусок от предложенного пирожка с луком, подозрительно посмотрел на него, потом на нас и спросил: - А почему вы говорите "с луком", когда на самом деле в нем много луков?
К вечеру эту фразу в офисе пересказывали как анекдот.
Федя обиделся, сделался молчалив и грустен. Мне стало его жалко, и я посоветовал ему сходить в модный тогда клуб "Хангри Дак" развеяться. - Ты что, - округлились у него глаза. – Мне в американском посольстве памятку дали. Там написано, что туда ходить не можно. - Ага, неможно, - передразнил его я. – Потому что в "Хангри Дак" каждый второй посетитель и так американец. Сходи, Федя, не пожалеешь. И он сходил.
На следующее утро Федя пришел на работу с опозданием. Верхняя пуговица рубашки растегнута, узел галстука свернут на бок, под глазами появились синяки от бессонной ночи, а в глазах чертики. - Ну как отдохнул, Федя? - Спасибо, Аркадий. Карашо. Мне девушку подарили. Оказалось, что в клубе Федя познакомился с другим американцем, который привел с собой двух девушек. И узнав, что у Феди нет ни одной, подарил свою подружку Кожедубу. - Поздравляю, - сказал я ему и углубился в работу. Но через минуту был прерван вопросом: - Аркадий, а что означает слово "закончить"? - Ну, - начал я, - закончить можно перевести как стоп, финиш, – но заметив Федины округлившиеся глаза, спросил: - А в каком контексте? Федя подвинулся ко мне поближе и зашептал: - Она мне утром сказала, что хорошо закончила. - А, - рассмеялся я. – Так это по вашему будет "пришла". Федя удовлетворенно закивал, а я опять попытался поработать, но снова был прерван вопросом: - Аркадий, а почему в русском языке мужское начало негативное, а женское позитивное? - Что ты имеешь в виду? – спросил его я, понимая, что ночью Федя явно не скучал. - Ну как же, хуево – это плохо. Да?! А пиздато – хорошо. - Ну, мой дорогой друг, - начал я объяснения, еле удерживаясь, чтоб не загоготать, - во-первых, хуево – это не то, чтобы мужское начало, а как бы даже наоборот – конец. А во-вторых, передай своей подружке, что есть еще слово "охуительно", что гораздо лучше, чем просто "пиздато"... И я выскочил в туалет и корчился там от дикого, рвущего живот хохота. А в обеденный перерыв сгонял к своему другу Мише, владельцу издательского дома "Дельта Паблишинг" и привез Феде только что изданный разговорник неформальной лексики для иностранцев.
С этого дня Федя обрел, наконец, вкус к жизни и почувствовал аромат русского языка. В день зарплаты он "хрустел капустой" и "получал бабло", на работе он во все "врубался", а на пьянке наоборот "вырубался". Хангри Дакские девушки вкупе с программистом Васей научили его пить водку по гусарски - с шампанским, а утром похмеляться пивом. Когда во время очередной корпоративной вечеринки немец Кляус Ропке увлеченно врал что-то юной и прелестной аудиторше, Федя "подхилял" к нему нетвердой походкой и сказал: - Ну что ты все звездишь, Кляус. Ты просто какой-то Пиздикляус. От такого поворота Ропке просто "с дуба рухнул", а хохочущая аудиторша расплескала выпивку ему на штаны. Программист Вася выдохнул: - Ну ты, бля, даешь. На что Федя выдал: - Вася, в Грузии мужчинам к имени добавляют слово "батон". И ты бы там был Вася-батон. В Айзербайджане мужчинам к имени добавляют слово "заде". И ты бы там был Вася-заде. А в России за любовь к слову "бля" ты у нас будешь Вася-бля.
В этом месте "Ну ты, бля, даешь" выдохнули уже все остальные. А Вася еще и долго не мог вдохнуть.
Словом, разговорник "Дельта Паблишинг" развязал Феде язык, а ХангриДакские девочки отвязали ему все остальное. Федя превратился в отвязанного, не сдержанного на язык обаятельного типа, что в конце концов его и погубило.
На очередной встрече с главной бухгалтершей нашего основного клиента и двумя ее заместителями, мучившийся с похмелья Федя как бы про себя произнес: - Гранд дама и ее припиздыши. Федя был услышан и тут же уволен.
Провожать его домой в Америку собрался чуть ли не весь офис. Девчонки плакали. Да и мужики были в расстроенных чувствах. Федя пил с Васей на брудершафт и невпопад повторял: - Как же я вас всех люблю, бля, век воли не видать...
Игорь Левицкий (www.levitski.com, igor@levitski.com)
Послали нас – студентов МАИ – в колхоз на картошку. Поскольку институт в основном мужской, то в картофельной бригаде оказалось 25 парней и 3 девчонки.
Вечером пошли ребятки в туалет отлить – стоят человек 5 вдоль туалетной канавки, писают... И одновременно обсуждают невзгоды колхозного житья.
- Да-а, - говорит один писающий студент. – Хоть бы девок было побольше...
На этих словах в туалет входит еше один студиозус и пристраивается к канавке. А все остальные в это время горько переживают факт малочисленности девчонок.
- Эх, - продолжает предыдущий оратор, - на 25 мужиков всего 3 розетки!
Вновь вошедший студент, естественно не присутствовавший при начале разговора и слышавший только последнюю фразу, говорит:
- Ничего мужики, не горюй. У меня тройник есть! Прорвемся!
Господи, как мы потом в этой туалетной канавке только не утонули от хохота.
Власти штата Небраска решили отменить уголовную ответственность для мамаш, бросающих своих новорожденных детей в роддомах. Поскольку родильные отделения в Америке являются частью больниц, то новый закон просто гласил, что детей можно оставлять в больницах. Законодатели решили не указывать возраст детей, надеясь, что все и так поймут, что речь идет о новорожденных. Черта с два – жители штата Небраска умеют читать, и они прочитали закон именно так, как он был написан.
И началось. Родители начали сдавать: мамаша привезла в ближайшую больницу своего тринадцатилетнего сына. Потом многодетный папаша «сдал» десятерых детей разного возраста от 11 до 17 лет.
В течение нескольких недель жители Небраски сплавили государству тридцать четыре подростка. Жители других штатов Америки стали приезжать «погостить» в Небраску со своими детишками – пятеро из сданных подростков были неместными.
Начальником компьютерного отдела небольшого московского банка работал мужик по имени Володя. Большой и грубый. Когда-то очень давно его позвали в бухгалтерию починить неработающий компьютер. Как оказалось, одна бухгалтерша просто вытянула под столом ноги и выдернула шнур питания. После этого Володя заходя в бухгалтерию на очередной вызов, неизменно громко говорил «Привет, дуры! Ну что тут у вас?» Володя приходился каким-то дальним родственником председателю банка. Поэтому, бухгалтерши тихо терпели хамство и ужасно его боялись.
В том же компьютерном отделе работала девушка Аня – маленькая, худенькая и симпатичная. При этом программистом была от бога. В бухгалтерии ее очень любили, потому что она никогда не сердилась и всегда очень терпливо и доходчиво отвечала на вопросы бухгалтерш.
А вопросов, надо признать, всегда было море – в первой половине дня телефоны звонили не переставая. И программисты каждый день проводили по несколько часов в бухгалтерии банка, отвечая на вопросы, давая советы и инструкции пользователям. И потом программировать приходилось по ночам, потому что днем времени катастрофически не хватало.
И вот как-то Володя пробил у начальства покупку новых компьютеров для бухгалтерии, утверждая, что это поможет снизить количество вопросов и проблем.
Установив в конце рабочего дня новые компьютеры, он сказал бухгалтершам, что с новым программным обеспечением компьютеры будут выключаться программно. «Поняли, дуры? Про-грам-мно. На кнопки теперь жать не надо. Вот здесь выберите Shut down и все! А увижу, что кто-то кнопку жмет для выключения – отберу новый компьютер и верну старый. Ясно, дуры?» Барышни кивнули и разошлись по домам.
На следующее утро телефоны компьютерного отдела молчали – в течение первого часа из бухгалтерии не было ни одного вопроса. И программисты могли спокойно программировать. В течение второго часа телефоны продолжали молчать. Володя победно обвел отдел взглядом и изрек: «Ну что я говорил? Новая техника – это сила!»
Тут на столе у Ани тихонько тренькнул телефон. В трубке раздался шепот начальницы бухгалтерии: - Аня, пожалуйста, зайди к нам. Только никому не говори. Пожалуйста!!!
Аня тихонько вышла - вроде как в туалет - и пришла в бухгалтерию. Там была паника. В глазах у всех барышень застыл ужас. Волосы у многих всклокочены. Одна молоденькая девушка всхлипывала в углу размазывая по щекам слезы пополам с тушью. Начальница выглядела так, как будто ее уже уволили. Она указала дрожащим пальцем на компьютеры и вымолвила: - Вот! Не работают. Мы уже два часа сидим, а они не работают. Компьютеры и вправду не работали.
Аня нажала на кнопку включения одного из них, и он радостно захрюкал и заработал.
- А вы что их не включали что ли? – спросила Аня. - Так Володя вчера сказал, что они автоматически будут... И чтоб мы на кнопку не жали, - пролепетала начальница...
Работал я в свое время в московском представительстве фирмы Панасоник. И начальник мой попросил секретаршу обзвонить офисы самых наших важных диллеров и передать что-то важное. А дело было во второй половине дня перед каким-то праздником.
И вот звонит она в одну контору. И говорит: - Здравствуйте. Панасоник беспокоит.
А ей в ответ весело так: - А больше вас ничего не беспокоит?
Поскольку я наполовину еврей и наполовину русский, то русские и еврейские наци меня часто принимают за «своего» или, наоборот «за чужого». Так что я часто наблюдаю их кухню то изнутри, то снаружи и все время попадаю в забавные ситуации. Иду как-то по Москве и вижу паренька, который стоя на деревянном ящике, высунув язык от усердия пишет на стене «Жиды, убирайтесь в свой Израиль». Подхожу сзади, наблюдаю. Потом кашлянув для привлечения внимания спрашиваю: - Парень, ты что сионист? Он чуть не свалился со своего ящика: - Што-о?! Я?! Да я этих… - Ну а зачем тогда сионистские лозунги пишешь? - Какие-такие сионистские? - Ну, это же главная идея всех сионистов, что евреи должны собраться в Израиле. Не слышал что ли?! Ты в энциклопедии посмотри. (Было это давно и гугла тогда не существовало). На следующий день иду вдоль той же стены. А там: «Жиды, добро пожаловать в Россию!»
