Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Abrp722
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
В далекие советские годы один из моих одноклассников, скажем, Игорь, сделал блестящую карьеру. Через шесть лет после окончания стоматологического института он уже был кандидатом наук и заведовал отделением в обкомовской поликлинике. Добился он успеха, скажем прямо, не без внешнего ускорения, но и отнюдь не благодаря ему. Руки и голова у него были действительно золотыми. Конечно, я, скромный патентовед в академическом институте, был Игорю не чета, но, приезжая навестить родителей, он иногда звонил мне. Тогда мы встречались и с удовольствием трепались о том о сем, не затрагивая никаких щекотливых тем. Самое большее, что Игорь позволял себе после нескольких рюмок – рассказать о необычных пациентах. Один из его рассказов мне особенно запомнился. Вот он в моем вольном изложении:
Приходит ко мне на прием очень высокопоставленный чиновник с абсолютно неприличным количеством отсутствующих зубов. Я удивляюсь, почему он до сих пор не протезировался. Он объясняет, что ему предлагают золотые коронки и мосты, а он о золоте даже слышать не хочет. Спрашивает, нет ли каких новинок в этой области. Я ему рекомендую керамику. Рассказываю, что недавно получили новейшее швейцарское оборудование, освоили его, результаты замечательные. Предлагаю начать прямо сейчас, говорю, что через месяц у него будет голливудская улыбка. Вижу, пациент приободрился, настроение стало лучше. Тогда я решился спросить, почему он не хочет ставить гигиеничное и пластичное золото, которое лучше любой керамики. И вот, что услышал:
- Я родился в шахтерском поселке на Донбассе. И похоронить меня я завещал там, потому что там лежат мои родители и брат, которого в шахте завалило. Откуда тебе знать, что такое шахтерский поселок! А я знаю. Шахтеры вкалывают, как не дай бог никому, каждый день жизнью рискуют. Чтобы расслабиться после смены почти каждый выпивает бутылку водки, и не после смены тоже. Зарабатывают много, но и спускают легко, на черный день не копят. Главный показатель богатства и крутизны в поселке – золото во рту. Племянница написала, что сейчас пошла мода ставить коронки даже на здоровые зубы. Так вот, когда человек умирает, вызывают стоматолога, зубника по-нашему. Он снимает золото и сразу за него расплачивается. На вырученные деньги устраивают похороны и поминки. Можно сказать, круговорот золота в природе. Я себе такого не хочу. Тут я не удержался, хотя понимал, что делать этого не следует: - А почему нельзя похоронить с зубами? Мой пациент поморщился, но, тем не менее, ответил: - Потому что в первую же ночь могилу раскопают и все равно снимут. И хорошо, если просто снимут. А скорее всего молотком выбьют.
Место действия этой истории - большая американская софтверная компания. Действующие лица: Линда - очень симпатичная леди, ведущий тестер одного из проектов, афро-американка. Наши кубиклы (маленький оффис с проемом вместо двери) были напротив друг друга, и мы как-то подружились. На мое утреннее приветствие “How are you? ” она иногда отвечала не обычным “Thank you, great”, а “Could be better”. Выяснилось, что в университете Линда учила русский, и мы практиковались в нем каждое утро минут по пятнадцать: приветствия, числа, дни недели, части тела (разумеется в рамках корпоративной этики), направление итп. У нее оказался хороший слух, так что ее русский звучал очень естественно. Алла - тоже симпатичная леди, ведущий разработчик того же проекта, очень толковая и, как мне кажется, честолюбивая. Алла говорила по-русски так же хорошо, как по-английски, но догадаться об этом можно было только, если услышать как она звонит домой. У нее было два русских сотрудника, но и с ними Алла общалась только по английски, не говоря уже об остальных. Официально мы представлены не были, но при встрече говорили нейтральное “Hi”.
Тем утром Алла и Линда вели деловую беседу в непосредственной близости от меня. Линда стояла в проеме своего кубикла лицом к моему, а Алла - в проходе, соответственно, спиной. В какой-то момент стало тихо. Я понял, что беседа окончена, удостоверился в этом с помощью замаскированного зеркальца, развернул кресло на 180 градусов и привычно сказал Линде: “Привет, как дела?” Алла мгновенно повернулась ко мне. Ее лицо пылало гневом, глаза метали молнии, рот был раскрыт, но звук как бы не мог выйти наружу. И до меня дошло: Алла решила, что я обращаюсь к ней, можно сказать незнакомому человеку, почти во время деловой беседы и, что самое ужасное, по-русски...... А в это время Линда, сверкая глазами и зубами и излучая тепло, как это может делать только черный человек, привычно ответила: “СПАСИБО, НОРМАЛЬНО. КАК У ТЕБЯ?” Алла начала поворачиваться в противоположную сторону.........
Однажды в далекие времена, когда российская полиция еще называлась советской милицией, я, проводив девушку, возвращался домой пешком. Время было позднее, транспорт уже не ходил, летняя украинская ночь в шумном обычно городе была по-пушкински тиха. Поэтому сначала легкий ветерок донес до меня обрывки матерной ругани, и только потом на пересечении двух больших улиц я увидел в пьяного вдрабадан милиционера. Он стоял на трамвайных рельсах в самом центре перекрестка, нелепо размахивал руками на манер ветряной мельницы, и как уже было сказано, громко сквернословил.
Я полюбовался необычным зрелищем, отыскал в кармане двушку, набрал 02 в ближайшем таксофоне. Мне ответил сонный голос: - Дежурный слушает. - Добрый вечер, - говорю я, - на углу Клочковской и спуска Пассионарии стоит очень пьяный милиционер в форме… - Движение регулирует? – перебил меня голос на другом конце провода. В этот момент я понял почему милиционер нелепо размахивал руками и сказал: - Пытается, но получается у него плохо… - Спасибо! – голос снова не дал мне договорить, - немедленно выезжаем!
Это был первый и последний случай в моей жизни, когда милиционер разговаривал со мной искренне, доброжелательно и не отклоняясь от сути дела.
Моя бабушка по отцу прожила длинную и сложную жизнь. Местами счастливую, местами трагическую. Характером отличалась легким и обладала удивительным даром рассказчицы. В семье ее истории помнили чуть ли не наизусть, но всегда в застолье просили рассказывать снова и снова. Особенно любили «первоапрельскую», которую я и попытаюсь воспроизвести в меру своих сил, и, к сожалению, без замечательных бабушкиных отступлений.
В 1943 году бабушка (тогда молоденькая девушка) закончила медучилище и уехала по распределению в Тюмень. Работала в городской больнице, а жила в одной из комнат большого барака вместе с дальней родственницей, которой эта комната и принадлежала. Родственница работала проводницей на поездах дальнего следования и дома бывала редко. Чтобы не скучать, бабушка завела котенка. Не прошло и полугода, как комочек шерсти превратился в симпатягу Василия – единственную отдушину в одиноком и полуголодном существовании его хозяйки. Как и все коты его времени, вел Василий вольный образ жизни: домой приходил поесть и спокойно отоспаться. Когда хотел, чтобы ему открыли дверь, громко мяукал. Скажем честно, остальные жильцы не были в восторге от этих воплей, но терпели и никуда не жаловались, так как бабушка была хорошей медсестрой и всегда их выручала.
В старом анекдоте пессимист говорит: «Так плохо, что хуже быть не может». А оптимист ему возражает: «Ну, что вы так?! Будет еще гораздо хуже». Нечто вроде этого и случилось первого апреля 1944 года. После обеда главный врач больницы собрал весь персонал и объявил, что согласно распоряжению Горкома партии, все жители Тюмени должны сдать своих котов и кошек в райотделы милиции по месту жительства для последующей отправки в Ленинград. Срок исполнения – завтра до 18:00. С теми, кто не сдал, будут разбираться по законам военного времени. Бабушка, конечно, твердо решила Василия не отдавать, а для милиции отловить какую-нибудь случайную кошку. Весь вечер бродила по холодным улицам, но ни одна кошка ей так и не попалась. Зато прохожих было необычно много и все они внимательно смотрели по сторонам. Бабушка сделала правильные выводы и, уходя на работу, заперла Василия в комнате. Когда поздним вечером вернулась, кот орал благим матом. По этому поводу несколько соседей высказали бабушке недовольство в грубой нецензурной форме. Головой она поняла, что дело плохо, но сдать любимца так и не хватило духа. На следующий день (третьего числа) ее забрали по дороге домой и дали 10 лет по 58-й статье за контрреволюционный саботаж. Кто из соседей на нее настучал, и куда делся Василий, она так никогда и не узнала.
Сидела бабушка в небезызвестном «АЛЖИРе». Здесь ей, если так можно выразиться, повезло. Работала в «больничке», где, по крайней мере, не было неистребимой лагерной грязи. Здесь встретила своего будущего мужа – врача того же медпункта. И здесь же, как бывает только в романах, узнала первопричину своих злоключений.
Однажды с новой партией зэчек прибыла молодая красивая ленинградка, умирающая от гнойного аппендицита. Бабушка выходила ее. Пока выхаживала, сдружились. Ленинградка оказалась стенографисткой из Смольного, а заодно, возлюбленной личного секретаря Андрея Александровича Жданова. Память у нее была отличная, посадили ее уже на излете Ленинградского дела. Помнила она многое и даже то самое 1 апреля 1944 года.
- Этот день у моего Сережи, - рассказала она, - начался как всегда с утреннего доклада Жданову. Вошел в кабинет – видит у хозяина лицо кислое. Увидел Сережу, поздоровался, говорит: «У тебя спина белая!». Пришлось Сереже снять пиджак, изобразить недоумение. Жданов немного оживился, пожаловался, что утром Зинаида тем же способом разыграла его. Потом недовольным тоном заметил, что шутка эта, по сути, дурацкая, и вдруг предложил разыграть кого-нибудь по-серьезному. Скомандовал: «Что у тебя там?». Сережа, подыгрывая настроению Жданова, первым достал письмо директора «Эрмитажа», которое в другое время скорее всего показывать бы не стал. Орбели жаловался, что в музее развелось несметное количество мышей и крыс, которые так и норовят добраться до масляной живописи. «А у кошек что, стачка?» - развеселился Жданов. Сережа знал, что во время блокады ленинградцы всех кошек попросту съели, но сказать это вслух не решился. Ответил уклончиво: «Обуржуазились наши кошки. У нас же почти столица». «Тогда мы выпишем им наставников из Сибири. Там кошки точно рабоче-крестьянские», — сказал Жданов. Подошел к карте СССР на стене, стал к ней спиной, ткнул большим пальцем в Сибирь, попал в Тюмень, распорядился: «Телеграфируй в Тюмень за моей подписью, пусть срочно пришлют 300 живых кошек. А завтра утром дай отбой, чтобы не перестарались, - и уже благодушно добавил, - Интересно было бы глянуть, как они будут кошек ловить». Мой Сережа очень любил искусство, сам неплохо рисовал. Поэтому в суматохе дел об отбое он «забыл».
Второго числа вечером из Сибири прилетел военный борт с 300 кошками. Большинство раздали по музеям, несколько оставшихся распределили между своими. Все сегодняшние ленинградские кошки пошли от тех тюменских.
Неисповедимы пути провидения – добавлю я от себя, заканчивая этот рассказ. Убогая первоапрельская шутка жены Жданова совершенно нешуточно спасла сокровища ленинградских музеев, можно сказать, гордость всей страны. Правда, бабушка отсидела 9 лет, но так уж повелось на Руси: лес рубят – щепки летят.
Мой Нью-Йоркский приятель Миша - математик по жизни, программист по нужде. Точнее, эксперт в разработке ПО на языке java. Как большинство математиков, он несколько выпадает из мейнстрима. Поэтому теряет работу чаще обычного. Теряет и находит, ничего вроде бы особенного. Но рассказы Миши о собеседованиях, предшествующих получению работы, запоминаются надолго. Вот последний из них, примерно трехлетней давности.
«Прихожу, - рассказывал Миша, - а там сидит некто в яркой гавайской рубашке и с невероятно раздутым самомнением. Произносит слова, как будто во рту горячая картошка. Плюс ко всему, издевательски вежливый. - Если не возражаете, - говорит, - я вам предложу задачку. Не знаю почему, но такая злость меня взяла. - Хорошо, - говорю, - только, когда решу, я тоже предложу вам задачку. У него глаза на лоб полезли, но, почему не знаю, согласился. Десять минут я делал вид, что думаю над задачей, хотя знал решение, не дочитав условия. А думал я о том, что деньги заканчиваются. Поэтому дал ему задачку примерно той же сложности. Он решил, чуть от гордости не лопнул. Через два дня перезвонил. Предложил работать исключительно на удаленке. Уже неделю тружусь. Платить могли бы больше, но я не против, так как на работу больше трех часов в день не уходит. Как только начнутся морозы, уеду к сестре во Флориду».
С тех пор Миша так и работает на удаленке: зимой – во Флориде, летом - у другой сестры в Вермонте, а остальное время – в своем пригородном доме. Работой доволен. Если и жалуется, только иногда и только на некомпетентность начальника.
Но хватит о Мише. Пора и о себе любимом. Гуляю я намедни в местном ботаническом саду. Лепота необыкновенная. После двухмесячного карантина просто дух захватывает. Жена цветочки фотографирует, а я на камень присел. Смотрю, мимо идет человек в такой яркой гавайской рубашке, в каких только туристы ходят. Он что-то спросил, я что-то ответил, разговорились, одним словом. - Вы русский? – спрашивает. - Вы по акценту узнали? - Ну да, у меня сотрудник русский есть. У него акцент еще покрепче вашего. Своеобразный, мягко говоря, товарищ. Я несколько лет назад искал толкового java-разработчика, никак не мог найти. А тут Indeed.com подходящее резюме выбросил. Я позвонил, пригласил познакомиться. Явился тот еще крендель. На собеседование принято приходить при полном параде, а этот в джинсах пришел. И в старых туфлях. Ладно, думаю, пообщаемся, все равно я для тебя час зарезервировал. По разговору смотрю – человек сильно странный, но совсем не глупый. Предложил ему задачку. А он: «Хорошо, только, когда решу, я тоже дам вам задачку». Такого нахальства я не встречал ни до, ни после, но мне-то терять точно нечего - согласился. Задачки были не из простых, тем не менее, справились оба. Понимаю, что у него редкий дар создавать алгоритмы, что для компании он - подарок, но как его к делу пристроить, сообразить не могу. Работать в команде у него не получится, к клиентам – вообще лучше не подпускать. Короче говоря, посадил его на удаленку и работаю с ним сам. Это, конечно, нелегко, но результатами окупается с лихвой. Тем более, что плачу ему на 20 процентов меньше за некоммуникабельность. - Надо бы добавить, а то уведут… - Я бы добавил, но он пока не просит… Представились друг другу. Оказалось, что моего нового знакомого зовут Дон. - Как вас сюда занесло, Дон? - Из Бангкока билеты были только до Гонолулу. Я Гавайи люблю, почти каждый год прилетаю. Так что особенно не огорчился. Отсидел две недели на карантине. Погуляю по острову еще недельку и вылечу в Нью-Йорк.
В тот же вечер я позвонил Мише по Скайпу, вывел на разговор о работе, спросил, давно ли он получал прибавку. - Ну да, - говорит Миша, - добавляют по 3% в год на инфляцию. - А ты попытайся больше попросить, процентов 20. Ты же уже три года на них пашешь, стал ценным кадром. Намекни, что в другом месте предлагают больше. В конце концов, ты ничем не рискуешь. - Ты думаешь, стоит попробовать? - Обязательно! Скажи, что увлекся чем-нибудь дорогостоящим: игрой в гольф, например, или пилотированием самолета. Босс поймет, что деньги тебе действительно нужны, и охотнее пойдет навстречу. Если получится, с тебя бутылка.
Миша перезвонил через два дня: «Привет, с меня бутылка…» - сказал он, и в этот момент связь прервалась. А у меня в голове кликнуло, и запустилась программа анализа текущих событий. Какова вероятность, подумал я, столкнуться с Мишиным начальником в Гонолулу и войти с ним в контакт? В Нью-Йоркской агломерации живут примерно 20 миллионов. Из них в мае этого года по Гонолулу гуляли, может быть, несколько сотен, так как из-за пандемии Гавайи практически закрыты для туризма. Отсюда получается, что вероятность случайно оказаться в одном и том же месте и в одно и то же время с единственным нужным нью-йоркером так же мала, как получить удар по спине метеоритом или случайно собрать кубик Рубика. Что же из этого следует? Скорее всего, следует, что моя встреча с Доном не была случайной. Называйте это Бог, Космос, Высшие силы, но по непостижимой для смертных причине это кто-то или что-то решило восстановить справедливость в отношении Мишиной зарплаты и выбрало меня быть в этой миссии посредником. А я, вместо того чтобы оценить скупую элегантность постановки и поблагодарить за хорошую роль, пошлейшим образом выцыганил себе бутылку…
Снова зазвонил Скайп, снова на мониторе появился Миша: - Извини, Wi-Fi барахлит. Да, все получилось! Попросил 20 процентов, дали 15. Совсем неплохо. С меня бутылка. Могу заказать онлайн.
Давным-давно, прочитав книжку «Математики шутят», я сделал для себя вывод, что с математиками лучше не шутить. Но в этот раз не удержался. - Миша, бутылка — это интересно, но еще интереснее, что сегодня мне приснился сон, что называется, в руку. В цветущем саду я встретил незнакомого человека. Оказалось, что это твой босс. О чем-то мы разговаривали. Проснулся и все забыл. Осталось только, что пожилой, редкие светлые волосы и имя Дон. Похоже? Миша задумался, но всего на несколько секунд: - Да, моего начальника зовут Дональд. Если тебе больше нравится Дон, можно и так. Да, немолодой и блондин с редкими волосами. Но тебе, естественно, он присниться не мог, потому что ты его не знаешь. Тебе приснился Дональд Трамп, изображение которого нам навязывают с утра до вечера. Сон есть сон. Во сне он мог быть не президентом США, а моим начальником. Не смотри на ночь телевизор. Это вредно.
Хотите знать, что я почувствовал? Примерно то же, что чувствует ребенок, когда у него отобрали любимую игрушку. Разреветься я, увы, не мог. Поэтому попросил Мишу выслать бутылку моего любимого рома и стал собираться на пляж.
Бонус: короткая видео-прогулка по ботаническому саду в кратере потухшего вулкана и мой любимый ром при нажатии на «Источник».
Вчера в фитнесе разговорился с местным китайцем. Америка, как известно, – страна эмигрантов. Поэтому разговоры часто начинаются с обмена информацией: кто, когда, откуда. - Когда мы прилетели в США из Советского Союза, - говорю я, - привезли с собой только по чемодану и большой сумке на человека. - Да, - кивает головой мой новый знакомый, - почти все эмигранты начинают практически с нуля. Когда мои дедушка и бабушка приехали в США из Китая, они привезли с собой только повара и двух служанок.
Бонус: фотография дедушки и бабушки при нажатии на «Источник»
Насколько мне известно камуфляжная туалетная бумага продается только в США. И не подумайте что эта бумага отрыжка загнивающего капитализма и покупают ее юные поклонницы стиля милитари как аксессуар к камуфляжным стрингам.
Нижний ярус американского леса - не лопухи и даже не крапива. Здесь запросто можно наткнуться на ядовитый плющ. Тогда незаживающие волдыри вам гарантированы на несколько месяцев. Поэтому американцы даже в лес идут с туалетной бумагой. И иногда забывают что в сезон охоты на белохвостого оленя они рискуют жизнью. Трагедия всегда развивается по одному и тому же сценарию: один охотник решает воспользовться стандартной белой туалетной бумагой, а другой, увидев нечто движущееся и белое, решает что это олений хвост и стреляет с очевидными последствиями. Посмотрите на фото на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml и вы увидите что перепутать в общем-то несложно.
Так что если осенью окажетесь в США и соберетесь в лес, обязательно закупите камуфляжную туалетную бумагу. И не забывайте использовать ее по назначению.
В далекие советские времена, когда я работал патентоведом в академическом институте, было у меня несколько командировок в Харьков. Обычно я останавливался на Павловом Поле, но один раз мне удалось поселиться в самом центре, в гостинице «Харьков» на площади Дзержинского. Из окна я сначала увидел красивый сквер и памятник, но почему-то не Дзержинскому, а Ленину. Потом – вход в городской парк, но тоже не Дзержинского, а уже Шевченко. Правда, в этом, как выяснилось позже, была своя логика: в другом конце парка памятник Шевченко все-таки имел место. После работы, на пути от одного памятника к другому я набрел на неглубокий овражек, где обнаружилось нечто вроде шахматного клуба на открытом воздухе, который местные называли «Ямой».
Я небольшой любитель шахмат и уж тем более не специалист, но правила знаю и поэтому могу наблюдать за партией, пусть и на своем убогом уровне. Кроме того вокруг играющих толпились болельщики и эти болельщики живо комментировали каждый ход. Играющие тоже за словом в карман не лезли. Прибаутки, перековерканные цитаты, блатные словечки буквально летали в воздухе, как шарики в руках умелого жонглера. Одним словом, здесь было гораздо веселее, чем одному в убогом гостиничном номере. И я завис.
За одной из досок пожилой человек играл с очень старым. Очень старого называли, как мне запомнилось, Копанец. Мне так и осталась неизвестной шахматная квалификация игроков, но в в словесной перепалке они несомненно были международными гроссмейстерами. Здесь и толпилось больше всего народу. - А хулером ему в животикум? – говорил Копанец. - Прелюбопытнейше приплясывают девчоночки... - реагировал его соперник на непредвиденный ход. И вместе подсказчику: - Товарищ, уйди. Ты лишний на этом празднике жизни! – а потом его же еще и присказкой, где «подсказчику» рифмовалось с «за щеку».
В какой-то момент Копанец решил передохнуть. Он внимательно осмотрел присутствующих и спросил: - А где Савон? Почему я не вижу Савона? Фамилию Савон знал даже я. Савон был знаменитым гроссмейстером. Я и подумать не мог, что и он ходит на эту «Яму». - Савон в Сараеве, - сказал кто-то из толпы. Зрители не прореагировали, и я догадался, что в Сараеве какой–то турнир, о котором знают все, кроме Копанца, который невозмутимо продолжил: - А что Савон там делает? - Он поехал убивать эрцгерцога Фердинанда – решил пошутить другой зритель. Копанец поднял на этого другого подслеповатые глаза, покачал головой и медленно произнес: - Не нужно подшучивать над стариками, молодой человек! Для вас «Фердинанд» - пустой звук, а я за месяц до его убийства по поддельному паспорту приехал в Петербург чтобы увидеть Ласкера и Капабланку. И я их видел! Мне тогда было 18 лет...
Почему люди так любят шахматы? Наверное потому, что за цену доски и деревянных фигурок человек может почувствовать себя интеллектуалом и политиком, полководцем и королем, стратегом и тактиком. Сейчас популярность шахмат немного упала, но в них по-прежнему играют, не исключая довольно экзотических мест. В моем Живом Журнале на http://abrp722.livejournal.com вы даже можете увидеть где и как.
Еще один эпизод бесконечной саги о столкновении маленького Человека с большим Обществом. Один из немногих случаев, когда Человеку удалось выйти победителем.
В 1929 году западный мир охватила Великая депрессия. Особенно больно она ударила по Соединенным Штатам Америки, затронув все социальные группы. Финансисты, вдруг оказавшись банкротами, бросались из окон своих небоскребов; предприниматели, лишившись кредитов, останавливали производство; наемные рабочие и служащие, потеряв работу, впадали в нищету. Не прошла Великая депрессия и мимо фермеров. Они по-прежнему производили достаточно еды, чтобы накормить страну, но стране за эту еду было нечем платить. Закупочные цены стали настолько низкими, что оказалось выгоднее сжигать зерно и выливать молоко в канавы. Но денег такие операции, разумеется, не приносили. Особенно плохо было тем, кто купил свою ферму в ипотеку, а их было, если не большинство, то весьма значительная часть, так как продажи под залог практиковались с начала 19 века и были очень распространены.
В 1931 году очередь дошла до человека по имени Вон Бонн - владельца большой семейной фермы в штате Небраска. По понятной причине он пропустил несколько платежей по ипотеке. Банк в полном соответствии с условиями кредита не замедлил забрать его ферму и выставить, как это всегда происходит в подобных случаях, землю, дом, и оборудование на аукцион. Естественно, банк, который сам безнадёжно нуждался в наличных, собирался выручить за все это солидную по тем временам сумму в несколько тысяч долларов и вернуть хотя бы часть одолженного. Это была рутинная процедура, которая не обещала никаких сюрпризов, и, тем не менее, сюрприз все-таки случился, так как мистер Бонн решил взять дело в свои руки. Он объехал соседей, изложил свой план и попросил их распространить его как можно шире. В результате в день аукциона на ферму приехали не только несколько заинтересованных покупателей, а еще сотни три местных фермеров, вооруженных ружьями, ножами, а то и просто топорами. Каждый из них знал, что завтра его может постигнуть судьба Вона.
Торг начался. Первым лотом был трактор. За него была предложена первая цена – 5 центов. Её предложил сам Вон. Всем, кто хотел предложить большую цену, дали ясно понять, что покинуть ферму живыми им не удастся. Хозяин вернул свой трактор за 5 центов, а к концу аукциона все свое хозяйство за 5 долларов 35 центов. Так как никакие формальные правила нарушены не были, банку пришлось принять эти гроши как полную плату по кредиту.
Инициатива мистера Бонна получила широкую огласку в прессе. Аукционы, которые прозвали «грошовыми», прокатились по всей Америке. Фермеры, почувствовав силу коллектива, объединились и потребовали от правительств штатов запретить продажи ферм за неуплату. И политики дрогнули - в нескольких штатах Среднего Запада (в том числе и в Небраске) объявили годичный мораторий на изъятие ферм в надежде, что депрессия закончится, и фермеры смогут заплатить свои долги.
Как мы знаем, абсолютно счастливые концы бывают только в голливудских фильмах и плохих романах. Депрессия за год не закончилась, банки нашли способы бороться с убыточными аукционами. А удача по американской традиции досталась самым смелым и инициативным. Но и для остальных американцев этот девяностолетней давности урок оказался не напрасным. В 2020 году, в самом начале эпидемии КОВИДА-19, правительство США приняло закон, по которому заемщики с финансовыми трудностями могли отложить платы по ипотеке на срок от 3 до 6 месяцев, а по его истечению получить продление еще на 6 месяцев, если эпидемия продолжится. В итоге изъятия домов за неуплату в 2021 хотя и возросли, но все-таки остались на уровне ниже доковидного.
