Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Ко мне в шестой класс на уроки повадился первоклассник. Георгий его зовут. Маленький такой, пух цыплячий ещё не растерял, а уже — Георгий. И имя это ему идёт необыкновенно. Хотя мне всегда казалось, что «Георгий» — это обязательно жгучий брюнет со сросшимися на переносице бровями, который непременно, вне зависимости от национальности, умеет танцевать лезгинку.
Мой же новый знакомый — белобрыс той особой русской белобрысостью, когда бровей нет настолько, что-то место, где они должны расти, аж краснеет от смущения по причине их полного отсутствия. На голове волос настолько много, что они даже не умещаются, а сбегают двумя русыми тонкими струйками-ручейками по шее куда-то ему за шиворот. Лучше бы Георгия назвали Львом, наверное.
А ходит ко мне на уроки Георгий потому, что его старшая сестра Вика учится в шестом. Когда у брата уроки заканчиваются, у неё они всё ещё идут. Одного же его отпускать домой нельзя: две дороги переходить надо. Кроме того, ключи Георгию доверить невозможно, ибо сами понимаете... почему.
«Сдать» его в группу продлённого дня тоже не представляется возможным, так как Георгий свободолюбив, горяч и сугубо независим. То есть обладает теми самыми качествами, которые мешают ему влиться «в дружный детский коллектив» в «свободное от основной деятельности время», которое протекает для него в 1 «Г» ежедневно, кроме выходных, с 8−30 до 12−35 в стенах нашей школы.
Вот и попросила меня однажды Вика, чтобы позволил сидеть Георгию иногда (всего 3 раза в неделю) на последнем уроке вместе с нею за последней партой.
Когда он впервые вошёл в наш кабинет русского языка и литературы, то сразу же направился к моему учительскому столу, чтобы засвидетельствовать своё почтение и уточнить, действительно ли я позволил его старшей сестре, чтобы он мог присутствовать на наших учёных занятиях.
Перечитайте, пожалуйста, ещё раз предыдущий чопорным языком написанный абзац моего повествования!
Прочли?.. Ну так вот, это почти дословно процитированное высказывание Георгия, когда он ко мне приблизился. Я слегка обалдел от этакой языковой изысканности и некоторой приятной речевой старомодности, не удержался и пожал ему в ответ руку. Георгий воспринял это как должное, чуть кивнул мне — тоже весьма степенно — и отправился за последний стол, где Вика уже приготовила места для себя и брата.
Признаться, я и не думал, что его присутствие на наших уроках причинит мне много хлопот. Предполагал, что старшая сестра обеспечит его цветными карандашами и альбомом для рисования, где в течение 45 минут он будет изображать в деталях дым или трубу, из которой этот дым происходит.
Но каково же было моё удивление, когда со звонком на урок он встал из-за парты, как и все окружавшие его шестиклассники, на моё приветствие опять склонил голову, а затем почти лихо, по-кадетски даже, я бы сказал, вздёрнул подбородок.
Усевшись за парту, он порылся мгновение в недрах своего довольно увесистого рюкзака с гигантской буквой «Г» на передней плоскости и извлёк оттуда солидных размеров том. Извлёк и стал читать. К моему изумлению, «не изображал чтение», а читал, читал весь урок, внимательно, темпераментно и страстно.
По теням, блуждавшим по его лику, можно было даже предположить, что сейчас свершается на страницах книги. Когда коллизии происходящего в недрах кем-то придуманного мира его настолько увлекали, что он абсолютно абстрагировался от реальности, то даже хохотал коротко или скорбно вздыхал, но сам того не замечал, а потому не конфузился и не извинялся.
После окончания урока он со мною простился, абсолютно отчётливо проаудировав мои довольно мудрёные имя и отчество «Всеволод Иммануилович» и отбыл вместе с близкой своей родственницей к постоянному месту жительства.
Когда его посещение стало уже третьим, я всё же не удержался и спросил:
— Георгий, мне было бы любопытно узнать, что Вы читаете столь увлечённо в то время, как Ваша сестрица осваивает корни с чередованиями?
Вопрос его совсем не обескуражил. Он тут же извлёк из рюкзака книгу и протянул её мне со словами:
— Извольте взглянуть. Сейчас я читаю серию книг Альфреда Шкляревского о приключениях Томека Вильмовского, который путешествует по различным странам и континентам. Это третья книга — «Томек на тропе войны». Две предыдущие показались мне достаточно занятными.
Мне хотелось продолжить беседу, но тут вмешалась Вика:
— Извините, — сказала она, обращаясь ко мне, и тут же перевела глаза на Георгия, — мама звонила. Она ждёт нас к обеду.
Георгий раскланялся со мною и ушёл, к моему невероятному сожалению…
С тех пор при каждом удобном случае я старался завязать с ним хоть какие-то неформальные отношения и о чём-нибудь поговорить. Георгий был вежлив, неизменно корректен, но дистанцию сохранял, не торопясь идти со мною на сближение.
А ещё через несколько дней, выйдя из школы и направляясь к автобусу, я вдруг ещё издалека увидел, что рядом с остановкой, в сквере, стоят Георгий и Вика, а против них трое мальчишек, кажется, из седьмого класса. Причём по расстановке участников этой сцены было понятно, что Георгий загораживает собою сестру. Зрелище было трогательным. Она почти на голову выше брата, а он прикрывает её собою. Противники — ещё крупнее. Все настолько увлечены тем, что сейчас происходит, что абсолютно не замечают ни того, что вокруг них, ни того, кто сейчас наблюдает за ними.
И слышу взволнованный, почти драматический голос Георгия. Но криком это не было. Говорил юный мужчина, и в его совсем ещё детском голосе звучал металл:
— Вы, конечно, можете начать драку и, скорее всего, думаете, что одержите верх надо мною. Но это не факт, как мне кажется. Знаю, наверное, только одно: к ней прикоснуться я вам не позволю. И не только потому, что Вика — моя сестра. Она, прежде всего, девочка, а мужчина, даже если он пока ещё всего лишь мальчик, не смеет издеваться над женщиной, даже если она пока ещё девочка.
…Надо было вмешаться. Мне или Вике. Но мы все (враги Георгия — тоже!) стояли в каком-то оцепенении и не знали, что делать. Первым стряхнул с себя гипнотическое очарование слов Георгия тот из «бойцов», что стоял к нему всех ближе. Он круто развернулся и пошёл прочь. За ним последовали и двое других. Георгий же привстал почти на цыпочки, взял Вику под локоть и повёл её к переходу через дорогу.
Назавтра Георгий на урок ко мне не пришёл. Я спросил Вику о причине его отсутствия. Она, почему-то виновато, опустив глаза, ответила:
— Он заболел. Лежит дома с температурой. Вчера очень… переволновался…
В качестве преамбулы история от 4.04 сего года: К американскому писателю Марку Твену, который одно время работал редактором газеты, ворвался вооружённый бандит. - Руки вверх! - заорал грабитель. - Кошелёк или жизнь! - Ну, слава богу! - выдохнул Твен. - А я думал, что опять кто-то стихи принёс.
Фабула Андрей Фефелов, зам. главреда газеты "Завтра" и по совместительству пятый уже десяток лет сын Александра Проханова, главреда той же газеты. Далее с его слов. – "Принимаю" очередного графомана и пытаюсь ему объяснить, почему его вирши не подходят газете. Строго говоря, они, вирши эти, никуда не подойдут. В общем, разозлённый пиит врывается в кабинет главного редактора и с порога чуть ли не с яростью, гневно заявляет: "Фефелов – сын дьявола". А теперь представьте выражение лица моего батюшки. Так его никто ещё называл.
В Питере +28. В моём возрасте и с моей комплекцией чревато последствиями. Ну да не обо мне речь. Зашёл в булочную. Народа ноль. Одна продавщица колдует у электропечки, другая хлопает ресницами от скуки. Вместо приветствия кивнул (как-никак постоянный клиент) и решил пошутить. — Тепло ль тебе, девица, тепло ль тебе красная? Девчонка мельком глянула в пустой зал. — Да пиздец уже как заебались, дедушка... И покраснела.
Комент с истории от 23 августа https://www.anekdot.ru/id/1344200/
У приятеля был сосед (давно лет 30 назад), сварщик высочайшего класса. Периодически уходил в запой, причём, пил только одеколон, дорогой, чаще импортный. А пустые фунфирики расставлял на полках. Сам видел, коллекцию оценил. Как-то заглянула на огонёк бригада медиков вынимать Валеру из очередного штопора. Доктор окинул взглядом выставку хрусталя. — А это что? — А это он пьёт... Доктор охренел... — Сколько же он зарабатывает?!...
Народ повадился тут копипастить новостные ленты, — в целом я не возражаю, хотелось бы лишь какой-то изюминки в этих новостях. Надысь посмотрел презентацию второго тома книги военного историка, моего земляка, и от одной цитаты не смог удержаться. Да,... речь о Первой мировой [войне].
— Современная румынская пресса полностью одобряет и поддерживает позицию в войне. Та же самая логика — священный эгоизм... Румыния, ведя переговоры с центральными державами, договорилась о вступлении в войну на их стороне... Перед вступлением в войну она продала свои запасы хлеба и нефти Германии и Австро-Венгрии. После чего объявила им войну и потребовала от союзников хлеба и нефти".
100 с лишним лет прошло — ничего не поменялось. 😄👍🏻
Знакомая сидит с внучкой. Ну, как сидит... Шуршит, шелестит, шоркается, книжки читает. Не сидит точно, с Лерой не посидишь, — та ещё ракета двуногая. — Лерочка, мне надо отдохнуть минуточки три, — говорит бабушка. — Алиса, — говорит внучка, — поставь таймер на три минуты. И села на стул рядом с бабушкой. 😊
Вспомнилось... Весна 1997 г. Солнечным днём еду на троллейбусе по Невскому. Вдруг картина — почти напротив Гостинки встретились левыми фарами две тачки. Одна ГАИ, вторая ментовская. С обеих сторон группы поддержки человек по 20. Все в фуражках. Кричат, лапками друг на друга машут. Грозят нехорошим и трудно извлекаемым. В троллейбусе раздались бурные аплодисменты, переходящие в овации.
Училась у нас одна девушка, Юлия Л. Миниатюрная блондинка с точёной фигуркой и ангельским голосочком. Как актриса была никакая — что по жизни, то и по сцене. Но в амплуа субретки больше и не надо, это же оперетта. Так вот... Режиссёр однажды рассказал, как её принимали на курс. — ...Юля, скажите, пожалуйста, кто написал оперу "Евгений Онегин"? — Чайковский, — отвечает Юля. — А кто написал либретто к опере? (родной брат П.И., Модест — прим. моё) — Они. В приёмной комиссии лёгкий ступор... — А... простите... кто это?... они?... — Как кто!... Евреи. Они же всегда либретто пишут.
Навеяно, как говорится в народе, темой от 22.05.2010 https://www.anekdot.ru/id/451620/ Синопсис: жадная проводница вознамерилась подзаработать на безбилетных по ТТХ условиям пассажирах, и что из этого ей вышло боком. Мой случай был другим, но нервов мне это стоило…
Давным-давно, при СССР... Первый курс ВУЗа, зелёный как 3р. вчерашний школьник решил смотаться на малую Родину, — маму повидать, винишка попить с теми, кто ещё не успел принять присягу. Но это было начало ноября, т.е. праздники и вся суета, с ними связанная. А так же проблема с билетами. И ехать-то недалеко, каких-то сраных восемь часов, но билетов не было принципиально. А желающих отъехать — полный вокзал.
Не знаю, на каком уровне власти решали задачу, но дополнительно дали два состава в нужном направлении (Н-ск — Н-цк). Не два поезда, а два состава электричек. Восемь часов на деревянной сидухе — сомнительное удовольствие, но деваться некуда, бо охота пуще неволи. Дело за малым — влезть в эту электричку. Билеты?... Какие билеты! Вы шутите?... В общем, пробрался кое-как, сидеть, конечно, негде, а дело уже вечером, в сон тянет. Вышел в тамбур, присел на корточки у стеночки, подрёмываю...
Вдруг хлопок по плечу. — Ваш билет. Твою мать... И повели меня контролёры с собой. Чрез пару-тройку минут остановка на каком-то Богом забытом полустанке. И меня, такого молодого, красивого, в белой кроличьей шапке — из поезда нахуй.
Огляделся — пиздец... Ни домов, ни огней, ничего... Но если хочешь жить!… Рванул вдоль состава в противоположную от хода контролёров сторону и успел!... Успел влететь в открытую дверь... Вот что страх животворящий с людьми делает!
Зашёл в вагон, отдышался, успокоился. А там уже и места сидячие освобождаться начали. Пристроился, закемарил... — Ваш билет... Да ёбаный же ты...
Тут народ начал вступаться. — У нас уже проверяли!... У него уже проверяли!... — Ага, проверяли... Мы такую толпу зайцев наловили после этих проверяющих… Молодой человек, пройдёмте...
И потащили меня в следующий вагон. Один контролёр пёр вперёд, а второй проверял билеты сразу в тамбуре. Сходились они примерно в середине. Я, естественно, проходил в вагон, — деваться было некуда. Но и высаживаться ночью незнамо где практически зимой мне тоже не хотелось. И вот то ли во втором, то ли в третьем вагоне увидел знакомых ребят и тут же пришла идея. Скинул куртку, шапку, кто-то дал в руки гитару, — сидим, песни мурлычим, никого не трогаем. Контролёры окучили вагон. А где пацан?... Где белая шапка? Ага, щаз, шапку вам.
В общем, побегали, пошумели, да так ни с чем и отвалили. Не считая зайцев. Что с ними было — не знаю, если без денег, то высадили, конечно, даже не сомневаюсь. Но это уже чужая история.
"Это вы ещё не слышали историю про процессор Celeron и Pentium!" https://www.anekdot.ru/id/1359367/
В конце 70-х в продаже появились микро-калькуляторы по доступной цене. Почти доступной. Простой с шестью арифметическими действиями стоил 14р., сложный — с тригонометрией и логарифмами — больше 30р., точно уже запамятовал. Поскольку подрабатывал радиотехникой, то в руки попадали и калькуляторы. Правда, ремонтировать в них было нечего, — почистить контакты да грязь удалить. Так вот что любопытное я обнаружил — у обоих типов калькуляторов потроха были идентичны, различались они только в исполнении, в корпусе.
История от 4.12.2016 У моей знакомой мама работала то ли в КБ, то ли в НИИ, не помню. У неё был начальник, у того тоже был начальник, и так далее. Фамилии их были такие (перечисляю по мере возрастания должностей): Кац, Крац, Кранц и Розенкранц.
Перечитав её в лучших за тот же день, поделился с друзьями. Однокурсница прислала свою версию: — А у нас в театре сейчас работают Окель, Попель и Шокель. Чудесные девушки, актрисы. Закон парных случаев никто отменить не в силах.
Намедни приехала ко мне погостить приемная дочь моего старого знакомого по среднеазиатским командировкам – Гульчирой. Когда-то шестнадцатилетней я впервые привез ее в Москву, а нынче узнал с трудом, хотя не сомневался, что Гульчирой заладит старую песню: - Дядя Узбек, почему вы не женитесь на мне? - Я много раз объяснял тебе: я женат. - Ну и что? Я могла бы быть вашей младшей женой. - Здесь так не принято, а вот замуж тебя точно надо выдать. - Не-ет, дядя Узбек, я люблю только вас.
Ну, что здесь сделаешь! Что с замужеством, что с "дядей" (Гульчирой младше меня всего на несколько лет)! По паспорту она – узбечка, но в реальности – типичная согдийка: белотелая и черноволосая, с лицом, исполненным детской непосредственностью и одновременно – таинственным, истинно женским очарованием.
- Мы сегодня приготовим с тобой думбиль-шурпу, - говорю я, чтобы перевести тему разговора в другое русло, и самому отвлечься. - Правда? – Гульчирой хлопает в ладоши и начинает скакать вокруг меня, как заяц вокруг новогодней ёлки.- Так, как вы готовили ее у нас? С баней? И походом на Четверговый базар?
Четверговый базар, друзья мои, это вам не какой-нибудь банальный рынок в Ташкенте, Душанбе или даже Фергане. Это – базар с караван-сараями, лавочниками, мирабами-водоносами, гончарами и «ручниками», сбывающими у ворот нишалду, сушеный урюк, пастилу, навот, парварду и прочую сладкую снедь!
Это сидящие в тенечке кумарвозы и игроки, вокруг которых витает запах марихуаны. Это снующие в толпе карманники, которых легко перепутать с блаженными и юродивыми. Это чинные раисы, носящие собственный живот, как орден птицы Симург. Это обобранные раисами дехкане, что-то все же вырастившие для продажи. Это ремесленники и мастеровые, ростовщики и менялы, скупщики краденного и продавцы ворованного, бродячие музыканты и безвестные поэты, слагающие макомы!..
Только здесь на севатах, как отражение солнца, золотятся масляные лепешки-патыры и мелкие кульчи, простоватый оби-нон и изысканная лепешка-ширман, причудливая загора и пахучая джиза с катламой!..
Только здесь румянится в капельках черного тмина самса и источают луковый дух манты, преет на углях нут, на который брошены горсти шакарапа и чаяна, и парится кукуруза!(* см. сноску).
Только здесь с широких листьев можно отведать истекающий соком инжир. Полюбоваться холмиками чернослива и синеватой алычи. Обойти редуты медовых груш и гулистанских дынь. Вдохнуть вязкий аромат хурмы и потрескавшегося граната. Потрогать огненно-розовые ягодицы персиков. И, наконец, щипнуть ягодку винограда – белого, черного, с косточками и без, круглого, длинного, мелкого, крупного, сладкого, кислого – любого!..
- Баня обязательно будет, иначе какая пользы от думбиль-шурпы? - говорю я, глядя в наивные глаза Гульчирой. - Вот только здесь нет Четвергового базара, но все, что нужно для шурпы, я уже нашел.
Не знаю, кто дернул меня за язык сказать о думбиль-шурпе - этой типичной узбекской "животворной" и очень двусмысленной похлебке. Но отступать некуда, тем более, что Гульчирой хорошо осведомлена о подноготной блюда и "процедурных этапах", так сказать, его приготовления. Ибо только несведущему может показаться, что "думбиль-шурпа" переводится как «суп с добавлением кукурузы». На самом деле всё здесь замешано на заковыристой игре однокоренных слов - "думбиль" (кукуруза) и "думба" (курдюк), подразумевающей определенный подтекст в таинстве взаимопроникновения продуктов и их предназначения. Ну вот, пожалуйста: - Дядя Узбек, - быстро ориентируется Гульчирой, - а я знаю, какую часть овцы вы купили для думбиль-шурпы. Это место в утробе (показывает на свой животик), где у нее вырастает ягненок. Верно. Мог бы вырасти. Это часть бараньих надпочечных позвонков с двумя-тремя нижними ребрами, сообщающая, по теории знатоков думбиль-шурпы, жизнетворящую силу будущему блюду. Особенно, если положить на мясо мелко нарезанное "жизненное средоточие" - думбу.
- Овощи, которые родились в земле, - продолжает комментировать Гульчирой, - мы обязательно кладем на мясо целиком. Правда, дядя Узбек? И это верно, если подразумевать под овощами, «родившимися в земле», корнеплоды: белую репу, морковь, белый лук, чеснок и картофель. Людям не дано знать таинства зарождения и развития жизни в корнеплодах. Стало быть, и резать их нежелательно.
Овощи же, которые "родились над землей" (болгарский перец, помидоры) напротив, подвергают тому или иному измельчению, дабы всё, с чем они над землей соприкасались – частичками ветра и солнца, каплями воды или даже жужжанием пчел – полнее уходило в шурпу.
Исключение делается разве что для початков кукурузы, которые можно сломать на четыре части, и жгучих перечных стручков. Последние, в отличие от других овощей, "родившихся над землей", способны еще менять свое внутреннее состояние, будучи сорванными с кустов.
А венчают палитру думбиль-шурпы листики белого (зеленого) базилика – единственного, должно быть, из кулинарных трав растения, носящего женское имя. Ибо узбекское название базилика – "райхан".
Вот и всё. Щепотка соли, щепотка красного перца и щепотка растертой в ладонях зиры, плюс три литра холодной ключевой воды, и казан можно ставить на медленный огонь, больше ни о чем в течение двух часов не заботясь...
- Дядя Узбек, а камни в бане уже разогрелись, - откуда-то издалека, как приговор, звучит голос Гульчирой. - Вы будете меня пАрить? - Буду, - отзываюсь я, поскольку баня перед думбиль-шурпой – вещь обязательная, если есть желание полностью постигнуть суть этого блюда. К тому же камни в парилке действительно раскалились до нужной температуры.
Гульчирой никогда меня не стеснялась и даже не пыталась хоть как-то скрывать свое тело. "Я вас люблю, дядя Узбек, разве можно стесняться любимого?" Мне же, тем не менее, приходится входить в парилку обмотанным полотенцем, ибо я не разделяю доводов Гульчирой. Но я сам когда-то, подобно Пигмалиону, лепил в ней это. Заставил отказаться от национальных шаровар в пользу европейского платья. Доказал неэффективность растительной усьмы, соком которой она красила брови. Уговорил расплести четыре десятка мелких косичек и носить волосы в подбор, чтобы перед сном, убрав шпильки, она могла распластать их по подушке, как корни карагача... Иначе говоря, разбавил восточную сдержанность светскими резонами, получив очень неожиданный "коктейль". - Можно я перевернусь на спину, дядя Узбек? – жалобно просит она, хотя я не закончил еще охаживать веником спину.
Ну, а это испытание точно уже не для меня. Я выхожу из парилки, оставив веник на ягодицах Гульчирой.
Я знаю, что будет потом. Остывшие и посвежевшие, мы сядем этим тихим летним вечером на веранде, куда я принесу глиняные пиалы с дымящейся думбиль-шурпой и (на отдельном блюде) выловленные из шурпы мясо, овощи и кукурузу.
После ужина я уложу ее спать, прекрасно понимая, чего хочет она и чего хочу я. Но ограничусь, как всегда, лишь тем, что нежно поцелую Гульчирой за ушко, чуть пониже серьги с крохотным александритом. И у меня не будет сомнений, что последующий крепкий сон унесет Гульчирой в придуманные ею миры.
Хорошего ей сна, а вам – приятного аппетита.
*** Ингредиенты (на 3-4 порции думбиль-шурпы):
1. Около килограмма баранины или телятины (реберная и позвоночная части обязательны) 2. Пять-шесть средних белых луковиц 3. Три небольшие белые репки 4. Головка чеснока 5. Два средних сладких перца 6. Три средних помидора 7. Пять-шесть мелких картофелин 8. Стручок жгучего перца 9. Одна-две средние моркови 10. 50 граммов курдючного или свиного сала, порезанного на мелкие пластины 11. Пучок зеленого базилика 12. Соль и красный перец по вкусу (щепотка зиры не обязательна) 13. Два-три молочных початка кукурузы
Блюдо с одновременно заложенными в него продуктами готовится на очень медленном огне не менее двух часов, но не более четырех часов. Рекомендуемый напиток – зеленый чай без примесей (лучше №95 Самаркандской чаеразвесочной фабрики).
______________________________________________
*нишалда – воздушное лакомство молочно-белого цвета (нет европейских аналогов) парварда – домашняя карамель навот – прозрачный кристаллический сахар кумарвоз – травокур севат – широкая круглая корзина для хлеба (ее носят на голове) патыр – лепешка, замешанная на сметане кульча – небольшой патыр ширман – лепешка из гороховой (нутовой) муки. Встречается только в Ферганской долине оби-нон – обычная пресная лепешка загора – лепешка из кукурузной муки джиза – лепешка с добавлением бараньих шкварок катлама – слоеная лепешка с запеченным луком. чаян (скорпион) - мелкий, чрезвычайно жгучий красный перец, способный оставить на языке волдыри. шакарап – салат из помидоров, лука и перца маком – жанр старинных узбекских песен.
Пока мы тут заняты своими делами, ув. друзья, в США граждане массово ржут над одной своей выдающейся соотечественницей. Несколько лет назад дама по имени Рейчел Долезал, возглавлявшая одну из активистских негритянских группировок за права и казённые деньги, неожиданно попала. Какие-то сволочи выложили в сеть её юношеские фото, и оказалось, что она от природы голубоглазая блондинка, а всё её негритянство — это автозагар и бигуди. Рейчел разжаловали из негритянок, выгнали из активисток, уволили из Университета Восточного Вашингтона, где она преподавала «Африканские науки», и забыли. Она тихо спряталась от публики, официально переименовалась в Нкечи Диалло (я сбегал уточнить, Нкечи — это нигерийское имя) и устроилась в какой-то аризонской глуши школьной училкой. ...И тут кто-то обнаружил, что училка с 2021 года ведёт Онлифанз и запостила уже более 600 своих порнофото и видео. Сейчас Нкечи опять выгнали, опять уволили, публика ржёт.
А зря ржёт, между прочим. Потому что это точно ещё не конец. Через несколько лет Рейчел обнаружится ещё раз — в качестве тибетской инструкторши по йоге Шри Тхонг Япутры, или в облике беглой русской диссидентки Миши Строганович, или в виде арабского транс-активиста шейха Ярбути. Ибо нет покоя активистам. А эпоха, в которую мы вступили, благоприятствует тому, чтобы люди с шилом в организме и нюхом на актуалочку могли бесконечно трансформироваться и менять в зависимости от трендов себе хоть пол, хоть расу, хоть имя, хоть биографию. ...Ибо концепция «весь мир вебкам, и люди в нём модели» предполагает, что на самом деле никакого дела нет. А есть только Онлифанз — и меняющиеся способы привлекать аудиторию.
Виктор Мараховский.
Комментарий от моего подписчика: Схожую историю рассказал Такер на днях. В Калифорнии лидер BLM требует $5М компенсации за рабство каждому чернокожему калифорнийцу (при этом штат никогда не был рабовладельческим), а пока суд да дело в сутяжных структурах, поехал отдыхать по блядям в Колумбию. 😄
Хотел в анекдоты, но не получится. в 1989 г. услышал анекдот, который настолько меня тогда поразил, что я два часа ходил как привязанный за рассказчиком, чтобы запомнить интонации, с которыми он его рассказывал. Спустя много лет уже я узнал, что это был любимый анекдот И. Бунина. Нашёл оригинал... Что сказать, бунинский вариант понравился меньше. В общем, постараюсь изложить, как я его услышал.
В купе поезда попутчики: средних лет пара, — стройный эстонец, — голубоглазый блондин с попутчицей. Дама ну во всех отношениях. Кроме лица. Страшней Второй Мировой (или страшней пистолета, не важно). Третий — доктор, пластический хирург, как сейчас принято говорить. Прежде — "врач-косметолог". В общем, сидят, друг друга не трогают. А доктор прикидывает, что можно сделать, чтобы на даму с прекрасной фигурой и шикарными тёмно-каштановыми кудрями можно было смотреть без содрогания. Немного увлёкся, разволновался, вышел в тамбур. Курит. Спустя малое кол-во времени в нему присоединился сосед по купе. И тут нашего доктора прорвало: — Я смотрю на вашу даму... простите великодушно... Понимаете, в ней всё прекрасно! Фигура, волосы, манеры, божественный голос... Но личиком... того... малость... природа... Ну вы понимаете... Так вот... Я прикинул, что можно сделать, чтобы... ну вы понимаете меня, как мужчина, разумеется, ну так нельзя, ей-богу... с таким лицом выходить на улицу... Я тут прикинул что к чему... Вы знаете, есть возможность... я даже планчик тут набросал... Вы приезжайте ко мне в Питер! Вам это будет стоить совсем недорого, рублей 450-500 (по ценам 1989 года). Эстонец выслушал, помолчал... — Нет-т... эт-то торок... эт-то мы не потянем... Я фесу её на станцию Тно, там отин мушик опешшал са три рупля софсем её упить нахуй.
Прошёлся по лабазам… Картина удручающая. Продавцы и управляющие визжат как резаные "наденьте маску". Меж тем все едальни на улице, а их у нас немало, открыты, в них сидят люди и люди эти, прикиньте, едят. Без масок. И никакого визга. Выходит, если человек в состоянии оплачивать своё питание в ресторане — ему без маски можно. А если он готовит еду дома — сдохни, тварь, и не выёживайся. И не важно как ты будешь подыхать — в маске или потому, что тебе просто не продали еду. Некоторые называют это фашизмом. Я не уверен, что это так, но некоторые признаки видны.
…Во втором магазине картина повторилась один в один: — Без маски никто вас обслуживать не будет. — Как скажете. Тогда я заберу еду бесплатно. Эх, какое было шапито... Даже корзину из рук вырывали. Ага, щаз, у голодного мужика еду отнять... идиоты… — Ладно, не буду. Но и маску не надену. Вызывайте полицию. Нюансы опущу, там много чего ещё было.
Приехали космонавты из Росгвардии. — Мужик, опять ты!... Ну надень, ну пожалуйста, их же штрафуют. — У меня нет маски. — Мы ж тебе давали!… — Выбросил. — На протокол напрашиваешься? — Вы же знаете, какой потом будет геморрой. — Витя, принеси из машины, у меня там одна осталась…
Еду оплатил, принёс домой. Размышляю. Что делать-то будем, люди? Это не временная мера, это навсегда. Разве что вместо масок будут, например, нашивки в виде красных звёзд. Пока нашивки. Потом дело дойдёт и до клейма. Я так думаю.
Я и Сбер. "Плач Ярославны" Для дела потребовались реквизиты счёта. Обычное дело. В любом банкомате на любом чеке они есть. Но что-то пошло не так. Чеков нет. Что?.. А ничего. Топай в отделение, паспорт не забудь, урод. Взял пачпорт, топаю в отделение... Упс... закрыто на ремонт. "Это будет лучшее отделение в Центральном районе". А сегодня топайте в Галерею. В Галере был, дорогу знаю. Пришёл. Ищу вход... А де вход?.. Ручки дверей пропали, войти нельзя. Прошёл до конца, вернулся. Входа нет. Никаких указателей тоже. Потом присмотрелся в матовые стеклянные "стены" — вот оно счастье, совсем близко. Теперь вход через торговый центр. Вошёл, взял номерок в электронной очереди... Громкая связь такого качества, если бы не монитор, то свою очередь я бы просрал однозначно. Хотя... Полчаса... ладно, терпимо. О, мне пора!. — ...Это было техническая ошибка, вас пригласят. Ладно, жду... Через пять минут приносят новый номер... Ещё пятнадцать минут. Быренько всё заполнили, вывод на печать, шрифт... Блять, вы охуели на картриджах экономить! — Крупней никак. Вышел... Жопа в мыле... Хотел разозлиться, потом вспомнил, что я чудовище и крутой монстр, поржал и потопал домой. Греф! Гореть тебе в аду, паскуда.
31 декабря 1995 года. Вернулся из отпуска и нате вам, пожалте за ворота. Хероватенько, однако... Пошарили с женой, детям подарки приготовили, скромненько, но по-человечески. А самим вот нихера. То есть на стол салат и всё. Просто всё, если без чая. Идём по Московскому от Сенной до рынка, и вдруг вижу, как мужик пинает что-то, а это что-то улетает к стене дома. — Саш, да что ты... Я подошёл... кошелёк, там порядка 20 баков (в рублях). А тут и рынок рядом...
Ну да, сейчас я могу ссать шампанским, любимый харч жрать и ложкой, и вилкой, и руками... А тогда была жена.
В 2002-м начальство объявило: задолбал ты своими чертежами. Научишься конструированию на ПК — повысим зряплату. Со зряплатой наебали, конечно, как это часто бывает. Но ПК куплен, надо что-то делать. Пошёл на курсы рядом с домом. Ничему там толком не научился, пришлось действовать по-старинке — включать мозги. Через полгода написал первую прогу на языке GDL. На курсы ходил по Ломоносова до Фонтанки, на углу ЦБ выкупил наконец-то остатки фасада, шли строительные работы, на тротуаре лежали какие-то железобетонные параллелепипеды, хз для чего. И вот однажды пру мимо — глядь, а на бетоне лежит кошелёк. Посмотрел кругом — никого. Странно. Открыл, там 540 р. Мелкие в общем-то даже тогда уже были деньги, ну и ладно. Принёс домой, рассказал, кошелёк жене отдал (зачем — сам не знаю). Как-то пошла дорогая за каким-то лешим на Апрашку, фигню какую-то покупала, не помню уже. Ну, кошелёк-то у неё там и дёрнули. Ладно, пришла домой, злая как сто китайцев. Стали считать, — сколько было, что истрачено. А когда подсчитали — я охуел! На момент кражи в нём оставалось ровно 540 рублей.
Замутил тему, отослал человеку образец договора, обратно должен получить со всеми данными и за подписью. Говорю, может, нуегонахуй? Не хочется тащиться в Москву за сраными бумагами. — Да ты ебанулся! На дворе 21-й век! Почта, СДЭК и другая хуйня. После разговора вышел на воздуся покурить... хожу, размышляю... И правда, что за каша в голове? Пересылал всяку бяку, получал тоже, и Боксберри тоже есть. Откуда в башке тормоз? Часа через два до меня дошло.
Лет 15 назад написал повесть "Побег", искать её не надо, все хвосты зачищены, разве что упоминание где осталось. В одном эпизоде описана история переправки партии алмазов (не бриллиантов) из Питера в Москву в первой половине 90-х. Была такая подработка у действующих и уволенных. Возили доки, чаще архивные, валюту, золото в слитках, в изделиях, ну и камни, само собой. За "курьерскую" работу платили хорошо. Одна поездка — месячная зарплата. Плюс "командировочные", которые перекрывали все расходы в несколько раз. Что сэкономил — всё твоё. Оставалось лишь добраться. Живым. Удавалось не всем. В том эпизоде парочка оперов решила выгадать ("не выгадывай, прогадаешь" — цитата от М.К.), поехали как белые люди на "Авроре" (не уверен, может и на 19-м). После отправления проводник привёл к ним в купе старичка ростом, как любил писать знакомый всем автор, с сидячую собаку. Пожалели, пустили. В дороге старичок достал шахматы, бутылку хорошего коньяка. Дурни (хотя я ещё дурней) присоединились. Старичок вышел на станции Бологое, дурни поехали дальше, до Москвы. Один в больничку (повезло), второй в морг. Ни камней, ни деда не нашли. Опер, который раскапывал это говно, "случайно" был сбит машиной в декабре 95-го (я писал о нём в романе). Концы в воду. Это со стороны Питера, про московские дела ничего не знаю. Напоследок... Питер начали зачищать ещё в середине 80-х (с 85-го, после того, как слили Г.В.Романова), просто в 90-е уже оборзели совсем. Достаточно вспомнить дело Юрия Шутова (с ним однажды виделся на Лебедева через несколько месяцев после ареста). Но началось это не у нас, а в начале 70-х, когда Закавказье легло под партию и Контору (воры и цеховики), а Средняя Азия "не согласилась". Но об этом как-нить в другой раз, если будет настроение как сегодня.
Выбрался на утреннюю пробежку... Метров через 100-150 от дома слева-сзади голос: — Мужчина... Мужчина!.. Вы писатель? Я притормозил. — Да. А вы кто? — Я читатель. — Извините, я вас не помню. И двинулся дальше. Интересно, кто из нас двоих охуел больше... 😊
Тут, как я заметил, народ не чужд воспоминаниям. Вот. Решил Приобщиться, так сказать. А хуле!... В смысле.. не судите строго.
– Алексеич, ну, на фиг он мне сдался! И ваще… я птиц не люблю… – А мой кофе на халяву любишь? – Так ведь ты ж его не пьёшь! – Или берёшь попугая, или квартальная летит мимо.
Вот так Жако поселился в моей холостяцкой квартире. Как ни странно, но с кормёжкой Птицы траблов не было, – этот птеродактль жрал всё, что было в пределах его досягаемости. А вот с уборкой клетки… пардон, комнаты… Когда я не успевал вовремя почистить его гнёздышко размером с «Запорожец», он просто делал вид, что взлетает, и под воздействием воздушных потоков латиноамериканский помёт ровным слоем располагался по всей комнате. Девушки перестали меня посещать, а друзья норовили выпить пиво в парадняке, не дожидаясь моего приглашения войти. Я понял, что жизнь подходит к концу, и если я не предприму решительных мер, то мне придётся жить в лаборатории. От такой перспективы я приходил в ужас.
Птичий рынок меня сразу же отверг, как, впрочем, и я его. Наглые, жадные бабенции, которые только и умеют, что полудохлыми рыбками торговать да перекрашивать кошаков. Жако они тоже не понравились. После того, как он чуть не откусил палец одной товарке, а любопытному доберману ухо, нас с Жако пообещали скормить крокодилам. Жако мне жаль не было. В лабораторию, ясен перец, тащить его было бесполезно, родичам тоже. Сестра сказала, что у неё дошкольные дети, и она не желает видеть у себя в доме бесконтрольный источник ненормативной лексики. Уверения, что Птица пока ещё не говорящая, ни к чему не привели. Пришлось пойти на диверсию.
Однажды сеструха попросила забрать племяшей из детсада. Я отпросился с работы пораньше, тем более, что завлабу было не до нас – оформлял очередную командировку в Антарктиду. Заскочил домой, завернул клетку покрывалом и рванул в светлое будущее.
– Ур-ра-а!!! Дядь Игорь пришё-ол!!! Для малышни это означало новое развлечение, а для воспитателей очередную головную боль. Они подустали уже от набегов кочевников и взятия Бастилии… – Дядь Игорь… А что это та… У-ух ты... Красивый… А как его зовут? А он не укусит? А чем он питается, мышами? А ты его насовсем принёс или только на месяц?
Последний вопрос вывел из ступора ошалевшую воспитку. Вот уж кто действительно не мог поверить своим глазам, ибо видимое означало очень крупные неприятности. Ну, так, собсна, сама и виновата. Это ведь с её подачки появился живой уголок. Пусть теперь попробует отказаться. Попробовала. Однако мои невинные глаза и слова, что Птица нуждается в заботе подрастающего поколения, а поколение – в Птице, а так же ор двадцати детских глоток… В общем, пацанов я благополучно сдал мамашке, уговорив их молчать хотя бы до ужина.
Две недели я не отвечал на звонки. В ответ на угрозы участкового проверить мои доходы я просто дал ему на бутылку, а заведующей детским садом просил передать, что у меня дома ещё и пингвин живёт королевских кровей. Шантаж прекратился. Кстати… пингвин…
– …Ну, мужики, ещё по одной – за моё благополуч… ик… ное возвращение. Да, чуть не забыл, мне ж ещё надо придумать, что с Пингвином делать. …Кусок застрял у меня в глотке, от боязни выдать своё присутствие я стал дышать реже. – Вези обратно, на историческую, так сказать, родину. – Я контрабандой его сюда притащил, документов никаких. – Тады, Лексеич, по маленькой – за благополучие пингвина. И за здоровье нашего лаборанта. Оно ему теперича пригодится. – Зачем? Он же холостой ещё! – Как зачем! Разве ты не ему пингвина оставляешь? – Спасибо-спасибо… Хор-рошая мысль. – …Владимир Алексеевич, я Вас умоляю – только не это. Я Жако-то с трудом пристроил. – Вот что, Игорь, ты ещё молодой, много чего в жизни не видел… – Если Вы мне его оставите – и не увижу никогда. – Всё. Вопрос решён. Всем спасибо.
Утро началось с головной боли. Не от выпитого, – наш Воробьёв («Воробей» в народе) пьянство презирал и не приветствовал. Башка трещала от пульса: – Что делать… что делать… что делать… Детский сад отпал сразу – мне сказали, что если я ещё раз… Как оно бывает в жизни – решение пришло неожиданно.
В ресторане «В…в» завхозом работала знакомая. Лет на десять старше меня. Правда, она намекала, что любви все возрасты покорны, но мне столько не выпить. Слева от входа, напротив эстрады по диагонали был… хм… "заповедник", импровизированный. Фикусы какие-то, кактусы, кастрюля типа «Бассейн»… В общем… проснулся я с большим трудом. От выпитого. Но Пингвина у меня больше не было. Спустя некоторое время ресторан был закрыт. Надеюсь, не из-за меня.
К истории от 18.08.2000 https://www.anekdot.ru/id/-10098857/
Еду вчера по Московскому, на пешеходнике стоит собака. Ну, собаками не удивишь, — еду дальше. И вдруг в зеркало вижу — собака переходит проспект на красный! Совсем собаки оборзели, правила перестали соблюдать. Куда мир катится... 😂
Как-то в отпуске решил слётать на малую Родину, тем более, что и повод был подходящий — днюха у родной сестры. И вот что мне за столом родственнички поведали...
Тому лет уж как 20, когда муж систера был ещё вполне так в силе, подрядился он помочь другу с переездом с одной хаты на другую. Перевезли, ничего не забыли, не потеряли. Потом крепенько так отметили мероприятие, и зять своим ходом двинулся до дому. Расположился в трамвае и заснул! Добрые граждане вызвали ментов, те, не долго думая, положили его в бобик и благополучно доставили в медвытрезвитель. Дальше было странное... Пьяненький в мясо зятёк вдруг приходит в себя и толкает речь: — А вы знаете, грит, менты позорные, кто моя жена в девичестве?... А кто у неё брат, знаете?... И называет мои Ф.И.О. Охуевшие менты звонят систеру и узнают, что всё точно так и есть... Ну, систер была на работе, звоните, грит, сыну. Позвонили племяннику, — забирай своего папу отсюда. Быстро. Нахуй! Племяш не отдуплился совсем, что за тема. На машину и за папой. Менты потом крестились минут пять!... Бля-ать... Пронесло!...
Рассказал историю в компании. Народ не въезжает... Что за хрень!... Или ты в таком страхе держал город, что тебя до сих пор помнят? А дело в том, что у моего отца был друг, полный тёзка (кроме отчества). У друга были дети, старший — мой полный тёзка по Ф.И.О.. Но это не всё. Последние пару десятков лет с гаком он служит начальником полиции всего города. Ну и покажите мне мента, который бы не знал, как зовут его Самого Главного Начальника!.. )))
История шестилетней давности. Не моя. Дело в том, что с Автором мы разошлись "по некоторым причинам", но это личное. В остальном он порядочный человек, светить его имя не хочу, источник тоже указывать не стану, и надеюсь, что он ещё жив. Далее авторский текст "как есть" без моих правок.
Обещался рассказать чем закончилось мое лечение в больнице номер 20... Ладно! Впрочем, особо рассказывать нечего...
В выходные, из бесплатных аттракционов случились только капельницы. И то что многие, по привычке, называют приёмом пищи. Особо воодушевило не само "диетическое питание", которое я не имею право оценивать, потому как не пробовал. А то, как оно предлагалось. Завтрак в 10, обед в 14, ужин в 15:00. На вопрос почему ужин так рано, персонал отвечает вопросом на вопрос - "Вы что хотите, чтобы мы тут целый рабочий день сидели". Кстати, если по роковой случайности ты не являешься счастливым обладателем личной солдатской ложки в сапоге, то ты вообще будешь лишен радости от поглощения калорий, необходимых тебе для выздоравливания... Будь бдителен!
В понедельник вместо врача на обход пришел сам зав. отделением. - Ну как, больной, вам уже лучше? Вижу что лучше, вижу! - Доктор! Если брать в расчет то, что вы лечили меня от бронхита, которого у меня не было, вам надо поставить памятник у входа в приемный покой. Вам удалось справиться с этой коварной болезнью мгновенно. Возможно даже вы это сделали одним взглядом... - Отлично. Раз шутите, значит на поправку пошли...
Все последующие обходы проходили по одной и той же схеме: - Здравствуйте! Сколько вам уже капельниц ставили? - Не считал. У вас должно быть где-то записано. - Ладно, посмотрю. Какое давление и температура? - Не знаю, нам тут нечем мерить. - Ну так что же вы с собой не привезли тонометр и градусник? - Я наивно полагал, что меня скорая привезла в больницу... - В больницу! Лежите больше и отдыхайте. - На чём? То, что медперсонал застенчиво называет "больничным топчаном", на самом деле является садовой скамейкой. Долго не пролежишь. Даже ночью...
Примечание Если верить выцветшей этикетке снизу, то больничная "койка" является: "Экон. скамейка садовая 7-72". (Смотри фото в комментах).
Восьмого марта персонал был особенно приветлив... Выражалось это в его отсутствии. Беспризорные больные, которые еще могли ходить, тоже разбежались как тараканы... В учреждении, которое "оказывает медицинские услуги" слышался тихий скрип дверей от легких сквозняков и грустное журчание воды в обоих полуисправных унитазах...
Вот пожалуй и всё! Чувствую себя как в школе - на троечку. Значит - удовлетворительно. Думаю, чувствовал бы себя много хуже, если бы не покинул эту больницу вовремя...
"Сегодня слегка удивилась. Разговаривала с мамой через фэйс-тайм по яблоку, мимо пролетали чёрные военные вертолёты. Хотела ей показать, переключила камеру. Я их вижу, а в телефоне их нет, только облака видно…" (Natali)
Вспомнил старую историю... 18 лет назад трудился на толстого коротенького лысого дядю в очках. Выглядел он довольно таки потешно, особливо рядом со своей женой. Но не в этом дело... Он ещё и сильно заикался. В общем, сижу, работаю, никого не трогаю. У него был ко мне какой-то вопрос, мы его быстро закрыли, и тут ему звонок на мобильник. Через пару–тройку секунд включается "заика". — ...Звоните п-пидарасу д-домой... Если п-пидараса нет д-дома, звоните п-пидарасовой матери... если п-пидараса нет у матери, звоните п-пидарасой б-бабе... если п-пидараса нет у п-пидарасовой б-бабы... Там было что-то ещё про "п-пидорасову д-дачу", но в этом месте я уже поломался и на максимально высокой скорости вылетел со второго этажа, не застревая на поворотах. Когда упал на скамейку, мужики сразу ко мне. — Эй, Иваныч! Ты чё... ты чё?... Ты чего плачешь?... ...Потом рыдали всей бригадой. 😂
Пару лет назад прочёл на любимом сайте историю. Муж с женой поговорили на тему обновления кухни в ближайшей перспективе. Ну а что, – планирование, в целом, нормальное явление, ничего плохого в нём нет. После разговора он зашёл в сеть и увидел – что? – правильно! Рекламу обоев, техники и кухонной мебели. Прикольненько, однако, наводит на некоторые размышления о Большом Брате, который, падла, пасёт нас как овец. Ну и ладно, бес с этим "братом", у меня для "родича" сюрприз: выхожу с компа, монитор без камеры и микрофона, смартфон отсутствует как класс, планшет, кстати, тоже. А с телефона выхода в сеть нету. Опаньки! Съели?
Йестыдысь ближе к вечеру зашёл на пару-тройку кофе старый приятель, музыкант. Попили (кофе), поговорили о делах наших скорбных. Среди прочего показал ему фотокамеру, которой намерен плотно пользоваться. Да и забыл бы про этот трёп, если бы с утра не попёрла реклама с разными брендами и линейками. Вот как!…
P.S. Для скептиков: вчера никаких запросов не было. Сегодня с утра было два: карта города и приоритеты работы центрального процессора. P.P.S. Через час после выложенного поста (на другом ресурсе) реклама камер пропала. Снова аккумуляторы, звуковые мониторы и фотохромные очки. Всё как всегда. P.P.S.S. Будете ржать, но на моём любимом сайте до сих пор висит реклама с фотокамерами.
Но последний писк был, когда голосовая Алиска вдруг встряла во время просмотра очередного ролика: – Как интересно! Буду знать. Одну минуточку… Я ещё щутканул, типа, время пошло... Вдруг открывается Яндекс, и пошла Алиска шелестеть по ссылкам.
Дело давнее... В возрасте 13 лет волею родительской отправлен был в пионерский лагерь на летний "отдых". В целом отдохнул. Кроме режима дня, идиотских линеек и запрета на вольное купание, мне там нравилось всё. То есть, природа, кормёжка. И танцы. Там я вкусил все прелести танцев с девочкой под духовой ансамбль. Не с девочками, — с девочкой, с одной. Эта мелкая поганка с белоснежными волосами (в природе таких не бывает, я знаю. Но иногда...) Так вот эта мелочь разгоняла конкуренток ссаными тряпками. В то время этого выражения ещё не было, но тряпки были. Да я, если честно, не очень и сопротивлялся. Оленька была очень красивая, а в красоте я толк понимал ещё с детского сада. Помимо удовольствия парных танцев я дико завидовал пацанам постарше, которые на площадки выделывали чёрт-те что. Называлось это новым для меня словом "шейк". Не очень и новым на самом деле, по-аглицки я уже сносненько чирикал. А танец, если то можно было называть танцем, точно был для меня открытием. И я дал себе слово, что дома обязательно стану в нём лучшим. Про данное слово я благополучно забыл, и вспомнил лишь спустя 3 или четыре года, когда младшая сестра однажды сказала: — А ты не знал?... Тебя давно уже называют королём шейка. Но главное было третье, имеющее прямое отношение к обсуждениям в ГГ последние несколько дней. Научился я там игре в стёклышки. Правил уже не помню, лишь приблизительно. Горсточку подбрасываешь, принимаешь тыльной стороной ладошки, как-то их собирать надо было... Среди пацанов я оказался круче всех, и к концу смены накопил четыре упаковки из-под зубной пасты. С этим богатством я и вернулся в дом родной. Ну, думаю, щаз я вам покажу стёклышки, все тут у меня... В общем, так и случилось. Почти. То есть все, конечно. Дружно послали меня нахуй с этим стеклом. Помыкавшись пару дней с "фишками" никому не нужного "казино", я выбросил их на помойку.
Конечно в Остальные. Для "несмешно" слишком много буковок.
В инфополе продолжается будирование темы "смертельно опасных вирусов". И это несмотря на разоблачения ковидной аферы, которые прокатываются по всему миру. Причём разоблачения начались практически сразу, — в начале мая 2020 г. были опубликованы страницы секретного доклада МВД ФРГ (журнал "Tichys Einblick"). Источник утечки был локализован, помещён под домашний арест без Интернета и телефона. Дальнейшая судьба его не известна. Самое шумное на сегодняшний день разбирательство происходит в Японии на правительственном уровне. В общем, шумят, а толку пока мало. Гейтс (который Билл) запускает новые проекты, Тони Фаучи никуда не делся, Дростен (о нём ещё будет несколько слов) по-прежнему трудится "на благо родины" в клинике, Голикова-Попова-Гинцбург-Мурашко живут и процветают. К чему это всё я?.. Есть мнение, что ГосДура готовится тайно подписать пандемические соглашение с ВОЗ, в то время как уже больше десятка стран наотрез отказались это делать. Если соглашение будет подписано, то вкупе с "умными городами" и Госуслугами при всеобщем внедрении хорошо известных нам QR-кодов мы получим такую жизнь, что живые начнут завидовать мёртвым. Ну, или не будут, — как повезёт.
С чего всё началось
Началось ещё в 2009 году со свиного гриппа. Глобально проект провалился, но некоторые страны просели по бабкам. Только ФРГ потеряла больше ярда ойро на закупке бесполезных вакцин, которые в итоге пришлось утилизировать. Россию тоже зацепило, — проводились забои скота под видом защиты от распространения вируса. Но мы выкарабкались. Продолжение банкета стартовало осенью 2019 и называлось оно Event-201. Это были учения "по спасению всего человечества от пандемии смертельно опасного вируса". И никого нахер ни разу не смущало, что сюжет уже даже в кино был обкатан не один раз, что всё шито белыми нитками. На самом деле мы и не заметили бы это "Событие-201", но тут какой-то грёбаный китаец сожрал летучую мышь. Так говорят, т.е. говорили. Сейчас уже доказано, что вирус искусственный. Другое дело, что он оказался не таким уж заразным и смертельным, как хотелось кому-то, но об этом чуть позже. На самом деле, написав "с чего всё началось", я немного слукавил. Англосаксы, а точней, те, кто ими управляют, играют вдолгую. И на свежем примере [ковидобесия] это видно невооружённым глазом. Пример... В начале 80-х (точно не помню, — всё пишу по памяти, никакие материалы из архива не поднимаю) вышла книга Дина Кунца "Глаза тьмы". В 2020-м, говорят, была даже экранизация. Так вот книга выдержала 35 изданий. Вдумайтесь в эту цифру. Ах да, чуть не забыл... Сюжет, как уже кто-то догадался, крутится вокруг пандемии. В книге упоминается лаборатория, из которой "убежал" вирус, — "Горки-400". Как вам?.. Горки, блять, бывшая резиденция Ленина. Но, видимо, Кунца сильно грызла совесть, и в 2007 г. в одном из последних изданий лаборатория стала называться "Ухань-400". За 12 лет до известных событий! Более явного примера игры вдолгую я не знаю. Был ещё "Титаник", там вообще 14 лет, но есть сомнения.
Банкет продолжается
Мы знаем, что происходило в мире в течение двух с лишним лет — карантины, изоляции, поражения в праве на жизнь, в том числе и в виде "лечения". По большому счёту мне на мир плевать с высоты Башни. В конце концов мы все умрём, это факт. Но вот хочется, чтобы Россия была Россией, а не колонией с нечеловеческими ублюдочными законами и условиями существования. И всё же несколько слов надо сказать, потому что зацепило и нас, да ещё как зацепило. Есть такой персонаж, зовут его Кристиан Дростен. В середине января 2020 Дростен опубликовал статью, в которой заявил, что он разработал пцр-тест для выявления вируса ковидлы. Никаких опровержений, никаких подтверждений на тот момент предоставлено не было, сами исследования не обнародованы, но, тем не менее, ВОЗ объявила всему миру — тесту Дростена быть! И ужасающее большинство правительств взяли под козырёк. И тут началось... А теперь обещанное про Дростена. Помните больничку, в которой рожала радистка Кэт?.. Клиника Шаритэ. Каждый уважающий и любящий жизнь родного города берлинер знает — Шарите это змеиное ЦРУ-шное гнездо, в котором заправляет всем небезызвестный миру Билли Гейтс. А правая рука Гейтса в этой клинике — Кристиан Дростен. Упс, какая неожиданность... И наваял Дростен статейку, и объявил себя миру как "новый мессия"... Да ладно!.. А как он это сделал?.. Нет, я могу предположить, что какие-то исследования всё-таки проводились. Но на чём! Изолят ковидлы так и не был никому предъявлен. И все исследования для пцр, для разработок вакцин проводились исключительно на — sic — компьютерных моделях. Т.е. к реальности они не имеют ровным счётом никакого в пень отношения. Ни модерна с астрозенекой, ни "наши" Спутник, КовиВак и ЭпиВакКорона. Мне это было известно ещё летом 2020, почему народ оставался в неведении — думаю, это был их выбор. Как в Германии 1930-х. Ничего личного. Да, ещё пару слов про пресловутый пцр... Основываясь на словах изобретателя полимераза цепной реакции (ПЦР) Карри Муллиса можно сказать, что результат тестирования находится в обратно-пропорциональной связи с кол-вом репликаций (за подробностями в Гугл). Т.е. большее кол-во репликаций всегда в ущерб точности теста.
Протоколы лечения, кратенько
А не было никаких внятных протоколов лечения кроме лицензии на убийство. Были некие "рекомендации" ВОЗ, которые принимались как указания. На каком правовом и медицинском основаниях это делалось — вопрос особый. Я хочу рассмотреть несколько существенных моментов. Покойный ныне д-р Вл. Зеленко (американский онколог) разработал уникальный метод лечения этой сезонной ОРВИ, в том числе с применением ивермектина. И тут, о чудеса, почти во всех странах этот препарат был запрещён к свободной продаже. Конечно, совпадение, мы же здравомыслящие люди. Наверно. Зато широкое распространение получило "лечение" под ИВЛ. Статистика: по России смертность под ИВЛ составляла больше 76%, в США — 88%, в Израиле — 100%. Положили чела под аппарат — готовьте пластиковый мешок для трупа. Я видел рассказ реанимационный сестры из частной клиники Хьюстона, которая во время ковидобесия была командирована в государственный госпиталь Нью-Йорка. Я взрослый мужик, оч. даже взрослый. Но смотреть это интервью без слёз было невозможно. Начну с того, что в её родной клинике от ковидлы не погиб ни один пациент. Главврач категорически запретил применение ИВЛ, — только медикаменты (интервью можно найти на ТГ-канале и вКонтакте Я.Джугашвили, правнука Сталина. На Ютубе ролики зачищены). А в это время в Нью-Йорке людей выносили пачками. Два эпизода мне кажутся весьма характерными. Мужчина пошёл на поправку и готовился к выписке. Накануне говорил по телефону с женой и детьми. В это время сестру переводят в приёмный покой. Зачем?.. От неё польза в другом месте, там она нужней. И через 20 минут приходит сигнал из палаты, которую она курировала — умер пациент. Тот самый, который собирал вещички. Не пригодились. Попытки разобраться, что там произошло на самом деле, ни к чему не привели. Второй эпизод позитивный. Привезли какого-то молодого, вкололи наркотик, чтобы "ему не было больно" (по протоколу), зафиксировали и под ИВЛ. Не учли один момент — мужик был наркошей, и больничная доза ему как слону дробина. В общем, очнулся, выпутался из ремней, выдернул трубку и смылся из госпиталя. Благодаря чему и остался жив.
А теперь о делах наших скорбных, про Россию
Как я понял задним числом, подготовка к афере у нас фактически началась в 2014 г.. Хотя видимых предпосылок вроде бы и не было. На свином гриппе наши СМИ оттоптались по полной, казалось, что на такой развод нас точно не кинут. Но была какая-то мутная "оптимизация" медицины (медики соврать не дадут). 10 дет назад из лабораторий мед. учреждений всех уровней (но не всех подряд, предполагаю) начали убирать специалистов с профильным образованием. Это как вместо водителя автобуса посадить кондуктора. Каково?.. Кстати, последствия в полной мере мы ещё не ощутили. В том же 2014 г. в Новосибирске (г. Бердск) была закрыта единственная в стране лаборатория, изучающая вирусы Эбола и Марбурга, а её руководитель А.Чепурнов был уволен. Работу ему потом, конечно, подыскали... А в 2015 г. в России вдруг объявили о разработке вакцины против Эболы. Даже четырёх. Правда, по двум испытания не были завершены, остальные так и не были официально зарегистрированы. У меня вопросы (были, сегодня уже не интересно) — кто?.. где?.. как?.. какими ресурсами?..
Всё, всё... заканчиваю
Человек существо симбиотическое. Процентов на десять мы состоим из одноклеточных. Некоторые из них ведут себя весьма разумно даже с нашей обыденной точки зрения. Так же и наша страна. Россия не единый организм, увы, мы разрознены, разбиты на регионы, анклавы, автономии и т.д.. И все части ведут себя по-разному. Что и было продемонстрировано во время ковидной аферы. Сразу выделю пять регионов. Четыре — где власти максимально жёстко били по людям, следуя указаниям ВОЗ — Москва, С-Петербург, Чечня и, будете смеяться, Башкирия. В городе Саянск, что в Иркутской области, мэр сказал — пошли нахер, люди меня выбрали, я за них отвечаю, никаких ковидных ограничений не будет. Если честно, я не мониторил, что было в Саянске после 2021 г., поэтому на этом пока и остановимся. А вот первые четыре... Выделять каждый в отдельности не вижу смысла, была общая тенденция, её будем описывать, а нюансы в своём городе лучше меня знают жители этих регионов. Начну с общих моментов. В середине января 2020 (одновременно с появлением статьи Дростена — опять вашу мать совпадение) вирус Ковид-19 вносится в список самых опасных наряду с чумой, холерой и чем-то там ещё, список можете посмотреть сами. 31 января обновлённый список утверждается. Прошу заметить — в России на тот момент не было зафиксировано ни одного "больного". Да и в самом Китае их были пока ещё единицы. Странности продолжились через пару месяцев, когда стало ясно, что карантинных мер не избежать, мнимая или явная это угроза — что-то будет. В Европе уже нарастает паника, в самом Китае даже поспокойней было на тот момент. Но Россия закрывает границу с Китаем, хотя вновь поступающие "больные" прибывают к нам из Европы, в основном это Италия, Испания, немного Португалии и "кое-что ещё". Логики ноль. Но где вы видели логику властей?.. Границу потом закрыли и с Европой, когда уже "было поздно", да и то не для всех. Особо одарённые бизнес-талантами (сиречь "толстые кошельки") продолжали путешествовать везде, где им заблагорассудится.
Ковидные госпитали. Мерзкое изобретение. На примере знаменитой Коммунарки — больше 50% больных умерли от внутрибольничной инфекции. А д-р Проценко получил орден. Тварь продажная. Кстати, полгода назад от внутрибольничной умер знакомый 49 лет от роду, осталась вдова и малолетний сын, а много-много лет назад умерла моя сестра. Когда до всеобщей уколизации ещё оставалось время, власти нагнетали общую истерию, которая сильней всего отразилась на врачах. Нигде в мире не погибло столько медиков, как в России. Есть ли, нет ли вирусной нагрузки, — это вековой спор между последователями Пастера и Бешама, но психологическое давление — страшная вещь. По сути, это были солдаты, погибшие на поле боя без объявления войны. Вечная им память. Что ещё делалось для "здоровья нации"?.. Например, запретили открытие охотничье сезона. Бред?.. Я был советским школьником, помню "Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья". Сидите дома, нам сказали. Никаких прогулок в лес, парки, сады и скверы. Зимой детям запрещали коллективные прогулки на лыжах. Иначе штраф. И ведь штрафовали.
Отдельная смешная тема это маски. Мне знакомые сказали, — ты умный, посчитай, что там. Открыл ПК, занялся арифметикой. Если предположить, что маски всё-таки помогают защититься от вирусов, переносимых, на минуточку, воздужно-капельным путём, то получается забавная картинка. Мы дышим воздушно-водяной смесью, при Т воздуха 20 град. и влажности, скажем, 80% через 15 минут маска должна быть просто мокрой. А она сухая, только грязная. Да, от мелко-дисперсной пыли защищает, и только. Ещё затрудняет дыхание. Знаете, есть дыхательные гимнастики, основанные на эффекте гипоксии. Но, во-первых, они не проводятся часами, во-вторых, они противопоказаны людям с хроническими заболеваниями, в острой форме тем более. Да любой медик вам это скажет! Но кое-кто успел на масочках навариться. Как наварились на "вакцинах", — лучше промолчать. Хотя один пример приведу — за 2022 год мадам Арбидол поднялась почти на 170 млн.. Гинцбург тоже в накладе не остался, по Поповой у меня данных нет. Думаю, тоже немало, — "Вектор" (ЭпиВакКорона) под её чутким руководством.
Так... что я забыл... Самоизоляция ещё. Иезуитское изобретение. Обсуждать нечего. Про уколизацию тоже распространяться не буду — нет изолята вируса, значит, нет и вакцины, даже плохой. А что есть?.. Не имею ни малейшего представления. Да и по "настоящим вакцинам" у меня сомнения, — после каждой массовой вакцинации в любой стране почти сразу начинались эпидемии. Ладно, оставим, я не доктор, мне плохо видно, я простой инженер-конструктор. На работе меня пытались прищучить, начальник даже сказал, что такие люди как я должны сидеть в тюрьме. При свидетелях. Идиот. И, наверно, последнее... При всеобщей "оптимизации" в медицине и среднем образовании учителей и врачей тем не менее всё равно не хватает. Доктора-медсёстры и педагоги часто работают по совместительству, перекрывая хоть как-то кадровый голод. Я написал работают?.. Простите великодушно, больше не буду. Меньше тоже. Потому что в некоторых регионах (точно не помню, надо оживлять в памяти) запретили внешнее совместительство. Учителю запрещено работать в двух местах, доктору — аналогично. Как учителя выкручиваются, не знаю. Если по старой советской схеме, то знаю, выкручиваются. С медиками хуже. Скажу, что сам оказался пострадавшим от такой оптимизации. Но это отдельная тема, я всё-таки жив. А сколько народа не дождалось плановой операции?.. Ну, то есть умерли. Это не шутка. В той же Германии побочные человеческие потери от карантинных ограничений в десять (10) раз больше умерших от ковидлы. По России статистика не ведётся. Не знаю, почему не ведётся... Наверно, это не важно... Поликлиники закрывались на приём по нескольку месяцев. Ещё один фактор. Лечитесь дома, сами. Вы же умные все, у вас даже Гугл есть, кого не забанили. В некоторых городах сокращалось кол-во маршрутов городского транспорта. С точки зрения здравого смысла — только для увеличения плотности пассажиропотока, для скорейшего распространения заразы, какая бы она ни была. Отменялись льготы для проезда студентам и пенсионерам. Всё для людей. Мне тут постучали и сказали, чтобы я завязывал уже насиловать клавиатуру, писатель, блять, выискался. И плевать им, что у человека, может, душа просит. Ну вот. Допросилась.
Вряд ли на этом ресурсе найдутся пиплы, не слышавшие ни разу, что это такое. Для чуть более глубокого ознакомления с темой предлагаю посмотреть ролик известной "паникёрши и нагнетательницы" Галины Царёвой. На Ютубе естественно его нет, нашёл лишь на ТГ-канале. На мой взгляд некоторые факты кажутся надуманными, но большинство буквально бьёт по глазам своей очевидностью. https://t.me/poiskistiny8/5912 Если ссылка не пройдёт здесь, продублирую в комменте.
А теперь, собсна, то, ради чего я это затеял… Личный опыт разделился на две категории, — прямой и косвенный, сейчас поймёте, про что я.
Был знакомый шахматист по фамилии Карпов. Крепкий мастер, серьёзно мы не играли, была любимая тема — консультативные партии. Шахматисты поймут, а остальным необязательно, на сюжет не влияет. Как-то разговорились, и я спросил, — а ты не ассоциировал свою фамилию с Анатолием Карповым? Никогда, говорит, мне и в голову это не приходило. Это был конец 80-х. Но когда спустя 10 лет у нас состоялся похожий диалог, он сказал, что да, всегда, и по-другому быть не могло. Я не стал его разочаровывать, ему и так от меня доставалось.
Второй эпизод со знакомым мареманом, в Ладоге рыбу брал, на сухогрузе по рекам ходил. Однажды рассказал любопытную вещь... Есть, говорит в Ладоге интересная вещь... Тюлени часто крутятся вокруг судов, им всегда есть чем поживиться. И вот если кто засмотрится на купание тюленей, обязательно окажется в воде. Прям, говорит, магия какая-то. А водичка в Ладоге это что-то, плавал, знаю; человека, бывало, вытащить-то вытащили, а спасти не удавалось. Спустя примерно те же 10 лет я вернулся к этому разговору. — А помнишь?.. — Иваныч! Да я никогда такой хуйни тебе сказать не мог! Ты бредишь. Ладно бы человек по пьяни мог чего наговорить, но этот не бухарик, даже по праздникам выпьет малость, и всё.
Третий эпизод был с моими родственниками. Кратенько... В один гостевой приезд угостили вкусным кофе (марка не важна). Я специально записал, чтоб не забыть, и по возможности стараюсь его покупать. Спустя три-четыре года обратил внимание, что у них Нескафе. А почему, спрашиваю, сменили марку? Ничего мы не меняли, ты что-то путаешь. Ну, значит, опять я...