Только что подружка рассказала. Приезжает она в дом отдыха в Туапсе с детьми. И как примерная мама взяла с собой учебники по математике, английскому, чтобы, значит, с детишками позаниматься на отдыхе.
И вот представьте – после обеда, когда многие отдыхающие скрываются от жары в своих комнатах, Лена с сыном садятся на балконе повторить английский. Лена задает вопросы, а сын отвечает. Вдруг с другого балкона высовывается заспанное лицо соседа – волосы взлохмачены, в глазах детский испуг. Он мгновение смотрит на Лену с сыном и говорит: - Ох, это вы тут занимаетесь. Слава богу, а то мне сон кошмарный приснился, что я на экзамене по английскому сижу…
Когда я служил в армии, моему приятелю прислали среди прочего банку искусственной черной икры. И поскольку икра эта была богата белками, хоть и вкус имела препротивный, была на банке этой этикетка «Икра белковая». Увидел эту банку наш замполит, от которого всегда разило сивухой, то есть, простите, одеколоном после бритья. Взял он эту банку в руки и говорит: «Вот ведь, пилять, белок научили икру нести. Вот ведь! Белковая икра (ударение на первом слоге)» Игорь
Во время службы в армии вызывает меня как-то ротный и говорит: - Сержант Левицкий, пойдете в караул разводящим. Выберите себе девять солдат посмышленее и готовьте их - пойдут с Вами часовыми.
Ну что поделаешь - надо идти. Отобрал девять солдат, посадил в красном уголке и стал проверять, знают ли они обязанности часовых. А это целая глава в уставе караульной службы, где рассказывается, что часовой должен делать и чего ему делать никак нельзя.
А нельзя часовому на посту многое - спать, разговаривать, есть, пить, а также «отправлять естественные надобности». Я сам когда в первый раз читал, споткнулся об эти самые «надобности». Ну написали бы просто «какать, писать» или «справлять нужду - большую и малую» - всем бы было понятно, но нашим военным теоретикам все надо позаковырестее, поученее.
А солдаты у меня - люди простые, хотя и толковые. Рассказывают, что спать нельзя, разговаривать, есть, пить тоже нельзя, а про надобности молчат, как отрезало.
Задаю наводящий вопрос: - А что там еще нельзя делать? На слово «отправлять» начинается. Задумались они, лбы наморщили. Но один вспомнил, говорит радостно: - Надобности естественные отправлять нельзя. - Правильно, - говорю. - А что это за надобности такие? - хочу убедиться, что понимают они все. - А, - отвечают, - ну письма там всякие, посылки отправлять нельзя...
У нас в роте потом туалет иначе как почтой и не называли.
Скажите, Вы верите в счастье? В большое настоящее безоговорочное счастье?
А вот молоденькие девчонки, живущие преимущественно в общежитиях медицинских и педагогических училищ, верили - вопреки «сыну ошибок трудных» они искренне верили в счастливую большую любовь, которая обязательно где-то есть. Только надо ее найти…
Эти милые, уставшие от одиночества и безлюбья девочки узнавали адреса воинских частей и писали солдатам письма. Не зная имен конкретных солдат, они адресовали свои послания просто и наивно – Счастливому Солдату. Эдакая разновидность неизвестного солдата, только с оптимистическим оттенком.
Потом почтальоны воинских частей отбирали эти письма и раздавали так же наивно верящим в счастье солдатам, которых никто, кроме родителей, не ждал из армии. Солдаты отвечали девочкам, девочки присылали фотографии. Так возникала многомесячная переписка, порой не с одной, а с несколькими адресатами. Жизнь наполнялась смыслом. Приходило ощущение, что большое настоящее счастье стало намного ближе. Я даже знавал ребят, которые после демобилизации вначале ехали к своим подругам по переписке и потом приезжали домой уже с женами…
Эти письма счастливому солдату чаще всего были стандартными, написанными как под копирку: «Здравствуй, Счастливый Солдат. Пишет тебе Маша, Валя, Галя (нужное подчеркнуть). Я живу в городе Урюпинске, учусь на медсестру, учительницу начальных классов. Я очень хочу с тобой познакомиться. Если тебе стало интересно, напиши мне, Счастливый Солдат».
Однако, некоторые девочки копиркой пренебрегали и старались написать что-то оригинальное. Некоторым это удавалось, другим удавалось не совсем. А иногда попадались такие письма, что Литературная Газета с рубрикой «Нарочно не придумаешь» просто отдыхала.
Я собирал такие «необычные» письма, и к концу службы у меня образовалась немаленькая коллекция. Порою вечерами, когда особенно сильно чувствовалась тоска по дому и усталость от тупой воинской службы, мы собирались в красном уголке роты и читали эти письма вслух. И каждый раз чтение прерывалось взрывами громкого здорового солдатского хохота. Помню, как во время таких чтений корчился от смеха мой знакомый сержант Веня Соболевский, а старший сержант Красиков все время бегал в туалет, где, по меткому выражению Леньки Шапиро, «писал кипятком от этаких перлов».
К сожалению, в суете демобилизации я забыл свою коллекцию в тумбочке. И сейчас я помню только пару отрывков, которыми хочу с вами поделиться. Постараюсь даже воспроизвести орфографию авторш.
«…Дорогой Счисливый Салдат. Пишит тебе даярка первой категории Маша Васильева. Деревня у нас ничаво – харошая. Погода тоже ничаво – харошая. Коровы тоже харошие и доятся харашо. Только скушно. Напиши мне, счисливый салдат».
«…С мальчиками из нашего города я гулять не хожу. У них всех мысли только про одно. А у меня - про другое. Напиши мне, Счастливый Солдат».
С тех пор прошло уже почти двадцать лет, многое из того, над чем мы тогда смеялись, безнадежно забыто. Знаю только, что так или иначе эти добрые, искренние письма помогали нам пережить этот кошмар, называемый советской армией. И очень хочется верить, что те девочки в конце концов нашли свое счастье, пусть и не такое большое и безоговорочное, как наивно верилось тогда. Спасибо вам, девчонки!
В тот вечер мы сидели с женой перед телевизором, пили кофе и обсуждали только что просмотренный фильм "Потерянные при переводе". Мы еще очень удивлялись, что фильм только что вышедший в прокат в Америке, в России уже появился на DVD.
Вдруг раздался звонок в дверь. "Кого это черт принес? " - подумал я, затянул потуже пояс домашнего халата и пошел открывать. На пороге стоял наш сосед, пенсионер Павел Моисеевич. - Здравствуйте, Аркадий. Извините, что так поздно. Я гулял, увидел в ваших окнах свет... Можно с вами поговорить? - Да-да, проходите пожалуйста, - посторонился я, пропуская соседа в квартиру и гадая, что понадобилось от меня безобидному тихому старичку.
Павел Моисеевич снял ботинки и прошел в комнату. Там он присел на краешек стула, посмотрел на нас с женой и сказал: - Вот, еду в Америку. - Как, насовсем? – спросили мы в один голос. - Нет-нет, на месяц. Сестра у меня там живет. Прислала билет и приглашение. А сегодня мне визу дали в посольстве. Так что уезжаю через неделю. Аркадий, вы ведь в Америке были?! Расскажите, что там и как...
Я как мог более обстоятельно рассказал Павлу Моисеевичу про Америку, начиная от пересечения границы и паспортного контроля, заканчивая советом не выходить вечером гулять на улицу. И потом добавил, что в Жуковском (подмосковном городе, где мы жили) такси в аэропорт лучше не вызывать на дом, а поймать на остановке – так дешевле. На что наш гость замахал на меня руками: - Что вы, что вы, какое такси. Вещей у меня не много, я уж как-нибудь на городском транспорте... На пенсию, знаете ли, на такси не наездишься...
На прощание мы пообещали в его отсутствие заходить к нему в квартиру – поливать цветы, доставать почту. На том и расстались.
И вот где-то через месяц вечером я стоял и курил на балконе, когда к дому подъехал огромный черный джип. Дверь распахнулась, и из чрева гигантской машины выпорхнул маленький сухощавый сосед со своим чемоданчиком. Он приветливо помахал водителю джипа на прощание и затем скрылся в подъезде. - Да-а, - подумал я. – Круто старичок поднялся в Америке. Не иначе как золотую жилу нашел...
Дня через два вечером, когда мы с женой снова сидели у телевизора и смотрели очередную американскую киноновинку, раздался звонок в дверь. На пороге стоял улыбающийся сосед. - Ну вот я и приехал, - сказал он. – Все было замечательно... - Да вот, - добавил он, протягивая две коробки ДВД, - фильмы подарили, а у меня ведь аппаратуры такой нет. Можно будет у вас посмотреть? Мы поставили новый диск. На нем был американский фильм, пару месяцев назад вышедший на экраны и побивший все рекорды популярности. Каждые пять минут просмотра внизу экрана появлялась бегущая строка по английски, извещавшая, что данный диск предназначен только для членов киноакадемии "Оскар". То есть фильм этот официально на ДВД еще не вышел. Было сделано только несколько десятков дисков для конкурсного жюри. И предприимчивые дельцы из России купили один их этих дисков или украли, чтобы в России сделать нелегальные копии. - Да, - сказал я. – Интересно, кто же такие диски возит в Россию. Ведь если таможенники (особенно американские) поймали бы, то могли бы и в тюрьму посадить. А уж штраф какой...
И тут я заметил, как Павел Моисеевич вначале покраснел, потом побледнел, а затем тихо произнес: - Вот ведь, старый идиот.
Выпив чаю и немного успокоившись, он рассказал, что после регистрации на рейс Нью-Йорк – Москва в аэропорту Кеннеди, к нему подошел шустрый, вертлявый мужчина в кожаной куртке и, заглядывая в глаза, спросил: - Простите, вы еврей?
Павел Моисеевич оторопел от такого вопроса. Последний раз такой вопрос ему задавал кадровик закрытого института в Жуковском, на котором Павел Моисеевич работал до пенсии.
Наш сосед посмотрел на вертлявого и ответил: - Да, я еврей. - Вот и чудно, - проворковал вертлявый. Знаете, у меня дочка замуж вышла. Свадьба была замечательная, а маму мою, которая в Москве живет, не пустили в Америку. Вы бы не могли привезти ей запись со свадьбы? И вертлявый заискивающе посмотрел Павлу Моисеевичу в глаза.
Сосед, памятуя про строгие правила авиакомпаний, отрицательно замотал головой: - Нет-нет, даже не просите.
