23.02.2007, Остальные новые истории
23 февраля посвящается. Как я ходил в армию – 2
Как я уже говорил, служил я в стройбате. Сами стройбатовцы, называя свою
службу, чаще используют сленговое словечко мабута.
Итак, служил я в мабуте.
Строили мы ракетную точку, занимались реконструкцией шахты для МБР.
Впрочем, реконструкция - это громко сказано. Основные работы вели
гражданские специалисты из какого-то там почтового ящика. А мы – мабута
– делали всю черновую работу: подай, принеси, убери и т.п.
Я был тогда в неплохой должности – оператором ТВУ при той шахте. (ТВУ –
это тепловентиляционная установка, которая зимой гонит теплый воздух в
шахту). Жил в деревянной хибаре, которую сам и сколотил из подручных и
спизженных материалов.
Практически каждый день ко мне с бодуна, с горящими шлангами приходили
гражданские, зная, что у меня всегда имеется запас воды.
Наблюдал я за ними с некоторой жалостью, так как воспитание имел
примерное и домашнее. Не понимал я тогда – зачем люди так много и
по-скотски пьют эту самую водку. Сам себе я еще в школе дал себе слово,
что пить никогда не буду.
Но мой напарник Евгений Бузынин из Самары был более опытным и
продвинутым в этом деле. Поэтому и глядел на гражданских, жадно пьющих
воду с пониманием и нескрываемой завистью.
Однажды, после получения солдатами жалованья Женька подошел ко мне и с
заговорщическим видом предложил скинуться на пузырь по 5 рублей. Ввиду
того, что жизнь начала доставать скукой и однообразием, я решил позабыть
о своем школьном обещании и согласился. Захотелось мне на свом личном
опыте понять, что же в водке такого хорошего, что я не знаю?
Сорвались мы с Женькой в самоход. Пошли пешком в город, до которого
около 15 км. По дороге зашли с совхозный сад, набрали за пазуху яблок.
Идем, грызем яблоки. В превосходном настроении мы дошли до взлетной
полосы (рядом летчики служили). Обходить было далеко, решили идти
наперерез.
Идем, грызем яблоки. Над нами заходят на посадку самолеты... Едва дошли до
середины поля, видим, на полном газу к нам несется уазик с аэродромной
охраной. Из него выскакивает какой-то важный чин в погонах и, брызгая
слюной, начинает на нас орать. Ор не произвел на нас необходимого
впечатления. Мы стояли, как бы виновато опустив головы, попутно
выплевывая косточки от яблок.
Смысл выступления чина сводился к тому, что "ебанная мабута, которую он
уже заебался каждую неделю отлавливать на взлетной полосе, ни хуя не
может понять, что это гулять по аэродрому нехорошо, что у него на губе
уже нет места для самих летчиков из-за нас.
Есть ли у мабуты начальство, как его фамилия и куда оно смотрит, в
конце-то концов, блят! А?".
Мы ответили на все его вопросы. После этого чин спросил: "А, в что
СОВЕТСКОЙ АРМИИ уже и честь не отдают, блят!!". Чувствовалось, что у
человека еще имеется вера в могущество советского строя и
коммунистический стержень.
Переложив яблоко из правой руки в левую, мы с Женькой вяло приставили
раскрытые пальцы к виску.
Вообщем, нас отпустили с просьбой "уебывать на хуй, пока, блят
кибиниматри не арестовали!".
В городе мы встретили сослуживцев, которые сообщили, что в роте
объявлена проверка личного состава и отсутствующих ищут.
Мы приуныли. Возвращение в часть не сулило ничего хорошего, настроение
стало весьма печальным. И тут Женька выдал историческое: "А хули!?".
Согласившись с этой железной логикой, мы купили водки и побрели в
укромное место для того, чтобы злоупотребить. По пути зашли в столовку,
купили хлеба на закуску. Оказалось, что Укромное место – это заросший
ивняк на берегу речки, куда мы и углубились.
Где-то на половине бутылки я вдруг отчетливо понял, что проверка в роте
мне абсолютно не волнует, мир предстал в прекрасном свете, хотелось
смеяться и петь.
- И мне тоже все уже по барабану,- подтвердил Женька. Он не стал есть
хлеб.
- Не хочу, - говорит, - красть градусы, - что я не совсем понял...
Обратно мы направились уже поздно ночью. Помня о том, что по аэродрому
гулять не следует, мы пошли другим путем по шоссе, надеясь, что
кто-нибудь нас подвезет до части. Но почему-то редкие авто, попадавшиеся
по пути, завидев солдатоподобную пьянь ночью на дороге, резко убыстряли
свой ход и пролетали не останавливаясь.
Наконец, поодаль от нас остановился уазик. Мы радостно добежали до
машины, открыли дверь и замерли, открыв рты. В кабине сидел такой же
пьяный наш командир роты майор Гулый. Он грозно насупил брови и
скомандовал нам грузится: "Ща я вам товарищи солдаты устрою квадрат с
Малевичем на гауптвахте!" и хохотнул. Судя по тону – это было очень
неприятно.
Делать нечего, сели в уазик, едем. Уже стали подъезжать к части. У меня
созрел план. Говорю Женьке: "Из машины выйдем – делай тоже, что и я".