Это были прямые... Косвенные связаны с печатным словом (в ролике эта тема затронута). Впервые столкнулся... Даже и не помню... В начале 80-х был как-то дома у однокурсницы, и увидел на книжной полке словарь Даля. До этого я про него только слышал. Ну и полез туда. Зачем? Искать любимое слово "блядь". Нашёл, почитал, местами поудивлялся. С появлением дома скоростного Интернета решил скачать словарь в домашнее пользование. Ну скачал. Только в репринтной версии (в репринтной!) слово "блядь" отсутствует. (прим. — при написании текста потратил 3 мин. для подтверждения слов). Остался только блуд. Кому интересно, в комментах отвечу на наводящие. В церковно-славянском словаре прот. Гр. Дьяченко это слово сохранилось, можете убедиться сами. Должен заметить, что с точки зрения языка "блуд" более ругательное слово, нежели "блядь". Когда я увидел это несоответствие ожиданий реальности, вспомнил публикацию в прессе по поводу анафемы Льву Толстому (начало 1900-х). В формулировке были в том числе такие слова — "за блядословие против Церкви". (блядословие у нас потом стало словоблудием) Конечно, Инет нам в помощь. Что?.. А ничего, т.е. хуюшки, нет там этих слов. Третий случай ещё вчера был в голове, а утром вылетел. Звиняйте.
Ну и последнее... Вчера наконец-то закончил новую повесть. "Последнее дело Жерново́" В Личной Гостиной публикации начались 19 апреля. Черновые варианты, само собой. Текст редактируется. По запросу вышлю в PDF-формате.
Эпиграф — Алло!... Дмитрий Алексеевич?... «Красную строку» хочу.
Преамбула (предупреждаю, — буков будет много) Мемуаристика без художественного свиста — не моё. Но я попытаюсь. В общем, так… Это было почти 40 лет назад…
В нашем коллективе выделялся костяк из трёх негодяев, младшему было 27, Владимиру Николаевичу 30, Валерию Алексеевичу 36. Володя и Валера уже «на казённых хлебах», так что скрывать имена не имеет смысла. В свободное время, чаще всего в конце рабочего дня собирались в отделе, там и происходило самое интересное. Включали ТВ, ставили чайник, на длинном столе нарды, — за нардами хозяйничали мы с Николаичем. Иногда кто-то присоединялся, после жёсткого разгрома либо валил домой, либо оставался в роли зрителя. Как ни странно, но пьянок не было. Совсем. Алексеич с семьёй жил в своей квартире, мы с Николаичем — в служебном, он на первом этаже, я на седьмом. Отношения у нас были приятельские, как старший он присматривал за мной, помогал в работе иногда. Но если что, мог доской прямо во время игры по башке настучать. На следующий день шёл извиняться. Что поделать… Вырос в Грозном. Зимой у Николаича была одна тема — всё свободное от работы время зимняя рыбалка на Ладоге. Ебнутый. Больше добавить нечего.
Фабула 1 Совсем кратенько. Как-то сижу в отделе после трудов праведных, играть не с кем, собрался домой. Вдруг на пороге появляется Вовчик. Одет в своё рыбацкое… Как это говно назвать, даже и не знаю. Ну в чём рыбаки обычно шастают!... И поддатый. — Иваныч, я хочу вмазать. — Ну, вперёд. — Я с тобой хочу. — Блять, Вова, ты уже вмазал. Без меня. — Я ещё хочу… Давай-давай, собирайся быстро, пока кабак не закрылся.
Ну хуле делать… слаб человек. Бегом до кабака, в зал с таким чучелом не пустят, мы в буфет. — …Мальчики, а я буфет уже закрыла. Время десять. — Рая, ну хоть вина бутылочку. — Володя, иди в жопу. — Рай, а что там за коробки в углу? — Да пиво чешкое… «Радкост». — Зае… Очень хорошо… Иваныч, сколько брать, по три? — Вова, хватит по две, ты уже датый. — Гарь, ну давай по три, угощаю же! — Ну хорошо, по три так по три… — Рая, нам восемь бутылок. — Вова, ты не охуел с такой арифметикой?... Трижды два будет шесть. — Не пизди…
Припёрлись к нему домой, пивка попили… Просыпаюсь у себя дома… Как домой попал — не помню. Спустился к Вовану… Оказывается, мы восьмую бутылку только открыли, так и стояла на подоконнике. Что за пиво такое делали чехи, — ничего подобного потом в жизни пить не довелось. А я бы повторил.
Фабула 2 Алексеич был интересным рассказчиком. И пожил подольше, и помотало побольше. Да и вообще язык был подвешен что надо, ещё и жена была режом в театре, — та ещё семейка. Потом уже выяснилось, что к своим правдивым байкам он всегда добавлял немного свиста, «для красоты изложения». Иногда свистело так, что ухи закладывало. Но мы-то не знали! Инета не было, попробуй первоисточник отыщи!... Помнится, как-то работал с газетами в Публичке, так за месяц чуть умом не тронулся. Но к делу…
И толкает Валера такую тему… В начале восьмидесятых… то ли в «Труде», то ли в «Комсомолке»… была большая статья. В общем один мужик поздно вечером возвращался домой, и чуть-чуть не успел на метро, на Московском возале. Там, где железная решётка. Тепло, белые ночи. Может, далеко было добираться, а на тачку не хватало, может ещё что, — решил у решётки дождаться открытия. Покрутился, покрутился, — вдруг видит в углу «дипломат». Помните, были первые советские?... Чемодан стоит, а хозяина нету. Ну, думает, здорово! В компании веселей будет. Наверно хозяин за сигаретами отлучился. Ходит, значит, ходит, а хозяина всё нет. Прошёл час — никого. Мужик стал приглядываться к чемодану. Слегка побитый, замки перехвачены синей изолентой. Дай, думает, посмотрю. Открывает, а он доверху забит банковскими упаковками. Мужик чемодан в зубы и ходу до следующей станции. Утром появился дома, наврал жене с три короба, бабосики втихаря пересчитал… Два лимона!… И началась у мужика райская жизнь. Жене плёл, что попало: то премию дали, то зарплату повысили… Та, естественно, вся из себя довольная… А на работе у него на примете была одна бабёнка. Он давно на неё глаз положил, да не знал, как подъехать. Помните «Итальянцев в России»? — «Андрюша, хочешь заработать миллион?...»
— …Подходит, значит, он к ней, и говорит, — хочу, мол, тебя купить. Та ему, — я дорого стою. Сколько, спрашивает?… Ну, бабец решила, — борзеть так по полной. Пятьдесят тысяч!… Нет проблем. Вынимает из кармана пятьдесят штук, — держи… Ну, и понятно сразу — я твоя!… А у неё была лепшая подружка, а у той муж в уголовке, майор. А в это время!… По всему Питеру — грузинская мафия на перепродаже машин ищет пропавшие деньги. Как их клоуны потеряли!… И милиция в курсе. Вопрос — кто найдёт первым… Молодца сразу приняли, — что да как. Тот запираться не стал, выложил всё без утайки, как было. Хотели статью пришить, да вовремя одумались. Ну, пришёл бы он с этим чемоданом. И кто бы ему поверил?… Ещё и почки бы отбили для профилактики.
В общем, послушали мы, поохоли, поржали, разошлись до следующего раза. На следующий день сидим с Вовой за нардами, папиросы, чай… — Николаич, не верю я, что в дипломат поместились два миллиона. Чё-та пиздит Глаголев. — А давай проверим! — Как! Я последний стольник вчера разменял, а там два ляма. — Иваныч, ты дурак? Щаз всё сделаем. Взял свой кожаный дипломат, вытряхнул барахло, нашёл линейку, стал прикидывать размер упаковки, ну и так далее… Долго народ развлекал… Арифметикой занялся! Вычислял габариты, объём. Всё по науке… Пока Валера не пришёл. — А чего это вы тут делаете? — Да, проверяю, — говорит, — могут ли в «дипломате» два лимона поместиться. — Ну, проверяй, проверяй. Тебя Гарик заставил?... — А что?… — А мы уже проверяли.
Блять, как я бежал… Говорят, из-под башмаков даже искры летели и жареным запахло. Насчёт жареного не знаю, но я чуть не обосрался. Он отдел чуть по кирпичам не разнёс.
По следу похожестей. (см. историю Камерера https://www.anekdot.ru/id/1372307/#c2368505) Не смешно и не грустно, мне показалось удивительно.
1. В 88-м по своим маклям познакомился с одним пассажиром. Нехороший был человек, но деваться было некуда, пришлось общаться. Внешностью был чуть благообразней большой чёрной крысы, в очках и в усах. Звался сей персонаж Юрием Михайловичем. Я бы не вспомнил это имя никогда, если бы спустя 6 лет не встретился с доктором (тот ещё маклак был). Один в один Юрий Михайлович. Я даже засомневался сначала, но первый точно доктором не был. И звали этого доктора — Юрий Михайлович.
2. С начала 80-х много общался с музыкальными мастерами, — гитары, бабалайки и прочие баяны (завод "Аккорд" в Ленинграде—Петербурге). Работал там один настройщик роялей Толя П.. Иногда побухивал в нашей компании. Потом долго его не видел, и вот в 2002 г. встречаю Толю на улице. — Здорово, Толя. — Здравствуйте. Мы знакомы? — Толь, ты не охуел? Это же я! Ну в Аккорде!... — А что это такое? Я понял, что сам охуел, извинился и отвалил в сторону.
В 2003 у молодого приятеля родился сын, и я решил заскочить в Аккорд, поздравить, так сказать, с первенцем. Ну и попутно спросил, — а Толя ещё работает? Работает, куда он до пенсии денется. Я спустился на два этажа, Толю мне быстро высвистали, встречаемся. Я ему, — Толя, что за дела? Он глаза вытаращил... Ты чего, мол?... Не помню такого, да и нечего мне на Обуховке твоей делать, на Юго-Западе живу. И тут я обратил внимание на его фиксы. Оп-паньки!... А у того "Толика" были ровные белые зубы.
Можно свалить на плохую память, был бухой. Но!... 1. У меня уникальная память на лица, это знают все мои знакомые и жёны. Плюс, конечно, профдеформация, много работал с доками и личными делами. 2. Не бухал, только собирались с приятелем на бутылочку на берегу Невы.
Ну и напоследок... Однажды на Московском вокзале пнул в башмак дремавшего на скамейке мужика. (1987 год, кажется). — Вставай, Пашка, чего расселся тут. Поднимается двухстворчатый шкаф... И тут я понял, что сейчас меня будут пиздить. — Да вы заебали уже! Поспать мне дадут сегодня?... Бить не стал, отпустил просто так. Всё-таки есть на свете добрые и отзывчивые люди.
Оторжались по теме все, кому не лень. https://www.anekdot.ru/id/1392698/ Половина, конечно, мимо кассы, — нераздельное внимание, увы, не самая сильное качество большинства читателей.
Я уже рассказывал о своих отношениях с медициной. Весьма противоречивых, должен сказать. Последний случай всех злей.
Примерно четыре года назад совсем недолгое время на нашем участке была терапевт, Ядвига Вячеславовна С.. Впечатления о ней как о докторе могли быть и хуже, если бы она, к примеру, работала хирургом. Но пронесло. Молодая, чуть за 25, обалденной красоты девка. Был бы я лет на 30 моложе, отбил бы её от мужа за неделю. Наверно. В общем, пиздец какая красивая. Потом она ушла в декрет, и мне доложились, что по выходе на работу она сразу переводится в кардиологию. Якобы, невьебенного кардиологического таланта девочка. Ну и хуй с ней, мне у неё не лечиться. Думал я.
Два месяца назад прокатился пару раз до больнички с ветерком и со спецсигналами. Резко поставили на учёт. Наблюдался у завотделением. А тут она неожиданно уехала на какую-то плановую учёбу, и я решил, — а... была не была, заодно полюбуюсь на нашу красавицу писаную. Со сранья пораньше, строго по расписанию захожу в кабинет. Сидит какая-то мышь серая в очках с толстенными линзами. Ну, думаю, не туда попал? — Ядвига Вячеславовна?.. Посмотрела на меня. — Разрешите просочиться?
Приём получился долгий, больше получаса, "больной ни в какую не соглашался на погост" (шутка, если что). Короче, вышел просто охуевший. Не может человек так сильно измениться за четыре года. Не может! Я, сидя напротив неё нос к носу, не узнал в ней ничего. И это с моей почти феноменальной памятью на лица. А вот всё остальное совпало.
В этот раз я решил поступить вопреки здравому смыслу. Начал наводить справки о ротации кадров за последние пять лет. Если мне повезёт, и старый знакомый главврач не уволился, то в течение месяца, думаю, необходимые доки будут на руках. А дальше... Либо я круглый идиот и выживший из ума старый маразматик. Либо я иду в прокуратуру.
К истории Надин от 24.06.18 https://www.anekdot.ru/id/955489/ Дело было давнее, мы были молоды… Ну как молоды… Тут с одним полукохером забились, кто из нас динозаврам хвосты крутил, а кто верхом на них по девкам шастал. В общем, возвращаюсь поздно вечером домой, около 22:00 было. Зима 1975-1976гг, декабрь-январь – уже не припомню. Но мороз стоял злющий, снег под ногами скрипел. До дома топать ленивым шагом меньше 10 минут. Там горочка такая, по ней трамвайные пути, зимой всегда тропинка протоптана, прям как во Фриско, только горочки пожиже и климат пожёстче. Снег скрипит, я башкой верчу по сторонам, и вдруг обращаю внимание на небо. А там такая фигня!… Представьте окружность… Короче, вытяните перед собой руки и разведите примерно на 1-1,2 метра. Вот такого примерно диаметра светящуюся окружность я увидел в небе под углом 45 градусов. В центре идеального круга сияла яркая звезда. И вся эта фигня двигалась… попробую сориентироваться… В момент, когда я заметил этот объект, он находился от меня в направлении запада. Однако он не стоял на месте, а перемещался в северную сторону. Когда я окончательно замёрз и ушёл всё-таки домой, объект был на севере и постепенно уменьшался в размерах, наверно, раза в три уже успел сократиться. Но это всё равно была окружность со звездой точно в центре. Спросил у всех знакомых – никто не видел, суки. Зашёл в школу, поговорил с учителем астрономии – та же история. Прошли годы, появился Интернет, потом приличный Интернет, сейчас у меня 40 метров, а ответа на вопрос "Мужики, что это было…" до сих пор нет. Может, сегодня опять поискать? Информации-то больше появляется. Или не стоит?…
Мне с молодыми докторами повезло (везло последние лет пять). Совсем соплюхи, причём, у второй к тому же и голосок как у маленькой девчонки. На улице услышишь — не поверишь. ЛОР был молодой армянин, Карен Тигранович Погосян. Не забуду до самой смерти. Три года назад — резкое обострение синусита. Он глянул снимок. Да, говорит, пенициллином это не пробьём. И назначил какой-то убойный антибиотик. Напоследок посоветовал сделать операцию по удалению кисты с левой стороны, иначе так и буду мучиться, пока не помру. А чтобы понимать, какое было обострение, скажу, что простой поход в булочную за 300 метров от дома стоил мне полчаса жизни, по дороге минимум дважды останавливался, чтобы набраться сил. Даже при затяжном легионеллёзе мне не было так хуёво. Правда, с тех пор постарел на 32 года. Возвращаясь к Карену... Пролечился, пошёл на реальную поправку, и вдруг (не вдруг, спустя четыре месяца) обратил внимание — пропали обмороки, мучившие меня полжизни, если не больше... да, пожалуй, с самого детства. То есть пропали совсем. А то, бывало, резко голову вверх задрал — здравствуй, Земля (паркет-асфальт-бетон). Помню, ходил к докторице (той, что была до первых двух). Особенности развития! Блять! Какое в пизду развитие! Карточку открой, дура! Мне на кладбище уже прогулы ставят. Ну и после Карена выяснилось, что это было за "развитие". Киста давила на какие-то нервные окончания, находящиеся по соседству с носоглоткой. Но доктор же сказал — удалять. После запрета на внешнее совместительство Карен ушёл в платную совсем, так я попал на детский голосочек. Сделали снимок. А кисты нет. Операция не нужна. Как нет! Разве так бывает?... Оказалось да, хоть и редко. Ну мне же лучше, и так живых мест от ножей уже мало осталось.
А что с той падлой с "особенностями развития"? Вышла замуж за военного, и быренько в декрет. Скоро выйдет. Уже в кардиологию. Йобаный ж ты в рот... Не дай Бог к ней попасть. За сердцем теперь слежу, давление дважды в день меряю. Потому что на платные услуги я пока тратиться не готов.
Простите, люди добрые, не со зла я кувыркаюсь, застоялся я... (С)
Некоторые диалоги в сети можно целиком вставлять в книгу
— Есть хочу. Вот думаю, перебьюсь или картошечки пожарить. В принципе... голод я перебивать научился. Надо либо работать, либо бухать. Работать не хочется. — Тогда жарь. — А бухнуть? — Я принесу. — Когда это ещё будет... — Учись терпеть. — Вот и терплю. Не ем.
Я сам уже засомневался. А что, если правда?.. Версия "сотовой" планеты мне оч. даже хорошо зашла. Ну, мы все учились в школе, нам доходчиво объяснили, почему Земля круглая. Но нам так же говорили, что человек произошёл от обезьяны, что конечно же не так. В общем, в моём лице сомневающихся прибыло. И тут ещё...
В общем так... Земля, как мы её представляем на карте или глобусе, расчерчена координатной сеткой — на параллели и меридианы, всем это хорошо известно и понятно. Меридианы в данном случае нам не интересны, широты ещё называют параллелями. Нулевая параллель это экватор. Полярные круги, северный и южный проходят примерно по 66,5° параллели. 90° это полюса. Пока всё сходится.
Вчера посмотрел одно старенькое кино, название раскрывать не стану, уж извините. В фильме есть один эпизод, в котором фигурирует американская арктическая полярная станция. Вы понимаете, что такие станции не располагаются на широте Мурманска, да и температуры за минус 60 это точно не про Мурманск. Так вот отсчёт параллелей сотрудники станции ведут — опаньки! — от Северного полюса. Фигурально выражаясь, наш Мурманск у них на 21 параллели, Питер на 30-й, Москва, соответственно, на 35-й (без мелочи). Запишите меня в конспирологи. 😊
Внеочередное под впечатлением истории 24.11 https://www.anekdot.ru/id/1362523/
Вспомнилось... Давным давно, когда только приехал в Россию, но до "культурной столицы" было ещё больше 100 км, у нас было разгулье собакенов. Большой частью бездомных и полудиких по жизни. Чем-то кормились, вдаваться в подробности и тогда было ни к чему, а теперь и подавно. Кошаков драли нещадно. Загоняли стайкой в 3-4 головы. Если кошандер не успевал вскочить на дерево — жить ему оставалось минута-полторы. В отличие от вышеописанных могли на дереве сидеть по полсуток. Однажды наблюдал такую картину из своего окна — загнали вечером, а слез с дерева только после полудня.
Был там один "домашний" дог по кличке Мальчик. Ебанутые хозяева и пёс такой же. Однажды увидел [из окна], как он напугал ребёнка лет трёх, схватил явару и за ним. Наверно, почуял ебанат, что смерть за ним пришла. Блять, как он от меня рвал когти! Но от судьбы не уйдёшь. Однажды местные кобели устроили ему засаду, один в один как на кошаков. Двое спереди-сбоку, а третий оторвал ему яйца.
Истории, собсна, почти никакой. Обратилась знакомая, мол, у моих друзей проблема: муж храпит так, что его выгоняют спать в другую комнату (хорошо живут – комнаты другие есть). Поможешь, грит? А чего не помочь! Дай мой адрес, свяжемся. Неделя прошла, другая. Я знакомой: – ну и где твои друзья? А нигде! Ему нравится спать в отдельной комнате. Что мне оставалось – только молча завидовать.
По теме были вопросы и предложения. Одно из них я и постарался сегодня "кратенько" изложить. Чтобы не засорять ленту, выкладываю ссылку на свою страницу (мэйл.ру, будь он неладен). https://my.mail.ru/community/garicoldman/479C1A9ED656C891.html#479C1A9ED656C891
Я помню, всё было как будто сейчас… У иконы свеча — в отражении факел.
Осень
— Сонюшко, милая, здравствуй! — Здравствуй, муж мой! — Извини, что долго не писал, — первая неделя была просто сумасшедшая. — Не извиняйся, родной. Чем ты был занят? — Два дня меня расспрашивала мама. Начала издалека-далёка. — Ты прилетел издалека. В самолёте не тошнило?… нога не болела? — Всё было чудесно. Четыре часа проспал как младенец. — Бахрам развёз нас по домам… Сначала ребята просили составить им компанию, — за твой отъезд. Но я отказалась, решила побыть одной. Сидела, и смотрела на часы. Считала каждую минуточку, которая приближает тебя к дому. — Меня встретили Виталик и мама. Он отвёз нас домой, и мы до полудня с ними проговорили. — Тоша, так нельзя! Во сколько вы приехали? — В три часа ночи мы уже сели пить чай из пиалушек, которые ты подарила. Мама немножко поплакала. Виталик порывался лететь в Ташкент, чтобы познакомиться с Амиром и Робертом. — Я думала, что только азиаты ненормальные. Оказывается северяне такие же. — Мы разные. И одинаковые тоже. Я понял это в мой последний приезд. Когда познакомился с Бахой (обними от меня всю семью), с Керимом–акой. Когда встретил тебя. — Встретил и сбежал, как подлый трус. Прости, я так пошутила для поднятия тонуса. — Я понимаю тебя. Иногда для тонуса я такие вытворяю вещи — сам диву даюсь! — Надеюсь, ничего плохого? — При случае как-нибудь напишу. Посмеёшься надо мной. — Представляю, как ты развлекаешься. — Сонюшко, это не развлечения! Ты изменила всю мою жизнь. — Что в мужчине можно изменить! — Очень много. Ты помогла мне увидеть самого себя. — Разве я зеркало? — Самое прекрасное зеркало в мире! — Когда я впервые посмотрела в твои глаза, — я увидела в них своё отражение. И сердце подступило к самой гортани, лишив меня дара речи. — Жаль, что не сразу это понял… Прости дорогая, мне пора. Выберу время — напишу ещё. — Спасибо, родной. Пусть твои письма будут короткими, как школьные записки. Но самый любимый звук для меня теперь — это стук почтальона в дверь. Знаешь, мне письма приносят прямо в квартиру. Целую. Твоя Соня.
— Здравствуй, муж мой! — Доброе утро, солнышко! — Вчера у меня был праздник. — Мне повезло меньше, — будни не располагают к веселью. А что ты праздновала? — Приезжала Лейла с дочкой. Муж привёз не только их, но и мою маму. — Как это возможно! — Прости, Тошик, я не успела тебе сказать. Наши мамы были знакомы много лет. Они жили по соседству, в Андижане. А с Лейлой мы учились в одной школе. — Вот откуда ты хорошо знаешь сестричек! — А ещё приезжали Керим–ака и Герда. Мы смеялись и веселились до упаду. — Как себя чувствует маленькая Любанька? — Ты помнишь, как её зовут? Какой ты у меня внимательный! Люба такая хохотушка! — Чем вы ещё занимались? — Мама и Лейла расспрашивали про тебя, перебивая друг друга. А ведь они совсем тебя не знают. Только Керим–ака тихо посмеивался в усы. Наверно он знает что-то такое, чего не знаю я. — Может быть и так. А какая она, Лейла? — А какой он, Антон, — спросила меня Лейла. Что вас связывает? — Конечно ничего! Но если ты так их любишь, — почему бы не посмотреть на них твоими глазами! — Лейла красивая. — И это всё, что ты можешь про неё сказать! — Разве мужчин интересует что-то ещё? — Не обижай мужчин. Некоторые находят своих женщин за четыре тысячи километров от своего дома. — Прости, родной. Я не имела в виду тебя. — Конечно, прощаю! Иначе кто меня тогда простит. — Она действительно красивая. Но не такой красотой как у Герды. В ней есть что-то особенное. Может потому, что она мама. А может то, что в вас есть что-то неуловимо общее. Иногда мне кажется, что поэтому я тебя и выбрала. И когда я смотрю на неё, то вспоминаю тебя. Как будто ты близко–близко, рядом, на расстоянии вытянутой руки. — Хорошо, что у тебя есть такая подруга. Буду рад познакомиться с ней и её семьёй. — Бобик напечатал фотографии, которые вы делали. И теперь вся квартира украшена твоими глазами. Поначалу всем казалось, что я схожу с ума. Откуда же им знать, что я уже сошла. Мой ум — теперь это твой ум, любимый мой. — Моё сердце — теперь твоё сердце, любовь моя. Твой Тошик (мама улыбается, — так меня никто ещё не называл)
— Здравствуй, ласточка моя черноглазая! — Здравствуй, сокол мой ненаглядный. Я не глупо сказала? — Даже если глупо, — я этого не заметил. — Невнимательный какой… Что ты кушаешь, дорогой? — Научил маму готовить плов. Правда она баранину не ест. Но это не беда. — Тебе нравится, как она готовит? — Нравится. Но плов лучше тебя никто готовить не умеет. — Герда учится в институте. Ой, прости, я ведь не писала, что она студентка. Уже второкурсница. — А где она живёт? — У дальних родственников. — Это хорошо. Что ещё нового? — Амир зачастил в Ташкент. Зная твоего друга, могу подумать только одно, — он решил наконец-то остепениться и найти своё семейное счастье. — Это было бы здорово! Хотя трудно представить его мужем, а тем более отцом. — Мне тоже трудно, и немного весело. Он стал таким неуклюжим, — то отвечает невпопад, то глупо улыбается. — Тогда он точно влюбился. — Я тоже так подумала. Сейчас у меня появилась задача, — хочу посмотреть на его подругу. — Спроси у Бахрама или у Роберта. — Бахрам на вопросы не отвечает, а хитрый кореец говорит, — мол, помолись, и всё пройдёт. И это называются друзья! — Придётся потерпеть до поры до времени. Не сможет же он скрывать свою любушку до самой свадьбы! — Приезжал Керим–ака. Привёз тебе в подарок Коран. Сказал, что в Ленинграде такой не купишь, а тебе может пригодиться. Я не стала возражать, зная твоё отношение к религии и вере. На следующей неделе я вышлю его бандеролью. — Спасибо. Конечно, нельзя в одночасье стать верующим человеком. Особенно если тридцать один год прожил вне церкви, какой бы она ни была. Я обязательно почитаю. — Я тоже приготовила кое-что для тебя. Но пересылать пока не хочу. Лучше отдам при нашей встрече. Или подарю в день свадьбы. — Я не стал любопытствовать, но попросил об этом маму. Ещё она спрашивает, — есть ли у вас или в Ташкенте возможность приобрести православную литературу. В Ленинграде это серьёзная проблема. Я не вдавался в подробности. Вопрос пока стоит только так. — Ну вот, не успела поделиться, как уже придётся раскрыть семейную тайну. Тошик, я купила Новый Завет и учебник по церковно–славянскому языку. Помня твою любовь к литературе и интерес к языкам, думаю, что ты сможешь правильно меня понять. — Радость моя, от тебя принять смогу всё, что угодно! А такой подарок тем более. Пожалуйста, вышли книги при удобном случае. — С радостью это сделаю. — Мама отбирает у меня авторучку. Хочет передать тебе привет и материнское благословение. — Тошенька, обними её и поцелуй от меня. И тебя обнимаю, мой свет, и целую. Твоя Соня.
— Тошенька, родненький, прости, что долго не отвечала на твои письма. Надеюсь, ты не очень волновался. Я просто не могла. — Что случилось, Сонюшко? — У нас горе. Умерла женщина, которая приходила помогать Амиру в доме. Она была очень старенькая. Однажды заснула и не проснулась. — Жаль, очень жаль. Я хорошо её помню. — К тому же она оказалась совсем–совсем одинокой. Ни детей, ни родственников. Амир организовал похороны по мусульманскому обычаю. К моему удивлению на кладбище было много народа. — Плохо, когда проводить в последний путь не находится никого из родных. Но ей, надеюсь, было уже всё равно. — В свободное время я помогаю одиноким старикам. Меня очень хорошо привечают. Оказывается, — тебя знают здесь и вспоминают добрым словом. Когда ты успел так прославиться? — Для меня это такая же загадка, как и для тебя. — А ещё говорят, что Керим–ака твой друг. Вот это вообще выше моего разумения! Ты был в его доме всего несколько часов. Да и то в полусонном состоянии. — Спроси у него сама. Возможно, он чего-то не договаривает. — Тошенька, я могу тебе похвастаться? — Ну как я запрещу моей малышке эту слабость! Конечно, солнышко! — До твоего приезда мне не давали прохода разные прохвосты. А сейчас они обходят меня стороной, завидев только лишь издалека. И женщины кланяются при встрече. Некоторые стараются сделать это первыми. Иногда становится стыдно, особенно если это пожилая женщина. — Радость моя, любовь и уважение не имеют возраста. — Ты плохо знаешь азиатские обычаи, Тоша. — Ты права, тут мне возразить нечем. Но между нами восемь лет разницы. Разве ты её ощущаешь? — Тошик, о чём ты! Ты для меня самый молодой, самый красивый, самый умный, самый талантливый! — Как прекрасно быть самым-самым! И всё благодаря тебе, любовь моя. Обнимаю и целую крепко-крепко. Твой Антон.
Решил посетить УИК. Просто так, от нечего делать. Перед входом включил камеру, — обещали режим "намордник-перчатки", поэтому приготовился к цирку с конями. Хотя готовился заранее, — со статьями Конституции, Постановлениями Правительства РФ, даже справка из поликлиники была (учтён опыт поездок в метро).
На входе миниатюрная милашка с волосами цвета "сажа" в полицейской форме. Полицайка предложила снять камеру. Снял. "Пи-ип..." Вытащить всё металлическое из карманов. Вынул ключи. "Пи-ип..."Выгреб мелочь из ветровки... "Пи-ип..." Твою мать... уже не смешно. — Ремень тоже снять? — Идите. Всё, первый уровень квеста пройден.
Поднялся на этаж. Коридор расчерчен сплошной линией с указанием направления движения, в смысле туда и обратно. Ладно, хрен с вами, хоть стороны не перепутали. Но народ ломится по встречке. Ну реально на лишение прав нарываются.
Захожу в большое помещение, — это школа, прямое назначение зала мне неизвестно. У двери сидит пацанчик лет 25-ти в форме, род "войск" не определён, этого можно сразу выпилить из сферы активности. За спиной метров в пяти бодрый полицай листает журнал с порнушкой (я так думаю), и происходящее дальше вытянутой руки ему до звезды. Красавчик! — Оденьте маску. Неожиданно. Во-первых, малой проявил бдительность, а во-вторых, маски не продают на входе, как ранее было обещано, "по доступной цене", а предлагают бесплатно. Мелочь, а приятно, тем более, что каждый намордник упакован в отдельный пакетик. Я не стал марамойничать. — Не хочу. Он кивнул и перестал обращать на меня внимание. Полицай же и плечиком не повёл. Точно там порнушка у него была. Второй уровень квеста за спиной.
Огромный зал, с десяток столов с тётками. Хотя нет, один мужик был. Во, думаю, не дай Бог так оголодать... Повертел башкой по сторонам. — Мне бы... — Вам чего? Странный вопрос, однако, тут, кажется, не казино и не шаверма. — Бюллетень бы мне. — А вам сколько? Прикольненько, с таким подходом к моим габаритам скоро в транспорте двойную оплату станут вымогать. — Одного хватит. Вот суки! Никто даже не улыбнулся. Стойкие солдатки, я даже зауважал. Махнули рукой в сторону центра, дали портянку, поставил птичку прямо у всех на виду, кинул в урну и ушёл. Всё как всегда, т.е. ничего интересного так и не произошло. А я наделся.
Нам известно, насколько ограничены мы в средствах оформления текстов. В Основных, например, даже хуже, чем в Гостевой. Отчасти это одна из причин, по которой я даже и не думал размещать что-то серьёзное на этом ресурсе. Но "что-то пошло не так". В любом случае, постарайтесь меньше глумиться, это не только мой труд, который мне стоил крови, но и жизнь, которая которая кому-то стоила жизни. Ну и классика, куда от неё — "не стреляйте в пианиста…"
Бестолковое время суток
Роман Книга первая. Шуга
Алексу и Кэти, с благодарностью Часть I
Всё в мире что-нибудь значит.
+38 в тени
— Баха, что за дрянь тут! — Лапы убрал! Сейчас разгребу. — Антон, это все вещи? — Не на Луну собрался. — Ладно, недостающее сообразим… Ну всё, садись, погнали.
— Как долетел? — Хорошо. Почти. — Что значит?… — У нас пошёл снег, я лёгонько оделся. Околел как собака. — Отогреешься. — Отогрелся. Сорок есть? — Будет больше. — Хорошо-то как… — Скучал по Ташкенту? — Есть маленько. — Почему один? — Я, говорит, твоими азиями сыта по горло. Даже провожать не поехала. — Как была дурой, — так и осталась… Извини. — Всё в допуске. Привык… Куда едем? — В Чирчик. — Далеко? — Минут сорок не спеша. — Водоём есть? — Ну, не водоём. Речка. — Искупаться бы… — Не горячись. Вода очень холодная. Купаться поедем на Бургулюк. У меня там дача. — Баха это Бахрат? — Бахрам… Баха, за Дамиром заедем? — Он дома? — Ты с ним работаешь, — тебе видней. — Обойдётся. Вечером появится сам. — Как скажешь… Дамира помнишь? — Смутно. — Вторая рота. — Я говорю, — смутно. — Он тебя помнит… Это что такое! — Нитроглицерин. — Давно?… — Года три. — Не надо было уходить. — А сам? — Что сам? — Тоже ушёл. — Тоха, мне сколько лет! Училище, плюс боевые. Всё, долг Родине отдал. — А Дамир? — Он в армию из-за меня пошёл. И на гражданку тоже. — Долго за тобой ходить будет? — Уже не ходит. В октябре дочка родилась. — Ты женился? — Так неплохо. Девок немеряно, только успевай. — …Оторвут тебе голову, Амир. — Пусть попробуют. А ты не встревай, лучше на дорогу смотри… Как у тебя с Настей? — Хреново. — Не развелись ещё? — К этому идёт. — Сколько сынам? — Коле восемь, Петьке скоро шесть. — Счастливый папаша. — Не очень. — Мамино воспитание? — Недовоспитание. — Понятно… Баха, притормози, куплю сигарет … Антон, куришь? — Трубку. — Ну ты силён! Может и мне трубочку прикупить… — А есть где? — Надо поискать. «Народные промыслы» знаешь? — Кстати про «Народные промыслы». Я шурину обещал пчак привезти. — Организуем… Одна минута…
— Хорошо устроился… Кондиционер… — Не то что вы в своём Ленинграде. — На Питер бочку не кати! — Шучу я, шучу… Ну всё, добрались… Баха, во сколько ждать? — Может, дадим человеку отдохнуть с дороги? — Обойдётся. Я ещё на танцы потащу. — Начинается… дурак старый. — Ну ты-то у нас дурак молодой. С нами пойдёшь? — Разводиться пока не собираюсь… Часа через четыре приедем с женой. — Тогда не прощаемся. — Хоп майли. — Хоп…
— Выпить хочешь? — Сухого. Или кефира. — Пойдём на кухню, посидим на теневой… Сейчас фрукты сполосну. — Амир, не надо из холодильника. — Ты сказал, майор… Как добрался? — Ты о чём?… — Ладно, перейдём к делу. — Твои друзья в курсе? — Без них никуда. Ну, и брат, само собой. Дамир тебе понравится. Толковый мужик. Правда не разговаривали полгода. Ну, знаешь, — два взрослых татарина под одной крышей… — Отец развести не мог? — Батя умер в восьмидесятом. — Я не знал… Соболезную. — Ну, за встречу!… То есть за женщин. — Правильно Бахрам сказал. — Да что ты старого узбека слушаешь! Много понимает. — Баха старый?… — Ну… сороковник. А чего удивляешься? У него жена вообще как девочка выглядит, а уже трое сыновей! — Здоров, нечего сказать. — А то!… Ты бы видел, как любят друг друга… Аж завидки берут. — Женись. — Где такую найти… Кругом… а-а, не хочу об этом… Наливай. — Так что там про танцы? — Интересно стало? Баху не слушай. Что он может понимать! Только мы, татары, понимаем, ну и русские немного. — Да брось ты, все мы разные. — Про себя что ли? Да какой ты русский! Посмотри в зеркало. — Сменим тему. — А не хочу. Кстати, я тут слушок пустил, что ко мне из Ленинграда приезжает сослуживец. Старые фото показывал. — С какой целью! — Вдвоём гулять веселее. — Нам будет до веселья? — Было бы желание… Есть тут одна евреечка, Соня, у неё аж слюнки текли. — Еврейки не было… — Нормально. Губы раскатай посильней, — за еврея сойдёшь. — Не сойду. — Ладно, потом разберёмся. — Когда выдвигаемся? — Вечера прохладные, без куртки или свитера нечего и выползать. Май холодный был, дождливый. Зато урожаи будут хорошие… Числа пятнадцатого-двадцатого, наверно. Как ночью станет до тридцати — самое время. — Видно судьба с твоей Соней знакомиться. — Имей в виду, — девка с норовом, грубить нельзя. — Амир… — Это к слову… Интеллигенция питерская… Сейчас карты принесу.
— …Ничего себе… Откуда? — При связях можно достать всё. — Здорово… Ты посмотри, даже тропы!… — Это ещё ничего. Тебе повезло, что мы с Бобом и Бахой по тем местам ходили. Но карта не помешает. — Кто это Боб? — Ким, кореец. Робертом зовут. — …А это что такое? — Не знаю. На армейских там вообще ничего не отмечено. — Кажется, нам туда. — Ох, опять приключений с тобой искать… Туда — значит туда… Как тебе вообще в голову такой бред мог прийти! — Не знаю. Стукнуло что-то. Начинал с семейных фотографий. Потом… В год смерти бабушки мы с мамой часто бывали у неё дома. Она знала, что скоро умрёт. Ну, мама отсутствием любопытства не страдает. И пока я по двору носился да голубей гонял, они говорили и говорили. Бабушка… рассказывала про свою жизнь, про отца, про его отчима… Старым евреем его… — Зачем замуж выходила! — Дед погиб в финскую, а Исаак вернулся — боевой офицер, на груди бронежилет из орденов да медалей. Красив был, говорят. — Исаак? — Ну да. — А твой отец?… — Ефимович. — Может Хаимович? — Нет, он из обрусевших немцев. — Понятно… Женихов недобор. Особенно для вдов. — Правильно понимаешь… Подробности опущу, а схема такая… Отец родился в двадцать седьмом, значит, бабушке было девятнадцать. Так? — Тебе видней. — Так… Однажды она проговорилась, что Жорка, то есть мой отец, был у неё пятым ребёнком, — первые четверо — кто умер во младенчестве, кто родился мёртвым. — Чего-то не срастается. — Мама то же самое сказала. А потом они как-то и не вспоминали… В день рождения отца она умерла… Да, ещё! Про день рождения! Тут вообще непонятки. В паспорте у него стоит двадцать пятое октября. Ну, в метрики тогда часто ставили дату регистрации, особо не задумывались. Ладно, поехали дальше… Бабушка говорила, что родила Жорку в августе… Следишь? — Наливаю. — И говорила, что тогда цвела гречиха. — А когда она цветёт? — Не знаю, ни разу не видел. Но точно не в августе. Короче, — нехорошо так говорить об умерших предках, но бабка завралась. Точнее, — правду говорить не хотела, а запоминать свои выдумки уже не было сил… А дальше пошло–поехало. Фотоальбом, батины сослуживцы… Я даже доктора нашёл, который отправлял отца на инвалидность. — А про Китай? — Я уже сомневаюсь, что он там служил. Пошёл в армию перед самым окончанием Отечественной, на японском фронте не был. Потом остался на сверхсрочку… Матери так говорил. Однако хорошо знает… знал Среднюю Азию. В основном Тянь–Шань. Но и на Памире бывал. Это теперь могу сказать точно. — Вот и ты по стопам отца. — В позапрошлом году я восстановился в училище и во время абитуры познакомился с одним профессором. Показал свои работы, он заинтересовался и предложил работу. Нужно было сваять бюст одного партийного деятеля, безвременно, так сказать… Деньги хорошие, и я, не раздумывая, рванул на псковщину. — Антон, подремать не желаешь? — Нет, завалюсь часов в десять, чтоб новый режим установить быстрей. — Да кто ж тебе, болезный, даст! Гости приедут. — Досиживать будете без меня, лягу вовремя. И встану тоже. Кто рано встаёт, тому Бог даёт. — Ты ж в Него не веришь! — А вдруг Он есть? Уж лучше верить на всякий случай. — А как быть со службой? Сколько на твоих руках… — Он меня простит. Потому что на руках есть, а совесть чистая. — Ладно, человек с чистой совестью, что там во Пскове? — В Порхове. Есть такой старинный город. Вода там, правда, препоганая, но привыкнуть можно… Познакомился с местным жителем, а он за мной ходит как привязанный. Я ему, — ты чего, мол! И рассказал он, как в тридцатом цыгане украли его младшего брата. Так я очень на него похож. Вот, собственно, и всё на эту тему. — И отец твой продолжал мутить свою биографию дальше. — Вот именно… Потом я вышел на полувоенную часть под названием «Экспедиция». — Думаешь, — отыщем следы там? — Надеюсь. — Слабо верится. В Питере ведь ничего не смог узнать… — Помнишь, я рассказывал про милиционера, который служил с отцом, и помог мне уйти в армию? — Что-то припоминаю. Давно было. — Они служили с пятьдесят первого до шестидесятого года, вместе ушли в милицию. — Как это?… служили в армии? Ты говорил, что отец демобилизовался!… — Ну подумай сам, — где они могли служить после дембеля до милиции! — Страшновато вслух произносить. — Вот так, брат… Ещё помню, отец часто ездил в командировки, и надолго. Даже в Ленинграде не всегда ночевал дома. Я вообще не понимаю, как они с матерью меня родить успели. — На сегодня с меня хватит. Давай сходим на базар, надо мясо купить для плова, вина домашнего. — У тебя холодильник забит! — Это для утоления жажды. А там одна апашка такой наливает мускат! Пальчики оближешь. Собирайся. Заодно и Сонечку покажу. Говорю тебе, — не пожалеешь.
В конце прошлого года быренько сваял небольшую повесть. (кое-кто уже прочёл черновики в моей Гостевой) По сути это параллельный сюжет первой книги романа ("Шуга"). Время действия 1984-85 годы, место действия Москва–Узбекистан–Ленинград. Главки коротенькие, но телефонистам всё же лучше пройти мимо, не тот формат. Чуть не забыл — отдельное спасибо М.А., С.М. и Ч.. Это они сподвигли меня на продолжение сюжета после того, как ознакомились с пилотной главой.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА
-1-
От автобусной остановки до махалля было километра три… Из четверых только я был здесь однажды, да и то мимоходом, так что мой топографический кретинизм вряд ли бы помог. Но опыт работы с картами не пропьёшь, как ни старайся. — Ребята, за поворотом базарчик небольшой, возьмите что-нибудь на перекус. — А ты куда? — Прогуляюсь… Нам ведь собака нужна? — Да иди ты со своими предчувствиями… — Ну, я пошёл.
Несколько дней назад мне приснился сон, — маленький посёлок в предгорьи… собака… медведь… Всё в куче. Но больше всего поразила крыса, после чего я, собственно, и проснулся посреди ночи. Когда мне было семь лет, любимая кошка пропала в битве с полчищем крыс, а после неё остались котята, которым было пара-тройка дней от роду. Выкормить родители их не смогли, и вскоре все они ушли вслед за мамашкой. А я плакал под одеялом по ночам. С тех пор крыс ненавижу… ненавидел. Эта крыса хоть и напугала меня изрядно, но что-то было в ней не так…
— Хозяин, есть кто дома? Я кинул рюкзак у калитки и прислушался. И тут же по ту сторону забора возле моей головы появилась другая, — огромная башка матёрого алабая выше моей. — Ав, — сказала голова низким голосом. Я присел. — …Барс, ко мне! На пороге появился молодой узбек лет двадцати семи. — Извините, обычно днём на цепи, видно, сын с ним играл… Не бойтесь, сейчас не тронет, если агрессию не чувствует… Чем могу помочь? — Водички бы попить… Узбек вдруг напрягся, затем улыбнулся во весь рот. — Тащ старший лейтенант! Не узнаёте?… Это же я, Ёдгоржон… Саид то есть. — Саид!… Ты как здесь оказался! — Так точно! Гвардии сержант Ахунбабаев… Живу я здесь. А вы? — В горы идём с друзьями. Вот, мимо шёл… — Не сразу вас в бороде признал… А что дома не сиделось?… Загара нет, значит, недавно приехали. Вы же из Ленинграда? — Ну да… — Да что ж вы стоите-то!… Барса привяжу только, любит он гостей облизывать… перед едой… Шучу я, шучу… Алмаз! Из-за угла вышел мальчонка лет пяти. — Почему Барс бегает!… Опять? — и добавил несколько слов по-узбекски. Пацан быстро подскочил к алабаю и за ошейник утащил его за угол. Пёс даже не дёрнулся. — Сейчас чаю попьём в тени, поговорим. — Саид, у меня мало времени, друзья ждут… Сын?… Ловко он с кобелём. — Пять лет сыну, скоро ещё один будет… Да что пёс!… У него крыса живёт. Холодок пробежал по спине. Сон в руку? — Алмаз! — и по-узбекски что-то… — Извините, тащ старший лейтенант, он русский плохо ещё понимает. Ничего, у него появился друг, русский мальчик, Дима, скоро заговорит не хуже нас с вами. Алмаз осторожно пересёк двор. На плече у него сидела крупная крыса. Увидев нас, она замерла и внимательно стала меня разглядывать. — Саид, что ей надо? — Это он, Крыс… Чем-то ты понравился… Ничего, что на «ты»? — Нормально, мы почти ровесники. — …Барс передавил крысиное гнездо. А этого почему-то не тронул. Теперь спят в одной будке. «…Точно сон в руку». — Тащ старший лейтенант, а что вам в горах?… Алмаз, иди в дом. — Да так… прогуляться… Пять лет на Тянь-Шане не был, как из армии ушёл. — Неподходящее время ты выбрал, тащ старший лейтенант. — Что так? — По Чаткалу медведь ходит, чужой, пришлый, бабаи говорят. — Тогда я правильно зашёл. Нам нужна собака, туда и обратно, дней на пять-шесть. — Барс не пойдёт. — Да я и не рассчитывал… Любая дворняжка. — Есть тут барбос один без рода–племени, живёт сам по себе, с людьми, бывает, в горы ходит… — Как его найти? — Ну, если не шутишь, тащ старший лейтенант, он сам вас найдёт. — Да ладно! — Во-он там!… не твои друзья, тащ старший лейтенант? — …твою мать… — Я ж говорю, — сам найдёт.
Возможности формата, как известно, ограничены по самое благодарю, это факт. Поэтому... В общем, кому надоела интрига "блять... дальше-то что будет...", легко и просто могут получить на почту весь роман в PDF-формате. Моя почта в профиле указана. Вуа ля.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Чаткальский хребет
— Самоё тяжёлое позади. Завтра со свежими силами за четыре–пять часов будем в долине. Оттуда до трассы меньше часа. — Полтора. — Что? — Вымотались. Посмотри на Амбу. — Антон, ты как? — Жив. Но не очень. — Думай о чём-нибудь хорошем. — Только о ней и думаю… — Отдохни, ребята управятся. Всё-таки опыта у них больше. — Неудобно как-то. — Не пори чушь, одна команда. — Молчу. — …Брат, подтягивайся к огоньку… Спирт наливать? — Теперь можно… Ну что, отряд, за удачу! — Не чокаемся. — Боб, ты как? Пару часов отстоять сможешь? — Тоже видел? — Шатун какой-то безмозглый. Не хотелось бы убивать. Однако ужином тоже быть не с руки. — Спи, командир. Через два часа сменишь.
— Всем стоять!… Командир, посмотри. — …Что тут… та-ак… Какие же тупые… Так наследить. — Вопрос, — если это они, то где наследили мы? — Где угодно. Мы исходили из того, что нас не ждут. — Но как! — СБ сработала. Наверно периферийное патрулирование у них всё-таки есть. Но мы его не обнаружили. Расслабились. — Значит, там кто-то похитрей нас. — Ничего это не значит. Просто оказались более предусмотрительными, чем думали мы. Надо их обыграть. — Мы даже не знаем, против кого играем. — Знаем, знаем… Амба, подь сюда. След видишь? — И не один. — Что ты сказал? — Посмотри дальше. Почти не прятались. Шли напролом. — Есть соображения? — Полно. — Мы слушаем. — Смотри сюда… Пройти вдоль сая не можем по определению. Либо забираться вверх и рисковать своими головами, либо переправы. Переправы все пересчитаны. Нас могут ждать на переправах, на подъёмах… Даже не так. На переправах ждут растяжки. На подъёмах стрелки. Замешкаемся на разминировании — становимся мишенью. Лезем вверх — тут мы вообще беспомощны как щенки. Мой вариант — тысячу назад и далее по хребту. — Опять… — Дамир, у тебя дочка. Не забыл? — …Амба, а почему нас тёпленькими не взяли, как думаешь? — Думаю, что команда из внешней службы. — Тогда как оказались перед нами? — Вот поэтому так и думаю. Скорей всего команда не одна. Ждут на возможных путях отхода. По два–три человека, оружие с оптикой, уверены в себе. Но не знают наших возможностей. — А какие возможности при таком раскладе! — Повторяю, — хребет. Другого выхода не вижу… Командир, кто из вас проходил Чаткал? — Только я, лет двадцать назад. Ты хоть понимаешь?… — Самое главное, что ты понимаешь. Что не зря сюда пришли. И ещё… Я с тобой согласен, — мы вернёмся. Это надо остановить. — Пятнадцать минут! — Покурим? — А стоит? Посмотри наверх. — Пожалуй ты прав. Покурю перед сном. — Вместе покурим.
— Эх, жаль, не знаем, где сидят. Послать бы гостинцев сверху. Даже испугаться бы не успели. — Гусей дразнить… Не исключено, что это перестраховка. Там наследили, так хоть уйдём по-джентльменски. — Представляю их рожи. — В следующий раз умнее будем. — Прийти-то придём. А дальше? Один хрен отходы перекроют. Это ещё винтокрылых не было. — Есть идея. Вернёмся домой, — расскажу. Проще пареной репы. — Вот что значит Амба! Поверю на слово. — Не пожалеешь… Давай спать. — Холод собачий. — Первый раз в жизни на такой высоте спать придётся. — Амба, харчи на исходе. Воды по поллитра. — Командир, вечером будем в посёлке, не пропадём. — Ладно, спи.
— Братик, я так волновались. — Что ты, сестрёнка! У меня всё хорошо. — Тебя искали плохие люди. Меня спрашивали. — А при чём здесь ты! — Мама просила о тебе позаботиться. — У тебя хорошая мама, добрая. — Мы её очень любим. — Кто это мы? — Мы это мы… Ты дойдёшь, Тошенька, только не заблудись в своём лесу. Я буду по тебе скучать. — Лейла… Лейла!… Лейла-а…
— Сколько до долины? — В таком темпе не больше часа. Переправа, и минут сорок до посёлка. — Амба, ты гений. — …Не перехвалите. Ему ещё от Соньки нагоняй получать. — За что? — За то, что заставил волноваться. — Осторожно… Амба, держись!… Дамир… — Сейчас кину… Антон, лови. — Всё нормально, закрепился… Блин, как же я так… — Сейчас второй конец дам, всё под контролем. — …Баха, ты чего?… — Антон, берегись! — Да что ж вы!… Ну, всё, дождались гостинца от Чаткала… — Амба, ты как? — Хреново Амбе. Нога… — Что с ногой? — Похоже на перелом. — Я спускаюсь… — Лучше Дамир, он легче и пожилистей тебя. — Ты ещё дразниться вздумал? — Делай, что говорю, полковник. Вспомни, как тебе в семьдесят пятом руку разбило. — Дамир, давай вниз, на тебя надежда. — …Амир, бросай третий конец, станок вытащишь. — Держи, Антон. — Спасибо… Сейчас перехвачу альпеншток… Порядок… Страховка… Амир, я готов к транспорту. — Так, мужики, напряглись… И потихонечку рыбку вынимаем дорогую. — Про Дамира не забудьте. — Брат, ты как? — Тяните. — …Так, что тут у нас? — У вас проблема. Проблему зовут Амба. — Заткнись. Силком сюда никого не тащили… Сейчас будет больно. — …О, ё-о!… — Всё ясно. Мужики, нужен материал для шины. Смещения нет, — уже хорошо. — И что вы будете со мной делать? — Антон, амба только правой ноге. Дотащим до посёлка как миленького. — А потом? — Завтра утром Баха приедет за тобой на машине. — Давайте, доктора, шинуйте мою ногу. — Сделаем как новенькую… Мне амба… — А у тебя что случилось! — Сонька сожрёт… живьём… без соли. — Умора!… — Чего ржёшь, сволочь! Я же не при делах! — Расскажи ей. — Антон, ну ты ведь подтвердишь, что я не виноват, а? — Степень подтверждения будет прямо пропорциональна степени моего вознаграждения. — Вымогатель… Ладно, не обижу. — Спасибо, брат. — Да какой ты брат! Я правоверный, ты нехристь. — Вот возьму, да покрещусь. — Покрестишься — тогда и говорить будем… Брат… Скажет тоже.
— Бабушка, в посёлке есть какой-нибудь целитель? — В конце улицы… Что с ним? — Нога сломана. — Идите, идите, он поможет… Да не туда, в другую сторону. Керим–ака зовут. — Спасибо, бабушка. — …Последние сто метров… Как ты достал, Амба, со своей ластой… — Терпи, брат, терпи. — Ещё раз братом назовёшь, — брошу посреди дороги. — А я Соне пожалуюсь. — Вот сволочь питерская. — А ты сволочь татарская. — Свалился на мою голову. — Свалился на мою ногу. — Заткнись. — Сам… Ну, вот и пришли. — Кто пришёл, а кто приехал…
— Хозяин, есть кто дома? — Чем помочь, путники дорогие? — Наш товарищ сломал ногу. Вы могли бы приютить его до утра? Мы приедем на машине и заберём… Керим–ака, мы отблагодарим. — Несите во двор… Осторожно… снимите обувь… Доченька, принеси воду! — Мы сами… — Сейчас напою вас чаем. — Нам срочно нужно в Ангрен, на ташкентский автобус. — Ничего страшного, успеете… На шоссе найдёте попутную машину, домчит вас до Ангрена быстрей ветра. — Отец, где можно совершить омовение? Мы вторые сутки источников не видели. А на переправе останавливаться не стали из-за Амбы… Антона. — Значит, его зовут Антон… Герда, доченька, познакомься с гостем. Антон… Судя по опухоли, докторов среди вас нет. — Какие мы доктора… Камень сорвался, перебило кость. — Если осколков нет, — через две недели сможет прилично ходить. А через месяц и танцевать. — …Танцев мне не хватает, ну просто капец как не хватает. — …Амба, с тобой не разговаривают. — Да уж, пользуетесь моей беспомощностью. — Керим–ака, у вашей дочки редкое имя для узбечки. — Внученька она мне. Узбечка наполовину, — мама была русская. — Была? — Погибла в горах, — попала в оползень. Тринадцать лет уже прошло. — Жаль… Такая девушка, без мамы… — Пережили уж, старшая сестра замуж вышла за хорошего человека. Иногда в гости приезжает. Может, вы знаете? Она в Андижане живёт. — Мы из Чирчика. Антон из Ленинграда. — То-то смотрю, — на местного не похож. — Отец, помогите, хороший человек, клянусь Аллахом! — Не клянись. Я вижу… Пусть хороший человек поспит, а мы с вами к дастархану … Доченька, налей дорогим гостям чая.
— Ну что же ты, братец, зачем сестрёнку заставил плакать!… — Лейла, я не виноват, никто не виноват. Чаткал рассердился. — Антошенька, теперь всё будет хорошо, можешь спать спокойно. — Спасибо, сестричка… Ты уже уходишь? — Мне пора, братец. — Мы ещё увидимся? — Возможно. — Куда ты торопишься! — Мне замуж пора. — Разве маленькие девочки выходят замуж? — Ты за меня не волнуйся, меня ждёт муж и маленькая дочка. Прощай.
— Так ты Антон, значит… — Антон… Маркус. — Я знаю. Ты сын Георгия и Таисии. Твоя мама умерла двадцать четыре года назад. А Георгий?… почему не приехал сам? — Отец умер, когда мне было пятнадцать лет. — Плохо… плохо… Хуже, чем я думал… Что ж, тебе нести этот крест. — Керим–ака, последние дни только и слышу, какой я нехристь. Теперь Вы загадками про крест заговорили. — У каждого свой крест. У мусульман тоже. Ваш Бог, наш пророк Иса умер на Кресте в страшных муках на горе Голгофе. — Давайте прекратим этот разговор. Мне он совершенно не нравится. — Ты сказал, майор. — Откуда Вы знаете! — Аллах велик! Нужно лишь иногда прислушиваться к тому, что Он говорит людям. Сейчас Он только что сказал, что Антону по прозванию Амба нужен хороший крепкий сон. Отдыхай. Завтра за тобой приедет твоя судьба.
— Виктор Андреевич, здравствуйте, это Маркус… Нормально… Есть немного, не без этого… Да, конечно… Сколько сможете… А когда получу остальные?… Я понимаю… Но ведь и мне как-то… Хорошо, я понял… Нет проблем… Мне бы за аренду рассчитаться, остальное как-нибудь… Спасибо, Виктор Андреевич…
— Молодой человек, вы к кому? — А вам какая разница! — Я здесь живу. — К Максиму. — Яво нет. — Догадываюсь… Вы давно его видели? — На прошлой неделе. — А вы не знаете, где он?… они уехали? — Нет яво. — Я понял. — Яво совсем нет. — Как это! — В аварию попал он, разбился. В «Скорой» помер, не приходя в сознание. — Подождите… Максим?… умер?! — Да. В субботу это и стряслось, мил человек. — А дочка?… у него была дочка! — Хотите, я вас чаем напою? Не май месяц ведь, замёрзли, поди.
— …Не стесняйтесь, проходите. — Уютно у вас… — Да какой там уют… Стара уж стала, силы не те. — Вы одна? — Дочка у мя есть, и сын… Вы вовремя пришли, только–только чаёвничать собралась… А тут слышу стук. У Максима Володимировича звоночек-то давненько уж не жужжит… Ох, Царствие яму Небесное, и жене яво… Вере… Осиротили ребятёнка, всё о себе да о себе, а об жизни не подумали. Вот как ей теперь, без родителей-то… — …Спасибо, я c вареньем не буду… Боюсь вспотеть. Морозно сегодня. — Как хотите… Как вас звать–величать? — Антон. — А по батюшке? — Георгиевич. — Хорошее имя… Антон… Вы в Бога-то верите? — Как сказать… Кажется, верю. — И в церкву ходите? — Ленив я, матушка. — Значит, пойдёшь. — Почему вы так думаете? — А у тя, милок, на лбу написано. — Что написано? — Что священство тя ожидает. — Скажете тоже… Неуч я, да и… по грехам моим… — Почто?… али думаешь, что Господь не простит? Уж каких татей прощал, а тя и подавно за страдания твои. — Какие там страдания… — C женщинами те не повезло по глупости твоей да по наивности. — Я не наивный. — …Ты первый к Максиму Володимировичу пришёл… Дочку-то явоную сразу и забрали, в тотжын день. — А кто её забрал?… родственники? — Да какие там сродственники! Со службы яво, видать, и забрали. — Вы не знаете, куда её увезли? — Выброси из головы да из сердца. Своя у няе судьбина, у тя своя. — Это точно… — Вы с Максимкой-то как, в друзьях были али так, по случаю? — Не знаю… Кажется, хороший был человек. — Хороший, — значит, хороший… Ты посиди тут, милок, я сейчас… Хороший был человек Максимка, верно говоришь…
— …Вот… Антону Гяоргиевичу… Тябе, сынок, распоряжайся. — Как мне! — Я бабка неграмотная, что написано, тому и верю. — …Тут… деньги… — Значит, всё-таки друг он те был сердечный. — Я не могу… — Э-э, милок, можешь, не можешь, а взять придётся. Ты же не скажешь яму, что не возьмёшь! — Теперь не скажу… некому… — Вот и он так подумал, видно. Знал ведь, что те деньги-то пригодятся. — …Пригодятся… — Де могилка явоная, — ня знаю. Так что коли захочешь — сам ищи. Веркину знаю. Да не пойду впустую ноги мять. Непутёвая она была, Верка-то. — Теперь не важно. — Верно говоришь, Гяоргиевич, не нашего ума дело людей осуждать. Все там будем. Кто раньше, кто позже. — Да уж скорей бы… — Не гневи Бога, не ровён час — отвернётся. — Может, повернётся? — Ты вот через сердце всё пропускаешь, а не кажному дано. Потому и болеешь. А через болести ведь и душа чище становится, спаси нас Господи! — Спасибо, мамаш, за тепло да угощение. Пойду я… Возьмите… немного… — Эт что ещё за блажь! Думаешь, — голодаю тут? — Помяните Максима с Верой. Да и за раба Божьего Антона свечечку Пресвятой… вдруг подсобит. Не самый ведь я пропащий.
Взрослые плачут слезами. Взрослые плачут глазами. Маленькие плачут сердцем, Маленькие плачут жизнью. Но если взрослый плачет как маленький, Значит, он и правда плачет. (Марик, 10 лет)
— Эй, татарин–барин, чифирбак на плиту ставь! — Проснулся, перелётный… Уже стоит, заваривается. — Чего в такую рань встрепенулся? — Армейская привычка. Днём добираю. — По такой жаре? — А похеру. Холодильник открываю, и спать. — Не жаль технику? — Надо будет, — новый привезут, без проблем. — Никогда азиатов не смогу понять. — И не надо. Живи у себя, приезжай в гости. А мы в твой музей приедем. Приютишь? — Тебя — всегда. — Как спалось? — Как будто заново родился. — Что снилось? — Почему ты спрашиваешь? — Разговаривал во сне. — Ругался матом? — Ругался б, — и внимания бы не обратил. — А что было? — У тебя хотел спросить. Если бы с Сонькой успел познакомить, подумал бы, что с ней воркуешь. — Да… странный был сон… Лейла, это какой национальности имя? — Любой. Тюркская группа языков, — имена, слова часто пересекаются, произношение иногда отличается. — Понятно… Может быть узбечка, татарка… — Может. Кто это, твоя знакомая? — Девочка из сна. Потом расскажу. — Сегодня Адиля с Амиркой от матери приезжают. Посмотришь на маленькую принцессу. — Амирка? … её зовут Амира? … — Вот что значит брат! Невестка слова не сказала. — Как я рад за вас, честное слово! — Зачем жена, если у меня есть маленькая принцесса, наследница! Я просто таю, когда за усы тягает. По-татарски, правда, не говорит. — По-русски, наверно, тоже. — Как ты догадался! — Какое говорить! Ребёнку восемь месяцев. — Ну хоть что-то должна уже сказать! — Жениться тебе надо. — Как ты?… Отвали… Выпей вина. — Не рановато для вина? — Сухое красное, фрукты. Чем недоволен!… Э-э, надо разбавлять, а то к обеду будешь никакой. — Что у нас по планам? — В контору съездить, посмотреть, что к чему. Потом в Дом Культуры. Директор задолжал. Заодно договоримся устроить встречу пионеров с офицером Советской Армии. — Какие пионеры в июне! — Э-э, дорогой, Москва–Питер далеко, а Ташкент рядом. У нас власть меняется медленно. Понял? Заодно денег даст. — У меня есть… — Спрячь, не позорься… А лишняя копеечка не помешает. Лучше стол ему красивый сделаю, чем позволю на любовниц тратить. — Татарин как ты? — Узбек. Однако женщин понимает. — Все вы тут одинаковые. — Дамир не такой, он правильный. Даже противно. Но не переделаешь. — Отец таким же был? — Я в отца… Когда на похороны пришли его любовницы, мать сразу зауважали. Это всё равно как старшая и любимая жена в одной юбке. — Может, насовсем остаться? Было бы две, нет — три жены… — Не сможешь. Ты однолюб. Помню, когда от мамы твоей… пришло письмо. Ты не побежал утешаться, хотя на тебя в гарнизоне очередь стояла. Так или не так? — Сейчас бы утешился. — Завтра пятница, идём на танцы. Сонечку предупредил. — Когда! — Вчера. Пока ты башкой по сторонам вертел, я быстренько всё организовал. Ты понравился. — Вот бешеный татарин… — От татарина слышу… Ну что, татарская морда, на попятную не пойдёшь? — Подумать можно? — Чего думать! Знаешь, сколько у неё ухажёров? И ничего. Тебя дожидается. — Я же уеду, Амир, так нельзя. — Не переживай, это её проблемы. — А мне как! Я ведь тоже буду переживать… скорей всего. — Ну что ты за мужик!… Переживёшь. — Ухажёры не отрихтуют? — Один будешь болтаться — легко. Со мной не тронут. Из-под земли достану и в землю закопаю. Даже искать никто не будет. Зиндан знаешь? Оттуда можно десять лет весточки родне посылать… Алло… я слушаю… как договаривались… С Робертом вчера переговорили… Да, Бахрам, захвати по дороге лепёшек… две-три, — смотри сам… Ждём. — Баха? — Да, скоро приедет. — А работа? — Сегодня есть дела поважней… Доставай свои картинки от дяди Вани, а мы с Бахрамом покажем свои. — Вчера, кажется, посмотрели. — Все, да не все. Нашли кое-что ещё. — Что-нибудь интересное? — Да уж поинтересней твоего будет… Тебя сам Аллах сюда прислал… Ты в Иисуса веришь? — Нет, наверно. — Значит точно Аллах.
— Узнаёшь, Бахрам? — Вчера мельком посмотрел. — Не юли. — Ну… есть немного… — Всё? — Я в совпадения не верю. Ты тоже… Антон, веришь в совпадения? — Почти. — Амир, ничего не говорил? — Давай. — Антон, помоги снять кальку с твоей карты… Амир, отойди, мешаешь… Сядь лучше, и перестань трястись… холодно от тебя… — …Зачем? — …Сейчас поймёшь… Ничего не пропустили?… — У меня не забалуешь. — Это уж точно… Теперь смотри на эту карту. — Что это за значки? — Через год после выхода в запас Амиру предложили внештатную работу в МВД. Делать почти ничего не надо было… Занимался поиском пропавших без вести. — Это правда, Амир? — Антон, не та тема, чтобы сочинять. — Кого-нибудь нашли? — Да… молодёжь на гулянках, местная алкашня… И всё. Остальные как сквозь землю провалились. — Чирчик город маленький. — В том-то всё и дело… Начали с Чирчика, а продолжили Ташкентской областью. — Насколько я понимаю, у Амира не должно быть доступа к базе данных за пределами Средне–Чирчикского района. — …Я добился. Покуражились малость, пустили. Никто особо не рассчитывал, что я найду что-нибудь. — Нашёл? — Слушай Бахрама, я покурю на лоджии.