Тут вертлявый взял его за руку, посмотрел пронзительно в глаза и тихо произнес: - Нет, ну вы еврей? И тут воля Павла Моисеевича ослабла. Он подумал про одинокую еврейскую бабушку в Москве, которую не пустили на свадьбу единственной внучки, вспомнил про кадровика-антесимита из закрытого института, который все время портил Павлу Моисеевичу кровь, дознаваясь про его сестру, живущую в Америке... И когда вертлявый снова одними губами произнес: "Ну вы же еврей", Павел Моисеевич сказал: - Ну ладно. Давайте.
Вертлявый обрадовался, дал ему два ДВД диска, затем позвонил по сотовому телефону в Москву и подробно описал Павла Моисеевича какому-то Вадику. - Вы не волнуйтесь, Вадик вас встретит и до дому довезет.
В Шереметьево-2, когда наш сосед прошел все таможенные формальности, к нему подошел здоровенный мужик, протянул руку для пожатия и сказал: - Вадик. Давайте диски. Получив диски, Вадик повел Павла Моисеевича на стоянку, где усадил его в огромный джип и повез домой. - Мне в Жуковский, - сказал Павел Моисеевич. - Да-да, только мы сейчас заедем в одно место, а потом в Жуковский, - ответил Вадик. Они приехали к какому-то дому в центре Москвы. Вадик пригласил Павла Моисеевича пройти с ним. Они зашли в огромную квартиру, в которой не было никакой бабушки, а вдоль стен стояли стелажи с дисками, кассетами и аппаратурой. Вадик быстро запихнул диски, привезенные нашим соседом в проигрыватель. И Павел Моисеевич с удивлением увидел на экране вместо кадров еврейской свадьбы заставку американского фильма. Посмотрев пару минут фильмы и убедившись, что диски не подменили, Вадик вручил Павлу Моисеевичу два каких-то других диска с полки в качестве вознаграждения, а потом отвез домой в Жуковский...
Граждане! ФБР предупреждает, что за несанкционированное копирование дисков...
Родина моя. Славная, загадочная, необъятная... Такая далекая, такая прекрасная. В 1998 году я бежал от тебя, улепетывал, бросая вещи, расставаясь с друзьями – рвал по живому, до крови, до боли. Но вот теперь понимаю, как я люблю тебя, как тоскую по тебе, как мечтаю приехать. Как пел Галич – когда я вернусь, я ворвусь, обнимусь… Сил моих нет жить вдали от тебя, от людей, говорящих на родном языке, от близких моему сердцу московских улиц и переулков, где был молод, влюблен и по-детски счастлив...
- Все, - вскричал я однажды утром, - едем назад.
Но моя рассудительная жена остудила мой пыл: - Подожди, нельзя же так с бухты-барахты. У нас тут квартира, работа, а там пока ничего. Возьми отпуск на недельку, съезди, осмотрись...
И я, как всегда, с ней согласился. Но давно уж просрочен мой паспорт, а без него ни одна авиакомпания, даже Аэрофлот, не возьмет меня на свой борт. И иду я в российское консульство просить новый паспорт. Сердце сладко замирает в предвкушении такой долгожданной, такой выстраданной встречи с моей страной.
Консульство – две комнаты в современном высотном здании в центре иноземного города. На одной из дверей надпись «Приемная». Ах, какое хорошее слово. Не ресепшн, а именно приемная. Захожу. Большая комната, два кресла, российский флаг и огромная стеклянная стена, за которой сидит невысокий худощавый мужчина в неновом костюме. И взгляд у него такой серьезный, сосредоточенный. Словом, наш человек. Эх, если бы не стекло – обнял бы и расцеловал. Я иду к нему и невольно улыбаюсь. И вдруг как выстрел в запретной зоне, грозный не то окрик, не то приказ, усиленный мегафоном: - Имя? Я немного пугаюсь: - Это вы мне? - Вам-вам. Имя ваше как? - Аркадий Иванович Чичикофф, - называю свое редкое имя. Мужчина по ту сторону стены записывает его в толстый журнал и продолжает: - Вы по какому вопросу? - П-паспортному, - слегка заикаясь, отвечаю я. - Вам во вторую комнату, третье окно. Возьмите талончик, - и он указывает на рулон талончиков, висящий на стене. - Надо же, - думаю. – Вот и в России вместо стояния в «живой» очереди начали пользоваться талончиками. Это ведь так удобно – взял талончик с номером, а потом сиди и жди, когда твой номер загорится на светящемся табло. И тогда уж иди к чиновнику на прием. И не надо стоять и толкаться, можно просто сидеть и ждать. Беру талончик, на нем номер «247». - Будете за номером «239», - говорит мне мужчина. - Позвольте, а как же номера между нами? – любопытствую я. - Они в другое окно, - сухо объясняют мне из-за стекла.
- Вообще то ведь это не важно, все равно идти, когда табло высветит номер, - думаю я и перехожу во вторую комнату.
Во этой комнате три окошка, в которых ведется прием посетителей, перед ними на полу начерчена желтая полоса, а перед полосой топчутся человек пятнадцать, образуя не то очередь, не то толпу. На стенах развешаны информационные плакаты и портреты улыбающегося президента России, которого один мой знакомый всегда любовно называет Штирлицем.
Я озираюсь в поисках табло, но его нигде не видно. - Простите, а где же табло? – спрашиваю у очереди. - Где-где... Не нарывайтесь на рифму, - говорит мне немолодой мужчина в очках. – Вы в какое окно? - В третье, кажется... - Кто последний в третье окно? – спрашивает он у очереди. - Я-я, - отзывается благообразная бабуся. – За мной будете.
Ну что ж, не все еще западные идеи, призванные облегчить жизнь граждан, внедрены в России. Ну да ничего, талончики уже ввели, может скоро и табло установят. И я встал в очередь за бабусей – стульев в комнате все равно было только четыре, и все заняты.
Тут дверь отворилась, и в комнату вбежала женщина с замученным видом – куртка распахнута, малиновый берет съехал на глаза, в руках какие-то документы. С криком «Мне только спросить» она кинулась через желтую линию к одному из окон, у которого уже стояли посетители. Очередь удивленно зашепталась, но возражать никто не рискнул. Где-то под потолком заворочалась охранная видео-камера и уставилась на женщину. Еще через полминуты на пороге комнаты возник тот самый мужик в неновом костюме, прежде сидевший за стеклом в первой комнате. Он, не мигая, посмотрел на женщину в берете и громко произнес: - Ну эта... в берЭте... Алле! Зашла обратно за черту. В комнате воцарилась тишина. Женщина обернулась и сказала: - Мне же только... - Я сказал, зашла за черту и встала в очередь, - произнес мужик. Женщина послушно отошла и встала в очередь за мной. Мужик ушел к себе. Впечатление от происшедшего было смешанное, особенно были поражены иностранцы, ожидавшие виз на въезд и уловившие из всего диалога только интонацию и слово «Алле»...
Через два часа подошла моя очередь, и я рассказал работнику консульства, что у меня через неделю отпуск, и мне бы хотелось съездить на Родину, для чего нужен паспорт. Работник консульства покачал головой: - Вы ведь на учете в консульстве не стоите? - Не-ет. - То есть прописаны в Москве. - То есть как прописан? – удивился я. - Прописка была отменена Конституционным судом. - Ну зарегистрированы, - поморщился консульский работник. – А по правилам паспорт вам могут сделать только по месту регистрации. То есть у вас два выбора. Первый – получить справку на въезд. Потом будете себе в Москве делать новый паспорт. - Так ведь у меня неделя отпуска, а паспорт за неделю никто не сде... - Второй вариант, - перебил меня консульский работник, - Это делать паспорт через нас, мы пошлем запрос в Москву, они ответят, и тогда мы выдадим Вам паспорт. Это займет приблизительно полгода, и будет стоить 450 долларов. - Полго-ода?! – ужаснулся я. – 450 до-олларов?! - И учтите, - продолжал консульский работник, - Этот паспорт будет действителен для всех стран мира, кроме России. - К-как это? - А просто. Вы можете въехать по этому паспорту, а вот выехать из России уже не сможете. Вам нужно будет идти в МИД и ставить штамп во внутренний паспорт о том, что вами получен заграничный, и в заграничный – о том, что штамп во внутренний поставлен. Только тогда вас выпустят. И поскольку внутренний у вас старого образца, вам вначале нужно будет делать новый внутренний. Вот. - Но мне же за неделю не успеть, - пролепетал я. - Факт, - подтвердил консульский. – Так что попробуйте через турфирму в Москве. Может у них быстрее будет. Ну а надумаете через нас – заходите.
И я повесив голову, пошел вон из консульства. А лысый Штирлиц хитро улыбался мне с фотографии на стене.
«И Р-родина щ-щедро поила меня березовым соком, березовым соком».
Игорь Левицкий (igor@levitski.com, www.levitski.com)
В американских фильмах можно часто услышать оскорбительное слово “сакер”. Англо-русский словарь утверждает, что на русский оно переводится как “сосунок”. Но если принять во внимание, что в тех же фильмах это слово обычно сопровождается выразительным поднятием среднего пальца, то ясное дело, что он хоть и сосунок, но речь идет вовсе не о грудном молоке, а о кое-чем более неприличном…
В одной известной японской фирме решили в очередной раз съэкономить и вместо профессионального переводчика пригласили на важную встречу своего сотрудника – вчерашнего студента технического вуза.
А встреча действительно была серьезная – высокий начальник из Японии приехал в Москву и пригласил представителей фирм-диллеров в ресторан, чтобы за неспешным обедом поговорить о перспективах бизнеса и прочей ерунде.
Когда японец вошел в ресторан, все просто загляделись. Именно так по мнению присутствующих и должен выглядеть настоящий самурай: высокий худой японец был очень сдержан на жесты и мимику. Черные умные глаза словно пронзали собеседника насквозь. И так и казалось, что на поясе у него висит воображаемый самурайский меч.
Разговор же велся на английском языке через студента-переводчика, который весьма лихо справлялся со своими обязанностями. Часто не зная точного перевода какого-нибудь слова, он заменял его другим, близким по смыслу, или просто описывал предмет. Так “хлебопечку” он перевел как “прибор, выпекающий хлеб”. При этом он не упускал случая между делом опрокинуть в рот стаканчик саке или проглотить рулетик суши.
Словом, все были довольны. И тут начальник задал роковой вопрос: “А есть ли у наших русских друзей какие-нибудь проблемы?” Студент перевел вопрос на русский. Один из московских дилеров, порядком разгоряченный выпитым саке, что-то громко стал говорить, жестикулируя и брызгая слюной. По его красной физиономии японец понял, что у “русских друзей” есть очень серьезные проблемы и уставился на студента в ожидании перевода.
Студент на мгновение наморщил лоб, а затем споро сказал по-английски примерно следущее: “Да все вообщем то хорошо, только ваши японские грязные “сакеры” очень плохо работают в наших условиях”.