Меня эта история занимает тем, что я никак не могу решить на чьей я стороне: фермеров или банков. С одной стороны, фермеры попали в сложные обстоятельства не по своей вине и ничем не заслужили изгнание из собственных домов. Более того, разорись все фермеры – мы помрем от голода. С другой стороны, банки такие же предприятия, как и фермы. Они должны умножать деньги вкладчиков, кредитовать новые бизнесы и приносить доход, чтобы платить сотрудникам. Более того, разорись все банки, настанет такой хаос, что мало не покажется. Одним словом, у меня ответа нет, и мне было бы интересно услышать мнение читателей.
Бонус: несколько документальных фотографий «грошовых» аукционов, при нажатии на «Источник».
Ровно 310 лет назад 19 ноября 1711 года родился великий русский учёный-естествоиспытатель Михаил Васильевич Ломоносов. Ему посвящены сотни книг и тысячи статей. Казалось бы, что нового можно найти в биографии такого человека?! Но Ломоносов был личностью настолько неординарной, что сказать о нем последнее слово так до сих пор и не удается.
Наверняка все знают крылатую фразу, уже давно ставшую поговоркой: «Что русскому хорошо, то немцу ― смерть». Абсолютное большинство источников приписывают эту фразу Александру Васильевичу Суворову. При этом ссылаются на воспоминания Фаддея Булгарина, в которых воспроизводится следующий рассказ генерала фон Клугена: «Во время уличных боёв при взятии Праги (пригород Варшавы) в 1794 году русские солдаты, разбив аптеку, уже объятую пламенем, вынесли на улицу бутыль, попробовали, что в ней находится, и стали распивать, похваливая: славное, славное винцо! В это время проходил мимо коновал русской артиллерии родом из немцев. Думая, что солдаты пьют обыкновенную водку, коновал взял чарку, выпил залпом, тут же свалился и умер. Это был спирт! Когда Суворову донесли об этом происшествии, он сказал: «Вольно же немцу тягаться с русскими! Русскому здорово, а немцу смерть!»
За более чем 200 лет этот рассказ отлился в граните, и первенство Суворова никогда не оспаривалось. Каково же было удивление историков, когда совсем недавно выяснилось, что Ломоносов записал в своем дневнике эту же фразу на 41 год раньше. Записал при трагических обстоятельствах и вложил в нее совершенно другой смысл, нежели вкладывал некогда Суворов, а сегодня вкладываем мы. Однако, не будем перескакивать в конец, начнем по порядку.
Прежде всего просветитель России Михаил Васильевич Ломоносов совсем не был далеким от жизни кабинетным ученым, каким его всегда старались и стараются представлять потомки при чинах и званиях. Он умел и постоять за себя, и ладить с сильными мира сего, а к тому же обладал крутым нравом (особенно во хмелю) и невероятной физической силой. Например, в одиночку справился с тремя матросами, которые хотели его ограбить. Одного из них он заставил раздеться догола и принес его одежду домой как трофей. А в апреле 1743 года за дерзкое поведение при академических распрях между «русской» и «немецкой» партиями был заключён под стражу на 8 месяцев. Из прочего можно добавить, что дезертировал из прусской армии и два года скрывался от жены. Но все это, так сказать, в быту.
Зато в своих научных штудиях Михаил Васильевич проявлял исключительные добросовестность и терпение. Его дневниковые записи, которые сейчас назвали бы лабораторными журналами, до сих пор приводят в восторг историков науки своей обстоятельностью и невероятным вниманием к деталям. К сожалению, не все из этих дневников доступны для исследователей. Дело в том, что библиотеке Ломоносова сильно не повезло. После смерти ученого ее целиком купил граф Орлов. Купил и забросил. Библиотека, перемещаясь из здания в здание, постепенно расползлась, и сейчас отдельные книги из нее находят по всей территории бывшей Российской империи. И некоторые из таких находок оборачиваются настоящей сенсацией.
Так в 2020 году в библиотеке университета в Тарту была обнаружена так называемая «тартуская тетрадь» с записями Ломоносова, относящимися к 1753 году и содержащая ранее неизвестные подробности трагической гибели профессора Георга Вильгельма Рихмана – одного из пионеров экспериментов с атмосферным электричеством, по происхождению немца. Вдохновленный опытами члена Императорской академии наук в С.-Петербурге Бенджамина Франклина, Рихман установил на крыше своего дома громоотвод и проволоку от него провел в комнату с приборами, которую сейчас назвали бы лабораторией высоких энергий. Как написано во всех учебниках по физике, 6 августа 1753 во время сильнейшей грозы отделившийся от конца проволоки бледно-синеватый огненный шар взорвался со звуком, подобным пушечному выстрелу, и убил Георга Вильгельма наповал. Но ни в одном из этих учебников не написано, что кроме Рихмана в той же комнате находился Михаил Васильевич Ломоносов. Тем не менее, это однозначно следует из тартуской тетради.
Запись в ней от того же 6 августа начинается словами: «Пишу и за чудо почитаю, для того что мертвые не пишут», не оставляя сомнений в том, что сам Ломоносов действительно был «в тех же точно обстоятельствах и в то же самое время". Эмоциональная преамбула, однако, на этом оканчивается, и ученый переходит к так любимым им фактам. Он подробно описывает результаты опытов до появления шаровой молнии. Затем следует рассказ о гибели коллеги, который вполне совпадает с каноническим. И сразу за этим сообщает, что, когда безжизненное тело профессора Рихмана было убрано, и он остался в комнате один, «вдруг обнаружил воздвижение плоти такой необычной силы, что и припомнить подобное не сумел. Оное не прекратилось по возвращению домой, и усмирить его удалось токмо при содействии камеристки, вслед за этим - супружницы, а после и кухарки. Все три от усмирения сего остались в чрезвычайном изнеможении. Сам же я, - продолжает автор, - был свеж и бодр. В дому стоял крепкий дух наваристых щей отчего сделался зело голоден. Рассудил, что, ежели где-то что-то убыло, то в брюхе прибыть должно непременно, и велел слуге подавать на стол».
Завершает отчет об этом трагическом дне Михаил Васильевич той самой фразой: «Что русскому здорово, то немцу ― смерть?». Но в конце ее ставит не утверждающий восклицательный знак, а сомневающийся вопросительный, как бы спрашивая, истинная ли это корреляция или случайное совпадение, и намечая таким образом новое направление исследований. Кто знает, может быть в 21 веке, веке биологии, принципиально разная реакция у русских и немцев на специфические раздражители найдет строгое научное обоснование.
В заключение хочу сделать несколько замечаний. Во-первых, пусть у читателя не останется впечатление, что Ломоносов был черствым человеком. Он искренне и глубоко скорбел о Рихмане. И не на словах, а на деле: организовал его похороны, выхлопотал для его вдовы достойную пенсию. Просто жажда познания преобладала в нем над всеми остальными страстями. Во-вторых, остается загадкой, почему Ломоносов скрыл свое присутствие при трагическом происшествии. Скорее всего, Михаил Васильевич боялся, что смерть Рихмана может быть истолкована в русском обществе как убедительное свидетельство вреда от наук для России, и постарался сделать ее как можно менее заметной, устранив свое имя из хроники. Как бы там ни было, в день его 310-летия предлагаю всем моим читателям помянуть его добрым словом, а если есть под рукой, то и чаркой водки.
Бонус: несколько старых гравюр, дополняющих эту историю, при нажатии на «Источник».
Мой добрый приятель и бывший сотрудник, Фред Райт, - очень многосторонний человек. Доктор в физической химии, большой знаток UNIXа, он еще имеет массу увлечений: разводит пчел, поддерживает свой Web site, ходит в походы по Аппалачинской Тропе, бегал марафон, имеет пятерых детей итп. Фред также вносит посильный вклад в охрану окружающей среды: не выбрасывает пищевые отходы, а компостирует их в саду (зимой складирует в пластиковые мешки и держит в подвале до весны), и пытается минимизировать расход моющих средств.
В обеденный перерыв Фред бегает 5 километров. Пропотевшие майку и трусы он не несет домой стирать, как остальные, а тщательно без мыла (!) выполаскивает. Сушит их Фред на веревке, которую он натянул у себя в кубикле (маленький оффис с проемом вместо двери) под столом. Однажды он верулся после длительного совещания и увидел, что рядом с его трусами висят изящные женские трусики......
Вспоминая эту историю, Фред всегда спрашивает: “Что они имели и виду? Может быть они на что-нибудь намекали?”
Есть в Гонолулу, столице штата Гавайи, ночной клуб и бар под названием «SKY Waikiki». Славится он главным образом верандой, с которой можно любоваться неповторимыми гавайскими закатами. Скажу сразу: я там еще не был, но меня уже туда пригласили. Само собой я полез в Yelp.com (это компания, которая собирает отзывы на местные бизнесы), чтобы выяснить, какие там обычаи и что там заказывать. Один из отзывов мне настолько понравился, что я решил его перевести. Заранее прошу прощения за корявый перевод, но и оригинал тоже не блещет совершенством. Если интересно, можете перевести сами. Скриншот - на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале. Там же и фотография благодарственной открытки. А теперь – слово автору:
«Я наткнулся на это место, когда был в командировке на Гавайях. Решил заказать столик с ВИП обслуживанием для ребят на один из вечеров. Это место шлет мне благодарственную открытку на мой домашний адрес (скорее всего они взяли его с моих водительских прав). Короче, моя жена была этим не слишком довольна, и я больше не могу ездить в деловые поездки без нее. Просто не знаю, как поблагодарить за супердорогое ВИП обслуживание и за то, что я лишился единственной оставшейся у меня радости, которую я всегда с нетерпением ожидал. Я бы дал им нуль звездочек, если бы такая опция существовала».
У меня тоже о гадюке есть. Дед всегда рассказывал эту историю во время семейных торжеств. Поэтому помню ее почти что наизусть.
Семью моего прадеда выслали с Волги на Алтай во время коллективизации. Вроде они были кулаками. Местожительство им определили в селе недалеко от Телецкого озера. Прадед умер довольно молодым, а его жена, моя прабабушка Таисия, вполне себе освоилась. Вела хозяйство, держала корову, кур. Естественно, ела только натуральное, дышала только свежим воздухом, никогда не болела. Но, когда ей было к 80, захворала, стала резко слабеть. Мой дед, ее сын, забрал ее к себе в Барнаул, где его жена заведовала поликлиникой. Ей сделали полное обследование, которое не показало ничего существенного, а прабабушка все слабела. В конце концов сказала, что в городе ей невмоготу, и попросила сына отвезти ее обратно в село. Тот отвез. Прабабушка переночевала дома, а утром, тяжело опираясь на клюку, пошла умирать на простор.
Дело было в июне. Прабабушка подумала, что уже поспела жимолость, и решила в последний раз полакомиться ягодами. Вдруг в кустарнике услышала шум и птичий крик. Подошла поближе и увидела крупную злобного вида черную гадюку, которая подбиралась е птичьему гнезду с яйцами. Отчаянная перепелка налетала на нее, пытаясь отогнать, но безуспешно. Прабабушка изловчилась и отбросила гадюку клюкой. Через несколько секунд змеюка пришла в себя и поползла на обидчицу. Та из последних сил била ее клюкой и в какой-то момент от страха и усталости потеряла сознание. Когда очнулась, увидела себя лежащей на земле, мертвую гадюку рядом и перепелку с зеленым колечком в клюве. Перепелка уронила колечко ей на раскрытую ладонь и лапкой пододвинула к мизинцу. Прабабушка взяла колечко и рассмотрела его. Оно было сплетено косичкой из травяных стеблей, но так, что у этой косички не было ни начала ни конца.
Надела колечко на мизинец и сразу почувствовала прилив сил. Добравшись до дома, в первый раз за полгода с аппетитом поела. А через месяц уже была совершенно здорова и выглядела помолодевшей лет на десять. Одна из соседок, склочная завистливая баба, стала распускать слухи, что прабабушка Таисия – ведьма. Другие соседки подхватили. Оставаться в селе стало невыносимо, и сын снова увез ее в Барнаул, где она дожила до 95 лет. От колечка не сохранилось ничего – оно высохло и рассыпалось в труху. А у соседки-сплетницы перекосило рот. Она много ездила по врачам, истратила кучу денег, но ничего не помогло.
Был у меня приятель. Назовем его для конкретности Влад. Добрый человек, вольная душа, ну и пофигист еще тот. Шел однажды по улице и увидел крохотного белого котенка. Принес домой. Через два года котенок превратился в совершенно роскошную кошку с длинной розовой шерстью, Муську. На http://abrp722.livejournal.com/ можете посмотреть на похожую кошку, но Муська была более розовая.
Решил Влад понести Муську на кошачью выставку. Дело это тогда было новое, нравы простые. В графе «порода» Влад от фонаря написал «персидская розовая». Выставка была в миллионном городе, где кошатников и интриг хватало, но Муська заняла певое место безоговорочно и с большим отрывом. Владу за Муську предлагали 2000 долларов. Это тогда были сумасшедшие деньги, на них однокомнатную на двухкомнатную можно было обменять, но Влад не взял. «Мотоцикл я бы, скажем, продал и квартиру скорее всего бы продал, если бы много предложили, - сказал нам Влад, - но кошку не могу». Муська продолжила свой привычный образ жизни: днем - дома, ночью - на улице. Бывало, зайдешь к Владу вечером, дверь откроется, а оттуда пулей вылетают 2000 зеленых и исчезают в темноте. Стоит ли удивляться, что Муська вскоре пропала. Остался Влад и без кошки и без денег.
Я иногда вспоминаю эту историю и никак не могу понять: правильно Влад поступил или неправильно? А если неправильно, то когда именно?
Собрался я как-то по работе в Черновцы. Приятель, у которого там остались дядя и тетя, попросил меня заодно их проведать. В Черновцах я никогда не был, никого там не знал и даже обрадовался, что хотя бы один вечер у меня будет занят. На третий день после приезда созвонился с родственниками приятеля, узнал дорогу, купил цветы и направился в гости. Погода была откровенно приятной, и я решил посмотреть город. Проехал пару остановок на троллейбусе, а дальше пошел пешком. Минут через двадцать почувствовал, что пора спросить дорогу. Подошел к прохожему, назвал адрес. Мужчина заулыбался: « Ааа.., к Вале идете? Вы почти пришли. Пройдете два квартала, повернете налево, в середине квартала зайдете под арку. Желаю хорошо провести время. » Я поблагодарил.
Нужно сказать, что в незнакомых местах я всегда спрашиваю дорогу дважды. Множество раз очень приветливые и уверенные в себе аборигены засылали меня неизвестно куда. Поэтому я и спрашиваю дважды, чтобы проверить сходятся ли ответы. Вторым спрошенным была женщина. Она в точности повторила указания, данные мужчиной, и добавила: «Странные вы, мужики. Неужели кроме Вали и пойти не к кому? » В раздумьях о загадочной Вале я прошел под аркой, стал искать подъезд. На скамейке перед домом сидели старухи. Одна из них сказала: «Если вы к Вале, то вам во второй слева». Я сделал вид, что не слышу.
Зайдя к родственникам приятеля, я первым делом рассказал о своих контактах с местным населением и спросил что это за Валя? Тетя как-то смутилась и загадочно произнесла: «Да есть такой персонаж в девятнадцатой квартире...». Дядя промолчал. Перешли к более актуальным предметам: деньгам и подаркам. Дядя и тетя были искренне растроганы. Пили чай, мило общались, но мой энтузиазм вскоре иссяк. Я распрощался.
Спускаясь по лестнице, почувствовал, что иду в девятнадцатую квартиру, и нет такой силы, которая могла бы меня остановить. Вышел из подъезда и завернул во второй слева. Старухи продолжали оставаться на своем посту. Одна из них сказала, обращаясь то ли ко мне, то ли к товаркам: «Я же вам говорила... ». Я поднялся на пятый этаж и позвонил. Мне открыл симпатичный молодой человек в халате. - Могу я видеть Валю? - спросил я, - Мой приятель Борис, который жил в этом доме, просил зайти и передать привет. - Валя, к тебе, - позвал молодой человек. Вышел другой молодой человек, сказал: «Здравствуйте, я - Валя. Заходите... » и жеманно потупил глазки. Пришлось рассказать всю историю и убедить хозяев, что я не по этому делу. Вроде удалось. Мы похихикали, обсудили проблемы сексуальных меньшинств на разных континентах, выпили немного вина, и я покинул гостеприимный дом. - Что-то вы быстро..., - сказала та же старуха.
Когда я вернулся в гостиницу, дежурная приветливо поинтересовалась, где я был и как провел время. Я примерно назвал район. «Ооо! - сказала она и с интересом посмотрела на меня, - это же наш черновицкий Гринвич Вилледж. »
Столица штата Аляска Джуно преподнесла мне несколько сюрпризов. Во-первых, столица оказалась крохотным городоком с несколькими улицами. Во-вторых, вдруг мне в глаза бросился православный крест над некогда золотой луковицей. Взяв направление на этот крест, я в конце-концов вышел к совершенно русской бело-голубой восьмиугольной деревянной церквушке. Третий сюрприз ожидал меня в церковном дворике. Там обнаружилась колокольня, но колоколней ее можно было назвать в той же мере что и голову профессора Доуэля профессором. Чтобы мне не вступать в длинные объяснения, а вам их не читать, посмотрите лучше на фото на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml и вы сразу поймете в чем дело.
На обратном пути в порт следующим сюрпризом оказался большой книжный магазин, в котором явно присутствовали старые книги. Мимо таких магазинов я никогда не прохожу потому что там иногда попадаются настоящие раритеты на русском языке по совершенно символической цене. Ничего подобного в этот раз не оказалось, но зато я познакомился с хозяйкой магазина по имени Ди. Всю свою жизнь она посвятила истории русской Аляски. Ездила на многочисленные конференции, в поисках материалов добралась до архивов Новосибирска и Томска, написала несколько книг. У нее я и спросил почему у русской церкви такая странная колокольня. И вот что услышал в ответ.
Церковь Св. Николая появилась в Джуно в 1894 году. Именно появилась. Сначала храм и 20-метровую колокольню построили в России на частные пожертвования. Потом все разобрали и отправили морем вместе с церковной утварью, которую подарило русское правительство. Когда драгоценный груз оказался на суше, к настоятелю церкви пришел мэр города, тоже между прочим русский. Вы скажете что Аляска в это время была уже американской. Зачем там нужна была русская церковь и как мэром города мог быть русский? А очень просто. Русских с Аляски никто не прогонял. Всем, кто там обосновался под Россией, новая власть предложила стать американскими гражданами и многие стали. К тому же православие тогда было распостранено среди индейцев. Так что не удивляйтесь.
Итак, мэр нанес батюшке визит и сказал примерно следующее: - Отец Василий, церковь с колокольней сейчас в порту. А мне до зимы нужно построить пожарную каланчу. Лето у нас, как Вы знаете, короткое. Поэтому городской совет не поскупился. Отдайте мне колокольню, а деньги выделенные на каланчу за вычетом накладных расходов мы разделим пополам. Приходу скажете что колокольню пришлют следующим летом. Батюшка поморщился, потом вспомнил что у него две дочки на выданье и ответствовал примерно так: - С одной стороны вроде грех, а с другой я неоднократно размышлял каково будет звонарю в наши лютые морозы с ветрами на верхотуру лезть. Пусть колокол побудет пару-другую лет поближе к земле, а там жизнь покажет. Вот только как бы подрядчик не вверг нас в геену огненную. От него ведь не утаишь. - Подрядчик - мой племянник, - успокоил батюшку мэр.
На том и порешили. Колокольню слегка переоборудовали и установили около пожарной части. А ее верхушку с колоколом разместили на церковном дворе. Каланча лет через пятнадцать сгорела, а церковь как видите стоит, хотя и очень обветшала.
- И что, - интересуюсь я, - им все сошло с рук? - Конечно. Аляска – далекая окраина и Америка в то время была другой. А правда, - осторожно чтобы не обидеть спрашивает Ди, - что сейчас в России подобные истории происходят сплошь и рядом? - Не знаю, - тоже осторожно отвечаю я. – Я уже давно в России не был, а уезжал вообще из Советского Союза. - А как бы события развернулись в Советском Союзе, если бы в небольшой городок прислали из-за границы церковь? - Церковь вместе с колокольней скорее всего вначале бы конфисковали, а потом растащили на доски, а батюшку посадили. Или какой-нибудь таможенный начальник построил бы себе дачу, а батюшку все равно посадили. Ди испуганно смотрит на меня и тихо говорит: - Пусть лучше воруют.
В пятницу приехала в гости Мама Моей Жены, в дальнейшем ММЖ. В субботу утром все вместе сидим на кухне завтракаем, ведем светскую беседу.
Жена. Мама, как тебе спалось? ММЖ. Как может спаться на новом месте и не в своей постели?! Бессоница. Недаром говорят, что бессоница хуже пытки. Совершенно измучена и разбита. Я. Это я вам, наверное, спать не давал. У меня тоже бессоница была. Всю ночь по дому бродил, телевизор включал и выключал, дверью холодильника хлопал. ММЖ. А я не слышала. Я. Как же можно не слышать, когда большой мужик по дому бродит? ММЖ. А у меня бессоница утром началась.
Ехали мы с моим бывшим однокурсником Мишей ночью в автобусе. Автобус медленно катил по африканскому бушу, передняя дверь была открыта настежь, а за дверью неторопливо шагала львица. Народ столпился около двери и щелкал кадр за кадром. У них это называется фото-сафари. На http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml можете посмотреть как это выглядит. Когда в конце-концов мой друг прорвался в первый ряд и приготовился сделать лучший в жизни кадр, автобус подбросило на кочке и Миша стал неудержимо падать на львицу. Мишина жена закричала, львица облизнулась. По счастью за Мишей оказался здоровенный бур. Он подхватил незадачливого охотника и втащил в автобус. Бледный Миша только и смог сказать: - Смотри, чуть в потенциальную яму не угодил. Гулиду помнишь? - Конечно, я помнил.
Леонид Степанович Гулида читал у нас один из теоретических курсов. Читал хорошо. Был он человеком невысоким, кругленьким, добрым, говорил немного гнусаво и растягивал гласные. Примерно так: - Стыдно, молодой челавеек. Студент третьего курса не может взять приизводную. Стыдно! Вам – два! Друзья мои, кто следующий?
Однажды Леонид Степанович начал лекцию следующим образом: - Сегодня я расскажу вам об очень важном в физике понятии – о потенциальной яме. Так принято называть область пространства с локальным минимумом потенциальной энергии. А «яма» появилась из охотничьей терминологии. Представьте себе что вы охотник. Вы вырыли в лесу яму с абсолютно гладкими стенками, замаскирвали ее ветками, и в яму попал тигр. Если глубина ямы превышает максимальную высоту прыжка тигра, то лев... - Тигр, подсказали несколько голосов. - Да, тигр, - смутился Гулида и протер очки, - Так вот, eсли глубина ямы превышает максимальную высоту прыжка тигра, то лев... - Тигр! - взревела сотня молодых глоток. - Да, - сказал Гулида, - что это сегодня со мной? Давайте попробуем еще раз, – в аудитории стало тихо, Гулида сосредточился и осторожно начал - Если глубина ямы превышает максимальную высоту прыжка тигра... – Тут он набрал воздух и мощным лекторским голосом торжествующе закончил, - ТО ЛЕВ НИКОГДА НЕ ВЫПРЫГНЕТ ИЗ ЯМЫ! – победно осмотрел аудиторию и только тогда позволил себе улыбнуться.
В последний раз мне привелось поговорить с Леонидом Степановичем в большом гастрономе неподалеку от университета. Дело было перед Новым годом, в продажу выбросили хорошую водку. Очередь в кассу вилась змеей через весь магазин. Леонид Степанович шел вдоль очереди от головы к хвосту и внимательно вглядывался в лица. Увидел меня. Обрадовался. - Молодой человек, Вы с третьего курса или с четвертого? - С четвертого, Леонид Степанович. - Тогда купите мне, пожалуйста, ДВЕ бутылочки!
Давно это было. Моя однокурсница отправилась навестить своего дядю в Тбилиси, где она никогда не была. Чтобы было веселее прихватила с собой подружку. Дядя встретил девушек в аэропорту, привез домой, напоил, накормил со всей щедростью грузинского гостеприимства, а потом сказал: - Вы сейчас находитесь в одном из замечательнийших городов Земли. Зачем дома сидеть? Идите гуляйте, посмотрите красавец Тбилиси. Девушки немного смутились: - Мы слышали, что одним по Тбилиси ходить нельзя. Пристают очень. - О чем вы говорите?! - возмутился дядя, - Это вам не Сухуми. У нас народ образованный, воспитанный, я бы сказал джентльмены. Смело идите и ничего не бойтесь. Выйдете из дому, повернете направо, пройдете два квартала и окажетесь на проспекте Руставели, можно сказать, в музее архитектуры. Потом пойдете по Леселидзе и увидите старый город. Побродите там. Смотрите не пропустите Метехский храм и крепость Нарикала. Зайдите в Сиони. Люди такую красоту сами построить не могли. Им ангелы небесные помогали. А завтра повезу вас в Мцхету, покажу собор Свети-Цховели.
Девушки воодушевились и отправились в путь. Вернулись через полчаса смущенные и довольно испуганные: - Дядя Ираклий, - сказала Катя, - куда вы нас послали? Ваши джентльмены нам проходу не давали. Те что поскромнее звали в ресторан или предлагали прокатиться. Те что понахальнее даже за руки хватали, а были и такие, что не только за руки норовили. Еле отбились. - Не может такого быть, - обиделся дядя. - Очень даже может, вот и Маринка подтвердит. Маринка подтвердила. Дядя задумался. Потом глаза его просветлели, он стукнул себя ладонью по лбу, вознес руки горе и вынес вердикт: - Я думаю вы сами виноваты. Вы наверное смотрели по сторонам.
Годы с 1986 до 1991 вспоминаются мне в первую очередь полным сумбуром в собственных мыслях. Запретное становилось дозволенным настолько быстро, что моя бедная голова в безнадежной попытке успеть за переменами постоянно слегка кружилась, как после бокала шампанского. В этом легком кайфе казалось, что советская власть сгинула, как страшный сон; что впереди ждет прекрасное будущее, которое автоматически принесет новый, на манер западного, порядок; что уже сегодня можно воспользоваться никогда невиданной свободой и что-то от этого поиметь. Стоит только захотеть.