— …Люди пропадали в самых разных местах. От кинотеатров и чайханы до… даже не знаю чего… Одна женщина вышла к зубному врачу в семь утра. Больше её никто не видел. А дорога максимум пятнадцать минут… Осталась дочка десяти месяцев. — Баха, меня уже начинает потряхивать как Амира. — Смотри, Антон… Что-нибудь видишь? — Подожди… Если представить образно… то можно выделить средней ширины дугу… Начинается близ Янгиабада… потом… в сторону Ангрена… и пропадает примерно здесь… Что всё это значит? — Мы тоже себе такие вопросы задавали, пока ты не появился… Ладно, не буду голову морочить… Представь дугу как часть круга… проведи осевые… Видишь? Количество точек резко уменьшается ближе к центру, полностью пропадают в этом районе. — Там нет населённых пунктов. Если пропажи и были, то некому их было зафиксировать. — Логично. А как тебе это? — Не могу объяснить. — А теперь давай нашу кальку… Скрепки возьми… Ну, что скажешь? — Бахрам, разубеди меня. Скажи, что совпадение… — Сказал бы, честное слово… Амир не позволит, — он сразу увидел. — Почему вчера молчали! — Не хотели портить вечер. — Что же мне теперь с этим делать!… — Не тебе, Антон, — нам… Мне жаль, что твой отец был в этом месте. — Отца нет шестнадцать лет! — А место осталось. И люди продолжают пропадать… Амир, хватит дымить! — …Рассказал? — Почти. — …Что ещё я не знаю! — С прошлого лета мы начали подготовку к походу в те края. Может, и в этом году не собрались бы. — Почему? — Сомнения оставались… Не хотелось на пустом месте пыль поднимать. — Значит, место уже не пустое? — С твоим приездом… Ты зарядку по утрам делаешь? — Когда как. — Делай. Дорога предстоит тяжёлая.
— Соня, тебя проводить можно? — Что значит можно! Не пойду же я одна в такую темень. — Ну, вдруг… — Молчи уж, а то рассержусь. — Хочешь из меня верёвочку свить? — Хочу. И буду. Сам попросишь. — А если не попрошу? — Антошенька, я всё знаю. У тебя жена, дети, через месяц–два ты уедешь, и я больше никогда тебя не увижу. Неужели не хочешь хоть чуть-чуть побыть верёвочкой, товарищ майор? Тебе понравится. — Трудно представить. — Не надо ничего представлять. Я сделаю сама… Нам сюда. — Вот мы и пришли. — Антон, сейчас я пойду домой, а ты пойдёшь к себе. Пока мы ещё здесь… — …Какой мягкий живот… — …Ты очень горячий… Ты мне нравишься всё больше… Уходи, Антон, мне пора. Передай Амиру от меня спасибо. — За что? — Какой ты у меня глупый, хоть и большой… Амир поймёт.
— Что-то быстро, любовничек. — Проводил и домой. — Не приглашала? — И не собиралась. — Да-а, Тоха, серьёзно Сонька за тебя взялась. — Почему Сонька! Соня, Софья. — Всё, сползаю с дивана… — Что тут смешного! — Видел бы себя со стороны… Пойдём, выпьем вина, кровь твою горячую охладим. — Не надо меня охлаждать. — Надо, Тоха, надо. Не уснёшь ведь… Целовались? — Ну так… в щёчку. — В щёчку? Не ври. Чтоб эта змея просто так отпустила — ни за что не поверю! — Не змея, обыкновенная девчонка. — Она необыкновенная. Самая необыкновенная из всех, кого я встречал в своей жизни!… Знаешь, почему я ни разу к ней не подъезжал? Потому что попасть в её лапки легко, а вырваться будет ой как тяжело. — А меня сдал с потрохами. Гад ты ползучий, хоть и друг. — Верно заметил, — гад я. А двум гадам… — …как двум татарам. Понял. — А если понял, то давай ещё по стаканчику. — Запьянею. — Ты в квартиру вошёл пьяный — глазки вразбег. — Так уж… Просила передать тебе спасибо. — Что-то она задумала. Только не могу понять, что … Хорош трепаться, пора на боковую. — Амир, что за мужик там крутился? Шея как у быка, жиденькие усики, смуглый такой, тёмная футболка, на ногах «сланцы». — Татарин, местная достопримечательность. — Имя у него есть? — Здесь его зовут просто Татарином. Скользкий тип, любит гадить исподтишка. Держись от него подальше. Никогда не появляется один. — Спасибо, что предупредил. Я обратил внимание, как в мою сторону поглядывал. Может, я дорогу перешёл? — Ты? Выброси из головы! Ему там ничего не светило. — А злость никуда не делась. — Поэтому предупреждаю… Ох… в сон тянет… хорошо как… Нет, два спасибо за вечер… многовато будет… и вино… был бы дураком… сам бы за Сонькой… а Тохе… всё равно… пропадать…
— Амир, я съезжу в Ташкент. Хочу по городу погулять. Как с транспортом? — Из Той–Тепе каждые полчаса автобус. Имей в виду, — не выберешься до семи — в Чирчик потопаешь ногами. — Долго не буду. Мне трёх–четырёх часов хватит за глаза и за уши. — Девять… десять… там… обратно… К четырём должен вернуться. Хорошо. Поступим так, — приезжаешь, душ, лёгкий ужин, и едем на дачу. Ласты захватил? — Я без них перемещаюсь только в пределах Питера. — Отлично! Будет, где понырять–поплавать. — Тогда в путь. — До встречи… С Сонькой… Соней как?… — Нормально. — На дачу берём? — Не поедет. — Ты спроси. — Не поедет. — Спрашивал? — Ну… так… намекнул… — Дело ваше… Буду ждать.
— Вот это шиш–беш … Рассказывай, с кем в нарды поиграл. — Татарин. — Сколько их было? — С ним — пять. — Та-ак… Руки–ноги?… — Кажется, хрустели. — Хорошо, что сегодня уезжаем. — Что хорошего? — Сонька узнает, — кипиш будет по всему городу. А кипиш мне не нужен. Особенно сейчас. — Почему сейчас? — Вот с гор вернёмся — пусть хоть взорвётся всё и сгорит. Но до отъезда ни–ни. Понял почему? — Не дурак. — Соскочить не мог что ли, не дурак… — Зажали. Троих уложил почти сразу, с двумя пришлось пободаться… Татарину досталось больше всех. Крепкий, сволочь. — Хоть одно приятное известие. Авторитета поубавится сразу. Шила в мешке не утаишь. — До милиции дело не дойдёт? — Какая милиция! Если бы всё доходило — полгорода б судимых было. Нормально. Но Сонька теперь точно узнает. — Татарин скажет? — Нет, вы посмотрите на него! Ты с ней танцевал, гулял, разговаривал. Целовался! Она похожа на дуру, умник? — Я дур не люблю. — Вопросы есть? Всё, отдыхай. Через час Баха приедет. — Он тоже на дачу? — Что ты, что ты! Его жена со мной не отпустит! Только туда и обратно. — Амир, как Соне передать записку? — На стол положи. — На какой? — В комнате. Да и на кухне можно. — В чьей? — В моей. — А как она её найдёт! — Зайдёт и увидит. Она знает, что мы уезжаем. — У неё есть ключ?!… — Ну, а кто по-твоему порядок мне в квартире наводит! Сонька следит. Убирает не сама, конечно. Приводит апашку, и та под её присмотром. Всё как полагается. — Ты прям баем стал. — Словечки у тебя какие-то… старорежимные. Живу как умею, вот и всё. Ещё что? — Нет, ничего… Я подремлю минут пятнадцать. — Да хоть тридцать. Но не больше… Сегодня с Бобом познакомлю. Интересный мужик. И хитрый. Почти как я.
К большому сожалению естественным образом слетают сноски, которые есть в оригинале. Обходимся тем, что есть.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Плов, мускат и остальные
— Мужики, Антон баранину не ест, нам свинина не полагается, — на всякий случай. Как сказал Антон — вдруг Он есть? А твоё хе у меня уже вот здесь. Так что делаем куриный. — Предупредил бы хоть. — Паниковать отставить! Никаких костей. Я позаботился. — Давайте по паре стаканчиков и на Бургулюк. Ужином займёмся потом. — Тогда уточним боевое задание: Боб отвечает за специи, с рисом лучше Дамира никто не управится, на мне мясо, Антон будет наблюдателем. — Давайте по-быстрому… — Зачем по-быстрому! Полчаса посидим хотя бы, и на водные процедуры. Наш северянин обсох совсем на азиатском солнышке. Вишь, как подкоптился! — Ну, за встречу и за знакомство! — За встречу. — И за успех нашей предстоящей экспедиции… — …Антон, ты чего?… Не будем о плохом. — Вот почему так? — Ничего… Выходим на поиски объекта, который не значится на армейских картах. Что-то там cпрятано. Поэтому расслабляться не будем. Представьте, что нас выдернули из запаса. Представили?… Выпьем. — Полковник, не гони. — …В самом деле, Амир, успокойся. Сейчас ещё заставишь присягу заново принимать. — Не бойтесь, не заставлю… Тоха, ты крещёный? — Нет. — Почему? — Отец запретил матери крестить, а самого и не тянет. Как-то так. — Так ты у нас один тут неправоверный!… Объясняю как правоверный мусульманин: крещение принимается один раз в жизни. Так и с присягой… Боб, а как ваша религия называется, — бон, кажется? — Моя религия называется православие. — Ну дела… Русский нехристь, кореец православный… Куда мир катится… — Куда, куда… А то сам не знаешь. — Мы тут живём медленно, сам видишь. А что у вас творится? — Я не знаю, что происходит. Гайки закручиваются на всю катушку. Облавы на вокзалах, проверки документов. В рабочее время любого могут задержать до выяснения личности. Кинотеатры днём шерстят, — только вьёт! — Что за хрень собачья! — Борьба за трудовую дисциплину. — А с зелёным змием бороться не пробовали? — Там всё по-прежнему. Даже водка новая появилась. — Про «Андроповку» знаем. — Да мне как-то… Я водку не пью. — Из принципа? — Невкусная она… Я вот сижу с вами, и так хорошо, — мускат, хорошие люди. Что ещё нужно! — Действительно, что ещё нужно человеку с чистой совестью! — Ребята, не обращайте внимание. Это он слова мои возвращает. — Обиделся, что ли? — Амир!… — А что присмурел? Армию вспомнил или семью? — Не совсем… — Да, мужики, есть тема! Выпьем за Антона и Софью! — …Серьёзно? — Боб, посмотри в мои бесстыжие глаза: я могу издеваться над своим другом? — Можешь. — У них с Сонькой серьёзно. — Да, Антон, даже и не знаю, — пожалеть или поздравить. — А сделаем и так, и эдак! — За Маркусов! — …Вы с чинара попадали? Я женатый девять лет! — Сиди и не ерепенься. Если Сонька вздумает за тебя замуж, — поможем. Она того стоит. — Совсем запутали. — Распутывайся, и пойдём на озеро. — Озеро? Я думал, — река. — Водохранилище. В наших речках купаются только сумасшедшие. — Снаряжение достану… — Вы посмотрите! Даже маску из Ленинграда притараканил! — …Вот за что Антона всегда уважал, так за подход к экипировке. — Тряхнём стариной? Кто последний добежит — моет казан после плова. — Так нечестно! Я дороги не знаю. — Включи северный нюх. — Придётся… Э-эх!…
— Ты чего такой осоловевший? — Переел… Плов могу харчить каждый день, готовить так и не научился. Надо было родиться узбеком. — Тут своих узбеков хватает, а ты у нас один. — Да брось ты! Скажешь тоже. — Скажу… Про плов не беспокойся. Соня так его готовит, — пальчики оближешь. — …Амир, что ты хотел сказать? — Да, Боб, ты не в курсе… Знаешь, Антон в восемнадцать лет уже был старлеем. — Так не бывает. — Он в армии с шестнадцати лет. Был отличником и так далее. В двадцать шесть в запас ушёл майором…. — Антон, дай тебя потрогать. — Да ладно вам… так вышло. — Тогда ещё налили, и приступим к обсуждению. — Обсуждать нечего. Всё ясно. — Боб, что тебе ясно? — Пока на место не прибудем, пока не разберёмся, в каком состоянии тропы… — Тогда матчасть… Дамир? — Всё в глубокой заморозке. Адиля сделала в лучшем виде… Антон, в прошлом году ходили на Баба–таг, повстречали там японскую группу. Вот это называется подход к пропитанию! Высушенные готовые продукты, весят мало, готовятся быстро. А мы половину груза на желудок изводим. На неделю однажды вышли, — так оголодали! — Будет и на нашей улице праздник… В принципе, неплохо подготовились. Варёный рис берём, орехи–изюм. Жаль только, что вместо мёда сгущёнку тащить приходится… Рюкзаки, альпенштоки, палатка, спальники — всё у Бахрама. На мне алкоголь и вооружение. — …Амир, какое вооружение! — Спирт, красное вино на случай питья из водоёмов. — Всё? — Два карабина, у остальных ТТ. Армейские бинокли. — Мы на войну собираемся? — Война идёт, границы не так и далеко. Мне сюрпризы не нужны. Руковожу операцией я? — Ты старший. — Договоримся так: любые советы и предложения буду выслушивать предельно внимательно. Но решающее слово моё.
— …Объясните мне, дураку, — почему стране проще было выгнать меня на гражданку вместо того, чтобы создать нормальные условия для службы! — После драки кулаками не машут. — …Помнишь, Верещагин в «Белом солнце…» — За державу обидно. — Мы тебя уважаем и понимаем. Я, например, знаю, что спеца твоего уровня подготовить трудно. А толку! У них свои планы, про которые нам не говорили и не скажут. — Какие-то разговоры мутные начинаются. Вам не хватило офицерских пьянок? — Иногда не хватает. — Отставить! Моложе от этого не становимся, только душу теребим. — Есть отставить, товарищ полковник! — Иди ты в задницу. — Сам дурак. — Закругляемся, а то договоритесь. — Отбой, мужики, завтра на рыбалку.
— Антон, это что за украшения! — Мы на даче борьбу устроили. С алкоголем немного промахнулись, — вот, результат на лице. — Почему только у тебя? — Амиру досталось по рёбрам. — Не врёшь?… Посмотри в глаза. — Сонь, мне врать смысла нет. — Маркус, не ври! — Я врать не умею. — Я вижу. Как дам добавки за враньё! — Сонь, больно же… — Ты обо мне подумал? — Честно? — Ещё как честно! — Только о тебе и думаю… Можно тебя обнять? — На первый раз прощу, на второй не спущу. Про третий тебе даже подумать будет страшно. — Сонь, ну, что ты… я в порядке… — Зато я не в порядке. — Что с тобой? — Сердце прыгает как белка… до головокружения… Тоша, что это? — Что будем делать? — Ты мужчина, — тебе принимать решение. — Вернусь из похода — поговорим. Хорошо? — Хорошо, Тошенька. — Провожать придёшь? — Не люблю проводы. — Мы ненадолго, Сонюшко. — Как ты меня назвал? — Сонюшко. — Меня так никто не называл… Повтори, пожалуйста. — Сонюшко. — Ещё. — Сонюшко. — Ещё! — Любовь моя. — Любовь моя…
— Здравствуй, Лейла. — Здравствуй, братик. — Откуда ты знаешь, что я брат? — Ты же знаешь, что я тебе сестра. — Куда сегодня пойдём? — На Кара–сай. — У нас тоже есть Чёрная речка. — Далеко отсюда? — В Ленинграде. — Там красиво? — Иногда бывает красиво… очень. Нева, «Аврора», Зимний Дворец. Много красивого. — Когда вырасту, — обязательно поеду в Ленинград. — Лейла, держись за меня. — Тоша, не бойся, не упаду. Я каждый день по таким камням бегаю. Никогда не оступаюсь. — Я иногда падаю. — Тоша, я здесь выросла… Мне нравится смотреть, как дикие козы по горам скачут. Такая красота!… В Ленинграде есть козы? — Нет там никаких коз. Только кошки да собаки . — Жаль. А горы? — И гор нет. — Как может быть красиво, если нет гор! — У нас есть Карельский перешеек. Там очень красиво. — Там есть горы? — Нет, там много лесов. — Разве может быть много лесов? — У нас может. Приедешь в гости, — такие леса тебе покажу! В них даже заблудиться можно… Что ты смеёшься! — Весёлый ты, Тошенька. Как это в лесу можно заблудиться! — Не веришь? — Не верю!… — Лейла, догоню и стукну!… Ты чего?… — Ты не можешь меня стукнуть. Ведь ты мне брат. А брат не может обижать сестрёнку. — Прости, сестричка, больше не буду… Всё равно в лесу можно заблудиться. Вот. — Хорошо, Тоша, верю. А ты… заблуждался… заблудился хоть раз? — Нет, конечно! Мама далеко не пускает. — Хорошо тебе. — А твоя мама? — Спроси что-нибудь другое. — Почему?… у тебя нет мамы? — Тоша, мне пора. Приходи завтра. Ты так редко приходишь. Я по тебе скучаю. — Приду, сестричка. Обещаю.
— Антон… Антон… — Что случилось? — Четыре часа, пора вставать. — Опять этот сон. — Какой? — С девочкой Лейлой. — Ты чокнутый. По штатному расписанию тебе Соню полагается во сне видеть. — Не понимаю… это вообще не имеет ко мне никакого отношения. — Ты умом не тронулся? — Иди ты… Ладно, встаю. Во сколько выходим? — Через полчаса. Проходной автобус из Ташкента в Ангрен. Там двадцать минут на местном, и мы в предгорье. — А до Ангрена сколько? — Сколько есть — всё наше. — Через две минуты буду готов. — Слышь, майор, возьми ТТ. Если увижу, что форму не растерял, — поменяешься с Дамиром. Стрелок из него никакой. — Договорились. А второй карабин? — Боб с Бахрамом по очереди. Я им доверяю. — …Я удивляюсь, — как мужиков жёны отпускают! Ну, со мной всё ясно. А они? — С тобой тоже не ясно. — У меня-то без проблем. Когда своей сообщил, так даже не покривилась. — Ты про Соню? — Та-ак… — Что так? Я же вижу, что с вами творится!… А горы это святое. Жёны знают, поэтому не спорят. — И что мне теперь? — Майор, теперь ты обуваешься в сорок четвёртый. Всё остальное потом. — Как быть, Амир? — У кого решил совета спросить, у холостого по жизни татарина? Не смеши. — В голове пусто как в барабане. — Уедешь домой, решишь свои вопросы, вернёшься и увезёшь Соню с собой. Думаю, — свадьбу сыграем здесь. — Без меня меня женили. — Антон, я ведь не думал, что так получится. — Да ладно уж, чего там рассуждать… Знаешь, даже в глаза жене смотреть не стыдно будет. — Ну вот, а советы спрашиваешь… У меня просьба. — Ну?… — Соньке ничего не обещай, пока не разрулишь. Договорились? — Понял. Не подведу. — …Попрыгай… Молодец, упаковка профессиональная. Ну, с Богом! — Или с Аллахом.
— Антон Георгиевич, вы давно один? — С девяносто пятого. Фактически больше. — Не позавидуешь… — Где ты был… — Диплом защищал. — А-а, да… Тебе сколько лет? — Тридцать шесть скоро. — Молодой ещё… Как семья? — Как у всех. Ругаемся, миримся, дочку воспитываем. — Большая? — Одиннадцать скоро. — Как моей Полинке было… Поговорим о главном. — Минуточку… диктофон… — Тебя интересуют факты… факты моей биографии. Но ведь равно переврёшь, сделаешь по-своему. — Не для протокола. — Тогда зачем? — Смотрю, как вы ходите, говорите, улыбаетесь, гневаетесь… Вас даже сыграть трудно, а придумать невозможно. — Ишь ты, выдумщик выискался. Почему я? — Архитектор знакомый подсказал. — Не Хохлов случайно? — Врать не буду. — Вот чучело гороховое… Так писал бы с него! Это ж кладезь для сюжетов. — Да-а, есть в нём что-то такое. — Знаешь, как он чудил, когда в Инженерно-строительном учился!… Жил в общежитии. Однажды засиделись в гостях у знакомых девчонок и ночью попёрлись через полгорода. В общежитие не пускают — два часа ночи. Так они с приятелем на седьмой этаж по лоджиям забрались. Да ещё магнитофон с собой тащили! — Это Олег рассказал? — Его дружок. Говорил, что с Хохловым он больше никуда, ни ногой. Только в разведку… Эпопея в Австрии, куда уехал по частному приглашению с десятью долларами в кармане, а вернулся на машине и купил квартиру в центре города. — Украл?!… — Заработал! У него же руки золотые… Короче, надоело Олежке на хозяйских харчах бездельничать, поинтересовался, — нельзя ли подработать? Австрияк подсуетился, и Хохлов устроен был чернорабочим за сотню марок в день. Через два дня подошёл к бригадиру и сказал, что лепку делают неправильно. У того глаза на лоб, — покажи, мол, как надо. Олег показал. Тут же перевели в штат — триста марок в день. Потом ещё какую-то рацуху внёс, потом ещё. Сделали бригадиром — шестьсот марок в день. Дальше — больше… Прорабу надоело смотреть, как дышат в затылок, он перетёр, видимо, с руководством, и те сосватали Хохлова богатому итальянцу, строить виллу. Там он, конечно, тоже отличился… Жена уже потеряла его окончательно — с маленьким сыном на руках, без денег. И тут Фигаро! Картина маслом… Но про Италию почему-то рассказывает мало. Сдаётся мне, что хозяин виллы была не очень старая. — Ну, Хохол попал! Я теперь с него с живого не слезу, — всё выложит. — Имей в виду, — меня сдашь!… — я тебе памятник при жизни сделаю. Прям тёпленьким в него и закатаю. Понял? — Легко! Уж мне соврать — как два байта отослать! — Алексашкин!… про байты! Ты же в компьютерах дока! Помоги, друг сердечный, пропадаю. — Чем смогу. — Попросили над текстами поработать, купил ноутбук. И надо церковно–славянские шрифты установить, целых семь штук. А что с ними делать — ума не приложу. Я ж в этой бесовской технике… — Ноут старый? — Что?… — Ноутбук, я спрашиваю, новый или старый? — Не совсем, но всё вычищено. А что такое ось? — Операционнка. — Вот как… Там какой-то зверь сидит, — так сказали! — Антон Георгиевич, мне чайку — и будут Вам шрифты.
— …А про самое главное не начинали. — Главное семья, журналистика и… и друзья. — Будя врать-то! Семья… Кто тебе намедни звонил, не тётка? Сю–сю да сю–сю! Тьфу на тебя… — Это по работе. — Работа… Отлыниваешь как только можно. Уж я-то знаю вашу братию. Ну, и друзья… У тебя есть хоть один, кого ни разу не обманул, кому скажешь всё, о чём спросит?… Видимо, ответ отрицательный… Главное начинается не с этого, а с экологии. — Вот переходы… — А ты что думал!… Саш, а ведь правда… Про одну экологию знаешь — тут я не спец. Окурки, правда, не разбрасываю, собак мой кошачьего рода где попало не гадит, ну и так далее… Есть экология души — тебе знакомо, но ещё не близко. — Откуда такая уверенность? — Женщины. Довольно? — А что, — есть ещё что-то? — У меня всегда есть для того, кто слушает… Сколько минут в день с дочерью проводишь? — Девочка же! Пусть мать занимается. — Чушь собачья и хрень кошачья. Воспитанием должен заниматься отец. А мама — холить да лелеять. Задумайся, пока не поздно. Я вот со своими промахнулся. Подсказать было некому, а сам, видать, умишком не вышел. — Что ж вы так самокритично! — …И последнее — экология духа. — А это что такое? — Если коротко — расстановка приоритетов. — У меня они расставлены. — Ой ли? А ты не переставляешь их каждый божий день? — Бывает. — Да ладно тебе, не прибедняйся, все так делают. И причина, кажется, уважительная — нас так учили… Был фильм по сказке Шварца, «Убить дракона». В финале есть шикарная сцена: «Нас так учили… нас так учили… — Всех так учили. Только почему же ты, скотина, был первым учеником!» Примерно так… Может не дословно… Когда я делал первые шаги вокруг да около школьной парты, отцу было не до меня, — зарабатывал деньги, правда не все до дома доходили. Но это уже другая тема. Однако мама совершала удивительно мудрые по-женски поступки. За это буду благодарен ей до самой смерти…
— Вы, простите, чья будете? — Я насчёт Антона. — Минуточку… Вы родственница? В графе «мать» прочерк. — Наверно ошиблись… Алевтина, Алевтина Сергеевна… Маркус… Так что с Антоном? — С Антоном хорошо. То есть… нам с ним не очень. — Что случилось! Я ничего не знаю. — Ваш муж ничего не говорил?… Понимаете, ему нечего делать в классе. — Не понимаю. — Ему скучно. И если в письме у него есть кое-какие проблемы, — решаемые проблемы, не пугайтесь, то во всём остальном… Как сказать… Я всё время должна придумывать, чем его занять. А мне с классом надо работать. — Он вам мешает? — Нет, что вы! На редкость спокойный и покладистый ребёнок! Ему нужна другая нагрузка, — по способностям. Или по его знаниям, — я не успела разобраться. Как вы отнесётесь к предложению перевести его во второй класс? — Как это, прямо сейчас? — Чем раньше, — тем лучше. Для Антоши будет лучше. — Сколько у нас времени? — Могу дать неделю. Позже потеряется смысл в переводе… Я говорила с директором, с учителями. Все поддержали… Если он год у меня пробездельничает, то можем просто мальчика потерять. Жаль будет. — Я подумаю до завтра. Можно?… Спасибо вам. До свидания. — До свидания.
— Мам, ну что ты… Я не маленький… Смотрят же все… — Смотрят… Ишь, стеснительный какой стал. И в кого ты такой… — В тебя, мамань, в кого же ещё. — Проверь ещё, — ничего не забыли? — Ну мам, ну сколько можно проверять! — Тихо у меня! На мать голос повышать. — Прости, мам, я не нарочно. — Бумажку не потерял? — Спрятал в самый дальний угол. — На всякий случай повторю ещё раз: восемнадцатый до метро. Потом до «Елизаровской»… Ну, с Богом, скульптор мой ненаглядный.
— Тоха, ты посмотри, — какая живописица к нам поступила! — Способная. — Чего это она способная! А мы тогда с тобой какие, — неспособные что ли? — Не знаю… Я три года здесь отучился, ты пять. А её сразу в девятый взяли. — Да плевать, я не про это… Какая девчонка!… — Иди, знакомься. — А ты? — Юр, я не пойду. Опозориться ещё не хватало в нашем классе. Съедят. — Не съедят, остерегутся… Антоша, как ты относишься к эскимо? — Батончики нравятся больше. — На батончик не хватит… Ну, Антош, ну пожалуйста, ну пойдём… — Вот прилип как банный лист к заднице. Хочется — иди. — Боязно. — Эх, Юрка, а ещё друг называется. И вот как с таким в разведку идти!…
— Привет. — Привет. Виделись уже, кажется. — Да это я так просто… Проводи, пожалуйста, мне одной страшно. — А Юрка куда подевался? — Да ну его, надоел. — Лен, неудобно, всё-таки друг. — Тогда пойду одна. Только имей в виду: если со мной что случится — ты будешь во всём виноват. — Так уж и во всём… — Портфель возьми… Не волнуйся, пустой. Я всё в классе оставила, тебя пожалела. — Не надо меня жалеть. Сам могу. — Видела уже, как ты кулаками жалеешь. — Далеко идти? — Если понравится — можно дальше. — Ну честно!… — На Среднем, рядом с трамвайной остановкой. — Здорово! Мне туда и надо. — Я знаю. Я про тебя, милый мой, всё знаю… Ой!… Покраснел!… Как здорово… — Ленка, не говори так больше. — Захочу и буду. Кто запретит, ты? — Мне завтра Юрке в глаза смотреть. — Мы ничего не скажем… пока не скажем. А там посмотрим… Ну, беги уж, твой трамваище подъезжает… Тош–Тоша!… — Что?! — Портфельчик оставь. А то придётся маме сказать, что его жених мой на память украл.
История про сочинского таксиста (от Мони)... навеяло... Мой рекордный забег в возрасте 40+ (от Лёши)... У Максима была история, как он рвал когти после выстрела сигнального пистолета. Феерическое описание. Я был в полном восторге! Для восторга была ещё причина окромя художественной её части. Есть у одного малопочитаемого в нынешнее бестолковое время автора описание подобных опытов (переживаний), когда время растягивается, т.е. не только воспринимается иначе, но и замедляется. Признаюсь, до поры до времени относился к нему отчасти как к художественному свисту, пока в декабре 92-го не пережил подобное лично, правда, мне было всего 34, но опаздывать на последнюю электричку не хочется в любом возрасте, а у меня за плечьми уже был богатый запас опозданий. Правда, Лёша не написал, как дело было с багажом (ручной кладью), а у меня через плечо была перекинута сумка больше 10 кг весом. Это пиздец как неудобно. И я, вместо того, чтобы опоздать, успел ещё и покурить на платформе. Когда, сидя в вагоне, посмотрел на часы, долго не мог понять, как такое могло произойти. Теперь понимаю, но мне на это уже насрать.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 4
— …Вышел. Прими…Ну как?… проникся?… Твоё мнение. — Скорей всего да. Но на сто процентов уверенным быть нельзя. — Я тоже так думаю… Слушай меня внимательно… Даю своего человечка. — Юр… — Дослушай!… Ставроцкий с ним уже работал, так что лишнего не подумает. Ещё двоих отправишь от себя. — Есть парочка, братья Зайцевы. Герман вербанул их ещё в армии, в разведке. Толковые офицеры, правда, опыта мало. Ну и маленькая проблема… Они в Ленинграде. — Решим… Чья идея? — Ставроцкого. — Хитёр твой протеже… С отцом его давно знаком? — С Новосибирска. — Понятно… — …Юрь Василич, сколько лет ты подбирался? — Да, считай, с семьдесят четвёртого… Пятого. — Выходит, на горбу гражданских въезжать будем… — Пал Петрович, зачем ты так… никто никуда въезжать не будет. Понял?… Майор правильно сказал. Прийти, посмотреть, всё запомнить и ходу, ходу, ходу. Нас там быть не должно. И нас там не будет. — А что, если… — А если что, Паша, полетят головы. Как ты думаешь, я должен о своей голове заботиться? — То есть, хочешь сказать… — Да, Паша. Так что, случись что не плану, пути назад будут отрезаны, Паша. Но Ставроцкий не должен об этом знать. — Жаль… — Сделаем так… Ты в него веришь? — Да. — Ну вот и верь, как я в тебя, Паша. О плохом пока даже думать не будем… Генерал снял трубку телефона. — Князева ко мне, срочно… Капитан Князев, тридцать два года, женат, дочка. Личное дело потом, пока глянь опытным взором. — Тащ генерал, доверяю, нечего смотреть. — Как скажешь… У него полномочия на принятие решений. При необходимости возглавит группу. По Зайцевым решу вопрос прямо… минут через тридцать. Думаю, завтра утром уже будут на докладе. Ну, с Богом, товарищ… па-алковник.
-5-
— …Да не помнит уже, столько лет прошло. Имя только осталось, Фридрих, Фриц. Спокойный, говорит, рассудительный такой, русский, говорит, учить начал. — Все они рассудительные… — Да не… деревня в стороне, а эти вроде постоя себе организовали. — С какой целью? — Партизан ловили. — Рассудительно. — Да какие там партизаны… Как немцы пришли, партизаны… тьфу ты… уголовники эти воспряли. Думали, новая власть на свободу выпустит, вроде как пострадавшие от Советов. Только хрен им вышел… Немцы посмотрели дела и оставили на месте, досиживать… Это потом уж они в побег ушли да партизанами себя назначили. А как были бандитами, так ими и остались. Вот фрицы за ними по лесам и бегали. — Ну и как у них получалось? — Сначала не очень… Пока деревенские однажды не послали этих партизан… на хутор бабочек ловить… когда те припёрлись опять харчи требовать. Ну, в отместку деревню и подпалили. Полдеревни выгорело… — Во твари… — Фрицы на это дело посмотрели, да и устроили мощную облаву. Так Славкин отец и пропал окончательно… А деревню фрицы потом заново отстроили, с помощью местных, конечно. — Чудно, однако, мир устроен… — …Славка однажды кобеля в будке доской заколотил, соломой обложил да поджёг, сучонок… Мать бегает, ничего сделать не может, тут на счастье Фриц нарисовался, кобеля спас… Потом снял ремень, Славку поперёк разложил и давай охаживать. А тёща стояла на крыльце и приговаривала, — наподдай ему, наподдай ему… Я аж приподнялся… — Что, правда что ли? — Как на духу, Ставр! Если тёща не врала. А врать она не любит… Хотя, если честно, иной раз и соврать бы могла, дура старая… — Чем закончилось? — Да чем-чем… Как у нас у мужиков иногда бывает… Сел Фриц на крыльце, руки трясутся, сигарету прикурить не может, а потом заплакал. Никогда, говорит, на ребёнка руку не поднимал… Со слов матери, конечно, тёщи то есть. — А ты Наташку свою? — Да не, пока не за что было… Вот осенью в школу пойдёт… — Лупить будешь? — Ну почему сразу лупить… Наказывать. — За что! — Как за что, боярин! А то мы в школе не учились! Будет за что, даже не сомневаюсь. — …А дальше?… — Немцы ушли, наши пришли… узнали, что немцы на постое жили, деревню сожгли и пошли дальше на запад. Кто-то стал отстраиваться, а тёща с сыном подалась в Брянск… Потом узнала, что пленных немцев будут проводить по Москве, бросила всё и с ребёнком рванула в столицу. Не знаю, говорит, на что рассчитывала, была уверена, что Фриц в плену… Никого там, конечно, не нашла. А Фриц действительно попал в плен, говорил, что сам сдался. — Как говорил!… ты его видел? — Ставр, ты чего!… какое видел… Тёща видела. Приезжал после войны, в шестьдесят пятом, кажется… Знаешь, в чём ирония?… Пока тёща металась по Москве, он в это время был в Брянске, работал на стройке, потом уже в Сибирь их отправили, куда-то в Кузбасс. — И ты вот про это хочешь написать в книжке?… — Ставр, я не дурак… внукам оставлю… Мать к тому времени уже замужем побывала, трёх дочек родила, снова овдовела… А Фриц, говорит, так и не женился, не смог её забыть… Да куда уж там… столько лет… и дети… Вот у меня такая тёща…
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
-Р9-
— Командир, глянь… — Ага… здесь у них была лёжка… самодеятельность тут устроили. — А что ты от десантуры хотел!... Я пошёл?... — Давай, Вова, только ради Бога!... — Герыч, обижаешь…
— Что так долго? — Герыч, ты не поверишь… — Не тяни кота за хвост. — Лучше нарисую… Давай-давай, не жопься… Вот смотри… Слева шоссе, настоящее, асфальт, все дела… Здесь карман… в смысле, типа парковки. Площадка такая большая, любая машина развернётся… Вот это ворота… Высоченные, блин, метров, наверно, шесть-семь. Может все восемь. — Всё? — Да забоялся я, светло, там охрана. — Охрана? — Род войск не определить. Поближе бы подобраться. Как думаешь, майор? — Думаю… Вова, бери тепловизор и наверх, сколько сможешь, а я попробую ближе подойти. Потом сверимся. Ну как? — Добро. Ну, я пошёл? — Ну, иди.
— …Герыч… помоги… — Чем?... У нас ни верёвки, ни ледоруба. — Блин… подняться проще было… Не могу слезть. — Зойке настучу, если не слезешь. — Да ну тебя… не смешно. — Ну давай, аккуратненько. — А я что делаю? — Не тяни кота за вымя… — Спускаюсь… Герыч, правда Зойке настучишь? — Конечно! Всем расскажу, что стекал как тёплое говно по перилам. — Тебя бы сю… Князь рухнул мешком с пятиметровой высоты. Сначала я даже отказывался верить, что это с ним, с нами случилось. «Князь… ну ты сука… как же ты… Князь…»
Я перевернул его на спину. «Так… бровь рассечена… что ещё?...» В районе виска сочилась кровь. Плохо, очень плохо… Так… аптечка… Твою мать, Князь, как ты меня подвёл… Ладно, вспоминаем курс молодого бойца…
— …Герыч, прости… прости… — Живой, и слава Богу. Как ты? — Ну как… херово… Что делать будешь? — Зойке потом настучу. Идти сможешь?... Помогу. — Попробую… Ой, бля… Сколько времени? — Скоро полдень. — Последний автобус в восемнадцать тридцать… Герыч, должен успеть. — Иди нахер. Вместе успевать будем. — Не успеем, Герыч…
Я вколол ещё одну ампулу реланиума. Капитан расслабился и впал в полузабытьи… Восемнадцать тридцать… Зашибись… Значит, опять ночь в горах. Без собаки. Ладно, будем прорываться.
— Так, Вова, слушай внимательно… Сейчас уснёшь, а утром всё будет хорошо. Ты меня слышишь? — Да, слышу… — Ну вот и ладненько… Утро вечера мудреней. — Как ить скажешь, майор… Ну, я пошёл? — Спи, Володь, всё будет, спи давай… А то Зойка… Последние слова Князев уже не слышал. Оставалось надеяться лишь на утро. Как оно там…
-Р10-
— …Ёдгоржон… Ёдгоржон!… — Командир?… почему один? — Так вышло. — Заходи… только тихо, мои спят… Барс, свои.
— Что случилось? — Товарищ сорвался со скалы, нужна срочная помощь. — У нас только фельдшерский пункт, да и то… — Что? — Занозу вытащить, зелёнкой смазать. — На вашу помощь не рассчитывал… Надо позвонить в город. — В Ангрен? — В Ташкент. — Ого!... Товарищ, говоришь… А те двое? — Ушли за перевал, им на Бабай-таг. — Хм… неудобный маршрут… Через Янгиабад было бы проще. — Не моё дело, знакомые попросили… у них там встреча какая-то. — Значит так, старлей, телефона у меня нет, в махалля тоже. У соседа есть. Идём? — Выбора нет.
— Керим Умарбекович!... Это Ёдгоржон. — Проходите. Что случилось? — Керим-ака, познакомьтесь, — мой сослуживец. — …Герман. — Керим… Какими судьбами? — Долго рассказывать, а сейчас дело срочное. Надо позвонить в город. — Проходи… А ты? — Я здесь посижу, потом надо будет ему ночлег устроить. — Зачем?... У меня останется, места много. — У вас же гости! — Какие гости, что ты! Гостя утром на машине увезли… Герман, вот телефон. — Через?... — Через восьмёрку. — Спасибо, Керим-ака.
Ёшкин кот… тесен мир, однако… Умаров собственной персоной… ни за что бы не поверил… — Алло, девушка… — …Вы не туда попали. — Туда, девушка, туда… слушай меня, девушка… — Вас понял. Код? — Ноль пять шестьдесят пять. — Соединяю… Подполковник Нигматуллин слушает. — Ставроцкий. — Звание? — Майор Ставроцкий… Ленинград. — Доложите обстановку. — Нужна срочная эвакуация трёхсотого. — Откуда? — Адрес должен быть у Зайцева. Группу встречу лично у развилки в посёлок. — Оставайтесь на связи…
«Так… до развилки топать… час–полтора… Пойду налегке. Лишь бы не застряли где по дороге…» — …Ты слушаешь, майор? — Слушаю. — Транспорт выдвигается через десять минут. Согласно маршруту в точку встречи должен прибыть в двадцать три сорок. — Так точно, в двадцать три сорок. — Конец связи. Ну, вот и ладненько. Идём знакомиться дальше.
— Всё нормально, дозвонился? — Да, Керим-ака, всё хорошо. — Так что случилось-то? — Товарищ мой поломался, оступился на скале. — Помощь нужна? — Нет, спасибо, за ним из города машина приедет. — Ого! Важная персона, твой товарищ? — Да нет, что вы… Так вышло. — Так вышло, говоришь… Ёдгоржон, иди домой, помощь уже не нужна. — …Спасибо, Саид, здорово выручил, никогда этого не забуду. — Ещё увидимся? — Может быть. — До свидания. — Пока, Саид…
— Ну что, служивый, поговорим?… — О чём, Керим-ака! Я всё сказал. — Как ты меня нашёл? — Хотите верьте — хотите нет, я вас не искал. — В каком звании? — Майор. — Контора? — Ну да, да, Контора. Это ничего не меняет. Товарищ в беде, и без меня не выкарабкается. — Нашёл, что искал? — Да. — Что дальше? — Доложусь. — Эх, стар я для всего этого… — Отдыхайте, мне пора. — Не торопись, успеешь… Мотоцикл водишь? — Могу. — Полчаса отдохни, выпей чай с душицей, потом поедешь. — Спасибо. — Для себя стараюсь… Ну вот почему я не могу как все нормальные люди просто состариться…
— Вот удача! Даже промывать не придётся. — Тоха, глянь колёса. — Кажется, вполне. — Какое вполне! На первой же яме диски полетят. — Ладно, подкачаем… Все? — Задние… Больше шестидесяти не поедем. — …Посмотри, — теперь нормально? — Сойдёт… Тоха, в монастырь заедем? — Бензина хватит? — Не твоя печаль… Ну так заедем? — Там смотреть не на что, — развалины. — Фрески покажу. Эх, красота будет, когда отреставрируют!… — От наших властей дождёшься. — Тох, а Тох, ты долго нехристем жить собираешься? Мусульмане твои покрестились уже. — Они мне… — Что «они мне», — не указ? Тебе сам Бог велел, а ты всё выпендриваешься. Смотри, Господь долготерпелив, — было бы кого терпеть. — Не чувствую… — Кого, Бога?… а с чьей помощью лечишь, задумывался? — А если дар пропадёт? — Тем лучше. Значит, не от Бога и был. Давай, дядька, решайся. — Поехали в монастырь. — Добре… Запаха нет? — А от меня? — Кто сегодня за рулём? — Давай у гаишников спросим. — Шутник, блин… Садись в машину, кому говорю! Хватит сопли жевать.
— Откуда ты про них узнал? — О прошлом годе на выставке в «Галере» познакомился с одним мужиком, он здесь работает в художественной школе. Всё облазил–разглядел. — Не ожидал, честное слово. — Я тоже… Добираться неудобно… Надо будет своих привезти. Валюхе будет приятно, да и девчонкам полезно. — Нюшке-то какая польза! — Нехристь ты, брат, хоть и хороший человек… Вот… Был бы мне кумом. Зять-то из тебя получился никакой. — Решил надавить на мозоль? — Только не булькай. Держал бы сестру в кулаке, — может, по-другому всё и сложилось. Молодая ж была, глупая. — А кто бы меня научил! Отец умер — мне пятнадцать было. Да и мама никогда слова поперёк ему не говорила. Я думал, — все такие. — Думал–думал… Слышь, индюк стоеросович, давай на вокзал заскочим. — За каким лядом! — Позвонишь Марине, пока не поздно. — Хорошая идея, спасибо Виталик. — А я свяжусь с Эрнандо, чтоб дожидался.
— C приездом! Проходите… Под дождь не попали? — Стороной прошёл. Да мы в машине. — А глина? — Ну… повозились бы. — Сейчас… я для сугрева сердечного глинтвейн вам приготовлю. — Мы не замёрзли. — Для сердца, друг мой неразумный, для сердца! Нечего голимый портвешок в топку заливать. — Этот бальзам ты называешь портвейном? Что же тогда мы покупаем в магазинах! — Понятия не имею. Наверно дрянь какую-нибудь. Ничего, что я так? — За неразумного ответишь… Тоха, что с тобой! — Где я… — Антон!… Эрни… что делать!… — …Антон, присядь… успокойся… Ты меня узнаёшь? — Амир?… где Соня? — Я Эрнандо, Эрни. Ты меня помнишь? Это Виталий. — Где моя Соня!… — …Тоха, это я, успокойся… Да у него глаза закрыты!… — Часто с ним такое? — Какой-то новый сюжет… Антон, приляг, я тебя укрою… вот так… Пойдём на кухню.
— Что с ним происходит? — Не знаю. Уже давно. Раньше просто обмороки были… По выходе рассказывал всякие чудеса. Я думал, — бред, сон. Всё, что угодно. Пока однажды… Нет, — дважды… Он меня от смерти спас. — Как? — Были на Сенном рынке… Выходим к Московскому, метров двадцать осталось… Он вдруг встал и стоит. Я ему, — ты чего?… Я думаю, отвечает. Ну, думаешь, — значит так надо. И буквально секунд через тридцать лобовое столкновение, одну машину выбрасывает прямо на то место, где мы должны были идти. Такое месиво было! Проще было закрасить, чем соскрести… А второй эпизод — вытащил меня буквально из-под колёс. Он вообще машины как-то чувствует. А сам за рулём никогда не сидел. — Странные провалы… Как будто человек в двух мирах одновременно. Только какой перетянет… — Вчера укладывались на ночлег, а он, — выключи магнитолу, заела. Одну песню десять минут уже слушаю… Ну да, радио заело. Ты про такое слышал? — Читал. — Серьёзно? Где! — У Кастанеды. Не думал, что столкнусь в жизни с чем-то подобным. — Креститься ему надо. — Пожалуй… Выпить хочешь? — Налей. Не засну после такого представления. — Кто такая Соня? — Девушка, которую он любил. Погибла четыре года назад… Он мне как старший брат! А я ничем помочь не могу!… Разве это справедливо, а?… Ну что за гадство такое… — Иногда… решают не люди. — Кто решает! Бог? — Не тебе так Бога поминать. — А-а… блин… Налей ещё, да пойдём спать… Никуда завтра Антона не повезу. Обойдётся его Мариночка, потерпит. — Тогда на боковую.
— Антон, поговорим? — Не сейчас, Вит… Сворачивай налево. — Ты домой собираешься? — Собираюсь, — надо хотя бы глину закинуть… Сначала в церковь. — Наконец-то. — Тебе-то какая с этого выгода! — Прямая. — Расскажи. — А поймёшь? — Вит, я похож на дурака? — Нет, ты похож… Евхаристическое общение. — Что это такое? — Вот и всё. Дальше продолжать не вижу смысла… Или поймёшь сам, или тебе никто не сможет объяснить. — …Зелёную крышу видишь? — Не только крышу… С тобой сходить? — Подожди в машине. — С Богом.
— Здравствуйте, батюшка. Вы отец Олег? — Да. — Меня зовут Антон. Мне о Вас рассказывала Нина Соколова, художница. Она занимается в моей группе… интегральной йоги … Правда, это не совсем йога. Йогическая садхана , — философия, психология. — Я не знаком с ней. Наверно речь идёт о настоятеле храма. Он тоже Олег. — Простите… Я, собственно… по другому вопросу. Я хочу принять православное крещение. — А почему в нашем храме? — Не люблю и не хочу суеты, её мне в городе хватает. — Приходи завтра. Захвати крестик, полотенце, немного денег. — Сколько? — Сколько не жаль… Молитвы какие знаешь? — «Отче наш…» только. — Скверно. Надо бы с тебя ещё «Символ Веры»… Молитвослов есть?… Ах, да, не до молитвослова… Зайди в лавку при любом храме, — наша сегодня уже закрыта. Выбери попроще, чтоб мошну не облегчать. Да смотри, — сдури на церковнославянском не купи! Не поймёшь ведь ничего поначалу. — Спасибо за совет, батюшка. Церковнославянский я изучал. — Дожили… Язык изучал, а ни одной молитвы не сподобился… Иди уж, иди с Богом. — Спасибо, батюшка.
— …Когда? — Завтра. — Оперативно. Поздравляю. — Не с чем пока. — В Церкви с древних времён было понятие оглашения. Это когда человек принял решение и начал готовиться ко Святому Крещению. Во время службы такие даже в храм не допускались. Так что ты теперь оглашенный, на один день. — Понятно… Давно в церковь ходишь? Родители у вас, кажется, не очень радели. — С тех пор как попал к Крылову. Он сказал, что старпом–атеист ему на борту и на дух не нужен. — Увидишь — передай от меня спасибо. — Не увижу. Я за него Богородице свечку ставлю. — Завтра и я поставлю. — Эх, хорошо-то как!… — Давай помолчим. — Давай. — Что там дома…
— Привет, Мариш, как вы тут? — Нормально… Привет. — Соскучился… — Тош… — Полинка дома? — Телевизор смотрит. — Я сейчас!…
— Тоша!… Где ты был… я по тебе скучала… — Я тоже скучал, моя радость… Мы с Виталием привезли белую глину. — Белую–белую?… как молоко?! — Как сметана. Я тебе кусочек отломлю, какой захочешь. — Тоша, ты сегодня больше никуда не поедешь? — Придётся ехать, Полюшко. Сейчас вместе пообедаем, и поеду. А завтра вечером насовсем. — На озеро сходим? — Сходим, обязательно сходим! И я, и ты, и мама. Постараюсь не задерживаться. — …Антон, я собрала на стол… Полина, мыть руки. — Иду, мам.
— Странная твоя Марина сегодня какая-то. — Отдохнула от меня. — Нехорошо, если так. — А что делать! Надеюсь, завтра всё поменяется. — Ну, чем поделишься? — Надо делиться? — Пора. Ты помнишь, что с тобой вчера происходило? — Помню. — И как нам быть? — Никак. — Эрни предположил, что ты как будто застрял между мирами. — Тоже мне, специалист. Начитался книжек… — Твоя версия? — Скорей между временами. — Это как?!… — Смотрю на тебя, а вижу… иногда… отца, или кого из старых друзей… или… того парня… — Нихрена себе!… С женщинами так же? — Хуже… Заново переживаю все чувства… Чем больше живу… чем больше людей… — Ты же взорвёшься как Ф-1 ! — Не взорвусь. Нашёл способ. — Через лечение? — Нет, Виталик, я же объяснял тебе много раз, — я не лечу, я только пропускаю через себя эту силу. — Тогда что? — Начал писать. — Стихи?!… — И прозу. — Вот это да!… Давно? — Ещё Соня была жива… Перед отъездом перечитал свои письма к ней. Они помогли найти ответы на некоторые вопросы. — Как же допустил вчерашнее! — Иногда не успеваю сориентироваться. Фактор усталости, или нервного напряжения, бессонница, алкоголь… — Ты поосторожней, пожалуйста, ты нам нужен. — Опять? — Пацанов воспитать не сумел, а с девками у тебя ладно выходит. Не забыл, что у меня их две? Одна надежда на тебя. — У жены спроси. — Валюхина идея. — Ну, ребята, вы даёте… — …Тох, а как это, — в разных временах? — Неуютно… Смотришь на ситуацию как со стороны, и ничего не можешь сделать. Так себя иногда жаль, — хоть плачь. — Напугал ты меня вчера, ох напугал. Про Эрнандо вообще молчу. У него очки на носу чуть не лопнули. — Приедем, — я ему расскажу. Мужик вроде бы надёжный. — Не сомневайся. У него связи не только среди вшивой интеллигенции. — Где ещё? — В соответствующих органах. — Не стукач? — Наш человек. Если что случится… — Я ни с чем подобным не связываюсь, ты знаешь. — Ничего я не знаю, как выяснилось… Ладно, готовсь, Эрни что-то тебе припас. — Вит, припаркуйся на Владимирской. — С какой целью? — Заскочу в Собор, — молитвослов купить, новый крестик. — Пойдём вместе. Может, и себе что присмотрю.
— Какой собираешься брать? — Батюшка советовал серебряный. — Правильный батюшка. — А Нине Борисовне при встрече пистон воткну. Подставила, старая пепельница. — Когда успела! — Могла бы предупредить, что там два Олега. — Где? — В Лисьем Носу. — Ты говорил, что будешь там креститься? — Я сам только сегодня узнал. — Ну и за что полагается пистон?… Остынь, Тох… Мелочь есть? — Зачем? — Нищим подать. — …На, держи. — Э, нет, брат! Сам, всё сам. Ты теперь у нас почти православный. — Всем? — Не критично… Лоб хотя бы перед входом… Поклонись… Пойдём, я знаю, где у них лавка.
— Как состояние? — Спасибо, Эрни, всё хорошо. — Вит, принеси вина. А я пока начну «историю еврейского народа»… Зира и Серхат — беженцы из Ферганской долины. Из всей родни только им удалось уцелеть. Остальные погибли. — Амир писал, как по улицам Чирчика раскатывали БТР. Он даже стволы из тайников достал. — Ребятам повезло, что Серхат родом из Ленинграда. В общем, — бежали практически с пустыми руками, но приехали не на пустое место. Другим повезло меньше. — Что с Зирой?… по моей части? — А я ведь не знаю ничего про «твои части». — Кто говорил про «все говорят»? — Это в общих чертах. — Желудочно–кишечный тракт, голова, молочные железы у женщин. Владею мануалкой. С остальным сложнее. Рак, — ты знаешь, могу только диагностировать, немного снять боль. Но это уже чревато. — Синдром Кашпировского. — Какие симптомы? — Скорей признаки. Несколько раз увозили на «Скорой», — полежит, врачи кругами походят, а потом отправляют домой. Средне–статистический диагноз — общее недомогание на фоне нервного напряжения. Ты понимаешь, — как только узнают, что она из Ферганы, так им сразу «всё ясно»… Хорошая женщина, надо помочь. — А если не получится? — Должно получиться. — Поступим так… Через два часа пусть приходит. Я часик подремлю, потом немного пройдусь до Измайловского и обратно, и буду готов. Вы с Виталием на это время сваливаете. — Куда?… на сколько? — Да хоть в кино идите, лишь бы вас не было в квартире!
— Добрый день. — Здравствуй, Антон, проходи… Неплохо выглядишь, как будто не пил. — Быстро вынули. — Кто? — Да так… родственники. — Думал, — забудешь. — Я тоже. — …Сюда… Посиди, доложу хозяйке. — Хозяйке?… — Удивлён? — Не очень. — Не сбежишь? — Лень шевелиться.
— Биляна, он пришёл. — Вижу… Симпатичный экземпляр… Не мальчик, конечно, но фактура вполне… вполне… Не зря тебе плачу. — Биляна, ты меня знаешь. Не за страх — за совесть. — Не люблю совестливых, знаешь. Тебя держу только потому, что не боишься. — Спасибо. — Долго говорить не буду… Поедете к Виссариону. Вечерний и для будней… Денег не жалей… Потом будет покупать на свои. Понял? — Как скажешь. — Андрюшенций, закажи столик в «Мама Роме». Посмотрю на него вживую. — Сделаю. Как обычно? — На семь… Потом в бильярд с ним… поиграю. — Поведёшь сама? — Сядешь за руль. От кафе поедешь на такси. — Хорошо… Звать? — Ты ещё здесь?… Ой, подожди, чуть не забыла!… Держи, твоей Галинке. — Биляна… Сколько же это стоит!… — Эх, Измайлов, а ещё про совесть мне говорил… Для ребёнка же! — Родила бы своего. — От тебя что ли? — Да хоть от него. — Ты что себе позволяешь! — Совесть… проснулась. — С добрым утром, родимая… Я подумаю… над твоим предложением… — Не сердишься? — Насмешил… Иди уж… Зови своего Антона.
— Здравствуйте. Разрешите? — Присаживайся… — …Простите… — Что?… — Я должен что-нибудь сказать? — …или спросить. — Зачем пригласили? — Хочу предложить работу… Можно на «ты»? — С удовольствием. — Меня зовут Биляна. Без отчества… Мне нужен человек… свиты… Да, пожалуй так… Не мачо, не золотая цепь на бычьей шее, не «линкольн» на брелке. Просто крепкий, обыкновенный мужик, которого видно издалека. — Ваш Андрей… — Не наш, — мой. Ты меня понял, Антон? — Спасибо… Но Ваш… прошу прощения… — У него есть круг обязанностей. Жена, маленькая дочка, тёща, другие родственники… Он другой, для такой работы не годится. — Чем же я не другой? — Всем. — Вы уверены? — Пару месяцев… — Значит, Андрей всё знал… — Сиди, сиди… Пойдёшь ему морду бить?… Это была моя просьба, он знал, что делает… Да… хоть запоздало, — прими мои соболезнования. Мне действительно жаль, я могу понять как никто. — Родители?… — Все. Даже муж от меня сбежал… на тот свет. — С какой целью?… прости… вырвалось… это у меня присказка такая. — Застрелили… Будешь моим сопровождением везде, в любое время суток, по моему звонку. За исключением случаев… Ну… сугубо личных… женских. — Непыльно. — Предупреждаю сразу — я женщина бодрая, на месте сидеть не люблю, беспокойство тебе гарантирую. — Какого рода? — Будешь почти–телохранителем. — Почти? — Если закажут, никакая «личка» не спасёт. А когда бьют по морде — это уже оскорбление. За каждую удачную попытку — минус десять процентов зарплаты, за три — минус пятьдесят. За безаварийный месяц премия. — В каком размере? — А размер зарплаты не интересует? — Пока нет. — Странный ты… Не обижу. Я никого не обижаю, кто не мешает мне зарабатывать деньги, и помогаю тем, кто помогает мне. Ясно? — Что ещё от меня будет нужно? — В подвале зал, в любое свободное время он твой. Если захочешь, — могу сделать членскую карту в один из клубов поближе к дому. — Лишнее. Мне нужен доступ к залу круглые сутки на первые две недели… И тир. — Ты договорился, кто тебе доверит оружие? — Думаю, что ты. — Ты думай, думай, я тоже подумаю. Хорошо? — Да. — Спасибо. — Извини… — Ничего. Мне даже нравится… Машину водишь? — Водил. — Разбил? — Говорила мама, — нельзя на водке экономить. — Интересно… Как это?… — Выпил бы больше — не сел бы за руль. — Права, так понимаю, тоже отминусовались. — Само собой. — И родственник не помог? — Я отказался. — Почему! — Забот меньше… На моей консервной банке только приключения в городе было находить. — Так… На работе не пить, с похмелья не появляться… Права тебе восстановлю… Тир в зале есть… Ещё вопросы?… И последнее… Вот, возьми… Здесь оклад за полмесяца вперёд. Через две недели получишь такой же конверт с учётом качества работы… С надбавкой за ствол и вождение… Андрей, он твой… До вечера, Антон, надеюсь, сработаемся… И последнее… Не усердствуй с дезодорантами, нос закладывает.
— Я ушёл в запас весной семьдесят девятого. Как выяснилось, — вышел вовремя. В том же году ввели войска «за речку». — Куда?… — В Афганистан… Так вот… Демобилизовался, значит, а куда себя приложить — не знаю. Это потом все умные из армии поуходили вовремя, что существенно. То есть с пенсией, со льготами. А мне не до пенсии было, нужно было спасать семью. — Сколько времени к тому времени вы были женаты? — Пять лет. В семьдесят втором познакомился с Анастасией… Салабон был, она и того меньше, шестнадцать лет. Я сказал, — будешь правильной девочкой, — через два года женюсь… Так и сделал. Взял отпуск, не без труда, конечно, свадебку отыграли, и увёз её с собой… Боже Милосердный, сколько ж на свете таких как я дураков!… — Разве семья дурость? — Нет, конечно! Более того, моё глубочайшее убеждение, что после Бога семья есть самое святое, что может быть в жизни человека! — Как в таком свете, позвольте поинтересоваться, рассматривать монашество? — Санька, не перебивай. В монахи что ли собрался? Угомонись, тебе не грозит. Поскольку, как я успел заметить, на твои сю–сю отвечает уже другой женский голос. — Опять спалился… Сегодня же покупаю гарнитуру. — Гарни–что? — Ну… такие маленькие наушники, подключаются к теле-фону. Очень удобно. — Не очень. В проводах запутаться можно. — Есть и беспроводная. Недёшево, конечно, но мажорно. — Что?… мажорно? — Это такое современное выражение. Совсем немузыкальное. — Да уж знаю происхождение этого слова… О чём я?… Ах, да… Монастырь тоже семья. Трудность в том, что в монахи идут, как правило, взрослые, зрелые люди, каждый со своим жизненным опытом. Но у них есть мощное связующее начало. Бог… — …Связующее… — Друг любезный, будешь слушать или перебивать? — Я задаю наводящее вопросы. Вы отвечаете. Или не отвечаете. — Съехал таки. Ужик ты, Санька… И устроился майор Маркус на должность матроса–спасателя. — Вы?!… — Александр, за десять лет службы я столько народа спас! Тебе и не приснится такое… Правда, некоторых не успел… — Как это? — Если ума нет, то включи хотя бы интеллект. — А разве это не одно и то же? — Ну ты журналист!… Так если б это было одно и то же, то и слово было бы одно! Соображать надо. — Не вижу связи. — Все очередные звания я получал досрочно. Теперь понял?… Поставь чайник, что-то в глотке… Заодно глянь, чем твой друг собак промышляет… Не могу приучить поганца на утреннюю молитву со мной вставать. На вечернюю соглашается, а утром никак. И поститься не желает ни в какую. Ну вот что мне с ним делать, скажите на милость!
— Ты кто такой? — А ты кто такой? — Я первый спросил. — Виталик… Виталий. — Чьих будешь, Виталик? — Заболотные мы. — Это я и так вижу. Сам заболотный. — Шутишь, дядька. Ты Антон Маркус. А мы Заболотные. — Вот оно как!… Красивая фамилия. — Фамилия как фамилия. Мне больше нравится твоя. — Чем же моя фамилия так по нраву пришлась! — Да про тебя весь Невский район знает! — Ну-ка подробней, пожалуйста… — А чего там по… подробней… Как ты семерых бандитов обезоружил, а потом всех в милицию сдал, а тебя за это наградили и попросили Родине послужить. Ну, там, бандитов ловить, шпионов разных… потом вражескую подлодку захватил… один… кажется… Чего ты ржёшь как Нюрка–чокнутая! — …Сейчас… Конфет хочешь? — Если карамельки — грызи сам. У меня зуб болит. — Шоколадные. — Не откажусь, не гордый… А себе чё не оставил? — Не люблю шоколадные конфеты. — Зачем тогда тратился! — Да продавщица в магазине… так уговаривала… Так уговаривала!… Купите, говорит, товарищ старший лейтенант, девушку свою угостите. Пришлось купить. — Значит, Настькины конфеты трескаю. Так и надо, вредине. Будет знать, как родителям жаловаться. — С чего ты решил, что для сестры покупал! — Для кого же ещё! Она хоть и вредина, а девка видная. Нам из-за этого сплошное расстройство. — Что ещё за расстройство! — Придурки разные… то веники в окна бросают, то песни орут. Прям кошаки по весне… Скорей бы замуж взял. Вот заживём тогда… — Мало ли женихов в округе! — А кому как не тебе! Ты один такой. Я бы при твоём параде… а ещё учиться и учиться… Надоело. Вот закончу восьмой класс — и в мореходку! — В сухопутку не хочешь? — Не-а… Папка был моряком, и я буду. Вот увидишь… Ну так что, берёшь Настьку за себя? — Я бы взял. — Щас пойду, мамку обрадую. — Куда!… А ну стоять, я приказываю! — А чего тянуть-то! — Сколько Насте лет? — Семнадцать… почти. — Придётся до восемнадцати подождать. — Ну, вот… опять расстройство. Нафига тогда мне конфеты скормил? — Закон есть такой, до восемнадцати жениться нельзя. — Понапридумывают законов, а мы тут страдай потом… Ладно, что мамке-то сказать? — Скажи, что в гости прийти хочу. Пригласите? — Да обождались уже, когда попросишься… Я побёг… Ой, слушай, дядька… — Называй просто Антоном. — Ладно, не важно. Семечек хочешь? Сам жарил, пока Настьки дома не было. — Не откажусь, не гордый.
— Антон, я больше не могу. Не климат нам, и обстановка, и здешняя медицина… — Настёна, у нас хороший госпиталь, один из лучших в округе. — Я не хочу госпиталь, хочу простую городскую больницу. — Только в этом дело? Устроим тебя в гарнизонную, там и родишь. — Не хочу, мне тут просто тоскливо… Ни зелени, ни развлечений никаких. Даже телевизора нет! — Дорогая моя, это армия, я офицер. Ты жена офицера. Тебе нужны развлечения? Какие?… танцы что ли? У тебя двухлетний сын на руках! — Вот опять — у тебя… А у тебя его нет. — Не говори глупостей. Всегда так было. Муж служит, а жена ему помогает. — Я так не хочу. — Скажи, чего ты хочешь. — Я хочу в Ленинград, хочу к маме. — Настя, ты замужняя женщина. Какая мама! — Я всё поняла. Ты хочешь, чтобы я превратилась в клушу, как эти… Только и знают, что кости друг другу перемывать да развратничать. — Что ты несёшь такое! — А то слепая! — Ты не слепая, просто тяжело, ты устала. Поговорю с комбатом, перенесёт отпуск. Вместе поедем. — Нет. Я хочу сейчас. — Вот за такие слова раньше пороли. — Только попробуй руку поднять! Я тебе устрою! — Не волнуйся, не подниму. Но ты призадумайся над мои-ми словами.
