Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Ашот Наданян
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Дорога по две полосы в каждом направлении. Еду в правом ряду. Впереди машин нет. Заметив справа на тротуаре перед зеброй женщину с грудным ребёнком, начинаю притормаживать. Она быстрым шагом переходит дорогу и не смотрит по сторонам. В боковое зеркало вижу, как слева несётся «Опель». Делаю единственный в такой ситуации ход — длинно сигналю. Обычно это отрезвляет как минимум одного из двух: либо лихача, либо пешехода. Женщина резко и испуганно останавливается перед моим автомобилем, бросает на меня негодующий взгляд, а «Опель» в этот момент, даже не пытаясь тормозить, пролетает мимо. — Чёрт бы тебя побрал! — кричит женщина, враждебно глядя на меня. — Не соображаешь, что ребёнок, может быть, спит! И пошла дальше, на ходу сыпля проклятия.
В ноябре 2019 года мы с Левоном Ароняном поехали в Калькутту, где он участвовал в очередном этапе Grand Chess Tour. Турнир был по быстрым шахматам и блицу, поэтому длился всего пять дней. Улетали мы из Индии разными путями. У Левона был маршрут Калькутта — Доха — Берлин, а у меня Калькутта — Дели — Москва — Ереван. В самолёте на пути в Москву рядом со мной сидел толстый индус. Как только мы взлетели, он на английском спросил: — По каким делам были в Индии? — Шахматный турнир, — ответил я. Индус сочувственно взглянул на меня и сказал: — Странно. Я всегда думал, что эта гадость пристаёт только к женщинам. Я от неожиданности вздрогнул. — Во-первых, это не гадость, — сказал я раздражённо, — а во-вторых, даже если это и так, неправильно говорить, что это женское дело. Я отвернулся к иллюминатору, давая понять, что разговор окончен. Прошло где-то десять минут. — А как прошёл турнир? Успешно? — вдруг участливо спросил индус. Я уже немного успокоился и, повернувшись к нему лицом, ответил: — Не очень хорошо. Он понимающе покачал головой и спросил: — А в Индии есть хорошие специалисты? — Конечно, ответил я, — Вишванатан Ананд, например. Он долгое время был лучшим в мире. Индус странно посмотрел на меня. — Кто? Наш знаменитый шахматист? — Ну да, — ответил я. — А что, он ещё и медициной занимается? — В смысле? — удивился я. — Причём тут медицина? — Ну вы же сами сказали, что Ананд был лучшим специалистом в мире по болезням груди. — Я сказал? — Ну да. Вы также сказали, что приехали в Индию, чтобы лечить свою грудь. — Какую ещё грудь? — почти крикнул я. Индус испуганно отпрянул от меня. И почти одновременно с этим меня осенило. Я догадался, что когда армянин с индусом говорят на английском языке, могут произойти всякие сюрпризы. Выяснилось, что весь наш с попутчиком разговор вёлся о разных вещах. Mои первые слова «шахматный турнир» (на английском — chess tournament) индус расслышал как «лечение груди» (chest treatment). Мы с ним долго смеялись. — Хорошо, что вы не больны, — радостно кричал индус, — это очень хорошо! А шахматы я люблю!