Теперь-то я понимаю, что мне от этой свободы не светило ничего. Не то чтобы меня кто-то не пускал. Скорее всего у меня не было качеств, которые в те годы требовались для успеха. Народ мчался вперед на недоступных мне запредельных скоростях. Незаметному аспиранту молва уже приписывала собственную автоколонну, скромный клерк горисполкома баллотировался в Верховный совет, мой одноклассник, который год назад покинул места заключения, теперь возглавлял строительный трест. А я продолжал работать на той же должности патентоведа в том же академическом институте.
Мой двоюродный брат, который уже несколько лет жил в Америке, звонил мне по крайней мере раз в месяц и буквально уговаривал: «Завязывай ты с этой ерундой! Срочно приезжай, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!» Жена, которая давно говорила примерно то же самое, теперь обиженно молчала. А я как дитя радовался возможности громко высказывать свое мнение о славных чекистах, голосовать за Новодворскую и открыто отмечать еврейские праздники. И чем хуже становилась материальная жизнь, тем легче и веселее было у меня на душе. Теперь-то я знаю, что в психологии это состояние называется «отрицанием». Служит это «отрицание», главным образом, для защиты от чувств, в которых человек не можешь сам себе признаться. У меня таким чувством был панический страх перед эмиграцией.
В один из дней 1989 года, в институтском коридоре меня остановил председатель профкома. - Пошли на улицу покурим! – предложил он и вытащил из кармана пачку дефицитной «Явы». Председателя профкома Диму, я знал давно. Отношения у нас были товарищескими и доверительными: когда-то мы одновременно встречались с двумя симпатичными близняшками.
- Тут такие дела, - Дима дал прикурить мне и прикурил сам, - три месяца назад Академия выделила целевую «Ладу Семерку» для Терновского. Он начал ее оформлять, но не закончил, потому что уехал в командировку в Штаты. Из Штатов он, падла, не вернулся, и машина, блядь на хуй, зависла. Вчера Академия разрешила продать ее в институте. Если я эту «Ладу» не возьму, другого шанса уже не будет. Защитив диссертацию, Дима перестал вставлять ненормативную лексику после каждого слова. Тем не менее когда волновался, старая привычка брала свое.
- Дирекция вроде не против, - продолжил Дима, - с профкомом проблем не будет, но из-за этой ебаной гласности Академия рекомендовала распределить машину на общем собрании. Собрание как раз сегодня. Давай так: я оглашу вопрос по «Ладе»; ты выйдешь и скажешь, что гуртом такие дела не решают, предложишь создать комиссию. Народ согласится. Выберут комиссию, тебя выберут председателем – все понимают, что своего интереса у тебя нет. Тогда ты снова возьмешь слово, поблагодаришь за доверие, дашь один день на подачу заявлений. В зале поднимется шум. Ты сделаешь паузу и дашь два. Остальное расскажу завтра. Если выгорит, само собой с меня причитается.
Диме я отказать не мог и, недолго думая, согласился. А согласившись, посчитал себя вправе задать вопрос о конкурентах. - Основных – два, - Дима выпустил аккуратное колечко дыма и дал ему растаять в воздухе, - Базилевский и Сахнюк.
Услышав эти имена, я вдруг понял, что Дима уже давно не тот влюбленный в науку юноша, которого я когда-то знал. Передо мной был опытный, закаленный в подковерных баталиях, воин. Уверенно и решительно он вступал в схватку с людьми, одолеть которых мне казалось совершенно невозможным.
Илья Петрович Базилевский был не только замечательным ученым, но и порядочным разгильдяем. В интригах, которые буквально раздирали институт, не участвовал, в мафиозных группировках не состоял. В СССР с такими особенностями характера сделать академическую карьеру было трудно, а конвертировать научные достижения в материальные блага практически невозможно. Однако Илья Петрович заведовал отделом и имел полную линейку научных степеней и званий, включая звание профессора, со всеми вытекающими последствиями. И в этом была почти стопроцентная заслуга его жены Нины Васильевны, дамы большого научного и общественного темперамента. Она успешно руководила своей лабораторией, но кроме того мастерски манипулировала всеми, кто оказывался на ее пути, умело выстраивала отношения с руководством и играла не последнюю скрипку в институтском парткоме. Если бы у нее был герб, на нем бы наверняка красовался девиз: «Цель оправдывает средства». Мужа к политике она не подпускала на пушечный выстрел.
Сахнюка в наш институт отправили в ссылку из обкома партии. Чем-то он там проштрафился. Об этом ходили разные слухи, но наверняка я не знаю, а поэтому не хочу повторять. Наш директор воспользовался случаем и выгнал вконец обнаглевшего зама по общим вопросам со связями в КГБ. Поставил на его место Сахнюка. Тот немедленно начал капитальный ремонт, в котором институт нуждался уже лет десять. Прошел всего год – и ремонт был почти завершен. Сахнюка зауважали, а он сам (опять же по слухам) начал готовиться к возвращению на партийную работу. Среди институтских он выделялся необычными гладкостью и ухоженностью.
- Ну ты даешь, мужик! – ахнул я, - Неужели потянешь против этих зубров? - Почему не потяну? Базилевскому машина для дочки нужна. У него самого есть «Волга». Илья Петрович ее на тестя переписал, но все знают, что ездит на ней сам. У Сахнюка связи, конечно, очень крутые, но он – человек у нас временный, и партия его скоро загнется... Мы выбросили окурки в лужу и разошлись.
Собрание прошло точно по Диминому сценарию. Меня поразило, как верно он предсказал поведение зала. Да, меня выбрали. Да, я поблагодарил народ и великодушно дал лишний день на подачу заявлений. И когда, казалось бы, моя миссия завершилась, я потерял контроль над собой и довел до всеобщего сведения нехитрую мысль, которая мучила меня целый день после разговора с Димой.
- Товарищи сотрудники! - сказал я, - Все дефициты, которые падали на институт, например, те же путевки, мы всегда старались распределять по справедливости, но четких критериев у справедливости, к сожалению, нет. Сейчас в стране время больших перемен. Нравится нам или не нравится, она становится на капиталистические рельсы. Давайте попробуем распределить эту «Семерку» не по справедливости, а по деньгам. Ни для кого не секрет, что машина стоит больше, чем написано на ценнике. Поэтому я предлагаю устроить аукцион. «Семерку» получит тот, кто больше заплатит; а разницу между аукционной и номинальной стоимостью передадим в какой-нибудь детский дом. Можем проголосовать за аукцион прямо сейчас. У меня всё.
Я приготовился услышать одобрение или, на худой конец, добродушный смех, но в зале наступила гробовая тишина. В этой тишине попросил слова заместитель директора по науке. - Да, - сказал он с места, - предложение интересное, но голосовать по нему рано. Нужно его хорошенько обдумать и обязательно посоветоваться с нашим юрисконсультом, насколько такой аукцион законен. Давайте поручим Вере Ефимовне разобраться в этом вопросе и доложить на следующем собрании. Народ дружно проголосовал «за». Я спустился со сцены. Откуда-то из глубины зала раздались жидкие аплодисменты.
На следующий день ближе к полудню дверь в патентном отделе открылась, и туда величественно вплыла Нина Васильевна. Она осмотрела комнату, убедилась, что кроме нас там никого нет, положила на мой стол лист бумаги и заговорила: - Это заявление профессора Базилевского с просьбой выделить автомобиль «ВАЗ-2107» именно ему. Он написал его очень сжато, поэтому я хочу добавить что-то от себя. Мы все понимаем, что хорошее образование должно быть доступно не только в больших городах. Это, можно сказать, прописная истина. Но Илья Петрович один из тех немногих, кто делает в этом направлении нечто реальное. Он основал филиал нашего университета и каждую неделю ездит туда читать лекции. Каждую неделю он трясется в разбитом автобусе полтора часа в каждую сторону. Илья Петрович буквально совершает подвиг, и мне кажется, что коллектив института должен помочь ему совершать этот подвиг хотя бы в минимально комфортных условиях. В конце концов, не ездит же он ради тех копеек, которые платят за совместительство?!
У Нины Васильевны появились на глазах слезы. Я тоже невольно растрогался, хотя прекрасно знал (как, впрочем, и весь институт), что в филиале преподает бывшая аспирантка профессора, которая, как бы это сказать помягче, не только аспирантка и совсем не бывшая. И на автобусе Илья Петрович тоже не ездит – за ним всегда присылают машину прямо к институту. Но вслух я этого говорить не стал. Наоборот, заверил Нину Васильевну, что донесу до комиссии каждое ее слово. - Спасибо! – сказала она и положила не стол одноразовую зажигалку с логотипом «BIC», - Это вам, чтобы ничего не забыли. Илюшин ученик из Парижа привез. Он туда на конференцию ездил. - А Илью Петровича так и не выпускают? - Так и не выпускают. Каждый раз обещают и каждый раз не выпускают. Вы уж хоть с машиной постарайтесь! И еще. Что за странная идея с вашим аукционом? Например, есть у нас в институте сотрудник, не буду называть фамилию, все и так знают. Его дед был купцом первой гильдии, отец – финансовым директором большого завода, и сам он - далеко не промах. Вы предлагаете, чтобы он захапал все, что выделяется на институт? Забудьте и не вспоминайте! А пока приготовьтесь к тому, что вас будут клевать.
Когда Нина Васильевна вышла из комнаты, я посмотрел на часы и обнаружил, что уже начало первого. За окном стоял приятный летний день. Поэтому из нескольких вариантов провести перерыв я выбрал самый любимый – обед в столовой обкома партии. Он включал в себя короткую прогулку, небольшой трюк, без которого невозможно проникнуть в закрытую для рядовых советских тружеников ВИП-столовую, и собственно обед – качественную ресторанную еду по ценам сельской чайной. В завершение - пять минут около прилавка Союзпечати в вестибюле обкома. Иногда там можно было наскочить на журналы «Америка» или «Англия».
В этот раз я ни на что не наскочил, зато услышал за спиной голос: - Привет, Саня! Знакомые в этом здании мне до сих пор не попадались, но все равно я обернулся. На меня с добродушно-хитроватой улыбкой смотрел Сахнюк. - Ты в институт? Тогда нам по пути. Никогда прежде я с Сахнюком не разговаривал, никогда бы не подумал, что он знает меня по имени, я не люблю обращение на «ты», но отшивать его мне не хотелось, да и повода не было. Мы зашагали по направлению к институту. - Куришь? Сахнюк достал из кармана непочатую пачку «Мальборо», открыл. Я чиркнул новой зажигалкой. Прикурили. - Нравятся «Мальборо»? - Конечно. - Забирай, - Сахнюк протянул мне всю пачку. - А ты? - У меня еще есть. Сегодня по две давали. Ты только не думай, что я с намеком. В любом случае машиной распорядится директор. Если мои люди его продавят, будет моя. Если нет, возьму в другом месте. Я по этому поводу сильно не парюсь. А вот твое предложение с аукционом, ты не обижайся, ни к селу, ни к городу. Для дирекции детского дома это чисто левые деньги. Разворуют на следующий день. Ну ладно, бывай! Если нужна помощь, заходи, не стесняйся! И Сахнюк свернул в переулок.
К концу дня позвонил Дима: - Пошли на улицу покурим! На этот раз угощал я. Мальборо. Прикурили от зажигалки «BIC». Дима посмотрел на меня с немым изумлением, но вопросы задавать не стал. - Тут такие дела, - как-то неуверенно начал он, - Я сегодня с Академией говорил. Они поддержали нашу инициативу по созданию комиссии, но требуют, чтобы ее возглавил научный сотрудник, а ты – вспомогательный персонал. В общем тебя нужно переизбрать. А с аукционом ты как в лужу пернул. Я три года в профкоме пахал, у меня лист А2 мелким почерком исписан, у кого я буду одалживать деньги, а ты меня под аукцион подставляешь. Ты когда-нибудь детский дом вообще видел? Ты там был? Иди ты в жопу! Дима повернулся и ушел. А я остался.
Домой я решил идти пешком, чтобы спокойно подвести итоги первых и последних суток моей общественной деятельности. А они были неутешительными. Поссорился с Димой. Ничего плохого не хотел, а получилось хуже некуда. Это раз. Дважды мне дали маленькую, но взятку. И я не отказался. Конечно, Базилевская и Сахнюк вели себя на манер белых торговцев в Африке. За нитку стеклянных бус они рассчитывали получить леопардовую шкуру. Но это их дело, а я должен отвечать за себя сам. Это два. Идея аукциона, которая представлялась мне такой ясной и разумной, никому другому таковой не показалась. Это три. Нравится мне это или не нравится, но в едином строю своих соотечественников я оказался одним из тех, кто никак не может попасть в ногу.
С такими мыслями я вышел на центральную площадь и сразу заметил небольшой автобус с надписями еврейскими буквами. Ничего подобного в нашем городе никогда не случалось. Я остановился, чтобы получше рассмотреть это чудо. А тем временем в двери автобуса появился товарищ, который, казалось, сошел с иллюстраций Натана Альтмана к рассказам Шолом-Алейхема. Мне сразу вспомнились слова «лапсердак», «пейсы», «ермолка». Теоретически я эти предметы знал, но на живом человеке ни разу не видел. А товарищ тем временем подошел ко мне и на вполне понятном русском языке спросил: - У тебя мама еврейка? - И папа тоже, - сразу признался я. - Пошли, я помогу тебе надеть тфилин... Что такое тфилин я знал. У меня хранились тфилин двух моих покойных дедов. Но как их надевать, куда и зачем, я и представить себе не мог. Последний вопрос показался мне наиболее важным. Его я и задал: - Зачем? - Это заповедь Торы. Яснее не стало, но что такое Тора я тоже примерно знал и не стал сопротивляться.
По исполнению заповеди мы вышли из автобуса и, поскольку сыновей мам-евреек на горизонте не наблюдалось, стали разговаривать. Товарищ оказался Хаимом Ривлиным из Бруклина. Родители привезли его в Америку из Минска, когда ему было 5 лет. Теперь ему 26. К нам приехал в свой отпуск, чтобы возвращать советских евреев вроде меня к вере отцов. Уже женат, один ребенок. Работает учителем в еврейской школе для мальчиков. Своего дома пока нет, снимает квартиру, платит за нее ползарплаты. С квартирой не повезло: дорогая и очень шумная. А с машиной повезло: два года назад на благотворительном аукционе купил практически новый Меркюри Гранд Маркиз 1980 года за полторы тысячи. - Стой!, - чуть не закричал я, - Что такое благотворительный аукцион? - Очень просто. Богатому еврею надоела машина. Он пожертвовал ее благотворительной организации. Та устроила аукцион. Я сделал самый большой бид, и машина досталась мне. Я получил машину, бедные – помощь, богатый еврей списал эти деньги с доходов и заплатил меньше налогов. Всем хорошо. У нас это самое обычное дело. Понял?
Не могу сказать, что я понял все. Но главное для себя я понял: где-то в Америке продали на аукционе машину, вырученными деньгами помогли бедным. Все как было у меня в голове! Мой новый приятель сказал, что это обычное дело. Значит, если эти деньги и разворовывают, то в меру. Полчаса назад я переживал, что иду в строю и не могу попасть в ногу. А оказывается, есть другой строй, и, судя по всему, там у меня вполне может получиться. Эта догадка так поразила меня, что я быстро распрощался с Хаимом и доехал домой на такси. Я очень спешил, чтобы не передумать.
Открыв входную дверь, я сразу побежал в гостиную и достал из серванта бутылку «Наполеона». Подобная бутылка хранилась во многих семьях на случай болезни. Нет, ее содержимым не растирались. Она вручалась врачу в качестве благодарности, например, за многочасовую операцию на сердце. - С горя или с радости? - спросила жена с изрядной долей сарказма. Я не ответил. Молча отнес бутылку на кухню, щедро налил в два бокала, выложил на стол сигареты и зажигалку. Жена посмотрела на натюрморт и, понизив градус с сарказма на иронию, задала новый вопрос: - О, я вижу ты сегодня побывал за границей. А мне что-нибудь купил? - Извини, валюты не хватило. И вообще тебе трудно угодить. Лучше покупай сама себе. - Можно спросить на какие шиши? - Мы уезжаем! - Ну, слава Б-гу, – сказала жена, - Наконец-то! Какой же ты у меня дурак! Она разбудила сына, привела на кухню, обняла нас и заплакала.
А через два дня Академия забрала «Семерку» назад. Объяснили, что целевые машины в нецелевые переводить нельзя. Извинились за ошибку. При советской власти такое случалось довольно часто.
P.S. На http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале я собрал коллекцию предметов, которые упомянуты в этой истории. Если вы никогда их не видели или забыли и хотите вспомнить, добро пожаловать!
Есть у меня приятель, скажем, Игорь. Его мама употребляет все существительные только в уменьшительно-ласкательной форме. Игорь знает, что это легкое психическое расстройство, но иногда не выдерживает и высказывает неудовольствие вслух.
Сидим как-то у Игоря на кухне. Входит мама: Мама. Игоречек, что же ты ребяточек не угостишь? Тортик - в холодильничке, конфетки - в сервантике. Завари всем чайку. Наливать будешь - ситечко не забудь. Игорь. Мама! Сколько раз я тебя просил говорить нормально! Мама. А я и говорю нормально. Ситечко оно ситечко и есть. Как же по другому скажешь? Игорь (дико вращая глазами и скрежеща зубами). СИТО, МАМА, СИТО!
Был, помню, у моего приятеля обыск. Шили приятелю антисоветскую деятельность. Поэтому обыск проводил шустрый капитан КГБ. Приехали на двух черных «Волгах», в поисках понятых подняли на ноги полподъезда. Битый час рылись в книгах, альбомах по искусству и коллекционных материалах. Наконец добрались до секретера. А там в нижнем отделении, батюшки-светы, - сейф. Приятель утащил этот сейф из какой-то конторы после списания. На надежность такого сейфа он, конечно, не полагался, но пустить пыль в глаза любил. Домашний сейф в то время был редкостью.
Капитан при виде сейфа просто ошалел. Побежал к телефону, набрал номер, взволновано затараторил: «Товарищ полковник, обнаружен сейф! Высылайте слесаря, будем открывать!». Через полчаса привезли слесаря на третьей черной «Волге». С ним еще один в штатском прикатил. Слесарь возился долго, весь вспотел от напряжения, но сейф не давался.
Жене моего приятеля это все изрядно надоело. - Что вы хотите? - спросила она. - Открыть сейф, - ответил капитан - Попробуйте ключом, он на дне секретера в углу, - посоветовала жена приятеля. Капитан отогнал слесаря и открыл сейф ключом. В пустом сейфе лежала одинокая царская пятерка, которая осталась приятелю в наследство от покойной мамы. - Золото, - удовлетворенно сказал капитан и назвал номер статьи. Монету конфисковали.
Приятель вернулся через пять лет. Монета не вернулась никогда. Ее попросту украли. А вы говорите межконтинентальные ракеты с подводных лодок запускать. Они только одно умеют - воровать.
Девяносто лет назад, в 1932 году, Джеффри Такер, выпускник медицинской школы университета Торонто, сошел на берег в порту города Какинада, расположенного на юго-востоке в Индии в штате Андра-Прадеш. Отсюда его путь лежал в другой город того же штата - Акивиду, где молодого доктора с нетерпением ожидали пациенты в миссионерском госпитале «Звезда Надежды».
Через тридцать лет доктор Такер написал книгу воспоминаний «Индийские встречи»*, в которой, в том числе, рассказал и об этом дне. Поэтому предоставим ему слово.
Единственным цивилизованным способом добраться до Акивиду в 1932 была железная дорога, станция которой находилась в нескольких километрах от порта. Туда меня довез запряженный в трехколесную повозку человек. До этого из живых существ меня возили только лошади и один раз мул. Видеть в этой роли homo sapiens было странно и неприятно, но выбора у меня, к сожалению, не было. По крайней мере, этот несчастный был очевидно рад тем нескольким монетам, которыми я с ним расплатился.
На станции кассир посоветовал купить билет в первый класс. Я так и поступил, тем более что стоил он дешевле, чем билет во второй класс в Канаде. До отхода поезда оставалось 10 минут. Поручив нехитрый багаж носильщику, я вышел на перрон и увидел свой поезд. Он был облеплен людьми, точнее мужчинами, как мертвая гусеница муравьями. Люди были везде: на подножках, между вагонами и, конечно, на крышах. Единственной крышей без пассажиров оказалась крыша моего вагона – она была обтянута колючей проволокой. Кондуктор открыл довольно чистое купе. Поезд тронулся. Я прильнул к окну.
Сразу за станцией началась абсолютно плоская равнина, на которой из дрожащего от жары воздуха время от времени материализовались озера с неподвижной водой и уединенные конусообразные холмы. Если бы не растительность на берегах озер, их можно было бы принять за миражи вроде тех, что мы иногда видим в летний день на асфальте. Покрытые зеленой травой холмы казались бархатно-гладкими. На склонах некоторых из них можно было заменить человеческое жилье, а на вершинах – индуистские храмы мандиры. Равнину сменили складчатые горы, похожие на крылья древних ящеров, и долины с просторными лугами и изумрудными рисовыми полями. На полпути по удивительно красивому железнодорожному мосту мы пересекли полноводную Годавари, вторую по величине реку Индии. На обоих ее берегах кипела жизнь.
Когда поезд остановился на очередной станции, в купе было так душно, что я вышел из вагона, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха, а заодно выкурить сигарету. Мое внимание сразу привлекли три человека, которые спускались с крыши соседнего вагона. Один из них был в железнодорожной форме, двое других носили устрашающие усы, короткие мечи на поясе и тюрбаны на голове. Я спросил у проводника, кто эти люди, и получил ответ на неожиданно хорошем английском: - Саиб, человек в форме – такой же проводник, как и я. Просто сегодня его работа – собирать деньги на крыше. А двое сикхов в тюрбанах – его ассистенты. - А почему пассажиры на крыше не купили билеты на станции? - Саиб, вы меня не поняли: мой коллега не продает билеты. Он собирает деньги. На конечной станции он отдаст их начальнику поезда.
Некоторое время мы помолчали. Я пытался понять смысл сказанного, а мой собеседник, скорее всего, следуя профессиональному кодексу. Отчаявшись разобраться, задал новый вопрос: - А если у пассажира на крыше нет денег? - Ассистенты сбросят его с поезда. - На ходу? - Может быть и на ходу. Зависит от обстоятельств… - Но он же может умереть или остаться калекой на всю жизнь. - Если у него такая карма, так и случится. Саиб, пройдите пожалуйста в вагон. Машинист уже дал гудок на отправление.
Поезд продолжил свой путь. А я под впечатлением увиденного c молодым жаром стал искать ответы на вопросы, которые никогда раньше не приходили мне в голову. Как случилось, что, находясь в явном численном превосходстве, эти люди боятся дать отпор вымогателям, защитить своего собрата от беззаконной расправы, или просто собрать по несколько центов, чтобы за него заплатить? Где та черта бедности, за которой люди перестают ценить данную им Богом жизнь настолько, что для того, чтобы свести концы с концами, готовы ехать на крыше поезда, идти воевать за деньги (нарушая вдобавок шестую заповедь «Не убивай»), или совершить любой другой безумный поступок? Почему эти люди так покорны судьбе? Почему воспринимают свое униженное положение как единственную реальность и не пытаются ее изменить? Честно признаюсь, что ни на один из этих вопросов я не могу ответить и по сей день.
Отрывок из книги Jeffry Tucker “Indian Encounters” Kathashilpa Publishing House Calcutta 1962 Перевод с английского Abrp722
Бонус: индийские поезда во всей красе при нажатии на «Источник»
Внимание: если вы не прочитали "Вечер первый" во вчерашнем выпуске ( https://www.anekdot.ru/id/1158049/ ), начните с него. Иначе многое не будет понятно.
В Днепропетровске, где проходили курсы, жили родители моих уехавших в Израиль друзей. Тоже, конечно, рвались уехать, но их не выпускали, потому что Яков Евсеевич когда-то год проработал бухгалтером на «Южмаше» и, по мнению КГБ, точно был в курсе всех южмашевских секретов. К ним я и отправился после занятий. Получая посылки из Израиля и продавая их содержимое, они ни в чем не нуждались, но жутко скучали по детям. Мне были безумно рады: показывали фотографии, кормили, поили и не хотели отпускать.
В «Дом колхозника» я вернулся обласканным и растроганным. Мой сосед еще где-то пропадал. Я улегся на свою койку и углубился в очередной выпуск «Зарубежной фантастики». Не успел дочитать первый рассказ - появился Владимир Сергеевич. Слегка навеселе, но не более того. Рассказал, что ходил в ресторан с коллегой из Винницы. Потом извлек из дипломата бутылку водки и предложил продолжить вчерашний банкет. Достали остатки еды, разлили, выпили… - А ты что весь вечер в гостинице проторчал? - поинтересовался сосед. - Нет, - говорю, - у родителей друзей был. - А сами друзья где? - В Израиле. - А ты что, еврей, что у тебя такие друзья? - Да, и по папе, и по маме. - Мишка Кипнис, о котором я вчера рассказывал, тоже, наверное, еврей. Хороший был парень, часто его вспоминаю. - А найти не пробовали? - Писал в Одессу в адресный стол. Ответили, что там такого нет. А больше я и не искал. Мне на встрече ветеранов один из наших рассказывал, что в 45-ом Мишка дернул в американский сектор, и – с концами. Может и правда. - А родителей его не пробовали найти? - Не было у него родителей. Они не успели эвакуироваться из Одессы. Румыны их то ли расстреляли, то ли сожгли заживо… - Жуть. А почему румыны, а не немцы? - Не знаю, Мишка так говорил. Вроде они там больше 20 тысяч порешили. - Я был в Одессе пару раз. Нет там ни памятника, ни даже простенького мемориала. Почему?