— Антоша, мне не нравится. — Что, мам? — Всё не нравится. — Моя служба тоже? — Тоша, как ты можешь! — Мам, я не хотел тебя обидеть. — Кинет малышей бабке, а сама в кино да на танцы… — А сами чем думают? — Что сватовья… Тёща твоя на её стороне, а сват права голоса не имеет. Знай себе горькую попивает втихомолку. — Один что ли? — Один… Его мужики местные Ванькой Подпольным прозвали. Выпьет стакан и давай на гармошке наяривать. Весело живут, нечего сказать. — А Виталик? — Слава Те Господи, хоть у него всё хорошо. В мореходке на первом курсе, на полном довольствии. Может, толк из мальчишки будет. Дай-то Бог… — Да, мам, огорчила ты меня. — Прости, сынок, наболело. За тебя ведь… — Мама, прошу, не оправдывайся. Я знаю, в каком у тебя долгу. — Антоша, мне сорок один, можно сказать, полжизни давно позади. — Ну что ты! Ещё только сорок один. — Сынок, вот это «ещё» всё и определяет. Скоро будет «уже». Когда — Богу известно. — Мама, давно… хочу спросить, — почему ты не вышла замуж после смерти папы? — Я ведь любила его, и сейчас люблю. И тебя люблю. Побоялась, что новый муж хорошим отцом тебе не станет. — Мне пятнадцать было, мам, уж как-нибудь вопрос решили бы. — Решили бы, верю, особенно при твоём характере. Побоялась… — Чего?! — Хочешь узнать чего?… ты этого хочешь? — Слово твоего сына и офицера в доме значит? — …Летом пятьдесят девятого… — В то самое лето? — Да, в то самое…
— Собрались мы как-то на танцы, я уж из дома вышла. И тут попадается на дороге цыганка Уля. Её все знали. Да и она всех. Не только по имени–фамилии, — когда родился–крестился, кто заболел, кто без денег остался. Всё знала. — Уля, говоришь… Ульяна… — Да, Ульяна… Померла уж наверно, давно не видно, лет пять. — Высокая такая, худая. — Да какая там высокая! Ниже меня. Но народ её побаивался. Зря конечно. Зла никому не сделала, а добра много. Это я тебе как на Духу говорю. Потому что через её добро ты стал мне сыном. — Она познакомила тебя с отцом? — Нет, Тоша, это ты меня с папой познакомил. — Мам, ты чудеса какие-то рассказываешь. — …Так вот… Иду, значит, своей дорогой, каблучками постукиваю. Вдруг слышу, — девка, ты куда это собралась!… Я-то её знала, поэтому и не испугалась. Да вот, говорю, тёть Уля, с подружками… Ты, Аля, не спеши, пора привыкать к осёдлой жизни… А что привыкать, спрашиваю! Жениха надо высматривать. Двадцать два мне уже… Есть у тебя жених, скоро поспеет… Вот те раз, думаю, жених не огурец… Он не огурец и не жених, но поспеет. А приведёт тебя к нему ангел. Как увидишь — так сразу и узнаешь… Тёть Уль, говорю, ангелы ж на небе. Это я умру что ли?… Ангелы и на земле бывают. Только надолго не задерживаются. Вот сейчас один хочет задержаться… Тут уж я подумала, что Ульяна умом тронулась. А она как посмотрела на меня да как притопнет ногой, — не смей перечить, как бы хуже не вышло. И так несладко будет. И запомни, девка, — за-муж выходи единожды. Иначе быть беде… Вот и всё. — Всё?… — Дальше ты знаешь. Отец привёл тебя в детский сад. А спустя пару месяцев после смерти Таси ты подошёл ко мне и сказал, — будь мне мамой. Я согласилась. Теперь точно всё. — …Мам, я выйду покурить. — Сходи, сынок, сходи… Ночевать к ним пойдёшь? — Сегодня нет. Скажу, что плохо себя чувствуешь. — Стоит ли, Тошенька? — Стоит, мама. — Может и прав ты… А ты ведь Настю не любишь, хоть она и мать твоих сыновей. Позарился на молодость да красоту. Сердце твоё Лена захватила, а вернуть забыла. Или пожадничала.
— Антон Георгиевич, вам приходилось жалеть о том, что оставили скульптуру? — …Соврать, что ли… Да. — Долго? — Не важно. Было и прошло… помучился, водочки попил… Нет, перед этим год отработал в школе… Когда мастерская сгорела, не знал куда приткнуться. Тут знакомый подсказал. У них в школе учителка в декрет сбежала, надо было срочно закрыть ставку. Мной и закрыли… На свою голову. — Плохо дело пошло? — Не то, чтобы плохо… Я не методист. Хотя до этого были ученики… Помню одну девчушку, Манькой звали… У нас были почти семейные отношения. Чудная совершенно мамаша, прямо не от мира сего. Отец толковый мужик. Мы иной раз и по коньячку на пару… Сколько сейчас?… Тридцать лет ведь девке! — Тридцать один… — …Давно про них не слышал… Договаривались осенью встретиться… А тут семейные неприятности… очередные и окончательные… потом проблемы со здоровьем… потом опять они… В городе появился только в декабре… Грустно вспоминать… — Антон Георгиевич, когда впервые появились мысли о демобилизации, что было кроме семьи, какие-то мотивы были? — …были… Первый звоночек получил в девятнадцать лет. Мы стояли в Бердске, в увольнение ездили в Новосибирск. Минут сорок на электричке. Тридцать шесть лет прошло — до сих пор вспоминаю город иностранцев и красивых парней. Такая вот своеобразная репутация была у него в те годы по Сибири… Ранняя весна, променад на левом берегу неподалёку от Комунального, и слышим крики со стороны набережной. Мы с комвзвода туда. А там… Пацаны на льду развлекались. Март, лёд рыхлый, один провалился. Я шинельку на ходу скинул и за ним. Ремень сходу расстегнул, как отец учил… А толку-то!… Пацана вытащил, а лёд под нами обоими пошёл… Накувыркались. Пока суть да дело, пока вытащили нас… Мальчонку-то быстро растёрли, а я всё хорохорился… И потерял сознание. Пришёл в себя уже на больничной койке. Вот так свой первый инфаркт схлопотал. — Как же Вас не комиссовали! — Уговорил. Через полтора месяца прошёл перекомиссию — и в строй. Всё-таки быть молодым иногда очень даже неплохо. До-олго потом на меня комбат с подозрением косился… бедолага. — Значит, на роду написано людей спасать… Тяжкий труд. — Саш, любой труд тяжек, даже если он в радость. — Но радостный труд не такой тяжкий. — Ну начнём сейчас друг на друга фимиамы источать!… Вот знал ли я, что опять с водой свяжусь!… Я спасателем-то устроился по единственной причине — работы практически никакой, времени для размышлений полно, дети пристроены на бесплатное довольствие… В общем, не жизнь — малина. А начало июля было какое-то дурное. Плюс пять. Можешь себе такое представить! В наших-то краях. — Могу. Меня родители через Дворец пионеров на всё лето пристроили. Помню, как отец привозил одеяло и тёплые вещи. От холода плакать хотелось. Домики летние, на такую погоду не рассчитаны. — Вот-вот!… Приезжает группа французов. Ну чего им дома не сиделось! Начальник: устройте им прогулку на катере… Чтоб этих лягушатников… и нашего директора. А тут ещё волна поднялась… В самый неподходящий момент заклинило рулевое, — остался только левый поворот, вдобавок лопнул ремень охлаждения. Живы остались чудом. Мотористу хоть бы хны, марсельцы смеются — приключение, как же! А у меня на берегу жена и Колька с Петькой, один меньше другого. — Экстремал вы однако, Антон Георгиевич. — Да уж… Неправильно это. — Что? — Геройство. — Вот те раз! — Вот те два… Неправильно, говорю. Мы не должны допускать ситуации, из которых потом приходится выпутываться. — Всего не предусмотришь. — Взять тех пацанов в Новосибирске. Какого хрена они оказались на весеннем льду! Или моё морское приключение… Говорили директору, — нельзя, катер неисправен. Ничего, говорит, за один раз не поломается. А тут сразу две поломки. Вот кому! Чтобы лишний раз мне Бог напомнил, что с водой не дружу? Так я и без этого знал, с самого детства. — Подробности будут или опять намёки?… Неужели такая тайна! — Не люблю вспоминать. Там… отец был жив… и мама… Саньк, а Саньк, что ты с другом своим собаком сделал? Сидит как воды в рот набрал. Чем накормил, признавайся! — А это наш маленький собачий секрет. — Смотри у меня, не разбалуй животинку. Хоть и кошачий сын, а всё Божья тварь. — Я позвоню. Можно? — Вот спросил!… — …Марию Владимировну… Муж… Маша, это я… Как ты?… Собака кормлю… Не своего же!… Маш, я что хотел… Ты слышишь?… Кроме чая ничего, есть свидетель… Ему можно… Лет пятнадцать… Могу… Антон Георгиевич, Вас к телефону. — Меня?… Антон Георгиевич… В девяносто пятом занимался скульптурой… Машка… Манечка! Так это твой муж мне седых волос прибавляет!… Бросай всё и приезжай. Скажи, что у тебя зуб болит, или живот, или рожать собираешься. Только приезжай. Иначе твоего Сашку отсюда живым не выпущу! Ты меня знаешь.
— Дядька Антон!… — Виталик, какой я тебе дядька. — Обнять-то можно? — Иди сюда, вражина… Поверишь ли нет — на улице бы встретил и не узнал. — Зато тебя за версту видать… Антон… Ты чего седой такой… Настька довела? — Молчи. — Значит она… cтерва… Всю жизнь от неё одни расстройства… Как племяши мои? — Растут. Деловые оба, все в дядьку. — Ну… скажешь тоже… — Да не смущайся ты!… Как служба? — Ой, не спрашивай… — А чего не спрашивай-то! Случилось что? — Списали меня. — Как списали!… — Да, блин… — Напился? — Уж лучше бы напился — Ну говори, не тяни кота за хвост! — «Корюшку» утопил. — Чего её топить, она сама на нерест… Что?!. Так это твоих лап дело!… Вот кому расскажу, что мой шурин отмочил… — Да уж, корки ещё те. — А мы думаем-гадаем, — куда ресторан подевался! — Утоп, восстановлению не подлежит. — Как случилось-то! — Обидно, понимаешь… Перед вахтой день рождения был у приятеля… Неплохо посидели… Утром притащился на борт, батя посмотрел, — иди, мол, отсыпайся, перед выходом разбужу. Ну, я рад стараться. Завалился и на массу. И вдруг что-то как в бок торкнуло. Глядь на часы — всё на свете проспал!… Выскакиваю, а Крылов штурвалит вовсю. Нет, ты подумай, — у деда минус тринадцать на каждый глаз. И прёт точняк на этот «поплавок»… Умора, до сих без смеха вспомнить не могу. Придурок какой-то на поручни облокотился и звёзды считает, Коперник, блин. Я ору: вали отсюда. А он пьяный как я накануне… Что было!… Народ прямо в воду прыгал. Хорошо, что живы все, а то бы тюрьма. — Жаль, меня там не было. — Это точно. Так бы на месте со смеху и помер. — А чем сейчас занимаешься? — Ну… Был вариант боцманом на пассажирский, либо… Вернулся в мореходку. — Зачем?!… — Пригласили преподавать. — Тяжкий хлеб преподавательский. — Не тяжелей другого. Конфликтнул, правда, слегка с одним старожилом, пришлось бока намять. — А вот это зря. — Кто бы говорил. — Я другое дело. — Антон, не вешай лапшу на уши. Зачем тогда учил?… от тараканов отбиваться? С козлами надо разбираться как умеешь. — Возмужал… Как я рад тебя видеть. — Тоха, винца?… — За второй не побежим? — Даю слово офицера. — Слово офицера… Виталик, я твоего однофамильца нашёл! — Брось, не может быть. Фамилия редкая. — А вот и нет. У нас в Мухе… — Стоп–стоп–стоп… Ты восстановился? — Пришлось экзамены заново сдавать. Что-то сдал, где-то на жалость надавил. А что делать! Годов мне сколько? То-то же. — А работа? — В котельной по ночам. Очень удобно. Да и публика подходящая. — Что значит, — подходящая! — Музыканты, писатели, поэты… — Вот куда все попрятались! Будем знать. — А ты не в курсе? — У Настьки поинтересовался, она, — спроси сам. Ну, ты её знаешь… Нафиг на ней женился… — Тебя пожалел. — А теперь я тебя жалею… Так что с Мухой? — У нас выставки разные проходят. Есть постоянная экспозиция, которая только обновляется, есть тематика или конкурсы. Иногда придумают что-нибудь экстравагантное. И смотрю однажды… Акварельки… Глаз не оторвать. Питерская тема, — Нева, Ладога, Балтика. Просто здорово. Присмотрелся, а там фамилия — Заболотный. Во как. — Ты в совпадения веришь? — Нет, конечно. А что?… Чего ты в сторону смотришь? — Тоха… это мои акварельки висели… — Значит, не зря тогда тебя шоколадными конфетами кормил… — Спасибо тебе, Тох. Ты для меня как дядька. — Так мы идём или кого ещё дожидаемся?
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (окончание) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
15 июля
— Здравствуйте… мне пришла квитанция… Это к вам? — Паспорт ваш дайте, пожалуйста… распишитесь. — Спасибо…
«Дорогой Герман, здравствуй! Эта бандероль была приготовлена заранее и передана твоему знакомому, сослуживцу, моему соседу в махалля Ёдгоржону. Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Извини, не смог с тобой попрощаться по-человечески. Но так уж вышло. Слава Аллаху, я в тебе не ошибся, как не ошибся ранее в людях, кому ты помогал во славу Его и на благо нашего Отечества. А Отечество для меня не простой звук. Я боролся с басмачами, восстанавливал Советскую власть, и если где совершал неблаговидные вещи, то знай, я искренне верил в дело, которому служил. Как служишь ты сейчас. Буду немногословен, хотя, и ты однажды меня поймёшь, писать завещание дело красивое и неблагодарное одновременно. Высылаю ключевые документы, в них имена, должности, структура управления. Этих данных больше нет нигде. Прости, что солгал тебе при нашей первой встрече. Не могу знать, пригодятся ли они тебе, как ты используешь их, кому передашь. Но это последний долг, который я обязан исполнить. Родина как и жизнь у человека одна. Зачем я это делаю… прямо говорить не стану… Вспомни французский фильм «Смерть негодяя», и ты всё поймёшь. Ты умный. Всё, что кроме, большого значения не имеет, но за каждый листок из этого письма не пожалеют ни родных, ни близких, ни знакомых, никого. Так что береги себя, свою семью, а паче чаяния (видишь, я тоже стал немного русским) душу свою береги. Она всего дороже. Прощай Генерал-лейтенант в отставке К. У. Умаров»
7 сентября
— Красота какая… «Берёзы… русские берёзы… вы на судьбу мою похожи…» — Герман, и где ты здесь видишь берёзы? — Пап, это песня конца семидесятых. Не слышал что ли?... Мансур Ташматов пел… шикарый был голос… потом пропал куда-то. — Сын, ну куда люди пропадают… Кто-то умирает, кто-то дорогу перешёл не тому человеку. Хорошо, если жив остался. — Да ну тя, пап… — Ты где витаешь? Тебя здесь нет. Проснись, наконец, Гера. При твоей работе… — Пап, не про работу… вот она где у меня эта работа. — Возьми отпуск. Ты ведь неделю не догулял, кажется? — Десять дней. — Ну вот и отдохни… Езжай в Ленинград, погуляй… — Наверно так и сделаю… заодно человечка надо повидать одного… Вот удивится-то… — Самому бы не удивиться, Гера. — Хм… ты так думаешь?... Пап, я, пожалуй, выпью… — …Геля, сделай Герману что-нибудь… закусить. — …Пап, не надо, я сам… Ох… — Что такое? — Да кольнуло что-то… в боку… разогнуться не могу… — Ну-ка дай… аппендикса у тебя давно нет… что это может быть… А так?... — Ух-х… ф-фу… — Так, Гера, к машине… аккуратненько… Геля, к ужину не жди! — Вы куда?... Слава, что случилось? — Герку везу в больницу. — Что-нибудь серьёзное? — Ну, а сама-то как думаешь! — Слав, позвони… пожалуйста…
— …Вы кто, ангел?... Девушка, выходите за меня замуж… — …Софья Андревна?... — …бредит… Замуж зовёт. — Значит, бредит… Я начинаю…
— Станислав Сергеевич, как вы догадались про аневризму? — Милочка моя, я по образованию военврач… Был у нас в Академии замечательный совершенно преподаватель… Так вот он рассказал однажды… В общем, — Ставроцкий махнул рукой, — аневризма брюшной аорты удел старых, пожилых. Но и молодёжь, как ты сама, Сонечка, видишь, не застрахована. Окажись он в других условиях, скончался бы в течение суток. — Это же сын, а вы так спокойно говорите… — Софья Андревна, ангел мой, здесь я прежде всего хирург, врач высшей категории. Или ты решила принять его предложение? — Да ну вас, скажете тоже… — Я пошутил… Ну, я, пожалуй, поеду… утром встретимся…
«Опять выходной пропал… ну Гера, подвёл папу…»
— Ну что, больной, как самочувствие? — Хреново… Пап, что у меня было? — Потом, всё потом, поправляйся… Геля с Пашкой привет передают, волнуются за тебя. — Спасибо, мне очень приятно… Пап, а та девушка… Кто она? — Помнишь?... Надо же, думали, бредишь… Софья Андреевна, моя операционная сестра. Двадцать шесть, не замужем… пока. — Исправимо. — Серьёзно?... Могу позвать. — А можно? — Хм… кажется, нужно…
— …Соня, ты музыку любишь? — Какую, Станислав Сергеич? — Ну… например, марши! — Опять смеётесь?... Я кроме «Прощания славянки» ничего и не знаю. — Ну так узнайте, ангел мой, всё в руках ваших. — Что-то я вас не понимаю… Станислав… Сергеевич… — Тут недалеко молодой человек один хочет послушать музыку, просит составить ему компанию. — Меня? — Вас, моя дорогая. А про музыку не спросите? — «Прощание славянки»?... — Софья вы моя недогадливая Андреевна, марш Мендельсона! Номер палаты подсказать?...
Послесловие
Со времени описываемых событий прошло тридцать семь лет. Сегодня можно рассказать о «кто был кто». То немногое, за что точно не привлекут как за правду, так и за художественный вымысел. Начну с Евдокимова. Последний раз я встречался с ним в августе восемьдесят седьмого. К тому времени он уже сменил три школы, в четвёртой ему было отказано. Его сын (дочь младшая) по окончании восьмого класса ушёл в училище, чтобы хоть как-то поддержать семью материально. В конце августа на фоне психического обострения он много накуролесил, в том числе, — сейчас в это трудно верится, а тогда тем более… В общем, в одиночку захватил подводную лодку у причала базы в Финском заливе. Скрылся, был в бегах, через месяц он уже находился под бдительным присмотром в психбольнице. Спустя лет семь–восемь я случайно встретил его на автобусной остановке, меня он не узнал. Да, чуть не забыл… После смерти мамы Галины Аркадьевны, то есть тёщи они продали домик под Калинином (ныне Тверь), квартиру в Подмосковьи и перебрались в посёлок Левашово под Ленинградом.
Генерал Будрин скончался от инфаркта в своей постели вскоре после отставки осенью девяносто первого. Его двойная роль в истории с «Экспедицией» так и не вышла за пределы кабинетов. Возможно, это было правильно.
Полковник Забродин вышел в отставку по достижении предельного возраста. В середине девяностых его дети выехали в Германию, чуть позже забрали к себе и отца.
Братья Зайцевы. Про них известно только, что в девяносто втором они уехали в Израиль, — оказалось, что по материнской линии у них есть кое-какие преференции. Шабак принял их в свои ряды с распростёртыми объятиями, и они прослужили там больше пяти лет, после чего уехали в Америку (или в Канаду — неизвестно).
После развала страны и начавшейся реформы Конторы в девяносто первом Ставроцкий оставил службу и ушёл в коммерцию. Спустя четыре года, когда он ехал в машине со своими родственниками, на него было совершено покушение, замаскированное под дорожно–транспортное происшествие. Сам Герман отделался синяками и ссадинами, Ставроцкий–старший и его жена погибли на месте, их сына врачи спасли, но головной мозг получил настолько серьёзные повреждения, что без посторонней помощи он не мог себя обслуживать. Герман перевёз брата в усадьбу, которую успел построить в чистом поле недалеко от деревни в погранзоне в ста пятидесяти километрах от Петербурга. Я встречался с ним в ноябре двухтысячного (бизнес), в две тысячи втором получил известие, что он пропал. Исчез. Есть мнение, что его всё-таки достали, потому что брат остался без опеки и был помещён в одну из городских клиник. Усадьбу местные жители растащили по брёвнышкам, остальное сожгли. Людская память о нём была нехорошая. Меня это не удивило. Да, ещё… Сюжет с участием «Софьи Андреевны» — просто эпизод красивой лирической сказки с открытым финалом, — Ставроцкий так и не был больше женат.
Лучше всех сложилась судьба Князева. Он дослужился до высоких чинов и должностей, и возглавляет серьёзное подразделение в одной из Федеральных силовых структур. Лично не встречался очень давно, но мне рассказывали о нём около полутора лет назад. С Зойкой он развёлся. Она бросила его в девяносто четвёртом и вышла замуж за другого, а он остался один. Правда, замужняя дочка и внуки рядом с ним. Так что деду скучать не приходится. Вот, пожалуй, и всё.
…А мир светляков нахлынет, и прошлое в нём потонет, И крохотное сердечко раскроется на ладони. (Ф. Г. Лорка)
— Здравствуй, Сонюшко, ясное солнышко! — Здавствуй, Тошенька, ветер мой северный! — У меня счастливая пора. Идёт подготовка к экзаменам, — я по обычаю сдаю досрочно. Да помимо основной работы мне предлагают заказ. — Что заказали? — Нужно сделать три скульптуры на выставку. — Разве выставочные работы оплачиваются? — Мой профессор сказал по секрету, что будут оценивать. Уже есть предполагаемый покупатель. — Я рада за тебя, что всё хорошо. А в чём ещё счастье от напряжённой работы? — У меня остаётся мало времени, чтобы тосковать по тебе. — Хитренький какой, потосковать не хочет. Неужели это неприятно? — Ты же знаешь, — я слабый душой человек. С тобою рядом, любовь моя, я всё вынесу. Но как не хочется порой возвращаться в дом, где никто не ждёт. — А твоя мама! Она тебя дожидается. — Мама всегда мама, даже такая как моя. Но и она считает недели до твоего приезда в наш дом. Ты ещё не была здесь, а тебя уже всем не хватает. — Потерпи, родное сердце, немного осталось. — Что делать, приходится… Чем жива, моя дорогая? — Мы живём неспешно. Я работаю рядом с женой Бахрама, в детском саду. — Как там Амир без твоего присмотра! — Амир наконец-то добился своего, — перешёл на работу в городскую администрацию. — К нему и раньше прислушивались, а нынче совсем большим человеком стал! — И очень вовремя. Наш Баха приболел, и Амир устроил его в хорошую больницу. Правда, наши хорошие больницы хуже ваших плохих. Но хоть что-то. — Может просто зимняя хандра. У нас такое часто бывает. — Только не вздумай хандрить, мой свет, я сразу это почувствую. — Как ты можешь почувствовать на таком расстоянии! — Разве для сердца важны расстояния? Иногда я закрываю глаза и вижу тебя, идущего по мокрой набережной под тяжёлым свинцовым небом. И мне становится зябко и неуютно. — Прости, родная. Но в нашем городе действительно бывает не только зябко, но и промозгло. Не только неуютно, а невмоготу тоскливо. Потому что та, которой посвящаешь свою жизнь, находится так далеко. — На самом деле я близко. И не потому, что это всего лишь четыре часа полёта, нет. Когда я вечерами сижу за рукодельем, то представляю, как ты только что вышел. Или наше расставание в аэропорту, которое было всего лишь вчера. Или тёплый летний вечер, когда ты первый раз пригласил меня на танец. — Я помню тот вечер. Он не был тёплым. На тебе была лёгкая шерстяная кофточка, волосы скручены в тугую косу и обвиты бусами изумрудного цвета. — Ты помнишь, любимый мой! Я плачу от счастья. — Солнышко, позволь мне утереть твои слёзы. Только возьми платочек и проведи им по глазам. Я рядом, не плачь, дорогая, я с тобой. — Уже не плачу, не плачу, не плачу. Я по тебе скучаю, муж мой. Целую. Твоя Соня.
— Здравствуй, жемчуг моего сердца! — Здравствуй, косточка моя виноградная! — Подели со мною свои тяготы. — Скоро выставка, я в трудах. С утра до позднего вечера. — Ты думал обо мне? — Я про тебя не забывал никогда. — Никогда это очень и очень много. Смогу ли я чем искупить твоё никогда? — Верь мне, верь в меня и в нас — вот твоё искупление, жена моя, любовь моя. — Уж мне ли не верить! Но порой становится страшно. — Чего ты боишься, родная! Что я тебя брошу? — Что ты, Тошенька, мне такое и не приснится даже. Но обманывать не стану. Однажды приснилось. Но лишь однажды. — Прости меня, Сонюшко. — Ты не властен над снами, тем более моими. — Наверно это был день, когда я вспоминал тебя накануне ночи. Тяжёлый был день. — Я не виню тебя, Тошик, но прошу. — Всё сделаю, что в моих силах. Но я начал зачеркивать на календаре прошедшие дни. — Я так делаю уже давно. — И вижу, — незачёркнутых становится всё меньше. — У Герды каникулы, и она приезжала ко мне в гости. Мы всю ночь проговорили с ней, обнявшись, в нашей комнате. Горели свечи, и мы почти не пили твоё любимое вино. — Я не забуду внимание и заботу, когда был в доме её дедушки. — Оказывается, она и не была в тебя влюблена ничуть. — Разве ты могла в этом сомневаться? — Тогда могла. Я готова была с тебя пылинки сдувать. И если потребовалось бы, то и Герде не поздоровилось бы. — Попроси у неё прощения. Она не виновата, что она ещё маленькая и глупенькая. — Она уже не маленькая. Скажу тебе по секрету, — она нашла, кажется, своего суженного. Но кто он, — не говорит. Только опускает глаза и смущается. — Значит, и у неё всё будет хорошо. — У нас будет лучше. — Никто не должен отказывать кому-нибудь в его праве на счастье. — Я не отказываю, нет. Но о любви сильней моей к тебе я могу только прочесть в книгах. Потому что в жизни так не бывает. — Спасибо тебе, радость моя ясноглазая, ничего слаще для меня не было в моей жизни. И наверно не будет. — Будет, муж мой, приезжай поскорей. — Тороплю дни и ночи, не трачу время на пустое хождение из угла в угол загнанным волком. Лишь бы день поскорее закончить, ночь без сна, — это если мне повезёт. А когда не везёт — я плачу, просыпаюсь, — и подушка вся мокрая, от слёз. — Невозможное сделать возможным. День проходит, и ночь настаёт. Я купаюсь в любви, одеваюсь в неё, укрываюсь холодною ночью. И когда засыпаю, — мне любовь моя колыбельную песню поёт. — Спи спокойно, родная, не мучай себя неизвестностью. Нам немного осталось в разлуке, чуть-чуть. Вот январь уже на исходе, в Ленинграде морозные ночи. Как ты там! — Мне тепла твоего не хватает, любимый. Укрываюсь чем можно, но порой до костей пробирает кладбищенский холод. Мне становится страшно, как будто весна не настанет, не распустятся маки, и вишня не зацветёт. А потом всё проходит, — мой милый частичку тепла мне прислал из далёкого севера. И я засыпаю. — Спи, моя дорогая. Я покой твой стеречь не устану. Верь мне, — я не заставлю страдать мою нежную, самую верную. И любимую. Твой Антон.
— Свет мой, Сонюшко, здравствуй! — Здравствуй, милый! — Обнимаю колени твои. Сколько вынести в тяжкой разлуке! Я плохого был мнения о себе. Для тебя я готов даже гору свернуть, если ей вдруг захочется время или пространство меж нами воздвигнуть. — Дорогой мой, любимый, оставь их в покое, и они нас тревожить не станут. — Я во снах пролетал облаками, и сквозь редкий туман видел дом, и тебя в этом доме. — Видел? Разве такое бывает! — Я поверить готов в чудеса, что описаны были. Что со мной происходит — не поверил бы, если бы кто рассказал! — Говорят, что когда человек начинает летать, это значит, — растёт он. Пожалей ты малышку свою. Я и так снизу вверх любовалась тобою! — Как мне радостно видеть в тебе, что не разучилась шутить, веселиться, смеяться. Будь почаще с людьми, кто поможет тебе разогнать грусть твою. Я могу только небо расчистить над вашими головами. Мне кажется, — я это смогу. — То-то думаю, света прибавилось снова! И улыбки на лицах людей. А детишки, так те просто землю не чуют! Так и носятся. И кричат, и смеются. Хорошо, что с детьми наконец-то работаю. Это будущее. Мне помогает работа понять, как своих мы поднимем, и радоваться будем веселью. Ты помнишь, мой Тошик, про речку? На берегу будет лодка причалена, в лодочке этой кататься мы будем. Сначала вдвоём. А потом будем первенца нашего на прогулках в пелёнках катать. Разреши мне поплакать, я женщина слабая. — Будь по-твоему, не возражаю. Ты прижмёшься к груди моей, я обниму, убаюкаю и улыбку твою сохраню в своём сердце, любимая. — Как светло и покойно мне чувствовать рядом тебя, и тепло твоих рук на плечах. — Огрубели ручонки мои от работы, прости дорогая. Но в тепле моих рук недостатка не будет. Я готов целовать их за то, что они обнимали тебя. — Утром рано, едва приподнявшись с постели, одеваю рубашку твою, что осталась нечаянно в доме. Одеваю её как на праздник. Изучила все складочки, перешила все пуговки. Запах оставила. Твой, родной мой, любимый, единственный. Не покидай меня, я умоляю тебя. — Даже думать забудь, и не смей говорить. На кого я могу променять черноглазую птичку мою! Эти пёрышки, клювик. А крылышки! — Ты добился того, что хотел. Я смутилась, а ведь не должна бы. Муж мой, ласковый, хоть и далёкий. Истомилась супруга твоя в ожиданьи. Жду. Целую. Целую. Целую. Навеки твоя. Соня
Мне бы услышать однажды: «Милый, — свежие фрукты и вино для утоления жажды».
— Здравствуй, Амир. — Здравствуй. Садись, пора ехать. — …Марат. — Антон… Амир, поговорим? — Не здесь… не сейчас. — Как скажешь.
— Вещи оставь в машине… Подожди… выпей вина. — Зачем? — Легче будет. — Может и будет… — …Вот здесь у входа стоял КамАЗ с работающим двигателем. Соня вышла из подъезда, и, чтобы не рисковать понапрасну, стала обходить его сзади… Водитель в это время садился в кабину с другой стороны, видеть её не мог… — Дальше. — Прости… Она… почти прошла… там осталось-то — полтора шага… В это время он резко дёрнулся и поехал назад. От удара… Соня потеряла сознание и упала… Потом… началось страшное… Сначала наехал на ноги, потом на тело, а потом… голова. Я не знаю, что она чувствовала, и чувствовала ли… никто ничего не слышал… Пока не вышла соседка и не начала кричать на весь квартал. — …Господи… Господи… Господи… за что… за что… неужели я хуже всех… ну почему её, Господи, это же я во всём виноват!… Возьми меня, Господи… — Антон… Ты не виноват. Никто не виноват. Это судьба. — Да зачем такая судьба! Мою судьбу похоронили в закрытом гробу!… — Всё, Антон, всё кончилось… — Она сдержала слово… Она любила меня до самой смерти… Боже мой… Водитель?… — Ищем. — Кто он? — Русский. — Ищи, Амир, найдите мне его… прошу… ради Сони… — Найдём, даю слово… Антон, вот ключи, поднимись в её… в вашу квартиру, — все там. — Кто? — Моя жена с сестрой, её мама, Регина Анатольевна, и Керим–ака. Иди. Вечером заеду с вещами. — Я не смогу там оставаться. — Значит, будешь жить у меня. — А Герда? — Видно будет. Сейчас не время для условностей. Решим на месте… Иди, тебя ждут.
— Это я. — Регина Анатольевна. — …Лейла. — Что вы хотите! Чтобы я вас утешил? Или вы меня утешать собрались? Зачем всё это?!… — Антон… — Керим–ака, не помогайте мне потерять к Вам уважение. — Речь не об этом… — Назовите причину, по которой я должен с вами говорить… Вы стоите передо мной живые и здоровые, а Сони нет! Я больше никогда её не увижу. Вы это понимаете?!… — Антон, прошу… — Что прошу? — Мы пришли в ваш дом… — Ах в наш! В мой, значит!… Прекрасно. Вон отсюда! Все! Сейчас!… — …Остановись, брат, ты пожалеешь потом о своих словах. — Лейла… Лейла?… ты сказала, — брат?!… — Оставьте нас, и не сердитесь. Нам нужно поговорить наедине.
— Сядь и успокойся. Я буду молчать, пока сам не начнёшь со мной разговаривать. — Я так до самой смерти могу просидеть… ох… Господи… — Поплачь, братик, поплачь, легче станет. Поверь, — я тоже наплакалась вволю. — А ты-то что? — Сонечка была мне самой близкой подругой. Да и мама моя… мне было десять лет, когда её убили. — Ты говоришь, — убили? А разве не оползень?! — Официальная версия. Мы никому не рассказываем, что случилось на самом деле. Даже Герда не знает. — А кто это мы, в таком случае! — Я, Керим–ака. Теперь ты.
— …Ты приходила ко мне в сновидениях… маленькой девочкой. — Правда?… когда? — В прошлом году. До того, как мы с Соней… прости… я… не могу в это поверить… Умом всё понимаю, а… Боже… — У нас много времени. — И что? — Вставай, пойдём на кладбище. — Я не могу. — Пойдёшь. Лучше сразу…
— Ты поверил, что я тебе сестра? — Да. Сам не понимаю, как получилось. — …Сильный человек был наш отец. Поэтому ты сразу меня узнал. И Соня это чувствовала. — А как ты?… — Я знала, что в Ленинграде где-то у меня старший брат. Но не надеялась увидеть. Да и не смогла бы сама. Твою фамилию… фамилию папы я узнала только после смерти Сони. — От кого? — Керим–ака. — Теперь всё сходится… Что ж, сестрёнка, пойдём, это мой крест… Вот скажи мне, зачем людям такой Бог, который отнимает у них самое дорогое! Как мне в Него верить! — Большой, а глупый… Нога не болит? — Я уже забыл, что такое боль… Если бы… — Пойдём. По дороге кое-что расскажу. — Я хочу знать всё. Кое-что меня уже не устраивает. — Остальное расскажет Керим–ака… Он долго ждал этого часа. — Керим–ака?… опять?!… Да что он за человек! — Он был близким другом папы. Потерпи, скоро всё узнаешь.
— …«София Викторовна Ицыкович. 19.01.1961 — 02.06.1985… От любящего и скорбящего мужа»… Кто?… — Амир, больше некому… За полгода постарел на десять лет. Держится благодаря Герде… Он Соню любил как сестру. — Зачем было врать… — Характер такой. Ничего прямо не говорит. — Эх, татарин… — Давай присядем… Поплачь, Тошенька, поплачь, братик. — …Спасибо… Пойдём потихоньку. — Ты как? — Пусто. Больно и пусто. — Надо жить… Если бы такое случилась с тобой, — Соня бы руки на себя наложила. А это неправильно. — Расскажи про отца.
— …Последний раз он приезжал в шестидесятом году. А в шестьдесят первом родилась я. Теперь понятно? — А как же моя мама? — Он любил её, но странной любовью. Жалел, что ли. — Подожди, моя мама умерла за год до этого. Спустя полгода отец женился во второй раз. — Вот как? Я не знала. Да это уже и не важно, его нет. Сколько лет назад? — В шестьдесят восьмом, вскоре после моего пятнадцатилетия. — Мама пережила на три года. Герде было пять, малышка ещё совсем. Она не плакала, — сразу не поняла даже, что мамы больше нет. — Я понимаю. Когда умерла моя мама, я тоже не плакал, совсем. Только молчал всё время. — Сейчас только не молчи, прошу тебя. И не оставайся один. Рядом с тобой должен кто-нибудь находиться. Могу пожить с тобой некоторое время, пока вы не уйдёте в горы. — Какие горы! — Антон, вы должны это сделать. — Лейла, о чём ты! — Наши родители познакомились на работе, в месте под названием «Экспедиция». Ты что-нибудь слышал об этом? — Да, немного. — Ну вот и хорошо… Ещё до твоего рождения мама вместе с твоим… с нашим отцом начали вывозить копии документов. Точнее, копии в основном делала мама, а вывозил отец. Как — одному Богу ведомо. Даже Керим–ака не знал, — на всякий случай. — А каким местом здесь Керим–ака!… — Он был начальником и другом нашего отца… Всё переплелось–позапуталось… Тебе расплетать. Отец уже ничем помочь не сможет. — А что я могу сделать один! — Во-первых, не один. У тебя есть друзья… — Одного уже нет. — Амир подыщет достойную замену. Да и не пошёл бы Бахрам в этот раз. У него сыновья, а риск очень велик. — У Амира жена. — Для Амира теперь это дело чести его семьи. — Ты веришь, что мы это остановим? — Вы сможете. У вас ещё есть Керим–ака. И лучше него помощника в этом деле вы не найдёте. Он там знает всё.
— Проходи, это твой дом, здесь всё, каждый уголок напоминает о тебе. Соня окружила тобой всю себя, чтобы не завыть от одиночества и тоски… без тебя. — Сестра, прошу, потерпи немного, не произноси её имени. — Хорошо, я тебя понимаю… Есть будешь? — Нет, кусок в горло не полезет. — Тогда я разбавлю вина. — Спасибо… А помнишь!… А, да, сон-то был мой. — Помню. Ты водил меня по Карельскому перешейку, показывал разные деревья, травы. А я рассказывала тебе про горы, какие они бывают высокие и красивые. Что ночное небо точь-в-точь как в сказке «Волшебная лампа Аладдина». Помнишь такой фильм? — Конечно! Я действительно не мог поверить, что небо может быть таким… сочным. — Ну вот видишь, сны бывают на двоих. — Да, почти… Налей мне ещё… Где будешь укладываться? — На полу. — Ложись в кровать, я не смогу в ней спать. Уж лучше устроюсь на полу. — Как скажешь брат, ты здесь хозяин. — Давай поговорим немного. — …Я никогда не забывала, что ты есть. Я не знала, как тебя найти, но верила, что когда-нибудь мы встретимся. Жаль, что встреча получилась нерадостная… Тоша… Дождь!… — Что?… — Небеса оплакивают нашу Сонечку. — Лейла, не рви мне сердце на части, прошу, сил же нет никаких!… — Прости, родной, прости… не хотела… вырвалось. — Я пойду на кухню, выпью вина. А ты спи. Если встанешь раньше меня, — не стесняйся. Проснусь — значит выспался. Договорились? — Хорошо, братец, я так и сделаю. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи…
— У Вас есть сигаретка? — Я курю трубку. — Честно–пречестно? — Честно… Подожди… вот. — Надо же… какой честный мужчина… Вас надо в Красную Книгу. — Только не туда! — А что? Имя на «А», попадёте на первые страницы. Я буду листать, и вдруг — бац! — Антон, вымирающий вид. Приятно встретить будет знакомое имя. — Приятно, что вымирающий? — Нет, конечно… Скорей наоборот… Я бы хотела, чтобы Вас было много, полно! Чтобы Вы были везде! — Ну, чадо мое, так неинтересно будет, скучно. — Зато безопасно. Никто никому не врёт, никто никого не кусает, никто никого не унижает… — Ира, ты что? — Не обращайте внимания… Я просто девчонка. — Так, постой… куда мы идём? — Не узнаёте? До Московского и налево. Там и до Эрни недалеко. — А потом по ночному городу провожать тебя обратно? — Испугались, да? — Мне-то что, это тебе ночами опасно гулять. — Не волнуйтесь за меня. Скоро придём к Эрни, и я отпущу Ваш тёплый локоть. — И что дальше? — У Эрни большая коллекция пластинок. Вы выпьете вина, и я чуть–чуть, и мы с Вами будем танцевать… танцевать… танцевать… Вы любите танцевать? — Не знаю, не пробовал. — Ой, да бросьте Вы меня бородатыми шутками пичкать, а то я не слышала! Соврали, соврали! — Не соврал, а пошутил. — Значит, любите. — Ир, честное слово — не знаю. — Вы с женой танцевали? — Раза три. — За последнюю неделю?… месяц?… — За три года. — Мало… мне Вас жаль… Танец!… Это так здорово! — Наверно… Мне нравилось. — Вот видите!… Ничего, мы с Вами всё наверстаем. — Всё? — Ну, танцы… Обычно я танцую одна… Это не очень интересно. — Где танцуешь? — Когда прихожу к Эрни. — Почему одна!… его не бывает дома? — Он танцует как вешалка в школьной раздевалке. — …Сомнительный комплимент… — Что Вы сказали? — Так, мысли вслух. — Поворачиваем…
— Эрни сначала нас прибьёт, а потом выгонит на холод. — Пусть только посмеет! — Что ты ему сделаешь? — Сделаю. — Хм… Я бы не испугался. — Он испугается. Правда Лёша сейчас… — Причём здесь Лёша? — Не Ваше дело. — Свалилось приключение на мою голову… — Антон, хотите, я покажу Вам настоящее приключение? — У меня есть минута на размышление? — Поздно. Уже нет… Я побежала!… — Стой!… Стой, кому говорю… Вот задница несовершеннолетняя… Хочешь поиграть в догонялки?… Беги, беги… А мы пойдём на север… Нет, север — там! Мы пойдём на юг.
— …А вот и я!… — Я тоже. — Вы не рады? — Чего мне радоваться! Я не близкий, не родственник, в друзья не гожусь. — А с кем Вы будете танцевать? — Я не буду танцевать. Я буду спа-ать. Понятно? — Да уж… Скажите, а Лёша выздоровеет? — Надеюсь, что да. — Плохо. — Девочка, да ты с ума поехала! Как это чужое здоровье может быть плохо! — Они снова начнут ко мне приставать. — Кто? — Мама, Лёша…
— Что Вы молчите, Вам не интересно? — Мне интересно, что скажет Эрни. — Это я Вам и так могу предсказать. — Правда?… ну и что же? — Добрый вечер, скажет Эрни. — Скорей уж доброй ночи. — Пусть будет доброй ночи… Посмотрите, какое небо!… — Чадо мое, я вышел из возраста разглядывания ночного неба. — А в какой возраст Вы вошли? — Вхожу. — Скажите. — Тебе ни к чему. — Не хотите говорить правду или не хотите врать? — Какая разница… — Большая. Вот скажите, — Вы не помогаете тем, кто Вас не просит? — Нет конечно! Смешно представить такую помощь. — А Вы помогаете тем, кто просит? — В меру сил, умения. — И что, между этими вопросами нет разницы? — Есть. Одни просят, другие нет. Одним помогаю, остальные идут за грибами. — Браво! Вы просто Мастер по увиливанию от прямых ответов. — А ты мастерица по доставанию взрослых людей. — Да какой Вы взрослый! Подумаешь, борода начала расти!… Кстати, Вам идёт. Вы оставите, или это мужская небрежность? — Тебе пересажу. — Моё личико мне и так нравится. — Поздравляю. — А хамить не обязательно… Ладно, взрослый человек, объясню Вам, так и быть… Один не помогает тем, кто не просит, а другой помогает остальным. Теперь видите разницу? — Даю голову, что не сама придумала. — Сама. Давайте Вашу голову… Эрни мне только подсказку намекнул, когда они с мамой… — Что?!… — Ничего. — Договаривай, чего уж. — Вам не понравится, если я всё буду договаривать… Ну идёмте же, нас ждут!
— Добрый вечер… То есть доброй ночи. — Эрни, ты не удивлён? — Ты же сказал, что заночуешь. Вот, я дождался и пошёл спать… Ирка, постель разбери сразу, чтоб утром по мне не топтаться! Поняла? — Будь спокоен! Твой сон не потревожу. Если Антон не разозлит или ещё чего со мной не сделает. — …Куда я попал?… — В дом Эрни… Антон… посмотрите, — это я, это Эрни. А Вы Антон. Запомнили? — …Ирка, хватит над человеком издеваться, а то матери позвоню. — Не пугай, не позвонишь… Антон, ну что Вы как школьник!… А говорил, — взрослый… Что за мужик пошёл… Ну как знаешь, а я в ванную.
— Эрни?… — Ира приходит ночевать, когда сбегает из дома. — А подружка Юля? — Да какая там подружка! Они видятся только в школе. — Так… значит… Ничего не понимаю. — И понимать нечего, надо знать… Лёшка в открытую живёт со своей сестрой. — Она старше него на пятнадцать лет! Действительно родная? — По отцу. — И ты!… ты назвал его хорошим человеком?!… — В остальном вполне порядочный, и даже очень, не говоря уж о том, что он прекрасный специалист. — Нет, ты на себя в зеркало посмотри! Девчонке нет семнадцати, а на её глазах творится Бог весть что! — Судьба. — Да я такую судьбу!… — Ну что? — Ничего. — Что притих? Али есть чем поделиться? — Уже нечем. — Вот и хорошо… Ирке скажи, чтобы громкость выше двойки не ставила, а то встану и выпорю. — Какую громкость? — Она про танцы ничего не говорила? — Это что, шутка? — Какие там шутки… Танцы там… Ладно, я в нирвану. А тебе счастливо потанцевать часиков до четырёх… Дурачок ты, поехал бы лучше домой. Спал бы уже сном праведным. — Охренеть…
— Антон!… — Что тебе! — Посмотри, пожалуйста, ниже левой лопатки. — Что посмотреть? — Вскочило что-то. Не могу в зеркале разглядеть. — Прыщик, ничего особенного. — Для тебя ничего особенного, а я должна следить за своим телом. — Это зачем ещё! — Чтобы будущий муж мной не брезговал. — Весьма дальновидно. Ты уже выбрала себе мужа? — Нет ещё. У меня пара лет в запасе есть. — Ладно, я пошёл. — Никуда ты не пошёл! Я тебя отпускала?… Выдави этот проклятый прыщ… На полке одеколон и вата. Объяснить зачем? — Задницу бы тебе прижечь этим одеколоном… а лучше скипидаром. — Антон, с дамами так не разговаривают. Ты не забыл, что нам ещё танцевать? — Я бы позабыл, да твой благодетель напомнил. — …Как тебя называют? Антон — понятно, Тоха — это твой Виталий. А дочка жены? — И это разнюхала… — Не разнюхала, а разузнала… Долго будешь с прыщиком возиться? — …Всё. — Как? — Хорошо получилось. — Называет она тебя как! — Тоша. — Как мило!… Теперь иди, я буду одеваться. — Ушёл. — Ушёл? — Ушёл. — Точно ушёл?… Тоша, Тошенька, прости меня, поставь чайник на плиту! Я разбавляю вино кипятком.
— …Чему быть, того не миновать… — Ты не со мной разговариваешь? — Подкралась… как кошка. — Я кошка и есть. Показать?… Фу-у, какой запах… Мужчина, конечно, но это уже не мужчина, а самец. В ванную. — Что?… — Я сказала — в ванную! — Я как раз туда иду. — Топай, милый, топай… Чистое полотенце… Я пока пластиночки выберу.
— Тоша, почему ты не пил вино? — Мне нужен трезвый ум и самообладание. — Ты определённо вымирающий вид… — Пока вымирать не собираюсь. — Не бойся, я не буду тебя отнимать у Марины, хоть она… — Ты бы не смогла, даже если б захотела. — Я знаю… там есть маленькая женщина, которую ты любишь как родную дочь. — Ты знаешь, как её зовут? — Эрни всё про тебя рассказал… Пусть вам будет хорошо… У меня тоже будет всё хорошо… потому что я несовременная… одна на весь класс… — Как это! — Не понимаешь? А ещё взрослый… Ладно, спи, завтра тяжёлый день. — У меня обыкновенный. — Это ты сейчас так думаешь, потому что лежишь рядом со мной. — Девочка, не буди во мне мужика, прошу тебя. — Не буду. — …Почему ты мне доверяешь? — Потому что больше некому… — А Эрни? — Эрни другой, он мне как близкий родственник, хоть и жадный как… таракан… — Что ты смеёшься? — Представила длинного таракана в очках… Не могу… вина выпила… я сейчас… Не вздумай заснуть раньше меня. — Может тебе ещё и сказочку на ночь рассказать? — Не волнуйся, милый, мне танцев с тобой хватит надолго… — …Мне тоже… — …Подвинься… Да не туда, дурачок перезрелый… вот так хорошо… Обними… остановилось бы мгновенье…
— Ира… Ира, вставай. — Не хочу. — Вставай, тебе в школу. — Не хочу в школу. — Ты просила разбудить во что бы то ни стало. — Ну так буди… Только не увлекайся… А то я не то что в школу… — Вставай… — Так я точно не встану, и никто в мире меня не дождётся. — Ну всё… — Что ты делаешь… — В душ, чадо, в душ! — Прямо в одеяле? — О нём я позабочусь. — Легко меня нести? — Могу и ремешком подстегнуть. — Ты хоть раз на женщину руку поднимал? — Вот сейчас и начну. — Ставь. Возьми одеяло. Отвернись. Воду включу сама. — Слава Богу, поддержал меня в тяжёлый час!…
— …Тошенька, не обольщайся, если бы ты мне понадобился, то никакой Бог… Ты понял? — Понял. Уже согласен со всем, что скажешь. — Со всем? — Да. — …Тоша… Я не хочу уезжать. — Куда? — Они хотят забрать меня с собой. — В Голландию? — Они хотят отдать меня отцу, а самим продолжать то, что делают, только на его деньги. — Вот оно как… — Он богатый, денег хватит всем. Но это чужой человек, которого я никогда не видела, который меня никогда не видел. Зачем я ему, Тош? Я ведь и языка не понимаю, а русский он, наверно, уже забыл. Зачем ему понадобилось ворошить далёкое прошлое, да ещё с моей мамой… Тош, жениться ты на мне не можешь, и я не смогу. Удочери меня, а? Пожалуйста!… Я так больше не могу… У меня ничего не осталось, — ни дома, ни мамы, ни дяди… Я их ненавижу! Ну скажи мне, разве может человек жизнь прожить с ненавистью! Я же женщина!… Молодая, которая ничего в этой жизни не успела и не узнала, кроме ненависти и презрения… Я ведь хорошая… Знаешь, я в классе одна из лучших. Потому что не курю, не пью, не болтаюсь ночами неизвестно где. И Эрни помогает мне с уроками. Он умный и терпеливый… Я буду хорошей дочкой, только не бросай… А знаешь, какие у тебя будут внуки!… — Я плохой отец, скверный… Вытри слёзы… Иди ко мне… успокойся… Я помогаю тем, кто просит. Помнишь? — Я верю. — Ты меня немного знаешь, и мои скромные возможности тоже. — Да, конечно… — Настанет время — приходи, не оттолкну. — Спасибо… Проводи до метро. — А завтрак? — А сам?… Вот так… Я подумала… может напрасно я тебя без подарка оставила. Жалеть бы всё равно не стала… вымирающий вид… из Красной Книги.
— Мне было девятнадцать, когда с первым инфарктом я загремел в клинику скорой помощи Новосибирска. — Как ты говоришь, — уже бодрит. Нас ожидает нескучное продолжение. — Если не интересно, — могу налить. — Ладно уж, продолжай. — Познакомился с одним любопытным стариканом. Васильев Дмитрий Александрович… Да-а, занятный был мужик. Родился в Бессарабии, потом политех в Бухаресте, в сорок четвёртом попал в Одессу… Полиглот, переводчик, инженер, мастер спорта по шахматам. На шахматах мы с ним и сошлись. У меня тогда был первый разряд. По логике, ему не интересно должно было со мной играть. Но однажды он признался, что каждая партия даётся ему с большим трудом. — Как говорят, — если бы старость могла! — Не скажи. В его «хорошо за шестьдесят» на редкость свежий ум… Причина оказалась в другом. У меня, по его словам, был незаурядный гипнотический дар. И те пять недель, что мы провели в одной компании, он посвятил обучению меня основам психотехники. А спустя три–четыре года я уже самостоятельно и осознанно пришёл к другой стороне этих техник. — Я так и знал. Никакой мистики, просто гипноз. — Гипнозом давно не занимаюсь. — А как же чай? — Некоторые травы помогают настроить внимание. Не ограничить его, а сконцентрировать в определённом направлении. — Так. Куда ты направил наше внимание? — Максим, вы сами его направили, когда приняли решение прийти в мою конуру. — Какие травы ты обычно используешь? — Про мяту я говорил… — Чем она отличается от нашей? — Так это наша и есть! На Карельском перешейке в некоторых местах её хоть косой коси. В аптеках продают перечную, мне не нравится. — А ещё? — Душицу привозят с тянь-шаньских предгорий. Есть памирский чабрец, который я называю «царской травой». Уникальное растение. Я редко завариваю, только по праздникам. — Боишься сам себя сконцентрировать? — Там сейчас неспокойно. Ни трав оттуда не привозят, ни мумиё. — У тебя и мумиё есть?! — В позапрошлом году возвращался с Васильевского, на льду жигуль потерял управление. Ну, и бортануло меня слегонца. Метров восемь кувыркался. Потом хозяин машины отвёз меня в травму, наложили гипс на ногу. Через неделю я его снял. — Будя врать-то! — Не вру. Природная способность к регенерации тканей, мумиё, ну, и кое-что ещё. Вот так. — Однако… А зачем ты нам это рассказываешь? — Для закрепления успеха… А теперь… Максим, прогуляться не желаешь? — Пока нет. — Желаешь–желаешь, ещё как желаешь! — Да куда ж я дену себя в это время! — Есть идея. Сходи на Садовую сорок. Им завезли румынское вино. Возьми пару бутылочек. Это будет платой за беспокойство. — Да я тебе ящик могу принести! — Бесплатно ничего не делаю, но ящик это перебор. — Сколько времени надо? — Если бежать не будешь, то как раз и управимся. — Исчезаю.
— Так, Вера Михайловна, с этого момента только на «ты» и безо всякого отчества. — Согласна. — Для начала скидывай всю одёжку до нижнего белья. Посмотрю твой позвоночник. — Вот так сразу? — Времени мало, вопросы будешь задавать, когда муж вернётся. — Потерплю уж… — Ложись на живот… Хорошо… а спина вполне… — У меня и остальное тоже. — Не шали… Так, правую в колене… прижать к груди… На другой бок… тоже самое… Нет, теперь левую, конечно!… Ладушки… Вставай. — Ах… приятно как… — Вставай, я сказал! — Ничего себе! Куда только мягкость подевалась… — За вином потопала… Руки расслабь… приготовились… Не напрягайся, всё сделаю сам… Оп!… Всё, можешь одеваться. — Могу и не одеваться. — Я Максиму пожалуюсь. — Ты меня хочешь напугать! Или удивить Максима? — С тобой всё ясно… Стой спокойно… Что?… — Холодок на уровне груди, а ниже ничего. — Продолжим… Сейчас?… — Спустился на уровень бёдер. — …А теперь? — Ступням щекотно. — Хорошо… Так… Садись. Кресло, конечно, не фонтан, но это ненадолго. — …Антон, мне плохо. — Что именно? — Жар изнутри, дурнота… и голова кружится… Мне однажды вводили контрастное вещество для рентгена, ощущения почти такие же. — Смотреть в мои глаза и не отвлекаться! Сейчас досчитаю до пяти, на счёте пять ты сразу заснёшь… Внимание — раз!… Два!… Три!… Четыре!… Пять!… Спать!… Глаза не открывать… Я повторяю, — глаза закрыты… — …Антон, ты ничего не можешь сделать. Вера моя. — Кто ты? — Ты знаешь. — Не знаю. — Теперь знаешь. Тебе страшно? — Кто тебя привёл? — Тебе страшно?! — Кто тебя привёл?! Отвечай! — Николай. — Кто он такой? — Спроси у Веры. — Вера спит. — Ты не будешь дожидаться Максима… Посмотри, какое тело… Ведь не будешь… — Не буду… А теперь слушай меня и внимай: Именем Господа нашего Иисуса Христа дух злобы и тьмы, повелеваю тебе — иди к себе, к своим! — Мы ещё… с тобой… встретимся-а…
— …Вера… Вера… — Да… Антошенька… — Медленно… просыпайся… не спеши… я держу тебя за руку… Ну, с возвращением. — Долго я спала? — Нет, совсем недолго. — А что ты делал? — С тобой разговаривал. — И всё? — Конечно. — Мне показалось, что здесь кто-то был. — Это просто сон… По чайку? — Да, пожалуйста… А почему у тебя трясутся руки? — От напряжения… — Такое чувство, — будто с того света вернулась… Опасный ты человек, Антон. — Не опасней твоего мужа. — Да не муж он… так… четвертиночка. — Семья разрушается не от того, что нет любви, а от неуважения к самому себе, — к своим мыслям, чувствам и поступкам. — За что его уважать… — Тормозни. Посмотри на себя, — тебе нравится то, что ты сейчас говоришь?… и ты ли это! Подумай на досуге. — …Ты что-нибудь ещё будешь делать? — Сегодня вряд ли. Устал. — Ладно… А в другой раз? — Обязательно. Ты сможешь прийти без Максима? — С удовольствием. — Удовольствие я тебе не обещаю, скорее наоборот… И вот ещё что, — придумай, чем ты будешь отвечать на мой вопрос. — Какой! Что-нибудь про нижнее бельё? — Кто такой Николай.
— Скоро откроется? — Минут через десять. — Давно сидите? — Нет. — Хлеба к завтраку прикупить? — Хлеба… жидкого. — Пиво?… в такую рань? — Коньяк. — Солидно. Могу составить компанию. — Четверг. — Не понял, что?… — Четверг, говорю, рыбный день. Слыхал про такой? — Ну, предположим, — слышал. — Хвосты обрубаются. — Деньги есть, — плачу. — На попятную не пойдёшь? — Зачем! — Я напёрстками не пью. — Какая норма? — Если по моей — сломаешься. — Это ж сколько будет! — Полтора на рыло. — Сколько?!… — Испугался? — Давай четыре бутылки возьмём, — у меня дела… А ты как, в отпуске или где? — Или где. — Слушай, хочешь работу? — Погоди, лавка открылась, потом поговорим. — Ну, пойдём… Чем закусываешь? — Занюхиваю. — Силён… Возьмём лимончиков, шоколад. — Тебе видней.
— За знакомство… Тебя как зовут? — Антон. — А по отчеству? — Антон. — Андрей… Чем занимаешься?… занимался… — Много чем. — Спортсмен? — Можно и так сказать. — В каком виде? — Мордобой. — Не похоже. Нос целый. — Нехрен совать куда попало, такой же будет. — А кроме шуток? — Десять лет в армии. — Спецназ? — Почти. — Есть работа. — Кому самовар начистить? — Не совсем. Но форма нужна. — Две недели по два часа в день, — буду как новенький. Если без этого. — Обеспечим и зал тебе, и соответствующее питание. — Где такие меценаты водятся… — Места надо знать… Ну, согласен? — Что за работа?… Имей в виду — в наёмники не подпишусь. — Вот… Возьми визитку, позвони, как придёшь в себя. — Это может быть не скоро. — Что так? — Мать похоронил… вчера… — Прости. — Не извиняйся. Ты ж не знал. — Всё равно… соболезную… Сколько ей было? — Шестьдесят девять. — Выглядишь старше… — …чего? — Своих лет. — А сколько дашь? — Ну… ближе к полтиннику. — Значит моложе. В августе пятьдесят три. — Беру слова назад… Ну, позвонишь?… не забудешь? — Позвоню. — Спрячь визитку подальше, чтоб не потерялась. — Не потеряется. — Держи пять. — В пять. — Мне пора, действительно дела… Приятно было пообщаться… А коньяк дрянной. На работу устроишься — будет тебе настоящий французский. — Иди, парень, пока визитку не выбросил. — До встречи. — …До встречи…
— Антон, тебя Виталий Иванович искал. — Давно? — Вон машина стоит. — Та-ак… Жанна, Самвэл дома? — Скоро будет. — Пойдём, чаем напоишь. — А Виталий? — Не хочу сегодня никого видеть. — Ох, Антон Георгиевич… — Жаннка, не зли… Давай сюда свои сумки. — Да я сама… — Дай сюда, я сказал, женщина!… Спорит ещё…
— Не помешаю? — Присаживайтесь, места полно… Вы курите? — Нет… Вы сидите, сидите. Приятный запах. Что за табак? — «Мак Барен». — Дорогой? — Средний. — И как? — Мне нравится… — Что-то знакомое… знаете… булочками из детства. — Ваниль… семена… лепестки орхидей. — Давно трубку курите? — Лет двадцать. — А я бросил. Тоже давно. — Что у вас с ногой? — Инсульт. Полгода как ходить начал. — Серьёзная штука. — Да, вот… угораздило. — На пенсии? — Шестьдесят пять уже. А Вам? — Скоро пятьдесят три. — Неплохо выглядите… Семья есть? — Один. — Дети?… — Уже не важно… Вам не тяжело в магазин самому? — Надо ходить… по возможности. — Некому? — Дети помогают. Сын, и дочка. Сын раз в неделю продуктами обеспечивает, мелким ремонтом занимается. Иногда внуков привозят. — Много внуков? — Трое, мальчишки. Такие сорванцы… Антон Георгиевич. — Откуда вы знаете!… — Меня так зовут. — И меня… Нет, Вы не шутите? — Не шучу. Так значит, Вы тоже Антон Георгиевич? — Пока коньяк не допил — буду им. — Весь?… — Да тут осталось-то… меньше литра. — Крепкое, видно, здоровье. — Не жалуюсь пока… Извините. — Ничего, ничего… Вот видите, как вышло, — всю жизнь других лечил, а теперь сам пациентом стал. — Кем были до пенсии? — Педиатр. — Звучит уважительно. — Шестой год на пенсии. А тут неприятность такая приключилась… А вы чем?… — Был военным, закончил Муху, скульптор… был. — Был?… а сейчас? — Когда как… Пока не ворую. — В наше время воровством не удивишь. — Самому бы не удивиться. — Тоже верно… Я как погляжу, — вы частенько здесь посиживаете с коньячком. — Раз в неделю точно. Иногда чаще. — Есть повод? — Повод не проблема… Проблема с тормозами. — Прямо как у Сергея Довлатова. — Читаете? — Очень. — У меня собрание, трёхтомник. — Вот видите, — сколько у нас общего. Вы не в августе родились? — В августе, четырнадцатого. — Надо же как!… Ну, пойду потихоньку. Спасибо за компанию. — Вам спасибо, доктор… за ваше спасибо. — Надеюсь, ещё увидимся. — Буду рад. — Трубочку не забудьте, Антон Георгиевич. — Даю слово офицера.
— Стёп, халтуру нашёл? — Обещали местечко в одном банке. — Если что — свистни, я бы не отказался. — Видно будет… В отделение заедем? — Посидим здесь. Тепло–светло, мухи не кусают. — Поспать бы… — …Слышал, что наши опера учудили? — Нажрались на адресе? — Сейчас расскажу — со смеху умрёшь. — Давай, трави. — Ну слухай, мариман… Вадик заходит в дежурку… — Который? — Со второй бригады… И толкает такую тему… Где-то в начале восьмидесятых… то ли в «Труде», то ли в «Комсомолке»… была большая статья. — Нашли кому верить. Да и сколько Вадику было! — А хрен его знает. Может и правда читал… В общем один мужик поздно вечером возвращался домой, и чуть-чуть не успел на метро, на Московском вокзале. Там, где железная решётка.
— …Примерно в это время. Тепло, белые ночи. Может, далеко было добираться, а на тачку не хватало, может ещё что, — решил у решётки дождаться открытия. — Косяк. Зачем было уходить из гостей? Остался бы на ночь. — Не знаю. — А Вадик чего? — К нему с вопросами полгода лучше не подходить. — Почему? — Слушай дальше… Покрутился, покрутился, — вдруг видит в углу «дипломат». Помнишь, были первые советские? — Припоминаю. — Чемодан стоит, а хозяина нету. Ну, думает, здорово! В компании веселей будет. Наверно хозяин за сигаретами отлучился. — Второй косяк. Вот бы я свой бросил!… — Ну… не знаю. За что купил — за то впариваю… Ходит, значит, ходит, а хозяина всё нет. Прошёл час — никого. Мужик стал приглядываться к чемодану. Слегка побитый, замки перехвачены синей изолентой. Дай, думает, посмотрю. Открывает, а он доверху забит банковскими упаковками. — …Дай прикурить… И что мужик? — А что мужик! Чемодан в зубы и ходу до следующей станции. — Я б тоже подорвался. — Утром появился дома, наврал жене с три короба, бабосики втихаря пересчитал … Два лимона!… — Нихрена себе… В советское время такие деньги не то что заработать, — истратить было невозможно. — …И началась у мужика райская жизнь. Жене плёл, что попало: то премию дали, то зарплату повысили… Та, естественно, вся из себя довольная… А на работе у него на примете была одна бабёнка. — Твоя тема. — …Он давно на неё глаз положил, да не знал, как подъехать. — Она его и спалила. — Не гони, рассказываю дальше. — …Подожди… Подрули к ларькам, движуха какая-то непонятная. — Вот не спится!…
— …Поехали… вроде нормальные пацаны. — Тебе видней… Помнишь «Итальянцев в России»? — «Андрюша, хочешь заработать миллион?»… — …Подходит, значит, он к ней, и говорит, — хочу, мол, тебя купить. Та ему, — я дорого стою. Сколько, спрашивает?… Ну, бабец решила, — борзеть так по полной. Пятьдесят тысяч!… Нет проблем. Вынимает из кармана пятьдесят штук, — держи… Ну, понятно сразу — я твоя!… — А как спалился? — Язык… У неё была лепшая подружка, а у той муж в уголовке, майор. — Деньги краденые? — Не совсем… А в это время!… По всему Питеру — грузинская мафия на перепродаже машин ищет пропавшие деньги. Как их клоуны курносые потеряли!… И милиция в курсе. Вопрос — кто найдёт первым… Молодца сразу приняли, — что да как. Тот запираться не стал, выложил всё без утайки, как было. Хотели статью пришить, да вовремя одумались. Ну, пришёл бы он с этим чемоданом. И кто бы ему поверил?… Ещё и почки бы отбили для профилактики. — Весёлая история. Сказка, конечно, но весёлая… Кофе вы-пьем? — И по шаверме. — Тогда по два кофе. — И по две шавермы. — Харя треснет! — Ладно, по одной.
— …А что с Вадьком? — Дежурного развёл как кролика… Он возьми да ляпни, — не верю, грит, что в дипломат поместились два миллиона. Вадик, — я тоже не верю. Сказки это… Как ты сейчас. — Проверили? — Ага… Вадьке стоило только сказать — а всё-таки интересно… И понеслась душа в рай, сапоги в ментовку!… Тот взял подходящий по размеру чемодан, вытряхнул барахло, нашёл линейку, стал прикидывать размер упаковки, ну и так далее… Долго народ развлекал… а… ещё… Арифметикой занялся! Вычислял габариты, объём. Всё по науке… Пока Вадькин напарник не пришёл. А чего это вы тут делаете? Да, говорит, проверяю, — могут ли в «дипломате» два лимона поместиться. А тот, — ну проверяй, проверяй. Тебя Вадик заставил?… До капитана не дошло. Ну тупой по жизни как валенок… А что?… А мы, грит, у себя в кабинете уже проверяли… Что тут началось!… Коррида!… Бой быков!… Отделение чуть по кирпичам не разнёс. — Вадик-то жив? — Сучонок из унитаза живым выберется. — Нажил себе врага. — Точно. От этого придурка коньяком не откупишься… Лохматый, глянь… — …Подрули ближе… — Бомж какой-то… — Тормози. — Ты куда?
— …Митька, вруби дальний… Что б тебя… — Готов? — Нет, слава Богу… три минуты… так… Фёдор, у вас там Иваныча нет?… Заболотного, дубина!… Да-да!… Когда?… Вот засада… — Да что случилось! — Иваныча родич. — Что с ним? — Спит. — Бомжует?!… — Бухой в мясо. — Давай сдадим. — Оно тебе надо? — Всё равно делать нечего. — Тебе надо с Иванычем ссориться? Он за него голову оторвёт и не поморщится. — То же мне, — персона… — Эксперименты над своими будешь проводить… Фёдор, нужен телефон дочки Виталия Ивановича… Да вне зоны он, не отвечает!… Срочно… Оно мне надо, да?… Я сейчас тебе его привезу… Евгения… Не спеши… Спасибо. Отбой связи. — Что будем делать? — Сейчас до Женьки дозвонюсь, пристроим Антона в лучшем виде. — Давно его знаешь? — Столько же, сколько Заболотного. Их не растащить друг от друга. Родственники какие-то дальние.