Лицо японца мгновенно залилось краской, губы поджались, усы ощетинились, а рука потянулась к воображаемому мечу – этот человек многое в своей жизни повидал, но его еще никто и никогда не мог назвать “японским грязным сакером” безнаказанно.
И дело легко могло бы кончиться кровопролитием, если бы кто-то из диллеров, немного знающих английский не поправил: “Да не грязные сакеры, а вакуумные очистители” – так по английски называют пылесосы, которые наш студент решил перевести дословно.
Уж не знаю, стали ли теперь в этой японской фирме нанимать профессиональных переводчиков, так как я там с того самого дня больше не работаю…
История рассказана Колей Муромским. Расскажу ее от первого лица.
Всю свою жизнь я был робок с женщинами. Мучился, стеснялся, пытаясь найти нужные слова, но толи слова были не те, толи говорил их не в тот момент, но ничего хорошего не получалось. Даже на вечеринках, специально для этого организованных, мои приятели периодически уединялись с подругами в соседней комнате, а все мои попытки уединиться хоть с кем-нибудь оканчивались криком, пощечинами и отталкиваниями. Словом, в свои шестнадцать лет я все еще оставался девственником.
Как-то раз мой одноклассник Васька Берман предложил поехать вместе с ним на турбазу – его папа достал две профсоюзные путевки, но сам поехать не смог. - Поедем, Аркаша, с девочками развлечемся, - подмигнул мне Васька. Поскольку он слыл в нашем классе отпетым бабником, я не раздумывая согласился. А вдруг и вправду на природе, вдали от городской суеты и у меня получится развлечься... с девочками.
Приехали мы на турбазу поздно вечером. В те времена комнаты на турбазах и домах отдыха были двух или трехместные. Мы попытались уговорить дежурную администраторшу поселить нас в двухместный номер, но она сказала, что у них даже для семейных "двушек" не хватает. Мы получили турбазовские карточки и поплелись в номер. Нашим соседом по комнате оказался веселый мужичок из Мурома. Увидев нас, он радостно вскочил, засуетился, достал откуда-то бутылку водки и закричал: - Во, соседи, надо выпить за знакомство. Мы пытались отказываться, но он был неумолим. Разлил водку по стаканам. Я до того дня водку ни разу в жизни не пил. Честно говоря, я и после того дня не часто пил водку стаканами и без закуски. Тем более ужин на турбазе мы пропустили, а последний раз ели утром в поезде. Но делать нечего, я выпил стакан залпом, закашлялся. Пол в комнате вдруг накренился и начал раскачиваться. Я ухватился за кровать, сел, чтобы удержать равновесие. А вот что было потом, не помню.
На следующее утро Васька долго тряс меня за плечо, поднимая на завтрак. Голова трещала, во рту было кисло и зверски хотелось есть. Я плеснул в лицо водой, и мы пошли в столовую.
По соседней аллее из столовой шли две стройные девчонки. Завидев нас, они приветливо помахали нам руками. Господи, какой же я идиот, - подумал я, - пока я, пьяный, спал в номере, Васька окучил этих девиц, а я все пропустил. Опустив от досады голову, я вошел в столовую и сел за стол.
К столику подошла официантка. Она была необычайно хороша - жгучие глаза, каштановые вьющиеся волосы, красивый целовальный рот. Пожалуй, она была не хуже Ленки Зотовой, самой красивой девочки нашего класса. При этом она была старше нас года на два, под тонкой маечкой колыхались крепкие упругие груди, и от нее волнами шла эротическая энергия. Сердце у меня заныло. Сразу в груди, в штанах всему вдруг стало тесно. А официантка подошла к нам, поставила на стол завтрак и, нежно погладив меня по спине, сказала: - Доброе утро, Аркаша. - Э-э... з-здрасте, - еле выговорил я, сам не свой от восторга, удивления и счастья. Она же, видимо, ждала чего-то другого и отошла, надув губы. - Откуда она меня знает, - зашептал я Ваське. - Ты что, не помнишь ничего? - Чего я должен помнить?! - Да ты как вчера водки выпил, пошел на дискотеку с девчонками знакомиться. Танцевал со всеми, анекдоты травил, с теми вон, что мы у столовой встретили, целовался обеими одновременно, а потом пришла она, официантка. Ты всех бросил и с ней закрутил. Так она тебе потом в кустах член сосала...
Тут необходимо сделать небольшое отступление. Уважаемые читатели, история эта произошла в те далекие годы, когда в СССР "секса не было". Слово "минет" не было распространено, и отношения между мужчиной и женщиной не начинались минетом, как сейчас. Они им заканчивались, так как были высшей стадией полового удовольствия. Или не заканчивались, потому что "как ты можешь предлагать мне такую гадость"...
Словом, услышав от Васьки про вчерашние приключения, я подорвался со стула и бросился в туалет. Сняв штаны, я стал пристально рассматривать это самое место, пытаясь найти хоть какие-то доказательства того, что происшедшее не было плодом Васькиного воображения. И я нашел, на самом краешке обнаружились две тонкие царапинки, очень похожие на след передних зубов. Ох, в этот момент я был готов бежать в ближайшую синагогу, чтобы там мне сделали обрезание, чтобы можно было сохранить этот кусочек, эти драгоценные следы и показывать первого сентября одноклассникам в доказательство того, что я теперь тоже... Да с кем, да как...
Но тут же меня окатила волна раздражения. Как же так, я ведь ничего не помню. Не помню самого главного момента своей жизни. А это значит, что для меня его как бы и не было. И я так и остался девственником. Значит надо повторить, сейчас же, немедленно и трезвым. Я выскочил из туалета, нашел официантку, довольно грубо, по хозяйски привлек к себе и зашептал на ухо предложение повторить. И в ответ получил отталкивание, пощечину и крик, как всегда... И вслед она мне заорала: - А вчера ты казался таким милым, а ты хам...
В отчаянии я тут же попытался повторить вчерашний успех с другими барышнями, но и эти попытки также закончились плачевно. К вечеру я был сам не свой, рычал на Ваську, мучился, и когда после ужина сосед снова предложил выпить, я согласился от горя и безысходности. Тут же стало тепло, хорошо, пол закачался и Васька плеснул мне в лицо холодной водой.
- Просыпайся, гад, завтрак проспишь, - орал он мне в ухо.
Оказалось, что вчера я снова пошел на дискотеку, бузил и рассказывал анекдоты, а в конце отбил у Васьки девицу, на которую он было нацелился, и совершил с ней в кустах половой акт, и вроде бы даже не один. Но я опять ничего не помнил. Это напомнило мне старый чаплинский фильм, где герой также вел двойную жизнь – в пьяном и трезвом виде. Причем, эти двое – трезвый и пьяный - ни разу не встречались.
Словом, трезвым я так и оставался девственником, а пьяным вел себя как поручик Ржевский, причем очень успешно. Проводя дальнейшие эксперименты, мы выпили у соседа всю водку: мы уменьшали дозу, закусывали, но сумели понять только одно – или я пьянел, шел на улицу и соблазнял девиц, или я НЕ пьянел, и тогда все попытки сблизиться оставались безуспешными. Промежуточных состояний не существовало. То есть пьяным я обладал каким-то секретом, которым трезвым никак не мог овладеть.
С этим надо было что-то делать. И как-то Васька познакомился с двумя развязными девицами и пригласил их вечером к нам. Мы попросили соседа уйти, накрыли стол, и я как всегда, потея и мямля, ожидал развития событий. Васька дал мне чекушку водки и сказал: - Если все пойдет совсем плохо, дернешь ее, как кольцо запасного парашюта.
Пришли девицы. Обе они хищно поглядывали на Ваську и плотоядно улыбались. И тут Вася представил им меня: - Вот познакомьтесь, мой друг Аркадий. Не обращайте на него внимания, он еще девственник. - Де-евственник?! – хором выдохнули девицы. Васька вскоре был вытолкнут из комнаты, и уже через полчаса я четыре раза стал мужчиной, один раз даже в извращенной форме.
С тех пор прошло много лет, я уже лет десять живу в счастливом браке. Но иногда когда мы с моей супругой возвращаемся подвыпившие из гостей, я шепчу ей на ухо: - Ты знаешь, а я еще девственник. - Девственник, - выдыхает она. Глаза ее загораются диким блеском, она с рыком бросается на меня и каждый раз делает меня мужчиной, иногда даже в извращенной форме.
Иду как то в Москве вечером к метро. Зима, мороз и вечер поздний уже. Редкие прохожие спешат, на месте не задерживаются. И тут смотрю - у входа в метро стоит мужик в обнимку с колонной и полным страдания взглядом провожает тех, кто может самостоятельно передвигаться. Порою он прилагает героические усилия, чтобы от колонны оторваться, сделает шаг и тут же начинает заваливаться. Тогда он в падении разворачивается обратно к колонне и снова обнимает ее - спасительницу. Небось проклял уже и себя и того парня, кто водку наливал. Тут я уже совсем близко подошел. Мужик на меня посмотрел и так хрипло с мольбой во взоре спрашивает: - Парень, ты в метро? - Ага, - отвечаю. - Я с тобой, - быстро говорит мужик, отлепляется от колонны и повисает на мне.
1993 год - год знаменитого референдума «Да-Да-Нет-Да».
У нас в конторе тогда сектретарем работала девушка Ксюша. Внешность она имела очень привлекательную, но безграмотна была феноменально. Хоть и закончила недавно школу, ее лексикон украшали такие слова, как «карДонка» и «коЛидор», а однажды она отправила нашему клиенту письмо в город Магодан (орфография автора сохранена).
Под контору арендовали мы помещение в каком-то институте. И вот охранная служба института решила улучшить пропускной режим, и всем фирмам-арендаторам раздали корочки с гордым тиснением «Пропуск» и попросили всех сотрудников всегда иметь их при себе.
Получила эти пропуска наша Ксюша, которая тут же кинулась выполнять руководящее указание. Только вот беда - бланки пропусков помимо графы «Фамилия» имели еще и графу «Должность». А формальных должностей у нас в конторе отродясь не было - все занимались всем.
В тот день в конторе Ксюша сидела в гордом одиночестве - все в разъездах были - и решила она позвонить нашему хозяину Михаилу, который сидел дома и обычно раздавал указания по телефону. Ксюша объяснила ему ситуацию, и Михаил продиктовал ей названия должностей для вписывания в пропуска. Да не по буквам продиктовал, а скороговоркой. И в конце ей говорит: «А ты у нас будешь секретарь-референт».