- Санёк, - вдруг оживился мой собеседник, - ты выводишь на такие разговоры, что и под статью недолго загреметь. Сворачиваем мы с тобой, понимаешь, не в ту степь. Давай о чем-нибудь хорошем. - Да я разве против?! После войны уже нормально было? - Гораздо лучше, если не считать, что аккурат 9 мая в Чехословакии мне очередью прошило обе ноги. Три месяца провалялся в госпитале. На костылях добрался до своего села. А там ни врачей, ни лекарств. Вылечила меня алтайская шаманка, век ее помнить буду. Наши девки на меня вешались. Еще бы, мужик с двумя руками и двумя ногами! Ну, и я не монашествовал. Но ни к одной прикипеть не мог. Как сойдусь, сразу эту польку вспоминаю, и - как отрезает. Ну, думаю, нельзя здесь оставаться – сгнию. А тут пришла весточка от однополчанина из города Сталино, который теперь Донецк. Друг писал, что он комсорг большой шахты, что работ у них на шахте навалом, и платят много. Звал к себе. Я и поехал.
Однополчанин не обманул. Через месяц я заведовал складом взрывчатки и имел койку в общежитии. Еще через месяц снял комнату в частном секторе. У вредной бабки, но с отдельным входом. На работе я, скажем так, не уставал и, чтобы не скучать по вечерам, поступил на вечернее отделение в Индустриальный, который теперь Политехнический. В библиотеке института познакомился со своей будущей женой. Звали ее Катя, Екатерина Васильевна, Она носила громкую фамилию Небольсина, а должность занимала самую скромную – библиограф, Внешностью не выделялась, но спину всегда держала так, что ровнее невозможно. Речь при любых обстоятельствах ясная, спокойная. Грубить или хамить в ее присутствии было просто немыслимо. Порода, одним словом. Я понимал, что ей не ровня: у нее в роду статские советники, генералы и адмиралы, а у меня кто?! Но… Более или менее здоровые мужчины нашего с ней возраста были тогда наперечет, и, верь или не верь, она была (и по сей день) сдвинута на России. Все, что, по ее мнению, хорошо для России, хорошо и для нее. И наоборот: все для России плохо – для нее тоже плохо. Это ее отец так воспитал. Он был белым офицером, патриотом и монархистом. Отвоевал Первую мировую и Гражданскую, эвакуировался с женой из Крыма чуть ли не последнем корабле. Ему повезло оказаться в Сербии, где русских, можно сказать, на руках носили. Работал на таможне, жил нормальной обеспеченной жизнью, там же родилась моя Катя, но душа его была в России. Долго ли, коротко ли на него вышел агент НКВД и уговорил возвратиться аккурат к войне. Обещали ему золотые горы, а дали 10 лет без права переписки. Знаешь, что это? - Знаю. - Кате и теще повезло. Когда брали отца, они гостили у грузинских родственников и просто не вернулись в Москву. Прожили там всю войну, а в 45-ом гостеприимный хозяин однажды сказал: «Я от друзей узнал, на вас донос кто-то написал. Уезжайте сегодня или в Сибирь, или в Донбасс. В Сибири проще, но холодно, Донбасс разрушен, но там теплее». Через день они были в Сталино.
- Владимир Сергеевич, - перебил я его, - теперь вроде вы не в ту степь… - Ну и хер с этими степями! В России всегда одна и та же степь, всегда не та, и конца ей нет и края… Эх, услышала бы меня сейчас Екатерина Васильевна, убила бы! Давай за нее! Мы налили, выпили, Владимир Сергеевич закурил новую сигарету и вернулся к своему монологу.
- Прикинь, у нее подло убили отца, ограбили ее семью, а она: «Это не Россия, это большевики». Странно у нее голова устроена, для меня непостижимо. Ленина и большевиков ненавидит, говорит, что разорили Россию. А Сталина оправдывает. Говорит, что при нем Россия достигла вершины своего величия… Из-за этой сдвинутости на России Катя в меня и влюбилась. Я для нее был Героем, Защитником Отечества, Страдальцем. Все, что относится к войне, хранила и хранит, как зеницу ока. Я из-за этой ее страсти чуть впросак не попал. Когда переезжали в Луганск, она, перебирая старые бумаги, нашла в орденской книжке карточку, которую мне дала та полька. Черт знает, как она туда попала. - Ту, что с завтрашним числом? - Точно. А там, оказывается, на другой стороне что-то напечатано на польском. Подозвала меня, спрашивает, откуда у меня эта карточка и что напечатано. Сказал, что откуда не помню и что по-польски читать не умею. А там переезд, и ей было не до того. Ну, думаю, пронесло. И ошибся. Через пару лет приехал в Луганск поляк примерно моих лет. Искал он довоенные еще захоронения польских военнопленных из какого-то лагеря в Луганской области. Непростой поляк, по-русски он говорил очень прилично. Ну, и мимо областной библиотеки, конечно, не прошел. Жена, когда узнала, что он из Кракова, затащила его в гости. Сидим пьем чай. Жена рассказывает, как я Краков освобождал. Поляк косится, я молчу. Вдруг Катя вскакивает и приносит ту самую карточку: - Пан Станислав, пожалуйста переведите! Пан берет карточку, читает, очень удивляется, но честно переводит: - «С этой карточкой 15 минут бесплатно после первого часа». - Володя, что это значит? – удивляется жена. Я говорю, что не помню, наступает неловкое молчание. Тут пан Станислав подмигивает мне: - Пани Катерина, я помню. Такие карточки давали в краковских биллиардных, - и снова подмигивает мне. - Володя, я никогда не видела тебя, играющим в биллиард, - снова удивляется жена. Тут ко мне возвращается дар речи, и я объясняю, что немного играл, но после ранения долго не мог нормально стоять на ногах и потерял интерес. Оркестр играет туш. Поляк уходит в прекрасном настроении и в следующий раз приходит уже совсем не на чай… Оказался нормальный мужик, хотя и поляк.
- Слушай, - спохватился Владимир Сергеевич, - давай я тебе ее фото покажу. Он достал из дипломата фотографию, размером с почтовую открытку, и бережно передал мне. С фотографии на меня смотрела усталая женщина, которая была рождена для одной жизни, но прожила совершенно другую, гораздо более трудную. Чем-то она была похожа на постаревшую «Даму в голубом» кисти Константина Сомова. - Владимир Сергеевич, вы выиграли миллион по трамвайному билету! - Знаю, - согласился он и разлил по стаканам все, что осталось в бутылке. Я посмотрел на фото еще раз. Концы шали, которая покрывала плечи Екатерины Васильевны, были сколоты брошью с камеей – белая женская головка на черном фоне. В ушах – такие же сережки. - Владимир Сергеевич, - я показал ему на брошь, - та самая? - Ну и память у тебя! Ну да, та самая. Я же тебе говорил, что не поверишь и не поймешь. Давай спать.
Он влил в себя водку и через пять минут уже храпел.
Бонус: «Дама в голубом» при нажатии на «Источник».
Наступает 2020 год, и пройдет он под знаком Крысы. В отличие от Запада, где крыс люто ненавидят и панически боятся, на Востоке крысе отдают должное. Китайский гороскоп среди ее главных достоинств перечисляет остроту ума, обаяние, целеустремленность. А среди недостатков - скрытность, манию накапливать вещи и склонность ставить свои интересы выше интересов других. Исходя из собственного опыта, я бы добавил к этому списку тягу к свободе.
Однажды на Новый год кто-то из друзей подарил сыну крысу. Крыса была серо-бурой с длинным голым хвостом длиннее самой крысы. Днем она в основном спала в своей клетке, по вечерам и ночам шастала по квартире. В выходные днем не спала, а с удовольствием вливалась в коллектив. Питалась от общего стола. Откликалась на имя Дуська. Не прошло и недели, как она очаровала всех нас, кроме бабушки, медсестры с многолетним стажем. Известно, как относятся медики к крысам. Вот и бабушка так относилась. А тут у нее наступил когнитивный диссонанс: с одной стороны смертельный враг, а с другой – любимица обожаемого внука. Но бабушка с ним справилась. Она, похоже, уговорила себя, что это не крыса, а хомяк. В разговоре, если нужно было сказать «крыса», говорила «хомяк». Все к этому быстро привыкли. Дуська окончательно вписалась в нашу семью и стала ее полноправным членом.
Меня крыса взяла интересом к музыке. Из музыки она отдавала предпочтение джазу, а из джаза – моему любимому Стефану Граппелли. Как только я ставил его пластинку, Дуська прекращала возню и слушала, пока не закончится последняя композиция. Иногда она даже танцевала, но только под «Sweet Georgia Brown». Однажды у нас в гостях был приятель с камерой, и он запечатлел танцующую Дуську. Это единственные ее фотографии, которые у нас сохранились. Если интересно, они - на https://abrp722.livejournal.com/ в моем Живом Журнале. Можете зайти туда по ссылке, можете просто нажать на «Источник». Прошу прощения за качество. Такая в то время была техника.
Зима прошла. В середине мая мы в первый раз выбрались на природу с палаткой. Дуську, конечно, взяли с собой. Перемену обстановки она перенесла хорошо, на новом месте освоилась быстро, сохранив, тем не менее, прежние привычки: днем дрыхла в клетке, ночью где-то шлялась, но утром обязательно возвращалась. Когда пришло время уезжать, покорно вошла в клетку и сразу заскучала. В электричке положила голову на лапы, закрыла глаза и больше их не открывала. Иногда вздрагивала. Приехали домой. Дуська вроде ожила. Никому и в голову не пришло, что одного выезда за границу квартиры ей хватило, чтобы сделать выбор между стабильностью и свободой. Ночью она перегрызла все доступные провода и исчезла навсегда.
Признаюсь, я испытал острое чувство досады на черную неблагодарность, которой коварная крыса заплатила за наши любовь и ласку. И только через год, одной бессонной ночью вдруг понял, почему она так поступила. Дуська хотела, чтобы мы на нее обиделись, не искали и не пытались вернуть в неволю. Каково это - осознать, что тебя запрограммировал не какой-нибудь там Макиавелли, а обыкновенная крыса?! Мне, например, стало здорово не по себе. Чтобы не зациклиться на этой истории, я принял твердое решение: выбросить ее из головы и держаться подальше от крыс. И действительно, не вспоминал, пока не вошли в моду китайские гороскопы. Вдруг выяснилось, что моя жена, с которой я прожил столько счастливых лет, - самая что ни на есть Крыса. И тогда мне снова стало не по себе.
То ли в последнем классе школы, то ли на первом курсе попался мне зачитанный до дыр «Декамерон» Джованни Бокаччо. Даже сама книга была особенной – она сама по себе открывалась в самых пикантных местах. Кроме этих пикантных мест и бьющей через край радости бытия «Декамерон» поразил меня изобретательностью автора. Казалось что в далеком XIV веке Бокаччо умудрился исчерпать все варианты в результате которых мужчина и женщина оказываются в одной постели. Более того, таких вариантов в моем XX веке даже поубавилось хотя бы потому что нынче в гостиницах незнакомых людей больше не укладывают в одну кровать. Потом книга куда-то исчезла и я не вспоминал о ней много лет пока однажды, бродя по Сиене, не увидел знакомое имя на мемориальной доске. На http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml вы тоже можете посмотреть на нее. В голове что-то щелкнуло и я вдруг понял, что знаю еще один вариант, до которого старина Джованни не додумался.
Поехал мой приятель Володя поднимать науку в ненаучных доселе краях. Новый Институт уже работал, а институтский дом, как водится, еще строился. Поэтому Володю вместе с женой временно поселили в общежитии музыкально-педагогического института. Ну что можно ожидать от общежития в провинциальном городе? Убогие комнаты, удобства в коридоре, злобные вахтеры... Какие уж тут радости бытия?! Но энергичная Володина натура взяла свое. Однажды в дверях он столкулся с третьекурсницей-арфисткой и воспылал к ней, как сказал бы Бокаччо, превеликой любовью. Юная красавица вскоре ответила своему пылкому воздыхателю полной взаимностью, но к огорчению влюбленных вместе они могли проводить только краткие минуты, когда наверняка отсутствовали и володина жена и соседка по комнате нежной музыкантши, что случалось весьма нечасто. Перебрав все возможные и невозможные способы провести со своей избранницей полновесную ночь, когда дневнй шум и заботы не отвлекают любовников от того что приносит им наибольшую радость, Володя сказал жене что уезжает в командировку, а прекрасная арфистка уговорила свою соседку найти себе на эту ночь пристанище в какой-нибудь другой комнате. Двери рая отворились для нашей четы и в этом раю, снова и снова вкушая дары Венеры, они пребывали до полного изнеможения.
Где-то к четырем часам утра Володю разбудил властный зов природы. Володя встал и как обычно проследовал в туалет в коридоре прямо в трусах. Вышел из туалета и на автомате проследовал в свою законную комнату. Открыл дверь и уже собрался улечься, когда в тусклом свете коридорной лампочки увидел на кровати еще кого-то рядом с женой. Немного пришел в себя, присмотрелся и в этом ком-то узнал соседку своей арфистки. Володя недолго постоял в раздумье, решил что из этого бардака нужно сваливать как можно скорее и закрыл дверь. Через неделю он с женой переехал на частную квартиру.
С тех пор прошло много лет. У Володи двое взрослых сыновей, а он все такой же энергичный, решительный, обаятельный и очень умный. Но я знаю, что его жена еще умнее и вся комбинация была результатом ее точного холодного расчета. Откуда я знаю? От соседки прекрасной арфистки.
Между прочим, может быть кто-нибудь знает итальянский и может перевести что же написано на этой мемориальной доске?
Есть у меня знакомый, который утверждает, что хорошо помнит свое детство. Но слушая его рассказы, я никогда не могу понять правда это или нет. Вот один из них.
Читать я научился в пять. В семь записался в районную библиотеку. Брал несколько книг каждую неделю. Как-то раз библиотекарь сказала: - Мальчик иди в зал, там викторина, тебе будет интересно. Я зашел. Вокруг длинного стола сидели ребята в пионерских галстуках. Молодая ведущая с комсомольским значком показала мне на свободный стул и задала очередной вопрос: - Какая самая маленькая птичка на Земле? Я сразу поднял руку и выпалил: - Колибри. - Какое еще колибри? – испуганным голосом переспросила девушка. - Живет в Америке, величиной со шмеля, очень длинный нос, пьет им нектар из цветов... Ведущая почему-то испугалась еще больше и строго сказала: - Мальчик выйди! Ты еще слишком маленький для участия в викторинах. Я вышел и остановился за дверью. Из зала донесся голос ведущей: - Дети! Не поддавайтесь на провокацию! Самая маленькая птичка на Земле – наш советский воробей! Мне было очень обидно, потому что статья с картинкой из новенького трехтомного Энциклопедического словаря буквально стояла у меня перед глазами.
Дома я пожаловался отцу. Сначала отец засмеялся: - Ну и птичку ты изобразил! Живет в Америке, длинный нос... Только пейсов не хватает! Потом вдруг забеспокоился и как бы невзначай поинтересовался: - Фамилию она у тебя спросила? - Нет, - говорю, - не спросила. - Ну, будем надеяться, что обойдется. Уроки сделал? Тащи шахматы!
А на дворе стоял январь 1953 года. Борьба с безродными космополитами и за русское первенство абсолютно во всем была в самом разгаре. На запасных путях уже стояли составы для отправки космополитов в Биробиджан. До смерти вождя оставалось два месяца, но никто об этом не знал.
Статья президента России Владимира Путина "Об историческом единстве русских и украинцев" навеяла.
В советские еще времена тесть моего приятеля, полковник КГБ, вышел в отставку. Будучи человеком активным, сидеть на даче не захотел. Устроился начальником Первого отдела в научно-исследовательский институт. Через полгода, по словам приятеля, задолбал всех так, что от него попытались избавиться. Но не тут-то было: полковник КГБ — это вам не хвост собачий. Выжил своего главного врага — парторга, а сам остался. Первого отдела ему, однако, оказалось мало. Подвизался читать лекции по линии всесоюзного общества «Знание». Его любимыми темами были работа органов во время Второй мировой войны и национальные отношения в Советском Союзе. Если правильно помню, о последних он даже написал несколько статей в «Вестник КГБ СССР».
Однажды после семейного обеда, находясь в расслабленном физическом и душевном состоянии, обратился к приятелю с вопросом: — Олег, чье выражение: «Ты мне друг, но истина дороже»? Олег, поковырявшись в памяти, сказал, что, вроде, произнес эту фразу по отношению к Платону то ли Сократ, то ли Аристотель. Полковник вынул блокнотик, записал, попросил проверить, что записал правильно, и, не закрывая блокнота, снова спросил: — А кто вообще такие эти Сократ, Платон, Аристотель? У них хоть фамилии есть?
В субботу позвонил приятелю в Германию. Он живет в маленьком городке в часе езды от Франкфурта. - Чем, говорю, занимаешься? - На террасе сижу, красное вино пью. А ты? - А я в гамаке лежу.... Вдруг на другом конце провода завыли сирены, дробно застрочили зенитные пулеметы, а потом и бомбы стали ухать. Я удивился: - Неужели тебя на работе так задолбали, что action смотришь? Сделай телевизор тише, пожалуйста. - А это - не телевизор, это - в натуре. - У вас что, кино снимают? - Нет. У нас, понимаешь, виноградники вокруг. Сейчас, во-первых, новые побеги полезли, во-вторых, ягоды созревать начали. На побеги зайцы толпами прут. Их сиренами разгоняют. На ягоды скворцы и дрозды тучами летят. Скворцов специальными холостыми зарядами из пушек распугивают. Дроздов особыми трещотками на расстоянии держат... Так, пока говорили, воздушный налет и продолжался. Стали прощаться. - Приезжай к нам. - говорит приятель, - Отдохни от твоей сумасшедшей Америки. У нас в Германии такой покой, такая тишина!
Положил трубку и стало мне за Америку обидно. Почему это она сумасшедшая? А потом задумался: «Может и я чего не слышу? »
КТО ПРАВИТ СЛУЧАЕМ? «Всем правит случай. Знать бы еще, кто правит случаем». Станислав Ежи Лец
Мои американские друзья Борис и Галя – живой пример единства и борьбы противоположностей. Борис – хороший системный аналитик. Если кто-то не в курсе, системный аналитик – это человек, который способен превратить самое сложное техзадание в простые и ясные инструкции для разработчиков, и, кроме того, предусмотреть все варианты развития событий. Борис именно такой и есть. Его жена Галя, наоборот, предпочитает действовать по наитию и не заморачивается вариантами. Верит, что всем правит случай, и в то, что Борис называет ерундой и лженаукой.
Особой борьбы внутри этой пары вроде не наблюдается, но ее отсутствие с лихвой компенсируется длительным единством: несколько лет назад они отметили серебряную свадьбу. Праздник получился на целую неделю, и эти дни Галя до сих пор вспоминает как лучшие в жизни. Больше всего ей нравится, что все произошло абсолютно случайно: случайно залетели в Италию, случайно попали в Ла Скала. Полностью Галин рассказ с охами и вздохами обычно длится около часа. Весь этот час Борис молчит, ничего не добавляет и ничего не исправляет. Потому что у него есть своя версия этой истории и от Галиной она несколько отличается.
Ровно за два месяца до предстоящего юбилея или «дня икс», как окрестил его наш герой, календарь выбросил напоминание. По этому сигналу Борина голова дала данному проекту высший приоритет и немедленно переключилась на него. «Что Галя ценит больше всего? – размышлял Борис, - Удачу, счастливый случай. А чего ей не хватает? Именно этого и не хватает. Само по себе в нашей жизни случается только плохое, скажем, ураган или грипп. А все хорошее обязательно планируется. К отпуску начинаем готовится за полгода и считаем достижением, если он прошел точно по плану. На покупку дома собирали пять лет и еще год искали подходящий. Билеты в Академию Музыки* покупаем на весь сезон абонементом... Кстати о птичках, Галя до сих пор вспоминает, как мы не попали в Ла Скала, когда были в Милане... Вот бы оказаться там в день икс!» На этой мысли Борис остановился, присмотрелся к ней внимательнее и нашел, что она хороша. Через минуту была готова окончательная формулировка техзадания: «Совершенно случайно оказаться в день икс в Ла Скала». Таким образом, самое трудное осталось позади. Остальное, по его выражению, было делом техники и денег.
Прежде всего наш герой позвонил Галиному боссу. Рассказал о своих планах и попросил не отказать, когда Галя попросит об отпуске. Джордж пообещал. Вечером того же дня Борис открыл сайт Ла Скала. В «день икс» давали «Набукко». Практически все билеты были распроданы, но оставалось еще штук десять в ложи первого яруса. Посмотрев на цену, Борис поскреб в затылке всей пятерней, но не отступил. Ввел данные кредитной карточки, пожелал себе ни пуха, ни пера и нажал на кнопку «Купить».
Несколько следующих вечеров полностью ушли на планирование деталей поездки: авиабилеты, гостиница, список мест, которые хорошо бы посетить, составление маршрутов, согласование всех событий во времени. И настолько увлекся, что Галя заинтересовалась, чем это там занимается ее муж. Борис отрапортовал, что начал подготовку к юбилею: ищет подходящий ресторан, составляет список гостей и готовит приглашение. В результате муж получил похвалу от жены за своевременную инициативу и был назначен ответственным исполнителем. За собой Галя оставила общее руководство.
За неделю до вылета Борис позвонил жене на работу: - Слушай, тут такое дело, через неделю я должен быть в Финиксе, Аризона. - Ты сошел с ума, - всполошилась Галя, - а как же наш юбилей? Ты что, забыл? - Я помню, но ничего сделать не могу. Меня требует мой клиент. Слушай, - голос Бориса изменился, как будто его посетила замечательная идея, - полетели со мной! Отпразднуем в Финиксе вдвоем! - А как же дети, друзья, родственники? Они же обидятся! - Перенесем. Все прекрасно понимают, что такое работа. - А как я уеду? У нас сейчас аврал, Джордж не даст мне отпуск. - Ты попроси, а там будем думать. И не откладывай, иди прямо сейчас! Галя перезвонила через десять минут: - Джордж разрешил! Как мне одеваться? - Я думаю, попроще. Финикс - не мировая столица моды. И учти, там уже тепло.
Пополудни в день вылета Галя запарковала машину на долгосрочной стоянке. Достали из багажника чемоданы и покатили их к шаттлу. На остановке Борис сказал как бы невзначай: - Я ночью записал на твой айфон последний концерт Жванецкого, чтобы ты не скучала. Галя надела наушники и отключилась на последующие полтора часа. За эти полтора часа они приехали к терминалу, зарегистрировались, сдали багаж, прошли проверку безопасности, сели в самолет и взлетели. После взлета Галя сняла наушники, осмотрелась вокруг, увидела рядом симпатичную даму и обратилась к ней: - Excuse me please, Вы не знаете какая погода в Финиксе? Дама внимательно посмотрела на нее: - Не знаю. А почему Вас это интересует? - Как же, мы же летим в Финикс! - Милочка, - сказала дама, - я лечу в Милан. Если Вы летите в Финикс, кто-то из нас сел не в тот самолет. Галя толкнула «дремавшего» мужа: - Боря, куда мы летим? - В Аризону, - пробормотал Борис «сквозь сон». В это время впереди вспыхнул большой экран с картой полета. Его конечной точкой был Милан. - Боря, проснись, - запаниковала Галя, - мы сели не в тот самолет, мы летим в Италию! Борис «проснулся», «уяснил ситуацию», и, с трудом сдерживая смех, стал успокаивать жену: - Выйти из самолета мы не можем. Значит, прилетим в Милан. Очутиться в Италии и улететь сразу же обратно как-то глупо. Ну, задержимся там на недельку. Отметим годовщину. В Милане даже лучше чем в Финиксе. - А как же твоя командировка? - Ну, не уволят же они меня. Из аэропорта позвоню Фреду. Они пошлют вместо меня Арминдера. Ты в отпуске. Все устроится... И тут Галя горько разрыдалась. Разрыдалась, как ребенок, которого обманули. - Милая, что случилось? – забеспокоился Борис. - Это же Милан! - всхлипнула она, - Милан! Как я буду ходить в Милане в этих жалких американских обносках?! Борис огорчился, что не предусмотрел вполне очевидный поворот. Ненадолго задумался, прикидывая сколько у него осталось на кредитной карточке. Потом сказал: - Милая, ты давно хотела обновить свой гардероб. Раз уж так получилось, сделаем это в Италии. Галины слезы мгновенно высохли, глаза засверкали. Она обняла и расцеловала Бориса насколько позволило самолетное кресло. На всякий случай успокоила: - Не переживай, я обещаю держать себя в рамках и не тратить лишнее. И снова поцеловала.
В Милан прилетели рано утром. Дома в это время еще была глубокая ночь, и наши путешественники чувствовали себя малость ошалелыми. Борис потыкал в айфон и сообщил Гале, что с гостиницами в Милане большой напряг, но есть номер для молодоженов в небольшом отельчике в Навильи**. - Брать? – спросил он. - Немедленно! – ответила она. В номере их ожидали два бокала, бутылка просекко и гигантская кровать под белым балдахином. Хлопнула пробка, вино вскипело в бокалах. Галя обняла Бориса почти с тем же пылом, что и 25 лет тому назад.
Проснулись через несколько часов очень счастливыми и окончательно ошалелыми, но теперь не только от перелета, но и от странного чувства, что машина времени унесла их назад, в давно канувший в лету медовый месяц. Не расставаясь с этим чувством, они что-то пожевали, вышли из отеля и по узким улочкам, то и дело заглядывая в карту на айфоне, зашагали к замку Сфорца.
Посмотрели замок, погуляли по парку, наслаждаясь лазурным небом, свежей зеленью, но больше всего тем, что они могут идти рядом, держась за руки и никуда не спеша. «Вот странно, - размышлял про себя Борис, - много лет назад я женился на совсем молоденькой девчонке. Потом были работа, маленькие дети, эмиграция, снова работа. И в этой непрерывной суете я не заметил, как моя жена превратилась в прекрасную зрелую женщину, в чем-то даже более привлекательную, чем та девчонка...» Тут Борис поймал себя на том, что ревнует Галю, ко всем встречным синьорам, которые по его мнению нагло на нее пялились, и с удовольствием констатировал: «Старый идиот влюбился в собственную жену!»
В гостиницу вернулись на такси, приняли душ и пошли ужинать в «Эль Бреллин», который посоветовал портье. Ресторан выглядел довольно мрачно, но блюда в меню были сплошь местными. Поэтому решили остаться. Борис заказал оссо буко, а Галя – ризотто. Названия вин все оказались незнакомыми, кроме кьянти. На нем и остановились. Принесли еду. Рис, как и полагается в Милане, был с шафраном, но на вкус наших молодоженов немного недоваренным и немного пересоленным. Зато мясо было просто великолепным! В конце концов Галя отобрала у Бориса кость и артистически расправилась с ней. А так как в итальянских ресторанах любят счастливых и щедрых гостей, официант, похожий на всех Корлеоне сразу, принес ей в подарок от заведения фирменную вилочку для извлечения костного мозга.