— Алло!… Женя?… Мне Евгению Витальевну… Извини-те… Ну Федька сволочь, номер не может продиктовать нормально. — Проверь набор. — Что проверять… А-а… блин… перед девяткой лишний ноль… Женя?… Здравствуйте, это Степан, я работаю вместе с Виталием Ивановичем… Прямо передо мной на скамейке ваш Антон… Жив, жив… Скорей всего… Да, хорошо… минут через двадцать… пять… позвоню… Ну Мить, напряглись, поедем на Бабушкина. — Сколько лет Жене? — К Иванычу в зятья хочешь напроситься? — Не обязательно. — У неё парень, вместе универ заканчивают. — Ботаника можно подвинуть. — У ботаника пояс по айки–до. Он тебя так подвинет, что профессию менять придётся. — Ну, мы с тобой спортсменов конечно не видели. — …А ещё… Да держи ты нормально!… А ещё Антон обучает его боевому самбо. Извини, Митя, и дубинка тебе не поможет. Особенно если он пожалуется Антону. Этого вообще лучше не злить, пока трезвый. — Да не очень-то и хотелось. — …Ну, с почином тебя, напарничек. — Часто доставлял? — Бывало. — Никогда не вредно прогнуться перед начальством. — Мить, на первый раз прощаю… Не в этом дело… Он классный мужик… Только запойный… А тут ещё… на днях у него мать умерла… Вот… И вообще ему по жизни досталось… Помнишь, как Иваныч любит повторять?… Мы милиция. И всё. Так что не судите… А Иванычу я верю.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
-Р11-
— Тащ майор!... Тащ майор!... — Алексей?... Старлей, ты что здесь делаешь! — Вас дожидаюсь, тащ майор. — Ты где сейчас должен быть! — Так точно, в Ташкенте! — А почему вижу тебя здесь? — Так я ж говорю, вас дожидаюсь. — Ну, дождался. Дальше что? — Да тут такое было… — Не суетись, давай по порядку.
— В общем, всё сделал, как вы велели… — Приказал. — Так точно, приказали… Они медленно шли, догнал легко. А потом вдруг встали. Ну, вот как раз у того места, где вы с капитаном первый привал делали… А потом резко рванули вверх. — Прямо на Чаткал? — Ну да!... Я ещё подумал, — во чокнутые, там же дороги нет… — Ты что, за ними полез? — Я не чокнутый… Им деваться всё равно некуда, ну я и двинул прямо на Лысую. Там без вариантов. — Долго ждал? — Вчера днём притопали… Один, ну тот… самый здоровый… со сломанной ногой. И почти прямиком к дому старика. — Ай да Керим-ака, вот старый лис… — Кто? — Умаров. Генерал. — Во дела… Так они знакомы? — Теперь уж точно знакомы… И ведь не подкопаться… — Герыч, что делать-то!... А где капитан? — Капитан в отключке… был, когда я его оставил. — Ох, нихера себе… — Потом расскажу… Что дальше? — У старика… ну, у генерала, то есть, недолго пробыли, не больше часа. Потом ушли. — Все? — Нет, втроём, бородатый остался. А утром приехал синий Москвич… номер… — Кто был в машине? — За рулём узбек, из этих… Вернулся, значит, а с ним девчонка молодая. Симпатичная, между прочим, даже красивая, я бы сказал. — Хм… — Герыч, ну чего ты, в самом деле… Чёрненькая такая, на узбечку не похожа, но не русская… — Не важно, девок только здесь не хватало. — Девчонка знакома со стариком… ну, с генералом, то есть… — Я понял, что с генералом! — Извините, тащ майор… И с его внучкой. «А внучку дед не показал…» — …Ну вот и всё. — Всё? — Посидели немного, меньше часа, бородатого забрали и уехали. А я вот здесь… решил дождаться вас. — Лёш, ты даже не представляешь… — Извините, тащ майор… — Молчи, дурак, и слушай старших. В этот раз я тебя прощаю. — Спасибо, тащ майор, я подумал, так лучше. В Ташкенте Петька и без меня справится. — Ты очень правильно подумал, Лёша, а я был неправ… А теперь слушай и запоминай…
— Керим-ака! — Заходи, майор… Где машина? — Разберутся без меня. — С тобой был кто-то ещё? — Да, был человек, дорогу знает. — Тесновато стало в махалля последнюю неделю… — Это ненадолго. — Как знать… как знать… — Керим Умарбекович, надо поговорить… — Что ж… ночь большая, почему не поговорить…
— …Юрий Васильевич, от Ставра… хм… от майора Ставроцкого депеша. — По существу? — Просит разрешения на контакт с Генералом. — А не рановато ему, а? Своих генералов мало… — Тащ генерал, я Ставра знаю с детства. Думаю… — Думаешь или?... — Уверен, тащ генерал. В общем, думаю, вышел на контакт. — А чего же он, если умный такой, разрешения спрашивает? — Для порядка, тащ генерал. — Для порядка… Да сядь ты уже… Сам что думаешь?... или опять уверен? — Дадим добро, развяжем руки. — А если что?... — Дадим по рукам. — Ну, тогда давай. Генерал махнул рукой и достал бутылку «Двина». — Будешь? — А как же!...
— …Больше ничего? — Ничего особенного… Капитана эвакуировали… должны были эвакуировать этой ночью. — Что?!... Полковник, я тебя в порошок сотру! Ты должен был, сломя голову, сюда бежать сразу! — Извините, товарищ генерал… случайно вышло. — А теперь пусть заходит, откуда вышло!... Что с Князевым? — Несчастный случай, поранился в горах. — Да что ж там за горы у вас такие, что офицеры госбезопасности… Как ты сказал, поранился?... Издеваешься, что ли?! — Никак нет, тащ генерал, не издеваюсь. — Что предприняли? — Эвакуацию организовал Ставроцкий, лично. Контролирует ситуацию Кро… старший лейтенант Зайцев. Алексей Зайцев. — Паш, вот объясни мне, старику, за каким хреном я вытащил тебя из Новосибирска, а?... Сейчас бы рыбку на Обском море ловил, грибы собирал… — Какие грибы в июне, Юрь Василич… — Ну поюмори у меня ещё, доюморишься… Петросян выискался… Ладно… давай по двадцать капель и за работу. По капитану докладывать каждый час. Понял? — Так точно. — Иди… Да, Паш, я по делу, так что не надо обижаться… И не говори, что не обиделся. — Да какие могут быть обиды в нашей службе… только себе дороже. — Мы поняли друг друга… Каждый час! — Есть, каждый час!
-Р12-
— Товарищ генерал… — Будь проще, Герман. За стенкой внучка спит. — Хорошо… Спрашивайте. — Неожиданный ход… Чай? — С удовольствием… Спасибо… без сахара. — …По чью душу, точно не по мою? — Точней не бывает, Керим-ака. — Значит, за ними… резонно. Почему? — Да волнение в атмосфере, знаете… непонятное. А я люблю всё понимать. — Не по своей же инициативе… — Эт точно… Интерес какой-то странный… Белое пятно… практически белое пятно на карте, а туда вдруг туристы засобирались. — Вам-то откуда было знать, что засобирались? — Так ведь мир не без добрых людей. Вот слушок и пошёл. Надо было прокачать, чем там пахнет… Что скажете? — Чем же? — Проблемой пахнет… С кем из четверых вы были знакомы до вчерашнего дня? — Ни с кем. Мне врать ни к чему. — Странно… А почему тогда сразу направились к вашему дому? — Не сразу. Их привела соседка, на следующей улице живёт. Можешь проверить. — Не буду ничего проверять. У вас же нет личного интереса. — Личного интереса нет. — А может быть… не личный? — Может быть. — Керим-ака, давайте в открытую… Что связывает вас и Маркуса-старшего?... связывало. — Да много чего, и личная связь была, друзьями были… Я был его начальником. — И где вы начальствовали, позвольте вас спросить? — Да тут недалеко… Ты, наверно, видел уже это место. — Разговор становится любопытным… Может, на свежий воздух?
— …История давняя, очень давняя. Я руководил объектом под названием «Экспедиция». Под моим началом работали Маркус и его жена. Правда, в середине пятидесятых они закончили свою работу и уехали в Ленинград. — Хм… странно… Вот так сразу и закончили? — Были обстоятельства, к делу отношения не имеют. — Я буду решать, что не имеет отношения. — Поверь, просто поверь. — Хорошо… А Маркус-младший как в это дело попал? — Я в случайности не верю, и тут рано или поздно что-то должно было случиться. Ну вот. Случилось. — Что случилось? — Маркус начал раскапывать подробности биографии отца. В области стали пропадать люди. Махмудов решил разобраться в этой проблеме. А Маркус и Махмудов… — Мы знаем… И всё, только это? — Мало?... Герман, ты офицер контрразведки. Я в твои годы сделал бы стойку. Я вынул пачку из кармана. — Разрешите? — Кури… Что думаешь делать? — Как обычно. — Хорошо… Что думаешь? — Что я думаю… На их месте я бы не остановился. Вопрос лишь в том, что они собираются делать завтра. — Ну, до завтра, как говорится, не все доживут. — И всё-таки? — Герман, это биологическая лаборатория. В ней проводятся исследования… скажем так… специфического характера. — То есть, вы хотите сказать, что исчезновение людей?... — В прямой зависимости. — Ёшкин кот… Если Маркус уволился в середине пятидесятых… — Вот именно, Герман. Лаборатория была построена в тридцать девятом году. — …твою мать… Кто её контролирует? — Не знаю. — Кто её контролировал тридцать лет назад? — Не знаю. — Как!... Вы же там служили! Вы же были в погонах!... Вы же Родину защищать были должны! — Тихо, Герман, тихо… И давай без лозунгов, я давно на пенсии… Оглянись кругом — много вы защитили? — Кое-что смогли. И мои товарищи… коллеги не жалеют жизни на службе. — Эх, коллеги… п-вашу мать… Сейчас приду…
— Давай, майор, выпьем за знакомство… и за встречу. — Да… за встречу… толку-то с этой встречи… голова ходуном… блять… — Тихо, Герман, не шуми… В горах звуки далеко разносятся… Вот ты сказал, — в случайности не веришь… — генерал глубоко вздохнул. — Сегодня утром отсюда уехал сын моего покойного друга, которого я впервые встретил только накануне. А вечером ты здесь по мою душу. — Да не по вашу! — По мою, Герман. Только ты ещё об этом не знаешь. Но я всё расскажу. — Всё? — Больше, чем тебе сейчас бы хотелось.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Терминатор
— Здорово, парни… — Здорово, княже… Как ты? — Нормально. Вы-то как?... как добрались? — Ничего нового… Ты один? — Сам по себе… Что-то в тебе поменялось… только не пойму, что… — Вова, глаза разуй! — Ба!... Бороду сбрил. Ну ты, Герыч, дал! Не жалко было? — Да жарко у вас… — Усы не потеют?... Слушай, ты стал на местного похож. — На узбека? — Нет… в смысле… долго жил здесь… И загар не московский. — Вова, в тени сорок пять. Ты долго будешь нас мариновать? — Белый жигуль видишь? — Идём.
— …Как Умаров? — Умаров лучше всех. А вот Махмудов… — Ну-ка, ну-ка… — Засуетился наш татарин, сразу как Маркус уехал, так и пошло движение. — Как ты успеваешь? — Так ведь Забродин человечка дал, прямого контакта конечно нет, опасно, информация запаздывает. — Переписку ведёт? — Человек? — Махмудов, Вова! — Даже не сомневаюсь. Только не уследить, — местных велено не трогать. — Ладно, переживём. Чтобы ни произошло, — начнётся отсюда… Почему здесь? — Новый микрорайон, народ разный, много бывает приезжих. До Той-Тепе меньше двадцати минут. — Практично… Петь, Лёш, подтягивайтесь, повечеряем чем Бог послал…
— Ну что, Вова, нормально?... Ты здесь второй месяц, пообтёрся малость. — Не-а, не годится. От вас за версту Лубянкой несёт. — Кто бы говорил. — Не, Герыч, я не шучу. Тебя ещё можно проморгать, а мужиков на раз-два вычислят. Ты пойми, под местных рядиться бесполезно, делать вид, что баллы на горном туризме зарабатываете, тоже нельзя. Популярные маршруты на юго-востоке, Чаткальский заповедник никому кроме местных не интересен. А вы, повторяю, не местные. — Блять… чё делать… — Надо подумать… Съезжу на базар, вечером должен быть Умаров, послушаем, что скажет.
— …Керим-ака, ваше слово. — Прав капитан, вырядились как шпионы из плохого кино. «Чиво вам здес ищет!… чина не будыт, ухады здес…» — Очень смешно. — А ты как хотел?... Вот чего эти «стрекозы» напялили! — Нормальные очки, все так ходят. — В этом всё дело. Эх, майор, майор… Все, значит, на очки не обратят внимание, будут фиксировать другие мелочи. — Ах, вы про это… Где можно купить? — Нигде. Я достану… ещё… Кроме горных ботинок всё поменять, чем ярче и противоестественней будет экипировка, тем проще потом затеряться… Чему вас учили? — Да мы ж городские… — Задачу ставить надо правильно, «городские»… Капитан, нам бы съездить к приятелю одному, у него подберём очки… Заночую у внучки, не ждите… Когда в горы? — Тянуть не будем, до конца сентября надо закончить. — На Лысую в обход идите, через махалля вам нельзя. — Жаль… — Ахунбабаева могу взять на себя, но он не собака, на цепь не посадишь. — Понял, тащ генерал-лейтенант. — Герман… — Извините, Керим-ака. — Увидимся.
Терминатор-2
— Планшеты разобрали… дальномеры… Достали карту… — …Узнаю родимые места… — …Здесь я навернулся. — …Тихо вы… Отметили все броды, которые помните, потом сверим. — …Майор, вот здесь туристы пошли наверх. — Дай глянуть… Тоже отмечаем, вдруг пригодится. — Там шею свернуть можно. Мало было капитана? Хорошо, жив остался. А то бы… — Леший, помолчи… работаем с картой… С этого поворота держим дистанцию… Леший, какая должна быть дистанция? — На Памире держали пятнадцать тире тридцать в зависимости от угла подъёма. А там ещё плато… ты говорил. — Короткое, — тоже говорил… Ну… пятнадцать мало… Двадцать пять по прямой будет в самый раз. Критические точки отмечаем на картах, потом сверим. — Долго будем ходить? — До середины сентября маршрут надо пройти не меньше трёх раз, а лучше четыре. — Герыч, давай пять, чтоб мы сдохли наконец… проще пристрелить. — Старлей, надо будет — пристрелим. Tu m'as compris? — Началось в колхозе утро… Моя твоя не пониме. — Ça va… — А чё сова-то?.. сам ты сова… — Побурчи у меня ещё… — …Лёха, я те говорил — учи французский. — Слышь, Педруччо! Кто здесь птица-говорун? — …Прекратить… Случится что, — полковник шкуру снимет с вас… перочинным ножиком. — Ладно, четыре так четыре… Карты только эти? — Ты про что? — Ну… испачкаем, порвём, накосячим в записях. Всяко быват. — Не переживай, на нашу короткую жизнь хватит. — А чё короткую-то сразу! Я собираюсь жить долго и счастливо. — Профессия не располагает. — Петя, а я те говорил!... а ты мне «ка гэ бэ… ка гэ бэ…» — …Подеритесь ещё. — Шибко надо… передай дальномер… Ух ты… Что за модель? У нас таких не было. — Дарю. — Серьёзно что ли? — Идут под списание. — Класс! Спасибо, тащ майор, век помнить буду. — До конца сентября помни, потом забыть можешь. — Не, я злопамятный. Петь, слышал? — Слышал, слышал, больше четверти века тебя слушаю… Чай сделать? — Сделай… Герыч, я за лепёшками смотаюсь? — Куда! А чай? — Да тут базарчик рядом… бабка по полтиннику продаёт. — Хм… не перекупщица, значит… Давай, сходи… Князь, новое что есть? — По нолям. Ждём. — Значит, ждём…
Терминатор-3
— Керим-ака, мы уезжаем. — Когда ждать? — Через Князева, он остаётся. — Мне что прикажете делать? — Приказывать вам?... Моя б воля, давно бы переселил в безопасное место. — Только подозрение вызовет. — У кого! — Если бы знать, Герман, если бы… Оставим как есть. — Держитесь до последнего, тяните время сколько сможете. — Амир пока ничего не сообщал. — Ищет людей с профильной подготовкой. Дело-то не шуточное. — В любом случае до приезда Маркуса всё должно быть готово. — С нашей стороны точно. Успеет ли он? — При его связах… да и свои подтяну. — …Керим-ака, у нас на месте нет людей. Нужно две базы хранения. — Зачем две, Герман? — А чтоб никто не догадался… Шутка… На первую будем подвозить снаряжение, со второй будет забирать Махмудов. Не будем же с ним графики поставок согласовывать. — Я подумаю. — На вас надежда. — Тряхну стариной… Когда обратно? — Если протянете время, сразу после прибытия остальных членов группы. — Сколько их должно быть, кто знает… — А вы узнайте, Керим-ака, Махмудовы у вас на крючке. — Только Амир, брата решено не брать. — А этот… как его… Кучкаров? — Тоже. — Во даёт полковник… Значит, он, Маркус, Ким… Минимум пару человек ещё надо. — Хорошая мысль, майор… Пара человек его и ты. Как тебе?... — Идеально… а-а… ничего идеального нет… Не прощаемся. А вам с Князевым. — Не переживай, делай свою работу спокойно. — Я не переживаю, чего мне переживать…
— …Юрий Васильевич, к Махмудову гости. — Паш, Князев доложился. Что за гости, какие гости, откуда гости? Полковник открыл папку. — Василий Савушкин, сержант Вэ Дэ Вэ, снайпер, Омск… Казимир Войцеховский, сержант Вэ Дэ Вэ, сапёр-подрывник, Харьков… — Молодец, Махмудов! Уважаю. — Что с Индусом? — Запускаем… Зайцевых тоже, пусть дорабатывают тему. — Обоих-то зачем! — Много не мало… Одного для связи с Индусом, второго в помощь Князеву, он там ошалел, наверно, от одиночества. — Вряд ли. Молодой здоровый симпатичный мужик… — На службе, между прочим. — Ой, Юр, не надо… Когда это тебя останавливало… — Поговори ещё… интересное было время… Сколько времени на подготовку? — Индусу только загар подправить и можно выпускать в поле. — Ну что ж, Павел Петрович… Что зависело лично от нас — сделано всё. Осталось дождаться результата… Да, Паш, что с пропавшими бумагами? — Забудьте, тащ генерал, как не было. — Значица, не было. С Богом.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Часть II
Умный в гору не пойдёт…
1985г., 7 мая
— Как дела, старлей? — У меня хорошо. А ваши, тащ майор? — Ждём, Петя, осталось три недели с хвостиком. День защиты детей знаешь? — Первого июня? — Ага, вот первого и начнём их защищать. — Как в прошлом году? — Один в один… Всё, старлей, больше никаких личных контактов, только письмом. — Уже?... — Чувствую, приглядывают. — Не доверяют что ли? — Присматриваются… Они все знакомы много лет, а я, хоть и человек Умарова, всё равно чужой, пришлый, со стороны. — Не страшно? — Я своё отбоялся, теперь твоя очередь… Напоминаю, не позднее пятнадцатого должны быть сделаны последние закладки, иначе… Да хрен знает, что будет иначе. У нас время будет рассчитано чуть ли не поминутно, так что и вы уж не подкачайте. — Герыч, сколько можно… маршрут изучили как свои пять пальцев. — Ладно, не обижайся, волнуюсь я что-то… беспокойство… Как будто беда где-то рядом… — Опять предчувствие? — Оно меня подводило? — Да ну тебя, Герыч, ей-богу… — Всё. Тайник проверяй по чётным, дальше без меня. Держи пять. — Удачи, тащ майор.
13 мая
— Всё, бойцы, расслабляйтесь, пару недель можно не думать о плохом. — Саныч, картошки пожарить? — Щаз бы пельмешков… — Не магазинных же… Может, манты на базаре купить? — Хорошая идея… Петь, сходишь? — Что?... — Я говорю, за мантами слётаешь, или опять Лёху посылать? — Пошли, я сегодня посылал уже. — …Ну ты, придурок!... Кто кого послал ещё… размечтался… Схожу… заодно жалом повожу, что на воле делается… — Лёш, на книжном развале пошуруй, Зойка Коран просила. — Нафига! — Да пусть читает, не жалко. — В Москве не купить что ли? — Попробуй купи, как же… — Ладно, посмотрю… Кастрюлю ставьте, я быстро.
— ...А вот и манты прибыли! — Лёха, что за шум на улице? — А… так… говорят, заведующую детсадом машина сбила. — Где, у нас что ли? — Не, Петь, в соседнем квартале. — …Заведующую?... в соседнем квартале?!... Сколько здесь детсадов, Леший! — Ну, один. А что такое, Саныч? — И кто там заведует? — …п-твою ма-ать… чистый ёшкин кот… поели мантов. — Манты в морозилку, общий сбор! — Капитан, мы-то чем поможем? Всё уже случилось. — Может, и не всё. — Саныч, оружие брать? — Только ножи, на всякий случай.
— …Где, ты говоришь, он стоял? — У второго подъезда обычно… Квартира на пятом этаже. — Лёша, ходу, мы подстрахуем.
— …Ну всё, номер есть, осталось только пробить. — Ничего пробивать не будем, не наше дело. — А нахера мы сюда припёрлись, капитан! — Лёш, ты самый хитрожопый, дождись клиента, любого, сольёшь информацию и на базу. Мы рядом, если что. — Есть, капитан… Чё будет… — Ничего не будет, лишь бы с катушек не слетели… — Не знаю, я бы слетел… — Приготовились, идут.
— Слышь, парень, ты машину видел? — Тут много машин. — КамАЗ. — Грузовик что ли? — Ну да, грузовик. — Не, не видел. Самосвал видел. — Точно видел? — Точней не бывает, гражданин начальник. — Справка есть? — Обижаешь, гражданин начальник, паспорт у меня. Показать?... — Значит, говоришь, самосвал видел? — А чё мне врать! Во-он там стоял. А как уехал, извини, начальник, не видел. — Может, номер запомнил? — А чего не запомнить, начальник. Один к одному день рождения мой. А чё, надо? — Надо. — Ну тогда записывай, начальник, если надо… Я и водилу знаю, во втором подъезде живёт. — Во втором? — На стакан дашь, — квартиру покажу. — …Держи… — Пятый этаж, первая дверь направо, не ошибёшься … Я тебе нужен? — Спасибо, друг… За что сидел? — Чужую вину на себя принял. Я не жалею, так было надо. И ты не жалей, если что… начальник.
16 мая
— Алексей, ты со всеми, а мы через мусульманское кладбище, мало ли кто подтянется. — …Народу-то сколько, как Брежнева хоронят… — Лёха, не тормози, время… — Бывайте…
— Старлей, давай ближе к могиле… А вот и Лёха. — Саныч, глянь… Все в сборе… — Где все-то!... хохла не вижу… — Да вон же… справа чуть дальше Дамира… — Пять минут и уходим… Лёха нас видит? — Отмашку дал…
17 мая
— Товарищ генерал, в поле Че Пэ. — Что?... — Не с нашими… погибла девушка Маркуса, сбило машиной. — Та-ак… А в подробностях? — Князев подключился… — Паша, они там охренели совсем, что ли? Какое «подключился»! Что ты несёшь? — Да нормально всё, Юрь Василич… сбоку подошли, дождались милицию, точней, Махмудова… — Засветились всё-таки. — Чисто сделали, не подумайте… — Это ты не подумай, мне по должности думать полагается… Ладно, что ещё? — В общем… девчонку жалко, конечно, но, судя по всему, туристов это не остановит. — Надеюсь… — Вот смотри, Юр… Вся группа в сборе, Индус мотается по стране, — Томск, Тула, Ижевск… Хотя, подожди… Всё, на месте… Умаров звонил. — Дурак старый… — Юрь Василич, теперь уже всё равно. Даже если засветится, ни туристов, ни группу Князева не остановить. Просто не успеют переиграть. — Когда Маркус прибывает в Ташкент? — Первого числа. — Первого?... Дежавю просто… — В каком смысле? — В прошлом году не первого ли числа он там был? — А, это… Ну да, первого. — Так… что там у нас… сегодня пятница, значит… плюс четырнадцать… пятнадцать дней… Суббота… Плохо. — Суббота как суббота… — Эх, засиделся ты в кабинете, Паша, а меня ещё попрекаешь… Суббота, выходной, транспортный поток на нуле, да ещё в пригород. Оставишь без «хвоста»? — Я-то что могу! Князев на месте решит, что делать. Или самому предлагаешь в Ташкент ехать? — Хм… Паш, а если и правда съездить, а? — Да ладно… — Что, не хочешь? — Не могу поверить в собственное счастье, товарищ генерал. — Совсем другое дело! А давай мы за твою командировку по двадцать капель! Не возражаешь? — Юр, я тебя не узнаю… Ты любовницу не завёл?... случайно. — Случайно, Паша, любовницы не заводятся… ну… давай, за твоё… за ваше, так сказать, благополучное возвращение…. Слуш… хм… Паш… а… это… Ставроцкий твой женат? — Был недолго. — Сколько? — Года четыре, кажется. — Ну, четыре тоже не мало… За четыре года можно ого-го сколько наворотить!... А теперь серьёзно… План мероприятий на стол, не хватало нам ещё твоих импровизаций на мою седую голову.
Забродин медленно раскрыл папку, двумя пальцами аккуратненько как дохлую мышь вынул лист бумаги и положил его на стол Будрина. — Разрешите, тащ генерал?... Тут, так сказать… план мероприятий…
10 июня
— Антон, Боба и Марата не представляю. Снайпер и второй номер… Василий, Вася Савушкин… Казимир Войцеховский, подрывник… Мишель Виджасингх. — Где ты их насобирал? — Василий сибиряк, Казим харьковчанин, Мишель приехал из Индии, Пондишери. — Ого… далековато тебя занесло. — Моё начальство заинтересовано в этой… э-э… в этой прогулке. — Откуда язык? — В каком смысле язык? — Говоришь почти без акцента. — Учился в Ленинграде, потом работал в посольстве. — Земляк, значит, почти… — …Ну всё, по коням?... Поедем смотреть, что у нас приготовлено.
— …Си-четыре, тридцать килограммов. — Ничего себе… — Дальше… радиоуправляемые взрыватели. Не американские конечно, но вполне надёжные… Теперь смотри… Компактные рюкзаки с поясным креплением как у станков. Вместимость — четыре–пять кэ гэ си-четыре и сухпай на двое суток. — Меня интересуют стволы. — Мишель, покажи. — …Вэ Эс Эс «Винторез». Последняя советская разработка. Этой винтовки даже на вооружении нет ещё. Оцени… Коллиматорный и ночной прицелы, с пятиста метров пробивает двухмиллиметровую сталь. Без снаряжения меньше трёх килограммов. Магазины по двадцать патронов, заряжаются из обоймы. — Скорострельность? — Неплохая, я бы сказал, — хорошая. Меньше секунды. — Как ты всё добыл! — Керим–ака. Я помог со средствами. Американские доллары даже у вас двери открывают.
«Доллары, как же… знали бы вы, как генерал Будрин двери открывает…»
— …«Стечкин», это само собой. — С пистолетом на амбразуры? — Зачем с пистолетом… Вот, держи… «Вал», из одной серии с «Винторезом». Скорость выше, остальное хуже. Но хорош, собака, для стрельбы на ходу. — Лёгкий какой… А ничего, удобная приблуда. Маслят много? — Что такое мяслята?... Грибы знаю. — Патроны. — А, патроны… Патронов хватит… Тут складные станки… титановая рама…
«Силён мужик… я бы с ума сошёл от горя… Слушай, смотри, щупай, запоминай, через две недели друг другу задницы будем прикрывать…»
— Керим–ака, как я рада Вас видеть, здравствуйте!
— Здравствуй, доченька. Позволь на тебя полюбоваться.
— А Герда?… где Герда?… Герда!… Ой, как повзрослела!…
— Сонечка… какая красавица… Дедушка, посмотри, какая Соня стала!
— Подружка, тебе не говорили, что ты красивее меня?
— Да что ты, Соня, что ты!
— Керим–ака!…
— Пойду от вас, свиристелки бесхвостые.
— Керим–ака, где мой ненаглядный валяется? Живой ещё?
— Живой, нас переживёт… Доченька, проводи Соню в дом.
— Как он тебе, — понравился?… Вижу, что понравился. Ой, подружка, не посмотрю на сестру–заступницу.
— Соня, я ничего такого…
— Шучу я, не обижайся. Нечасто в дом приносят молодых людей с переломанными ногами.
— Ещё спит. Пойдём, чаем напою.
— Только одну пиалу. Нас ждёт машина… Бахрам, что стоишь как неродной, присоединяйся… Ну чего уставился! Это Герда.
— Мы знакомы…
— Ещё бы!… Руки сполосни. Лепёшку хочешь? У Герды всегда в доме свежие лепёшки.
— Почему ты не сказала, что вы…
— Ты мозги свои на леднике отморозил? Я же не знала, куда отправляетесь! Иди уж, недотёпа… Хороший мужик, а такой!… Да ну их всех… Сестра давно приезжала?
— Ой, Сонюшко!…
— Что ты сказала?
— Я сказала… ой…
— Прости, я тебя перебила.
— Дочка, у неё родилась дочка!
— Как я рада! Дай тебя ещё раз обниму, за сестру… Когда?
— Месяц.
— Месяц, говоришь?… Хм…
— Что-то случилось?
— Нет, это я так… Как назвали?
— Как маму, Любовь.
— Красивое имя. А как свою дочку называть будешь?
— Сонечка, какая дочка! У меня жениха нет.
— Ничего, моя хорошая, замуж выйду, и твою судьбу устроим. Ты мне веришь?
— А когда собираешься замуж?
— Как только, так сразу. Года не пройдёт!
— За кого?
— У вас в доме дрыхнет!
— …Уже не дрыхну.
— Ой… Тоша…
— Так, при ребёнке слёзы отставить.
— Тошка, гад, я из-за тебя чуть не умерла!… Прости, Тошенька, я так боялась…
— Привет, Бахрам. Как добрались?
— Ехали как по кладбищу.
— …Ну что ты такое говоришь! Нашёл сравнение, умник.
— Допивайте свой чай, да пора уж и с хозяевами прощаться.
— …Соня, ты к нам ещё приедешь?
— Теперь вы к нам… ко мне. А потом снова я. Передавай привет сестричке.
— Обязательно передам.
— Антон, просыпайся, приехали.
— Бахрам, пусть он спит. Пойдём.
— Зачем?
— Тебя не спросили.
— Собирай всё, что под руку попадётся. Лишнее потом заберёт Амир.
— Что ты делаешь!
— Переселяю Антона к себе. Надоело.
— Что надоело!
— Надоело ждать, надоело одной спать, надоело бояться, как бы с ним что не случилось. На вас с Амиром надежды никакой. То подерётся, то ногу сломает. Он что, хуже всех? Почему с вами ничего не происходит!… Отойди… сама.
— Что собираешься делать? Он же скоро уедет!
— Что-нибудь придумаю. Во всяком случае, на больничном отсидит от и до. А я буду за ним ухаживать.
— Ну приехали!
— Ещё не приехали. Неси вещи в машину, двери закрою… Бахрам, не зли меня. Скажи спасибо, что вчера вам рожи всем не расцарапала.
— Спасибо.
— А ты думал!…
— Антошенька, с добрым утром.
— Где мы…
— Не узнаёшь?
— Это… твой дом!
— Проснулся!… Давай, милый, потихонечку, ножку побережём… И потопали–потопали… Не спеши, торопиться некуда.
— Реактивный самолёт.
— Что?
— Соня — реактивный самолёт.
— С вами, мужиками, только так и надо. Только… так…
— Сонь, что с тобой…
— Часа… без тебя, дурака, прожить не могу… Ну как ты этого не понимаешь, дурья твоя башка!…
— Я здесь. Меньше месяца не пробуду, а может и больше. Как скажут доктора. А потом что-нибудь произойдёт. Надеюсь.
— Обними меня… Я никому тебя не отдам… я буду любить тебя до самой смерти.
— Так уж и до самой! В жизни всякое случается.
— Ты только забери меня отсюда. Я хочу в Россию. Не обязательно в Ленинград. Мы можем купить маленький домик на берегу реки, я буду воспитывать детей, заниматься хозяйством. Знаешь, какая я умелая! Ты вторую такую и за деньги не найдёшь.
— А как же мама, Керим–ака с девочками?
— Мама устроена, я ей не нужна. Захочет внуков понянчить — приедет в гости. Только в гости. В доме должна быть одна хозяйка. А сестрички… У Лейлы семья, а Герду к тебе на выстрел не подпущу, пока замуж не выйдет.
— Лейла… Имя знакомое.
— Что тебе до неё! Она тоже говорила про какого-то Антона. Но вы же не одни на белом свете.
— Конечно… Успокойся, всё будет хорошо. Я живой, здоровый.
— Здоровый, как же. А это что?
— Несчастный случай.
— Последний раз. Тошенька, ты меня слышишь? Чтоб это было в последний раз.
— Я хочу тебя поцеловать.
— Только не сильно, тушь потечёт.
— Тушь?…
— Я могу заплакать… от счастья.
— Ой, ребята! Проходите. Сейчас Тошика позову.
— …Кого она, сказала, позовёт?…
— Я догадываюсь.
— Амир, а Тоха здесь устроился лучше, чем у тебя.
— Не жаловался.
— На тебя пожалуешься… Чем так пахнет?
— Бараньим пловом.
— Ты говорил, что баранину не ест он!
— Сонька сусликов приготовит так, что от куры не отличишь.
— Чудны дела Твои Господи…
— Боб, давай без Евангелиев сегодня. Тут семья такая странная образуется. Он нехристь, она иудейка.
— …Мужики, рад вас видеть.
— Соня, можно тебя спросить?
— Роберт, ну что за политес!
— Ты в Бога веришь?
— Верю. И другим могу посоветовать. Только кто женщину слушает у нас…
— А какого вероисповедания?
— Православные мы. В пятом поколении.
— …Амир, с тебя пиво.
— …Ребята, что-то разговоры какие-то мутные для поднятия аппетита. Садитесь за стол. Сегодня дежурное блюдо — Тошика любимый плов. Я начинаю думать, что меня он любит меньше, чем проклятый плов.
— …Плов совсем даже не проклятый, а благословенный. Накладывайте, не стесняйтесь.
— Антон, тебе.
— Что это?
— Открывай!
— …Ничего себе!… Соня, посмотри, что ребята купили!
— Только этого ножа в доме не хватало! Убери сейчас же.
— …Сонь, это подарок для шурина Антона. Он хотел сам купить. Мы решили опередить.
— Простить вас, что ли? Или не прощать…
— Сонечка, сколько можно дуться! Всё хорошо закончилось.
— Так бы и дала тебе, Амирка, по голове.
— Не забывай, кто тебя с Антоном познакомил.
— Так. Начинается. И как долго собираешься напоминать?… до самой смерти?
— …Сончик…
— А тебя, милый мой Тошик, я не спрашивала… Что хохочете!
— Я так и знал, что этим кончится! Так и знал.
— Я ещё не начинала.
— Верю! Знаешь, — тебе верю… Сонечка, пощади, больше не будем, честное слово!
— …Соня, плов ещё остался?
— Один порядочный мужчина нашёлся, — добавки попросил. Даже спасибо не сказали.
— Мы сказали!
— А чего хором-то! Женились бы скорей, что ли. Управы на вас нет. Посмотрите на Бахрама, — ладненький, шёлковый как халат.
— Если каждый день утюгом приглаживать, — любой шёлковым станет.
— Доберусь я до вас.
— Своего Антона воспитывай.
— …Да, про воспитание. Вы что-нибудь решили?
— Мне надо закончить Муху. Это не обсуждается. Не только потому, что много сил туда вложено. Я за следующий курс экстерном сдал половину экзаменов. И у меня появилась протекция. Очень скоро могут принять в Союз. А это в нашей работе очень много значит. Без дела не останусь никогда.
— Так что, так и будешь приезжать на каникулы?
— В начале июня прилетаю за Соней. Либо женимся здесь, либо в Ленинграде, — для меня совершенно непринципиально. Первое время будем жить у мамы. А потом что-нибудь найдём. Мама, конечно, расстроится. Я уже написал, послал фотографии…
— Хоть бы спросил, дурачок. Выбрал самые плохие.
— Это ты дурочка. Вы с ней обязательно подружитесь. Обещаю.
— Ладно, не сержусь. Всё равно хотела выбросить.
— Сонька!…
— Тошик… мы не одни…
— …Намёк поняли… Боб!…
— Иди, Бобик, иди. Попейте пивка, остудите плов в желудках. Пока–пока!
— Тоша, нам осталось меньше трёх недель. Чего мы ждём?
— Знаешь, в своей жизни я принял одно единственное мужское решение. И до сих пор о нём жалею. Всё остальное только следствие обстоятельств, обязательств, порядочности.
— Тош, благодаря тебе от меня наконец-то все отстали. Ты знаешь, какая у меня была репутация.
— Меня здесь не было.
— Амир ничего не рассказывал?
— Рассказывал. Что ты отзывчивая, умная, своенравная, упорная. Никому не даёшь спуску. А так же чуткая и очень добрая.
— И всё?
— Да, всё.
— Значит, Амир лучше, чем я думала. Или…
— Или?…
— …слишком хорошо меня знает.
— Это что-нибудь меняет?
— Да. Прямо сегодня.
— Ты меня пугаешь, Соня.
— Не пугайся. Сегодня у нас будет настоящий семейный ужин. И за столом будут только двое. Муж со своей любимой женой. И жена со своим любимым и единственным в жизни мужчиной. Только не говори мне, что ты на это не надеялся. Не поверю.
— Всё, мужики, до следующего года. Не забывайте. Я вас теперь точно никогда не забуду… Подождите Соню в машине.
— До скорого, Амба, не пропадай. Будем ждать.
— Тош, прости, что не могу ничем обрадовать, — не получилось.
— Сонечка, малышка, у нас будет столько времени!
— Ты не сердишься?
— Прошу, не переживай.
— Я женщина, мне хочется ребёнка.
— Через полтора года будет.
— Тош… ты это… постарайся пореже… изменять.
— Какая ты глупенькая! От любимой жены никто не гуляет!… Ты не веришь, что любимая?
— Ох…
— Я никогда в жизни не писал писем. Сначала было незачем, потом нельзя, потом некому. Я хочу разрушить это правило. Поможешь?
— Помогу.
— Я буду писать тебе каждую неделю. Если получится, то и чаще. Не дожидайся ответов на свои письма. Захочешь поговорить, — просто пиши.
— Я помогу… я буду… с тобой… говорить… до самой смерти…
— Прощай, любовь моя… Сонюшко.
— Скажи ещё раз.
— Сонюшко.
— Ещё!…
— Любовь моя…
— Любовь моя…
17 июля 95г.
— Антон! Что случилось!
— А-а… Макс… Заходи. Пить будешь?
— В девять утра?
— Какие проблемы, начальник! Один раз нальём, и будет десять. А там и до обеда рукой подать.
— Рассказывай.
— «Дела давно минувших дней, преданье старины глубокой…»
— Не морочь голову. Дома нормально?
— Я там неделю не был.
— А Марина?
— На даче с Морковкой.
— Понятно… Надолго?
— До конца августа… уехали.
— А ты, значит, празднуешь… Герой.
— Да, герой! Мне полагается медаль. За глупость. Чтоб носил её до самой смерти.
— Когда посуду последний раз выбрасывал?
— Вчера… Нет, позавчера… Не помню… А какая разница!
— Ты хоть закусываешь?
— А как же! Тебе закусить?… Сейчас, сообразим… Макс, поищи нож. Запропал куда-то, сволочь железная.
— Не этот?
— О!… надо же! А я и не вижу.
— Что случилось?
— С Мариной…
— Поругались?
— Э-э, не то говоришь.
— Откуда мне знать, что говорить. Я свечку не держал.
— Какую ещё свечку! Ты за кого меня принимаешь!
— Успокойся, Антон. Может, тебе вздремнуть?
— Я встал в шесть часов… Пока с тобой не выпью, — никуда не пойду.
— Я тебя никуда не приглашаю.
— Давай, Макс, налей. У меня координация… того… нарушилась.
— Вижу. Кажется, не только координация.
— Да лан те, Максим! Давай, бухнём!
— Ты меня достал уже. Сколько выпил с утра?
— А-а… вот это всё…
— Полтора литра?!
— «…И опыт, сын ошибок трудных. И гений…» Макс, ты в курсе?
— В курсе чего?
— Что я гений.
— Уже в курсе.
— И ты гений.
— Как скажешь.
— Макс, вот ты мне скажи… Почему у гениев такая хреновая семейная жизнь…
— Тошка, может, ты всё-таки приляжешь? А я тут посижу. Выпью за твоё здоровье, музыку послушаю.
— Да, прилягу… А я лягу-приля-агу-у!…
— Соседи на тебя ещё не ругались?
— Да пошли они!… Нет, соседи у меня хорошие… добрые… не то, что я… а что я… я ничего… ничего… пустое место… место-место… жила-была невеста… а я был женихом… да-а… ты тут сиди… никуда… не уходи… а я пока полежу… немного… немного…
— Макс… Ма-акс!…
— Две минуты!
— У нас выпить есть чего?
— Как грязи.
— Это хорошо.
— Я думаю, что плохо.
— Сколько времени?
— Три часа.
— Нихрена себе! Вот это я дал Морфею оторваться!
— …Всё так плохо?
— С Маринкой-то?… Как обычно… Как меня достало… Каждый раз как подо Ржевом… Ведь знал же, что так будет! И всё равно… Может, хлапнем по пятьдесят, а?
— Есть встречное предложение. По стакану и в парк.
— А ты соображаешь!… Принято. Морду лица сполосну…
— Только не вздумай холодной водой!
— Не дурак.
— Судя по стеклотаре…
— …Ну, за что?
— Не знаю…
— Давай за тебя.
— …Куртку накинь. За бортом плюс пятнадцать.
— Вот лето называется!
— У моря живём.
— Может, на залив смотаемся?
— Не сегодня… Ты к своим поедешь?
— Не позвонит — не поеду. Сколько можно об меня ноги вытирать!
— Тоже верно.
— Морковку жаль… Когда в прошлый раз загудел, она по ночам плакала, меня жалела… А я ведь чихать стал по-кошачьи, как она. Веришь, нет!… Да-а…
— Обойдётся ещё всё, уляжется.
— Мне даже и сказать тебе нечего… Или себе… Не знаю… Макс, заскочим за сигаретами? И по пиву.
— Антон, может, без пива? Развезёт ведь!
— Подстрахуешь. Даю честное гениальное слово — по первой команде сразу домой.
— Домой или в мастерскую?
— Да. Домой не хочу… Девушка, две пачки «Кэмел» и два… две «Балтики»… Спасибо… Ну, падаем?
— …На чём не сошлись?
— Как обычно. «Не учите меня жить»… А у вас что?
— Плохо. Хуже, чем мог себе представить.
— С дочкой всё в порядке?
— Имитируешь деликатность?
— Почти.
— Вчера назначили операцию.
— С чего? Она же нормально себя чувствовала!
— Не совсем. Всё тянула, тянула… Кажется, дотянула.
— Когда операция?
— Во вторник.
— Та-ак… Значит, дела хуже моих… Макс… ты чего… бляха–муха… подумаешь, — операция. У меня их восемь было, не считая четырёх инфарктов!
— Всё нормально… я в порядке… Пока ты спал, я всю мастерскую просмотрел.
— Нашёл чего-нибудь?
— Что именно?
— Значит, не нашёл… Жаль.
— Погоди, что значит жаль!
— Ну, мало ли! Вдруг я как бы что-нибудь потерял, а ты как бы это нашёл.
— Вот придурок. Я уж подумал, — башня у тебя тронулась.
— Не дождёшься.
— …Видел портрет Веры…
— Ну, как?
— Спасибо тебе. Ты не представляешь, как она изменилась за последнее время.
— Наверно не представляю. Разве что самую малость… Помнишь, романс: «…Вот и осталась мне самая малость… шороха осени в доме моём…» Красиво… И мотивчик ничего, душевный такой.
— Это Феликс умеет.
— Сам что ли сочинил?
— Сам. Стихи, правда, чужие. Не знаю… Я в них не разбираюсь… Помнишь, как Вера на тебя?…
— Помню–помню.
— За два дня до вашего прихода Вера видела тебя во сне.
— Да брось!
— Кроме шуток… Ты стоял на стыке Владимирского и Загородного напротив Собора… На тебе был плащ и длиннющее кашне… У тебя есть белое кашне?
— Есть. Покупал в комплекте со свитером…
— …И во сне ты что-то ей говорил… как будто ругал… а она просила ей помочь… А когда проснулась, ей стало страшно. Остальное тебе понятно.
— Эх, Максим, Максим… Раньше бы ты мне рассказал… Ладно, что сделано — то сделано, и в этом всё утешение… Допивай, да пойдём… Ко мне или поедешь?
— Домой.
— Кстати, как с дочкой управляешься!
— Нашёл няню, типа гувернантки. Недорого, потяну.
— Хорошо… Пойдём, до метро провожу… За машиной когда приедешь?
— Завтра с утра.
— Где Вера лежит?
— В Александровской.
— Надо будет проведать до операции, подбодрить.
— Спасибо, Тош, буду благодарен.
— Считай, что мы в одной лодке.
— Да, лодочник, пока не забыл… Ты поаккуратней на пово-ротах.
— Ты про что?
— Про Невский.
— Про какой такой Невский!
— Не прикидывайся. Дом Книги, офис тридцать семь.
— И тут без вас не обошлось!
— Не связывайся, по возможности.
— Я уже въехал, что там происходит. Года три–четыре назад я, конечно, повёлся бы. А сейчас нет, поумнел.
— И вот ещё что… Мой рабочий… Звони, если что…
— Приму к сведению… Спасибо, Макс…
— Тебе спасибо…
— …Горн?… ты немец?
— Да. А что?
— Дык… я тоже.
— Бывает… До завтра?
— До завтра.
— Ты Мухинское закончил? — Двадцать лет назад. После демобилизации поступал. — А почему не пошёл в Академию? После спецшколы сам Бог велел. — Не знаю. Уверенности не было… Да и привычно как-то. — Что? — Проучился пару месяцев до армии. По накатанной… двинулся. — Знакомо… Работа нравится? — Работа как работа. — Не нравится? — Не знаю. — Два… — То есть?… — Я считаю. Уже два «не знаю»… Какая из твоих работ бы-ла тебе по душе? — Было что-то… Так давно, как будто в прошлой жизни. — Остатки оригеновской ереси. — …или моего мифологического словаря. — Занятное определение. Сам придумал? — Папа Карло… Кастанеда подсказал. — Далеко тебя носило, брате… Присаживайся ближе… — Отец Александр, завтра литургия! — Ты без причастия, а мне предстоит крещение да отпева-ние в Волосовском районе… Не стесняйся, брат Антоний. — Антон… — Я помню. Мне так нравится. — Как меня только не называли… — А ты был тем, кем называли? — Думаю, что был. — Кто ты?… вот сейчас… Антон — это я понимаю. — Никто. — О, нет, брат Антоний, так не пойдёт, не бывает. — Раньше знал, а теперь нет… Был солдатом, командиром, студентом, скульптором, преподавал… Мужем был… — Вот сидит зрелый мужик, — спокойный взор, даже, мож-но сказать, умиротворённый. Кого обманываешь?… меня?… Нет, себя обманываешь… Как кол проглотил. — Впервые в жизни в такой обстановке… — Обстановка как обстановка… В солдатах это напрягало? — Я думал, мы с Виталием… — А я думал увидеть взрослого мужика, а не мальчишку с седой головой… Ты ешь, ешь…
— Виталий говорил, — пишешь. — Да… под настроение. — Под какое? — Пока не знаю… Не считайте, — это пока только. — Что пишешь? — Иногда стихи. — Значит, прозу. — Воспоминания… Об армии, о людях… — …о жёнах. — Как без них… До сорока двух без семьи не жил. — А после? — Один. — Тоже пока? — Как выяснилось — и одному жить можно. — Не дело… Мы вот… с матушкой… сорок семь лет вместе. — Вы женились семинаристом? — В институте познакомились… Театральный закончил. — Вы?!… — Курс Товстоногова… режиссура… А Бог подвинул… сю-да. — Вы довольны? — У меня выбор был небогатый. — Не понимаю. — А чего тут понимать… и понимать нечего… У тебя выбор есть? — В каком смысле? — Антоний, не морочь голову. Знаешь ведь, зачем ко мне пришёл? — Я пришёл в храм. — Не-ет, ты пришёл ко мне… Отец Александр… будем зна-комы… очень приятно… Видел, как батюшки службу отправ-ляют? — Да. — А вопросы не возникали? — Какие вопросы… Они… вы батюшки — мы прихожане. — А если подумать?… ничего странным не казалось? — Скажите, — столько лет службы, а в руках молитвослов. — Требник. — Так почему? — Хм… хороший вопрос… Надеюсь, не надо объяснять, что такое человеческий фактор, «защита от дурака»? — Всю жизнь среди людей. — Вот именно… Батюшки тоже люди… Водочкой иногда балуются… как вот мы с тобой сейчас… У всех… почти у всех жёны–матушки, дети… Вот о нас правило и позаботилось. Чтоб не было нужды вспоминать или думать о том, как бы не забыть. Да и соблазнов много. Видел же, какой народ на службу прихо-дит. Ладно бы только телом больны были! Иных и в лечебнице держали… А я стою один, и никто кроме Господа мне помочь не в силах. Своих-то мало, и с каждым годом всё меньше. Скоро семьдесят уже. — Вы хорошо выглядите. — Налей … Почитай стихи. — Чьи?… Я никогда ими не увлекался. — Свои. — Неудобно как-то… — Меня что ль застеснялся?… Я-то уж точно не критик. — Серьёзно? — Да не критик я, не критик. — Я про стихи… — Вот красна девица на мою голову свалилась… Читай, го-ворю… Закуси сначала, — тебе до метро меня провожать ещё. — …Хм… хм… «Мне постучался дождь, проходивший ми-мо,… я не успел ответить, — ни словом, ни жестом бес-силья,… но если б успел, то наверно просил бы… вернуться–пролиться осенним ливнем». — …Всё? — Я короткие пишу. — Хорошо… пусть будет… А ещё? — Вам понравилось? — Задумался… Читай. — …«Пустая трата времени и сил,… и солнце зимнее па-лит… палит… палит… Раскрыв глаза, — глоток воды — и сердце не болит… Ох, люди, ведь просил вас милосердней быть,… я, кажется, просил». — По-нашему… Поучиться не желаешь? — Как в гробе лежать? — Ну, какие твои годы! — В будущем месяце пятьдесят три стукнет. — То же мне, возраст… Бывший министр перед пенсией в семинарию пошёл, а ты мне тут про возраст. — Я не министр. — Так и грешил, поди, поменьше… министерского. — Не знаю… — Три… В армии?… или после?… — Всё было… — Да-а, брат Антоний… Что поделать… Святых я в жизни не встречал, только на кладбище… Живи, живи сегодня, не оглядывайся ты постоянно в своё прошлое. — Живу как умею. — Ой ли?… Вспомни, вот вспомни самое важное в своей жизни!… Ну?… что нахмурился, тяжело?… неприятно? — Тяжко… — Тащишь всё на себе как ишак азиатский… Стряхивай, по-кайся, приди ко Господу!… Во сколько лет крестился? — В тридцать шесть. — А почему в храм не ходишь? — Прихожу, когда тяжести нет. — Гордыня, ох гордыня играет. «Придите ко Мне вси труж-дающиися и обремененнии, и Аз упокою вы». Помнишь?… Али ты решил, что под бременем твоим и Господь помочь не в си-лах? — Да здесь таких как я… — Таких как ты! Ты лучше?… святость на себя примеря-ешь?… Смотри, рога бы не примерить. — Какой я святой… — Вот именно… «Ходяй по Мне, не имать ходити во тме, но имать свет животный». Вот о чём сказано у святого апостола Иоанна. Не за счастье ли здоровье со благосостояние, но «имать свет животный», то есть свет жизни!… дурья твоя голова… Налей… В воскресную школу пойдёшь?… Чего смеёшься! — Представил себя рядом с детьми. — Какие дети!… Хотя и дети есть… Половина взрослых. Некоторые постарше тебя будут. — И ходят каждое воскресенье?!… — Почему бы не пойти… Истину ищешь?… свет нужен?… Значит пойдёшь, никуда не денешься. — Я подумаю. — Подумай, подумай. На будущий год в семинарию опреде-лим… или даже в этот… Господи благослови… — Да я женат был сколько раз! — В батюшки не годишься — дьяконом станешь. Хоть поль-за от тебя какая людям будет… Ходишь по свету, беленькую пьёшь да близких огорчаешь. Один вред от тебя. Понял? — Давно понял. — Вот и хорошо… Ты, брат Антоний, на ус намотай да вы-броси из головы, что я под водочку наговорил-то. Но и не забы-вай… В пятницу на исповедь прийти сможешь? — Служба. Могу в субботу. — В субботу народа много… Хорошо, суббота так суббота. Управишься к десяти?… Больше ждать не буду. А то матушка такую епитимью на меня наложит… Ну, с Богом! — Так всё и оставим? — Гриша уберёт. А нам ещё домой добираться… с Божьей помощью.
— Саша?… Да ты как не в себе!… Час от часу не легче… — Маша пропала. — Как пропала!… — Не знаю. Обзвонил, что только можно в нашем районе… И в твоём тоже. — Причём здесь мой район! — Маша хотела задать тебе несколько вопросов о чём-то очень личном… Как будто старцу какому… — Она приходила, была здесь пятнадцать минут и ушла. — Ты можешь сказать, о чём она… что спрашивала? Это может оказаться вопросом жизни и смерти. — Может и оказаться. Но не в том смысле, который ты сейчас в состоянии уразуметь. — Так можешь или нет? — Я могу сказать, что ей ответил. — Так можешь или нет?! — То, что она сказала, касается только её и никого кроме неё. — Нет. Я хочу знать всё. — Вот как! А много тебя уже не устраивает? — Уже нет. — Что ж, моли ко Господу. Я здесь бессилен. — Опять за своё! Сколько можно меня за нос водить! — Сейчас в тебе гнев, обида, неизвестность гложет тебя. Почему ты пришёл за ответами ко мне? Двенадцать лет прожил с женщиной под одной крышей, укрывался одним одеялом, взрастил одну дочь на двоих — и не понял, кто с тобой шёл по жизни все эти годы. Чем ты вообще был занят? — Так, здесь мне ответа не найти. — Сиди уж, коли пришёл. Будет ответ, жди. — Я не спал всю ночь, у нас собраны вещи, вечером мы должны отправиться в Испанию. — Можно было придумать более достойный способ вложения средств. — Хочешь мне в этом помочь? Посмотри, как ты живёшь. Это жизнь? Вот это… и вот это — ты называешь жизнью?! — Друг мой сердечный, жизнь бывает разной. Это лишь смерть порой выглядит одинаково неприглядно. Но даже в смерти, как заметил один мудрый человек, в одном случае труп, а в другом покойный. Так и в жизни. Только нюансов поболе будет. Тебе перечесть их?… Впрочем, с тебя и одного довольно будет. Ты ещё не жил. Ты только казался живым самому себе. И таким же как ты. Невелика честь. — Кто бы говорил о чести! Я знаю, — она не просто приходила, она приходила к тебе. — Вот видишь, для тебя задача уже упростилась. Даже если так — что это меняет для тебя?… дополнительная головная боль? Или возможность выместить на ком-то своё негодование? Ведь невероятно трудно признаться самому себе в собственной несостоятельности. — Я был прав. — …Я дважды был женат, и оба раза неудачно. Иногда ты напоминаешь мне самого себя в твои годы. Но мои жёны не бегали от меня по ночам. Им не могло и в голову такое прийти. Так почему вдруг?… или всё-таки не вдруг? Спроси у дочери, — где может быть её мать. Может, найдёшь там ответ. — Что она тебе сказала!… — Я могу тебе сказать, что ей ответил я. Большего не жди. — Говори. — Я сказал, что милые бранятся — только тешатся, что муж да жена одна сатана. И что у вас чудный ребёнок, страдающий не меньше, если не больше своих глупых родителей. — …Да… Даша!… Когда?… И всё?… Еду… Слава Тебе Господи… Антон… — Ничего не говори. — Маша появилась дома двадцать минут назад. Пьяная, мокрая с головы до ног, приняла душ и легла спать… прости. — Саша, тебе даден ещё один шанс… вам. Умоляю, не промотай, он может оказаться последним. Езжай в аэропорт и сдавай свои билеты. Отправляйтесь на машине куда глаза глядят, преломите хлеб в красное вино, как делали вы в первый год вашей семейной жизни. А когда поймёте, что преграды разрушены — возвращайтесь. Прощай, друг мой. Бог вам в помощь. — Прощай.
— Припозднился, отец родной. Не заболел ли часом? — Нет, матушка, — люди в беду попали, надо было хоть словом добрым приободрить. — Без лукавства — рада за тебя. — Матушка Ксенюшко, что за день такой сегодня праздничный? Что-то я календарь запамятовал. — Вот те календарь, а вот те праздник! Два венчания подряд!… Мало того, — младенцы как со всего города съехались, а никого не слышно. Вишь, как присмирели-то! И не шелохнётся даже ни один, мышками на руках притихли. А ты говоришь — календарь!… Значит так, отец родной, сегодня тебя никто дожидаться не будет, проверила. Так что иди себе восвояси, а то на тебе лица нет. — Что, так заметно? — А то незаметно-то! Ты ж не девка, румянами не пользуешься. Или уже пользуешься? — Матушка, вы знаете, у меня с юмором плохо. Ну, солдафон я необразованный. — У меня, отец родной, с юмором тоже неважно. А потому ври да не завирайся. Солдафон… Это малому своему скажешь. — Какому ещё малому! — А разве нет? Опять ошиблась… Так чего стоишь, — иди уж, а мы тут за тебя грех твой сегодняшний отмолим… Погоди, просфорочки возьми. — Спасибо, матушка… Почему три? — Сколько в руку попало, столько и взяла. — Помоги вам Господь, матушка. — Дверь затвори за собой, дует сегодня шибко.
— Минуточку–минуточку!… Маркиз, не путайся ты под ногами… Да что с тобой такое, лохматый… Сейчас открою!… — …Тоша, это мы. — Полина… Полина?!… Полюшко… родная моя… — Тоша… Не надо… при ребёнке… Дай вытру… Вот… Ты жив… Как я по тебе скучала, если бы ты знал… если бы знал… Господи помилуй… — Ты жива–здорова… глазам своим не верю… Всё, я в порядке. — Познакомься. — Сколько ему?… — Четырнадцатого августа четыре исполнится. День рождения теперь будете праздновать вместе. — Да ты что! Вот это подарок!… Тебя как зовут, моя радость? — Тоша. — Антон? — Тоша. — Меня тоже зовут Тоша. Вот наконец-то мы с тобой и встретились. — Дедушка–деда, я для тебя денюжку нашёл. Возьми, пожалуйста. — Что?… — …Тоша… Тош… всё хорошо?… — Теперь да. Лучше и быть не может.
— И-ирка-а!… — Здравствуй… здравствуй… Познакомься… — …Хейно Арви, можно просто Хейно… Здравствуйте. — Очень приятно… Юлия… Ну что, гости иноземные, последний бросок — и дома. — Юль, оставь, там ничего тяжёлого… — Не спорь. Вот приеду, — тогда поспоришь. — Давно бы приехала. — А вот и приеду. — Теперь уж не раньше мая. — Раньше и не выберусь… Во-он моя машинёшечка… гламурненькая.
— Юль, куда положить? — Бельё… вот сюда… Остальное на нижнюю, потом разберёмся. — …Мама, подай полотенце… спасибо… Где можно умыться? — Пойдём, покажу.
— Ну и вымахал у тебя сынища!… — У него папа был не маленький… да и мама тоже. — Сколько ему было?… — Четыре… Меня увидел — как вцепился ручонками, так и не отпускал… А через месяц Хейно предложил за него выйти. — Хейно?… — Отец — Хейно Топиас, сын — Хейно Арви, в честь деда. — Ах вот оно что!… — …Ему жить оставалось недолго… Не хотел, чтобы сын воспитывался у чужих людей. — А ты родная что ли? — Выходит, что родная… стала… — Красивый парень. — Да больной на голову!… Подавай невесту ему русскую, и всё тут!… На наших даже и не смотрит. — На ваших? — Ну да!… Я первый раз его пять лет назад привезла. Мальчишке шестнадцать, пусть, думаю, летний Питер посмотрит… В Выборге погуляли… А тут… такой цветник… Пораздевались, не успевал рот закрывать… Еле увезла. — А парень соображает! Наши девки лучше. — Это мы с тобой были лучше… в их возрасте. На календаре который год? — Что правда, то правда… и который век… Ирочка, сейчас напою вас чаем, а поужинаем позже. Хорошо? — Спасибо, Юль… У меня просьба, — называй меня Тайной. — Что?!… — Его отец ко мне так обращался, Хейно не любит моё русское имя. — Как же он невесту выбирать собрался! А если понравится какая-нибудь Ирина? — Ну дурачок он ещё маленький!… Вспомни себя в двадцать один. — И вспоминать нечего, — первый развод. — Быстро обернулась. — А что быстро-то!… У нас две проблемы — сначала найти мужчину своей мечты, а потом придумать, что с этим козлом делать… — Юль, ну зачем чужие глупости повторять! Своих мало? — Хочешь, тебя замуж продадим? — Ох, Юленька, я дорого стою, за кого попало не пойду. — Ну это мы ещё обсудим… — Только не при ребёнке. — Спасибо, что подсказала.
— А что это ты, подруженька, переезжать надумала? — В Лапинярви шумно для нас. — До Хельсинки далековато вроде бы. — В том-то и дело… Город близко, много дорог. — Для твоего бизнеса в самый раз. — От столицы далеко. В Аскола всё наоборот — до Хельсинки рукой подать, а Этуярви в стороне от дорог. Нам понравилось. — Когда переселяетесь? — Уже. — То есть как это! — Мы с Хейно сюда — наши вещи в Аскола. — Неплохо устроилась! — Спасибо нашему папе, позаботился… Сын, ты чего притих? — Слушаю. — Не устал? — Мама, я хочу погулять. — Ты у меня спрашиваешь разрешения? — Советуюсь. — Не потеряйся. — Ма… — …Ир… Тайна, я купила сим–карты, как просила. Там уже мои номера, так что никто не должен потеряться. — Ой, спасибо, Юль, я ведь забыла уже!… Спасибо… Хейно, держи… Позвони, если что. Хорошо? — Спасибо, мам.
— Красавец, нечего сказать… От девок отбою не будет. — Уже нет… Умница, и учится, и подрабатывает. Это, говорит, на сигареты. — Везёт же некоторым… — Да уж везёт… В восемнадцать лет оказаться в чужой стране, — ни дома, ни языка… — Не прибедняйся, язык ты сносненько знала. — Да… наверно… Просто повезло… — Ты мне одно спасибо должна. — За что? — Забыла?… Будем тебе жениха искать. — Где искать!… На танцы пойдём?… или шататься по барам? — Скажешь тоже, по барам… Мне столько не выпить… Ой, звонят! Наверно Полинка пришла. — Какая Полинка? — Да соседка! Завтра сынулю мне на воспитание сдаёт, в аренду, так сказать… Полина, проходи!
— Здравствуйте… Полина. — Очень приятно… Тайна. — Редкое имя… Юль, я ненадолго, пока крокодильчики друг с другом разбираются. — …Тайна, — большой крокодильчик это папа Паша, маленький — сын Тоша–Тотоша. — Ну девчонки!… — Тихо, услышат!… Стенки тонкие… Девки, а вина? — Юль, давай до Пасхи. — И ты тоже? — Ну пост же!… — Нет, ну с вами каши не сваришь. Тогда и я не буду… Или буду… Буду, а вы пейте свои чаи холодные. — А ты нам подогрей! — У-ух… противные… Полин, яйца красила? — Сегодня займусь на ночь. — Сделай мне, а?… Лень что-то. — Сколько? — Да хоть пяток. — Давай уж десяток. — Ой, спасибо… Тошку приведёшь? — Во сколько? — Во сколько надо? — В восемь… полдевятого. — Умывай–одевай и ко мне, позавтракаем вместе. — Хорошо… Тайна, ты издалека? — Из Финляндии. — У тебя хороший язык. — Полина, я здесь родилась и выросла, это мой город. — А как там оказалась? — В августе девяносто первого поехала с группой экскурсоводом, да во время переворота и застряла. — Так сразу дали гражданство? — Тогда везде давали, напуганы были, нас пожалели… Туристы уехали, а я осталась. — Вернуться не хотела? — Сначала нет, потом захотела, а потом снова расхотела. — Расхотела? — Появился стимул. Если посидишь полчаса — увидишь своими глазами. — …красивый блондин под два метра ростом. — Я на лестнице встретила! Твой сын? — Хейно. — Действительно красавец… Совсем на тебя не похож. — Приёмный… Мать погибла в автомобильной катастрофе, я вышла замуж за его отца. Сейчас вдвоём. — Что случилось? — Рак… — Как ты решилась! — Полюшко, самое главное, что решилась. Не знаю, что со мной бы стало, если бы не мой мальчик. — Полюшко… Меня только папа так называет… иногда. — Хороший у тебя папа. — Да… хороший… только его долго не было… у меня.