Выйдя из уазика, я внезапно сорвался с места и помчался в ночь, что было
силы. Отбежав на безопасное расстояние, схоронился в траншее. Сижу, жду
Женьку. Только я успел подумать, ну где же его носит, как мимо
промчалась его фигура, также держа курс в неизвестность.
Потом уже он мне рассказал, что случилось.
Только я убежал, как командир вцепился Женьке за шиворот обеими руками и
злобно зашипел: "Уж ты-то, гад, не уйдешь!"
На что Женька добродушно отвечал: "А что, что, что, я-то ничего, ничего,
и незачем мне все это, вот так!"
Поверив такому основательному ответу, командир потерял бдительность и
ослабил хватку. Ну и Женька, значит, тоже убежал от него.
Потеряв рассудок от такой наглости (которого и так-то было в недостатке)
командир роты примчался в казарму и заорал, что есть мочи среди ночи
дурным голосом: "Рота-а-а па-адъе-о-о-ом! Выходи строиться на поиски
нарушителей дисциплины!" В ответ гробовая тишина, все крепко спали,
включая дневального, или делали вид. Вторично охренев от такой наглости,
командир опять повторил свою просьбу тем же дурным голосом.
Только после третьего призыва на одной койке началось шевеление. Это
застыл в сидячем положении Серик Иликбаев – казах с непропорционально
крупной головой на тощем вытянутом теле. Глаза его бегали из стороны в
сторону совершенно разнонаправленно, как у хамелеона. По всему видать,
ему снился плохой сон. Командир долго смотрел на это явление природы,
пока тот обратно не свалился в постель.
А наутро на построении командир роты майор Гулый с таинственным видом
высматривал кого-то среди солдат в строю. Раз пять прошел он вдоль
шеренги туда и обратно, подолгу задерживал взгляд то на одном, то на
другом, но нас так и не узнал. Сказалось изрядно выпитое вчера
количество алкоголя.
Таким вот образом нам повезло. После этого случая я повзрослел, стал
понимать сущность бытия и факты пьянства в нашей роте с моим участием
значительно участились.
23.02.2007, Остальные новые истории
23 февраля посвящается. Как я ходил в армию. Быль.
В 1987 году я попал в стройбат на 2 года после 1 курса Куйбышевского
авиационного института, хотя был приписан в ВВС. Было очень весело.
Автомат я потрогал только один раз - на присяге, да и тот предоставили
на время из соседней части ракетчики.
В роте у нас служили разномастные представители всего бывшего СССР:
дагестанцы (5 видов), азербайджанцы, армяне, грузины, узбеки, таджики,
корейцы, уйгуры, ну и мы - россияне.
Мы называли чурками их, а они (как это ни удивительно) нас...
Конечно же, присутствовали все прелести стройбатской жизни: дедовщина,
землячество, мордобой, воровство, самоволки, гомосексуализм и т.д.
Но речь не об этом.
Среди всего этого бардака находились те, которые оставались людьми, не
впадали в уныние и тоску. Часто находилось место простому человеческому
общению и юмору.
Был у нас в каких-то там начальниках прапорщик П. Он недавно закончил
школу прапорщиков, был чуть постарше нас. Характер он имел невнятный.
Ходили достоверные слухи, что в школу прапорщиков он пошел по
собственному желанию со срочной службы, дабы таким образом убежать от
притеснений сослуживцев. Теперь этот субъект, заполучив погоны, пытался
доказать нам, что он больше не чмо, что он теперь крутой и т.д.
Естественно, его, мягко выражаясь, никто не уважал, что вызывало его
крайнее раздражение.
Как-то раз прапорщик П. делал обход казармы после отбоя. Никто из дедов
и дембелей не спал: играли в карты, пили чифир, ели жареную картошку с
тушенкой, да и просто разговаривали...
Прапор не рискнул наводить порядок, так как его бы просто послали на
х&й, а поэтому сделал приветливое лицо и решил присоединиться к
упомянутым развлечениям старослужащих. Так продолжалось некоторое время,
пока всем не надоело его занудное присутствие.
В следующий раз, когда он присел на кровать и начал запускать свою ложку
в жареную картошку, боец - некто Насрулло Абдуллоев, лежащий на втором
ярусе кровати, начал методично и беззвучно опплевывать фуражку прапора
жирными смачными соплями.
Прапор ничего не заметив, перешел к другой компании, играющей в карты.
Здесь опплевывание повторилось уже другим бойцом - Магометрасулем
Гитиномагомедовым.
Пока прапорщик обходил всех, каждый боец с верхнего яруса (кто
добровольно, кто по приказу деда) счел за необходимость оросить своей
слюной фуражку прапора П.
Неладное прапорщик почувствовал только выйдя на улицу, ощутив некоторую
сырость на голове. Машинально схватившись за фуражку, он вляпался рукой
в омерзительное зеленое месиво...
Он долго стоял в ступоре, потом, изрыгая трехэтажный мат и угрозы
вступить в половую связь с виновными, ворвался в казарму как смерч, весь
такой страшный в гневе.
Солдаты, еле сдерживая смех, пытались сохранять спокойствие. Поняв, что
виновных найти не удастся, закусив от обиды губу, прапор вышел нетвердой
походкой.
Больше он к нашим компаниям не клеился.