Обратный путь не обошелся без приключений. Хотели сделать селфи на фоне канала и чуть не упали в воду. Потом пропустили нужный поворот. Потом Борис не мог открыть дверь номера. А когда открыл, не сговариваясь, наперегонки побежали к кровати и нырнули под балдахин.
Проснулись поздно. Не открывая глаза, Галя проворковала: - Сегодня покупаем вечернее платье, завтра идем в оперу. - Зачем платье, если нет билетов? – притворно возмутился Борис. - Ты ничего не понимаешь! Есть такой закон парности: если произошло какое-то редкое событие, то оно очень скоро повторится. Например, пришел к врачу больной с редчайшей болезнью, один на миллион. Это значит, что сегодня или завтра придет еще один такой и больше никогда. Так и у нас. Ты подумай, мы умудрились сесть в неправильный самолет. Это значит, что завтра мы точно попадем в Ла Скала! Борис промолчал, да и что ему было говорить?! На этот раз Галина лженаука, над которой он всегда смеялся, сработала на сто процентов.
Подходящее платье нашлось в одном из магазинов Галереи Витторио-Эммануэле, где провели почти весь день и купили не одно только платье. Борису, правда, пришлось позвонить в банк и поднять лимит на кредитной карточке. Чтобы успокоиться он несколько раз повторил про себя: «Снявши голову, по волосам не плачут» и действительно успокоился.
Наконец наступил «день икс». Уже темнело, когда наши герои высадились из такси неподалеку от Ла Скала. Борис поставил Галю на более или менее видном месте с рукописным плакатиком «Куплю билеты» и проинструктировал сразу же звонить ему, если что-то произойдет. А сам направился к месту, где организованные зрители выходят из автобусов и идут в театр через полицейский кордон. Вскоре он услышал английскую речь со знакомым акцентом, выбрал солидного мистера в годах и обратился к нему: - Sir, простите за беспокойство! Окажите мне любезность! Видите ту даму с плакатиком? – Борис показал на Галю, - подарите ей эти билеты. Мистер улыбнулся, взял распечатанные листки, подошел к Гале, о чем-то с ней поговорил, вручил ей листки и вернулся. - Спасибо! Здорово у вас получилось! - поблагодарил Борис. - Ништо фар вос***, - ответствовал мистер.
А Борин телефон уже просто разрывался от Галиных звонков. - Боря, иди скорее ко мне! У нас есть билеты! Я же тебе говорила, что нам повезет. Борис, насколько мог, удивился, поспешил к Гале, взял у нее свою распечатку, посмотрел и встревоженно спросил: - Сколько ты заплатила? - Ничего я не заплатила! Он мне их подарил! Я хотела, но ты же все деньги держишь у себя. Понимаешь, подходит ко мне человек, говорит: «Мадам, без Вас и Вашего платья в зале будет не на что смотреть!» и протягивает билеты. Я спрашиваю, сколько они стоят. А он отвечает: «Ничего». Я ему объясняю, что так не бывает, а он мне: «Мадам, это билеты наших знакомых. Они не смогли приехать, потому что две недели назад отравились креветками в кошерном ресторане и умерли. Деньги им больше не нужны. Если очень хочется заплатить, пожертвуйте деньги в синагогу на 5-й авеню в Манхеттене. Они туда ходили». Боря, мы должны пожертвовать по крайней мере 500 долларов. Боря, это вообще очень странная история. Ты когда-нибудь слышал, чтобы в ресторане отравились креветками? - Нет, не слышал, - сказал Борис вслух, а про себя подумал: «Красиво меня подставил этот мистер. Ну ничего, больше спишу с налогов». В это время они уже проходили через роскошный, белый с золотом, украшенный колоннами и скульптурами зал. И это было только фойе.
Обо всем, что происходило внутри театра, я умолчу по двум очевидным причинам: 1) Это описано тысячу раз. 2) Это невозможно описать. Сразу перейду к моменту, когда наши герои покинули Ла Скала. Стояла прохладная весенняя ночь. Борис снял пиджак и накинул его на обнаженные плечи жены. - Борюсик, - Галя взяла мужа под руку, - давай куда-нибудь зайдем. Ты же знаешь, после оперы мы все равно не сможем уснуть. Первым на их пути оказался ярко освещенный Труссарди алла Скала. Туда и зашли.
Заказали десерты и вино. Официант поставил перед ними бокалы. Галя подняла свой: - У меня есть тост! Давай за случай, который правит всем! Борис тоже поднял бокал, вдруг вспомнил вторую половину этой фразы: «Знать бы еще, кто правит случаем», и с законной гордостью отметил, что этим «кто» может быть вполне конкретное лицо, например, он, Борис Левин. - Боря, ты заснул? - поинтересовалась Галя - Нет, просто задумался. Давай! – он чокнулся с Галей, - За случай! И за того, кто правит случаем!
Домой улетали через день. В ожидании посадки каждый был занят своим. Борис пытался придумать рациональное объяснение закона парности, который ему очень понравился. Галя трудилась над имейлом своему боссу. «Дорогой мой Джордж, - писала она, мучительно подбирая английские слова, - пожалуйста не обижайся на меня, но мы больше никогда не увидимся. Да, я обещала, что после этой поездки все расскажу Борису. Но теперь я поняла, что в суете просто перестала замечать, как Борис любит меня, и как он дорог мне. Чтобы ты понял, что все это абсолютно серьезно, я решила не возвращаться на работу. А ты, очень прошу, постарайся устроить так, чтобы меня не уволили, а сократили. Я не хочу, чтобы Борис что-либо заподозрил. Спасибо тебе за твою любовь. Прощай, Гала».
++++++ *Академия Музыки – концертный зал и оперный театр в Филадельфии ** Навильи – богемный район Милана испещренный множеством каналов. *** Не за что (идиш)
P.S. Все места в Милане, которые упомянуты в этой истории, являются совершенно реальными. Фотографии этих мест можно посмотреть на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале.
Ребенок учится в физико-математической школе. Учат хорошо, но среди учителей попадаются странные типы. Как вам, например, сегодняшняя задачка?
Оцените минимальное число полицейских на Красной площади 15 сентября 2021 года, если для ликвидации плаката «Свободу Навальному! Путина в тюрьму!» потребовалось 8 секунд. Общая длина Красной площади — 330 метров, ширина — 75 метров. Скорость бегущего полицейского – 5 м/сек. Первые трое полицейских прибежали одновременно.
Если вы дружите с серьезными рыбаками или сами являетесь таковым то может быть вам приходилось слышать о блеснах Фаберже. Самый значительный заказчик великого ювелира, Александр III, как известно, был страстным рыбаком. Иностранные послы проводили часы в ожидании аудиенции, если царь не желал оторваться от рыбалки. Ему принадлежит знаменитая фраза: "Когда русский император ловит рыбу, Европа может подождать". Ретроград и консерватор в делах государственных, он был истиным прогрессистом в делах рыбацких. Изобретенный американцами спиннинг с катушкой попал к нему в руки в 1886 году и сразу стал любимой игрушкой. В 1887 году Александр делает заказ придворному ювелиру Фаберже на блесны и дает личные указания по их изготовлению. Всего было изготовлено три блесны: две платиновые и одна золотая. Все три были похожи на рыбок, имели нечто вроде глаз из драгоценных камней и были снабжены тройниками из лучшей по тем временам нержавеющей стали. На каждой красовался императорский герб.
Гениальный художник превращает в шедевр все к чему прикасается его рука. Так случилось и с блеснами Фаберже. То ли эти блесны по особому скользили в воде, то ли легкие насечки создавали в движении полную иллюзию чешуи, то ли неотразимо призывно сверкали камни, но без рыбы царь не оставался никогда, а в удачные дни ловил до двадцати (!) щук. Александр III так любил эти блесны, что при зацепе сам лез в воду вызволять их. Благо этому способствовал его гигантский рост.
После смерти Александра III след блесен надолго теряется. Николай II рыбалкой не интересовался, а потом была революция со всеми вытекающими последствиями. Всплыли они, если можно так выразиться, летом 1934 года, когда, приехав в отпуск, Киров подарил Сталину небольшой футляр из карельской березы с двумя блеснами внутри. Третья ячейка пустовала. Черный бархат пустой ячейки вызвал у Сталина безотчетную тревогу. – Похоронить хочет, - подумал он вдруг. Судьба Кирова решилась. А рыбаком Сталин был расчетливым и опытным, умел находить хорошие места и учитывать погоду. Блесны он оценил на первой же рыбалке и с тех пор с ними не расставался. Ловил он много, но есть рыбу боялся из-за костей. Если утром попадалась действительно крупная щука, отсылал рыбу Маленкову, а вечером заходил поесть ее уже обезвреженной: жена Маленкова, Полина, была известной мастерицей приготовления фаршированной рыбы. Злые языки говорили, что именно это искусство принесло ей пост Наркома рыбной промышленности. Однажды Сталину все-таки попалась большая недоваренная кость, и он выслал Полину Семеновну в безводный Кустанайский край для, как он выразился, повышения квалификации. Сама Полина Семеновна всегда говорила, что кость всунул в уже готовую рыбу Берия, который тоже присутствовал на этом обеде.
После смерти Сталина блесны в конце-концов оказались у Хрущева, который был рыбаком страстным и нервным. Если очередная рыбалка оканчивалась неудачей, он впадал в гнев. Стучал, например, ботинком по трибуне ООН. С появлением новых блесен неудачи прекратились, и Никита Сергеевич стал значительно ровнее и спокойнее. Ходили слухи, что при 9-м Управлении КГБ СССР была создана специальная группа аквалангистов, которые нацепляли под водой на его крючок рыбу. Это неправда. Да, аквалангисты были, но занимались они только освобождением блесен от зацепов. После добровольного ухода на пенсию Хрущев, человек честный, сдал блесны в Гохран.
Вскоре после избрания на второй срок у Владимира Владимировича Путина выдалась наконец минутка посетить Алмазный фонд Гохрана. Президент вежливо выслушал объяснения Главного хранителя, примерил большую императорскую корону, взвесил на руке скипетр, но особого восторга не высказал. Золото и камни ему нравились, но здесь их было слишком много. Так у среднепьющего человека не вызывает особых эмоций цистерна со спиртом в проходящем мимо поезде. Взгляд Владимира Владимировича немного оживился только когда он увидел скромный деревянный футляр с двумя блеснами внутри. - А блесны как сюда попали? - заинтересовался он. - Изготовлены Карлом Фаберже по заказу Александра III, золото, платина, бриллианты, сапфиры, - пояснил Главный хранитель. С этого момента Владимира Владимировича слушал уже совсем рассеянно, а после окончания осмотра спросил тоном не терпящим возражений: - Насколько я информирован, я могу воспользоваться любым предметом из хранилища, если этого требуют государственные интересы... - Несомненно, господин президент, - подтвердил главный хранитель. - Тогда готовьте документы на блесны, - распорядился Путин и добавил, - а заберу я их прямо сейчас.
Через час с небольшим езды по встречке Владимир Владимирович умело выгребал на резиновой лодке по Шошинскому плесу в Завидово. С первого заброса он вытащил самую большую щуку в своей жизни. - Ну, Жора, держись. Не одними нефтью и газом Россия славна! - сказал он вполголоса, набрал по мобиле министра иностранных дел и приказал включать рыбалку в протоколы всех встреч на высшем уровне. Со второго заброса он вытащил отличного окуня.
С тех пор блесны Фаберже ни разу не посрамили Россию. В Кеннебанкпорте Путин обловил сразу и сына и отца Бушей в их собственном поместье. Он поймал единственную рыбу, крупного морского окуня. На Енисее Владимир Владимирович рыбачил с принцем Монако Альбером II и снова вышел победителем. Сейчас Путин пригласил Буша порыбачить в Сибири. Особых сомнений кто наловит больше, мне кажется, быть не должно.
А на какие блесны ловит Буш? Не знаю. Он парень простой, к тому же американец. Он вполне может верить, что все самое лучшее в Америке продается в ближайшем магазине. Может быть он и прав. Одна беда - из нескольких сотен блесен в ассортименте этого магазина трудно выбрать правильную. А рыба на американские блесны все-таки иногда клюет. Хотите посмотреть? Жмите на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml и увидите.
Буду называть их Муж и Жена. Много лет назад они жили в Нью-Йорке и там же однажды попали в дорожно-транспортное происшествие. Отправились за покупками на своем первом автомобиле, остановились на светофоре, какой-то китаец въехал им в зад. Приехал полицейский, составил протокол, спросил нет ли серьезных травм. Сказали, что нет и поехали домой. Дома, хорошенько поразмыслив, почувствовали невыносимые боли в спине и шее. На следующее же утро они отправились к врачу.
Врач подтвердила, что боли, как правило, появляются только через несколько часов, предупредила, что потребуются многочисленные анализы, исследования и, разумеется, длительное лечение. Выписала направления. Успокоила, что все расходы по лечению оплатит их страховая компания. Также посоветовала как можно быстрее обратиться к адвокату, чтобы востребовать со страховой компании китайца компенсацию за потерю здоровья и перенесенные моральные страдания. Заодно дала и адрес адвоката. Покидая приемную, Жена подумала, что бриллиантов на враче вполне бы хватило на витрину небольшого, но дорогого ювелирного магазина.
Адвокатская контора занимала добрые пол этажа манхеттенского небоскреба. Одна из служащих привычно заполнила бумаги, а на церемонию их подписи вышел сам адвокат, представительный джентльмен в очень дорогом костюме, с ермолкой на голове, и открытой книгой на древнееврейском в руках. Муж назвал его про себя - Евреем. Представился, просмотрел бумаги, заинтересовался замысловатой фамилией своих новых клиентов, спросил в какую синагогу они ходят. Выяснив, что ни в какую, сразу потерял интерес. Евреи, которые вообще не ходят в синагогу, в его мире не существовали и внимания поэтому не заслуживали. Стороны подписали стандартное соглашение, по которому Еврей получает треть от суммы будущей компенсации, и расстались.
Прошло примерно два года. За это время и Муж и Жена успели вылечиться, переселиться в лучшую квартиру, потерять работу и найти новую, на бОльшие деньги,. Американская почва под ногами перестала казаться зыбкой и это вызывало удивительное ощущение постоянной легкой эйфории. Об аварии они почти забыли и даже перспектива компенсации не вызывала былого энтузиазма: денег вроде хватало. Вдруг позвонил Еврей и пригласил к себе для беседы. При встрече объяснил, что стороны желают выяснить детали проишествия более подробно. Поэтому через два дня все участники аварии будут давать показания под присягой в присутствии адвокатов сторон. Китайца выслали из страны, так что он давать показания не будет. Это хорошо. Показания могут быть использованы, если дело дойдет до суда. Процедура называется «deposition», и ничего страшного в ней нет. Нужно только помнить несколько простых Правил и следовать им: 1. Ничего не говорить точно. Говорить, например, не «в два часа», а «около двух часов»; не «двадцать миль в час», а «примерно двадцать миль в час. » 2. Не лгать, не фантазировать. Не знаешь - скажи «не знаю», не помнишь - скажи «не помню». 3. Страховые компании нанимают юристов для deposition почасово. Те стараются максимально растянуть процедуру. Поэтому задают массу вопросов, не имеющих отношения к делу. На них нужно просто отвечать.
Усвоив Правила, дважды повторили обстоятельства аварии, которые Муж и Жена успели основательно подзабыть. После этого Еврей как-то двусмысленно улыбнулся и сказал: - Если в результате аварии в ваших интимных супружеских отношениях произошли изменения, было бы очень хорошо упомянуть об этом на deposition. Судья и присяжные такие обстоятельства воспринимают очень серьезно. Поэтому, если вы не возражаете... Никто не возражал.
Через два дня утром Муж и Жена снова были в той же конторе. Еврей ожидал их в комнате для заседаний во главе огромного стола. Пришли несколько практикантов, за ними - черная стенографистка, которая заняла место сбоку. Последней появилась адвокат противной стороны. Муж сразу назвал ее про себя - Функцией. Расположились. Муж - рядом с Евреем, а Жена, которая давала показания первой, - напротив Функции. Начались вопросы и ответы: имя, адрес, занятие... Неместный акцент Жены поначалу заинтересовал Функцию. Твердое «р» Жены напомнило ей о группе эквадорцев, которых не так давно ей пришлось защищать от депортации. Они произносили «р» примерно так же. Некоторе аспекты их ментальности показались Функции любопытными, и она даже подумывала о заметке в антропологический журнал. Выясненив, что Жена из тех, кто и сам может написать статью, Функция потеряла интерес. Образованные иммигранты в ее мире не существовали и внимания поэтому не заслуживали.
Муж присмотрелся к Функции и даже удивился точности своего определения. Внешне она была весьма привлекательной молодой женщиной, хотя и нарочито неброской. Среднего роста, хорошо сложена, благородное удлиненное бледноватое лицо с высокими скулами и довольно массивным подбородком. Тяжесть подбородка уравновешивали зеленые глаза с немного опущенными уголками и трогательная челка мягких рыжеватых волос, которая прикрывала красивый лоб. Тем не менее во внешности и поведении Функции не было ничего, что послужило бы ловушкой для мужского внимания. Она пришла сюда делать работу и занималась только этой работой. Даже улыбка выглядела скорее способом держать губы, чем выражением каких-либо эмоций.
А тем временем, обсудив обстоятельства аварии и получив от Жены не очень вразумительные ответы, Функция перешла к вопросам о машине: производитель, год, модель... На все эти вопросы жена отвечала нерешительным голосом по Правилу №2: «не знаю» или «не помню». Иногда вставляла от себя: «это знает мой муж». Покончили с машиной и перешли к страданиям: - У вас болели спина и шея. Могли ли вы делать покупки? - Нет. - Кто их делал вместо вас? - Мой муж. - Могли ли вы убирать в квартире? - Нет. - Кто делал это вместо вас? - Мой муж. И так далее. Однообразие ответов немного обеспокоило Еврея и он счел должным вмешаться: - Вы жаловались, что качество ваших супружеские отношений ухудшилось после аварии. Это так? - Да, определенно. - сказала Жена неожиданно твердым и ясным голосом. - Позволю себе спросить, -продолжил Еврей, - как часто вы имели супружескую близость до аварии? - Каждый день, а в субботу и воскресение несколько раз. - А теперь? - Теперь только пять раз в неделю. - А длительность акта? - не унимался Еврей. - Возросла, я иногда чувствую усталость. - в голосе жены не было и намека на кокетство или игривость, только сухая констатация фактов.
Наступила тишина. Муж втянул голову в плечи. Ему показалось, что эта бессмысленная ложь будет мгновенно разоблачена со всеми вытекающими последствиями. Зато все остальные не почувствовали и тени сомнения в правдивости Жены хотя бы из-за отсутствия в ее слвах любого видимого умысла. До Мужа дошло, что настал час его славы, только когда одна из практиканток с горящими глазами выскочила из комнаты и из-за двери донесся ее вопль: - Марси, ты знаешь... Функция сказала, что вопросов у нее больше нет, Еврей объявил перерыв. Муж вышел из комнаты и направился по коридору в туалет. Из дверей всех кабинетов смотрели женщины, провожая его восхищенными взглядами.
После перерыва напротив Функции сел Муж, а Жена переместилась к Еврею. Вдоль стен стояли наверное все сотрудники конторы. Deposition возобновилась. Функция быстро проскочила все обязательные вопросы и в соответствии с Правилом №3 начала задавать вопросы, не имеющие отношения к делу: увлечения, музыка, кино. Неожиданно выяснилось, что они оба любят акваланг и горные лыжи, оба слушают Led Zeppelin и тяжелый блюз вообще, оба восхищаются Фасбиндером. Перешли к еде. Так же неожиданно оказалось, что оба знают и любят греческий ресторанчик «Uncle Nick`s» на 9-й авеню между 50-й и 51-й стрит и оба недалеко от него работают. Разговаривая о приятных вещах, Муж расслабился, а Функция оживилась, нежная кожа ее лица порозовела. Они смотрели друг другу прямо в глаза, как это всегда делают американцы при разговоре, и вдруг почувствовали, что не могут оторваться. Каждый из них стал одновременно и кроликом и удавом. В глазах у Функции Муж увидел их вдвоем в постели в номере гостиницы, и его плоть набухла и отвердела. Функция, наверное, увидела то же самое. Она стала чаще и резче дышать, ее лицо и шея полыхали алым огнем...
В этот момент Жена совершенно ясно поняла, что следующим вопросом будет вопрос о совместном ланче, а после ланча ее Муж и Функция пойдут в гостиницу. Поэтому она изо всех сил наступила на ногу Еврею. Еврей спокойно посмотрел на часы, вежливо вклинился в паузу и сказал, что не позже чем через три минуты он должен начать послеполуденную молитву и предлагает сделать перерыв. Функция закрыла зеленые глаза, сказала, что вопросов больше нет, и снова открыла. Все встали. Deposition закончилась.
До суда дело не дошло. Стороны полюбовно договорились, и еще через три года Еврей отдал Мужу и Жене чеки. Муж получил примерно шесть с половиной тысяч долларов, Жена - примерно четыре с половиной. Еврей сказал, что на эти деньги можно организовать неплохие каникулы. Никто не возражал. А пока что решили отметить событие походом в ресторан. Поначалу собрались в «Uncle Nick`s», в котором не были уже года три, но в конце концов пошли в более дорогой, «Dos Caminos», в Сохо.
Среди множества вещей, которые делают быстротекущую жизнь вполне терпимой и даже приятной, не последнеее место занимает коньяк. Я пью коньяк часто, но знатоком себя не считаю и редко покупаю даже мой любимый Remy Martin VSOP. Ну, во-первых, я скуповат как всякий еврей. Во-вторых, хороший коньяк для извлечения наилучшего результата требует изысканного легкого ужина с отличным вином, хорошую мужскую компанию, стильно одетых женщин. Без этого большая часть денег можно сказать истрачена зря. Несколько раз мне приходилось пробовать Hennessy, Courvoisier и тот же Remy Martin старше шести лет, так называемые XO. Большой разницы с VSOP я не заметил и скорее всего из-за неразвитости вкуса.
В тот вечер мы праздновали 50-летие нашего друга Семена в его большом и гостеприимном доме. Бруклинские таунхаусы с виду похожи один на другой (можно посмотреть на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml ), но внутри всегда можно надеяться на сюрприз. Семен, например, только что закончил строить сауну, собственными руками между прочим. Туда он и пригласил желающих после легкой закуски, которой среднему французу хватило бы на пару дней. Восторги гостей видимо совсем растопили и без того мягкое сердце хозяина. Поэтому на выходе из парилки он наливал каждому рюмку коньяку из какой-то особой бутылки. Я сразу обратил внимание на эту бутылку, а вернее, флягу. Украшенная барочными завитушками по бокам, она свекала хрусталем нездешней чистоты. Затейливую пробку украшал золотой узор, который сползал на бутылку. Сам коньяк буквально испарялся с языка и имел экзотический вкус с оттенками неведомых тропических фруктов. Послевкусие длилось бесконечно. Было только обидно, что невозможно как следует уловить букет: для этого нужен специальный тонкий бокал - сниффер, а не маленькая рюмка. - Ну, как тебе коньяк? – спросил Семен, - Ты же в этом разбираешься. - Никогда такой не пробовал, - честно ответил я, продолжая смаковать напиток богов.
Через несколько минут у меня резко поднялось настроение. Пить и есть практически расхотелось. Так я и бродил по дому с рюмкой в руке. Забрел на кухню. Знакомая бутылка стояла рядом с полированным футляром черт-знает какого дерева. Посмотрел на этикетку – все иероглифы. К счастью в футляре оказалась двуязычная брошюра, с иероглифами и на французском. Я мобилизовал давно забытый французский и разобрал что-то о столетней выдержки спиртах, столетних бочках, хрустале баккара, высокой пробы золоте. Назывался коньяк, как оказалось, Louis XIII de Remy Martin.
На кухне появился Семен. Я поинтересовался откуда взялся коньяк и услышал, что его подарил брат хозяина, Володя, который работает электриком. Перед Рождеством Володя с напарником устанавливали праздничное освещение на лонг-айлендском доме итальянского мафиози. У того что-то поломалось на яхте и он попросил ребят посмотреть. Поломку исправили быстро. Мафиози пришел в восторг, вскочил в свой Феррари и уехал. Вернулся через полчаса и вручил обоим по бутылке коньяка. Сказал, что это рождественский подарок. - Володя коньяк не пьет, только водку, - заключил Семен, - поэтому отдал эту бутылку мне. Тем временем рюмка закончилась. Я выбросил коньяк из головы и вернулся к общему столу.
Домой мы приехали поздно, а вернее рано. Было уже к полудню, а я все еще валялся в постели и смотрел по телевизору гламурную бодягу на канале “Мода”. Показывали дом знаменитого голливудского актера, который прославился еще и как коллекционер. Камера продвигалась с этажа на этаж и наконец добралась до пиано-бара на третьем. На полке я увидел вчерашнюю бутылку. Ошибиться было невозможно.
Тут меня уже задело за живое. Я вскочил, побежал к компьютеру и через минуту узнал, что Людовик XIII – “коньяк королей и король коньяков”, любимый напиток королевы Англии, Уинстона Черчилля, Джанни Версачи и множества других не менее достойных людей. Стоимость бутылки в интернет магазине была 1852 доллара США. Я мгновенно позвонил Семену: - Мы вчера неплохо посидели. Одного коняька дунули долларов не 800. - Не понял. - Посмотри почту, - сказал я и послал ссылку. Вскоре Семен перезвонил: - Да на 800 точно, я уже проверил и спрятал бутылку подальше. Теперь будем допивать только мы с тобой. Перед очередной поездкой в Бруклин я купил правильные бокалы. Коньяк мы прикончили в три захода.
Прошло следующее Рождество и Семен позвонил мне снова: - Володя опять работал у того же мафиози и тот подарил ему ящик сигар. А Володя курит только сигареты. Приезжай будем пробовать. Первой моей мыслью было, что придется расколоться на бутылку действительно хорошего виски и специальный нож для обрезания сигар. Второй - что я не курю уже около года и не собираюсь начинать.