Исполнил я как-то просьбу сына и подарил ему на день рождения цыплёнка. Другие полученные в этот день подарки Виген уже не замечал и радостно забавлялся живой игрушкой. Прошло несколько дней. Эйфория у Вигена постепенно спадала. А ещё через неделю случилось то, что случается со всеми игрушками — она надоела. Взять цыплёнка под опеку пришлось нам с женой. Не выбрасывать же. Необычного питомца назвали Цыпой. Звучит, конечно, неоригинально, зато естественно и удобно. Кормили самой лучшей и свежей едой. Помимо круп, это были творог, овощи и рубленная зелень, которую Цыпа любила больше всего. Жила она в просторной коробке из-под телевизора, которую мы поместили в лоджии. Иногда отпускали Цыпу погулять по квартире, но как только она начинала «помечать» территорию, немедленно отправляли в коробку. Раз в неделю птицу мы купали. Это может показаться странным, но Цыпа была весьма умной и легко поддавалась дрессировке. Как только я начинал рубить зелень, Цыпа, услышав звук ножа, хлопала крыльями и пыталась вылететь из коробки. Или когда я отпускал Цыпу погулять, а сам лежал на диване и наблюдал за ней, то стоило мне позвать её, прихлопывая ладонью по полу, как она стремглав мчалась к руке и позволяла себя гладить. Так прошло три месяца. Всё бы ничего, но Цыпа неумолимо увеличивалась в размерах, превращаясь в курицу. Держать её в двухкомнатной квартире становилось всё сложнее. И в первую очередь для самой птицы, росшей без солнца, травы, сородичей. И хотя мы очень привязались к своей курочке, решили её куда-нибудь пристроить. Отдать, как говорится, в хорошие руки. Я вспомнил о приятеле, который жил в собственном доме с участком и как раз держал несколько десятков кур. Позвонил ему и предложил взять Цыпу. Разумеется, на условиях её неприкосновенности. Приятель согласился. Через полчаса я подъехал к его дому. В голове предательски и навязчиво стучало: «мы в ответе за тех...». Но в тот момент я не сомневался, что птице так будет лучше. Мы вышли в абрикосовый сад и отпустили Цыпу к пасущимся курам. Впервые в жизни она увидела созданий, подобных себе. Перепачканные в грязи, шумные и суетливые «дикари» окружили её и, казалось, с интересом изучали. Так рассматривают вошедшего в школьный класс «новенького». Белоснежная чистая Цыпа выделялась на их фоне своим благородством и спокойствием. Аристократизм Цыпы, однако, поразил не всех. Единственный в компании индюк, который среди кур казался огромным подъёмным краном, приблизился к Ципе и клюнул её в голову. Я аж вскрикнул. Мой приятель немедленно подбежал к индюку и пнул его. Оставив Цыпу, я поехал домой со смешанным чувством жалости и беспокойства. Через три дня «родительский» инстинкт возобладал над вежливостью. Я позвонил приятелю и напросился в гости. Он понял моё состояние и первым делом мы пошли в сад. У меня колотилось сердце. Как и три дня назад в саду паслись куры. Я стал глазами искать Цыпу. Не найдя, я позвал её. Через несколько мгновений, выскочив откуда-то из-за деревьев, ко мне со всех ног мчалась грязная серая курица. Моё сердце сжалось — это была Цыпа. Я подхватил её на руки и стал гладить. Наверное, выглядел я нелепо, но мне было всё равно. Вскоре у приятеля заболели куры и их пришлось зарезать. Но Цыпу он, как и обещал, не тронул. Он вынес её в ближайшее поле и отпустил. А через несколько дней я увидел сон, который словно подтверждал, что все мы вышли из гоголевской «Шинели». Мне приснилось, будто у Давташенского моста и далеко подальше стала показываться по ночам курица, ищущая рубленную зелень... Я проснулся и перевернулся на другой бок. Но заснуть больше не мог.
Звонит мне приятель. — Ашот джан, привет! — Привет, Вардан джан! Как дела? — Всё нормально. Вот, думаю, позвоню тебе, спрошу кое-что. — Давай. — У тебя с русским языком ведь нормально? — Ничего, пока не жалуюсь. — Это я к тому, что если не очень, я Тиграну позвоню. — Давай с меня начнём. — Ну хорошо. Ты ведь помнишь, моя Рузанна вазы глиняные лепит, кувшины всякие. — Конечно, помню. — Так вот, мы тут с ней поспорили, как будет во множественном числе «дно кувшина». Она говорит, что «дны кувшинов», а я считаю, что «днища кувшинов». Кто из нас прав? — Никто. Правильно: «донья кувшинов». — Ашот джан, извини, но у тебя с русским ещё хуже, чем у нас. Давай я лучше Тиграну позвоню.