И вот несколько часов спустя прихожу я в нашу контору. А Ксюша мне радостно и говорит: - Ой, Игорь, а нам всем должности присвоили. - Да ну, - отвечаю с иронией. - Присвоили наконец? А то надоело уже без должности работать. Она не замечая иронии говорит: - Да-да, присвоили. Михаил сегодня распорядился. Ты у нас будешь коммерческий директор. Серега будет финансовый директор... - А ты кто у нас будешь? - спрашиваю.
И тут Ксюша с гордостью разворачивает передо мной свой заполненный пропуск, где в графе должность аккуратными печатными буквами написано «Секретарь - референдум»...
Покупали стиральную и сушильную машины в новый дом в Канаде. Перед поездкой в магазин сели и составили список критериев, чтобы облегчить себе выбор - объем в литрах (чтоб не маленькие, но и не огромные), конфигурация (с передней загрузкой), набор необходимых функций. Еще хотели узнать, какова же потребляемая мощность машин, чтобы решить, нужно ли заказывать строителям отдельную электрическую сетку для каждой машины или можно обе включать в одну уже существующую по проекту. А то наши друзья говорили, что они могут делать только что-то одно - стирать или сушить. Если же включить обе машины одновременно, пробку выбивает.
Приехали в магазин. Нашли, что хотели. Но только одно удивило - потребляемая мощность указана в киловаттах в год. «Бред какой-то», - думаю. «Это в холодильниках еще можно указывать в год - они постоянно работают. А стиральная машина работает в зависимости от количества грязного белья».
Подхожу к продавцу, объясняю свои сомнения, прошу найти мне мощность в ваттах в час. Продавец почесал в затылке и, глядя на меня как на недоучившегося идиота, произнес полную глубокомыслия фразу: - Это невозможно. Мощность указана только с расчетом на год, и я не могу вам посчитать мощность в час, потому что не знаю, сколько часов в год вы собираетесь стирать. Я не буду рассказывать, сколько времени я потратил, объясняя продавцу всю вывернутость такой логики. Но в результате я его убедил, и он позвонил в ремонтный отдел своей фирмы и задал мой вопрос им. Ответ был: - Видите ли, это очень сложный технический вопрос. Нам до Вас его никто не задавал. И мы не обладаем необходимой квалификацией, чтобы на него ответить. Обращайтесь, пожалуйста, в фирму-изготовитель...
Никуда обращаться я больше не стал, поняв всю бесполезность этой затеи. Купил машины и заказал строителям дополнительную электрическую сетку - маслом кашу не испортишь.
В далеком детстве у меня получалось рассказывать истории. Лоскуты снов, пережитого опыта, услышанных разговоров сплетались в паутинки причудливых сюжетов, которые веселили моих друзей.
Порой, когда воспитательнице детского сада надо было отлучиться, она водружала меня на свой высокий взрослый стул, рассаживала всю группу вокруг и уходила, а я начинал рассказывать. Я рассказывал, даже не зная, чем закончится та или иная история. Но все они волшебным образом текли от завязки к кульминации и далее к развязке, и все придумывалось словно само собой.
Однажды воспитательница заболела, и к нам временно пришла другая. Как то после завтрака она спросила: “А кто знает сказки? ”
- Ей, видимо, тоже понадобилось отлучиться, – подумал я и привычно залез на высокий воспитательский стул.
- Ну вот и отлично, - проворковала воспитательница. – А как сказка называется?
Я тогда уже начал понимать, как важно придумать хорошее название для истории, задумался на секунду и торжественно ответил: “Сказка о богатыре и пяти принцессах”.
Но название должного эффекта на воспитательницу не произвело - лицо ее вдруг сморщилось, словно скисло, и она зло прошипела: “Такой сказки нету, ты все выдумываешь”.
И я с позором был изгнан с высокого стула и навсегда потерял способность рассказывать истории. Лоскуты снов, пережитого опыта и услышанных разговоров так и остаются лоскутами – забавными завязками без продолжений, захватывающими кульминациями, повисшими в воздухе…
Но не так ли и вся наша жизнь – лишь лоскуты воспоминаний, обрывки, кусочки... Словно фотографии в альбоме. Сработала вспышка – получилась яркая, живая фотография. Не сработала – одни сплошные тени на фотобумаге. А иногда и фотоаппарата не захватили, так и вовсе ничего не осталось...
Впрочем, позвольте закончить пустые умствования и наконец представиться - Аркадий Иванович Чичиков. Когда дед мой Аристарх Чичиков называл своего сына Иваном, то очень хотел, чтобы будущего внука, то есть меня, в свою очередь нарекли Павлом – в честь любимого гоголевского героя. Но моя матушка воспротивилась этакому «самодурству» - уж если фамилию я унаследовал от деда по отцовской линии, то имя должен взять от деда Аркадия по линии материнской. На что слабохарактерный отец мой возражать не стал и подписал необходимые бумаги.
Позднее я внес в свое имя небольшое, но весьма существенное изменение. Так получилось, что у меня и моего одноклассника Кольки Брауермана совпали дни рождения. И вот когда нам исполнилось по шестнадцать лет, его отец, известный математик Залман Брауерман, решил отпраздновать совершеннолетие сына с небывалым размахом – вручил Кольке сто рублей, ключи от квартиры, а сам на неделю укатил в Сочи с женой и домработницей. Колька предложил отметить событие вместе, на что я с радостью согласился.
В те времена сто рублей составляли целый капитал, так что Колька накупил множество разнообразной еды и выпивки, включая красивые заграничные бутылки водки «Смирнофф» из валютного магазина. Причем водку мы до этого дня еще и не пробовали, но уж очень хотелось красивой жизни, символом которой и являлась загадочная заграничная этикетка с двумя буквами «ф».
Мы пригласили знакомых ребят и барышень. Но поскольку трехкомнатная квартира с накрытым столом, да еще и без родителей, была большой редкостью, то приглашенные позвали своих друзей, а те в свою очередь - приятелей, и в результате собралось множество незнакомых нам гостей.
Среди них оказалась и невзрачная девушка. Она была на три года нас старше, чем казалась нам, несмышленышам, взрослой и опытной женщиной. Ее взрослость и опытность манили меня, и чем больше я пил водки, тем ближе к ней оказывался.
В результате вечер для меня закончился на маленьком кожанном диванчике рядом с праздничным столом. Смутно помню неумелые, попадаюшие не туда поцелуи, белые пластиковые расстегивающиеся пуговицы, маленькие груди с темными сосками и жаркий шепот в ухо: «Чего ты хочешь, что для тебя сделать, Аркаша? » Я называл ее золотой рыбкой. Я бился в истерике пьяного угара, кричал, махал руками и просил ее сделать мне две буквы «ф» в конце фамилии, как на бутылке водки.
К стыду своему, я так и не знаю, удалось ли мне в ту ночь потерять девственность, ибо утром следующего дня я проснулся на том же диванчике в полнейшем одиночестве, с ужасной головной болью и провалами в памяти.
Но желание мое все же исполнилось – когда через пару недель я пришел в наше домоуправление за паспортом, то обнаружил в окошке паспортного стола свою знакомую барышню, которая при виде меня залилась краской и ни слова не говоря, протянула мне мой паспорт. Я, видно, тоже залился краской, лицо мое горело. И также ни слова не говоря и не глядя ни на «золотую рыбку», ни на очередь, я схватил свой документ и выбежал на улицу.
Придя домой и открыв паспорт, я увидел, что моя фамилия теперь заканчивается на две буквы «ф» - Чичикофф - как на бутылке водки.
Живу в Канаде уже много лет. Подходит на днях коллега по имени Тони: - О, привет. Мне сказали, что ты русский. Я вот летом думаю поехать в Россию, хочу посетить два города - Ленинград и Санкт-Петербург. Только вот опасаюсь, не слишком ли дорого выйдет. - Тони, - говорю. - Могу тебя обрадовать - проживание и питание обойдется тебе в два раза дешевле. Это один и тот же город.
Рассказал ему немного об истории имени города Петербург-Петроград-Ленинград-снова Петербург. Рассказал, что область так и осталась Ленинградской. Удивлению Тони не было предела. Он теперь полностью согласен с Тютчевым - умом Россию не понять.
В фильме “Осенний марафон” главный герой говорит переводчику Достоевского датчанину Биллу примерно следующее: - У Вас тут написано “Грюн эппе” (зеленая обезьяна), а у Достоевского-то написано “Фря ты этакая, обЛезьяна зеленая”. На что Билл ему отвечает: - Я думаю, что это неправильная печать.
Из переводных книжек: - Он подкинул ружье и выстрелил. (В оригинале было “Вскинул ружье и выстрелил”)
- Они вошли в элеватор и поднялись на третий этаж. (Разумеется, в оригинале было “Они вошли в лифт”, который по английски транскрибируется как “Элевейтор”)
А вот еще один перл. В одном американском детективе вся история построена на том факте, что у убийцы был очень маленький пистолет (всего три дюйма в длинну – семь с половиной сантиметров), который умещался в маленькую дамскую сумочку. Так вот переводчица перевела это как “трехдюймовый пистолет”, видимо забыв, что таким образом в русском языке говорят о диаметре ствола. Так на крейсере “Аврора”, к примеру, было 24 трехдюймовых орудия.
Неразделенная любовь ужасно утомительна. Особенно если это именно Вас любят, а Вы не разделяете.
Так случилось, что несколько месяцев назад я совершенно случайно встретил на улице свою бывшую сокурсницу Лялю Синицину. Во времена бурной молодости у нас было очень короткое, но страстно романтическое событие, которое в наши дни вполне может считаться простой детской шалостью. Мы обрадовались друг другу, и поскольку вечер у меня был свободен, я пригласил ее в кофейню – посидеть, повспоминать... Мы весело протрепались пару часов за рюмкой кофе, и на прощание я совершил роковую ошибку, оставив ей свою визитную карточку с рабочим и домашним телефонами.
Уж не знаю, что Ляля себе нафантазировала, но только она стала названивать по обоим телефонам по многу раз в день, признаваясь мне в любви и требуя свиданий. И это еще можно было бы как то пережить, но очень скоро моя супруга Лариса была втянута в эту канитель. Когда меня не было дома, она сняла трубку, и Ляля выдала ей историю про нашу давнюю любовь и закончила тем, что я, якобы, давно собираюсь уйти от Ларисы к ней.
С Ларой мы живем вместе уже пятнадцать лет, причем живем дружно и хорошо. У нас замечательная дочка. Так что какие бы катаклизмы и увлечения не приключались в моей жизни, я никогда даже мысли не допускал о разводе. Лара это прекрасно знала, никогда не ревновала и вполне спокойно относилась к тому, что я иногда допоздна «задерживался на работе» или ходил с друзьями в баню или пивную.