Получил я недавно email. Послание показалось мне забавным и я попросил разрешения автора опубликовать его на anekdot.ru. Автор не возражал, но его имя попросил не упоминать. Вот это письмо.
Здравствуйте Abrp722,
Я прочитал вашу историю об исполнении желаний и вспомнил, что у меня тоже была мечта и тоже исполнилась. А хотелось мне в далекие годы ни много ни мало, а почувствовать себя белым человеком. Нет, не подумайте что я мечтал о дворце в сотню комнат с черными слугами. Так далеко моя фантазия не заходила. Скорее я под этим понимал безусловное превосходство, которое все окружающие безоговорочно принимают. Ну, и относятся к тебе соответственно. А ты - к ним. Эта мысль настолько засела у меня в голове, что я подумывал о Южной Африке, последней, как мне казалось, стране где можно быть белым человеком. Но вскоре черные там стали почти белыми, а белые побежали куда глаза глядят. А я очутился в Америке. С тех пор побывал и в круизах и в пятизвездночных гостиницах. О ресторанах даже не говорю. Не спорю, во всех такого рода местах тебя ублажают вполне достойно. Но... в толпе таких же белых как ты и не из-за твоего превосходства, а потому что ты за это заплатил и точно по прейскуранту. Не подумайте, что я жалуюсь или недоволен, но человеку всегда хочется чего-то большего. Живу я в Нью-Йорке, а работаю в знаменитой страховой компании в центре Ньюарка, одного из самых больших городов в Нью Джерси. Этот странный город уже много лет удерживает статус самого опасного в США. Те кто там работают там не живут, а те кто там живут вообще не работают, а сидят на наркотиках.
На работу я еду электричкой. Между вокзалом и нашим зданием циркулирует бесплатный автобус. Но я люблю ходить пешком. Ранним утром я иду по совешенно пустому городу. Только к церкви Св. Джона подтягивается публика за бесплатными едой и одеждой. Мне очень нравится эта старая церковь. Можете посмотреть на нее и вы в attachment к моему письму (а я поместил ее на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml ). Во время ланча из небоскребов на улицы высыпает народ в дорогих костюмах, заполняет все местные ресторанчики. Человек посторонний подумал бы что здесь можно хорошо провести и вечер, если бы не пустые глазницы окон то в одном то в другом здании. После работы деловые люди разъезжаются с закрытых парковок, а я снова иду по пустому городу. Видел я Ньюарк и поздно ночью, когда несколько раз забирал жену со станции. Улицы в это время опять заполнены людьми. Но эти люди больше похожи на черные зловещие тени, и я то и дело проверяю закрыты ли двери моей машины.
Сотрудники не раз говорили мне, что во время моих прогулок я вполне могу схлопотать пулю, но я слишком люблю ходить пешком и к тому же немного фаталист. А поскольку хожу я уже довольно долго и до сих пор жив, время от времени кто-нибудь решается ко мне присоединиться, особенно в хорошую погоду. Вот и прошлой осенью моя сотрудница Лорена попросила взять ее с собой потому что машину она отдала в ремонт и приехала на поезде. Конечно, я не стал отказываться. Лорена, хотя и потомок черных рабов с кофейных плантаций Ямайки, женщина компанейская и толковая. Ну, и красивая тоже. Это всегда приятно – идти с красивой женщиной, даже по пустым улицам. Идем мы, беседуем о том, о сем. Вдруг как из-под земли возникает плюгавый черный как сапог мужиченка с максимум пятью зубами, смотрит на Лорену в упор и злобно говорит: - Что же ты, сука, гуляешь с белым мужчиной?! Затем он выразительно сплевывает и так же мгновенно исчезает.
Вы когда-нибудь видели как краснеет черная женщина? Я увидел в первый раз. Представьте себе красный остывающий металл под слоем черной окалины. Бедная, уж не знаю почему, она чуть не расплакалась. А я, хотите – верьте, хотите – нет, в первый раз в жизни почувствовал себя белым человеком. И каждый раз я вспоминаю этот случай с неизменным удовольствием и тоже совершенно не понимаю почему.
В 1990-м году мы с женой окончательно решили, что пора валить. Тогда это называлось «уезжать», но суть дела от этого не меняется. Техническая сторона вопроса была нам более или менее ясна, так как мой двоюродный брат уже пересек линию финиша. Каждую неделю он звонил из Нью-Йорка и напоминал, что нужно торопиться.
Загвоздка была за небольшим – за моей мамой. Не подумайте, что моя мама была человеком нерешительным, отнюдь нет. В 1941-м она вывезла из Украины в деревню Кривощеково недалеко от Новосибирска всех наших стариков, женщин и детей общим числом 9 человек. Не сделай она этого, все бы погибли, а я бы вообще не родился. Не подумайте также, что она страдала излишком патриотизма. В город, где мы все тогда жили, родители переехали всего четыре года назад, чтобы быть поближе ко мне, и толком так к нему и не привыкли. Вообще, мне кажется, что по-настоящему мама любила только Полтаву, где прошли ее детство и юность. Ко всем остальным местам она относилась по принципу ubi bene, ibi patria, что означает «Где хорошо, там и родина». Не страшил ее и разрыв социальных связей. Одни ее друзья уже умерли, а другие рассеялись по всему свету.
Почему же, спросите вы, она не хотела уезжать? Разумеется, из-за детей. Во-первых, она боялась испортить карьеру моему брату. Он работал на оборонку и был жутко засекреченным. Весь жизненный опыт мамы не оставлял сомнений в том, что брата уволят в первый же день после того, как мы подадим заявление на выезд. Сам брат к будущему своей фирмы (и не только своей фирмы) относился скептически и этого не скрывал, но мама была неумолима. Во-вторых, мама боялась за меня. Она совершенно не верила, что я смогу приспособиться к жизни в новой стране, если не смог приспособиться в старой. В этом ее тоже убеждал весь ее жизненный опыт. «Куда тебя несет? – говорила она мне, - Там полно одесских евреев. Ты и оглянуться не успеешь, как они обведут тебя вокруг пальца». Почему она считала, что я обязательно пересекусь с одесситами, и почему она была столь нелестного мнения о них, так и осталoсь неизвестным. В Одессе, насколько я знаю, она никогда не бывала. Правда, там жил дядя Яша, который иногда приезжал к нам в гости, но его все нежно любили и всегда были ему рады.
Тем не менее эти слова так запали мне в душу, что за 22 года, прожитых в США, у меня появились друзья среди сефардов и ашкенази, бухарских и даже горских еврееев, но одесских евреев я только наблюдал издалека на Брайтон Бич и всякий раз убеждался, что Одесса, да, не лыком шита. Чего стоило, например, одно только сражение в «Буратино»! Знаменит этот магазин был тем, что там за полцены продавались почти просроченные продукты. Скажем, срок которых истекает сегодня, или в крайнем случае истек вчера, - но за полцены. Все, как один, покупатели смотрели на дату, качали головами и платили полцены. По субботам и воскресеньям очереди вились через весь магазин, вдоль лабиринтов из ящиков с почти просроченными консервами. По помещению с неясными целями циркулировал его хозяин – человек с внешностью, как с обложки еженедельника «Дер Штюрмер». Изредка он перекидывался парой слов со знакомыми покупателями. Всем остальным распоряжалась продавщица Роза, пышная одесская дама с зычным голосом. Она командовала афро-американскими грузчиками и консультировала менее опытных продавщиц. «Эй, шорный, - говорила она, - принеси маленькое ведро красной икры!» Черный приносил.
Точную дату сражения я не помню, но тогда на Брайтоне стали появляться визитеры из России. Трое из них забрели в «Буратино» в середине субботнего дня. Были они велики, могучи и изъяснялись только мычанием, то ли потому что уже успели принять на грудь, то ли потому что по-другому просто не умели. Один из них, осмотревшись вокруг, двинулся в обход очереди непосредственно к прилавку. Роза только и успела оповестить его и весь магазин, что здесь без очереди не обслуживают, а он уже отодвигал мощной дланью невысокого паренька, которому не повезло быть первым. Через долю секунды он получил от этого паренька прямой в челюсть и, хотя и не упал, но ушел в грогги. Пока двое остальных силились понять, что же происходит, подруга молодого человека стала доставать из ящиков консервные банки и методично метать их по противнику. К ней присоединились еще два-три человека. Остальные нестройным хором закричали: «Полиция»! Услышав слово «полиция», визитеры буквально растворились в воздухе. Народ, ошеломленный бурными событиями и мгновенной победой, безмолвствовал. Тишину разорвал голос Розы: «Ну шо от них хотеть?! Это ж гоим! Они ж не понимают, шо на Брайтоне они и в Америке и в Одессе сразу!» Только дома я обнаружил, что мой йогурт просрочен не на один, а на два дня. Ну что же, сам виноват: не посмотрел.
Но вернемся к моей маме. Жили они с отцом на пятом этаже шестиэтажного дома в квартире с двумя очень большими комнатами и огромным балконом, который шел вокруг всей квартиры и в некоторых местах был таким широким, что там умещался стол со стульями. С балкона были видны река, набережная и парк, а летом еще и цвела герань в ящиках. Сам дом был расположен не только близко к центру, но и на примерно равном расстоянии от всех наших друзей. А мы жили и подальше и потеснее. Поэтому вначале завелось праздновать у родителей праздники, а потом и просто собираться там на кухонные посиделки. Летом посиделки, как правило, проходили на балконе. Пили пиво или мое самодельное коричневатое сладковатое вино. Сейчас я бы его вином не назвал, но градус в нем был. Оно поднимало настроение и помогало расслабиться. В смутные времена, согласитесь, это не так уж мало.
Только не подумайте, что у меня был виноградник и винные погреба. Вино меня принудила делать горбачевская антиалкогольная кампания. А началось все с покупки водки. Как-то в субботу ждали гостей, нужны были две бутылки. В пятницу я взял отгул и к двум часам был в магазине. Со спиртным боролись уже не первый год, но такой очереди мне еще видеть не приходилось. Я оценил ее часа в три и расстроился. Но таких, как я, расстроенных было мало. Народ, возбужденный предвкушением выпивки, терпеливо ждал, переговаривался, шутил, беззлобно ругал Горбачева вместе с Раисой. Вдруг стало тихо. В магазин вошли два худых жилистых человека лет сорока и направились прямо к прилавку. Мне почему-то особенно запомнились их жесткие лица и кривые ноги. Двигались они плавно, быстро и ни на секунду не замедляли шаг. Люди едва успевали расступаться перед ними, но очень старались и в конце-концов успевали. «Чечены!» - донеслось из очереди. Чеченцы подошли к прилавку, получили от продавщицы по две бутылки, бросили скомканные деньги и ушли, не дожидаясь сдачи. Все заняло не более минуты. Еще через минуту очередь вернулась в состояние добродушного веселья, а я не смог остаться и двинул домой. Меня терзали стыд за собственную трусость и злость на это общество, которое устроено таким странным образом, что без унижений нельзя купить даже бутылку водки. В то время я увлекался восточной философией. Она учила, что не нужно переделывать окружающую среду, если она тебя не устраивает, а нужно обособить себя от нее. Поэтому я принял твердое решение, что больше за водкой никогда стоять не буду.
В понедельник я выпросил у кладовщицы две двадцатилитровые бутыли. На базаре купил мелкий рубиновый виноград, получил у приятеля подробную консультацию и... процесс пошел! Виноградное сусло оказалось живым и, как любое живое существо, требовало постоянного внимания и заботы. Для правильного и ровного брожения его нужно было согревать и охлаждать, обогащать кислородом и фильтровать. И, как живое существо, оно оказалось благодарным. С наступлением холодов мутная жидкость очистилась, осветлилась и в декабре окончательно превратилась в вино. Первая дегустация прошла на ура, как, впрочем, и все остальные. В последний год перед отъездом я сделал 120 литров вина и с гордостью могу сказать, что оно было выпито до последней капли.
Но вернемся к моей маме. У нее был редкий дар совмещать несовместимое. Она никогда не курила и не терпела табачный дым и в то же время была обладательницей «прокуренного» с хрипотцой голоса. Она выросла в ортодоксальной еврейской семье, но не упускала случая зайти в церковь на службу. Особенно ей нравились монастыри. Она всегда была благодарна Революции и Советской власти за то, что у нее появилась возможность дружить с отпрысками дворянских семей. Я бы мог продолжить перечисление, но надеюсь, уже понятно. Наверное, поэтому с ней с удовольствием общались и спорили наши друзья. Нужно признать, что она была человеком резковатым и, пожалуй, слишком любила настоять на своем. Зато ее аргументы были, хотя и небесспорными, но оригинальными и неожиданными. Помню ее спор с Эдиком, кандидатом в мастера по шахматам, во время матча Карпов – Каспаров. Шахматист болел за Карпова, мама – за Каспарова. После короткой разминки мама сделала точный выпад: - Эдик, - сказала она, - как Вы можете болеть за Карпова, когда у него такие кривые зубы? Эдик малость опешил, но парировал: - А какое отношение зубы имеют к шахматам? - Самое прямое. Победителя будут награждать, по телевизору на него будут смотреть миллионы людей и думать, что от шахмат зубы становятся кривыми. Что, они после этого пойдут играть в шахматы? Эдик так и не нашелся что ответить. Нелишне добавить, что в шахматы мама играть вообще не умела.
Теперь, когда все декорации на сцене расставлены, я хочу представить вам наших друзей Мишу и Аиду, первых, кто поехал в Америку на месяц в гости и возвратился. До них все уезжали навсегда. Прощания на вокзале по количеству плачущих больше смахивали на похороны. А вот Миша и Аида в том далеком 1990-м поехали, вернулись и привезли с собой, кроме горы всякого невиданного добра, неслыханную прежде информацию из первых рук. Как водилось, поделиться этой информацией они пришли к моим родителям. Брызжущий восторгом Миша пошел в атаку прямо с порога: - Фаня Исаевна, дайте им уехать! Поживите и Вы с ними человеческой жизнью! Мы вот-вот уезжаем, скоро все разъедутся. Не с кем будет слово сказать. - Миша, - сказала моя мама, - Вы же знаете: я не о себе забочусь. Я прекрасно осведомлена, что у стариков там райская жизнь, а вот молодые... И беседа вошла в обычную бесконечную колею с примерами, контрпримерами и прочими атрибутами спора, которые правильны и хороши, когда дело не касается твоей собственной судьбы.
А папа, справедливо спросите вы? Наверное и у него было свое мнение. Почему я молчу о папе? Мнение у него, конечно, было, но выносить его на суд общественности он не спешил. Во-первых, папа не любил спорить с мамой. А поэтому давал ей высказываться первой и почти всегда соглашался. Во-вторых, он уже плохо слышал, за быстрой беседой следить ему было трудно, а вклиниться тем более. Поэтому он разработал следующую тактику: ждал, когда все замолчат, и вступал. В этот день такой момент наступил минут через сорок, когда Миша и мама окончательно выдохлись. Папа посмотрел на Мишу своими абсолютно невинными глазами и абсолютно серьезно и в то же время абсолютно доброжелательно спросил: - Миша, а красивые негритянки в Нью-Йорке есть? - Есть, есть, Марк Абрамович, - заверил его Миша. - А они танцуют? - Конечно, на то они и негритянки! Танцуют и поют. А что им еще делать?! - Марк, - возмутилась мама, - при чем тут негритянки? Зачем они тебе? - Как это зачем? – удивился папа, - Я несколько раз видел по телевизору. Здорово они это делают. Эх, хоть бы один раз вживую посмотреть! - Фаня Исаевна, - торжествующе провозгласил Миша, - наконец-то понятно почему Вы не хотите уезжать!
Разговор получил огласку. Народ начал изощряться. Говорили маме, что ехать с таким морально неустойчивым мужем, конечно, нельзя. Намекали, что дело, похоже, не только в телевизоре, по телевизору такие эмоции не возникают. Мама злилась и вскоре сказала: - Все, мне это надоело! Уезжаем!
Через два года мой двоюродный брат встречал нас в Нью-Йорке. Папа до Америки не доехал, а мама прожила еще восемь лет. На http://abrp722.livejournal.com/ вы можете посмотреть, какими они были в далеком 1931-м через год после их свадьбы.
Всего мои родители прожили вместе шестьдесят с половиной лет. В эти годы вместились сталинские чистки, война, эвакуация, смерть старшего сына, борьба с космополитизмом, ожидание депортации, очереди за едой, советская медицина, гиперинфляция и потеря всех сбережений. Одним словом, жуткая, с моей точки зрения, судьба. Тем не менее, они никогда не жаловались и считали свою жизнь вполне удавшейся, чего я от души желаю моим читателям.
Несколько лет перед 2008 годом рынок недвижимости в США сходил с ума. Совместные усилия демократов и республиканцев помочь беднейшим слоям населения обзавестись собственным жильем привели к тому, что там и тут можно было видеть объявления: «Ипотека до $400,000 без проверки дохода и кредитной истории, нулевой первоначальный взнос, все расходы по оформлению включены в ипотеку». Одним словом, выбирай дом из тех, что на продажу, начинай там жить, ничего не плати первые 3 месяца. Через еще 3 месяца банк этот дом отберет. Затем, возможно, придется объявить банкротство, а кредитная история наверняка будет испорчена на много лет. Но для человека, которому кредитная история по барабану, это, прямо скажем, не слишком суровое наказание за полгода жизни на халяву.
Стоит ли удивляться, что ушлые агенты по недвижимости находили не менее ушлых домовладельцев и продавали дома, если не бездомным, то уж точно тем, кто платить не собирался. Домовладелец получал примерно две стоимости дома, а агент по недвижимости свои проценты. В 2008 пузырь лопнул. В результате, в 2009 - 2010 годах неплательщиков было в 5 раз больше, чем в 2005, и в 6 раз больше, чем в 2019. Соответственно, и отобранных домов. Такие дома банк старается продать, как можно быстрее и, как правило, отдает задешево. А это понижает цену всех соседних домов к крайнему недовольству их хозяев.
Не обошла эта напасть и тихий городок в штате Нью-Джерси, где мы тогда жили. Сосед через дорогу выехал, а вместо него появилась знойная сеньорита латиноамериканской национальности. Первым делом она вырубила великолепные розовые кусты перед домом, которые были его единственным и главным украшением. Завершив этот акта вандализма, сеньорита угомонилась и ничем особенным себя не проявляла. Я опасался любимых испанцами шумных вечеринок, но в доме напротив было тихо даже по выходным. Ладно, подумал я, все не так страшно, и мягко поругал себя за стереотипное мышление.
Недели через две к нам нагрянули гости. Я, как принято, освободил место перед своим домом для их машин, а мою запарковал перед домом сеньориты. Когда праздник уже подходил к концу, раздался звонок в дверь. Я открыл и увидел новую соседку. «Извините пожалуйста, - сказала она, - я вас очень прошу не парковать машину перед моим домом. Ко мне приезжают клиенты, видят вашу машину, думают, что я занята, и уезжают».
Через положенные полгода сеньорита исчезла.
Бонус: Тихий городок в Нью-Джерси зимой и летом при нажатии на «Источник».
Как в других местах не знаю, но в США, когда звонишь в место вроде кредитной карты или медицинской страховки, отвечает на твой звонок не человек, а компьютерная программа. Ее задача – выяснить кто ты такой, что тебе нужно и, если возможно, ответить на твой вопрос. Говорит эта программа приятным женским голосом, проявляет исключительные вежливость и терпение, а еще по многу раз переспрашивает, правильно ли она тебя поняла. Передает она тебя человеку только после того, как полностью исчерпает свои возможности. Нормально на это исчерпание уходит минут пять, но, если она тебя плохо понимает, может уйти гораздо больше. Между прочим, на такой технологии компании экономят до 20% расходов на колл-центры.
Так вот, жалуемся мы с приятелем друг другу, что эти замечательные программы не хотят понимать наш акцент. - Представляешь, - говорю я, - она меня не понимает, когда я называю однозначные числа. - Это что, - подхватывет приятель, - она не понимает, когда я отвечаю “Yes” или “No”!
Муж королевы Англии Елизаветы II, принц Филипп, славился неполиткорректными, а частенько и грубоватыми шутками. Так в 1986 году на заседании Фонда защиты дикой природы он сказал: — Если нечто имеет четыре ноги, но это не стул; если нечто имеет два крыла и летает, но это не аэроплан; если нечто плавает, но это не подлодка, китайцы точно будут это есть.
Вчера, впервые после двухлетнего перерыва посетил наш Гонолульский Бишоп-музей. Если кто не знает, это один из лучших в мире этнографических музеев, целиком посвященных культуре Полинезии. Сейчас там проходит необычная выставка «Тихоокеанское столетие – Гавайское Триеннале 2022». На ней представлены посвященные Полинезии и, в частности, Гавайям произведения искусства в стиле микс медиа, которые созданы художниками из Индии, Японии и других совсем не полинезийских стран, и, тем не менее, влюбленных в Полинезию.
Прямо напротив входа располагается инсталляция, в которой по окружности установлены восемь подсвеченных фотографий в полный человеческий рост: семь женщин и один мужчина. Обнаженные тела на фотографиях изысканно декорированы тем, что в Полинезии называется одеждой и украшениями. Смотрится все это замечательно. Мое внимание привлек необычный предмет в руке мужчины – треугольник из веток со скорлупой нескольких кокосовых орехов на одной из сторон. Я долго думал, чем бы могла быть эта штука. Решил, что музыкальный инструмент, но недоумение так никуда и не делось. Собрался домой, а перед уходом решил пробежаться по основной экспозиции.
Тут и подтвердилось, что Бишоп на самом деле первоклассный музей. Загадочный предмет немедленно обнаружился в одном из стендов на втором этаже. Он оказался… погремушкой для акул с Гильбертовых островов. В теории все просто: охотник колотит этой погремушкой по воде, на шум приплывает акула и немного высовывается из воды. Охотник накидывает на акулу нечто вроде аркана из кокосового каната, оглушает ее дубинкой из железного дерева, после чего втаскивает в лодку.
Не подумайте, что таких героев были единицы. Этот подвиг должен был совершить каждый молодой человек, чтобы получить гордое звание мужчины. Интересно, сколько человек из пары миллиардов современных мужчин способны на нечто подобное?
P.S. Если вам интересно посмотреть на погремушку, можете нажать на «Источник».
В советские еще времена работал я патентоведом в академическом институте, где одним из отделов заведовал Борис Яковлевич Сухаревский. Иногда после долгих обсуждений заявок мы беседовали с ним о том, о сем. За глаза институтская публика называла его Сухарь. Так буду называть его и я. Был он человеком ярким, талантливым, вдобавок отличался обаянием и искренней добротой. Часто ездил на конференции, много оппонировал и таким образом поддерживал добрые отношения сo множеством коллег во всех уголках СССР. Но одними коллегами его круг общения не ограничивался. Он вообще легко сходился с совершенно разными людьми от генералов до непризнанных поэтов.
Однажды у Сухаря разболелось что-то в желудке. Раздобыл он путевку в санаторий Академии Наук в Кисловодске и поехал лечиться. Познакомился там с таким же страждущим, заместителем директора мясокомбината из Тбилиси по имени Отар. Совешенно непонятно что они нашли общего, но тем не менее подружились. Насколько я знаю поздравляли друг друга открытками на праздники и дни рождения, время от времени разговаривали по телефону. А когда Сухарь позвонил и сообщил что собирается в Тбилиси на конференцию, Отар закричал: – Приезжай дорогой, гостем будешь, – так громко, словно в телефонную трубку вставили динамик.
Теплым сентябрьским утром Сухарь прилетел в Тбилиси. В первый день он председательствовал на секции, на второй день у него был доклад. На третий день в 10 утра к гостинице подкатила сверкающая черная Волга и умчала дорогого гостя. Посмотрели Тбилиси, посетили Пантеон на Мтацминде, съездили в Мцхету, пообедали свежей форелью в каком-то рыбоводческом хозяйстве. А под вечер приехали не дачу Отара, где в завитой виноградом беседке был накрыт огромный стол.
До того дня Сухарь воспринимал выражение «стол ломится от яств» как гиперболу. Но этот стол из довольно толстых досок ломился буквально. Блюда стояли одно на другом, горой так сказать, и знакомым из них оказалось только одно – цельный поросенок. Изо рта у него, впрочем, торчал не хрен, а какая-то неведомая травка. Но больше всего Сухаря поразило, что в стороне уже ожидали музыканты с народными инструментами в руках и стройные юноши в национальных одеждах, по всей видимости танцоры. Подтянулись гости, начался пир.
После первых обязательных тостов за встречу друзей, советскую науку, мясо-молочную промышленность, Сталина и дружбу народов тамада передал слово, по-грузински алаверды, дорогому гостю, который к этому времени уже осушил довольно внушительный рог. - Я знаю, -начал Сухарь, что должен поднять тост, но сначала мне очень хочется задать вопрос. Пусть никто из присутствующих не подумает, что в этом вопросе есть подвох. Я занимаюсь наукой. А суть любой науки - формулировка вопросов и поиск ответов. И если я задаю вопрос, это лишь только и означает, что я что-то не понимаю и хочу разобраться. Все наверное знают, что Исаак Ньютон однажды сидел под яблоней и на него упало яблоко. Конечно он мог вызвать садовника и сделать ему выговор. Но он задал вопрос почему падают яблоки и открыл закон всемирного тяготения... Тут дало себя знать вино, и неожиданно для себя Сухарь закончил: - Так поднимем этот тост за тяготение. За тяготение людей друг к другу. За нерасторжимую связь родителей с детьми, союз друзей и верность любящих! Мужчины выпили, грянула музыка. Многоголосое пение наполнило тишину ночи как прозрачное кахетинское наполняет тонкий хрустальный бокал.
Когда песня закончилась, тамада обратился к гостю: - Борис, можешь задавать твой вопрос. Тост ты уже сказал и это был хороший тост! Алаверды к Борису!