— Ирк… а Ирк… спишь? — Нет. А что? — И мне не спится. Пойдём на кухню?… Поболтаем… по рюмашке. — Пойдём… Завтра бы не проспать. — Будильник поставлю… Ты-то выспишься. — На службу собираюсь. — Вот тебе делать больше нечего! — Хейно просил. Ни разу не был в настоящем русском храме. — А дома? — Дома это дома… Настоящее здесь. — Слушай, а у Полины отец, знаешь кто?… Дьякон! — Да ты что!… — Они много лет не виделись, а когда маму похоронила, начала его искать. — Давно? — Четвёртый месяц как умерла… на Рождество, кажется. — Хороший знак… Ты её знала? — Марину?… Нет, они переехали недавно, она не выходила уже. — А как зовут её отца? — Антон… Отец Антоний… Ир… ты что?… — …Н-нет, ничего. — Хочешь, фотографию покажу?… Видный мужчина, даже и не скажешь, что пятьдесят пять. — …Покажи… — Сейчас… Восьмого марта приезжал… издевался над нами… обсмеял с этим праздником… Вот как мужику объяснить, что мы сами этот день терпеть не можем!… — Не надо ничего объяснять. Пусть нам цветы вручают и подарки. — Вот и я говорю… Кобелине бы моему втолковать… надоело с ним ругаться… Удалила что ли… Сейчас на компьютере посмотрю… — Юлька, сына разбудишь — буду ругаться. — Да я тихо… — Ничего себе тихо… — Не боись, подруга… Вот, нашла, кажется… Смотри. Ну, как тебе, в женихи годится?…
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Отчий дом
— Пап, Геля, вы дома? — …С приездом, Гера. Мужики мои скоро будут. — Где шлындают? — Пашке обувь пошли искать. — Опять? — Опять… Хоть набойки приколачивай. — А может их к полу приколотить? — Когда повзрослеешь… — О, точь-в-точь как моя бывшая. Даже не верится, что вы не были знакомы. — Гера, у меня в руках полотенце. Могу намочить. — Всё, молчу, молчу… Гель, у отца выпить есть что? — Посмотри в баре. Или за тобой ухаживать надо? — Уай нот, как говорят англичане? — Американцы… — Да какая разница… — Большая. Язык другой, культура другая. — Ну всё, я пошёл… В баре, говоришь? — Поел бы с дороги… пить на голодный желудок… папа родимый… — Не на голодный, два часа назад с начальством в столовке отобедали. — Отобедали... пирожками с капустой... — Обижаешь, мать!... Первое, два вторых. — Знаю ваши вторые, одно название… — А у тебя что? — Ты же не голоден! — Ну всё-таки?... — Суточные щи. — Вчерашние что ли? — Дурак ты, Гера, готовятся они сутки. — Ты сутки стояла у плиты?... Ну прям героиня. — Так будешь или нет? — Налей… половничек… два… половничка. — Хлеб сам порежь, некогда. — … Ух ты… вкусно как… — Бабушкин рецепт. Дед, когда на промысел уходил, всегда с собой брал. — Прям в кастрюле что ли? — Варится погуще, потом на мороз. Получается как холодец. Можно так есть, а можно в котелке разогреть. — …Спасибо, мать. Можно в щёчку? — Можно. И пошёл бы ты куда уже, занята я, А мне к работе готовиться. — Что случилось? — Да ничего… Из Чехословакии пришли новые машины «Консул». Никто с ними не работал кроме меня, да и то… — Трудись, мать, без тебя вычислительная промышленность встанет. — Ну всё, договорился. — …Ай!... Ты что творишь, мать!... — Ой, Гера, совсем забыла!... Отец купил новый карабин, просил пристрелять. — Вот бы вы без Геры… — Сделаешь? — А куда я денусь! С удовольствием. Бутылочку у папы дёрну и во двор.
Индус
— Пал Петрович, представляю нашу скорую помощь и по совместительству старого друга… Иосиф Вартанович Петросян. — Петросян?… Полковник расхохотался в голос. — Так вот какого Петросяна ты вспоминал!… А я-то, дурак старый… Здравствуйте, очень приятно. — Полковник, не узнаешь? — Что-то не припоминаю… — Юр, ну ты хоть объяснил бы своему человеку, кто я такой, а то нехорошо как-то… — Да ладно, чего уж там… Паша, Иосиф наш… бывший. — А-а… вот оно что… — Вообще-то особой надобности в знакомстве не было, но, знаешь, как бывает… Надо, чтобы в деле его имя было на слуху. — Новые веяния в службе? — Старые обстоятельства… Я, собственно, для чего вас пригласил… Князев с Умаровым вылетают в Ташкент, Иосиф остаётся на пару с Германом, будет занят его подготовкой… Йося, сколько времени потребуется? — Откуда я знаю! Зависит от вашего Германа. Если тупой как пробка… — Не тупой, поверь. — Ну-у… я не гений, конечно, у меня ушло три недели… В первый раз. С глубоким погружением уложимся в три дня. Рискнём? — Н-нет, рисковать не станем… Паш?... — Я вообще не понимаю, о чём речь. — Ах да… Герман поработает под прикрытием. — С ума сошёл!... Где?... когда? — Здесь, то есть, в Средней Азии. — Что за нелегальщина… — Другое имя, гражданство, специализация… Вот. Генерал положил перед Забродиным паспорт в бордовой обложке. — Индия?... У Ставроцкого английский на уровне пятого класса средней школы. Что ему там делать с этим паспортом? — Зато французский на хорошем уровне. И не там, а здесь. Ты меня вообще слушаешь? — Странную игру ты затеял, Юра, не нравится мне это. — Дослушай, приговор потом зачитаешь.
— …Идея не моя. — Ну не Ставроцкого же! — Майор получит приказ позже… завтра… Идея Умарова. — Нашёл контрразведчика… — Можно и так сказать… Оказывается, в «Экспедиции» были специалисты из Индии. — Ну, были да сплыли. И что с того? — Я знаю, что сплыли, ты знаешь, что были. Умаров говорит, что были. А может их и не было там никогда. Никто кроме Умарова не может сказать наверняка, кто там был, а кого там не было. И как он скажет, так и будет. — Кому скажет! Нам уже сказал. — Ну Паша… Махмудову скажет, кому же ещё! — Ах ты ж, генерал, ай старик… А мозги-то у него шурупят! — Получше твоих, как выяснилось. Мы с Йосей сразу догадались, куда гнёт старик. — Надо Ставроцкого срочно сюда! — Пал Петрович, не гони лошадей. Завтра — значит завтра, теперь успеем точно. — Мне бы такую уверенность. — Никуда они без генерала не денутся, будут сидеть как мыши под лавкой и ждать его советов. — Понял… Иосиф Вартанович, а ваша роль? — За три недели должен сделать из него полноценного индуса. — Смеётесь? — Нет… Учился в Ленинграде, — оригинал действительно там учился, русским владеет почти как родным, сам родом из Пондишери, это бывшая французская колония. Что имеем?... Знание французского, плохой английский, хуже даже, чем традиционный пиджин-инглиш. Ну, акцент поставлю за пару недель, ни один лингвист подвоха не заметит… Кстати, Юрий Васильевич, у них есть лингвисты? — Узбек и два татарина. — Выходит, нету. И вопросов тоже нету. Или есть? — Только оперативные. — …Наши действия, тащ генерал? — Наша задача — снабдить их группу всем необходимым. От снаряжения до вооружения, в разумных пределах, конечно. Дать им столько плюшек, чтобы бдительность ушла до нуля. — Нам одной войны мало? — Уймись, Паша, лавочку надо прикрыть любой ценой. — Любой… — Да подстрахуем бойцов, не дрейфь, Петрович! Пошлём твои питерские кадры, Князев там будет. Место знают, лишь бы не ползали где попало, чтоб эвакуировать не пришлось… Что сидишь? Вызывай свой крольчатник, работа есть. — Что за работа? — Иосифа и Ставроцкого будут охранять. Они для нас теперь дороже золота.
— Здравствуйте. — Я Антон… Проходите, пожалуйста. — Меня зовут Зира. — Эрни про Вас рассказал… Простите, можно на «ты»? — Да, конечно. Вы старше меня… ты… старше. — Спасибо… Присаживайся. — Я впервые здесь. — Ещё бы… Мужа оставила дома? — На работе… Я врач, работаю в Железнодорожной больнице. — Зира, как получается, что твоя медицина тебе не помогает? — Не знаю. Никто ничего не понимает. Я в растерянности. — Почему? — Понимаешь… Анамнез у меня как у девушки… извини… А тут… Я закончила институт с «красным» дипломом. Но когда с каждым приступом новый набор симптомов! Это… это… Вы не медик… извини… Ты не медик, тебе это не понять. — Может, именно поэтому и понимаю… Что с пальцем? — Да… два года назад начал отслаиваться ноготь. Чуть отрастёт — и сразу отстаёт от мягкой ткани. Приходится подрезать на корню. Ничего, привыкла уже, не мешает. Пластырь только вот каждый день меняю. — Ладно, это для разговора. — Вы… Да что со мной такое!… Ты мог бы стать хорошим доктором. — А я, видишь, стал солдатом. — Ты?!… — Майор запаса. — Ой… товарищ майор… — Смешно, правда? — Не обижайся… Не смогла удержаться. — Я сам иногда смеюсь по утрам. — Спасибо. — Так почему я мог бы стать доктором? — Рядом с тобой спокойно. Я только рядом с Серхатом чувствую себя спокойней. — Давно женаты? — Целую вечность. — Когда придёшь в следующий раз — приводи мужа. Приятно будет с ним познакомиться. Поговорим об Узбекистане. — Вы там были? — Бывал не раз. И по службе тоже. В Фергане не доводилось. Но там всё близко. — Да, конечно… А я до Ленинграда бывала только в Ташкенте. — Люблю этот город. — Я там училась. Снимала квартиру на Рисовой. — Знаю, самая окраина, проезжал частенько по дороге в Чирчик… У тебя хороший русский язык. — Я турчанка. В Ленинграде мы около года. — Я родился… то есть… вырос. — Здесь очень хорошие люди. — Зира, хороших людей везде много. — Нет!… Там нас убивали только за то, что мы турки! — Прости… дважды прости… Я не должен был так говорить. Потому что знаю, что там творилось… Я принесу попить… У Эрни хорошее вино. Будешь? — Да, спасибо.
— Зира, встань прямо… Хорошо… Сейчас я буду изображать старую ветряную мельницу… Что чувствуешь? — Ветерок… Так бывает? — Где чувствуешь? — Вот… здесь… ниже груди ничего. — Хорошо… Сейчас? — На уровне поясницы. — Хорошо… Где теперь? — Холодок по ступням. — Прекрасно!… На носочки привстань… теперь на пяточках… Всё, присаживайся. — Антон, какие у тебя горячие руки! Ты не температуришь? Давай померяем. — Не надо. Прикоснись к ладони. — Ой… холодные… Откуда столько тепла?!… — Зира, ты знаешь, кто я? — Знаю. Меня Аллах послал к тебе. Ты его пророк? — Зира, ты образованная женщина. Какой из меня пророк! Я простой северный колдун. — Не говори так, это шайтан тебя смущает. — Пусть буду волшебником… добрым. Так можно?… Опять она смеётся… Расскажу твоему мужу, как ты меня обсмеяла. — Извини. Ты такой большой, и такой весёлый. — Ладно, Зирочка… Смотри мне в левый глаз. Можешь моргать хоть каждую секунду, только не отводи взгляд. Сможешь? — Смогу, добрый волшебник. — Только не смеши, а то у нас ничего не получится. — Не буду, Учитель. — Что ты сказала?!… — Я сначала прочту суру из Корана… про себя… Можно? — Ничего, подожду… — …Я готова… Мне… неприятно… — Почему? — Вижу себя… какая я плохая… не могу… — Зира, ты веришь в рай? — Да, конечно! — Если ты не станешь лучше, — в него не попадёшь. — Но я другая! Лучше!… Я очень давно не была плохой. — Придётся потерпеть, душе моя. — Как ты меня назвал?!… — Это мой способ говорить. — Хороший способ… я… сейчас разревусь… — От моих слов? — Нет, мне… так себя… жаль… какая же была… глупая… Серхат не знает… — Поплачь, не стесняйся. Мужчинам тоже иногда приходится… — Ты плакал? — Ну… немного… Платочек есть? — Да… извини… — Ну как? — Всё прошло. Как будто мороженое с марципаном съела. — Девчонка ты ещё, хоть и доктор… с краснющим дипломом. — Можно тебя обнять? — Надо будет спросить разрешения у твоего мужа… Сейчас будет самое неприятное… Сядь поудобнее… Начинай вспоминать его лицо. — Чьё?… его?!… — Да. — Не могу. — Почему? — Мне страшно. — Возьми мою руку… держи крепко–крепко… Вспоминай, иначе всё впустую. — …Меня… сейчас вырвет… — Эрни уберёт, не переломится. — Жар… жар во всём теле! Как в тандыре !… — Терпи, терпи моя радость, осталось немного. — О-ох… — Осторожно… Не бойся, всё хорошо… — …Антон, ты точно не пророк? — Без сомнения. — Жаль… мы с мужем всё равно будем на тебя молиться всю жизнь… — Не стоит. Верите в Аллаха — молитесь ему. Так будет правильно… Зира, придумайте с мужем что-нибудь, чтобы вы смогли прийти сюда утром до моего отъезда. Я должен на тебя посмотреть, а ты расскажешь мне, как провела остаток вечера, ночь и пробуждение. Сможете? — Сможем, Антошенька… А как тебя называют твои близкие? Мама, жена, друзья… — Друзья Тохом… Тохой, близкие… чаще Тошей… Иногда… Тошик… Тошиком… — Что с тобой? — …Я… вина хочу выпить… Так… Зира… не делай этого… Руки целуют родителям и старцам. — У меня нет родителей… Я простая замужняя женщина, это всё, чем я могу тебя отблагодарить… Пойду… Жди нас с Серхатом ранним утром. — До свидания, Зира… О, Господи… зачем Ты меня… так…
— Что это с ним? — Кажется, спит. — Два бокала… Пьяный? — Не уверен… Чем они без нас тут занимались? — Эрни, не путай Антоху с нами. — Любопытство раздирает. — Проснётся, — у него спросим… А-а!… Хрен он что нам расскажет. — Почему? — По кочану. Это ж Маркус! Хуже партизана на допросе. — Ты пробовал? — А то как же!… Дадим часок, потом разбудим. — Стоит ли? — Да он меня потом всю ночь будет мучить разговорами о счастье! Вот скажи на милость, — мне оно надо, такое счастье? — Я бы не возражал. — Да-а, плохо ты его знаешь… Во, я понял! — Тихо ты, разбудишь… — Я понял… почему Маринка на него дуется… Он вместо того, чтобы ей спинку потереть… чего ржёшь! Проснётся же!… Он рассказывает ей про счастье. — Ну Виталик… Пойдём на кухню. — …С собой возьмёте, пошляки? — Проснулся, ясно солнышко! Как тебе Зира?… хороша?… — Придурок. Валюхе бы на тебя настучать. — Напугал ежа!… — Слышь, ёжик! Давно мухой на липучке не висел? Я устрою. — Да ладно тебе, пошутить нельзя… — Фильтр включай, когда со мной шутишь. Не посмотрю, что родственник. — А липучка? — Оставим на завтра. — Тох, ну ты… это… Мы с Эрни коньячку попили. Ты не в обиде? — На вас обижаться, — только себе дороже… Сколько времени я спал?… Где вы болтались! — Тоха, не волнуйся, тебе нельзя. — Что нельзя? — Лучше не спрашивай, где мы были. Тебе завтра к жене. Ты меня понял? — А шестиглазый что притих? — У него обет молчания… Временный, так сказать. — И вы ещё решили догнаться вином?!… Идите лучше спать. Утром Серхат с Зирой придут… Ну и рожи, смотреть противно. — Тох, прости… больше не будем… И меньше тоже. — Что с вас взять… одни запчасти…
Дураки-дороги — Почему на служебной? — Да чего-то лохматка моя приболела. Масло уходит непо-нятно куда, движок греется… Два раза смотрели — ничего по-нять не могут, хоть на станцию отгоняй. — А что ты хотел! Нормальные спецы бегут из милиции. Воровать нечего, халтур мало, а на вашу зарплату семью не про-кормить. — Я не сбежал. — Не все могут… А про домик в деревне?… — Попрекнуть хочешь? — Упаси Господи!… Но у них и этого нет. Ведь так? — Так-то оно так… Начинаются… — Кто? — Тёщины языки… Не люблю Приморское, но отдыхать здесь — милое дело. — Решил, куда приткнёмся? — Поищем, где народу меньше… Можно в Песках, можно за Зелёную Рощу, в Озерки, например. Тоже ничего… У кого-то из наших дача там… — Мы договорились в палатке. — Это я так, к слову… Конечно в палатке… Я взял «Басти-он». — Спасибо. — Не за что, для себя стараюсь. — А Валя? — Тоха, не учи меня жить. Я что, по-твоему, больше суток да на природе, да у воды — и без коньяка? Я мент или не мент? — Много? — Нам хватит… Ну, пост проскочили благополучно. — Убери фуражку с видного места, посмотрим на твоё бла-гополучие. — Про номера забыл. — Вот–вот! И номера тоже. — Без номеров точно не проскочим… Самый хреновый уча-сток после двадцать первого… Столько аварий зимой… Знако-мый один в лобовухе погиб… лет десять назад… — Бывал здесь когда-то… — …Помню, в милицию только пришёл… из тюрьмы рва-нула большая группа… с автоматами… Что здесь творилось… Несколько гражданских убили… двоих морских… сходили, блин, мужички за грибами… — Вроде не выходной… откуда народу столько? — Отпускники… погода хорошая… Поедем дальше… То-ха… Держись!…
— …Виталик… Виталик… ты живой?… — Живой… Ох… говорили мне, что несчастливая маши-на… А ещё «Шевроле»… Ты как? — Руки–ноги целы, голова, кажется, тоже. — Ух ты!… Тоха, глянь, что у меня с башкой. — Ну ты красавец… Такие шишки я в кино видел… кажет-ся. — Смотри–смотри, не скоро ещё такая будет возможность. — Не знаю, не знаю… это надолго… И на службе… — Что на службе? — Спрашивать будут про растущие рога. — Ой, не могу… — Чего ты ржёшь? — Да представил, как Валюха с нами… Вот бы сейчас нам скалкой наподдавала… — Она в дорогу скалку берёт?!… — Ага. Вместо бейсбольной биты. И управляется неплохо… Видел, какая у неё скалка?… Шишкой бы не отделался. — Что дальше? — Что-что… тачка в минусе… Как мы-то уцелели!… — А я понял, как мы уцелели… — Фонарик далеко? — На брелке. — Ну так давай! Особое приглашение надо?… Я так и знал… — Знал, а поехал. — Ты дурак, почему не выпрыгнул! А если бы всмятку?! — А потом твоим в глаза смотреть. — Ты же не виноват. — Какая разница… — Ладно, прощаю. Но чтобы в следующий раз!… — Собираешься повторить? — Я подумаю… Ну, что будем делать, товарищ майор? — А хрен его знает, товарищ подполковник… Звони. — …Тоха… кажется, беда… — Опять?… — Трубка… — Что с ней? — Аккумулятор… — Как она там оказалась! — На «торпеде» лежала… Всё, хана… — Я тебе давно говорил, — пора новую покупать. — Теперь точно пора… Симка накрылась. — Это хуже… Кому теперь звонить? — Сейчас скажу… — Ну?… — Домой. — На, звони. — А что я скажу? — Тебя учить? — Ну придумай что-нибудь! — Ладно, исключительно по доброте моей… за «Бастион»… Валь, это я… Нет, всё нормально… Валь, слушай, Виталик трубку свою найти не может, по второму разу вещи перебира-ет… да на работу надо… ага… склероз наверно, что ещё… Мо-жешь?… умница ты наша… О, чудненько!… ага… ага… Спаси-бо, Валюш, пока… — Чего покраснел? — Вперёд, заодно и узнаешь. — Ну, что?… — Никифорова номер. — Отлично!… Стёпа, привет, Виталий Иванович… Всё по плану… да… Попали в аварию… Целы… шаровая опора поле-тела… только на разборку… на тридцать первом… Сам?… спа-сибо… да-да, именно так… отсемафорь, как приедешь… — Стёпка приедет? — Будем трепаться или займёмся вещами и палаткой? — Место бы сначала присмотреть. — Залив где? Залив — там! Нечего присматривать. Выгре-баем барахло.
— Шампура поправь… отлично… — Неплохое мясо…Всё время там берёшь? — Ага… удобно и недорого. — С чем сравнивать… А мы сожрём? — Ещё мало покажется… Комары бы не мешали — совсем было б хорошо. — …Тишина… штиль какой… Вот за такие вечера белым ночам можно простить всё. — Чем они тебе не угодили? — Не люблю я их… Туристам экзотика, а местным не в ра-дость. — А я ничего… Ты жуй, жуй, не пропадать же добру. — Тебе-то что — забрался с женой под одеяло… — Женись. — Чтоб ты подавился, гад… Так и норовишь продать. — Ты мужик ещё хоть куда… Если б… не кумовья — Жень-ку бы за тебя отдал. — У неё спрашивать надо. — Это моё дело. — Тогда бы Игорь пролетел. — Парень видный, не пропадёт. На него в университете очередь, ждут, когда с Женькой разругаются. — Хороший будет зять. — Скорей бы уж, понянчиться хочу. — Я бы тоже не отказался. — Я и говорю — женись. — Отвали. — Уф-ф… отвалился… люблю повеселиться, особенно по-жрать… Наливай, самое время. — …За тебя! — За нас…
— Тоха, чего тебе в жизни не хватает? — Знал бы прикуп — жил бы в Сочи. — Знал бы… знал бы… Нихрена бы не жил. Ты уже пытался судьбу в Ташкенте устроить… Что молчишь, обиделся? — На дурака обижаться… Думаю… как бы оно вышло… — Думать надо меньше, а больше действовать… Помнишь, как меня доставал разговорами про счастье? — Кто?… когда? — Давно… в восемьдесят девятом. — Нашёл, что вспоминать. — Нашёл, а ты забыл. Знаешь почему?… Потому что ты был счастлив. — Возможно. Это был я, точно? — Нюшка только родилась… — …Семнадцать лет… Хорошее было время. — Сейчас плохое? — Сейчас есть, а то уже в прошлом. — Живи настоящим… Знаешь, кум, я вот живу настоящим, а ты всё пытаешься прошлое за уши притянуть. — Ну да, ты меня насквозь видишь. — Тебя любой видит… Тоха, я понял, в чём дело! — Мне скажешь? — Проще простого. Ты счастливый человек, только не дога-дываешься. — Умный стал, всё знаешь… — Тебе для полного счастья даже делать ничего не надо, просто улыбайся чаще… Я давно заметил, как на тебя люди реа-гируют. Ты никого не оставляешь равнодушным. Или прини-мают — бабы прихорашиваются, мужики подтягиваются, — или не принимают. — Чушь какая… — Вот скажи, — как Женьке в глаза будешь смотреть? — Попрошу прощения. — Ой, баран же ты питерский. Думаешь, ей нужны твои из-винения? Или Вале с Нюхой?… Они тебя любят! Да если бы я хоть раз учудил что-нибудь наподобие твоего, — спал бы на коврике, а питался макаронами да картошкой в мундире. Цени, брат. Я полжизни потратил, чтоб меня любили и уважали, а ты на всё готовенькое. — Позавидовал, что ли? — Вот ещё!… Я потрудился — я в этом живу. А ты получил, и бросаешь, где попало. Может, хватит, а? — Вит, я подумаю. — Долго? — Решу вопрос с новой работой, — вернёмся к этому разго-вору. Только сегодня не доставай больше… со своим счастьем. — Договорились… Когда поедешь? — Как вернёмся, так и позвоню. По слухам — условия хо-рошие. — Дай Бог… А я параллельно темку прокачаю. — В каком направлении? — Отца Александра помнишь? — Конечно. — Хочу познакомить поближе. Не против? — Мужик с виду правильный, чего противиться. — Дам знать, как сможет. — Когда планируешь? — В субботу поедем. — Если не припашут — только за. — Тогда по маленькой, и «спокойной ночи, малыши».
— Степаша? Стёпа, что это… — Виталий… Ив-ванович… М-машина… — Старлей, спрашиваю ещё раз, — что!… Это!… — Мерседес, товарищ подполковник! — Мерседес, говоришь? — Так точно, товарищ подполковник, мерседес! — Мерседес, значит… ага… мерседес… Кто распорядился? — Ясно кто, товарищ подполковник. — Отставить подполковника. — Есть отставить, Виталий Иваныч! — Стёп, он что, издевается?… Когда этот катафалк из гаража последний раз выносили! — Не помню. — Тебя на свете не было, вот когда!… Вот… нехороший человек… любимому заму… Я припомню ему… я устрою… Кобель старый… леший… Колёса подкачал?… масло проверил? — …Виталий, да ладно тебе, доедем. — Не факт… Ну что стоим? Загружаемся в этот… прости Господи… мерседес… Будем ехать… медленно и печально.
— Антон, вечером отзвонись на домашний. — Хорошо. — Валя спросит — ни слова, стрелки переводи на меня. — Вот надо мне… — Зато мне надо, мне. С дознавателем не шутят. — Не вчера познакомились. — До связи.
— Стёпка, куда прёшь! Не хватало ещё под окнами засветиться… За угол давай, за угол. — Там не проехать! — Соображай, пока не спалились. — Да козёл дорогу перекрывает. — Давай напрямик. — Через кусты? — Тебе привыкать? Делай, что говорю… Скажем, — изгородь собаки погрызли. — А если спросит? — Молчи как партизан. Премию выпишу. — Сколько? — Ноль пять хватит? — Ноль семь… — Ноль пять… — Виталий Иваныч!… — …Пойдём, что ли… Господи, благослови меня на враньё…
— Заходите, заходите, заждалась уж. Где Антон? — Отвезли домой, и сразу сюда. — Стёп?… — Здравствуйте, Валентина Васильевна. — Стёпа?… — Да, Валентина Васильевна?… — Что ты здесь делаешь? — …Валь, попросил Степана помочь. — Где встретились? — Начинается… По дороге заскочили в отдел. — По какой такой дороге? — Начальник выдернул. По срочному делу. — Трубу нашёл? — Нет. Как сквозь землю провалилась. — Сквозь землю, говоришь… Может сквозь «торпеду»? Она там, кажется, в подставочке торчала, когда вы с Тошенькой отсюда уезжали. — Правда? — Кривда. Где труба? — Валь!… — Конкретизирую — где машина? — Какая машина? — Тяжёлая такая, американская… «Шевроле»-машина! — Дык… Вон, за углом. — За каким углом? За которым вы пытались от меня эту рухлядь допотопную спрятать? Или тут ещё углы есть?… Заболотный, стоять!… — Валь… — Открой дверь, я сказала! — Валь, успокойся… Стёпа, глянь, скалки рядом нет? — Нет, Виталий Иваныч, полотенце. — Скрученное? — Да. — Проверь, — мокрое или сухое? — …Стёпа, сейчас и тебе достанется, ты меня знаешь… Виталий, открывай… в туалет хочу. — Стёп, мокрое?… — Мокрое. — …Говорила мне мама, — не выходи замуж за милиционера. — А я тогда в милиции не работал, между прочим. — Это не важно. Ты в душе милиционер. И всегда им был, Заболотный! — Мне папа тоже кое-чего говорил. — Твой папа и не знал меня почти, Царствие ему Небесное. — Зато говорил, чтоб я не женился на милиционере. — Ну всё, Заболотный, договорился. — Ничего, тут сухо и прохладно. Пересижу как-нибудь. — Лейтенант, доложить обстановку! — Валентина Вас… — Что за обращение, товарищ старший лейтенант! Отвечать как полагается. — Так точно, товарищ майор! — …Стёпа, не видать тебе премии. — Какой ещё премии, лейтенант! — Ну… — Без «ну» и сразу!… Смотреть в глаза! Отвечать! — За сокрытие улик, товарищ майор… Виталий Иванович, больше не могу!… — …Всё, Заболотный, выходи, остальное сейчас как миленькие расскажете… Выходи, говорю, полотенце убрала.
— Валь, машина поломалась. — Так сильно, что Стёпан за вами приехал? — Примерно. — Точнее? — Шаровая на переднем … Валь, ты чего… Валь… — …Антон… Антон?… — Цел и невредим, честное слово. Можешь позвонить… только трубки нет… Валь… ну Валь… — Ох… как сердце чуяло… Какие же вы дураки… Собирай на стол, пойду лицо сполосну.
— Иваныч… — Да помолчи ты… Видишь, как она… — А что я мог!… — Перед ней и не такие падали… Давай по сто пятьдесят. — Я на службе. — Иди ты со своей службой… отмажу… Напомни, чтоб с начальником поругался, а то забуду. — Премия отменяется? — Сочтёмся, ты меня знаешь… — Согласен на ноль пять. — Ну и жук ты, Стёпа… Быстро–быстро, пока тётя Валя не нахватила.
— Здравствуйте. Андрей?… Антон… Пятнадцатого в сквере коньячком шоколад запивали… Да… Во сколько?… Это где?… Да, знаю… Ты можешь встретить?… А пять минут?… Мне?!… Завтра — так завтра… Минут за десять… Меня тоже… До связи…
— Проходите, гости дорогие, проходите… Разрешите, мадам, поухаживать… Не смотри на меня как Ленин на буржуазию!… Тоже мне, ревнивец выискался. — Антон Георгиевич, ничего такого… Посмотреть нельзя! — Сегодня я добрый, прощаю… А это что такое!… — Антон… Не возражаете?… Я вас так иногда называла. — Маню, тебе можно. Это вот муженьку твоему не по рангу пока ещё. — Саша, давай, разгружайся. — …Вы что тут удумали! — Не мы, а я. У Сашки для этого ни ума нет, ни сообразительности… Ну, что встал как вкопанный! Пошевеливайся. — …Я принципиальный противник женской гегемонии, но в данном случае, думаю, это оправдано. — Я тоже так думаю… Саш, тапочки достань… Да не здесь они, горе ты моё… Антон, мне руки сполоснуть… — Сейчас полотенце свежее принесу. — …Антон Георгиевич, я собаку свежих овощей принёс. — Спасибо, Саш, а то мне всё недосуг, приходится Вискасом потчевать беднягу. Ест и злобно так на меня смотрит. — Маркиз, иди сюда дружище… Да ты обалдел что ли!… — А что ты думал! Сколько ему гостинцев не приносил? Вот и получи по мордасам… Саша, быстро обрабатываем… Раны от кошек заживают плохо… — …Мужички, чайком побалуйтесь, а я пока на скорую руку… — Маш, это долго. — Я всё дома приготовила. Осталось довести до ума. — Да-а, Саня, повезло тебе с женой. — …Вы там не про меня? — Про тебя, про тебя. — Подождите немного, тоже хочу послушать. От мужа редко что добьёшься. — Правда? А по виду и не скажешь. — Я сейчас всё про него расскажу, чтоб ему стыдно было. — Маша, я тебя, конечно, понимаю, но мне трудно представить, как твоему мужу может быть стыдно. — Сашка, ты слышал? Даже посторонние люди это видят. — …Ну… я теперь не очень посторонний. — …Всё. Хватит мне кости мыть! — О!… Александр командный голос вырабатывает. — …Это он любит. — Так, ребята, брэк! На моей территории не ругаться. И даже не думать об этом. И вообще лучше не ругаться. — А чем так вкусно… Антон… мой любимый чай… — Да… Бывают привычки, которые не хочется менять. — Давайте… — В честь какого праздника? — В прошлый раз приезжала с пустыми руками. А сегодня уж извините. Наливайте и мне. — А Саша? — У него трудовая повинность за окном стоит. — …Не вижу. Где? — Да вон же «Гольф»! — Это ты назвал ведром с гайками?!… — На ведре овощи из деревни возит. А мне купил «Миньку», чтоб не мешала ему по любовницам разъезжать. — …Ма-аш… — Не права? Терплю только из-за Дашки. — Мы же всё решили!… — Чтоб Антон знал, какой ты есть на самом деле. — …Маню, можешь не утруждаться. Я про твоего мужа знаю больше, чем он сам про себя знает. — Спасибо, Антон. Я так противно себя чувствую, когда приходится гадости говорить. — Узнаю. Вся в маму… Как родители? — Хорошо. Папа в том же «Ленгидропроекте», мама директор музыкальной школы. — Рад за них. При случае привет передавай. — Передавала уже. Мама слезу пустила, а папа налил коньяка за ваше здоровье. — Ничего не изменилось… Как вчера… Ребята, простите… Да, я слушаю… У меня гости, так что концептуальненько… Суббота утром и воскресенье после службы… Нет–нет, ни в коем случае!… Если будет хотя бы один человек. Но он должен быть, поэтому и запись… Упаси тебя Господи, никаких ограничений! Не надо людей обижать… Спасибо, что позвонила… До свидания… — А кто это, если не секрет? — Сестрица с подворья, с паломнической службы. — Вы там?… — Помогаю, чем умею. — Вот Саша, смотри, слушай и запоминай: если бы Антон не попал тогда в больницу, то мою дочь звали бы сейчас Дарья Антоновна. Больше повторять не буду. — …Маш, не совсем корректно выходит. Во-первых, всё произошло уже; во-вторых, негоже мужа напрягать на пустом месте; в-третьих, не вижу повода для громких заявлений, тем более в моём доме; в-четвёртых… Всё было серьёзно? — Дело давнее, что скрывать. Если бы знали, сколько слёз в подушку было пролито… Вы пропали, ни адреса, ни телефона… Мастерская пустая. Мы ведь Вас тогда похоронили… И мама плакала… Папа ругался, а сам потихоньку выпивал. Досталось всем. — Мне тоже перепало… Я ещё и хорошего человека потерял. Да не одного, а целую семью… Давайте помянем рабов Божиих Максима и Веру. Расскажу про них как-нибудь… если повезёт.
— Тоха, а что это такое? — Руками не трогать. — Не в музее кажется… Или я что-то не понимаю? — Не понимаешь. — Я хочу понимать. — Интегральная йога. — Антон, матом не ругайся. Даже в морском лексиконе таких слов нет. — Философия и метод работы Шри Ауробиндо. — Он сам писал или со слов? — Кое-что сам. Из настольных у меня только ранняя работа, «Йога и её цели». В основном читаю Сатпрема — «Путешествие сознания», «Клеточный разум»… — Денег на этом заработать можно? — Ох, Виталик, всё бы тебе опошлить. — Шучу. Ну, хоть практическое применение должно быть? Иначе смысл какой! — В том-то и дело, что мы ищем практику, а практика прежде всего в душе. — Ничего себе… Тоха заговорил о душе. Надо чего-нибудь выпить. — Тебе сейчас нельзя. — Почему это? — Свидание. — Что?!… Откуда узнал! — Практика, мой юный друг, практика. — Тоха, я тоже так хочу! — Действительно хочешь? — Антон, мы знакомы больше десяти лет. Ты меня ещё не раскусил? — Раз кусил, и два кусил… Ладно, проведём маленький тест… Купюра незатёртая есть? — Червонец подойдёт? — Вполне… Раскрой ладонь… положи… — …Тоха… что это с ней… — И второй. Посложней будет… Я тебе задачу упростил для первого раза, для теста это не принципиально… Сколько спичек в коробке?… Э-э, руками не трогать!… — Не знаю. — Свободен. — Подожди, попробую… Десять что ли? — Гадаешь… Положи руку сверху… представь, что ты вынимаешь по одной спичке и ломаешь. Последняя сломанная даст искомое число. Понял? — Так, ещё раз… кладу… вынимаю… ломаю… семь… восемь… девять… нет… Восемь… Да, восемь. — Открой, проверь. — Вот это да… — Когда свадьба, в смысле свидание? — Ты страшный человек… — Только не для тебя… Когда, я спросил! — В шесть… Если пройдёт удачно, завтра подаём заявление. — Удачно это как? — Её родители… — Серьёзный подход. — Стараюсь учесть твой семейный опыт. — Да уж старайся… — Дома часто бываешь? — По-разному… С Настей окончательно потеряли общий язык. Если бы не мальчишки, — порога бы не переступил. — Батю жалко, совсем спивается… У тебя кто-нибудь появился? — В каком смысле? — Женщина. — Я ж не озабоченный! Семья всё-таки никуда не делась. — А если честно? Просто любопытно. — Бывает. Иногда. — Тебе нужна подруга, чтоб в твоих экспериментах помогала. Я слышал, — опасное это предприятие. — Я не только слышал. — Покажи. — Не сегодня, а то невеста не дождётся. — Тоха, дай слово, что научишь всему, что знаешь… Давай, я говорю! — Конфет хочешь? — Замётано!… Антон, как посмотришь, если мы с Валей к тебе на огонёк, а?… Хочу тебя показать. — В зоопарк сводить не пробовал? — Кроме шуток, Тош, я столько про тебя рассказывал. — Не боишься? Вдруг отобью. — Не выйдет, зятёк. — У меня не выйдет?… Плохо меня знаешь. — Я тебя знаю. Только поздно уже. — Сильно поздно? — Третий месяц пошёл. — Да что ж ты молчишь, вражина! — А где твоё хвалёное колдовство? — От колдуна слышу… Я ещё подумал — странно как она раздвоилась. Во дела… Приходите, буду рад.
— Понимаете, друзья мои, мы тут мило беседуем, медитируем, рассуждаем о методах и способах… Я вообще превратился в ходячий цитатник… Кажется интересно всё, ну просто здорово! А ведь пути нет. — Как нет, Антон Георгиевич! — А вот так. Нет и всё. Между прочим, и Мать об этом говорила Сатпрему. — Неделю назад был, а теперь пропал. Мистика! — Не было. Просто вам хотелось в моих словах видеть руководство к действию. Но, осваивая метод безмолвия разума, вы приобретаете инструмент, могущий при определённых условиях превратиться в мощное оружие. Это понятно?... Когда несколько лет назад я серьёзно увлёкся гипнозом, то одним из стимулов было не только раскрытие подспудных человеческих, моих то есть, возможностей, но и использование его в честолюбивых интересах. — Я понял, — Вы нас просто гипнотизируете. — Шутку оценил… Могу, но мне это уже неинтересно. Появилась цель. — …Антон, при всём уважении, идея супраментального человека никак не хочет укладываться в голове. — Ну, друзья мои, это не новость. Если вы оживите в памяти историю христианства, то увидите, что творилось в головах современников Спасителя. — Антон Георгиевич, можно задать нескромный вопрос? — Конечно. — Вы крещёный? — Нет, я, как говорится, нехристь. — Почему же Вы тогда Иисуса Христа назвали Спасителем, если сами выбрали другой путь? — Великолепный вопрос, с удовольствием на него отвечу.
— …Почему Алёнушка плачет?… Да потому что у неё брат козёл… Доходчиво?… Бедный Иванушка… Если бы предложили молоко и воду, ему, наверно, тоже было бы непросто сделать правильный выбор. В случае воды и отравленной воды выбор проще. Но у него совсем не было выбора, а жажда мучила. — Примерно месяц назад Вы процитировали Сатпрема… три секунды… «Есть жажда — есть река, нет жажды — нет реки». — Не в этом контексте. Сейчас поясню… Была такая жуткая совершенно — на мой взгляд — женщина, Елена Петровна Блаватская, одна из самых ярых противников христианства. И моё неприятие зиждется не только лишь на её теософских воззрениях. Свою философию… теософию жизни, так сказать, она строила на противопоставлении христианству. Это в корне неверно, некорректно, как я люблю говорить. Но при всём при этом однажды она сказала, думаю, что сквозь зубы, — «Христос является Спасителем только для своих последователей». — Вы хотите сказать, что Блаватская верила в спасительную миссию Иисуса? Как такое могло быть! — Нет, она не верила. Она знала… Кстати, один из вопросов, на который я ответа никогда не получу… — почему учителя, если они были, не перекрыли ей знание этого мистического акта. Ведь значение его невозможно переоценить. — Мы куда-то в религию забредаем. — Почему нет? Интегральная йога тоже своего рода религия. Атеистический, гуманистический тип религии. И никакого авторитаризма, не дай Бог. — Всё-таки Бог… — Ну, это выражение такое. — Исходя из того, что мы услышали, можно сделать вывод, что религиозный опыт, — я имею в виду глобальные религии, наиболее безопасный путь. — Именно так. Интегральная йога для смелых и крепких духом. — А что бы Вы могли посоветовать для менее крепких? — Ибрагим, разве для тебя актуален этот вопрос? — И всё же. Или мусульманам не положено? — Ну… не хотелось бы оскорблять чьи бы то ни было религиозные чувства, но я бы выбрал христианство. А точнее восточное христианство, Православие. — Спасибо.
— …Что это с ним!… — Держите… Воды, быстро! — Виталий, скажите, с ним часто такое? — Ты думаешь, я просто так выполняю работу телохранителя?… Не волнуйтесь, не заразно, просто обморок. — Ну и цвет… краше в гроб кладут… — Анна, прикуси язычок… Антон, ты в порядке? — Да… Извините, ребята, издержки производства… Так на чём мы остановились? — Есть предложение на сегодня закончить и разойтись до следующего занятия… — Значит в воскресенье.
— Антон, мне не по нутру. Что происходит? — Виталик, тебе лучше не знать. — Как часто? — Пару раз в метро… Однажды два перекрёстка прошёл в бессознательном состоянии. — Однажды, когда меня не будет рядом… — Думаю, скоро закончится. — Надеюсь, не на кладбище. — Я тоже надеюсь… Да брось ты, какое кладбище! Я ещё дочку вашу понянчить хочу! — Слово офицера?…
— Здравствуйте, молодые люди! Милости прошу. — Здравствуйте. — Девочка, дяденька с тобой? — Со мной. — Он случайно не твой папа? — Мой. — Значит ты Даша. Я угадал? — Угадал. — Вот и хорошо. А я Тоша. Или Антон. Как нравится. — Мне нравится Тоша. — Значит буду Тоша… Проползайте, снимайте мокрые шкурки и располагайтесь как дома… Саша, ребёнку глинтвейн можно? — Сто грамм. — Добре… Что там сегодня происходит? Опять наши небеса прохудились! — Не то слово, Антон Георгиевич. — И чего ты, неразумный, в такую погоду дитя с собой потащил! — …Наша мама устроила забастовку. — …Дарья!… — А что, нельзя сказать правду?… Тоже мне, конспираторы. — …Да-а, Александр, жернова у тебя ещё те… Даша, познакомься с Маркизом. Только осторожно. Может оцарапать. — Не, Тош, он ласковый… Мурлычит. — Саш, ты глянь! Видно он только к тебе так суров. — Георгич, есть что покрепче этого компота? — Да что ты такой взведённый! — Забастовка. — Сядь в кресло и расслабься. Потом поговорим… Даня, есть хочешь? — Спасибо, Тош, не хочу. Я пить хочу. — Сок только в холодильнике, поэтому не дам. А вот чистой воды можешь налить сама. Горячее питьё будет чуть позже… Расскажешь, или просто ни о чём? — Тошно мне. — Вот открытие… Всю жизнь прожил так, как будто Бога нет. А теперь знаешь, что Он Есть, оттого и тошно. Сам через это прошёл. — И было так же? — Хуже. У меня семья была на излёте. Я рвал и метал. Одним словом, — бешеный. — Вы?! — Ну не мудрецом же я родился! Всяко бывало. И не забывай — десять лет в армии. — Это точно были вы? — Точней не бывает. — Может и моя семья на излёте. — Глупости. От беспокойства, от гордыни, от нелюбви. — От нелюбви? — Конечно. Вы не любите. Не потому, что устали или привыкли друг к другу, вы не любили. — Ну, не знаю, не знаю… — Правильно, не знаешь. А я знаю. Вам никто не рассказал, что такое любовь, а сами узнать не удосужились. Думали, что так и надо. — А как надо? — Сказать, или сам припомнишь? — Как я припомню, что не знал никогда! — Не знал, а теперь знаешь. Ты прилип, Ляксандра. — Бог Есть Любовь что ли? — Ну вот, а говорил, — не знаешь! — Трюизм. — Смени лексикон, начинает приедаться. — Как жить… — Ну ты просто артист! Раньше жил, и казалось нормально. Что случилось? — Жизнь случилась. — Что мне сказать остаётся тогда… Что полторы жизни случилось? Трус ты, Санька. Всё тебе легко давалось: обеспеченные родители, красивая умная жена, дочка вон какая! А как только встал вопрос жизни и смерти, так сразу и скис. Не пойдёт. — Утешил ты меня, Георгич… — Я не Утешитель, это в церковь. Давай завтра вместе на подворье к пяти. Со мной легче будет. — Не шутишь? — Эх, Ляксандра, Ляксандра… Шутить не умею и шуток не понимаю. — Серьёзно? — Куда уж серьёзней. — А все эти прибауточки да собак с огурцами?! — Надо ж было как-то душу твою закостеневшую растревожить. Такие вот маленькие хитрости. — Выходит, не я книгу пишу, а меня… — Выходит так… — …Тоша, Маркиз огурец ест! Ему плохо не будет? — Нет, Даню, ему будет хорошо… Слышь, Санька, а ведь мы с тобой на пару скоро собака поститься научим. Как дума-ешь?
— Антон, сегодня ребёнок вогнал меня в краску. — В три года? — Я говорила, мы пойдём к зубному… Стали открывать рот. Она как завопит «дядя», — четверо взрослых людей ничего не могли сделать. — А краска причём? — Пришлось изобретать мифического дядю. Надо что-нибудь придумать. Папой вроде бы неправильно, есть у неё папа. Подрастёт, будет спрашивать, где настоящий отец. — Мудрить не будем. Антон я, Антоша, Тоша. И проблем нет. — Спасибо. — За что? Для себя стараюсь.
«Тоша, Тошенька, посмотри на меня». «Кто ты?» «Ульяна. Помнишь цыганку Улю?» «Уля, ты обещала, что Бог меня будет оберегать. Почему Он про меня забыл? Неужели я хуже всех!» «Тошенька, мальчик мой, никто не забыт. Вспомни, как плакал твой папа, когда тебя достали из тёмного омута». «А мама? Он мог позволить ей жить дальше». «У каждого свой срок. Но Он не оставил тебя, хоть и гонишь ты Его от себя». «Разве справедливо отнимать родителей у маленьких детей?» «Он дал тебе другую маму. Лучшую маму на свете». «Как жить, Уля. Любовь есть, а покоя нет». «Любовь твоя станет больше тебя самого. И уcпокоишься ты». «Но как? Я не знаю». «Иди ко Христу. Как придёшь — так и поймёшь… Вспомни яблоко и крестик, которые я тебе подарила. Это символы Скипетра и Державы, Путеводная Звезда для маленького ребёнка, которым ты был много лет назад. Прощай, мой милый мальчик».
— Антон… Антон, что случилось? Ты стонал во сне. — Да… сон приснился. — Страшный? — Скорее странный. Связанный с детством. Спи, Мариш, всё хорошо.
— Батюшка, я хочу принять православное крещение. — Ты уверен, что тебя не крестили в детстве? — Никаких сомнений. — Что ж, приготовь полотенце, немного денег… — Сколько? — Сколько можешь пожертвовать без сожаления… Завтра окрестим. — А можно без свидетелей? — Хм… Через два дня отпевание, прихожан не будет. Вот после него и твоя очередь дойдёт. — Помоги Вам Господь, батюшка. — Ты молитвы-то какие знаешь? — «Отче наш…» Вот и всё. — Не очень правильно. Надо бы «Символ Веры» от тебя… Молитвослов есть?… А, ну да, не до молитвослова… Зайди в лавку, выбери попроще, чтобы мошну не облегчать. Да смотри сдуру на церковнославянском не купи! Не поймёшь ничего. — Спасибо за совет, батюшка. Церковно-славянский мне довелось изучать. — Вот как! Язык изучал, а молитвы не знаешь… Ну и времена… дожили… Иди уж, иди с Богом.
— Прекрати. Ещё ни один скандал никого до добра не довёл. — Ты не хочешь отвечать за свои поступки. — Правда? Ты даёшь мне возможность ответа? — Ты ни одного дела не доводишь до конца! — Как я могу их довести, если не чувствую тебя за своей спиной! — Твои службы — ложь. Твои молитвы — театр одного актёра. Твоя любовь — страсть и гордыня. — Мы должны быть вместе. Неужели ты этого не понимаешь? — Понимаю. Каждому своё место. — Открой Писание: там всё предельно ясно. — Ясно бывает только в прелести. — Неужели ты позволишь потерять шанс узнать, что есть настоящая Любовь! — Я не знаю, что такое любовь Христова, я не знаю, что такое любовь человеческая. И вряд ли когда-нибудь узнаю.
— Вы впервые в нашем храме? Я Вас раньше не видела. — Нет, сестра, я бывал ещё при закопченных стенах, доски вместо мрамора, придел был только Серафимовский. И хор был монастырский. — Простите. Я наверно обозналась. — Не за что. Вы меня простите.
— Полина, не плачь, моя радость, и это пройдёт. — Тош, за что она так тебя ненавидит… — Она просто не ведает, что творит. — Тошенька, миленький, не мучайся, отпусти её. Прошу тебя!… — Как же я без тебя… Ты последний маленький ребёнок, которого я любил в этой жизни. — Я тебя люблю… И я никогда тебя не забуду. Ты мне веришь?… Тошенька, ты мне веришь?…
— Маша?… Что ты здесь делаешь? — Я пришла, Тоша, насовсем. — А как же муж?… ваша дочь? — Дочь поживёт у моих родителей, а потом заберём её сюда. — Почему ты думаешь только о себе? — Нет, Тоша, столько лет я думала только о тебе, о нас. Я до сих виню себя за то, что позволила себя сдержать. — Я был женат. Ты помнишь? — Кого ты хочешь обмануть? Я всё видела. Что она тебя не любит, что ты страдаешь. Тебе нужна была я, я это знаю. Я буду заботиться о тебе так, как может заботиться только мать о своём сыне. Самое главное, — это знаешь ты. Разве не так? — Опомнись, Машенька, между нами двадцать шесть лет. — Двадцать пять. — Подумаешь, ошибся на четыре процента. — С возрастом разница ощущается меньше. — Это ничего не меняет. — Нет, ты лжёшь не только мне. Ты лжёшь самому себе. Признайся, разве тебя остановила бы разница, если бы я сама тебя заставила? — Ты всё придумала, это была просто детская влюблённость. — Да, мои слёзы можно ею объяснить. Но объясни мне, когда я в зачатии молила Бога, чтобы мой ребёнок походил на тебя! Я ненавижу каждую черточку её лица, напоминающую моего мужа. Но духовный отец ты. И ты никогда теперь не сможешь этого забыть. Я тебе этого не позволю. Я слишком долго тебя звала, и Сам Бог привёл тебя ко мне. Я не хочу второй раз тебя потерять. — Поговорим завтра. Этот шанс ты можешь мне предоставить? — Я тебе предоставлю всё, что ты пожелаешь. И никто не сможет меня остановить. — А твои родители? Это их убьёт. — О, нет, им не хуже меня была известна истинная причина моих слёз и моих страданий. И как только они узнали, что ты жив, как только они посмотрели мне в глаза, им сразу всё стало ясно. Саша должен уйти. Он кончика волоса твоего не стоит. — Так ты позволишь мне день на размышления? — Всё для тебя, любовь моя, всё. Кроме свободы от меня. Прощай.
— …Батюшка, я исповедоваться ко причастию. — Что-то ты, брат, зачастил. У тебя проблемы?…
— Тоша… Тоша… Антон!… Да постой ты спокойно!… Папа, на помощь, одной не управиться. — Полминуточки… Антон, что за дела!… Почему маму не слушаешь? — Я слушаю. — Что мама сказала? — Что ей одной не уплавиться. — Одевай курточку, умник, а то в садик опоздаем. — Ну и пусть опоздаем. — Без завтрака останешься. — Ну и пусть без завтлака. — Голодать будешь. — Ну и пусть… — Рот закрой… Шапку… шарф… — Шалф не надо. — Надо… Мама, забирай сына. — Спасибо… Паш, ну вот что мне с ним делать! — Придётся лупить. — …Не надо лупить. Не люблю, когда лупят. — Молчи уж… Много тебя лупили… — И мало не люблю. — Будешь так с мамой себя вести — и мало будет, и много будет. — Мама, моложеное купишь? — Ага. Два раза… Путь дедушка тебе покупает, раз ты кроме него никого не слушаешь. — Мам, ну мам… — К деду. — А мы пойдём к дедушке? — Пойдём… пойдём… Паш, мы побежали… Поцелуй на дорожку… — Полина, во сколько ждать? — Даже не знаю… Часов в восемь… или чуть раньше. — Может, за вами заскочить? — Смотри сам. — Хочешь? — Было бы хорошо. — Я позвоню. — Я папе скажу, что приедешь. — До вечера… — Пока.
— Тоша, оставь голубей в покое! — Полина, пусть резвится. — Ему бы завтра нарезвиться… Паша согласился на всенощную взять. — Завтра не придёте? — Пока не знаю. Если удастся у Юли оставить… Ну опять!… всякую гадость тащишь… папа родимый… — Дедушка, посмотли, что я тебе нашёл. — Какое красивое… Только им пораниться можно. — Как? — Краешки остренькие, если неосторожно взять, то из пальца кровь потечёт. — Мужики клови не боятся! — Оставь, я его подравняю и верну. Хорошо? — Холошо, деда. — Побегай, мы с мамой посидим. — Деда, на качели можно? — Можно, можно… мужик…
— …Так что там с Юлей? — Жду звонка. Она подругу встречает на Финбане. — Далеко живёт? — Тош, да соседка ж она! Я тебе рассказывала. — Прости, запамятовал … Это которая без мужа? — И без детей… Тошку балует… Нашла игрушку. — Сколько ей? — Тридцать пять… Приличная женщина, самостоятельная… — Намекаешь? — Нет, Тоша, открытым текстом говорю. — Мужу твоему настучу. — Комаров сам предложил. — Ну Паша!… — А слабо, говорит, отца с Юлькой познакомить? — Полина, ну посмотри на меня! — С Пашей согласна… Что вы с мамой не поделили… Жили бы да жили… Может, она бы так не болела. — Мне тоже так казалось… Вспоминала? — Не слышала… Бывало, заговорю, — нахмурится, губы сожмёт и в молитвослов… Так и жили… — Спасибо тебе. — За что? — Что ты есть… у меня. — Тебе спасибо. Было два любимых мужчины, теперь трое стало. — Сына в мою честь назвали? — Папа предложил… Я все уши прожужжала. — Что ты могла… в одиннадцать лет… — Я умненькая была. Помнишь? — Помню… В кого такая? — В тебя, наверно. — А ты на маму не похожа. — Хочешь сказать, — в отца уродилась? — Его порода. Улыбка не его… Он вообще улыбаться не умел. — Ты давно его видел? — Давно уж… давно. — Ну его… неинтересно. — Спасибо, моя радость. — А помнишь, как ты меня называл? — Мелкая… сладкая… — А ещё?… Ну вспоминай! — Морковка! — Помнишь!… — Полинка, задушишь! — Сильная? — Сильная, сильная. — Ещё бы! Такого мужика выносить. — Вам бы дочку. — Как повезёт. — Думаете? — Паша тоже хочет… Пару лет поработаю… Класс хочу выпустить. — Как они год заканчивают? — Грех жаловаться, думала, — хуже будет. — …Хочу ещё одно спасибо сказать… — Ну говори, чего уж там. — У меня есть тайна. — Какая? — Ты не поняла. У меня есть тайна. — Я слушаю. — Я никому не мог сказать, что она есть. Теперь говорю. — И всё?… — Да. — Тоша, это шутка? — Нет, моя радость. Я никому не мог сказать, что живу с этой тайной много лет. — Озадачил ты меня. — Не волнуйся, ничего криминального. Просто есть и всё. — И тебе стало легче? — Да. — Посмотри в глаза… Господи помилуй… Как ты жил все годы… — Не знаю… как-то прожил… Даже улыбаться начал. — Я люблю, когда ты улыбаешься. И Тоша любит… Воспитательница говорит, что у Тоши Комарова дедушка самый главный герой его рассказов. — Каких ещё рассказов? — Любит сказки сочинять, истории разные. Ребятня вокруг собирается, он их и развлекает. Артист, нечего сказать… О, Юля звонит…
— …Привет. Удачно?… Я рада… Сына возьмёшь на воспитание?… Могу, конечно. А сейчас решить нельзя или не ко времени?… Если муж отпустит… А ребёнка на кого?… Дедушке нашему отдыхать надо, у него завтра тяжёлый день… А то не знаешь!… Само собой… Тогда до вечера. — Договорились? — Почти… Приглашает на вечерние посиделки… Тебе привет передавала. — Спасибо… Пойдёшь? — Куда деваться!… Тошку надо ей закинуть, тогда на службу вовремя успею. — Не засиживайся допоздна. — Комаров проследит. — Полина, чуть не забыл!… На пасхальную трапезу останетесь?… Отец Александр интересовался. — Дай Бог службу-то до конца выстоять. — Попробуйте завтра Тошку умотать, чтобы днём поспал часа три–четыре. — Что-нибудь придумаем… Ты пошёл? — Хочу к Виталию заехать, Валя просила. — Я так волнуюсь… Четырнадцать лет не видела… Заново знакомиться придётся… Женю хочется увидеть. — Увидишь. И мужа её… Прибавление у них скоро. — Кого ждут? — Не знаю. Молчат как рыбки. — Ну хорошо… Фотографии передал? — Не волнуйся, я не настолько стар, чтобы на память жаловаться. — Иди сюда, поцелую на дорожку… До завтра… Тоша, попрощайся с дедушкой!
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 6
— Кто дома?... Есть кто живой? — Гера, ты?... — Выдался денёк, решил к вам заехать. Отец дома? — У него операционный день. — Ах ты ж… незадача-то какая… А Пашка? — Позвать? — Да не, сам прибежит… Геля, пить хочу, умираю. — Чай, кофе?... Мальва есть. — Пока воды. Просто пить. — Проходи… Как ты? — Нормально, в командировку еду. — Завтра? — Нет, во вторник. — Чай всё-таки сделаю… Паша... Паш!... Гера приехал.
— …Герра!… — Здорово, братишка! — Герра, ты надолго? — Нет, брат, через четыре дня уезжаю. — На рыбалку сходим? — У мамы спроси. — …Герман, что там у вас? — Всё хорошо… Геля, есть хочу. Покормишь? — Давайте за стол. Вареников твоих нет, зато есть ленивый вариант. — Ух ты… сама придумала? — Отец… Слава подсказал. Он частенько так делал, оказывается. — Ну, если отцу нравится, то мне тем более. — Гера, есть что-нибудь, что тебе не нравится? — Есть… Я бы хотел, чтобы отец был чуточку моложе. — Спасибо, Гера. Но я ведь могла и не выйти за него тогда. — Могла… Ну всё, накладывай… Так!... Паша, ты куда!... Руки мыл?... — Они у меня чистые. — Ты же с улицы пришёл! — А я ими ничего не трогал. — Сказал, — мыть руки. Бегом, а то остынет.
Родной брат… сводный… младше на двадцать пять лет… уму непостижимо. Своих детей нет, неизвестно будут ли… Пашка мне как брат, как племянник, как сын…
Отцу повезло, что он встретил Гелю. После смерти мамы он совсем потерялся в жизни. Кроме работы и работы у него не было ничего. Я не считаюсь. Я уже был никем, и помочь отцу в его одиночестве не мог. Кто знал, что так сложится, но ведь он сам благословил меня на работу в Конторе, о которой когда-то мечтал и сам. Не сложилось. Лучше Гели в его жизни ничего не было. Кроме мамы. Но это мама. А Геля… Дай Бог каждому такую мачеху. Ой, что там… мачеха… Классная тётка, живая, доброжелательная, а Пашка их так просто супер. Отец назвал его в честь лучшего друга. Не знаю, можно ли Пал Петровича называть другом… не знаю. Но отца он не подводил никогда. Да и отец…
— …Герра, на рыбалку пойдём? — Пашкет, давай завтра, целый день будет наш. — Герра, не обманешь? — Вспомни, когда я обманывал. — Никогда. — Ну и подумай, зачем вдруг сегодня начинать. — Незачем. А вдруг зачем? — Пашкет, слово даю. — А что сегодня? — Давай в бадминтон погоняем, а? — Да ну тебя… опять обыграешь… — А ты учись. Сколько можно проигрывать. А, Пашкет? — Давай. По рукам? — По рукам. — Фору даш? — Паш, ты на форе учиться хочешь?... Ты же мужик! — Я маленький. — Слышь ты, маленький, мышей ловить учись, а то не вырастешь. — Герра, а ты ловил?
Пашка… За него глотку порву любому. Впрочем, учителя в школе, пожалуй, мне не уступают. Этот маленький негодяй… Что говорить… В его возрасте я был мелким занудой и зубрилой. Это потом уже стал хулиганом… а потом офицером… Странно, но отец почти не занимается его воспитанием. Всё на Геле. Но никаких конфликтов нет. У меня с отцом всё было иначе. Как оно было… лучше не вспоминать… Несостоявшийся армейский разведчик намного хуже состоявшегося и признанного миром хирурга. В моём детстве он признанным ещё не был.
Эх, Пашка, Пашка… как я рад, что у тебя такие родители. А Геля… Ангелина… Я был на их свадьбе. Спокойное, почти равнодушное лицо моего отца и светящиеся от счастья глаза его Гели. Моему отцу выпал второй счастливый билет. Вот именно тогда я окончательно ему поверил. И поверил его лучшему другу.
-7-
— Майор… глянь-ка сюда… Не наши, случаем? — Да не… не похоже… наших двое… Что?!... Ну, Вова, начинается. Они. — Дай глянуть ещё раз… Что по ориентировке? — Лось под два метра, два «чёрных» и блондин… Они… А где кролики? — Если мы правильно думаем, наши будут следом… Герыч, меня колбасит как в Польше в восемьдесят первом. — Ты там был? — И ты?... — Нет, один из туристов. — Надеюсь, не встречались. — Вова, нам сейчас вообще ни с кем встречаться не надо. Ферштейн, Вова? — Ставр, не грузи… дай, мозги в порядок приведу… Ты смотри, прут буром; знают, суки, куда идти. — Мы тоже… а, ну да… нихрена мы почти не знаем… где кролики… — Туристов пропускаем? — Пусть идут, пусть… Ну что, капитан, работаем? — А мы зачем тут… Работаем, майор… Мясо хочешь?
— Петь-Лёш, вы как? — Нормально, тащ майор, запыхались немного. — Твою мать… как вы допёрли… — Ну… знали, что оценишь, Герыч… — Ненормальные… Сколько здесь? — Герыч, не спрашивай. Честно — сами не знаем. — Быстро переоблакайтесь… смотреть на вас в этих шортах не могу… Капитан, помоги, надо груз раскидать поровну… Леший, а это что такое? — Баранина, тащ майор, нам ребята с базы подкинули. Ну, мы ещё про барбоса им сказали… В общем, по кило на брата. — Сколько?!... — Пять кило… килограммов… баранины… мочёной… в смысле… маринованной… — Вова, ты слышал? — Слышал, слышал… Князев упал лицом в траву и затрясся в хохоте. Зайцевы вытаращились на него в полном недоумении. — Расслабьтесь, мальчики, это у него родовая травма… была. Ну, чокнулся капитан, с кем не бывает. Я сделал невинное лицо и тоже расхохотался. — Мы просто устали вас дожидаться, устали, напряжение… Понятно?... Сколько, говоришь, пять кило и всё маринованное? — Не всё, тащ майор, барбосу сырое. — Кра-асавчики!... Капитан, как думаешь, туристы далеко от нас уйдут? — Никуда от нас не денутся. — Тогда разводим костёр и жрать-жрать-жрать.
— Ну, молодёжь, вперёд, барбос по следу выведет. А мы за вами. Метки оставляйте, а то без спальников останетесь. — Герыч, а если?... — Пётр, «если» случиться не должно. Иначе… — Что иначе? — Будем брать «языка». Одного. Понимаешь, старлей?... Мне бы этого не хотелось. А уж как начальству не понравится, даже и думать не хочу. — Понял, тащ майор. Ну, мы пошли? — Ну, идите.
— Ставр, ты эт серьёзно? — Что? — Про языка… — Так ведь серьёзное дело-то. Генерал не говорил? — Что-то мне горы ваши… надоели уже… — Не ссы, Вова, мы тебе ещё золотого корня наколупаем! — Зачем он мне… — Ну… не тебе. Зойке твоей… У тебя на стороне кто-нибудь есть? — Какая сторона, Ставр, ты что! — Значит, точно Зойке... Двинули, княже, нас ждут великие дела.
Нечто вроде анонса Неделю назад по независящим от меня причинам (иногда так бывает, потом как-нибудь расскажу) начал новую повесть или роман (пока ещё не понятно), в которой (м) события публикуемой здесь первой книги романа "рассматриваются" с другой точки зрения. Самые любопытные уж поняли, о чём речь, но это неважно.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Люди и звери
— Амир, уже близко… — Откуда ты знаешь? — Воздух… запах… снег… — А северянин не дурак. Что я говорил, а?… — …Готовимся к десантированию? — Спешить некуда, в Ангрене десантируются все. — Ничего не забыли? — А если забыли, вернёмся что ли? — Может, лишнего прихватили. — …Шведские спички. — Что? — Я взял шведские спички. — Баха, ты голова. Вот за что тебя и держим… Мужики, а знаете, какое прозвище было у северянина в части?… Амба. — Что это значит! — Боб, объясни нашему узбеку. — Амбой в Приморье называют уссурийского тигра. — Так что значит это слово! — Капец. — А-а, я думал от слова амбал. — …Сначала был Амбалом. Потом переименовали. Было за что. — …Нашли тему для трёпа… — Нечего стесняться, не красна девица. — Давайте шевелиться. — Сейчас за поворотом большая площадь, объедем кругом, и мы на месте. — Ну-с, товарищи офицеры, растрясём жирок!
— Далеко отсюда до Ташкента? — По прямой чуть больше сорока километров. — Совсем другой климат. — Это ещё не другой. Вот поднимемся на тысячу, тогда будет другой. — …Амир, а если переправа разрушена? — Тогда вдоль сая до следующей… На левом берегу потеряем уйму времени. Проще соорудить канатку… Да не гони волну, Бахрам, через десять минут увидим, тогда и решать будем. — …Какие десять! Отсюда вижу, — брёвна на месте. — «Спасибо за добрую весть… в минуты обид и сомнений…» . — …Амир, на стихи потянуло! — Люблю горы. Да ты на себя посмотри — глаза как у хищника! — Вспомнил молодость. — Эх, майор, армия была твоей жизнью. Вот из таких как ты должны получаться генералы. — Поезд ушёл.
— Привал. Предлагаю сухой обед с чаем. Дамир, Боб, действуйте… Теперь, Антон, смотри сюда. Мужикам не впервой, а тебе полезно знать… До восьми вечера мы должны успеть на уровень три тысячи. Там заночуем. С утра до высоты двадцать минут хода, может тридцать, но это мелочь. Главное, сегодня уложиться до восьми… А вот с высоты у нас два варианта: либо упрощаем задачу для экономии сил и прём через перевал. И теряем по времени дневной переход. Это не шутки. Либо вдоль хребта. Тропы будем искать только по карте… Попадаем в точку Икс. Там где-то должна быть вспомогательная дорога. Либо замаскированная, либо с запрещающими знаками. Зная наглость тыловиков, предполагаю второе. Помня слово «Экспедиция», могу предположить всё, что угодно. Вплоть до морской пехоты… Майор, ты помнишь форму, которую твой отец носил до работы в милиции? — У него формы не было даже в шкафу. — Значит, расслабляться нельзя. Что ж, я к этому готов. А ты? — Теперь уже не уверен. — Что случилось за последние два часа? — Со вчерашнего вечера… — Соня? — Да.
— Антошенька–Тоша, дыши… дыши! Не оставляй свою сестрёнку! Ты же у меня один братик! Анто-ошенька-а… миленьки-ий… ну пожалуйста… я тебе верю! Я верю, что в твоём лесу можно заблудиться! Только не бросай меня одну!… Я по тебе буду скуча-ать…
— Ну ты дал, Тоха… — Что случилось? — Это ты скажи, что с тобой случилось. Думали, — Амбе настала амба. — Меня кто-нибудь укусил? — Не знаю, кто и куда тебя кусал, ты минуты три–четыре не подавал признаков жизни. Ни дыхания, ни пульса. Хорошо, я вовремя проснулся. Как разбудил кто. — Может, разбудил. Или разбудила. — Ты о чём? — Опять этот сон. — Ну чего уставились! Воскресших покойников не видели? Готовим завтрак, и штурмуем три с половиной тысячи. Выполнять.