В тот день, когда я вернулся домой Лара безжизненно сидела на кухне, опустив плечи. Она повернула ко мне совершенно бледное лицо и тихо спросила: - Это правда, что ты нас бросаешь?
Я бросился к ней, обнял, прижал крепко-крепко. А потом мы долго сидели, и я рассказывал, как мне самому надоела эта история, объяснял, что совсем не давал никакого повода этой ненормальной Ляле так думать и так говорить.
Мне казалось, что между нами все прояснилось, но с этого самого вечера Лариса стала под разными предлогами звонить мне в конце рабочего дня, интересуясь, скоро ли я иду домой и что мне приготовить на ужин, чего никогда раньше не делала. Она также придумывала поводы, чтобы позвонить моей секретарше, моему партнеру по бизнесу и давнему другу Мишелю и как бы невзначай поинтересоваться, на работе ли я еще. Словом, я был вынужден сразу после работы ехать домой, забыв про мужские вечеринки с приятелями и свою молоденькую подружку Аллочку, которая так искусно делает... ну Вы знаете что.
Словом, через две недели из довольного жизнью, веселого человека я превратился в невыспавшегося, сексуально неудовлетворенного, вечно раздраженного мужика, который вздрагивает от любого телефонного звонока, потому что Ляля звонила не переставая, то неся всякий вздор, то сладострастно сопя в трубку.
В конце концов я пришел в кабинет к Мишелю и сказал: - Все, блин, больше не могу.
Я рассказал ему всю историю и попросил совета. На что Мишель хитро улыбнулся и сказал: - А ты познакомь Лялю с Вадиком.
Господи, конечно, как же я сам не догадался. Вадик был самым младшим в нашей мужской компании. В отличие от нас у него не было своего бизнеса, и он работал за зарплату, так что во время наших похождений нам частенько приходилось за него платить. Но он того стоил. У Вадика было одно потрясающее качество – женщины от него млели. Он в кратчайшие сроки мог уговорить любую представительницу слабого пола где угодно и на что угодно. Так что когда мы замечали в клубе хорошеньких девушек, мы посылали к ним Вадика, и через несколько минут он нас уже с ними знакомил.
Я позвонил Вадику и объяснил ситуацию – ему нужно было как бы случайно познакомиться с Лялей и влюбить ее в себя, чтобы она и думать забыла обо мне. Вадик согласился и взял Лялин адрес.
В результате уже через два дня звонки прекратились. Я приехал домой и радостно рассказал Ларисе про наш план и его успешное осуществление. К моему удивлению Лара повела себя странно - вроде бы успокоилась, но в то же время сказала мне, что я не должен был использовать Вадика для решения собственных проблем, и что мне следовало придумать другое решение.
Вначале я не придал этому значения, но на следующий день по пути на работу задумался, стал анализировать и вспомнил, что по странному стечению обстоятельств каждый раз, когда в последнее время я оставлял Ларе крупные и бесконтрольные суммы денег, у Вадика появлялась какая-нибудь приятная безделица, вроде зажигалки, серебрянного портсигара или ручки с золотым пером.
Когда я понял, что происходит, я был готов убить Вадика, устроить скандал, выгнать Лару из дома. Но потом пыл остыл. Как я уже говорил, у нас с Ларой хорошая, дружная семья, замечательная дочка, которой мы оба гордимся. Но после пятнадцати лет совместной жизни у нас прибавилось взаимопонимания, а вот секса почти совсем не осталось. То ли дело с Аллой, к которой я теперь снова могу ездить два раза в неделю. К тому же Вадик при всей своей бурной личной жизни весьма чистоплотен и, насколько я знаю, всегда пользуется резинками. Так что почему бы мне не оставить все как есть?!
И теперь, когда я вижу у Вадика новую побрякушку вроде позолоченных часов или булавки для галстука, я читаю в его глазах наглую уверенность в том, что он меня использует. Наивный мальчик...
Игорь Левицкий (www.levitski.com, igor@levitski.com)
Работал я какое-то время в представительстве известной японской компании в Москве. Начальник мой, японец, в свое время будучи студентом стажировался в России и поэтому, по-русски очень хорошо говорил. Спрашивает он меня как-то раз: - Игорь, а где у вас тут гостиница такая-то? А гостиница эта была в пяти минутах езды на машине или в тридцати минутах пешком. Ну я и отвечаю: - Да тут недалеко. - И рассказываю где именно. Он так смотрит на меня недоуменно и говорит: - Странные вы люди - москвичи. У нас в Японии «недалеко» - это то, что в двух шагах находится. А до вашего «недалеко» надо еще на машине ехать.
Крыльцо московского авиационного института в разгар сессии. На ступеньках сидит сильно пьяный студент и похмеляется пивом. Рядом покуривают две отвязные девахи.
Вдруг на крыльцо вылетает девушка-отличница. Глаза сияют, рот до ушей. Увидев покуривающих одногруппниц, она радостно подлетает к ним и почти кричит: “Девчонки, я сдала”. При этом она возбужденно подпрыгивает и хлопает в ладоши.
Пьяный студент деловито отрывается от бутылки и хмуро произносит: - Ну и хули ты прыгаешь?! Четвертая сессия уже, а она все прыгает.
1998 год, июнь. На горбатом мостике у Белого дома сидят в пикете шахтеры и стучат касками - требуют выплаты зарплаты. Коммунисты периодически организовывают разнообразные пикеты и митинги в разных концах города. Поговаривают, что за участие в этих пикетах неплохо платят... Жизнь кипит, и до августовского кризиса оставется пару месяцев.
В те славные времена въездную визу в посольстве США давали в порядке живой очереди - важно было только войти в здание посольства до 10 часов утра. В тот же день назначали собеседование и выдавалась виза или отказ в ней.
Многие люди приезжали к посольству часов в 6 утра и к 8 часам у посольства уже образовывалась очередь - прилично одетые люди спокойно, без суеты стоят вдоль железных ограждений и вполголоса переговариваются друг с другом.
Вдруг из ближайших кустов вылезает разбуженный мужик - грязные штаны заправлены в дырявые сапоги, вся в белых пятнах телогрейка, надетая на голое тело, спутанные волосы с комьями грязи, недельная щетина. И это чудище, в ауре невыносимого запаха мочи и водки приближается к очереди в посольство. Очередь притихла и брезгливо смотрит. Охраняющие менты тоже с интересом ждут, что же будет.
Мужик оценивающе посмотрел на людей, улыбнулся словно узнал старых знакомых и пробормотал: «Че стоим? »
Люди из очереди, что поближе, говорят: - Иди, иди, мужик, тебе сюда не надо. Мужик обиженно засопел и говорит: - А че, я тут... я с вами могу... А сам шарит по карманам своей телогрейки. Наконец нашел что-то и достает из кармана чистенькую белую бирочку в полиэтиленовой упаковке с булавкой и как доказательство сует очереди: - Вот. А на бирочке красивая надпись крупными буквами «Участник пикета».
Шпионы-нелегалы - люди особенных качеств. Мало того, что они должны безукоризненно владеть иностранным языком и помнить свою "легенду", им еще нужно глубоко знать культурную среду той страны, в которую их засылают. Помнить все детские мультфильмы, песни, исполнителей, артистов, шутки и анекдоты, начиная с даты рождения тех людей, под чьими именами они работают, и по сей день.
Вот скажем, сидит человек, который говорит, что он русский, родился в Ленинграде, всю жизнь за исключением коротких командировок жил в Ленинграде. Потом он смотрит на Юрия Шевчука и спрашивает: "Простите, а как Вас зовут?"
В фильме “Осенний марафон” главный герой произносит примерно следующее: “Хартия переводчиков гласит, что перевод должен способствовать взаимопониманию между народами, а вы, Лифанов, своим лепетом будете только разобщать”.
Я полагаю, что это в полной мере относится и к некоторым журналистам зарубежных изданий…
Вот какую заметку поместила одна из центральных канадских газет “Globe and Mail” в прошлом году о трагедии в Москве, когда там рухнул строящийся дом (далее следует дословный перевод с английского):
“На место трагедии приехал министр по черезвычайным ситуациям Шойгу. Он заявил, что в Москве пора усиливать контроль за строительными организациями, потому что в настоящее время в строительной индустрии Москвы творится полный, - и тут министр употребил слово, которое переводится как публичный дом.”
Мы то с вами прекрасно понимаем, какое слово употребил министр. А вот интересно, что подумали о Москве и особенно ее строительной индустрии канадские читатели?!..
Летел из Канады в Бельгию в командировку с пересадкой во Франкфурте. Сижу во франкфуртском аэропорту в мягком кресле гостиной бизнес-класса, пью кофе с вкусными бутербродами. И наблюдаю следующую картину.
По коридору довольно неуютного франкфуртского аэропорта медленно бредут два уставших небритых мужика - ищут, куда бы присесть. Но обычные аэропортовские сиденья им не подходят – или заняты, или грязные, или просто неудобные... Во взгляде неприкаянных мужчин читается тяжелая тоска.
Вдруг через открытые двери гостиной бизнес-класса они видят шикарные удобные кресла, подносы с бутербродами, бесплатно стоящие открытые бутылки с коньяком, шампанским – подходи и наливай. Глаза наших героев заблестели, и мужики дружно ввалились в этот оазис уюта и благоденствия.
Но путь им преграждает служащая Люфтганзы и просит их показать билеты. Мужики по-немецки не понимают, только переглядываются. Тогда она повторяет свою просьбу на английском: - Шоу ми йо тикетс, плиз. - А-а, тикеты, сейчас, - говорят мужики по-русски, лезут в карманы и вместе с российскими паспортами, посадочными талонами и другими бумагами достают свои билеты. Барышня видит, что билеты в эконом класс, начинает втолковать мужикам на разных европейских языках, что им сюда нельзя - тут только пассажиры бизнес класса. Мужики ни бельмеса не понимают, начинают нервничать, зачем-то показывают свои паспорта. Барышня мельком взглядывает на паспорта и продолжает их не пускать. Я наблюдал за всем этим после 10-часового полета, сидя в мягком кресле, надеясь, что ситуация разрешится сама собой без моей помощи. Но в конце концов решил вмешаться и объяснить. Вылез из кресла и направился к спорящим. Но в это самое время мужики, кажется, осознали, что их сюда не пустят, и решили ретироваться. Выходя в общий зал, один из них повернулся к другому и зло сказал: - Ну нет, ты понял?! Как русский – так сразу на хуй.