- Позавчера я прилетел в Тбилиси. – Сухарь поправил очки, - В гостинице меня ожидали два очень близких друга, с которыми я раньше работал. Теперь мы живем в разных городах. Решили отметить встречу, спросили в оргкомитете куда пойти. Очень любезный молодой человек провел нас до такси и предложил сопровождать. Мы отказались. Тогда он что-то объяснил шоферу и тот привез нас в действительно колоритное место. В большом подвале сидели одни мужчины. Они пили вино из больших бутылей без этикеток и ели шашлык с шампуров длиной в добрый метр. Нашли свободный стол, сели. К нам подошла официантка, крупная яркая женщина. - Что будешь пить? - Вино, -ответили мы. - Будешь пить водку, - сказала она, ушла и принесла бутылку теплой водки. - Что будешь есть? - Шашлык, - ответили мы. - Будешь есть борщ, - сказала она, ушла и принесла каждому по тарелке теплого борща. Мы выпили немного водки, поковырялись в невкусном борще, расплатились и ушли. Объясните мне, - Сухарь обвел глазами стол, - почему она не принесла вино и шашлык троим вполне приличным на вид людям средних лет, двум академикам и одному профессору?
- Пусть гостю отвечает хозяин. Алаверды к нашему Отари, - распорядился тамада. - Понимаешь, Борис, - Отар задумался. Можно было услышать как жужжат шестеренки в его почти седой голове, - не все так просто. Вы попали в место где все друг друга знают, а вас не знает никто. Поэтому юноша и хотел поехать с вами. И официантку все знают, ее Тамара зовут, и она всех знает. И вот приходят чужие люди, которые даже по-нашему не говорят. И понятное дело, не знают сколько заплатить и сколько дать на чай. А если платить по меню, то они за неделю прогорят. Я знаю, я им мясо даю. И русский она почти не знает. Может быть не поняла вас и принесла то что считает для русских привычным. - Получается, - подвел итог Сухарь, - что в Тбилиси хорошо может поесть только свой. - Получается, - согласился Отар, - а где не так? - Да в той же Москве. Приходишь в ресторан, тебе приносят меню, заказываешь, ешь. - Э-э, Борис, не смеши меня. Разве это будет еда? Все московские кабаки годятся только женщину снять на ночь. Допускаю что они и накормить могут хорошо. Но обязательно нужно чтобы тебя хоть кто-нибудь знал. Человек не медведь, человек один не живет. Человеку даже не все равно что думают о нем после смерти. Когда хоронили Александра Македонского, его руки свободно болтались по сторонам носилок. Такое было у него завещание. Он хотел показать, что уходит с пустыми руками... Так давайте осушим бокалы за то, чтобы мы только уходили с пустыми руками, а при жизни наши руки были всегда полными.
И снова зазвучала песня, и снова понеслась к вершинам, далеким от суеты этого мира. А Сухарь вспоминал последний докторский банкет в донецком ресторане, где похоже еда была приготовлена из отходов, и не мог не согласиться с Отаром и в то же время не хотел. Ну, не весь же мир такая помойка, что еду нельзя просто купить, а нужно обязательно быть своим, думал он. И вообще что такое свой? Не родственник, не сотрудник, а по принципу свои люди – сочтемся. Я тебе, ты мне. На уровне арифметики правильно. Но есть же еще и высшая математика. Если я замечу умного студента, но без связей, я что его в аспирантуру не протащу? Да так вся наука вымрет за два поколения. А потом за несколько поколений – цивилизация. Снова на деревьях жить начнем.
Когда песня отзвучала, Сухарь попросил у тамады слова. Тамада поморщился, но гостю отказывать не стал. - В прошлом году я был в Париже. Мне хорошо заплатили за лекцию и я решил, была не была, пойду в дорогой ресторан и попробую настоящую французскую еду. Коллега посоветовал мне Ле Баратэн около метро Пиренэ. На дверях висело меню с ценами. Прикинул и увидел, что осилю. Зашел, метрдотель проводил к столику. Заказал сырые сардины в маринаде, паштет из гусиной печени и сыр на десерт. Специальный человек помог выбрать вино. Ничего более вкусного я никогда не ел, если конечно не считать сегодняшний день. И самое сильное впечатление от свежести. Как будто этих сардин только что вытащили из моря. Вроде той форели, которую мы ели на обед. Принесли счет, все копейка в копейку. Я дал пять франков на чай, так меня проводили до двери. И я их в первый раз в жизни видел и они меня. А ты, Отар, говоришь – только для своих.
Отар помрачнел. - Не может быть такого чтобы чужого хорошо накормили, не обсчитали и до двери проводили. Даже в Париже быть не может. - Может. Ну зачем мне врать? - Друзья, - вмешался тамада, - зачем нам спорить, если за одним столом с нами батоно Виссарион. Он директор ресторана, который я смело назову лучшим в Тбилиси. Давайте спросим его, может ли быть такое чтобы чужого накормили, не обсчитали и до двери проводили? Алаверды к Бесо! Крупный вальяжный Бесо помолчал, потом поправил пышные усы и уверенно сказал: - Может! Отар вскочил. - Слушай, Бесо, зачем такое говоришь. Я что у тебя в заведении не был? - Отари, не спеши, - Бесо снова поправил усы, - Предположим ко мне в ресторан заходит один мужчина, без компании, без друзей. Одет бедно, но держится увереннно. Заказывает все самое лучшее. Кто это может быть? Любой мой официант понимает, что это контрольный заказ. Тут надо обслужить по высшему классу чтобы потом не заплатить больше. Борису немножко повезло и слава Богу. Пусть ему всю жизнь так везет. Один умный человек сказал, что везде где можно жить, можно жить хорошо. Но не объяснил как это сделать. Может быть не захотел, а может быть забыл... Так давайте поднимем бокалы за то чтобы мы знали и у нас получалось! Гости подняли и опустошили бокалы. Грянул бешеный казбегури. Пустились в пляс танцоры, а за ними и гости помоложе. Остальные хлопали в ладоши.
В гостиницу Сухаря привезли утром уже трезвого, но еще мрачного. Он жаловался на головную боль и наотрез отказывался делиться впечатлениями.
В течение следующего года гости из Грузии посетили Сухаря дважды. Собственно этих людей он не знал, но они были родственниками Отара. В первый раз они завалили квартиру мандаринами и уехали только тогда, когда последний мандарин был продан. На 8 марта та же история повторилась с цветами. Сухарь разозлился и его дружба с Отаром сошла на нет. А потом Сухарь уехал за детьми в Израиль. Там он и умер несколько лет назад. Говорят, что своих любимцев Б-г забирает первыми.
В советское еще время, когда я работал я патентоведом в академическом институте, появился у нас однажды новый руководитель отдела, Борис Яковлевич Сухаревский. От остального институтского начальства он отличался демократичностью и личным обаянием. Как сейчас говорят, была у него харизма. Посмотрите на его фотографию с молодыми сотрудниками на http://abrp722.livejournal.com/ и вы поймете о чем идет речь. Не удивляйтесь, что Сухаревский не улыбается. У людей того поколения улыбаться на фотографиях было не принято.
О его появлении в институте ходила забавная байка. На прежнем месте работы, тоже в академическом институте, но в другом городе, у Бориса Яковлевича не сложились отношения с директором, которого в дальнейшем мы будем называть старым директором. Не сложились в академическом смысле слова: Сухаревскому не нравилась предложенная сверху тематика. Найти новую работу ученому такого калибра как Сухаревский в те годы было нетрудно. Вскоре он договорился с директором нашего института, в дальнейшем новым директором. Казалось бы все просто, но Сухаревский был евреем. На евреев в академии наук была, хоть и негласная, но совершенно реальная норма, а тут у новый директор берет сверхпланового. Вот и началась в аппарате академии изматывающая волокита. А Бориса Яковлевича, как я уже говорил, все любили и хотели ему помочь. В конце-концов старый и новый директора добились аудиенции у президента, академика Патона. - У меня один еврей уходит, - сказал старый директор, - следовательно число евреев уменьшается на единицу. - Ко мне один еврей переходит от старого директора, - сказал новый директор, - следовательно число евреев остается неизменным.
Патон ненадолго задумался и заговорил: - Один глубокоуважаемый академик говорит мне, что у него число еврееев уменьшается на единицу, другой – что остается неизменным. У меня есть все основания доверять и тому и другому. Минус единица и нуль в сумме по академии дают минус единицу. Сухаревский пусть переходит, а если кто-нибудь накатает телегу в ЦК и будут проверять, я объясню, что в конечном счете на одного сократили, и попрошу сохранить вакансию.
Когда-то моя приятельница защитила диссертацию по Марселю Прусту и пригласила меня на банкет. Среди сонма литературоведов были там два товарища, которых все привычно называли Беранже и Стендаль. Разговорился я с Беранже. - Наверное, - говорю я ему, - Вы специалист по творчеству Беранже... - Нет, - отвечает он, - не специалист. И вообще я не Беранже, а Биранжо. - А что такое Биранжо? - Это аббревиатура. Много лет назад я гулял в лесу на Юго-западе Москвы. Попал в перестрелку, получил два ранения пониже спины и впридачу прозвище. Би - bis, на латыни «дважды», ран – ранен, жо – разумеется, жопа. Вместе получается Биранжо. - Интересно, - говорю я, - А куда был ранен Стендаль? - Никуда. Он в молодости частенько перебирал. А когда перебирал, приставал ко всем с этой идиотской детской загадкой про... э-э-э... ну, скажем, галошу. Ну, сами знаете: сверху черно, внутри красно... ну, и так далее. Из-за этого вот «красного и черного» и прилепилось к нему прозвище Стендаль... Слушайте, - у моего собеседника вдруг заблестели глаза, - зачем Вам эта ерунда? Пойдемте лучше выпьем!
С тех пор к литературоведам я отношусь с неизменным пиететом.
A галошу со сплошной красной подкладкой большинство читателей, боюсь, никогда не видело. Мне удалось найти ее изображение только на плакате 1925 года. Можете заглянуть на http://abrp722.livejournal.com и посмотреть, если интересно.
Идиома - оборот речи, употребляющийся как единое целое. Толковый словарь
На интернете полно тестов, которые предлагают проверить знание английских идиом. А вот тестов для иностранцев на знание современных русских идиом я до сих пор не встречал. И вот, встретил на американском сайте. Всего вопросов было 15, перечислять их долго, но теми, которые особенно понравились, хочется поделиться. Каждый вопрос состоит из короткого диалога, а потом даются варианты ответов на выбор. Итак:
- Сергей, как продвигается твой проект? - Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Что это значит? 1. По мере продвижения проекта сотрудники толстеют и хуже работают. 2. Продвижению проекта мешают партизаны. 3. По мере продвижения проекта возникают все новые трудности. 4. Проект продвигается хорошо.
- Николай, как прошло твое рабочее интервью? - Пролетел, как фанера над Парижем. Что это значит? 1. Интервью было успешным. 2. Николай потерпел неудачу. 3. Николай проехал свою остановку и опоздал. 4. Новая работа предполагает частые перелеты с пересадкой в Париже.
- Даш, тебе не кажется, что Миша к тебе неравнодушен? - Не смеши меня! Он абсолютный ботаник! Что значит «ботаник»? 1. Он уделяет слишком много времени учебе. 2. Он преподает ботанику в школе. 3. Он – вегетарианец. 4. Он ботает по фене, то есть говорит на воровском жаргоне.
- Слышал, что Володю увольняют? - Слышал. Интересно, откуда ноги растут? Спрошу у Юры. Он должен знать. Почему Юра должен знать? 1. Он ходит с директором в баню. 2. Он – гей. 3. Он - специалист по потезированию ног. 4. Он - бабник.
По поводу «откуда ноги растут» хочется добавить, что особенно интересно получается, когда встречаются два таких знатока и каждый из них в отношении «источника ног» имеет собственное мнение. Тогда и наблюдаешь картинки вроде той, что сегодня на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ. И неважно на каком языке они говорят, русском, английском или испанском.
Засыпал Шухов, вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много удач... Александр Солженицын «Один день Ивана Денисовича»
Когда мне было шестнадцать, наша семья жила в большом украинском городе в двухкомнатной квартире на последнем этаже пятиэтажного дома. Окно маленькой комнаты выходило на восток, большой - на запад. Именно над этим окном зимой всегда намерзали сосульки. Обычно я сбивал их в зачаточном состоянии, но в том году решил посмотреть, до какого размера они смогут дорасти. К концу февраля самые крупные свисали почти до нижнего края окна. Толщиной они были с хорошее мужское бедро.
В одно действительно прекрасное утро, когда на дворе пригревало почти весеннее солнце, а занятия начинались во вторую смену, я сообразил, что понятия не имею, как от этих сосулей избавиться. Дело в том, что ниже первого этажа дома, в полуподвале, тоже была квартира. Ее окно располагалось точно под нашим и выходило в приямок, глубиной примерно в метр. Попытайся я сбить сосули – они бы точно разбили все стекла. Ну а если не пытаться, рано или поздно случится то же самое.
Я спустился вниз, позвонил в дверь. Открыл мне сам хозяин – дядя Ваня. Дядя Ваня работал столяром в домоуправлении, спиртным не злоупотреблял, имел репутацию толкового и порядочного человека. Я обрисовал ситуацию. Дядя Ваня вышел из подъезда, посмотрел вверх, почесал затылок и сказал: - Обожди! Куда-то ушел, вернулся с толстенными досками. Аккуратно закрыв ими приямок, распорядился: - Иди, сбей одну, а я перекрою тротуар, чтобы никого не убило. Я помчался наверх, схватил швабру и ударил по самой большой. Снизу донесся громкий хлопок, а затем звон разбитого стекла. Я высунул голову в окно, увидел дырку в доске и помчался вниз. Дырка в доске оказалась на удивление круглой и аккуратной, как будто вырезанной. Зато приямок был полон месива из осколков льда и стекла. Хорошо, хоть комната не пострадала: изнутри окно было закрыто мощными ставнями. Я приготовился к неприятному разговору и неожиданно для себя выпалил: - Беда, дядя Ваня! - Та яка ж це бiда?! – неожиданно спокойно откликнулась пострадавшая сторона, - Мне жена давно дырку в голове сделала, что из окна дует. А как не дуть, если рама совсем растрескалась?! Я еще летом собирался ее сменить. Даже новую уже взял. Где? Да тут недалеко, на новостройке, за бутылку. Подогнать по месту – два часа делов. Но никак руки не доходили. А теперь составят акт, выпишут мне материал, откроют аккордный наряд – как-никак зима. За полдня заработаю, как за неделю, и из окна дуть не будет. А ты говоришь – беда! Ладно, я – в домоуправление. Когда вернусь, собъем остальные в присутствии комиссии.
И, попыхивая «беломориной», не спеша потопал по обледенелому асфальту с темными пятнами почти весенних проталин. .....................................................
В прошлом году мой двоюродный брат поехал по нашим родным местам. Я попросил его сделать фотографию дома. Он не забыл, прислал . Дом сильно обветшал. Я бы сказал, стал похож на трущобу. Вы тоже можете посмотреть на него, просто кликнув на «Источник». Полуподвал заняли какие-то мелкие бизнесы. Поэтому приямок не виден. Но окно на пятом этаже никуда не делось. Оно отмечено красным крестиком.
Когда я открывал фотографию, думал, что что-нибудь ёкнет или защемит. А на деле не почувствовал ничего.
Если бы эту странную историю о вампирах и хасидах, о колдунах и книгах, о деньгах и налогах я услышал от кого-нибудь другого, я бы не поверил ни одному слову. Но рассказчиком в данном случае был Зяма Цванг, а он придумывать не умеет. Я вообще долго считал, что Б-г наградил его единственным талантом - делать деньги. И в придачу дал святую веру, что наличие этого дара компенсирует отсутствие каких-либо других.
Зяму я знаю, можно сказать, всю жизнь, так как родились мы в одном дворе, правда, в разных подъездах, и я – на четыре года позже. Наша семья жила на последнем пятом этаже, где вечно текла крыша, а родители Зямы - на престижном втором. Были они позажиточнее ИТРовской публики, которая главным образом населяла наш двор, но не настолько, чтобы на них писали доносы. Когда заходила речь о Цванге-старшем, моя мама всегда делала пренебрежительный жест рукой и произносила не очень понятное слово «гешефтмахер». Когда заходила речь о Цванге-младшем, она делала тот же жест и говорила: «оторви и брось». Ей даже в голову не приходило, что всякие там двойки в дневнике и дела с шпаной всего лишь побочные эффекты главной его страсти – зарабатывания денег.
Я, в отличие от мамы, всегда относился к Зяме с уважением: он был старше, и на его примере я познакомился с идеей свободного предпринимательства. Все вокруг работали на государство: родители, родственники, соседи. Некоторые, как я заметил еще в детстве, умели получать больше, чем им платила Советская власть. Например, врачу, который выписывал больничный, мама давала три рубля, а сантехнику из ЖЭКа за починку крана давала рубль и наливала стопку водки. Но ЖЭК и поликлиника от этого не переставали быть государственными. Двенадцатилетний Зяма был единственным, кто работал сам на себя. Когда в магазине за углом вдруг начинала выстраиваться очередь, например, за мукой, Зяма собирал человек десять малышни вроде меня и ставил их в «хвост» с интервалом в несколько человек. Примерно через час к каждому подходила незнакомая тетенька, обращалась по имени, становилась рядом. Через пару минут елейным голосом велела идти домой, а сама оставалась в очереди. На следующий день Зяма каждому покупал честно заработанное мороженое. Себя, конечно, он тоже не обижал. С той далекой поры у меня осталось единственное фото, на котором запечатлены и Зяма, и я. Вы можете увидеть эту фотографию на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ. Зяма – слева, я - в центре.
Когда наступал очередной месячник по сбору макулатуры, Зяма возглавлял группу младших школьников и вел их в громадное серое здание в нескольких кварталах от нашего двора. Там располагались десятки проектных контор. Он смело заходил во все кабинеты подряд, коротко, но с воодушевлением, рассказывал, как макулатура спасает леса от сплошной вырубки. Призывал внести свой вклад в это благородное дело. Веселые дяденьки и тетеньки охотно бросали в наши мешки ненужные бумаги, а Зяма оперативно выуживал из этого потока конверты с марками. Марки в то время собирали не только дети, но и взрослые. В мире без телевизора они были пусть маленькими, но окошками в мир, где есть другие страны, непохожие люди, экзотические рыбы, цветы и животные. А еще некоторые из марок были очень дорогими, но совершенно незаметными среди дешевых – качество, незаменимое, например, при обыске. Одним словом, на марки был стабильный спрос и хорошие цены. Как Зяма их сбывал я не знаю, как не знаю остальные источники его доходов. Но они несомненно были, так как первый в микрорайоне мотороллер появился именно у Зямы, и он всегда говорил, что заработал на него сам.
На мотороллере Зяма подъезжал к стайке девушек, выбирал самую симпатичную, предлагал ей прокатиться. За такие дела наша местная шпана любого другого просто убила бы. Но не Зяму. И не спрашивайте меня как это и почему. Я никогда не умел выстраивать отношения с шпаной.
Потом Цванги поменяли квартиру. Зяма надолго исчез из виду. От кого-то я слышал, что он фарцует, от кого-то другого – что занимается фотонабором. Ручаться за достоверность этих сведений было трудно, но, по крайней мере, они не были противоречивыми: он точно делал деньги. Однажды мы пересеклись. Поговорили о том о сем. Я попросил достать джинсы. Зяма смерил меня взглядом, назвал совершенно несуразную по моим понятиям сумму. На том и расстались. А снова встретились через много лет на книжном рынке, и, как это ни странно, дело снова не обошлось без макулатуры.
Я был завсегдатаем книжного рынка с тех еще далеких времен, когда он был абсолютно нелегальным и прятался от неусыпного взора милиции то в посадке поблизости от городского парка, то в овраге на далекой окраине. Собирались там ботаники-книголюбы. Неспешно обсуждали книги, ими же менялись, даже давали друг другу почитать. Кое-кто баловался самиздатом. Одним словом, разговоров там было много, а дела мало. Закончилась эта идиллия с появлением «макулатурных» книг, которые продавались в обмен на 20 килограммов старой бумаги. Конечно, можно сколько угодно смеяться над тем, что темный народ сдавал полное собрание сочинений Фейхтвангера, чтобы купить «Гойю» того же автора, но суть дела от этого не меняется. А суть была в том, что впервые за несчетное число лет были изданы не опостылевшие Шолохов и Полевой, а Дюма и Сабатини, которых открываешь и не закрываешь, пока не дочитаешь до конца. Масла в огонь подлили миллионные тиражи. Они сделали макулатурные книги такими же популярными, как телевидение – эстрадных певцов. Ну, и цены на эти книги - соответствующими. Вслед за макулатурными книгами на базаре однажды появился Зяма.
Походил, повертел книги, к некоторым приценился. Заметил меня, увидел томик «Библиотеки Поэта», который я принес для обмена, посмотел на меня, как на ребенка с отставанием в развитии, и немного сочувственно сказал: - Поц, здесь можно делать деньги, а ты занимаешься какой-то фигней!
В следующий раз Зяма приехал на рынок на собственной белой «Волге». Неспеша залез в багажник, вытащил две упаковки по 10 штук «Королевы Марго», загрузил их в диковиннную по тем временам тележку на колесиках, добрался до поляны, уже заполненной любителями чтения, и начал, как он выразился, «дышать свежим воздухом». К полудню продал последнюю книгу и ушел с тремя моими месячными зарплатами в кармане. С тех пор он повторял эту пранаяму каждое воскресенье.
Такие люди, как Зяма, на языке того времени назывались спекулянтами. Их на базаре хватало. Но таких наглых, как он, не было. Милиция время от времени устраивала облавы на спекулянтов. Тогда весь народ дружно бежал в лес, сшибая на ходу деревья. Зяма не бежал никуда. Цепким взглядом он выделял главного загонщика, подходил к нему, брал под локоток, вел к своей машине, непрерывно шепча что-то на ухо товарищу в погонах. Затем оба усаживались в Зямину «Волгу». Вскоре товарищ в погонах покидал машину с выражением глубокого удовлетворения на лице, а Зяма уезжал домой. И не спрашивайте меня, как это и почему. Я никогда не умел выстраивать отношения с милицией.
Однажды Зяма предложил подвезти меня. Я не отказался. По пути набрался нахальства и спросил, где можно взять столько макулатуры. - Никогда бы не подумал, что ты такой лох! - удивился он, - Какая макулатура?! У каждой книги есть выходные данные. Там указана типография и ее адрес. Я еду к директору, получаю оптовую цену. Точка! И еще. Этот, как его, которого на базаре все знают? Юра! Ты с ним часто пиздишь за жизнь. Так вот, прими к сведению, этот штымп не дышит свежим воздухом, как мы с тобой. Он – на службе, а служит он в КГБ. Понял? Я понял.
В конце 80-х советскими евреями овладела массовая охота к перемене мест. Уезжали все вокруг, решили уезжать и мы. Это решение сразу и бесповоротно изменило привычную жизнь. Моими любимыми книгами стали «Искусство программирования» Дональда Кнута ( от Кнута недалеко и до Сохнута) и «Essential English for Foreign Students» Чарльза Эккерсли. На работе я не работал, а осваивал персональный компьютер. Записался на водительские курсы, о которых еще год назад даже не помышлял. По субботам решил праздновать субботу, но как праздновать не знал, а поэтому учил английский. По воскресеньям вместо книжного базара занимался тем же английским с молоденькой университетской преподавательницей Еленой Павловной. Жила Елена Павловна на пятом этаже без лифта. Поэтому мы с женой встречались с уходящими учениками, когда шли вверх, и с приходящими, когда шли вниз. Однажды уходящим оказался Зяма. Мы переглянулись, все поняли, разулыбались, похлопали друг друга по плечу. Зяма представил жену – статную эффектную блондинку. Договорились встретиться для обмена информацией в недавно образованном еврейском обществе «Алеф» и встретились.
Наши ответы на вопрос «Когда едем?» почти совпали: Зяма уезжал на четыре месяца раньше нас. Наши ответы на вопрос «Куда прилетаем?» совпали точно: «В Нью-Йорк». На вопрос «Чем собираемся заниматься?» я неуверенно промямлил, что попробую заняться программированием. Зяму, с его слов, ожидало куда более радужное будущее: полгода назад у него в Штатах умер дядя, которого он никогда не видел, и оставил ему в наследство электростанцию в городе Джерси-Сити. «Из Манхеттена, прямо на другой стороне Гудзона», как выразился Зяма. Я представил себе составы с углем, паровые котлы, турбины, коллектив, которым нужно руководить на английском языке. Сразу подумал, что я бы не потянул. Зяму, судя по всему, подобные мысли даже не посещали. Если честно, я немного позавидовал, но, к счастью, вспышки зависти у меня быстро гаснут.
Тем не менее, размышления на тему, как советский человек будет справляться с ролью хозяина американской компании, настолько захватили меня, что на следующем занятии я поинтересовался у Елены Павловны, что там у Зямы с английским. - У Зиновия Израилевича? – переспросила Елена Павловна, - Он самый способный студент, которого мне когда-либо приходилось учить. У него прекрасная память. Материал любой сложности он усваивает с первого раза и практически не забывает. У него прекрасный слух, и, как следствие, нет проблем с произношением. Его великолепное чувство языка компенсирует все еще недостаточно большой словарный запас. Я каждый раз напоминаю ему, что нужно больше читать, а он всегда жалуется, что нет времени. Но если бы читал... Елена Павловна продолжала петь Зяме дифирамбы еще несколько минут, а я снова немного позавидовал, и снова порадовался, что это чувство у меня быстро проходит.
Провожать Зяму на вокзал пришло довольно много людей. Мне показалось, что большинство из них никуда не собиралось. Им было хорошо и дома. – Не понимаю я Цванга, - говорил гладкий мужчина в пыжиковой шапке, - Если ему так нравятся электростанции, он что здесь купить не мог? - Ну, не сегодня, но через пару лет вполне, - отчасти соглашался с ним собеседник в такой же шапке, - Ты Данько из обкома комсомола помнишь? Я слышал он продает свою долю в Старобешево. Просит вполне разумные бабки...
Сам я в этот день бился над неразрешимым вопросом: где к приходу гостей купить хоть какое-то спиртное и хоть какую-нибудь закуску. – Да уж, у кого суп не густ, а у кого и жемчуг мелок! – промелькнуло у меня в голове. И вдруг я впервые искренне обрадовался, что скоро покину мою странную родину, где для нормальной жизни нужно уметь выстраивать отношения со шпаной или властью, а для хорошей - и с теми, и с другими.