— От ледника ничего не осталось. Дождями размыло. В этом есть плюс. Если пойдём вдоль сая, — воды будет мало, переправы проще. — Открыл Америку. Амбе скажи. — Амба спец по ледникам и рекам. Тут и я буду молчать… Амба, что скажешь? — Дай карту… Смотри сюда. Видишь тропу? Судя по всему — очень старая и самая надёжная. — По ней двинем. — Суть в другом. Она должна идти вдоль высохшего русла. Если я прав, то у нас увеличиваются возможности для манёвра. — Что из этого? — Мы же не хотим, чтоб нас встречали Гимном Советского Союза! — Не в этот раз. — Теперь надо напрячь сухожилия. У нас восемь часов на пятнадцать километров. — Амба, ты рехнулся! Мы не мальчики. — Придётся. К объекту надо выйти до рассвета. Хотя бы за полчаса. Значит, лагерь будет у них под носом. — Слушай, я в армии такие задачи не выполнял. — Полковник, это шанс. — Согласен. Маршрут ведём по очереди. — Вот это дело… Ну что, мужики, берегите ноги.
— Привал!… Ты даёшь, Амба… Что думаешь делать дальше? — Идём с опережением минут на сорок–пятьдесят. Соображаешь? — Уже нет. — Выйдем чуть южнее, на юго–запад от дороги, заляжем на теневой… Смотри… Видишь? — Шлагбаум. — Не боятся… — Кого им бояться… Дорога из ниоткуда в никуда, посередине аппендикс… Будем вскрывать. — Только бы собак не было. — Боб, ты собачкам гостинцы приготовил? — Обижаешь, полковник. — Ну что, Амба, нравится моя команда? — Нравится… Передохнули? Последний бросок, и разбиваем лагерь.
— Повторяю установку: никаких свистящих–взрывных. Если непонятно — переспросить. Огня не зажигать, не курить. Вопросы есть?… Двинулись…
— Амба, прикрой Дамира… Высоту не терять… Баха, за мной. — …Командир, я таких шевронов не видел. — Тут не только шевроны. Бункер как на командном пункте. — Будем брать? — Шутки в сторону. Мы не в Афгане. — В карауле азиатов нет. — Я обратил внимание. Твои выводы, Амба? — Внутри обслуга и спецы. Спецы национальности не имеют. — В нашем случае обслуга тоже. — Амир, зря мы в этот блудень вписались. — Заткнись, Амба, решаю теперь я… Не дрейфь, дождётся тебя Сонька… Боб?… — Чисто, собак нет. — Ничего не боятся… Амба, Шейха помнишь? — Ещё бы! — …Вы о чём? — Да был у нас барбос один, кавказец… Потом расскажу… Дамир, твоя дорога, в прямом эфире. Амба дублирует меня. Баха, Боб — прикрываете. Вопросы есть? — Принято. — Замерли… ждём.
— Брат, дорога… — Вижу… Нам бы двоих ещё на ту высотку… — Облезешь и неровно обрастёшь. — Не хами старшему по званию. — Амир… этого не может быть… — Боже мой… — Раз — лежать, и два — тихо!… — Это Советский Союз?… — Что тут творится… — Как перед расстрелом. — Тебе-то откуда знать!… — В кино видел. — Понял теперь, где такое кино снимают? — Не могу поверить… как страшный сон. — Придётся… Ждём.
— Командир, выезжает. — Баха, глянь посадку. — Загрузка тонны четыре, не меньше. — Что они могут вывозить… — Амир, я знаю, что. — Говори. — То же, что и привозили. — Что ты сказал?… — Трупы. — Вот вам ответы. — Я бы так не думал. — Амба, здесь думаю я. — Ты принимаешь решение. Мы задачу выполнили? — В этот раз. Но думаю, что я сюда ещё вернусь. С вами или без вас. — Только попробуй без нас! — Тихо… — …Бинокли… — Что? — Убрать бинокли! — Солнце со спины. Бликов нет. — Я не про блики. Вижу снайпера. — Все убрали!… Быстро!… Баха, объявляю благодарность без занесения в список «посмертно». — Спасибо, командир, для себя стараюсь. — Старайся, старайся, тебя сыновья дома ждут. — Ты заткнёшься, татарин бешеный? — Скажите Амбе, чтобы перестал хрюкать. — …Придурки, нас обнаружить могут в любой момент. — Может поспим? — Только не храпеть. Баха, ты понял? — Понял, командир. Сколько у нас времени? — …Через два часа сумерки. Сразу уходим. Сегодня эта кура нам яичко не снесёт.
— Поклон мой низкий, свет мой, здравствуй! — Любимая моя, я вновь с тобою, здравствуй! Мне каждый час за письменным столом короче кажется минут, что были мы с тобой. — Мой почтальон опять мне весточку принёс, и сердце радостно трепещет. Когда же я увижу вновь тебя, любимый мой, единственный. — Уже весна, и хоть не видно зелени пока, но воздух стал плотнее. Люди оживляются в предчувствии великих перемен, которые несёт с собой грядущая весна. — Мы утопаем в зелени, долина зацвела. И аромат такой, что голова кружится как летним вечером, когда впервые ты меня поцеловал. — Читаю эти строки, вновь перечитываю, и вновь, пытаюсь вспомнить взгляд твой нежный, и дом гостеприимный… — Ты не гость, — хозяин в нём! И ключ к нему ты прячешь в сердце, которое я отдала тебе, мой дорогой. — Что может быть дороже дара твоего! Твои прикосновенья к моему израненному сердцу. — Спасибо, мой любимый, мой родной, мой северный орёл, мой снежный барс тянь-шаньский. — Тигрёнком ласковым хотел бы лечь, где коврик был — там буду я. — От меха твоего моим ступням щекотно станет. Уж лучше гребнем расчешу его и умащу восточным ароматом. — Мне блеск твоих волос перекрывает солнце, когда я вижу как во сне тебя с улыбкой лёгкой на устах, мой свет в оконце. — Лучинушка моя, мне свет не мил, цветы не радуют, вино не веселит. И даже близкие друзья не помогают, — они бессильны. Ты один развеять можешь грусть мою, печаль. Я жду, я жду, я ночи провожу в беспамятстве. Моя советчица-подружка тихо плачет. Клянёт тебя, — что с глупой взять! — Прости её, и может Бог твой нас простит за то, что мы пренебрегли мгновеньем, принимая важное для нас решенье. Я был глупцом, я должен был забрать тебя с собою. Быть может, ты приедешь? Мама будет рада. А про меня и говорить не стоит. — Ну почему ж не говорить! Уж говорить-то я горазда. Помнишь, милый? — Ещё бы мне не помнить, радость, мне ль не знать. — Мне б голос твой услышать, милый. Но боюсь, что разрыдаюсь как девчонка. И так уж прорыдала все платки, — не успевают сохнуть. А тут ещё одна беда… — Что случилось?!… — Я не хотела говорить, Амир мне не советовал. — Я требую, — скажи. — Потеря за потерей, — Баха умер. Скоропостижно, — рак. — Боже мой!… А сыновья? — Что сыновья! Их люди не оставят. Да и родни у них довольно. А вот жена его… Молю ко Господу, чтоб не пришлось такое пережить! Быть мертвецом среди живых… нет горше доли. — Родная, милая жена моя, ну что со мной случится! Керим-ака сказал, что на роду мне предстоит в глубокой старости кончину встретить, в покое и любви. — Дай Бог, дай Бог, я буду верить. Я верю. Правда! Я даже улыбаться начала. Какой ты умный у меня, любимый. Пойду Амирке фруктов подарю… Хотя какие фрукты! Только лишь варенье с джемом, — не сезон. — Амир наш обойдётся, пусть его подружки кормят. — Ой, подружка… Я в шоке. Ну почти что в шоке. Сестричка Лейлы, Герда. — Что ты говоришь! Не может быть! Он старше раза в два. — А вот, — судьба. Влюбилась с первой встречи. А он совсем уж голову сложил. Ну прям как ты. Но рада я, хоть и годится в дочки. Он будет на руках её носить и не обидит никогда. — Это правда, верю. Уж как бы не ругал его, но уваженья моего он не растратил. — Играют свадьбу через две недели. — Как же так, дождаться бы могли, когда приеду. — Не ругайся, милый, так им лучше. Не всем же тосковать в разлуке, не каждый выдержит такое. — Права, любовь моя, погорячился, больше не сорвусь. — Ты поругал бы хоть меня. — Зачем?… за что? — Я буду думать, как суров мой муж, но справедлив. — Наверно к старости суровым буду. Сейчас я не могу, я не имею права. Мне мама помогает своим участием и пониманьем. А ты одна, и поделиться не с кем. — С тобой делюсь, и сердце тает мягким воском, которым лепишь ты. — Я сделал твой портрет. Кто видел — в восхищеньи. Стоит на полочке, где рядом Спас Нерукотворный, любимая икона мамы. — Ты привезёшь мне показать? — Хочу, чтоб ты приехала сама. Недолго уж осталось. Две недели. И мы с тобой. Навек. Лишь смерть нас разлучит, любовь моя. Я твой. Антон
— Антон, скажи, девочка Лейла больше не снится? — Нет. А почему ты спрашиваешь? — Ну, она как бы тебе помогала. — Хорошее выражение… как бы… Помогала, говоришь? — Помнишь, как тебя у ледника скрючило? Это ведь она меня разбудила. — Xорошо… А может и плохо… — Что значит, — плохо!… — Тихо ты, не ори… — Так почему? — Сейчас бы я Соне снился, а не она мне. — Часто? — Каждую ночь… Берёт за руку и зовёт… Просыпаюсь от ощущения, что схожу с ума от горя… Сил уже никаких не осталось. — Терпи, брат, и смирись. — Брат, говоришь?… Спасибо.
— …Командир, машина… — Всё, Амир, бери бразды в свои лапы. Я прикрываю. — Боб, как у вас? — Тихо. Снайперов нет. — Значит, в прошлый раз нам просто не повезло. — Думаю, командир, у них был очень важный груз. Мы оказались не вовремя. — Похоже… После отмашки Мишеля и Казима сразу выдвигайтесь. — Сделаю как надо, командир. — Мы с Василём вас прикроем. Амир пока остаётся на той стороне. Готовность двадцать минут. Я пошёл.
— Чисто сработано. Боб, ты молодец! — Как эта штука называется, «Винторез»? Очень душевная приблуда. — Ещё бы… Мишель, что там? — Кажется, поняли, что машина остановилась. — Выпускай джинна, пусть погреются. — С превеликим удовольствием… Ну что, солдатики… Ба–бах!…
— Марат, следи за одометром. До ущелья шесть с половиной… Амир, что в кузове? — Два двухсотых и металлические сундуки. — Что за сундуки? — Не знаю. Алюминиевые. — Ясно… Сколько? — Почти приехали… меньше километра. — Хвоста нет… Вот! Оно… Стоп! Выгружаемся. — …Марат, разворачивайся… Приготовьтесь, придётся подтолкнуть… Осторожненько, не уроните… Пошла, родимая… — Ух ты… Аж до центра земли. — Если вертолёта не будет — ни за что не найдут… Отряд, внимание! Маленький спурт до тропы на полтора километра. У нас пять минут. Отдохнём после. Вперёд!
— Поджилки трясутся… — Ещё бы!… Как в детстве в войнушку поиграли. — Сам себе не верю… Десять лет в армии ничего подобного не было. — Ну, двинем? — Подожди… Что это? — Это наши рюкзачки рванули. Вот сейчас будет копоти. — Тогда самое время… Командуй. — Тихо… транспорт. — Далеко? — За ущельем. — Ждём. Если не остановится, — значит, пронесло. — Две минуты… минута… сейчас… Всё, Амир, теперь домой.
— Антон, ты как?… — Да, Керим–ака. Прощаемся. — Жаль, очень жаль. — Я слабый человек и совсем не гибкий. Если принимаю решение, то иду до конца. — Ты ведь не будешь всю жизнь нести в себе эту боль! — Неизвестно. Но возвращаться, чтобы пережить всё заново — извини, отец. Мне не вынести. — Что ж, твоё право. Никому не пожелаю. Сам прошёл… Прощай. — Прощайте.
— Амир, заходи, открыто! — Как ты узнал, что я! — А кто ещё… — Антон… успокойся… Готов? — А ты? — Все на месте. — Поехали. Надо с этим покончить.
— Сюда… Дамир, выводи. — Хорошо, голубчик… Свяжите ему ноги… на землю… Вытащи кляп. — Антон… — Всё под контролем, Амир… Ну что ж, давай знакомиться. Ты меня знаешь? Меня зовут Антон, я был мужем той женщины. — Я не виноват! Я не виноват!… — Я знаю. Сигаретку хочешь? — Н-не откажусь. — Как зовут? — Сергей. — Красивое имя… Сергей, я знаю, что ты не виноват. Но понимаешь, какая штука, я любил свою жену. И она меня любила. Мы хотели жить вместе, родить детей. А теперь ничего этого не будет. Ты меня понимаешь, Сергей? — Понимаю. Но я не виноват. — Я слышал… И что нам теперь, а?… простить тебя? — Простите, пожалуйста, я всё для вас… — Знаешь, после смерти жены мне уже ничего не надо. Что-нибудь ещё? — Простите Христа ради!… — Беда… Опять тебе не повезло. Я ведь в Бога не верю. Совсем. Представляешь? Так что умри, тварь, как умерла она… Дамир, заводи каток! — Простите!… Пощадите!… — Покричи… я хочу, чтобы ты покричал… я послушаю… Прости меня, Сонюшко, любовь моя, я по-другому не смог…
— Спасибо, что привезли дочку… Дайте на неё посмотреть… Любанька… Любаша… Любовь… Какое имя… — Тоша, прощаемся? — Да, сестра… Прости за всё. — За что! — Не знаю. Соня так часто говорила… Православный обычай, что ли… — Тош, тебя здесь никогда не забудут. Знай это. — Я вас тоже буду помнить всегда… — Ты будешь отвечать на письма? — Нет, конечно. Не люблю писать. — Я нашла стопку в вашей квартире… твоих писем. — Поступай с ними, как посчитаешь нужным. И квартира не моя. Всё, прощай, родная… Прощай, Влад. — Может, ещё увидимся. — Может быть. В другой жизни.
Шуга — скопления рыхлого губчатого льда в водной толще или на поверхности водоема. Образуется главным образом из кристалликов глубинного льда (внутриводного и донного). Возникает до ледостава преимущественно на горных и порожистых реках. (Б.С.Э.)
Мои волосы пали на пол в белые кольца выспренних фраз. Я помню, всё было как будто сейчас… У иконы свеча — в отражении факел.
Пролог
— Женечка… мы с папой решили с тобой посоветоваться. — Мама, я ведь маленькая! — Это ненадолго, вырастешь большая. И твоя сестрёнка вырастет. Так как мы её назовём? — Я думала, что у неё есть имя. — Что ты, доченька! Имена даются после рождения. — Меня тоже называли? — Конечно, доча. Папа очень хотел, чтобы тебе нравилось имя. — Мама, а как мы узнаем, что сестрёнке имя понравится? — Мы выберем такое, что обязательно понравится. Мы хотели назвать её Антониной. Красивое имя, правда? — Красивое. А как будет ласковое? — Тоня. Можно будет называть Тошей. — Мама, ну это же для мальчиков! У нас уже есть Тоша. — И девочки бывают Тошами. — Мамуля, девочки не могут быть Тошами. — Ну почему же, доченька! — Мам, я буду их путать. Давай выберем другое. — Хорошо… Татьяна. — А ласковое? — Таня, Танюша… Нюша. — Ой, мамочка, я тоже это люблю! Пусть будет Нюша… Нюшенька… Так можно? — Можно, дочура, можно. Ну так что, назовём Таней? — Мама, а сестрёнка узнает, что это мы так её назвали? — Конечно! — Спасибо, мамуля. — За что? — За то, что меня назвали Женей.
То ли север, то ли юг
— Марин, мы в магазин. — А ребёнка зачем? — Прогуляется. — Полина, ты хочешь гулять? — Мам, мы недолго. — Никакого мороженого. — Тоша мне никогда не покупает. — Ты хвастаешься или жалуешься? — Но ведь хочется… — Точно? — Мам, честное–пречестное! Правда, Тоша? — Марин, мы туда и обратно. Не сидеть же взаперти! — Мне, значит, можно… — Пойдём с нами. — Так уж и с вами!… Может вы со мной? — Ты пойдёшь? — У меня дела.
— Полина?… — Побежали, пока мама не передумала. — Тихо, не шуми. — Тош, а ты правда мороженого не купишь? — Я просил не шуметь. — Спасибо, Тош, я тебя люблю. — Я тебя тоже, моя радость.
— Антон, прошу, — не балуй дочь. — Марина, ты о чём! — Она мой ребёнок. Ты ей никто. — Как это никто! — Вот так. — Кто же я! Воспитатель из детского сада? — Я не хочу, чтобы она к тебе привязывалась. — Что в этом плохого! — А что хорошего? — Послушай, девочке нужно мужское воспитание и внимание. — Мала ещё для этого. — Что за чушь!… — Не чушь. У неё есть мать. — Пусть и я буду. — А если ты захочешь вернуться в свою семью? — Глупость какая. — Там твои сыновья. — Ты прекрасно знаешь, что не вернусь. — Не знаю. — Ты хочешь, чтобы я туда вернулся? Или хочешь, чтобы остался с тобой? — Не знаю. — Ты тут пока узнавай. Потом скажешь. — Когда? — Чем раньше, — тем лучше. — …Звонил Виталий. — Он не говорил, что хотел? — Что-то насчёт поездки. — А, да… — Куда собрались? — В Бокситогорск, за белой глиной. — Надолго? — Дня на три, может на четыре. От погоды зависит. — Ну ты подумай, — чего хочешь. — Ты ничего не перепутала? Это ты должна решать, — со мной всё предельно ясно. — Я подумаю.
— Вырвался? — Ещё как… То есть еле–еле. — Что-то не нравишься ты мне последнее время. — Я сам себе не нравлюсь. — Слушай, Тоха, помню, как ты светился три года назад. Что вы друг с другом сделали? Или она с тобой. — Вот бы знать… Виталик, мы куда? — Хочу познакомить с одним мужиком. — Чем занимается? — Работает в книжном магазине. — Что я там потерял… — Потерял… Сегодня найдёшь… Заберём с работы, — и к нему домой. — А что дома? — Твоя находка. — Виталик, какой комар тебя кусил? — Конфеты отрабатываю… Подожди в машине, мы скоро.
— Антон. — Очень приятно, — Эрни. — Как?!… — Эрнандо… Виталий, ты ему не рассказал? — Бесполезно рассказывать. Пока сам руками не пощупает… скульптор, блин. — …Где обитаешь?… Можно на «ты»? — Вполне… У «Техноложки»… Виталий, как тебе мероприятие?… — Не очень… Когда художники выставляются, — можно хоть постоять–поглазеть. А эти… со своими заумными виршами… — Среди художников тоже зауми полно. — Знаешь, Жванецкий однажды сказал: «Запах ведь чем хорош! Потому что вместе с человеком. Не нравится запах — отойди в сторону»… От этих… не отойдёшь… Душок ещё тот. — На тебя трудно угодить. — Невозможно. Не люблю угодливых… К Антону иной раз в гости приезжать не хочется. Хорошо, хоть отмазка есть, — далеко живёт. — …Ты раньше не говорил. — Какой смысл воздух ногами пинать! Только тебя расстраивать. А ты ещё мне пригодишься. — Ребята, может дальше без меня? — Обиделся, что ли? Тоха, зря ты так. Я же не сказал, что совсем плохо. Я хочу сказать, что у тебя всё будет хорошо… Эрни, от посылки что-нибудь осталось? — Литров десять. — Отлично! Нам хватит. — …Ну ребята, вы даёте… А как же Бокситогорск! — Днём раньше — днём позже, — какая разница! Твоя Марина даже не заметит. — Много ты про неё знаешь. — Знаю,знаю… Ей сыновей вместо дочки — стала бы как моя сестра. — Договоришься у меня. — Напугал ежа… Рулить кто будет, — дядя? — Мы ещё вернёмся к этому разговору. — Возражений нет, майор… Кстати, вы с Эрни почти коллеги, — он младший лейтенант. — Каких родов? — …Авиация. — Всего младший?… — Комиссовали по зрению с четвёртого курса. Мог бы остаться, только пошёл бы служить в «сапоги». — В партию-то успели принять? — Успели… Ты тоже коммунист? — Вышел два года назад. — Смелый поступок. Я в этом году. — Да чего там смелого… — В Питере, пожалуй, — да. А периферия до сих пор по старым законам живёт. — Недолго осталось. — Согласен… — У меня сосед пьяница… как поддаст, так орёт на весь Сестрорецк: дождётесь, сволочи, перестрелки после перестройки. Боюсь, — прав пролетарий. — А ты как думаешь?… — Я старой закалки, — мыслю пятилетками. После девяностого надо ждать. Максимум в девяносто втором… Не дай Бог… пачкаться… — …Эрни, нам сюда? — Следующий… ага… давай направо, вокруг сквера… всё, приехали… Добро пожаловать в мою холостяцкую квартирку!
— Уютненько. — Тут много народа руку приложило. — То есть?… — Жены нет, женщины бывают. От каждой остаётся кусочек… этого самого. Вот так и живём. — Чем занимаешься?… Магазин не считается! — Всем помаленьку. Встречи с интересными людьми, Самиздат… Кое-что ещё. — Откуда такое имя? — Папашка был двинут на Испании, занимался испанской поэзией. Вот и подобрал сыну имечко. Нормально, за сорок лет привык. А тебе сколько? — Тридцать шесть… Отец был филологом? — Дипломатом. По-нашему — шпион во внешней разведке. Хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Только вот в лётное я поступал уже после его смерти… Давайте за встречу и знакомство. — …Хороший букет. — Домашнее. Мне каждый месяц присылают две канистры. — Откуда? — Из Грозного. — Имей в виду, — отопьём. — Пейте на здоровье, — похмелья не будет… Антон, пока не забыл… Это тебе. — Сатпрем ?!… — Первое официальное издание «Путешествия сознания» . Разлетелось мгновенно. Виталий рассказывал, чем ты увлекаешься. Решил подогреть знакомство книжкой. — Спасибо, Эрни, мои листочки уже подыстрепались. — В следующем году планируется допечатка, — если повезёт. — Хорошее дело. — Это не мой проект. Есть другие заинтересованные лица. В Питере такие группы как у тебя работают пятнадцать лет. Сначала подпольно, сейчас уже открыто. — А твоё участие?… — Я говорил, — интересные люди, артефакты… — Я-то обыкновенный… Что ты сказал?!… — Ну… предметы силы… Мы так их иногда называем. — Это не ко мне. — Очень даже к тебе… Скажи, ты ведь не крещёный?
— Когда я был маленьким мальчиком, мне подарили крестик. Простенький такой, алюминиевый… При переезде на новую квартиру отец его случайно обнаружил. Чуть голову не оторвал. — Добрый папа, нечего сказать. — В семьдесят четвёртом, когда я приезжал за Настей, в «Сайгоне» познакомился с одним мужиком, лет на пять старше меня. Он мне этот крест и подарил. В армии мне бояться уже было нечего, с тех пор его не снимаю. — Можно посмотреть? — Да, пожалуйста. — Так, где мои запасные глазки… Вот… Смотри, Антон. — Куда? — Сюда и сюда… Это канонические православные. — Может он католический? — Без вопросов, — полюбуйся… Ну, что скажешь? — Я не разбираюсь. — Зато я разбираюсь… А теперь?… — Ничего себе!… Ноль в ноль… Как ты догадался? — Я этот крестик десять лет ищу, — с тех пор, как узнал, что он ещё существует. — И что это означает! То, что ты сказал? — Можно сказать и так. Масоны разрабатывали свои кресты так, чтобы непосвящённый не мог их определить. Зато сами узнавали с первого взгляда. — Верится с трудом. — Антон, это определённо тот самый. — То-то я заметил, как он душит меня последнее время. — Что?!… — По ночам иногда… чувствую, как цепочка на шее петлёй стянута. — Так… С перепуга порвать не пытался? — Такую порвёшь! — Давай попробуем… Что за металл… Ничего себе!… Нет, не могу. — Дай мне… Титановая, что ли? — Какой титан! Кресту больше сотни лет… Ладно, оставим. Вопрос теперь в другом, — что говорил тебе мужик, когда рассказывал о кресте? — Виктор? Говорил, что будет приносить удачу. Я не верил, пока сам не убедился. Действительно, так и было. — А он не говорил, что удача обернётся несчастьем для тех, кто рядом с тобой, для близких? — Нет… Ты думаешь? — Пробегись-ка быстренько, — насколько хороша была твоя жизнь последние пятнадцать лет. — И пробегаться не надо. Ничего хорошего… Было, конечно, и много… Только заканчивалось всё скверно. — Ещё не закончилось. Он пытается сменить хозяина. — Ерунду какую-то говоришь. — Ты женат? — Почти. Мы вместе три года, но не расписывались. — От креста надо избавляться, если дорога твоя женщина. — Если что случится, — я себе никогда этого не прощу. Она, можно сказать, меня с того света вернула. — Как это? — Я потерял любимую… приехал домой… как чумовой… ничего не видел и не слышал… Мама ночами за меня молилась, чтоб руки на себя не наложил. — Собирался? — Нет, даже мыслей таких не было. Просто жить не хотел… А потом появилась Марина… Она смотрела, а из глаз на меня свет… Вот так потихонечку… оттаял. — Поедете через Волхов — утопи его. Иначе пожалеешь. — А с чего это вдруг ты озаботился моей персоной! Я могу крест и тебе подарить. — Нет уж, нет уж, спасибо. Мне такое не надо. — И всё-таки?… — Я же говорил, — встречаюсь с интересными людьми. — Ну ты даёшь!… Какой интерес ко мне привёл! — Привёл Виталий. Он показал твои нэцкэ. — Вот поросёнок стриженый… — …Ты сказал, — делай с ними, что хочешь. — …Антон, ты не понял сам, что сделал. — Я делал нэцкэ, — специально изучал китайскую скульптуру эпохи династии Хань, а потом японскую миниатюру. — Твои миниатюры не являются тем, чем они кажутся с первого взгляда… непосвящённого взгляда… Месяц назад я сделал видеозапись одной телепередачи. Думаю, — вам понравится.
— Антон, к тебе пришли! — Кто ко мне… О Боже, Зира! — Да. И мужа привела. — Сейчас… сейчас… Я даже умыться не успел. — …Проходите, он быстро.
— Здравствуйте, рад вас видеть. Зира, как ты?… — Тошик, у меня нет слов… Просто нет. Поговорите с Серхатом, а я займу Эрни полезным делом.
— …Тошик… — Почему вы называете меня Тошиком! — На турецкий манер, если не возражаешь. — В общем-то нет. — У нас такого имени нет, но если Зира мне родит сына, — будет. — Ну, это как-то… Даже неудобно. — Это мне должно быть неудобно, что решил без твоего согласия. — Согласия на что? — Назвать сына в твою честь. — Да ладно тебе, что я такого сделал! — Не знаю, — кто тебя в этот мир послал и зачем. Может у тебя все руки в крови, может Бог отступился от тебя. Но ты вернул мне жену. Я твой должник, и хочу, чтобы ты это знал. — Да… ничего особенного. — Скажу как мужчина мужчине — если любишь, то поймёшь. Я попал в рай при жизни. Она стала такой, какой была десять лет назад. — Что же в ней было! — Что в людях сейчас! Я хожу по улицам — и не вижу глаз. Я вижу контактные линзы, которыми они отражают мир. И это страшно! Невозможно достучаться ни до одной живой души. Да можно ли души назвать живыми, если они задыхаются под этими линзами!… — Серхат, ты прям поэт… — Да, я пишу стихи. Зира не говорила? Пока только на арабском. Для меня он второй родной… Или третий — всё время путаю. Я родился и вырос в Ленинграде. Когда-нибудь начну писать и на русском, обязательно. — Неужели так быстро почувствовал изменения? — А ты! Ты должен был увидеть, что вчера пришла одна женщина, а сегодня другая. — Да, почувствовал. Просто… думал, — мне показалось. — Тебе знаком Коран, ислам? — Немного… Я интересовался вашей культурой. — Ты верующий? — Сегодня предстоит крещение в православной церкви. — Это хорошо. Человек без веры не человек. — …В целом, я так понимаю, результат удовлетворительный. Но Зира должна прийти ещё раз. Я должен убедиться, что всё хорошо. — Как скажешь, брат. — Брат?… Бодрит, однако… Серхат, а как вы назовёте ребёнка, если родится дочка? — Пока не знаю. Хочу дочку, пусть в доме будет две Зиры — большая и маленькая. А жена хочет сына. — Кто бы ни был — это будет ваш ребёнок… Зира–маленькая… Забавно. — Назови ты. — Серхат! Что ты!… Я же не… — Тошик, мы давно не переживали такой радости… Прошу! — …Мне… Хорошо! Дай слово, что никто об этом не узнает. — Клянусь Аллахом! — Скажите ей… что её зовут… София.
— Эрни, я побежал. Следующая электричка через час, хочу успеть до окончания службы. — Ну, до встречи. Рад был, честное слово. — А вино!… М-м… — Антон, подожди… Возьми. — Триста рублей?!… За что!… — Зира передала. — Они с ума сошли!… Нет, я не могу это взять. — Стоп–стоп–стоп!… Я тем более. Представь себе их лица, когда я буду возвращать деньги. Представил?… Бери, не разбогатеешь. — Да уж… Тогда… Я знаю, как их истратить. Куплю кольца Марине и себе, прямо сегодня. — Хорошее дело… Появишься в городе — звони или сразу в магазин. — Обещаю. — До встречи. — Пока… Да, Эрни… вот ещё что…
— На Сестрорецк? — На Белоостров. — Еле успел… Свободно? — Ради Бога. — …Чудесная погода, правда? Давно такой осени не было. — Не возражаю. — Не возражаете против моих слов или погоды? — И то, и другое… Мне сегодня вообще возражать не хочется. — Приятно слышать… Редкое качество по нынешним временам. — Что же в нём такого особенного! — Не особенное, если я Вас правильно понял, — редкое. Сейчас возражателей развелось столько, что приходится удивляться, — как мы до сих пор живы. — Не вижу связи. — Связь простая. Представьте, как рабочий на заводе начнёт возражать против технологической карты, или военный — против приказа командира. Представили?… То-то… — А вы по какой части, если не секрет? — Я-то? Да так. Я, можно сказать, специалист широкого профиля. Как Вы, например. — Быстро Вы делаете выводы. Не слишком ли поспешно? — О нет! У Вас на лбу написано два высших образования, причём из разных областей. И умные внимательные глаза, которые Вы неумело прячете. — Поторопились Вы, однако. Образование у меня самое среднее. А ум… Давно, знаете ли, живу, — много знаю. — Не скажите, коллега! Знавал многих стариков с умом детей потомственных алкоголиков. Это не скрыть, как не пытайтесь. — Коллега? — Мне так думается. — В чём же наша… э-э… коллегиальность! — Как Вам сказать… Я своего рода доброжелатель. — Хотите вина? — Сегодня, увы, мне нужен трезвый ум. Доброжелательность иногда накладывает некоторые ограничения. Вам знакомо это слово? — Что-то припоминаю. — Шутить изволите, — прекрасно… Хотелось бы Вас поздравить, коллега… — Опять? — Не обессудьте… Так вот… Но заранее как-то не принято. — О чём Вы? — О церкви в Лисьем Носу. — Откуда Вы знаете! — Я про Вас много чего знаю… коллега. Вы ведь… доброжелатель?… О чём Вы задумались?… о чём Вы задумались…
— …Эрни, у тебя есть что-нибудь из артекаинового ряда ? — Зуб заболел? — Фурункул вскочил под коленкой. Болит, зараза. Надо попробовать выдавить. — Сейчас… поищу… Нету, только лидокаин . — Пойдёт, всё не по живому. — Помочь? — Желательно, одному не справиться. Только поаккуратней… Быстро-то как! Вчера даже намёка не было. — Может укусил кто… Посмотри, зубы не отпечатались? — Разве что Виталик. — …Антон… — Что? — Зубы… — Шутишь! — Посмотри сам. — Та-ак… Эрни, ты прочитал много разных книжек. Что-нибудь подобное встречалось? — Ты первый. — Спасибо, утешил. Что будем делать? — Противостолбнячную сыворотку… в смысле — от бешенства, прививку. — Давай перекисью обработаем. Мало ли… — Мигом!… Ногу поверни… Всё чисто… Так что насчёт бешенства? — О чём ты говоришь! Что я, — по ночам бегаю наперегонки с волками? Включи мозг! — Тогда что? — Ну и какой толк с твоих книжек? Только глаза посадил. — След не свежий. Уже пошла синева. — Конечно! Проколов не видно, только отпечатки остались. Образовалась гематома. — Давай кровь стравим. — Да брось ты, поздно уже, бодягой обойдусь… Идея! Пятаки есть? Штучки три–четыре. — Зачем? — Приложу, бинтом замотаю, — через пару дней опухоли не будет. — Не вопрос… Держи. — …Не пойдёт. — Почему? — Отваливаются. — И что? — Если помогают, то приклеиваются к больному участку. Это что-то другое. — При ходьбе мешает сильно? — Терпимо. Какие наши действия? — Не ко мне. — И я не знаю. Значит, ничего делать и не будем. Посмотрю, что будет дальше… Виталику ни слова.
— …О чём Вы задумались? — Где мы с Вами встречались? Я не припоминаю. — Может в филармонии на концерте Пеллегрини , или в Театре Эстрады девятого числа. — И это знаете! — …Или в Апраксином переулке. — Так, понятно… Кто Вас послал, — Прохоров или Пиотровская? — О, Ольге Владимировне до Вас дела нет! Она уже и забыла о Вашем существовании. — Значит, — эти… — Не совсем так. Я же говорил, — я доброжелатель. А это значит, что я сам по себе. — Что Вы хотите? — Ничего. Я хочу Вас предостеречь. — Надо же! Отчего, если позволите?… — От опрометчивых поступков. Не всем нравится то, что Вы делаете. В том числе Ваши сестрорецкие лекции. — Я поступаю так, как считаю нужным. — Полностью с Вами согласен. Но кое-кто хочет, чтобы Вы начали поступать так, как нужно им. Понимаете? — Этого от меня трудно дождаться, ещё трудней добиться. — Трудно не означает невозможно… Ну что ж, прощайте, коллега, моё время истекло. — Вы не до Сестрорецка? — Нет, что Вы! Я только до Вас и обратно. Приятно было побеседовать… Вам пора.
— Молодой человек… молодой человек!… — Что!… — Подъезжаем к Лисьему Носу. — Уже?… Спасибо. — Не за что.
— Марина… — Что с тобой! — Потом… Морковка дома? — Лепит… Антон, она глиной стол весь извазюкала! Надо что-то делать. — Сделаем, не волнуйся. Я приготовил специальную досточку для лепки. Научу, как за ней ухаживать. — Она будет? — Почему нет! Это несложно и довольно-таки приятно… Вы давно обедали? — Только что. Поешь? — Не хочу. Попьем чая перед прогулкой? — Какой прогулкой! — Так! Все на чаепитие с пирожными перед прогулкой у озера! Морковке мыть руки! Маме тоже. — …Тоша, а тебе? Ты же с улицы пришёл! — А я их не пачкал!… Иди ко мне, моя радость… Как ты? — Теперь хорошо. Лучше и быть не может. — Обними меня… Крепче можешь? — Я тебя задушу-у… — А я не боюсь… Давай бегом руки мыть, и за стол. Сегодня у нас будет какой-нибудь праздник. — Какой-нибудь? — Я ещё не придумал. Ты хочешь праздник? — А мама? — И для мамы сделаем праздник. — Я побежала!
— Тош, смотри, какие красивые! — Это кленовые. В наших краях они редко желтеют до такого состояния. Вот в Сибири это не редкость. — А Сибирь далеко? — Очень далеко. Если идти пешком, это целых тысячу часов! Больше трёх месяцев каждый день по десять часов! — Далеко… А это? — Это берёзка листочки сбросила свои… А вот осина. Похож на берёзовый, только зубчики другие. Видишь? — Покажи дубовые! — Сейчас… Где-то тут у нас был дуб… Марин, не теряй нас! — Сами не потеряйтесь. — Полюшко, смотри, тут жёлуди есть! — Где! — Да как много! Некоторые даже шляпки не потеряли. — Тош, можно? — Что? — Взять. — Домой? — Ага. — Бери! Только не разбрасывай, где попало, а то нам от мамы влетит. — Я сейчас… — Аккуратней, могут поломаться… — Тоша, больше не влезает! — Не жадничай, тебе хватит… Пробегись немного, я пока с мамой. — Хорошо.
— Что на тебя сегодня нашло… — Хорошее настроение. — Полина, близко к ручью не подходи!… — …Пусть резвится, мы рядом. — А вдруг?… — Да брось ты! Придём домой, переоденем–вымоем–высушим, чаем напоим — разве проблема? — А в чём проблема? — Хочешь меня напрячь? Сегодня не получится… Вот… — Что ты делаешь! Встань сейчас же… — Марина, я прошу выйти за меня замуж. — Просишь или требуешь? — Требую. — Чем докажешь? — Для начала… вот этим. — Алмазная грань… красивое какое… Когда ты купил! — Сегодня. — Вот почему ты такой… — Не только. — Выпил? — Можно сказать и так. Скорее — испил. — Что ещё придумал! — Я крестился. — Серьёзно?!… — Марин, такими вещами не шутят… Ты что?… — Я так рада… Полина… Полина! Беги сюда, Тоша зовёт! — …Почему Тоша! — Меня она не послушает… Полина, доча, Тоша сегодня крестился! Поздравь его. — …Тош… — Идём домой. Ты уже замёрзла… Ну, кто первый до моста?
— …Я Вас слушаю… Привет, Максим. Как ваши дела?… Без эксцессов… Я свободный художник, с женой сложней… Потом расскажешь… Я перезвоню…
— Мариш, нас приглашают в гости. — Говори громче, не слышу. — Выключи воду, я не могу кричать на весь дом! — Ну, что ещё… — Максим c Верой Михайловной приглашают в гости. — Когда? — Сегодня вечером. Сходим? — По какому поводу? — Что-то семейное, не стал говорить. — Кто-нибудь ещё будет? — Его приятель, или её… С подругой. — В кои-то веки в люди выберемся. — Мои друзья тебя не устраивают, своим знакомым показывать не хочешь. — Они тебя видели, хватит с них. — Или с тебя. — Или с тебя. — Не заводись на пустом месте… Идём? — Ну, если так хочешь… — Я задал простой вопрос. Трудно ответить? — У меня часы что-то барахлят… — Да или нет? — Ты за Полиной идти собираешься, или мне опять всё самой? — Пойдём вместе. Заодно купим новые часы. — …Ребёнку надо что-нибудь купить. — Купим. — Подожди десять минут. — Время пошло… Шучу!
— Ну, проходите, гости, проходите! Здравствуйте, Марина… Вера, Антон с Мариной пришли! — Так проводи их! — …Феликс уже здесь. Только вас дожидались. — Всё так серьёзно? — У меня редко выпадает возможность для домашнего междусобойчика. Стараюсь не ударить мордой в грязь. Я-то в отличие от тебя злоупотребляю. — Минуточку! Максим, а кто сказал, что Антон не употребляет? — Антон. — Тоша, скажи вслух, — сколько ты не употребляешь и почему. — Не будем портить людям праздник. — …Да какой там праздник! Одно название. — Я вам презент небольшой приготовил… Вот. — Ну, ничего себе… Сколько же это может стоить!… — Макс, я не продаю, это подарок. Вино вспомни. — Молчу. Что ж мы стоим как двоечники! Давайте к столу. У меня аппетит скоро пропадёт. — Здравствуйте. — Феликс… Касперина… Марина… Антон… Антон, кстати, скульптор. Вы посмотрите, что он принёс! Вера, оцени. — Как я могу оценить то, что нельзя продать! И нельзя купить… Максик, можно тебя на кухню? По мелочи надо… Ребята, располагайтесь, как сумеете. Мы быстренько.
— …Максим… — Что? — Нет, это я спрашиваю, — что происходит! — Дружеская вечеринка. — Ты кого пригласил? — Марина твоя знакомая. — Это мне и без тебя известно. А кто этот Антон? — Маринин муж. — О, Господи… Значит, это её второй муж. — Ты не знала? — Нет. — Второй — так второй. Что изменилось для тебя? — Да меня тошнит от него как от Чака! — Ты чувствуешь? — И вино, которое ты на прошлой неделе принёс, — тоже от него? Только не ври мне, пожалуйста. Мне есть куда уйти. Ты меня хорошо понимаешь? — Успокойся ты, Христа ради. Всё под контролем. — Чтобы эту скульптуру я видела первый и последний раз. — Пойдём в комнату, гости бузить начнут. — Пойдём. А на тебе, дорогой, я позже отыграюсь.
— Симпатичные ребята. Только разница в возрасте смущает. — Тоже мне разница! Десять лет. — Но она совсем ребёнок! — В девятнадцать лет ребёнок? — А Феликс неплохо на гитаре играет. И голосочек приятный. — Кто он такой? — С Верой Михайловной в РОНО работает. Только в другом отделе. — Мутный он какой-то… А Касперина хороша. — Я как дам тебе сейчас! Женский угодник–негодник… — Перестань глупости говорить. Для меня женская внешность интересна с точки зрения эстетики. — Значит, я для тебя тоже эстетика? Будешь спать на диване. — Ненавижу диван… — Ты доволен вечером? — Нет. — Почему? — Вера меня не приняла. Даже и не знаю теперь, что делать. — Попробуй их с Максимом пригласить в мастерскую. — Лучше бы без него. — Чем лучше? — Она за ним прячется, когда ей удобно. Тебе, кстати, в этом плане есть чему поучиться. — Вот ещё! Своя голова на плечах есть. — В этом всё и дело. — Я тебе говорила, — ты не мой учитель. И закроем тему. — Закроем. — Пригласи. — Максима трудно перехватить. — Если взялся, то бей в одну точку. — Завтра попытаюсь. Не пристрелит же! — Только не звони с самого утра. Пусть отдохнут, как следует. — Да и нам не помешает. — Если Полина не помешает. — Сколько?… Полдвенадцатого! Кошмар. Морковке спать давно пора. — Мне тоже… Что-то голова разболелась…
— Я Вас приветствую, мадам! — Как ты любезен сегодня. Не к добру. — Да ладно, чего уж там; чай, не на свидание пришла. — Чай, говоришь? — Как же без него! — А ты мог бы для меня своей царской травы заварить? — Заварю, заварю. — Усыплять сегодня будешь? — Нет. — А я бы не отказалась. — Я тебя понимаю. Но… Видишь ли, какая штука, гипноз как наркотик. Людям нравится это состояние. Так что ты не ис-ключение. — Жаль. — Да не стоит об этом жалеть! — Приятно быть исключением. — По-разному… Так, сегодня у нас маленькое развлечение. — Вот так сразу, безо всяких прелюдий? — Будешь позировать. — Ты хочешь нарисовать мой портрет? — Нет, конечно! Да и рисовальщик из меня никудышний. — А как ты готовишь эскизы для своих скульптур? — Я работаю без эскизов. — По памяти? — Почти. — Как это? — Подожди, усядусь поудобней… Ты по улицам ходишь — спотыкаешься часто? — Ну, Антон, и сравнения у тебя. Говорили мне, что ты странный, но теперь я и сама вижу. — Не странный я, просто приземлённый. — Ой, вот только этого не надо! Приземлённый… — А что? Я мыслю простыми категориями: еда, женщина, глина. — Совсем ты меня заморочил. — Ну-с?… Приступим, Вера Михайловна! — Мне потом можно будет посмотреть? — Сегодня не понравится. Даже показывать не стану. — Включи какую-нибудь музыку, что ли… И расскажи, как ты умудряешься работать без эскизов.
— У меня в голове много проектов. Они живут своей жиз-нью, изменяются, я отрабатываю технику резьбы… — Антон, а что это такое? Это же не глина! — Это скульптурный пластилин. Он не такой текучий, как простой. Что бывает критично, особенно в жару. — Почему не в глине? — Глина быстро сохнет, у нашей жирность маленькая. А нам потребуется время. — Жирность?… у глины?! — Ну, как бы тебе объяснить… Вот представь, что ты в пе-сок выливаешь воду. Что будет? — Прольётся до дна. — Правильно. У песка жирность нулевая. И глина разная бывает. — А с какой ты работаешь? — С кембрийской. Я, как ты знаешь, человек небогатый, ез-дить за хорошей глиной не по карману. — То есть, эта совсем плохая? — Да нормальная, работать можно! Я её промываю, сушу. Чистенькая становится, без единой крупиночки. — Так вкусно рассказываешь, что аж самой захотелось её помять. — Могу дать кусочек. — Всего кусочек? — Тебе хватит. Потом поймёшь. — Мне не понять, я же баба глупая. — Не глупей кошки. — Да… Что значит, не глупей! — …Когда я впервые приступил к заготовке большого объ-ёма, — ну, большой он был, конечно, относительно… использо-вал детскую ванну. Классная была идея!… А у меня тогда в ма-стерской жила кошка… — Сейчас не живёт? — Добрые соседи отравили… В моей жизни было три кош-ки, которых я никогда не забуду… Вот… Алиска была третьей. Наверно, больше не будет. — И что твоя Алиска делала? — О, много чего! Была хозяйкой дома, любила воротнички сосать. Я попробовал — ни фига не вкусно… Ещё любила спа-гетти, особенно с грибами. Натрескается, лохудра, и лежит пых-тит с набитым брюхом. Никакого «Вискаса» не надо. — Ты про неё как про человека рассказываешь… — …Любила смотреть телевизор, лёжа под одеялом. Кончик откинет и таращится на экран, как будто что-то понимает. — Я про такое слышала. Собаки тоже чудят иногда, если долго с людьми живут. — Эт точно… Они все нам стараются подражать… Когда пришла пора котят рожать, она до последнего терпела, пока я не пришёл. Как это, мол, рожать да без хозяина!… И малышню свою сразу в постель мою перетащила… Член семьи, — умора… — Может она и скульптуре училась? — Хотела понять, что я вытворяю. Пока глину месил, всё время вокруг ходила. То понюхает, то в ванную лапу сунет. Ни-когда с таким весельем не работал. — Может и мне кошку завести… — Дочку расти. Чтоб из неё кошчонка не получилась. — Всё, больше не отвлекаю. — За меня не волнуйся. — …Кто это поёт? — Не узнала? Ну, ты даёшь, Михайловна. Это же Хампер-динк! — Точно! Я эту песню раньше не слышала. — Может, забыла? Очень старая запись, в начале семидеся-тых у нас в стране выходила. — Как называется? — «Возьми моё сердце». — Антон, ничего не хочешь у меня спросить? — Сама, сама всё мне расскажешь. — А если не расскажу?… пригрозишь Максиму пожаловать-ся? — Очень мне надо, жаловаться… — Объясни, зачем тебе это нужно? — В конце восьмидесятых я узнал про одного доктора из Армении, который корректировал психику пациентов, создавая их скульптурные портреты. А у меня есть одна отличительная особенность. С раннего детства… — Ну, наконец-то! А то, — приземлённый… обыкновен-ный… — Ничего там необыкновенного. Я подражатель, своего ро-да имитатор. — Как это! — Как подражают дети? Вот вспомни себя. — Да я до пяти лет про себя ничего не могу сказать. — А после пяти? — Я-то как раз обыкновенная. И никакими подражаниями не занималась. — Ладно, в другой раз. — А с какого возраста ты себя помнишь? — Отчётливо помню с месячного. — Ты Марине Алексеевне тоже сказки рассказываешь? — Я не шучу. — А в два месяца ты занялся подражанием. — Хм… В этом что-то есть. Надо будет повертеть… У меня хорошо получалось подражание животным. Мяукал так, что ко-шаки в округе с ума сходили. И не только кошаки… Потом пев-цам разным подражал. Если бы в художественную школу не по-ступил, то, может, и музыкант из меня неплохой получился бы. — Из тебя неплохой экстрасенс получился. — Не называй меня так. Я не экстрасенс. — Значит, маг или колдун. — Я ни то и ни другое. — Кто же ты, в таком случае? — …Так вот… Мне достаточно было один раз посмотреть, как он работает, и я смог повторить его метод. — Ясно, ты просто гений. — Не возражаю. — Надо же! — Гениев много, особенно у нас в России. Это не подвиг… Поверни голову чуть влево… Хорошо. — Уже хорошо? — Нет, пока не очень. — …Николай мой учитель. — Ох, как я не люблю это слово. — Откуда ты про него узнал?… Максим рассказал? — Предположим, что Максим… Вы давно с ним встречае-тесь? — Восемь месяцев. — Мэм, а по Вам розги плачут. — Это моё… дело. — И Максима тоже. — Я тебе говорила уже. — Он тебе не угрожал? — Максим?… Пусть только попробует! — Николай. — Откуда ты знаешь!… — Сквозняком надуло.
— …Антон, я устала. — Всё, пара штрихов… На сегодня достаточно. — Может, всё-таки посмотрю, а? Ну, хоть одним глазком. — Я сказал — нет. Запомни, женщина, это моя территория, здесь условия диктую я. Запомнила? — Ух, какой ты!… Марина надоест, — позвони. — Когда ты видела Николая последний раз? — В середине марта. — Не жалует он тебя своим вниманием, как я погляжу. — Он очень сильный. Сильней тебя. — Что ж ты тогда ко мне пришла! — Он сказал, что «чёрные» такими вещами не занимаются. — Чёрный, значит… Уже тепло… Влипла ты, Михайловна, по самое некуда. — Я знаю, Антоша, но ничего поделать не могу. Он как магнит. Только посмотрит, и я пропала. — Дура набитая. — Не груби. — Я не Макс, мне можно. — Ты так и не сказал, зачем тебе это нужно. — А-а… ты про это… Марина попросила. — Я не первая. — Тебя это не касается… Что вас с Мариной связывает? Ра-ботаете в разных организациях, видитесь редко. — Она интересная женщина. Интересы не пересекаются. — Кто мне сегодня предлагал позвонить? — Да я пошутила. Могу пошутить? — Я такие шутки не понимаю. — Забудь. — Забыл. — Ладно, пойду я. Когда прийти в следующий раз? — Свяжемся. Я сейчас занят, надо несколько долгов раздать. Как со временем определюсь, — сообщу. — Позвонишь, а?… — Позвоню… Ну, ты зараза! — Пока–пока, Антошенька.
— Антон, сегодня свободен. Извини, что субботу заняла. — Биляна, я человек без обязательств. — И ты на меня работаешь, заметь. — Заметил… В понедельник меня не будет… Сороковины. — Я помню… Сегодня в церковь? — Батюшка наконец-то выздоровел. Месяц проболел. — Ты знаешь, сколько у тебя с собой денег? — Очень приблизительно, — с учётом жалованья. — Дай. — Что?… — Бумажник свой дай, пожалуйста. — …Хочешь меня ограбить? — …Пожертвуй от моего имени, сколько сможешь. — Сколько? — Я невнятно выражаюсь? — Сделаю… Тогда… до вторника. — Антон, у меня в воскресенье будет обед с важными людьми. Приходи. — Я освобожусь не раньше двух, уставший буду как собака. Да и что там делать, только под ногами путаться. — Приедет дочка моего мужа, хочу вас познакомить. — Зачем? — Зачем, по-твоему, я собираюсь представить мужика красивой тридцатипятилетней женщине! — Коньячка на пару выпить. — Какой же ты балбес, Маркус. — Работа такая. — Издеваешься? — Что подумал, то и сказал. — Приехал бы, а?… Я про тебя много рассказывала. — Ещё и фото показывала наверно. — Которые Дуст успел сделать. — Биляна, про таких как я говорят, что предложение женщины уже пугает больше, чем её отказ. — Ну не ври, пожалуйста. А то я мужиков не знаю. — Не хочу спорить. — Значит я права. — Это значит, что я ещё на службе. — Не зли меня, Антон. — Биляна, отпусти, пожалуйста, не хочу опаздывать. — Я позвоню завтра. И только попробуй трубку отключить!
— Здравствуй, Тош… Проходи, Виталик скоро будет… Есть хочешь? — Дождусь кума, вместе пообедаем. — Хорошо. Может кофе? — Сделай чайку, Валь, пить хочу — умираю. — Хозяйка?… — Почти. — Как от неё приходишь, так тебе не отпиться потом. Не влюбился ли часом? — В эту мегеру? — Красивая? — Сейчас… покажу… Вот… Нет, лучше вот эту посмотри. — Зачем снимал? — Просто так, первая труба с камерой. — Первая, говоришь… с камерой… э-эх… Держи свой чай… Пойду Нюшке помогу с документами. — С какими? — Пора готовить уже, экзамены скоро. — Куда? — В Герцена, на худграф. — Что?!… — Виталик не говорил?… Забыл, наверно. — Я твоему мужу!… — Я знаю, что ему будет. Любопытно посмотреть со стороны. А то всё сама да сама… Да ты пей, пей, а я пока в комнате. — Валь–Валь, подожди… Чья была идея? — Папы с дочей. Я уж их и так отговаривала, и сяк отговаривала. Ни в какую! Веришь, нет? — Ой, кума, темнишь ты что-то… Таня!… Та-ань!…
— Привет, Тош. — Привет, моя радость. Рассказывай. — Мы с папой решили, что так будет лучше. — Я уже никто? — Тош, а если бы ты начал ругаться? — А я уже ругаюсь… Что показывала на собеседовании? — Акварельки. — Папины?!… — У меня своих полчемодана. — Тань?… — Пойдём, Тотошенька, покажу…
— Вот, смотри… И вот… Эти раньше на стене висели, в комнате. — Ничего не понимаю… Здесь были работы папы. — Тош… мои… — Почему я узнаю об этом последний! — Мам, я же говорила!… — …Нет, Нюшенька–доченька, это я вам с папой говорила. Так что разбирайтесь без меня. — …Нюш, ну что ж ты… Зачем тебя нужна эта профессия!… Посмотри на папу — рисует себе и рисует. — Я хочу как ты. Всегда хотела. Ты будешь мне помогать? — Иди ко мне… Ох, девочка моя… как же я тебя брошу… Попьём чая вдвоём? — …Попейте, попейте. Папу нашего на десерт не забудьте. — Спасибо, Валюш, я на нём отыграюсь… Тань, бутик мне сделаешь? — Хоть два!… Ты не сердишься? — Почему раньше не сказала? — Папа обещал, что сам скажет. — Ну придёт он сейчас, я из него такой бутик сделаю! — Только не сильно, чтоб отец Александр не заметил. — Ничего, ничего, я без синяков. — Тотошка-а!… Я тебя люблю!… — Ух, коза–дереза… А твой чай уже остыл. — А я люблю холодный! — Зато в меня больше конфет влезает. — А это мы ещё посмотрим.
— Бальзам принёс? — «Московский». — «Московский» так «Московский»… Сейчас заварю, и приступим, так сказать, к делам нашим весёлым… Сан Саныч, из питерских будешь? — Сам–самый. Аж в третьем поколении. — Я во втором… Родители приехали в пятьдесят первом. Да так и застряли… Меня родили через два года. — Хорошо. — Что? — Что вас родили. — Наверно… да… не возражаю… Готов… прошу!… — М-м… запах…Что это? — «Липтон» с дикой грушкой, щепотка чабреца… Много не лей, две чайные достаточно… Бодрит? — Я в вашем распоряжении! — Не наоборот? — …Не знаю, с чего начать. — С начала. — Начинайте. — Хитёр ты, брате. — Хорошо… Давайте с детства. — Начали… Что молчишь! — Антон Георгиевич, Вы меня прикончить хотите? Тогда вы всё правильно делаете. — Саша, а с чего обычно начинаешь ты? — Идея… вынашиваю сюжет, прорабатываю взаимоотношения, а потом однажды бац! — книга. Придумываю название, и начинается набор текста, почти без правки. — А черновики? — Мелочи всякие — фразеологизмы, красивые обороты… необычные какие-нибудь. — Сюжет есть?… название придумал? — Плагиат получается. — Огласи-ка списочек, пожалуйста. Критиковать буду. — Предупреждаю — это смешно. — Валяй, пока чай не остыл. — Вариант номер один — «Эта странная жизнь». — Сашка, ты бы ещё «Повесть о настоящем человеке» наваял! Нихрена ведь не смешно… Это всё что ли? — «Майор Маркус». — Остановись, безумец. Теперь понимаю, почему… хм… Продолжай… То есть… нда-а… Что будешь делать? — Расскажите о детстве… изюминку какую-нибудь. — Да брось ты, друг мой болезный! Обыкновенное детство, деревянные игрушки, сандалики на босу ногу… иногда. Ничего выдающегося… Я толком его и не помню. Родители как-то в подробности не вдавались. Может, по примеру своих родителей. Наверно так… Что, не доволен? — Скудно как-то, верится с трудом… А детские фотографии? Иногда помогают что-то вспомнить. Ну, хоть огрызочки какие, что ли. — Опять не повезло. В две тысячи первом сгорела мастерская. Кое-что из вещей удалось выручить, однако архивы сгинули. Прости, дружище… — Что-то не клеится ничего… ни рассказов, ни диалога у нас… — Да-а, Александр Александрович, так ты денег не заработаешь. Давай по трубочке выкурим, а там, глядишь, и прояснится что.
— Таисия Ивановна, ну как же так! Ребёнку года нет, а у него вторая пневмония! Вы же потерять его можете! — Мы стараемся… Да комната у нас уж больно холодная. И сквозняки… — Не буду вас пугать, — сама в похожих условиях жила. Но вот что я вам скажу, дорогая, — ещё одного воспаления он не переживёт. Всё. Хоть собой все дыры затыкайте, — но сына сберегите… Была бы моя воля… Э-эх, да что там!… Прощайте. — Спасибо, сестрица… — Я вам приказываю!…
— Ах вы негодники! Оставьте ребёнка в покое. А ну кыш отсюда, паршивцы. — Атас, ребя! Цыганка!… Щас заколдует. — Бежим! — Мамка узнает — выпорет. — Меня папка пороть будет.
— …Девочка, ты чья? — Я не девочка, я мальчик. — Ой, и правда мальчик!… Ты меня не боишься? Слышал, что они про меня сказали? — Тётенька, я для вас денюжку нашёл. Возьмите, пожалуйста. — Оставь себе, у меня есть. Я тоже сегодня немного нашла… Яблочко хочешь? — Не хочу. — Смотри, какое большое да красивое. Чистенькое, ровненькое. — Папка не велит у незнакомых брать. — За чем же дело стало! Давай знакомиться, — меня зовут Ульяна, Уля. А тебя? — Тоша. — Антон? — Тоша. — Хорошо, Тоша… Вот видишь, как просто. Возьми яблочко. — Спасибо. — И тебе спасибо за твоё спасибо. Запомнишь? — Мне нравится. — Я тебе одну вещь дам… будет тебя оберегать… Вот, смотри. — А что это? — Ты в церкви бывал? — Это там, где Бог живёт? Не бывал. — Почему так? — Папка говорит, что Бога нет. — Совсем что ли нет? Бедный твой папка… А мама что говорит? — Ничего. Молчит. — Всё равно возьми… Это крестик, распятие. А на распятии Бог… Который в церкви. Его зовут Иисус Христос. — А как Он меня оберегать будет, если меня в церкву не водят! — Он не только в церкви, Он везде. Просто в церкви есть иконы… портреты такие, церковные. — Я бы сходил… Я к бабушке сам ходил… давно. — Сколько тебе годиков было? — Не помню. Я ещё не говорил. — Как это? — Не научился. — Далеко твоя бабушка живёт? — В посёлке. — В посёлок?… отсюда?!... Господи помилуй… Так и до церкви дойти сможешь… — Не смогу, поймают. Уже ловили. Папка отлупит. Тут и Бог не оберегёт. — Не обережёт… Может с бабушкой. — Бабушку старый еврей не пустит. — Кто?!… — Дед. — Ах вот ты чей… Твою маму зовут Тася? — Да. Вы маму тоже знаете? — Маркус ты… Антон. — Тётя Уля, а можно Бога увидеть, если в церкву не ходить? — Иногда можно… Береги крестик, Бог Сам тебе явится, когда захочет… Дай, я тебя поцелую… Беги к маме… Скажи, что тётя Уля тебя яблочком угостила. А крестик никому не показывай.
— Георгий, меня поставили на очередь. — Когда? — В сентябре. — Не боишься, что «зарежут»? — Ждать нельзя, — задушит она меня. — Что с ребёнком делать будем? — Надо в садик. На трёхдневку или пятидневку. — Поговорю на работе. Должны помочь. — Мне месяц с лишним лежать придётся. — Продержимся. Лишь бы ты вернулась. — Всё будет хорошо.
— Тася!… Здравствуй. — Здравствуйте, Лена Владимировна. — Как подготовка к школе? — К какой школе! — Я Тошу в свой класс записала. — Рано ему ещё, Лена Владимировна, четырнадцатого только шесть исполнится. Пусть дома годик посидит. — Я думала, — он старше. — Вымахал, что сказать. — Читает бойко, и считает. — Посидит, посидит. Пойдёт со сверстниками. — Тася, что у вас с жильём? — Всё по-прежнему. — Послушай, напиши письмо Хрущову. — Вы шутите, Лена Владимировна? Как это самому Хрущову! — У меня есть знакомая, проводником на поезде в Москве бывает. Я попрошу — она письмо прямо в Кремле в почтовый ящик бросит. Рассказывала, есть такой ящик, из которого письма ему прямо в руки отдают. — Какой из меня писарь… Горе одно. — Георгий дома? — Сегодня в ночь. — Антошу спать уложишь, и приходи, — вместе напишем.
— Рая, новенького видела? — В старшей-то? Видела уже. Ты четвёртая про него говоришь. — Весь в ямочках — щёки, подбородок, на руках даже остались ещё. Как девочка прям! — Ой, и нашла ты о чём… Мальчишка как мальчишка. Все они хулиганьё. — Пока не хулиганил… Возле него малышня постоянно крутится, — он им книжки читает. — Картинки показывает? — Говорю тебе, — читает. Старшие иногда подтягиваются. Или начинает какие-то истории рассказывать. Придумывает что ли, или слышал где. — Где такое чудо откопали… — У него мать на операцию положили. Вот отцу с ним и никак. — Знаем мы этих отцов, как же. Всё им никак… Компанейский пацанёнок. — Не пойму я. Иногда сядет один в уголок и молчит. Спросишь, — тебя кто обидел? Нет, говорит, не обидел. Или на прогулке листья перебирает. Ребятня носится, а он их как будто и не видит. — Может больной? — Побольше бы таких больных. Я бы не отказалась. — А его отец, — видный? — Скажешь тоже! — Чего? Дело молодое. — Дура ты, Райка. Говорить такое при живой-то жене… Я тебе сейчас что-то покажу… Тоша, погулять хочешь? — Спасибо, Алевтина Сергеевна. — …Куда это он… — Сейчас оденется и пойдёт во двор. — Один?! Да тебя с работы выгонят! — Не выгонят. Уже видели все… Тоша, возьми с собой, пожалуйста, кого-нибудь из маленьких. — …Эт-то… — …Любит с куклами играть. Наберёт у девочек, посадит их кругом, и разговаривает с ними. — О чём? — Пока не знаю. Но я обязательно узнаю. Целый месяц впереди.
— Георгий Ефимыч, когда в новую квартиру переезжать думаешь? — Погоди, Сергей Палыч, с квартирой, — не убежит. Я только девять дней отметил. — Тебе видней… Как сын, по матери скучает? — Не знаю. Больше молчит. Или книжки читает, или лепит что-нибудь. — Что лепит? — Да я пару недель назад набор пластилина ему купил, — вот и приохотился. — В бригаду вернёшься? — Теперь вряд ли. В детском саду нет подходящего режима. А осенью видно будет. Тошке в школу пора. — Заходи, если что надо будет. Всегда поможем. — Постараюсь не надоедать.
— Извини, Саша, я сегодня расклеился что-то, форму потерял. Может снова боксом заняться, как думаешь? — Какой бокс в таком состоянии! — Да и груши нет. Ну что за незадача! — Я поражаюсь, — Вы наверно родились в чувстве юмора вместо рубашки! — Нет, Искандер, чувство юмора есть дело наживное. Впрочем, потерять его проще, чем нажить. Проверено. — Антон Георгиевич, существуют на свете вещи или явления, которые Вы не проверяли? — Не знаю, надобно проверить. — Думаю Олегу поляну накрыть за то, что меня с Вами познакомил. — Обойдётся твой Хохлов, довольно с него, что через меня церковные подряды перепадают. — Вот не знал! — Да ты много чего ещё не знаешь. И не узнаешь… Воздам должное — не жадничает, а то бы хрен ему на постном маслице, а не подряды. У меня не забалуешь. — Да уж точно, проверено… — Зачем сегодня пожаловал, попугай? — За мудростью. — Ишь ты какой шустрый. Тогда покорми собака кошачьего сына. А я пока подумаю, чем с тобой рассчитаться. — Я бесплатно покормлю. — Это часть урока мудрости. Покорми, посмотри, как ест, про меня забудь. Потом расскажешь. Он хоть и собак, но всё-таки кошачий сын. — Как скажете, Учитель. — Сашка, не хами, не люблю я этого. — Больше не буду, Учитель. — Ещё раз сучительствуешь — выгоню и дверь замолю так, что подойти не посмеешь. — Антон Георгиевич, я пошутил, честное слово. — Я тоже… Иди уж, собак скоро заплачет от обиды голод-ной… Да, ещё!… Саньке, слышишь? — Слышу, слышу. — Сообрази для нас что-нибудь. Я сегодня сам ещё не жрамши. То есть не емши, прости Господи за мой поганый язык.