Игорь Левицкий (igor@levitski.com, www.exrussian.com)
Помимо идиом и сленга у переводчиков есть еще одна большая проблема – решить, что надо переводить, а что транскрибировать. Слава богу, хоть для имен собственных существует строгое правило – всегда транскрибировать. К примеру, Джон – всегда Джон, а не, скажем, Иван, а газета всегда называется «Дейли Миррор», а не «Ежедневное зеркало».
Но с остальными словами, где строгих правил не существует, происходят порою забавные вещи. Возьмем такие слова как «транскрипция» и «транскрибировать». Они являются ярчайшими примерами правильного, оправданного транскрибирования, ибо русского эквивалента этому слову нет, и заменить его коротким словосочетанием также довольно проблематично.
Переводчику же всегда надо помнить, что при транскрибировании в языке появляется новое слово. Поэтому профессиональные, дотошные переводчики несколько раз проверят, поговорят со специалистами прежде чем транскрибировать.
Приведу пример транскрибирования - правильного (когда слова в русском языке нет, а объяснять его длинным словосочетанием не имеет смысла) и неправильного (когда уже существует устойчивое выражение – русское или пришедшее из другого языка).
Рассказывают, что когда английские путешественники приплыли к берегам Австралии, прямо на них из кустов выскочила небольшая сумчатая лошадь. Англичане спросили оказавшегося неподалеку аборигена, как это животное называется. Толи абориген не знал названия, толи названия не существовало вовсе, только он пожал плечами и произнес что-то вроде «А хер его знает», что на аборигенском языке звучало как «Кенгару». Поскольку ни в одном языке мира кроме австралийского этого слова быть не могло, переводчики всех стран решили его транскрибировать. И с небольшой фонетической разницей слово «кенгуру» появилось во всех мировых языках.
А вот пример неправильного транскрибирования. Когда-то довольно давно путем правильного транскрибирования из французского языка пришло слово «омар». На протяжении многих десятков лет, слово это в русском языке существовало, а вот понятия такого не было, ибо где же крепостному крестьянину с рабочим, а позже советскому человеку можно было узнать, что же такое этот самый омар. И когда в начале девяностых в период американизации российской жизни в московских ресторанах появились омары, то их с легкой руки какого-то грамотея транскрибировали еще раз, но уже из английского языка, как «лобстеров». Так что если приглашаете в ресторан девушку, то зовете ее откушать изысканных омаров, а если идете с друзьями пить пиво, то закусывать будете дежурными лобстерами.
Вообще в последнее время в России транскрибированием грешат все – от детсадовцев до политиков. Отделы кадров повсеместно стали ЭйчАрами, основные мысли, идеи выступлений стали месседжами и так далее. И все это довольно грустно и одновременно смешно. Особенно смешно транскрибирование звучит из уст политиков, тщетно пытающихся прикрыть непонятными им иностранными словами свою глупость и необразованность. Так во воемя последних выборов спикер (именно спикер, а не председатель – еще один пример транскрибирования) совета федерации заявил, что выборы были прозрачные. Потом, подумав слегка, добавил: «... и транспарентные». Так и хочется в ответ сказать, что некоторые политики не очень умны и... стьюпид.
К чему я это все рассказываю?! В английском языке есть понятие trained tree. Если переводить дословно - тренированное, дрессированное дерево. Рост таких деревьев направляют подвешиванием грузов и другими специальными приспособлениями в декоративных целях или для облегчения сбора урожая. Ведь удобнее собирать яблоки с яблони, горизонтально растущей близко к земле. Так вот интересно, существует ли русский эквивалент слова trained в данном контексте. Может знает кто?!
Так получилось, что я родилась дурнушкой. Меня утешали, говоря банальности, что, мол, внешность не главное, был бы характер покладистый и веселый. И я старалась, как могла, сделаться такой дурнушкой-хохотушкой, к которой тянутся мужчины. Они и тянулись - чтобы рассказать о своих проблемах в личной жизни и спросить совета.
Я утешала, подсказывала, помогала, даже предоставляла квартиру для свиданий. В результате обросла кучей знакомых мужиков, совершенно не воспринимавших меня как женщину.
Когда подруги поняли, что моя личная жизнь умерла, так и не начавшись, они начали делиться со мной своей. И тоже спрашивали совета, говоря, что у меня так много знакомых мужчин, что я должна лучше знать, чего им такого надо, чтобы они захотели жениться. И я советовала, направляла их эксперименты, следила за результатами.
Словом, я стала чувствовать себя так, будто смотрю нескончаемый мелодраматический сериал. Я знала, кто, когда, с кем и сколько раз, сколько внеплановых залетов, абортов и венерических заболеваний, привезенных из командировок и отпусков... И при этом у меня самой не было ни залетов, ни абортов, НИ-ЧЕ-ГО кроме отвратительного настроения, продолжавшего ухудшаться с каждым днем.
Я подумывала о самоубийстве, я совершила попытку изнасилования - напоила одного знакомого и пыталась воспользоваться его беспомощным положением, но он стал настолько беспомощным, что ничего не вышло. В общем, я была в отчаянии.
И тут я подключила себе интернет. Жизнь сразу изменилась к лучшему. Не то, чтобы моя реальная личная жизнь сильно изменилась, но по крайней мере у меня появилась своя собственная виртуальная.
Все что раньше было минусом, вдруг стало плюсом. Благодаря своим долгим, прежде бесполезным беседам с мужчинами я знала про них все - даже такое, чего они сами про себя не знали. И нагло, беспардонно стала этим пользоваться. Я знала, где мило улыбнуться, тонко похвалить, грубо пошутить или многозначительно промолчать. Я знала их болевые точки и эрогенные зоны, запретные фантазии и детские страхи. И я стала королевой чатов с этими притворными мачо, закомплексованными и неврастеничными менеджерами среднего звена, самовлюбленными и милыми говорунами. Вот они где у меня были. Где-где?! Не нарывайтесь на рифму.
А какой славный и многогранный получился виртуальный секс - в вертолетах и лифтах, на огромных кроватях и безлюдных пляжах. Меня школьницей привязывали к спортивным снарядам и грубо насиловали сзади, меня... мне... извините, рот занят.
А потом... потом я стала получать приглашения встретиться в реале. Кто-то пугался и убегал сразу, кто-то терпеливо вел меня в ресторан и развлекал весь вечер, чтобы потом проводить до дома и исчезнуть навсегда. Но были и такие, которые провожали до дома и оставались на чашечку кофе к завтраку. Были и такие, кто перезванивал на следующий день. Словом, и реальная моя жизнь пошла на лад. Интернет расширил ее горизонты и диапазоны. А что еще надо молодой хорошо зарабатывающей девушке в 20 лет?!
Звоню на днях своей однокласснице, живущей в Москве. Спрашиваю: - Как дела? Она мне кричит в трубку, захлебываясь от восторга: - У нас очень хорошая новость. У сына нашли очень тяжелое заболевание. И продолжает в ответ мое непонимающее, ошарашенное молчание: - Да, конечно нужно будет лечить, но зато теперь в армию не пойдет.
Ну что за блядская страна?!?!?! Игорь Левицкий (www.exrussian.com)
За несколько месяцев до дембеля я, дедушка и одновременно сержант Советской Армии, попал в санчасть с температурой под сорок. Озноб бил меня так, что я подпрыгивал над кроватью, пока прапорщик-фельдшер не дал мне таблетку анальгина. Озноб скоро прошел, и меня стало клонить в сон.
Моими соседями по палате оказались два недавно призванных паренька, которые уже шли на поправку, чувствовали себя прекрасно и, громко гогоча, рассказывали друг другу анекдоты. Их гогот отдавался в моей голове колокольным звоном и не давал забыться сном.
Я приподнялся на локте и попросил: - Ребята, у меня высокая температура. Мне очень хочется спать. Не могли бы Вы пойти разговаривать в коридор. Пожалуйста. - Да-да, - ответствовали мне соседи и продолжили свой разговор, даже не понизив голос. Я снова приполнялся над подушкой и повторил свою просьбу: - Мужики, я Вас очень прошу, хотя бы не так громко. - Конечно-конечно, - пробурчали они и тут же во всю глотку заржали над очередной своей шуткой.
Что мне оставалось делать?! Я собрал силы, рывком сел в кровати и заорал: - Та-ак, духи, суки, значит не уважаете дедушку, блять. Встать. Лечь. Встать, мать вашу через коленку. Лечь. До двери ползком марш, обратно марш. Порву на портянки, сосунки, так Вас рас-так. Тут я потерял последние силы, повалился на кровать и заснул.
Через какое-то время меня разбудил шепот. Я приподнял голову. Бледные, запыхавшиеся солдатики, продолжавшие лежать на полу, умоляюще шептали: - Разрешите встать? - Валяйте, - ответил я, упал на подушку и снова сладко заснул в полной тишине.
До самой выписки соседи вели себя тихо и сдержанно, спрашивая разрешения чихнуть, выйти или войти. Я стыдился своей вспышки насилия, но виду не показывал...
Демократия?! Права человека?! К сожалению, пока в России слова "пожалуйста" и "прошу Вас" будут расцениваться как слабость, которую можно лишь игнорировать, единственной возможной системой управления будет оставаться вертикаль власти с ментовским сапогом внизу.
Говорят, что когда к Николаю Первому пришли спросить, как строить железную дорогу Москва-Петербург, государь положил на карту линейку и начертил линию. Случайно большой палец вылез за край линейки и был также нечаянно обведен карандашом. Переспрашивать, уточнять не стали – побоялись. И потому прямая как стрела дорога имеет один изгиб в виде императорского пальца.
Согласно другой легенде Сталину принесли два плана гостиницы "Москва" на выбор. Планы положили так, чтобы Великий Вождь мог увидеть сразу оба – верхний покрывал половину нижнего. Сталин планы утвердил, расписавшись по середине. При этом половина подписи оказалась на одном плане, вторая половина на другом. Переспрашивать, уточнять не стали – побоялись. Так и построили: левую часть гостиницы по одному плану, правую – по другому. Гостиницы больше не существует, но если Вы покопаетесь в интернете и найдете вид фасада со стороны Манежной площади, то сами убедитесь в этом.
Также рассказывают, что как то Сталин ехал по Москве и увидел в центре города большую кучу мусора, расположенную перед очень красивой церковью. Он злобно процедил своим помощникам: "Непорядок. Убрать". Что именно не понравилось лучшему другу детей уточнять, переспрашивать не стали – побоялись. И на всякий случай убрали и мусор, и церковь.
Так вот, когда недавно по телевизору показывали как президент всея Руси самолично карандашиком определял, как пройдет нитка нефтепровода у озера Байкал, так и хотелось крикнуть толпе раболепных приближенных, стоящих рядом: - Давайте, спрашивайте, уточняйте. Не бойтесь.