— Доктор, помогите! Я, кажется, отравился. — Присаживайтесь. А как это произошло? Что вы ели? — Да захотелось мне зелени. Вышел в огород, чтоб прямо с грядки съесть — да темно было. По ошибке сорвал отраву. — Что за отрава? — Забыл название этого растения. На языке вертится, но никак не вспомню. — Как же так? Очень важно, чтобы вы вспомнили. Пациент резко встаёт и отвешивает доктору пощёчину. — Вы что, — кричит доктор, — белены объелись? — Да.
Через год после развала СССР пересекал я на поезде белорусско-польскую границу. В Бресте проблем не было, а на польской стороне — в Тересполе — мне чуть не испортили радостное настроение. — Паспорт, — войдя в моё купе, хамовато распорядился пограничник. У него были маленькие серые глаза и большой сломанный нос. — Вот, пожалуйста. — Цель поездки в Польшу? — рявкнул он на ломаном русском. — Турнир по шахматам в Ченстохове. Пограничник недоверчиво посмотрел на меня. — Шахиста? — Да. Он высунул голову в коридор вагона и что-то крикнул. Через минуту появился долговязый солдат с шахматами. — Будем играть, — сказал пограничник, расставляя фигуры. Он явно был доволен собой и предвкушал скорое разоблачение самозванца. Отыскав на пересечении вертикали «е» и четвёртой горизонтали нужное поле, он сыграл е2 — е4 и торжественно взглянул на меня. Я ответил d7 — d5. Пограничник задумался. А я почему-то вспомнил Ильфа и Петрова: «Он чувствовал себя бодрым и твёрдо знал, что первый ход e2 — e4 не грозит ему никакими осложнениями. Остальные ходы, правда, рисовались в совершенном уже тумане, но это нисколько не смущало великого комбинатора. У него был приготовлен совершенно неожиданный выход». Если у Остапа был приготовлен совершенно неожиданный выход, то у моего пограничника — совершенно неожиданный ход. Он вывел короля на е2. Я взял пешку. Он снова пошёл королём вперёд. Я вывел ферзевого коня. Он взял королём мою пешку. Я дал ферзём шах, а ещё через два хода — мат. На том самом поле е4. — Хороший шахиста! — похвалил он, возвращая мне паспорт с печатью-разрешением на въезд. Пограничник вышел. А я сидел и думал о его сломанном носе. Я вдруг подумал, что, возможно, когда-то этот пограничник устроил аналогичную проверку боксёру. И эта догадка вернула мне радостное настроение.
Привёз я как-то из Норвегии свитер. Стопроцентная овечья шерсть, олени изображены, санки. В общем, всё по правилам. Чувствуешь себя в этом скандинавском чуде, как в русской печи. Каждый раз, когда я его надевал, жена шутила: — Тепло ли тебе девица? — Тепло, Морозушко, — подыгрывал я, — тепло, батюшка. В общем, стали мы называть этот свитер «теплолитебедевица». А иногда сокращённо: «девица». И вот как-то в холодный зимний вечер собрались мы с друзьями и их супругами в ресторане. Отмечали день рождения одного из них. Поели, выпили, разогрелись. А на мне — тот самый свитер. Жена и говорит: — Что-то жарко становится. Если хочешь, сними «девицу». Все мигом смолкли. И как-то странно переглянулись. А мы не понимаем. — Да нет, — говорю я, — пока не хочется. Может попозже. После некоторой паузы снова пошли разговоры и веселье продолжилось. Но весь вечер нас с женой не покидало ощущение, что друзья на нас смотрят как-то странно. Через несколько дней встречаю одного из них. Он спрашивает: — Слушай, а давно у вас с женой такие необычные отношения? — В смысле? — удивляюсь я. — Ну, не притворяйся, все уже знают. — Ты с ума сошёл? Что знают? — Ну, то что она тебе с другими бабами разрешает встречаться. Можно представить себе моё состояние в этот момент. Последующие детали разговора уже не столь важны. Ещё через несколько «вопросов-ответов» всё прояснилось. Мы смеялись так, что животы болели. В конце друг сокрушённо бросил: — Эх, жаль! А мы-то с ребятами так обзавидовались!