Следующая встреча с Зямой случилась через долгие девять лет, в которые, наверное, вместилось больше, чем в предыдущие сорок. Теплым мартовским днем в самом лучшем расположении духа я покинул офис моего бухгалтера на Брайтон-Бич в Бруклине. Совершенно неожиданно для себя очутился в русском книжном магазине. Через несколько минут вышел из него с миниатюрным изданием «Евгения Онегина» – заветной мечтой моего прошлого. Вдруг неведомо откуда возникло знакомое лицо и заговорило знакомым голосом: - Поц, в Америке нужно делать деньги, а ты продолжаешь эту фигню! Обнялись, соприкоснулись по американскому обычаю щеками. - Зяма, - предложил я, - давай вместе пообедаем по такому случаю. Я угощаю, а ты выбираешь место. Идет? Зяма хохотнул, и через несколько минут мы уже заходили в один из русских ресторанов. В зале было пусто, как это всегда бывает на Брайтоне днем. Заняли столик в дальнем углу. - Слушай, - сказал Зяма, - давай по такому случаю выпьем! - Давай, - согласился я, - но только немного. Мне еще ехать домой в Нью-Джерси. - А мне на Лонг-Айленд. Не бзди, проскочим! Официантка поставила перед нами тонкие рюмки, каких я никогда не видел в местах общественного питания, налила ледяную «Грей Гуз» только что не через край. Сказали «лехаим», чокнулись, выпили, закусили малосольной селедкой с лучком и бородинским хлебом. – Неплохо, - подумал я, - этот ресторан нужно запомнить.
После недолгого обсуждения погоды и семейных новостей Зяма спросил: - Чем занимаешься? - Программирую потихоньку, а ты? - Так, пара-тройка бизнесов. На оплату счетов вроде хватает... - Стой, - говорю, - а электростанция? - Электростанция? - Зяма задумчиво поводил головой, - Могу рассказать, но предупреждаю, что не поверишь. Давай по второй! И мы выпили по второй.
- До адвокатской конторы, - начал свой рассказ Зяма, - я добрался недели через две после приезда. Вступил в наследство, подписал кучу бумаг. Они мне все время что-то втирали, но я почти ничего не понимал. Нет, с английским, спасибо Елене Павловне, было все в порядке, но они сыпали адвокатской тарабарщиной, а ее и местные не понимают. Из важного усек, что документы придется ждать не менее двух месяцев, что налог на недвижимость съел до хера денег, ну и что остались какие-то слезы наличными.
Прямо из конторы я поехал смотреть на собственную электростанцию. В Манхеттене сел на паром, пересек Гудзон, вылез в Джерси-Сити и пошел пешком по Грин стрит. На пересечении с Бэй мне бросилось в глаза монументальное обветшалое здание с трещинами в мощных кирпичных стенах. В трехэтажных пустых окнах кое-где были видны остатки стекол, на крыше, заросшей деревцами, торчали три жуткого вида черные трубы. Солнце уже село, стало быстро темнеть. Вдруг я увидел, как из трубы вылетел человек, сделал разворот, полетел к Манхеттену. Не прошло и минуты – вылетел другой. В домах вокруг завыли собаки. Я не трусливый, а тут, можно сказать, окаменел. Рот раскрыл, волосы дыбом! Кто-то окликнул меня: - Сэр! Сэр! - Обернулся, смотрю – черный, но одет вроде нормально и не пахнет. - Hey, man, – говорю ему, - What's up? – и собираюсь слинять побыстрее. Я от таких дел всегда держусь подальше. - Не будь дураком, – остановливает он меня, - Увидеть вампира - к деньгам. Не спеши, посмотри поближе, будет больше денег, - и протягивает бинокль. Бинокль оказался таким сильным, что следующего летуна, казалось, можно было тронуть рукой. Это была полуголая девка с ярко-красным ртом, из которого торчали клыки. За ней появился мужик в черном плаще с красными воротником и подкладкой. - Кто эти вампиры? – спрашиваю я моего нового приятеля, - Типа черти? - Нет, не черти, - говорит он, - скорее, ожившие покойники. Во время Великой депрессии это здание оказалось заброшенным. Затем его купил за символичесий один доллар какой-то сумасшедший эмигрант из России. И тогда же здесь появились вампиры. День они проводят в подвале, потому что боятся света. Вечером улетают, возвращаются к утру. Видят их редко и немногие, но знает о них вся местная публика, и уж точно те, у кого есть собаки. Из-за того, что собаки на них воют. Так или иначе, считается это место гиблым, по вечерам его обходят. А я – нет! Увидеть такое зрелище, как сегодня, мне удается нечасто, но когда удается, на следующий день обязательно еду в казино... - Обожди, - перебил я его, - они опасные или нет? - Ну да, в принципе, опасные: пьют человеческую кровь, обладают сверхъестественными способностями, почти бессмертные... А не в принципе, тусуются в Манхеттене среди богатых и знаменитых, обычные люди вроде нас с тобой их не интересуют. Только под руку им не попадай...
Стало совсем темно. Я решил, что полюбуюсь моей собственностью завтра, и готов был уйти, как вдруг что-то стукнуло мне в голову. Я спросил: - Слушай, а что было в этом здании перед Великой депрессией? И услышал в ответ: - Электростанция железнодорожной компании «Гудзон и Манхеттен».
Окончание следует. Читайте его в завтрашнем выпуске anekdot.ru
Случилось так, что вторую половину января и начало февраля 2022 года я провел в Дубае. Вернулся оттуда совершенно ошеломленным не только самим городом, но, в равной мере, Всемирной выставкой EXPO 2020, которая задержалась на год из-за эпидемии ковида и открылась в 2021-м.. Каждый день на выставке приносил все новые и новые сюрпризы, из которых чуть ли не самым эффектным был Небесный сад.
В принципе, Небесный сад — это всего лишь обзорная площадка. Её «небо» - 55 метров, что весьма скромно по сравнению, скажем, с Эйфелевой башней (300 метров) или Статуей свободы (93 метра). А сад – десяток довольно чахлых деревьев в кадках. Что же, спросите вы, делает Небесный сад особенным? Попробую объяснить. Обзорная площадка в привычном значении слова – высоко расположенная платформа, куда народ поднимается на лифте, а потом обходит ее по периметру, любуясь окружающими видами. Но в 21 веке, веке борьбы за права меньшинств, такая концепция уже не прокатывает. Ну, не может войти в лифт больной клаустрофобией. В то же время правом подняться и полюбоваться хочет воспользоваться в полной море. Ущемлять его чревато. А индивиду с боязнью высоты подавай закрытую платформу. А еще одному индивиду нужен свежий воздух – в закрытом помещении с ним может случиться приступ астмы. Наверное, устроителям выставки было бы проще всего отказаться от обзорной площадки, но в Дубае принято добиваться невозможного.
Решением стала круглая площадка диаметром 15 метров на двух уровнях (нижний - закрытый, верхний – открытый), которая, приняв на земле 48 желающих, сама взмывает в небо и при этом вращается, чтобы облегчить участь людям с ограниченной способностью двигаться. Достигнув, высшей точки, Небесный сад останавливается и совершает еще два полных оборота по минуте каждый. После этого плавно опускается вниз. Дополнительная выгода от такой организации процесса – гарантированное отсутствие толпы наверху.
Высота 55 метров тоже не является случайной. Дело в том, что территория EXPO 2020 вынесена далеко за город. От центра ее отделяют 34 километра. Добираться туда - не проблема (для этого построена новая ветка метро), но смотреть за границами выставки нечего – там голая пустыня. С высоты же 55 метров как раз видна вся EXPO 2020 и еще немножко.
Всемирная выставка обошлась Дубаю в более чем 7 миллиардов долларов. Я не сомневаюсь, что на эти деньги можно было накупить кучу самого современного оружия, как это принято в странах третьего мира. Но Его Высочество Шейх Аль Мактум, правитель эмирата Дубай и вице-президент ОАЭ, истратил эти деньги на EXPO 2020, решив, что установить и укрепить добрые отношения со всем миром для его страны и его народа важнее опасных игрушек, которые, как чеховское ружье, рано или поздно стреляют. Со своими воинственными ближневосточными соседями он, похоже, научился договариваться миром, взяв, видимо, за образец Швейцарию, которой это удается сотни лет. И вообще, находясь в Дубае, то и дело задумываешься, не лучше ли иная монархия иной демократии.
P.S. Если вам интересно посмотреть на Небесный сад и на выставку с высоты 55 метров, нажмите на «Источник».
Когда жизнь сталкивает нас с соплеменником или соплеменницей, мы всегда интуитивно надеемся, что добиться взаимопонимания с ним или с ней будет легче, чем с представителем любого другого народа. На биологическом уровне это в большинстве случаев работает. Собаке с собакой проще найти общий язык, чем собаке с кошкой. Но если кошка выросла в доме, где есть несколько собак, возможны нюансы. В человеческом обществе, где вдобавок к биологическому есть социальный и культурный уровни, нюансов оказывается невероятно много. А в Америке ХХ века, великом плавильном котле, они часто принимали (и принимают сегодня), довольно экзотические формы.
Подруга моей жены Джесс Пладсен родилась в Калифорнии от родителей-японцев, которые тоже родились в США. Внешне она классическая японка: миниатюрная, изящная, с иссиня-черными прямыми волосами и тонкими чертами лица. Но японский не знает, в доме у нее ничего японского нет, с японцами не дружит. И вообще не испытывает какой-либо интерес к далекой восточной родине предков. Замуж вышла за норвежца и выучила норвежский. Одним словом, типичная американка.
К двадцати годам незаурядный музыкальный талант и редкое упорство привели Джесс в знаменитую нью-йоркскую Джульярдскую школу, которая в России назвалась бы не школой, а консерваторией. Было это в 80-е годы прошлого века, когда японцы в США перестали считаться врагами, и японская культура победоносно двинулась с Западного побережья на Восточное. В авангарде атаки шла японская кухня. Суши-рестораны открывались в Нью-Йорке один за другим.
Один из таких ресторанов появился недалеко от места, где жила Джесс, и ей там понравилось настолько, что вскоре стала завсегдатаем. Японцев в Нью-Йорке и сейчас немного, а тогда было совсем мало. Поэтому хозяин ресторана просто не мог не обратить внимание на симпатичную юную японку, и вскоре подошел познакомиться с соплеменницей. Он заговорил по-японски и был сильно разочарован ответом на английском. Но отказаться от мысли, что Джесс все-таки своя, у него не получилось. Растрогался, рассказал, как приплыл в Америку матросом, как под влиянием мгновенного импульса сошел с судна и больше на него не вернулся. Судьба нелегала в США всегда была трудной. Хозяину достались все ее прелести. Но он не сдался. Скопил деньги, нанял адвоката, получил вид на жительство, научился готовить суши, открыл ресторан. Жизнь наладилась, но было в ней черное пятно: у хозяина не было диплома суши-повара. Американцы к дипломам довольно равнодушны – справляешься со своей работой, и ладно. Но у японцев многое не так как у других. Отсутствие диплома, похоже, действительно омрачало ему жизнь.
В один прекрасный день он подошел к столику читающей меню Джесс и с гордостью сообщил, что с сегодняшнего дня у него работает дипломированный суши-повар, которого он выписал из Токио. На американизированную Джесс это особого впечатления не произвело. Она заказала свои любимые суши из лосося и уткнулась в учебник по композиции. Принесли заказ. И тут молодые девичьи глаза обнаружили на коже лосося несколько чешуек. Джесс подозвала официантку, попросила забрать суши и предупредила, что платить за них не собирается. Официантка позвала хозяина, хозяин – повара. Повар появился с ножом в руке и выглядел, как бы это сказать, недовольным. - Я, - заявил он, - дипломированный повар и мои суши именно такие, какими должны быть настоящие суши. Чешуйки оставлены намеренно, и убирать их я не собираюсь. Джесс, уже немного заведенная, тоже не смолчала: - А я, - сказала она, - живу в Америке, ем то, что мне нравится, и как мне нравится. А что и как едят в вашей стране мне совершенно безразлично. После этих слов глаза повара расширились и буквально уперлись в девушку…
Юная особа, чье предки прибыли в Америку на Мэйфлауэр, приняла бы такой взгляд за знак внимания и восхищения. Но не Джесс. Ей вдруг вспомнились лица готовых вступить в бой самураев в фильмах, на которые ее таскал отец. После обмена такими взглядами они начинали схватку. Но перед схваткой один из самураев обязательно выкрикивал странное слово. Именно это слово Джесс совершенно неожиданно для себя выпалила в лицо повару. Тот замахнулся на нее ножом…
Что было дальше Джесс точно не знает. Она предполагает, что сумела выскочить из-за стола и убежать, но пришла она в себя только дома, совершенно не помня, как туда попала. Долго плакала от пережитого шока и от стыда, что не заплатила. С тех пор обходила ресторан десятой дорогой.
Примерно через месяц на улице ее окликнул хозяин ресторана. Вежливо поклонился, поинтересовался, как дела, и спросил, почему она не заходит. Смущенная Джесс промямлила, что, во-первых, она не заплатила, а, во-вторых, боится повара. - Не бойтесь, - успокоил ее хозяин, - повара вы больше не увидите. - Вы его уволили из-за меня? - Нет. Понимаете ли, он принадлежал к старинному самурайскому роду и не смог перенести оскорбление от женщины. Вечером он пришел домой и сделал харакири. Как и следует самураю, написал прощальные стихи. В переводе с японского они звучат примерно так:
Оскорбленному женщиной В дикой далекой стране Не пристало жить самураю. Падает он в пустоту, Как замерзшая птица падает с ветки В лютый мороз.
У Джесс брызнули слезы. Хозяин достал безукоризненно чистый носовой платок и вытер ей глаза со словами: - Не огорчайтесь! Он достойно завершил свой жизненный путь и готов к более счастливому рождению. А вас я должен предупредить, что жуткое слово, которым вы его назвали, теперь связывает ваши кармы. Поэтому никогда не произносите его даже про себя. Иначе в новом рождении он может найти вас и, сам того не желая, причинить вам зло… И не забывайте заходить в мой ресторан. Я вам всегда рад. ………………………………………
Всякий раз, когда мы встречаемся с Джесс и ее мужем, меня так и подмывает спросить, что это за слово. Я не сомневаюсь, что она мне скажет, потому что во всю эту японскую мистику совершенно не верит. И именно поэтому я не спрашиваю. На всякий случай.
Бонус: фотографии суши-поваров из Токио и Гонолулу при нажатии на «Источник»
В марте этого года умер Эдуард Лимонов, пожалуй, самый известный из рожденных на Украине русскоязычных писателей после Николая Гоголя и Михаила Булгакова. В 60-е мы оба жили в Харькове, но никогда не пересеклись. Он был старше и покинул этот город до появления общих (как выяснилось позже) знакомых. Впервые я услышал о нем как о поэте-брючнике, который эмигрировал в США. Услышал и забыл. А лет через шесть после моей эмиграции уж не помню кто дал мне его книгу «Это я - Эдичка». Не отрываясь, я прочитал ее с начала и до конца и сразу еще раз. К этому времени мы уже переехали в свой дом в штате Нью-Джерси, но воспоминания о Нью-Йоркском периоде американской жизни были еще свежи. Меня ошеломило с какой искренностью и откровенностью автор передал эмоции, которые испытывает любой новый эмигрант (если он, конечно, не бревно). Каждая строчка напоминала о тех невеселых днях, когда я снова и снова сходил с ума от вырванности из родной почвы, чужести почвы новой, разочарований после попыток применить прежний опыт к новой жизни и полного непонимания законов этой новой жизни.
Второй книгой Лимонова, которую я уже сам купил на Брайтон-Бич, была «Молодой негодяй». Она тоже произвела на меня сильное впечатление, хотя совершенно другого рода. Построением книга напоминала плутовской роман с мастерски размытой границей между вымыслом и реальностью. Действие происходило в Харькове, но не в абстрактном городе с названием Харьков, а в совершенно конкретном, верном в каждой детали. Узнаваемым было все: улицы, памятники, фонтаны, дома, рестораны и даже отдельные скамейки. Более того, все персонажи носили имена и фамилии конкретных людей, полностью соответствовали этим людям, и были описаны с беспощадным реализмом. Некоторых из этой публики я знал, о многих слышал. Всплыли в памяти даже те, кого не вспоминал много лет. В этой ушедшей, но вдруг воскресшей реальности язык персонажей, щедро сдобренный ненормативной лексикой, воспринимался совершенно органично и нисколько не коробил. Задумываться о художественных достоинствах книги мне даже не пришло в голову. Не задумываешься же об архитектуре дома, в котором вырос.
Под впечатлением от прочитанного я постучал в комнату моей мамы, которая жила с нами. С одной стороны мне искренне хотелось поделиться, с другой – немного ее потроллить. - Мама, помнишь Сашу Верника? - Конечно, помню. Черный, заикается, а что? - Да тут есть одна книга из харьковской жизни. Не поймешь, не то воспоминания, не то роман. Среди персонажей много знакомых, в том числе Саша… - А кто еще? - Ну, дочка Раисы Георгиевны и ее муж. Да много кого… - Оставь пожалуйста на журнальном столике, когда будешь уходить на работу! Я оставил.
Вечером мама ждала меня на кухне. Глаза у нее горели. - Господи, - сказала она, - ну и дрянь ты мне подсунул. После каждой страницы хочется встать и помыть руки. - Ну и сколько раз ты мыла руки? - Не нужно подшучивать над мамой! Прочитала достаточно, чтобы составить мнение. - Обожди, ты же не можешь быстро читать, у тебя катаракта. - Мне читала вслух Таня, - (Таня - мамина помощница по дому). - Ну и как, Тане понравилось? - Как могло ей понравиться, если там сплошной мат?! Она отказывалась читать, говорила, что не хочет пачкать рот. - А ты? - А я пообещала дать ей за чтение отгул. Литература есть литература. Из песни слов не выкинешь. - Кого-нибудь узнала? - Лучше бы не узнала. Эта несчастная Аня Рубинштейн. Я работала с ее дядей. Прекрасно помню, как она к нему приходила. Приятная культурная женщина. А этот гад вымазал ее грязью с головы до ног. А Нина Павловна, зав отделением, которую этот идиот опозорил на весь свет. Она училась с нашей Саррой в одной группе. Сарра всегда смеялась, что эта Нина тупая. Даже если и так, профессором стала она, а не Сарра. Слово «профессор» мама произнесла c особым значением, так как любого носителя этого звания она по умолчанию причисляла к сонму небожителей.
В итоге выяснилось, что мама знает старшее поколение даже лучше, чем я младшее. С утра до вечера она перечисляла кто кому кем приходится, и возмущалась тем, что Лимонов всех оболгал.
Мама прожила долгую и трудную жизнь. В эту жизнь вместились гражданская война, Большой террор, Вторая мировая, эвакуация в сибирское село, смерть старшего сына, борьба с космополитизмом, очереди за едой, советская медицина, потеря всех сбережений в перестройку, и, наконец, смерть мужа, с которым прожила 61 год. Тем не менее, мама всегда оставалась оптимисткой, держалась в курсе последних событий и всегда имела множество знакомых, среди которых слыла светской дамой. Ко времени нашего разговора ей было 93 года. Она была в здравом уме, твердой памяти, ничем серьёзным не болела, но жутко страдала от утраты старых друзей и привычного образа жизни. Той жизни, где есть для кого одеваться и красить губы, где выходишь на улицу и встречаешь знакомых, где сегодня тебя приглашают на кофе, а завтра ты - на обед. «Молодой негодяй» вернул ее в потерянный рай, и этим раем мама меня основательно достала. Я подумал, что хорошо бы переключить ее на кого-нибудь другого, и пригласил гостей. А чтобы они точно приехали, – на плов.
Визиты наших друзей были самым большим праздником для мамы. Она занимала свое почетное место за столом и живо участвовала в общей беседе. У нее находилось что сказать по любому поводу. Вдобавок это «что» всегда было непредсказуемым и часто - забавным. Например, как-то она рассказывала о своей бабушке, которая дожила до 105 лет. На вопрос одного из гостей отчего же бабушка умерла, мама лаконично ответила: «От угара». Разумеется, она имела в виду отравление угарным газом, но молодежь, которой никогда не приходилось топить печь, таких терминов не знала. Одни решили, что речь идет об угаре хмельном, другие – что о любовном. Смеялись. Мама смеялась вместе со всеми. Человеком она была самолюбивым, но не настолько, чтобы напрягать приятное общество.
Нью-йоркские гости появились в доме в воскресенье. Как водится, сели за стол. После того как выпили по нескольку рюмок и утолили первый голод, за столом установилось относительное спокойствие. К этому времени мама уже выбрала достойного собеседника и поспешила начать разговор, который по ее замыслу должен был превратиться в общий: - Владимир, что вы думаете о Лимонове? Володя, музыковед, у которого в голове если не Стравинский, то Прокофьев или Шостакович, совершенно искренне спросил: - Фаня Исаевна, а кто это такой? Оттого, что выстрел пришелся мимо цели, мама разволновалась: - Эх, - сказала она в сердцах, - вы, доктор наук, профессор, и не читали Лимонова?! О чем с вами разговаривать?! И замолчала на несколько минут. Я думаю, этих минут ей хватило чтобы сделать важное заключение: раз о Лимонове не знает профессор, значит Лимонов не тема для светской беседы. Во всяком случае, больше мама о нем не вспоминала. Как я уже говорил, напрягать приятное общество было не в ее правилах.
Прошло, наверное, недели две, и я снова встретился с Володей, теперь на концерте его сына. - Ты знаешь, - сказал он первым делом, - мне кажется, твоя мама на меня обиделась. Неудобно получилось. Я решил исправиться и прочитал этого «Негодяя» для следующего плова. Впечатление осталось крайне неприятное. - Из-за мата? - Да Бог с ним, с матом. Понимаешь, с одной стороны Лимонов строит из себя этакого Генри Миллера. Мол, нет у него ничего запретного и ничего он не стесняется. Но обсуждать табуированные в России темы избегает. - Что ты имеешь в виду? - Посуди сам, он описывает богему пусть провинциального, но полуторамиллионного Харькова. Персонажи – сплошные фрики. И ни одного гея и ни одной лесбиянки. Ладно, допустим, что они гении конспирации. Но поверить, что в этой гопкомпании не было ни одного стукача?! Что-то с этим товарищем сильно не так. А ведь точно, подумал я, именно Генри Миллер. Мог бы и сам догадаться.
С тех пор интерес к Лимонову у меня угас и больше не возвращался. Но, узнав о его смерти, я машинально снял с полки «Молодого негодяя» с пожелтевшими уже страницами. Трудно поверить, но книга показалась мне совершенно новой, вроде бы я ее никогда не читал. Персонажи отошли на второй план. Они сохранили знакомые имена, но превратились в бледные тени с совершенно неинтересными мыслями и поступками. Зато на первый план выплыл быт, густой и телесный как украинский борщ с мясом. Здесь было все: где жили, что ели, что пили, во что одевались, как все это доставали, сколько зарабатывали, привычки, предрассудки… Раньше я его не замечал - уклад того мира был еще слишком привычным и не привлекал внимания. С годами, когда фокус сместился, быт обозначился и приобрел законченность исторического факта. Белинский когда-то назвал «Евгения Онегина» энциклопедией русской жизни. Можете со мной поспорить, но «Молодой негодяй» тоже энциклопедия жизни, советской жизни.
У каждого свой бзик. Я, например, люблю гадать по книгам. Обычно - по тем, которые читаю в данный момент. «Негодяй» для гадания был не лучше и не хуже других. Я задумал номера страницы и строки. Открыв, прочитал: «Анна запнулась. Эд, стесняясь, проглотил рюмку водки». Я не знаю, как поступил бы ты, мой дорогой читатель. Но я поставил перед собой бутылку «Абсолюта», усилием воли превратил ее в «Столичную» за 3.12, налил, пожелал мира праху Эдуарда Лимонова и выпил до дна.
Бонус: харьковские фотографии молодого Лимонова при нажатии на «Источник».
На фотографии под этим постом легко узнаваем привычный всем нам заурядный деревянный сортир с выгребной ямой под ним. Только надпись на английском да необычного вида скала на заднем плане намекают, что есть какая-то причина написать о нем на анекдот.ру.
Глубоко в Горах Суеверий в Аризонской пустыне Соноран есть крохотный (шесть жителей) городок Тортилья-Флэт. Он был основан в 1904 году как место остановки и смены лошадей почтовых и пассажирских дилижансов. С появлением поездов, автомобилей и самолетов городок утратил свое значение и после многих лет забвения возродился в качестве сверхпопулярного туристского места. В исторических зданиях расположились почта, музей, несколько магазинов и большой всегда полный ресторан. Но чего-то в этом классическом ансамбле явно недоставало.
В 1996 году историк Вильям Ризли из Университета штата Аризона обнаружил на одном из заброшенных участков в Тортилья-Флэт старый деревянный сортир. Интуиция ученого подсказала, что объект не так тривиален, как могло бы показаться с первого взгляда. Ризли заказал датирование образцов из выгребной ямы методами рацемизации аминокислот и оптически стимулированной люминесценции. Оказалось, что сортиром пользовались аж до 1934 года, и он является в этом отношении последним в Соединенных Штатах.
Также выяснилось, что участок официально все еще принадлежит некому Джону Клайну. Его наследники немедленно заявили на сортир свои права, доказали их и выставили исторический объект на аукцион. Местные туристические компании сложились и в результате оживленных торгов приобрели его за 30 тысяч долларов. Покупку установили на парковке напротив ресторана.
Сортир стал популярным. Туристы с увлечением фотографировали друг друга в позе орла. Некоторые энтузиасты для аутентичности картинки даже опускали штаны. Идиллия закончилась в 2013 году, когда какой-то турист воспользовался историческим объектом по прямому назначению. Дверь заколотили и белой краской на черном фоне написали «Не работает». Я спросил гида, знает ли он, кто же именно так нехорошо поступил. «Говорят, - ответил гид, — что это был какой-то мудила из русской группы. Вроде допился до того, что вообще не соображал ни где он, ни что делает. По мне, так получилось хорошо – меня бесили эти фотосессии. Сейчас русские не приезжают, а жаль. У этих ребят настоящий талант довести все что угодно до абсурда, выставить результат напоказ и гордиться им». Гид развернулся и направился к вэну, жестом пригласив нас следовать за ним. Мы не заставили себя ждать. Что ни говори, 34 градуса Цельсия — это жарко, а в вэне работал кондиционер.
Больше фотографий и информации о Тортилья-Флэт при нажатии на "Источник".