... Он грустно посмотрел на меня, покачал головой и тихо сказал: - Аркадий, какой же вы чудовищный мудак. - Что же мне теперь делать, Абрам Семенович? – потеряв надежду, спросил я его. - Не знаю, не знаю... – он помолчал немного. - Могу выдать справку, что ни в заднем проходе, ни в прямой кишке алмазов у вас не обнаружено...
Эта история началась недели две назад, когда я возвращался домой, неся сумку с собранными пустыми бутылками. Иных источников дохода у меня не было с тех самых пор, как закрыли нашу макаронную фабрику. Пособия по безработице едва хватало на оплату квартиры, поэтому приходилось собирать пустую тару.
У подъезда сидел мой сосед Гришаня и лузгал семечки. Гришаня, наш дворовый «авторитет», состоит в местной бандитской группировке, носит кожаные пиджаки, золотую цепь и стрижку «Ежик». Он посмотрел на меня, потом на горлышки пустых бутылок, торчащие из сумки, и спросил: - Слушай, Каша (так меня во дворе звали с детства – сокращенно от Аркаша), паспорт у тебя заграничный есть? - Есть, - ответил я со вздохом, - а что толку то? - Ну не скажи... Подработать хошь? - Конечно хочу, Гриша. А как?! - Пойдем ко мне, - позвал он меня к себе в квартиру.
Через полчаса путанных объяснений я, наконец, уразумел, что какому-то местному бандитскому воротиле срочно понадобились алмазы из Таиланда. Легально ввозить их в Россию он не хочет, потому что не собирается лишний раз светиться с таможенной декларацией. Поэтому он ищет человека, который согласится слетать в Таиланд на пару дней и привезти ему эти алмазы. И за эту пустяковую услугу он был готов заплатить полтыщи баксов. - То есть ты в Таиланд смотаешься, и тебе же за это еще заплатят. Ну как? Берешься?
Перспектива слетать в Таиланд, да еще и заработать и впрямь была заманчивая. И я согласился. На следующий день Гришаня принес мне билеты, командировочные, сообщил пароль и отзыв для встречи с торговцем алмазами, и я улетел в далекий загадочный Таиланд.
Погоды там стояли предсказанные – море теплое, воздух пьянящий. И вокруг сновали улыбчивые, сексапильные тайки. А я все не мог расслабиться, потому что каждую минуту ожидал, что ко мне подойдут и назовут пароль. И вот утром моего второго и последнего дня прибывания в Таиланде кто-то постучал в дверь моего номера. - Ху из зис, - спросил я на своем ломаном английском. - Рум сервис, - услышал я из-за двери слова пароля. - Кам ин, пли-из, - поспешил я произнести отзыв.
В комнату вошел маленький таец с пристегнутым к правому запястью металлическим чемоданчиком. Он оглядел комнату цепким взглядом и спросил: - Аркадий, Ви готов? - Готов-готов. - Тогда аэропорт, - потребовал таец. - А алмазы где? - В аэропорт – в аэропорт, - лишь повторил таец, - Все будет тики-пики.
Я подхватил свой фибровый чемоданчик, мы быстро спустились на первый этаж, поймали велорикшу и поехали в аэропорт. Таец всю дорогу молчал. Я тоже молчал. Руки мои потели от волнения.
Когда мы приехали в аэропорт, таец подтолкнул меня к туалету и зашептал: - Давай-давай, туалета. Зайдя в туалет, таец шустро заскочил в свободную кабинку, втянул туда же и меня и закрыл дверь. Затем он открыл свой чемоданчик и вытащил три больших алмаза, упакованных в презерватив. - На, глотай, - зашипел он мне в ухо. - Как глотай, зачем? – пытался я сопротивляться. Ведь насчет глотания у нас с Гришаней уговора не было. Но таец был упрям и настырен. В результате я с третьей попытки умудрился проглотить наполненный алмазами презерватив. Таец тут же расслабился, открыл кабинку и быстро удалился.
А я прошел паспортный контроль и сел в самолет, чувствуя все возрастающую тяжесть в желудке. Полет из Таиланда длился тринадцать часов. И все было бы хорошо, если бы не одна моя физиологическая особенность – при перемене воды на второй или третий день в новом месте на меня нападает жуткий нечеловеческий понос. И вот сегодня был как раз второй день на новом месте. Я почувствовал это на пятом часу полета, затем около получаса боролся с зовом природы, но в результате сдался и пошел в туалет. Опасаясь, что алмазы могут проскочить, я прихватил с собой полиэтиленовый пакетик, разместил его в унитазе с тем, чтобы перед спуском воды проверить его содержимое. Но меня подвел условный рефлекс – сразу же по окончании процесса я, забыв обо всем, нажал кнопку спуска. И вся моя жизнь, все мое призрачное благополучие со свистом улетело в канализационный отсек.
Я не буду вам рассказывать, какие моральные мучения я испытывал все оставшееся время полета, и какие физические мучения я испытал по прилете в Гришаниной квартире, где мне несколько раз ставили клизму. Все было тщетно. Алмазов не было. Еще надеясь, на чудо Гришаня повез меня к проктологу, который оказался знакомым моего дяди. Ему я рассказал свою историю, на что он грустно посмотрел на меня, покачал головой и тихо сказал: - Аркадий, какой же вы чудовищный мудак. Я понял, что на выходе из кабинета бандиты убьют меня и заплакал с горя. И в этот момент меня разбудила жена: - Каша, что с тобой?! Я приподнялся на подушке и понял, что вся эта ужасная история мне приснилась. Я поблагодарил за это судьбу и лег обратно на подушку. Все было тихо и хорошо. Только почему-то ужасно болела задница...
Игорь Левицкий (igor@levitski.com, www.levitski.com)
После многих лет жизни в Канаде жена решила посетить родину. Поскольку российского гражданства при отъезде на ПМЖ нас никто не лишал, как в былые годы, так что надо делать российский паспорт.
В российское консульство в Торонто нужно записываться на прием. По телефону дозвониться невозможно, зато можно отправить запрос по электронной почте. Так жена моя и поступила – написала письмо с просьбой ее принять, на всякий случай оставила телефоны – сотовый и рабочий.
Весь следующий день у жены на работе выдался суматошный – совещания, встречи, опять совещания. Сотовый телефон все время пролежал забытым в сумке. Приходим домой – автоответчик мигает. Проверяем сообщения – пусто. Кто-то звонил, но сообщения не оставил. Судя по определившемуся телефонному номеру звонили из консульства. Жена хватается за сотовый, там та же история – звонок был, сообщения на автоответчике нет. Проверяем электронную почту – там тоже пусто.
На следующее утро звонок. На проводе сотрудник консульства. - Ну, это…, наконец-то. А то звонил вам вчера, а вы трубку не снимаете. Ваще… - Видите ли, я была весь день занята, - пытается объяснить жена. - Вы, это, если в консульство обращаетесь, то сидите и ждите звонка. Я ж вам не АТС в конце концов звонить постоянно. А то взяли моду… - продолжает ворчать сотрудник консульства. - Послушайте, - прерывает его моя супруга, - а вы никогда не пытались оставлять сообщения на автоответчике или пользоваться электронной почтой?! На этих словах мужик на том конце провода осекся и быстро проговорил: - Вообщем Вам назначено на послезавтра. И бросил трубку.
Господа российские чиновники, ничто не дается нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость.
В 1986 году в нашем институте отменили бронь, и я в составе студенческого десанта оказался в рядах автомобильной бригады под командованием полковника Агузярова.
Город Остробожск, в просторечии именуемый Острожопском, был по провинциальному тих и благостен. Местные молодые люди или уезжали отсюда толпами или спивались. В педагогическом и медицинском училищах воспитывались милые барышни детородного возраста, а яблоневые сады благоуханно цвели, не переставая.
И посреди всего этого пряничного великолепия располагалась воинская часть на три тысячи человек, офицерское общежитие и кожно-венерологический диспансер.
Офицеры совершенствовались в боевой и политической подготовке, пили горькую и мечтали получить в срок очередную звездочку. Полковник Агузяров мечтал поскорее выйти в отставку, первый заместитель полковник Сметанкин мечтал занять его место. А из-за глухого армейского забора доносился шорох надраиваемых полов, звонкая дробь строевого шага и гулкое раскатистое эхо воинских команд "...лядь... мать... ".
Вялая жизнь городка оживлялась только семейными скандалами, празднованиями дня защитника отечества, да приездами московских проверяющих.
После рождения сына лейтенант Кривцов приказал своему солдату стать нянькой. Пока сам лейтенат развлекался муштрой в казарме, рядовой качал его сына, помогал жене лейтенанта по хозяйству, пек плюшки и, как выяснилось, выполнял прочие супружеские обязанности. И когда через полгода солдат отправился на дембель, лейтенантская боевая подруга собрала манатки и сбежала с рядовым. Над Кривцовым тогда смеялся весь город, и его редкие выходы на улицу сопровождались неприлично смакующим шепотом окружающих.
Лейтенанта спасло только то, что вскорости другой лейтенант во время грандиозной пьянки на 23 февраля накаутировал своего ротного. Ротного унесли на носилках, и внимание горожан переключилось на пересуды о том, посадят лейтенанта или нет. Но дело закончилось мирно – протрезвевшие офицеры совершенно ничего не помнили о случившемся или делали вид, что не помнят. А ротный долго и громко удивлялся, глядя на разбитую рожу в зеркале, где это он так упал.
Когда к нам в роту привезли новые швабры, старшина Денискин тотчас приказал отломать от них ручки, чтобы солдаты мыли пол не как все нормальные, цивилизованные люди, а униженно на корачках. На мой недоуменный вопрос о причинах такого варварства, старшина кровожадно улыбнулся и ответил: "Чтобы служба медом не казалась. А за лишние вопросы – наряд вне очереди".
В армии я постоянно слышал эту универсальную формулировку, как объяснение армейскому идиотизму, и быстро усвоил, что это и есть основная задача российской армии. Боевая подготовка, защита рубежей вторичны и никому не интересны. Главное – чтобы служба медом не казалась.
Вообще армия похожа на большой клуб сексуальных извращенцев. Никогда не замечали, что офицерская форма так же как и форма приверженцев нетрадиционного секса включает в себя фуражки, цепочки, аксельбанты, кожанные ремешки и металические заклепки?! Добавьте сюда садисткие наклонности большой части офицеров и все эти шуточки про вазелин перед выволочкой у начальства, и Вы убедитесь в моей правоте.
Игорь Левицкий (igor@levitski.com, www.exrussian.com)