В сингапурских школах работает много иностранных учителей. Один из них — экспатриант из восточной Европы — был моим соседом. Будучи человеком словоохотливым и откровенным, он очень любил поговорить. Не скрывал, что иногда мелко мошенничал. И даже гордился этим. Любимым трюком учителя был следующий: он садился в такси, доезжал до нужного места, а когда наступала очередь расплачиваться (в среднем 6-7 долларов), протягивал купюру в 1000 сингапурских долларов. Разумеется, ни у одного водителя не оказывалось сдачи. Дело иногда доходило чуть ли не до драки, но в итоге учителю всегда удавалось выйти сухим из воды. То есть непобитым. А главное, с неразмененной волшебной купюрой. Однажды учитель решил и в парикмахерскую сходить бесплатно. Он зашёл в небольшой салон, постригся и по окончании протянул свою любимую купюру. Парикмахер и глазом не моргнул. Он взял деньги и сказал, что сейчас разменяет их в банке по соседству и даст сдачу. И вышел. Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. Учитель стал немного волноваться. Наконец парикмахер вернулся. В руках у него был тяжёлый мешок. Он опустил его у ног учителя. Сказав, что это сдача, парикмахер прошёл к своему креслу, сел в него и как ни в чём ни бывало стал читать свежий номер газеты «The Straits Times». Дрожащими руками учитель открыл мешок. В нём были монеты. Много монет. И все одного достоинства — 10 центов. Надо отдать должное парикмахеру — он был явно мужиком сообразительным, и заблаговременно выпотрошил монеты из банковских упаковок. Теперь они лежали в мешке, словно тыквенные семечки. Следующие три часа учитель потратил на пересчёт. Хорошо, что с собой имелась спортивная сумка, куда он закидывал уже пересчитанные монеты. Находившиеся в парикмахерской люди прыскали от смеха. Закончив считать, красный от злости и досады учитель взвалил на плечи сумку, где было 990 долларов, а точнее 99000 центов и вышел вон. Он плёлся в банк и проклинал всё на свете. Однако уже к вечеру настроение учителя поправилось. Он со смехом рассказывал о случившемся и говорил, что ему ещё крупно повезло. Я недоумевал, в чём заключалось везение. — Ну как же, — объяснял учитель, — ведь парикмахер оказался лохом. Ведь он мог разменять купюру на монеты не в десять центов, а в один!
«Скатертью дорога!» — это восклицание, которое для водителей является пожеланием, для асфальтобетонщиков — похвалой, а для всех остальных работников — увольнением.
Многоэтажные жилые дома в Сингапуре не имеют квартир на первом этаже. Дома словно приподняты над уровнем земли и представляют из себя своего рода шифоньер на ножках. Жилые помещения начинаются со второго этажа. А на первом — лестнично-лифтовые узлы. Плюсов много. Во-первых, создаётся некая проветриваемость во дворах, что для столь жаркой страны очень важно. Во-вторых, отсутствие первых этажей может быть полезным в случае возможных наводнений, ведь Сингапур — это всё-таки маленькая островная страна. И, наконец, в-третьих, в свободном пространстве под зданием располагаются велосипедные парковки, столики со скамейками (в тени!), площадки для всевозможных мероприятий, таких как свадьба, вечеринка или похороны. Для этих конструкций существует даже специальный термин: void deck. Наш рассказ вполне мог бы обойтись и без упоминания этих архитектурных деталей, и это лишь попутное воспоминание. А рассказать я хочу об одной особенности строения сингапурско-китайского менталитета. Об одном его элементе. Возвращался я как-то вечером с работы домой. Когда зашёл под свой дом-шифоньер, увидел на площадке импровизированный шатёр жёлтого цвета, а вокруг него и внутри — много людей. Стало ясно, что это китайская похоронная церемония. У входа в лифт стоял мужчина-сосед лет тридцати. Мы поздоровались, сели в лифт и я спросил его, кто умер. Сосед виновато улыбнулся и ответил, что умерла его мама. Мне показалось, что я ослышался. Переспросил. Он снова улыбнулся и подтвердил, что — да, мама умерла. Смущённо пробормотав слова соболезнования, я вышел на шестом этаже и зашёл к себе. Дома рассказал жене о необычном соседе и его неподобающей случаю улыбке. Мы с удивлением рассуждали о том, до чего же бездушны эти китайцы. В то время мы ещё были новичками в Сингапуре, и в следующие месяцы ещё много раз недоумевали в похожих ситуациях. Пока потихоньку не стали прозревать. В один прекрасный день мы догадались, что за странным поведением местных таится нечто большее, чем холодность и бессердечность. Мы вдруг поняли, что та виноватая улыбка соседа, у которого умерла мать, была деликатной попыткой оградить собеседника от негативных эмоций, была сожалением за невольное вовлечение в своё горе, была извинением за случайно испорченное настроение. И это открытие поразило нас. Мы были счастливы от охватившего нас чувства благоговения.
Случается, что инаугурация, будучи по форме торжественной церемонией вступления в должность главы государства, по сути является траурной литургией по благополучию народа.
Встретил мой отец как-то одного знакомого. Они задали друг другу несколько дежурных вопросов о делах, а потом знакомый, которому явно не терпелось, стал эмоционально говорить о предстоящих парламентских выборах. Он сказал: — Знаешь, Сергей, что я на днях сделал? Я пошёл в предвыборный штаб и заявил кандидату в депутаты, что проголосую за него только в том случае, если он сумеет ответить на один мой вопрос. — Любопытно, — говорит отец. - А что ты спросил у него? — Я спросил его, что написал Ованес Туманян в своём знаменитом письме Андранику Озаняну в декабре 1917 года. Мой отец немного напрягся, однако внешне остался невозмутимым. — И что ответил кандидат в депутаты? — Представляешь, Сергей, — негодовал знакомый, — этот недоучка сказал, что не знает об этом письме. — А потом? — Потом я в гневе крикнул ему, что в таком случае проголосую за его соперника. А затем хлопнул дверью и ушёл. Мой отец тоже не знал об этом письме, однако благоразумно решил не показывать виду. Тем более, что возмущённый знакомый уже покраснел и был сильно разгорячён. И всё бы ничего, но тут, как назло, знакомый продолжил: — Ну скажи, Сергей, ведь как так можно? Что за безграмотность? Любого на улице спроси — будет знать об этом письме. Ну вот ты, скажем, знаешь, не так ли? Отец почувствовал себя загнанным в угол. Напористость собеседника не оставляла никаких шансов на то, чтобы притворяться дальше. Мозг работал на бешенных оборотах и пытался найти достойный выход из трудной ситуации. А знакомый в это время горящими глазами смотрел на отца и ждал ответа. Вспоминая этот случай, отец до сих пор удивляется тому, как за доли секунды удалось найти интересный ход: — Ты меня, конечно, извини, — сказал отец, — но меня с раннего детства учили, что читать чужие письма нехорошо. Знакомый от неожиданности оторопел. Он смотрел на отца и не знал, что сказать. Наконец, до него дошло и он стал неистово хохотать. Затем пожал отцу руку и воскликнул: — Вот если бы и он так ответил, я бы непременно пошёл за него голосовать!
Сын двоюродного брата пошёл в первый класс. Когда после первого урока прозвенел звонок на перемену, он вскочил с места и побежал к двери. Учительница его остановила: — Давид, звонок создан не для тебя, а для меня. Ты не должен вставать, пока я не разрешу. Объяснив, учительница отпустила его и остальных учеников на перемену. Через пять минут прозвенел звонок на второй урок. Все вошли в класс, кроме Давида. Он неспешно прогуливался по коридору и рассматривал портреты на стене. — А ты чего гуляешь, Давид, звонка не слышал? — окликнула учительница с порога класса. — Роза Михайловна, вы же сами сказали, что звонок создан не для меня, а для вас.
Мой приятель из Владивостока как-то говорит: — Ашот, вот скажи мне, пожалуйста, почему армяне в разговоре постоянно клянутся отцом? Приятель был прав — эта странная привычка всегда меня раздражала. Но я решил немного повеселиться. — С чего ты взял? Нет такого явления. — Да как же нет? Я часто это слышу. — Нет такого. Отцом клянусь!