— …Антон Георгиевич, что Вы скажете о литературе Кастанеды? — Ничего. И слышать не желаю. — … в той части, что касается магической истории. — Вот журналист хренов, мёртвого подымет… — Что вы сказали? — Я говорю, — быстро учишься, скоро мертвых воскрешать станешь. — Да ну вас, я серьёзно спрашиваю. — И я серьёзно. Потому как достали меня этим Кастаньедой. — Кто достал? — Были такие, называют себя «Свидетелями Иеговы». — Мой рассудок уже не в состоянии разобрать, — когда вы серьёзны, а когда… шутить изволите. — Что твой рассудок успел сделать? — Наверно дело в постановке вопроса. — Воскрешение мертвых переносится на неопределённое время. — Спасибо. — Так ты всё слышал, поганец этакий! — Признаюсь. — Тогда… к выше пробульканному извольте, милостивый государь, отрезюмироваться. Иначе собака будешь кормить до самой светлой кончины его. — Точка отсчёта. — Что ты сказал? — Вы прекрасно слышали. Я выбрал неверную точку отсчёта. — В чём её неверность? — Я спрашиваю совета у человека, воспитавшего себя в традициях определённой культуры. Так можно? — Валяй дальше. — Следовательно, для того, чтобы понять то, что услышу в ответ, я сам должен максимально приблизиться… нет–нет, не так… стать частью этой культуры. Даже если мои запросы корыстны — это ничего не меняет. — Этому тоже на журфаке учили? — Частично сам, что-то с вашей помощью. — Есть одна психотехника, которую используют спецслужбы. Она чуть ли не дословно похожа на то, что ты сказал. Но ты не спецслужба, а я тем более. В чём, по-твоему, разница? — Ну, это очевидно даже для меня! В мотивации, в идее. — Собак доволен? — Не знаю. Но откормлен. — А теперь мы довольствуемся чем Бог послал… Сашка, отрок ты собачий, где чайник!…
— Алевтина Сергеевна, Аля, вы… ты меня помнишь? Я Роман, работал вместе с Жорой. А это мой начальник, Иван. — Ой, Ванечка, как я рада вас видеть. Жора часто вас вспоминал… Постойте, что я здесь делаю! Что здесь вообще происходит! — В общем, суть дела такова…
— Спрятаться можно только двумя способами… — А не прятаться никак? — Аля, мы пробили все варианты — Антону от суда не уйти. Это крышка. — Господи… да что же такое… он же единственное, что у меня осталось… Ванечка, на колени встану — сделай всё, чтобы этого не случилось. — Есть вариант. Армия. — Какая армия! Ему в августе только шестнадцать исполни-лось. — Аля, это решается, поверь. — Я согласна. Антон знает? — Уже в курсе, первого спросили. — Бедная Леночка… бедная Леночка… — Леночку никто привлекать не собирается. Сейчас на кону судьба твоего сына. — Но как! Его не возьмут! Это же невозможно!… — У нас возьмут и спасибо скажут, что такого добра молодца привели. Но действовать надо быстро. Если всё сделаем во-время и правильно — завтра отправится в часть. — Проститься-то хоть… — Аля, всё под контролем. У тебя телефон есть? — Нету. Всё никак не проведут. — А у Лены его? — Есть. — Позвонить можешь? — Конечно! — Пересидит у неё. При любом раскладе свяжусь лично. Понятно? — Где аппарат?…
— Антон, слушай внимательно и запоминай. Приписное по-терял. Если просто подделать — пробьют быстро. Тогда уже настоящая крышка. А так в суматохе никто и напрягаться не станет. Когда подойдёт реальный срок призыва, это уже никого волновать не будет. Проверять наличие заявления об утрате паспорта тоже не будут. Слишком для этого ленивы. Да ещё эти армейские реформы. Так что всё будет в порядке. Кроме одно-го… Два года сапог и отсроченная на неопределённое время учёба. Ну, и девушка твоя. Жаль, честное слово жаль, что так вышло. Но я сделал всё, что мог. — Можно проститься с Леной? — Простишься, если позволит. Сейчас поедешь к ней домой. Жди моего звонка. Только моего. Понял? — Да куда уж понятней. — В военкомат отвезём сами. Надеюсь, когда-нибудь вспомнишь добрым словом. — Я уже вам благодарен. — Всё, в машину. До связи.
— Ромця, дуй на адрес, обойдёмся без тебя. А я военкома буду искать. — А чего его искать! — Да неженатый он! Понял?… Всё, действуй.
— Антоша, тебя отпустили!… Ой… Я так рада… Мам, Тошу отпустили! — …Подожди, Лена, всё гораздо сложнее, чем ты думаешь. — Антоша… — Пойдём в комнату, я всё расскажу…
— Маркус Антон Георгиевич! — Надо же, какой бравый, да и сложён неплохо… В каких войсках хотел бы служить, Антон Георгиевич? — В аналогичных тем, в которых служил мой отец, Маркус Георгий Ефимович! — Где он служил? — Воздушно–Десантные Войска на территории дружественной нам тогда Китайской Народной Республики! — …Ну, что, паренёк хорош. Удовлетворим его просьбу? — А не возражаю… Кто-нибудь возразит?… Единогласно… Поздравляем. Восьмая команда.
— Господи… Антошенька… — Да, мама, это я. — Два с половиной года ни строчки… — Мамуленька, нельзя было. И ты знала, что у меня всё в порядке. — Спасибо Ванечке, даже не знаю, как бы всё перенесла… даже не знаю… Постой! Ты не солдат? Никак офицером стал! — Да, мам, на хорошем счету. — Видел бы отец… Как бы он тобой сейчас гордился. — Мам, принимай гостинцы! — Сынок, я не в блокадном Ленинграде!… — С твоей институтской зарплатой такого не купить никогда… А кое-чего… в Питере вообще купить невозможно… Давай, накрывай на стол. И позови соседей, пусть порадуются вместе с нами. — Антон, я хочу тебе сказать… — Стоит ли, мам… — Не сберегла я её для тебя. А они, видно, не очень-то нас в родню и хотели. Как восемнадцать исполнилось — так сразу и выскочила. Она же на год старше тебя. — Мам, переболело, да и не до болезней было. — Верю, сынок… Дай-ка, ещё разок на тебя погляжу… Ты надолго? — Месяц буду дома. Может, и невесту себе присмотрю. — Ты уж поаккуратней. С первой-то, видишь, как получилось неладно. — Я теперь ворона стреляная. Не пропаду.
— Мама, кто эта миловидная девушка? — Настя, Анастасия, в соседнем доме живёт. — Заневестилась или как? — Нет у неё никого. Семья порядочные люди, и не гулёна, и скромна… Да ты никак на неё глаз положил! — Я конечно годами молод, да по военному билету мне скоро двадцать один… У вас тут с танцами как, не знаешь? — Сынок, у кого спрашиваешь? Мне ли на танцы! — А что? Ты у меня ещё хоть куда-а!… — Отпусти, безобразник, уронишь. — Ну, так что?… — Да наверно всё там же, в ДК. — Так, мам, отправляюсь на задание «разведка боем». Через часик-полтора буду.
— Антон Георгиевич, вам приходилось жалеть о том, что оставили скульптуру? — …Соврать, что ли… Да. — Долго? — Не важно. Было и прошло… помучился, водочки попил… Нет, перед этим год отработал в школе… Когда мастерская сгорела, не знал куда приткнуться. Тут знакомый подсказал. У них в школе учителка в декрет сбежала, надо было срочно закрыть ставку. Мной и закрыли… На свою голову. — Плохо дело пошло? — Не то, чтобы плохо… Я не методист. Хотя до этого были ученики… Помню одну девчушку, Манькой звали… У нас были почти семейные отношения. Чудная совершенно мамаша, прямо не от мира сего. Отец толковый мужик. Мы иной раз и по коньячку на пару… Сколько сейчас?… Тридцать лет ведь девке! — Тридцать один… — …Давно про них не слышал… Договаривались осенью встретиться… А тут семейные неприятности… очередные и окончательные… потом проблемы со здоровьем… потом опять они… В городе появился только в декабре… Грустно вспоминать… — Антон Георгиевич, когда впервые появились мысли о демобилизации, что было кроме семьи, какие-то мотивы были? — …были… Первый звоночек получил в девятнадцать лет. Мы стояли в Бердске, в увольнение ездили в Новосибирск. Ми-нут сорок на электричке. Тридцать шесть лет прошло — до сих пор вспоминаю город иностранцев и красивых парней. Такая вот своеобразная репутация была у него в те годы по Сибири… Ранняя весна, променад на левом берегу неподалёку от Комунального, и слышим крики со стороны набережной. Мы с ком-взвода туда. А там… Пацаны на льду развлекались. Март, лёд рыхлый, один провалился. Я шинельку на ходу скинул и за ним. Ремень сходу расстегнул, как отец учил… А толку-то!… Пацана вытащил, а лёд под нами обоими пошёл… Накувыркались. Пока суть да дело, пока вытащили нас… Мальчонку-то быстро растёрли, а я всё хорохорился… И потерял сознание. Пришёл в себя уже на больничной койке. Вот так свой первый инфаркт схлопотал. — Как же Вас не комиссовали! — Уговорил. Через полтора месяца прошёл перекомиссию — и в строй. Всё-таки быть молодым иногда очень даже неплохо. До-олго потом на меня комбат с подозрением косился… бе-долага. — Значит, на роду написано людей спасать… Тяжкий труд. — Саш, любой труд тяжек, даже если он в радость. — Но радостный труд не такой тяжкий. — Ну начнём сейчас друг на друга фимиамы источать!… Вот знал ли я, что опять с водой свяжусь!… Я спасателем-то устроился по единственной причине — работы практически никакой, времени для размышлений полно, дети пристроены на бесплатное довольствие… В общем, не жизнь — малина. А начало июля было какое-то дурное. Плюс пять. Можешь себе такое представить! В наших-то краях. — Могу. Меня родители через Дворец пионеров на всё лето пристроили. Помню, отец привозил одеяло, тёплые вещи. От холода плакать хотелось. Домики летние, на такую погоду не рассчитаны. — Вот-вот!… Приезжает группа французов. Ну чего им дома не сиделось! Начальник, — устройте им прогулку на катере… Чтоб этих лягушатников… и нашего директора. А тут ещё волна поднялась… В самый неподходящий момент заклинило рулевое, — остался только левый поворот, вдобавок лопнул ремень охлаждения. Живы остались чудом. Мотористу хоть бы хны, марсельцы смеются — приключение, как же! А у меня на берегу жена и Колька с Петькой, один меньше другого. — Экстремал вы однако, Антон Георгиевич. — Да уж… Неправильно это. — Что? — Геройство. — Вот те раз! — Вот те два… Неправильно, говорю. Мы не должны допускать ситуации, из которых потом приходится выпутываться. — Всего не предусмотришь. — Взять тех пацанов в Новосибирске. Какого хрена они оказались на весеннем льду! Или моё морское приключение… Говорили директору, — нельзя, катер неисправен. Ничего, говорит, за один раз не поломается. А тут сразу две поломки. Вот кому! Чтобы лишний раз мне Бог напомнил, что с водой не дружу? Так я и без этого знал, с самого детства. — Подробности будут или опять намёки?… Неужели такая тайна! — Не люблю вспоминать. Там… отец был жив… и мама… Саньк, а Саньк, что ты с другом своим собаком сделал? Сидит как воды в рот набрал. Чем накормил, признавайся! — А это наш маленький собачий секрет. — Смотри у меня, не разбалуй животинку. Хоть и кошачий сын, а всё Божья тварь. — Я позвоню. Можно? — Вот спросил!… — …Марию Владимировну… Муж… Маша, это я… Как ты?… Собака кормлю… Не своего же!… Маш, я что хотел… Ты слышишь?… Кроме чая ничего, есть свидетель… Ему можно… Лет пятнадцать… Могу… Антон Георгиевич, Вас к телефону. — Меня?… Антон Георгиевич… В девяносто пятом занимался скульптурой… Машка… Манечка! Так это твой муж мне седых волос прибавляет!… Бросай всё и приезжай. Скажи, что у тебя зуб болит, или живот, или рожать собираешься. Только приезжай. Иначе твоего Сашку отсюда живым не выпущу! Ты меня знаешь.
— Дядька Антон!… — Виталик, какой я тебе дядька. — Обнять-то можно? — Иди сюда, вражина… Поверишь ли нет — на улице бы встретил и не узнал. — Зато тебя за версту видать… Антон… Ты чего седой такой… Настька довела? — Молчи. — Значит она… cтерва… Всю жизнь от неё одни расстройства… Как племяши мои? — Растут. Деловые оба, все в дядьку. — Ну… скажешь тоже… — Да не смущайся ты!… Как служба? — Ой, не спрашивай… — А чего не спрашивай-то! Случилось что? — Списали меня. — Как списали!… — Да, блин… — Напился? — Уж лучше бы напился — Ну говори, не тяни кота за хвост! — «Корюшку» утопил. — Чего её топить, она сама на нерест… Что?!. Так это твоих лап дело!… Вот кому расскажу, что мой шурин отмочил… — Да уж, корки ещё те. — А мы думаем-гадаем, — куда ресторан подевался! — Утоп, восстановлению не подлежит. — Как случилось-то! — Обидно, понимаешь… Перед вахтой день рождения был у приятеля… Неплохо посидели… Утром притащился на борт, батя посмотрел, — иди, мол, отсыпайся, перед выходом разбужу. Ну, я рад стараться. Завалился и на массу. И вдруг что-то как в бок торкнуло. Глядь на часы — всё на свете проспал!… Выскакиваю, а Крылов штурвалит вовсю. Нет, ты подумай, — у деда минус тринадцать на каждый глаз. И прёт точняк на этот «поплавок»… Умора, до сих без смеха вспомнить не могу. Придурок какой-то на поручни облокотился и звёзды считает, Коперник, блин. Я ору: вали отсюда. А он пьяный как я накануне… Что было!… Народ прямо в воду прыгал. Хорошо, что живы все, а то бы тюрьма. — Жаль, меня там не было. — Это точно. Так бы на месте со смеху и помер. — А чем сейчас занимаешься? — Ну… Был вариант боцманом на пассажирский, либо… Вернулся в мореходку. — Зачем?!… — Пригласили преподавать. — Тяжкий хлеб преподавательский. — Не тяжелей другого. Конфликтнул, правда, слегка с одним старожилом, пришлось бока намять. — А вот это зря. — Кто бы говорил. — Я другое дело. — Антон, не вешай лапшу на уши. Зачем тогда учил?… от тараканов отбиваться? С козлами надо разбираться как умеешь. — Возмужал… Как я рад тебя видеть. — Тоха, винца?… — За второй не побежим? — Даю слово офицера. — Слово офицера… Виталик, я твоего однофамильца нашёл! — Брось, не может быть. Фамилия редкая. — А вот и нет. У нас в Мухе… — Стоп–стоп–стоп… Ты восстановился? — Пришлось экзамены заново сдавать. Что-то сдал, где-то на жалость надавил. А что делать! Годов мне сколько? То-то же. — А работа? — В котельной по ночам. Очень удобно. Да и публика подходящая. — Что значит, — подходящая! — Музыканты, писатели, поэты… — Вот куда все попрятались! Будем знать. — А ты не в курсе? — У Настьки поинтересовался, она, — спроси сам. Ну, ты её знаешь… Нафиг на ней женился… — Тебя пожалел. — А теперь я тебя жалею… Так что с Мухой? — У нас выставки разные проходят. Есть постоянная экспозиция, которая только обновляется, есть тематика или конкурсы. Иногда придумают что-нибудь экстравагантное. И смотрю однажды… Акварельки… Глаз не оторвать. Питерская тема, — Нева, Ладога, Балтика. Просто здорово. Присмотрелся, а там фамилия — Заболотный. Во как. — Ты в совпадения веришь? — Нет, конечно. А что?… Чего ты в сторону смотришь? — Тоха… это мои акварельки висели… — Значит, не зря тогда тебя шоколадными конфетами кор-мил… — Спасибо тебе, Тох. Ты для меня как дядька. — Так мы идём или кого ещё дожидаемся?
— Во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа… Поздравляю всех вас, дорогие братья и сестры, с Великой Cубботой… в этот день… когда пречистая… душа Господня сходила в ад… Поэтому в христианской традиции именно такое… изображение каноническое… является иконой Воскресения, на которой изображён Господь Иисус Христос, спускающийся в недра ада и выводящий оттуда Адама и Еву… и всех людей, которые жили праведно, но до пришествия в мир Христа Спасителя жили в ожидании спасения… До пришествия Христа на землю, до Его сошествия в ад все люди — и праведники, и грешники по окончания своей земной жизни сходили в ад… и там пребывали… до дня… освобождения их… Христом… Поэтому… в этом смысле очень многое изменилось не только на земле, не только на небе, не только в поднебесной части, но изменилось и в преисподней… благодаря тому, что Господь принёс этот свет… То, что ожидалось, уже осуществилось… И в этом смысле жизнь человека… земная… она тоже носит на себе отражение вот этих событий… космического масштаба… В силу того, что каждый человек в определённый момент своей жизни, когда Господь достучится до его сердца, имеет возможность сердце открыть навстречу Богу и, встретившись со Христом, начать другую жизнь… Ну… так… новая жизнь должна начинаться с крещения…
— Всё нормально? — Паш, не отвлекай, пожалуйста… Тоша у Юли. — Молчу… молчу…
— …В древней Церкви людей крестили не ежедневно, а крестили только один раз в году. Именно вот в Великую Cубботу. Поэтому и сохранился обычай служить этот день в белых одеждах… Как происходило это богослужение?… Конечно, всё начиналось загодя. Людей, которые изъявляли желание креститься… обычно… к этому человек не приходит сам собой… Книг, понятное дело, никаких не было… Апостол Павел говорил, что Вера — она от слышанья. Верующий человек рассказывал, свидетельствовал о Христе какому-то из своих друзей, знакомых, родственников, подчинённых или своему начальству… как тоже бывало… Бывало, что раб рассказывал своему господину, тот проявлял некоторый интерес, а потом изъявлял желание тоже приобщиться христианской жизни… И вот этот человек, который проповедовал другому Христа, он становился его восприемником или, как позже стали называть, крёстный отец… ну или крёстная мать… потому что обычно мужчины дружат с мужчинами, а женщины с женщинами… И рассказывали им первые понятия о Евангелии, о покаянии, о заповедях… А потом, если человек уже достаточно продвинулся по этому пути, и уже можно было ему доверять, его приводили в Церковь. В Церковь не как какое-то сооружение, потому что сначала храмов христианских не было… христиане собирались тайком… где-то, у кого-то в богатом доме кого-то из христиан или где-то в лесу, или где-то в горах, или вот… на окраине Рима… бывали катакомбы, в которых вырабатывали камень и в которых хоронили усопших… Там очень мягкие породы камня наподобие туфа, и в них делали такие углубления, в которых хоронили усопших, и там оставались ниши, которые замуровывались… Собирались — почему?… Потому что Церковь была катакомбной, потому что она была тайной… Вот такое слово возникло от римских катакомб. Потому что официально было гонение на христиан. Почему возникло это гонение?… Ну… во-первых по наущению иудеев, потому что иудеи относились к христианству как к зловредной секте. Не надо думать, что со смертью Христа Спасителя иудеи успокоились. Они знали, что остались ученики, и преследовали их по всему миру… И вот по беспроволочному телеграфу говорили-предупреждали, что появилась новая секта последователей Иисуса Христа, который «был мессия якобы, но он не был никакой не мессия, и его распяли… Он был грешник, хотел взять власть»… Это в Священных книгах… всяка хула на Иисуса Христа сохранилась в еврейских книгах. И понятно, — где появлялись проповедники, а начинали, конечно, по тому пути, как и Господь делал проповедь, сначала со своих… Приходили в синагоги и начинали проповедовать своим… Христа…
— Паша, видишь во-он того мужчину?… — В усах? — Да… Похож на Виталия Ивановича. — Полина, тебе одиннадцать было. Как ты можешь его узнать! — Я чувствую, что это он… Если подойдёт поздороваться с папой — точно он. — С отцом все здороваются. Давно в этом храме служит? — Что ты! Меньше года… Просто раньше помогал отцу Александру, когда мог. — Вот почему его все знают!…
— …Часто их хватали, уже будучи предупреждены, что придут такие, и предавали… либо сами умерщвляли… когда это нельзя было из-за огласки, потому что апостолы проповедовали и язычникам так же, то устраивали таким образом, чтобы римская власть это сделала своими руками… чтобы придать законность этой расправе, потому что не верили в то, что Иисус Христос есть истинный Мессия. И вот несмотря на это гонение… Да!… ещё гонение от язычников, потому что кроме иудеев… это единственно они имели такую льготу, больше никакой народ не имел… Тот народ, который покорялся римлянам… он должен был принять римский обычай. Ну, это вообще такое имперское сознание. Поэтому если каким-то богам поклонялся какой-то народ, римский пантеон включал в себя этих богов. И изображение бога, маленькое, тоже клали в храм, и всё, пожалуйста, — ты должен поклоняться всем богам римским и плюс ещё своим… Но у иудеев была привилегия. Все знали, что иудеи поклоняться другим богам не будут, идолов не делают, их оставили в покое, потому что они были очень в этом твёрды. Они предпочитали умереть, но идолам не поклоняться. И так как христиан не признавали за иудеев, потому что иудеи говорили: «нет, это не иудеи»… Ах, так вы не иудеи?… То по закону вы обязаны поклоняться римским богам… А христиане тоже говорили «нет». Ну, ах нет!… Тогда мы вас заставим… Пытали, мучили, А если они не соглашались, тогда уже умерщвляли. Если помягче было гонение, то хотя бы ссылали подальше на край империи, чтобы они, как говорится, «не мутили воду». Но, несмотря на это жестокое гонение, христиане всё равно собирались ежевоскресно, ночью… что естественно… и оттуда у нас обычай использовать свечи, лампады…
— …Точно Виталий Иванович… — Полина, дождись окончания проповеди. — Ты за кого меня принимаешь! — За свою жену. — Паш, я так волнуюсь… — Мать, ну дай послушать!… — А сам? — Вот отращу бороду как отец, будешь знать.
— …Мы-то сейчас не в катакомбах живём, а на свету, и вот у нас электричество есть… электричество недавнее изобретение, но вот лампады, свечи у нас от того древнего обычая, который сохранился у нас… Вот на Пасху… на Рождество… Главные службы… мы тоже служим ночью, воспоминая о том, как первые христиане молились исключительно ночью. Иначе это было просто смертельно опасно. Поэтому для большинства христиан всегда был такой выбор — если я иду причащаться, я за это могу заплатить своей жизнью или свободой как минимум. Потому в христиане шли люди твёрдые верой. И поэтому человека готовили к крещению целый год. Иногда больше или меньше. И самая последняя ответственная подготовка ко крещению была уже Великим постом…
— Ой… Женечка!… — Где? — Да вот же, рядом почти! — А её-то как узнала! — Посмотри на живот. — Ты знаешь, сколько в Петербурге беременных женщин? — И знать не хочу. Точно Женька. — Кажется, тебе самой пора беременеть. — Я не возражаю. Поговорим дома.
— …Великий пост возник и как в подражание Господу нашему Иисусу Христу, который перед тем, как выйти на служение, сорок дней постился… так и перед этим ответственным шагом каждый христианин готовящийся, — их называли «оглашенный», потому что их учили с голоса, а не по книгам… он готовился к Святому крещению, слыша в церкви, в собрании церковном эти Божественные тексты… из притч, из Иова, из Псалтири, из Евангелия, — всё, имеющее направленность сугубо катехизаторскую…
— …С папой беседуют. — Вижу. Сколько ему лет? — В прошлом году пятьдесят исполнилось… папа говорил. — Седины мало, не то, что у отца. — А что ты хотел! Пожил бы как он да с моей мамой… — …Это его жена? — Да, тёть Валя. — Приятная женщина.
— …И вот в Великую Субботу происходило само крещение. В храме молились христиане, а отдельно от них, в отдельном помещении, как это называлось — в баптистерии… мы тут строим храм… с баптистерием тоже отдельно… Ваптизо по-гречески значит «крещу», а кто не знает, — это значит «погружаю в воду»… Крестили отдельно… Облачались в белые одежды в знак полученной чистоты и в знак оставления грехов, перед этим каялись в своих грехах, и со свечами уже приходили в то помещение, где совершалась Божественная литургия… И они впервые как полноправные члены приходили в храм. И вот это шествие от баптистерия до церкви и был тот самый крестный ход, который мы тоже совершаем ежегодно. Ну, правда, вокруг храма. Но если восстановится у нас традиция крестить в Великую Субботу, то мы конечно сделаем крестный ход именно вот от того баптистерия к нашему храму. В этом не будет никакого нарушения, просто восстановление очень древней православной традиции. Так крестился, например, наш князь Владимир… в Херсонесе. Хотя это был уже десятый век, но эта традиция соблюдалась в древней Византии. И христиане в белых одеждах ходили в течение всей седмицы пасхальной, как свидетельство принятия святого крещения, и все, кто был христианином, поздравляли… Ежедневно приходили в храм и причащались Святых Христовых Таин. И вся остальная Церковь с ними и постилась, и проходила это оглашение, потому что практически у каждого христианина были духовные наставники, будущие крестные, восприемники от купельных и они всё объясняли вновь обращённым ко Христу людям. Поэтому этот день субботний посвящён обращению новых членов, и поэтому мы и поём на Божественной литургии не «Святый Боже…», как обычно, а «Елицы во Христа креститеся…», потому что это песнопение, обращённое к тем христианам, и это есть слова апостола Павла из «Послания к римлянам», которое мы сегодня читали. И которое читается всегда при крещении, и Евангелие тоже, оно читается крещальное. В этом смысле субботняя литургия это крещальная литургия…
— А почему мужчины и женщины вперемешку? — Паша, это же проповедь! Люди подходят поближе, чтоб лучше было слышно. — Я смотрю, — некоторые записывают на диктофон. — В следующий раз тоже буду. — Мне нравится, как он говорит. — Старенький уже, восьмой десяток разменял. — Хорошо держится. — А потом лежит полдня, в себя прийти не может.
— …Но в силу того, что количество желающих креститься всё увеличивалось, несмотря на гонения, и христиан стало такое большое количество, что империя пала к ногам Христа… и в лице императора Константина приняла веру христианскую… Правда сам император Константин не сразу крестился, а был в разряде оглашенных много лет, и не будучи крещённым, председательствовал на Первом Вселенском Соборе. А крестился меньше чем за год до своей смерти… Поэтому некоторые говорят, что вот, мол, царь Константин и воевал, и всякие политические коварства устраивал, как, дескать, он во святых!… Забывая о том, что в крещении человеку прощаются все грехи… Поэтому он к концу жизни достиг великого благочестия и крестился, будучи уже зрелым христианином, и никто не смеет обвинять его в тех грехах, которые ему сам Бог простил. Хотя конечно были прегрешения в его жизни как у каждого грешного человека. Но заслуги его непомерны! Поэтому и называют его равноапостольным. Ни один человек в мире за две тыщи лет не обратил ко Христу стольких людей, как царь Константин! Благодаря его повороту, благодаря его храмостроительству, его политике церковной обратились ко Христу миллионы людей. Не тысячи, не десятки и даже не сотни тысяч!… Благодаря его примеру истинного благочестия…
— Так, мама, я пошёл к машине. — Ко кресту прикладываться не будешь? — За меня приложись, я на всенощной. — Ну иди уже, не отвлекай.
— …Ну вот раз в храме читаются слова из крещальной литургии, мы должны тоже их себе напомнить. Апостол пишет: «Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Иисуса Христа, крестились в Его смерть!» Большинство из вас могут ответить — да, действительно не знаем. Потому что это очень сложно понять, очень сложно вместить это в свою главу, а в сердце тем более. Что это значит, — креститься в смерть?… Вспомним изначальное значение слова «креститься». Это «погрузиться». Для чего лежит плащаница?… перед нами… Для того, чтоб нам было легче погрузиться в смерть Христову. Изображение распятого Христа, снятого с креста, лежит перед нами. Для того, чтоб мы лучше почувствовали, что за этим стоит… «И так мы погреблись с Ним крещением в смерть». В водах крещения, погружаясь в воду, человек умирает, он погружается в воду как в могилу…
— Виталий Иванович… — Простите?… — Я Полина. — Полинушка!… Ты одна? — С мужем. — А где он? — Машину для меня греет. — Скажи, чтобы дожидался, сразу познакомимся. — Хорошо… Тёть Валь… это я… — Ой, доченька моя!… — …Спасибо, тёть Валь… Подходите вместе с Виталием Иванычем. — Обязательно подойду.
— …Как Христос воскрес из земли в третий день, так и человек, восходя от купели, должен воскреснуть в новую жизнь. Как Христос воскрес в духовном Теле, так и каждый христианин должен воскреснуть, а лучше сказать — совоскреснуть со Христом, для новой духовной жизни, чтобы нам ходить в обновлённой жизни… В чём должно быть обновление?… Ну… в том, чтобы мы жили не по-язычески, не по своим каким-то представлениям, а по заповедям Божиим. Если мы соединены с Ним, со Христом подобием смерти, то должны быть соединены и подобием воскресения. Зная, что ветхий наш человек распят с ним, что упразднено было тело греховное, дабы нам уже не быть рабами грехов, так как умерший освободился от греха. Потому что если мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с ним. Вот для чего! Чтобы жить со Христом! Вот для чего принимается крещение. Не для того, чтобы наша вера помогала каким-то образом в нашей обычной жизни, а чтобы в нашу жизнь вошёл Христос. Чтоб мы с Ним устраивали нашу дальнейшую жизнь. Чтоб всё было согласовано с Ним! Чтоб всё было благословлено Им! Он уже благословил Своих учеников, что можно делать — что нельзя, что хорошо — что плохо, всё это объяснил. Нам только остаётся в течение нашей жизни согласовать свою жизнь со Христом. Вот об этом нам никогда не надо забывать, и Великая Суббота нам ныне это напоминает. Спаси всех Господи!…
— Виталий Иванович — Паша, мой муж. — Очень приятно. — Взаимно. — …А это Валентина Васильевна, тётя Валя… Тёть Валь, я Женю видела! — Да, сейчас подойдёт… Женечка!… — …Полинка!… Уй-й!… — Ты поаккуратней с малышом-то! — Ничего с ним не сделается, привыкший. — А помнишь?… «Плачет киска в коридоре, у неё большое горе…» — «…злые люди бедной киске не дают…» — «…украсть сосиски». — Сколько лет не виделись? — Жень, ну посчитай с девяносто пятого. — Четырнадцать?… Точно! — Я тебя сразу узнала. — Я тоже. Только засомневалась, — ты ли это. — А папа не говорил, что приедем? — Говорил, да из головы вылетело, как только тебя увидела. — Не сомневалась, значит… Папа выйдет? — Собирался… А вот и он.
— Здравствуйте, кого не видел… Енюшка, ну-ка щёчки подставляй… Спасибо, что пришли, рад вас видеть. — Антон, что за сестрица на тебя во сто глаз смотрела? — …А ты что это, отец, на сестриц заглядываешься! — Валь, я случайно. — Дома тебе будут случайности. — …Мам–пап, вы чего!… — …Жень, всё нормально… Ну, видел или нет? — Лицо показалось знакомым. В храме раньше не бывала. — Мне тоже показалось… Да вот же она! — Где? — На крыльце… в нашу сторону смотрит… — …Тоша, это Юлина подруга. — Какая подруга? — Из Финляндии приехала. Зовут… Тайна, кажется. — Интересное имя. — Она приехала с сыном… недели две в Питере пробудут. — Это её встречала Юля? — Да. Я обещала вас познакомить. — Зачем? — Тош, ну что ты как затворник! Надо же с людьми общаться. — Надо, моя радость. — Ну, что сказать? — Скажи, что из мелкой посуды не пью. — Хорошо, так и передам… Виталий Иванович, к нам заедете? — Полина, в другой раз. Может, вы к нам выберетесь? — Как Тоша скажет. Мы мобильные. — …Опять меня не спрашивает никто. Когда в компании как человек посижу! — Дома попьёшь, дорогой. Не надо было машину покупать. — …Паш, ты не одинок. Знаешь, сколько я пропустил?… — …Так, начинаются мужские разговоры… Всё, Полинушка, нам пора. Созвонимся. — Теперь уже точно, тёть Валь… Как я рада вас видеть. — Я тоже очень рада. Приезжайте с ночёвкой, место найдём. Ты ещё Нюшу не видела нашу. — Как она? — На худграфе, третий курс заканчивает. — Какая умница. — Дай тебя обнять, доченька, я так рада, до слёз. — Спасибо… До свидания. — Не забудь позвонить! — Обязательно!
— Привет, Игорёк. Как Женя? — Выпить бы… — Женьке?!… — Мне… Батя, только не говори, что вы тут насухую анекдоты травите. — Проверь, застава свободная? — А что надо? — Закусить. — Пять секунд…
— Повезло мне с зятем. — Я тоже не жалуюсь. — Короче, везучие мы люди… Жаль, Стёпшу не смог от дежурства отмазать… Слушай, а где молодой гость?… Финик этот… — Стесняется. Или язык плохо понимает. — А чего его понимать! Наливай да пей. — Позовём. — Игоря отправим. — Правильно, пусть подсуетится… Что принёс? — У вас коньяк?… Лимончик… шоколад… и бутылочка. — …Никто не видел? — Бать, я студентом в магазине колбасу воровал, а тут со стола дёрнуть!… — Попадёшься матери — устроит она тебе колбасу. — Не попадусь. — А рюмки? — Я думал, у вас есть. — Думал… думал… Вот из горла теперь и думай… Чем резать? — Держи. Настоящая мужская зажигалка! — Дай глянуть… Толковая вещица… Быстро–быстро… бутылку… мать идёт.
— Ой, хорошо-то как!… Давно стоите? — Нет, только что вышли. — Не холодно? — Я ж говорю, — только вышли. — Заболотный, дыхни… Теперь Маркус… Игорёк… свежачок ещё, вкусно пахнет… Где бутылка? — В тумбочке… Валь, мы ж не пьянствуем, просто для тепла… не отнимай, а… — Виталий, налей. — Кому? — Валентине Васильевне! — Мать, ты не простудилась?… Чихала, кажется… что ли. — Налей… Да вы совсем сбрендили!… Игорь, принеси рюмки… Партизаны питерские… Антон, пирожки твои любимые готовы. Попробуешь? — Попробую, Валь, больше всех попробую. — Ну иди… пробуй. — Да потом, за столом. — Ну… нам принеси попробовать. — А почему сама не принесла? — Да с зятем я знакомилась… с зятем. — …Валя… ты меня пугаешь. — С будущим. Скоро у нас, отец, два зятя будет. — С какого!… Посмотри — на тополях почки только набухают ещё! — Тополя сами по себе, а зятья сами по себе распускаются… Тош, ты был прав, — Нюша своего не упустит. — Где она его нашла! — Сам пришёл… То ли по запаху, то ли как мотылёк… на огонёк… Зовут Хейно. — Сын Тайны? — …Увидели друг друга… позавчера. А сегодня он её в гости приглашает. Так что пора дочке паспорт оформлять… Тош, ну что встал как вкопанный! Неси пирожки, у нас уже слюнки текут. — …Валь, да отстань ты со своими пирожками. — Виталик, молчать… Антон, глотнул для храбрости и ушёл. Понял? — Не понял… Ну, я пошёл. — Иди, дорогой, иди… пока горячо.
— Валя, что происходит? — …Не Фомин день, а святого Валентина какой-то… Игорь, доставай сигареты… спасибо. — …Ну мать, ты даёшь… — Отец, так кого ты нам на паперти показывал?… что за гадость куришь… — …Привиделось. — Не ври. — Похожа на одну… женщину. — Может, имя вспомнишь? — Давно было… запамятовал. — Виталик, я же по-человечески, по-хорошему попросила — не ври. — А что мне врать! — Не знаю… Заболотный, чтоб тебя с должности сняли!… Ну если я помню, то как ты мог её забыть! — Была девчушка… Ира, кажется… — Перекрестись, если кажется. Или сходи, проверь. — Куда?!… — На кухню. Там она, ваша Ира… Стоять!… Не сейчас. Не будем им мешать. Может… всё может… быть… Ты как хочешь, Заболотный, а я помолюсь… нет, сначала налей… так-то оно лучше… и лимончик.
— А где тут наши вкусные булочки?… простите… простите… — Ну что ты как попугай заладил… Здравствуй, Тоша… — Ира… — Господи помилуй… Красная Книга… не вымер… выжил… ты выжил… — Ты что… перестань… ты что… люди увидят… сын… — Ты не поверишь — я знала… всегда это знала… что я тебя найду… — Вот, нашла… Что делать-то… теперь… — Хочешь булочку? — Хочу. — Ешь… А мне?… Вкусно… только пересолила… чуть-чуть. — Слёзы вытри. — Ой… точно… где-то был… — Возьми мой. — Спасибо… Завтра Юльке цветов купи. — Зачем? — Она меня заставила сюда приехать… Видишь, как удачно — одним залпом двух зайцев… — Ты про Хейно? — Уже знаешь? — Валя сказала. — Ну и пусть. Он об этом мечтал. — А ты? — Моя мечта со мной. Правда, немножко припозднилась. Но зато у меня будет муж дьякон… Или думаешь опять от меня сбежать? — Пока не думал. Да и смысла не вижу. — И правильно, дорогой. Второй раз я эту ошибку не совершу… Сам решишь, где будем венчаться? — Есть варианты? — В Аскола хорошая церквушка, домашняя такая… Ты был в Аскола? Тебе понравится, вот увидишь… С другой стороны Этуярви на берегу стоят коттеджи. В одном из них я буду жить… мы будем жить с тобой… И смотреть, как растут внуки… дети Хейно и Танюши… если ему повезёт, конечно… Мне сказали, что Таня у тебя любимая крестница. Это правда?… Хорошая девушка, она мне приглянулась. Только сначала закончит университет. Я ведь свой не закончила, один год проучилась всего… а потом было не до него… Нужно было вырастить сына… и дождаться тебя… Я всё сделала правильно, как надо.
— Разрешите, товарищ полковник? — Проходи, майор. Чай будешь? — Спасибо, Павел Петрович… Курить можно? — Погоди, Герман… Станиславович, накуришься ещё. «Ох, не нравится мне эта старуха…» — …Времени на подготовку мало, считай, что нет уже… Вот, смотри, что тут у нас припасено… Полковник небрежным жестом кинул передо мной тоненькую папку. — …Смотри внимательно и запоминай, завтра папка уйдёт к инициатору вместе с докладом. — У нас будет доклад? — А ты постарайся, Гера, постарайся, чтобы был… Папку изучишь в «карцере», ознакомлю пока с ключевыми позициями, времени на разработку не было ещё вчера. — Зачем повторяться, Пал Петрович, я понял… понял. — Попрыгай у меня ещё, родной, попрыгай… Махмудов Амир Сергеевич, сорок пятого года рождения, полковник ВДВ в запасе, не женат, внештатник МВД Средне–Чирчикского района Ташкентской области. Может себе позволить, — военный пенсионер. — В тридцать девять?… — Такие вот у нас пенсионеры… Настоящий боевой офицер. — Афган? — Шестьдесят восьмой — Чехословакия, операция «Дунай», на следующий год — Даманский, семьдесят девятый — Польша. Там уже в статусе советника. После смерти отца в восьмидесятом ушёл в запас… Награды… грамоты… поощрения… это всё потом. — ВДВ мы знаем, видели второго августа. — Эх, молодёжь… Это спецназ ВДВ. Ну, и отец его был тренером по боксу, натаскал сыночка на нашу голову… До Польши занимал должность начштаба полка, так что связями не обделён… До прошлого года ничего про него не слышали. В общем, упустили клиента. Да ещё МВД… Что-то он успел накопать в архивах. — Лишнего? — В том всё и дело, что не знаем. А должны… В этом году собирается в поход в закрытую зону. — Ну ВДВ даёт… Кто ж его туда… — Не совсем закрытая. Нет на картах, в источниках ни слова. А он туда собрался. С ним родной брат и друг детства. — Нахлобучить, за ниточки подёргать… — Гера, смотрю на тебя и диву даюсь — папе не стыдно, что такого остолопа вырастил?… И как ты со своим дуболомством до майора дожил… Нам это место ещё интересней, чем ему. — А поговорить? — Ты придёшь, посмотришь, запомнишь, вернёшься, всё мне расскажешь. Я внятно изъясняюсь? — Так точно, товарищ полковник… За шапку-невидимку расписаться где? — Ты ж там бывал, Ставроцкий! Чего прикидываешься? На месте сориентируешься. — Так сколько лет прошло… Семь… восемь почти. — Страна та же, люди те же, советские. — В общих чертах понятно… Чего ждём? — Не чего, а кого, и не мы, а они. — Они?… кого ждут?… — Недостающее звено, Гера. Из Ленинграда. Твой земляк, между прочим, дружок Махмудова. И сослуживец. — …Разрешите? — Да кури уже, лишенец…
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
14 июня
— Товарищ капитан, сообщение от товарища майора. — Ты меня ещё по имени–отчеству назови… — Саныч, ну ты чё… от Герыча… Держи. — …Та-ак, что нам папочка пишет… Папа написал, что по нам соскучился, предлагает встретиться. Число. Без подписи. — Тащ капитан, ну какого числа-то! — «Ва-аскре-есе-енье… радостный день…» — Послезавтра что ли!... двадцать третьего?... — Да, через девять дней. Значица так, Шарапов… Двадцать первого выдвигаемся. А теперь отдыхаем. — Саныч, может, смотаемся в Ташкент? Сколько торчим, а города так и не видел. — На коллег бы не наткнуться, нам они совсем не по делу. — Думаешь, могут узнать? В прошлом году мы бледные были как поганки, да и прикид… — А Лёха где? — В магазин чимкентское пиво привезли… — Чимкентское, говоришь? — Ага, бутылочное. — Вернёмся — попьём… Надо денег взять, хочу дочке что-нибудь привезти… А вот и Лёха…
22 июня
— Подъём, бойцы!... Харе дрыхнуть. — Саныч, ну ё-моё… — Вставай и Петьку буди, мне двоих не потянуть. — Ла-адно… — Не ладно, а есть, тащ капитан. — Встаю уже… встал… Петя, не спи, замёрзнешь. — Спасибо, Лёш, такая херня снилась… — Я что ли? — Иди ты… — А кто? Не Саныч же! — …Короче… Взяли меня в плен… — Немцы что ли? — Забыл уже… в общем, плохиши… И я, чтоб не выдавать секреты, раскусил ампулу с ядом. — Саныч, слышал?... В нашем полку психов пополнение. — …Да ну тебя…
— Саныч, а мы на чьей стороне, за хороших или за плохих?... Петька вон думает, что за хороших. — И ты думай. — Зачем?... Мне и так нормально. — Что нормального… Может, завтра–послезавтра людей будешь убивать. Это нормально? — Так ведь… да ну вас… У нас приказ, мы офицеры, обязаны его исполнять. — А если преступный? — Кто! — Приказ преступный! — А мне-то откуда знать! — Вот и говорю, Лёша, думай… — Дайте пожрать спокойно… думай… а я что делаю?...
— Эх, нам бы подальше, пока время есть… — Ну так дёрнули по холодку, потом жарко будет. — Герыч должен увидеть нас на месте, а там ему будет не до гляделок. — Саныч, говно вопрос. Где удобная стоянка следующая? — Да часа три, наверно, топать, не меньше. — Так пошли, чего ждём! А я вернусь налегке, спальник только прихвачу. Герычу хватит. — Молодец, Лёша… Петь, слышал? — Слышал, слышал… Саныч, а Леший банку сгущёнки в одну харю сожрал… Скотина ты, Лёха, прожорливая скотина. — Мне тащ капитан приказал думать, а мозгу для думанья нужна глюкоза. — Вернёмся домой, я тя так глюкозой накачаю, на горшок неделю не сходишь. — Ой, напуга-ал… — Лёша, я не пугаю. Я тебя предупредил. — …Не собачьтесь, успеете ещё…
23 июня
— Петя, напряглись… — Так ведь Лёхи нет ещё! — Лёха будет следом. — Времени-то… — Старлей, мы на чём приехали? — А мы тут при чём… Ну, на машине. — Вот и они на машинах приехали. Дело-то серьёзное, как Герыч говорит, силы надо беречь, так что Лысую, думаю, они уже прошли.
— …Не выходит у меня сон тот из головы… Саныч, вот смотри… Советские люди помогают советским людям, которые идут убивать других советских людей. Как это понимать? — Старлей, послезавтра или в крайнем случае через три дня будем дома. Может, потом, а?... Тиш… идут… Раз… два… четыре… шесть… семь… Все. Комплект. Только бы Лёха не застрял. — Я ему застряну! — Что ты ему сделаешь… — Ничего не буду делать… У меня кроме брата никого, нам друг без друга нельзя, пропадём. — Петь, не пропадёте, если что — обращайся. — Спасибо, Саныч, не забуду… Лёха… вижу Лёху…
24 июня, утро
— Лёха, смотри сюда… до двенадцати ноль–ноль они должны выйти на плато. Часа два им на отдых, а потом неугомонные наши попрут на перехват машины… три–четыре человека… Так? — Ну так… и что? — Пойдёшь за ними до плато, «Винторез» оставь. — А если запалят? — Значит, запалят… пойдём на контакт. — От нихера се!... А чё сразу не пошли? — Не твоя забота… И не моя, такой приказ. — Ну блин… приказчики… — На то, Лёха, и погоны, чтобы приказывать. — Опять легавой работать… — Ты у нас многожильный, справишься. — А вы? — Потихоньку следом, нам рюкзаки тащить. — А, ну тогда согласен. — Давай там… аккуратно как-нибудь… осталось немного. — Ну, я пошёл. — Ну, иди…
24 июня, 15:00
— …Бойцы, «В ружьё»! — Что, уже? — Машина прошла. — Сколько у нас времени? — Час… плюс… максимум двадцать минут и возвращаемся домой, за сгущёнкой. — Достали со своей сгущёнкой… — Знаешь, Лёш, когда я был зелёный как три рубля, пришлось однажды переть за клиентом восемьсот километров. — Пешком что ли? — На мотоцикле. — Прилично. И что? — А то, что клиент был на машине. Понял? — Ух ты… я бы не смог. — И знаешь, что мне помогало?... Всю дорогу пел песни и рассказывал сам себе стихи. — Ну даёшь, Саныч… А при чём здесь сгущёнка? — Думай про неё, с каждым часом ты к ней всё ближе… всё ближе и ближе… — Не, Саныч, есть вещи повкусней сгущёнки… Лучше как ты… со стихами–песнями… Выдвигаюсь на позицию.
24 июня, 16:00
— Орлы, «Тревога»! — Есть, «Тревога». — Преследование отсекаем, на встречный не нарываемся и не реагируем. — Есть, тащ капитан… — Отбой связи… «Как медленно тянется время…»
— Первый Памиру — «К бою», машина прошла, начали!... — Первый, у меня тихо. — …У меня тоже. Первый, что делаем? — Ждём полторы минуты после взрыва и рвём заряды. — Есть ждать полторы минуты после взрыва…
— Памиры, оба ко мне. — …Ну что, Саныч, всё что ли? — Всё, домой. — В смысле, на базу? — Доложимся, там видно будет. А пока двигаем на стоянку, с утреца да по холодку и потопаем… Петь, ты чего? — Да зацепило, кажется… — А чего молчишь?! — Да… не хотел беспокоить. — Куда? Покажи. — В бочину… навылет… — Дай глянуть… ну ты, кролик, везунчик… — Ну да, везунчик, шкурку-то попортили. — Откуда прилетело? — Да шальная… рикошетом… Спасибо, тащ капитан. — …Ну-ка подвигайся… — …Саднит немного. — Лёха, ты чего? — Не переношу вида крови. — Красна девица… — …Да ладно тебе, Саныч… Командир, скоро сумерки, пора топать. — Пора…
— Всем встать! Поприветствуем командира. — Амир… — …Кто не знает, — Антон, он же северянин, он же Амба. Повторить? — Два раза. — Отлично… А теперь, Антон, слушай и запоминай… Боба и Марата не представляю, — вы уже знакомы. Снайпер и второй номер… Василий, Вася Саушкин. — Я Амба? Да рядом с ним я дворняжкой выгляжу! — Ничего, мы ему прозвище соответствующее подберём… Казимир Войцеховский, подрывник. Зовём на татарский манер, — Казим… И — звезда нашего кордебалета — Мишель Виджасингх. Поставщик, отчасти спонсор, а так же подрывник. — У меня на языке вертится вопрос. Даже не один… Где ты их насобирал? — Казим украинец, Мишель приехал из Индии, Пондишери. — Фамилия мне понятна, а вот имя… — …Штат Пондишери — бывшая французская колония. — А как здесь появился! — О, это очень длинная история. Я учился в Ленинграде. — Вот нелёгкая сюда занесла… — В отличие от тебя, командир, я здесь по долгу службы. Скажи спасибо человеку, с которым ты разговаривал два дня назад. — Опять Керим–ака… — Очень мудрый человек. И очень хитрый, если ты меня понимаешь. Почти как Змей. — Кто?!… — Полковник. — Амир, я тебя поздравляю. — …Иди ты… — Мишель, значит, ты спонсор. Что это за слово? — Контрабанда… Когда посмотришь, что доставил — поймёшь. — Хорошо… Амир, когда смотрины? — Хоть сейчас. Завтра во второй половине дня выдвигаемся в сторону Ангрена на двух машинах. В этот раз никаких автобусов. — Где возьмём вторую? — Вторую поведёт Владислав, муж Лейлы. Я не стал его сегодня дёргать, — он с нами не пойдёт. — Хорошо… Вам известно, по какому принципу собиралась команда? — Антон, все знают. У Мишеля двое детей. — …Дочка Миллисент и сын Чандра. — Какого хрена!… — Командир, я на службе. Моё начальство заинтересовано в этой операции. Учимся, так сказать, где можем. — Дурдом… Где снаряжение? — На исполкомовском складе. — Ну Амир… ты даёшь… — Спокойно, в него кроме меня и Марата доступа никому нет. Оттуда будем загружаться. — Дело ваше— Василь, возьми ключи и дуйте с Казимом ко мне. В машине всем не уместиться. — Считай, что мы там. — Поехали?…
— Самое основное, без чего наша экскурсия не будет иметь смысла, — Си-4 , тридцать килограммов. — Ничего себе… — Дальше… радиоуправляемые взрыватели. Не американские конечно, но вполне надёжные. Мы провели выборочную проверку… Теперь смотри… Компактные рюкзаки с поясным креплением как у станков. Вместимость — пять кг Си-4 и сухой паёк на сутки. — К чему это излишество? — От станков избавимся за пару километров до последней стоянки. Дальше налегке. — Умно… Меня интересуют стволы. — …Мишель, покажи. — ВСС «Винторез». Последняя советская разработка. Этой винтовки даже на вооружении ещё нет. Оцените… Коллиматорный и ночной прицелы, с пятиста метров пробивает двухмиллиметровую сталь. Без снаряжения меньше трёх килограммов. Магазины по двадцать патронов, заряжаются прямо из обоймы. — Это как! — Смотри… Аналогов в мире нет… Идём дальше… Пистолет Стечкина… Основное преимущество — в магазине те же двадцать патронов. Надеюсь, — не пригодятся. Но должны быть у каждого. — Мне с пистолетом на амбразуры! Ты что, смеёшься? — Командир, у меня дети. Иди сюда… Так называемый «Вал». Из той же серии, что и ВСС, но более практичный в ближнем бою. Ну и конечно без снайперских наворотов. Прицельность, соответственно, ниже. Но вам она не нужна. Зато в отличие от винтовки стреляет очередями. Глушитель как у «Винтореза». — Какая скорость у «Винтореза»? — Неплохая, я бы даже сказал, — хорошая. Меньше секунды. — Как ты всё добыл! — Керим–ака. Я помог со средствами. Американские доллары даже у вас двери открывают. — Жму руку. — Спасибо, командир. Я говорил, — у меня дети. — Мишель, как будем уходить, если станки бросаем? — Думал, ты забыл… Вот это просто шедевр! Я всегда буду восхищаться русской смекалкой… и русскими женщинами… Складной станок, разработка Амира и Василия. Объём шестьдесят, полезный литров сорок. Нам больше не надо. Рамы изготовлены там же в Туле, совершенно бесплатно. Шили здесь. — У меня просто нет слов. — Есть ещё один сюрприз, по питанию. Надеюсь, останешься доволен. В этот раз никакой картошки и тушёнки–сгущёнки. — Всё. Ты меня убил. — Для себя стараюсь, командир. — Не знаю, как тебя и благодарить. — Приведи нас обратно живыми.
— Слава, Слав, побереги себя. — …Сестра, не волнуйся, — переночует и на свежую голову домой. — Тоша, дай тебя поцеловать на прощанье. — Я вернусь, обещаю. Я ещё дочку вашу не видел. Привет Любаньке от дядьки передавай… Всё, Лейла, мы в пути.
— Антон, когда за вами? — Две недели твои. Приедешь раньше, — тоже неплохо, нам ждать не придётся. — Приеду. — Лейла будет волноваться. — За меня-то? Я в поле не иду. Со стариком шиш–беш погоняем. — Если не любишь проигрывать — лучше не садись. — Мне нравится сам процесс. — Поиграем? — С удовольствием. Наберём винища — и вперёд, часа на три–четыре. — Ага. Пока не упадём. — Точно. Ох и влетит нам от жены. — Пусть влетает, я согласен. Помню, как-то Соня… Извини… — Я понимаю. — Влад, давай лучше помолчим, потому что нихрена ты не понимаешь. И лучше бы тебе никогда этого не понять. — Прости…
— Знакомая переправа… — Туда на двоих, обратно на одной. — Не думал, что так тяжко будет это видеть. — Почему? — Я… сюда провожала Соня, отсюда ждала Соня… Я с каждым шагом произносил её имя… Господи… сколько же ещё… Амир, мне некуда возвращаться. И незачем. Не хочу. Что будет — то будет. — Есть куда, Амба. Я не хотел говорить до выхода в горы. Мы нашли водителя. — Когда?! — В тот же день. — Почему?!… — Чтоб у тебя был стимул. — Где он сейчас, в милиции? — До милиции дело доводить не будем. Решим сами. — А если не вернёмся? — Тогда закончит Дамир. — Спасибо, брат. Я никогда этого не забуду. — Брат, говоришь? Пусть буду брат. — И даже не поспоришь? — А лень мне что-то… Орлы, две минуты на сборы!
— Участок с виду простой. Десять градусов, тягун, троп никаких. Люди там отродясь не ходили. Ни кустов, ни воды. Сложность четыре–пять. Потом относительно легче. Небольшие перепады. Туда идём — не оглядываемся. На обратном пути, то есть второй раз, — придётся включить обзор триста шестьдесят градусов. Местность открытая, спрятаться негде. В общем-то, если нас обнаружат, то прятаться будет уже бесполезно. Два часа такого удовольствия, не меньше. — Амир, если всё пойдёт по плану, — здесь искать будут в последнюю очередь. К этому времени уже будем на подходе к долине. — …А если не по плану? — По-любому прорываться. Тут уже придётся полагаться только на удачу. — …Сложный участок от плато до шоссе, примерно половина пути. По карте не понять. Предполагаемая сложность два, не меньше. — Заши-ибись. — У нас будет фора. Мы пройдём два раза, туда и обратно. Примечайте всё, что может оказаться полезным. — И бесполезным тоже. Всяко быват. — Верно… Задача ясна?… Тогда вперёд. Следующий привал через два часа.
— С возвращением, сынки! — Спасибо, Керим–ака. — Как вы? — Лучше бывает только в кино. — …Антон, что с глазами? — Не знаю, пыль, наверно. — Пыль, говоришь? Вы не в пустыне были… Марат, галазолин командиру, быстро!… Сейчас закапаем, пройдёт… Это солнце… Марат, поезжай в Ангрен. Нужны солнцезащитные очки… Так нельзя. — …Да знаю я, Керим–ака. Думал, — обойдётся. — Эх, молодёжь, совсем головой не думаете. — Не рассчитали маленько. Я виноват. — Зятю твоему надо выговор сделать. Уж ему-то непростительно. — Нельзя всего предусмотреть. — Вы обязаны. Понял? — Понял… Спасибо. — Иди в сад, будем ужинать.
— Итак, ребята, слушайте внимательно. Это последняя дневная стоянка. Значит, никаких инструкций и обсуждений больше не будет. Всё, что скажу, вы уже слышали. Но, повторяю, больше никаких разговоров, — только команды и сигналы… Машина выходит ровно через час после прибытия. Прошу учесть психологический момент: после закрытия створов охрана расслабляется. В это время производим закладку. На всё полчаса, не больше. — Командир, в запасе будет ещё минут пятнадцать до исходной. — Не будет. У них тоже часы есть. Эти минуты нам будут нужны для выхода на позиции. Перед выездом машины караул начинает смотреть во все глаза. Следовательно, никакой движухи быть не должно. Понятно? — Да, командир. — Если закладка пройдёт тихо, ты, Боб, выходишь сюда. Угол градусов пятнадцать. Больше нельзя, — уменьшится возможность для второго выстрела. Марат и Казим по обе стороны дороги дальше на сто пятьдесят. Если у Роберта не получится, — машину придётся гасить любым способом… Мишель, на тебе фейерверк. — Не подведу. — После въезда машины поставь на снаряжение час пятнадцать. Это их отвлечёт. Тогда у нас появится дополнительная фора. Правда, лучше на неё не рассчитывать. Хотя я бы купился на раз–два. Опять же… начнут гореть спальники, — могут догадаться. — Пусть догадываются. Когда шарахнет, им не до них будет. — В СБ не дураки служат. — Если в прошлом году вас прошляпили, то и сейчас уйдём. — …Командир, вы Чаткал по верху прошли? — Было дело. — Детям расскажу. — Если до пенсии доживёшь. Понял? — Да уж… — Ну братцы, с Богом…
— Доча, почему не ешь? — Мам, я ем. — А это что такое? — Я ещё не доела. — Ты ещё не начинала! Просыпайся давай, опоздаешь. — Я с Антоном. — Антон никуда не опаздывает… Умывалась? — Кажется… — А, ну марш в ванную! Стыдобушка… — Ну, ма-ам… — Никаких «ну», я сказала… Антон, ты куда смотрел! — На тебя. — Ладно. Разбирайтесь, как хотите. На родительское пойдёшь без меня. — Без тебя, — так без тебя. Больше достанется. — Это точно… Тоша, зайди в магазин, пожалуйста. — Обязательно… — Возьми бутылку вина, к нам сегодня гость. Не забыл? — …Полина! Что ж ты вытворяешь! — …Что там у вас? — Ничего, не отвлекайся. — Я побежала. Буду в пять. — В пять пятнадцать… Горе ты моё. И в кого ты… — В маму, Антоша. Ты сам говорил. — Это точно, красотой тебя Бог не обделил… Ты скоро? — Можно я не буду? — Деньги есть? — А ты мог бы мне ещё чуть-чуть дать? Ну, пожалуйста… — На шоколадку? — Ага. Тоша, я честно сказала! — Держи. Маме ни слова. Поняла? — Антошечка!… — Задушишь!… Поганка ты противная… Чемодан собрала? — Сменку положить, и я готова. — Побежали? — Чур, ты закрываешь! — Дождись внизу.
— …Проходите, Максим. — Здравствуйте, Марина… У вас тут ничего… — Да ладно уж, ничего… Тапочки… — Спасибо… Куда? — Антон, принимай гостя, это к тебе. — …А Вы? — У меня тренировка, так что без меня разбирайтесь. Думаю, вам ребёнок не помешает. У неё уроков полно. — Как зовут дочку? — Полина. — Ну, пойду знакомиться с вашей барышней… Надеюсь, ещё увидимся. — Конечно. Раньше одиннадцати вы с Антоном не управитесь, а я через два часа уже буду дома. — Хорошо. У меня к Вам тоже есть парочка вопросов. Не возражаете? — Нет, конечно… Антон, ну, где ты там!… До встречи.
— Максим?… Антон. — Очень приятно. — Мне тоже… Проходи… У нас тесновато. — Ничего страшного, не привыкать… А ты моложе, чем я представлял. — Моложе чем?… — По рассказам… — Рассказы?… про меня? — Слухами земля полнится. — …Полина, познакомься, — это Максим. — А у тебя дети есть? — Дочка. — Большая?… как я? — Чуть старше тебя. А почему ты спросила? — Просто… Антоша, а что вы пьёте? Я тоже такое хочу. — Тебе надо делать уроки. — Спросить уже нельзя. — Мама придёт, тогда и тебя за стол посадим. Договорились? — Нет. — К себе! И не вздумай показываться на глаза, пока уроки не сделаешь… Извини, водку и креплёное в доме не держим. — Не держится? — Я не пью почти. — Счастливый человек. — Как сказать… — Так и скажи. — Непереносимость алкоголя. — Надо же… — …Ну, вздрогнем… Макс, не стесняйся, чувствуй себя как дома. Я без комплексов… этих… старорежимных. — Я тоже. — …Как напиток? — Странный какой-то… Ты ничего туда не подсыпал? — А точнее? — Не сухое, больше на херес похоже… фанагорийский. — Именно на него? — И крепость, и привкусы какие-то странные… — Попробуй из моего бокала. — Зачем? — Попробуй. — …Ты из одной бутылки наливал? — Конечно… — Смех и грех… Корвалол, что ли… А в твоём бокале… металл… — Понятно… Про сыр не забывай… зелень. — Спасибо.
— Максим, когда ты последний раз был у терапевта? — При чём здесь я? Я тут по другому поводу. — Я знаю. Так когда? — Профосмотр каждые полгода. — Значит,… всё случилось в последние три–четыре месяца. — Поясни. — У тебя с сердцем неполадки. — Откуда ты узнал? — По винному вкусу, который ты ощущал. — Нихрена себе… Так значит, всё правда! — А ты сюда пришёл посмотреть на шарлатана? Тогда ты неправильно пришёл. — Впечатлило. А что ты ещё умеешь? — Для начала разберись со своим сердцем. Что тебя выбивает из колеи? — Вера… Я не знаю… Связалась с какими-то контактёрами, колдунами… Бабка одна, — та вообще нагадала, что жить ей осталось всего ничего. — Со здоровьем в порядке? — Да нас с тобой переживёт! — Хорошо бы… А что ещё? — Я её очень люблю. Понимаешь, у нас ребёнок, и я просто не знаю, как я буду жить, если с ней что-нибудь случится. — Придётся мне к вам в гости приехать… Что-то мне не верится, что у неё всё в порядке. — Да… есть одна проблема, не думаю, что это к делу относится. — Ты так решил?… или уверен? — Решил… — Она не болела последние два-три года? — Нет, ничего особенного, как обычно. — То есть? — У неё лёгочное заболевание, которое приводит к гипервентиляции. С полгода назад я приглашал специалиста по иглоукалыванию. Чак, кореец. — Весело вы отдыхаете, однако. — Какой там отдых… Прошлым летом хотели на мою родину съездить, — её прижало так, что впору было… В общем, не поехали. Как обычно. — …Ещё? — Да, пожалуй… Мне нравится. — Полегче? — Сколько слышал, а сам впервые с таким столкнулся. Не хочешь у нас поработать? — Нет уж, нет уж. Как-нибудь обойдусь. — Нам такие люди могут пригодиться. — Для чего? — Мало ли… — При Советах не стал этим заниматься, а сейчас тем более. — Ничего не изменилось. — Вот именно. — Я хотел сказать… — Не надо. Есть опыт. И не будем к этому возвращаться… Чем обычно вы заняты в субботу? — Спим до десяти, моцион, завтрак… Ты можешь прямо завтра? — Мелкую во Дворец провожу, и сразу к вам. Адресок черкани, и телефон на всякий случай… Нет, я всё-таки сначала позвоню. У меня жена с норовом, всё может поменяться… Малая Конюшенная… Надо же… — Знакомый адрес? — Там спортивная школа, кажется, рядом. — Да, есть. — Знакомый в этой школе работает, бывший актёр. — Кем? — Тренер по айки–до. — Антон, я, пожалуй, Марину дожидаться не буду, пойду. Душа не на месте. — Как вам при такой работе удаётся душу не потерять… — Тяжело бывает. Не все выдерживают. — А ты? — У меня, видно, иммунитет. Наследственный. — Не обольщайся на свой счёт… Подожди… возьми с собой. — Антон, да у меня весь бар забит алкоголем! — Это не алкоголь. Предложи Вере перед сном. И посмотри на её реакцию. После расскажешь. Договорились? — Не по себе как-то. — Не нагнетай обстановку, хуже не будет. А за лучшее будем бороться… Не заблудишься? — Смеёшься! — Ну, тогда до связи.
— Что это значит! Ты издеваешься? — Ему позвонили. Пришлось срочно ехать по делам службы. — Ты не забыл, что Вера моя знакомая, а не твоя? — Давай не будем при ребёнке. — Почему это? Она большая, прекрасно всё понимает. — Именно так, — всё. Так что поостерегись, пожалуйста, с определениями. Завтра поговорим. — Ты трус и… Как вся ваша лживая семейка. — Марина, прекрати. Добром не закончится. — Закончится так, как должно закончиться. — Тебе уже известно, как должно? Не бери на себя такую ответственность. — Кто-то должен брать на себя ответственность в доме, если мужчина не хочет ни за что отвечать! — Чего ты добиваешься? — Ничего… Спокойной ночи. — Да уж… спокойной…
Пропущена одна глава. Она вся на эмоциях, малоинформативная.
9 августа 95г.
— Здравствуйте, Максим. Проходите. — Здравствуйте. Антон дома? Я был в мастерской… — Антон в больнице. — Как в больнице! — Да Вы проходите, я сейчас на стол собираю. Пообедаете с нами?… Полина, Максим пришёл. — Я, в общем-то, ненадолго… — Не люблю уговаривать… — Хорошо… — Вам Антон ничего не рассказывал? — Мы немного с ним успели пообщаться. Так… зашёл к нему по пути. — Мы разводимся. — Зачем же так… — Меня не устраивает такая семейная жизнь. И его тоже. Так что вот… — Не делайте этого. — Всё, что ни делается, всё к лучшему. — Поверьте на слово, — будет по-другому, а лучше не будет. Глупость это… — Салат?… — Да… Немного… Спасибо. — …Полинчик, сходи за чайничком, пожалуйста. — Мам, тебе же удобнее. — Дочь, делай, что я сказала. — Позволь хотя бы кусок проглотить. — Глотай быстрее, мы ждём. — Был бы Антон, сказал бы, — кто ждёт, а кто дожидается. — Не хами матери! Я не Антон, спускать на тормозах не буду. — Да уж…
— …Зря Вы так, Марин, она ребёнок ещё… — Ничего, пусть привыкает. Слишком расповадилась… с Антоном. Всё, лафа закончилась. — Плохо. — Не принимайте близко к сердцу, к тому шло. Вот и пришло. — Когда приняли решение? — Две недели назад. — Из-за этого Антон попал в больницу? — Максим, не переживайте Вы за него, он в этой жизни устроится. Девушки молодые вокруг так и вертятся. — Что-то я не видел девок-то. — Ещё увидите… Ученица какая-то мифическая… — Марина, побойтесь Бога! Ей шестнадцать лет! — Или мама её — всё равно. — Там, кажется, и папа присутствует. — Ой, как будто Антона это может остановить! Он меня-то, можно сказать, от мужа увёл! — Как это!… Ничего себе… Вот так прямо и увёл? — Да, почти… Мы с Полиной уехали от него, она маленькая была… А потом появился Антон. — На следующий день? — На следующий год. — Марина, или я ничего не понимаю, или всё-таки Антон никого не уводил. — Ну, почти увёл. Да какая разница! Антона здесь нет, и не будем о нём. — Что с ним? — Не знаю… То есть… Он, видимо, глиной руки переохладил… У него бывало… Позвонил из мастерской, попросил привезти какой-нибудь мази… от ломоты… А когда я приехала, у него ломота была и в руках, и в ногах… мази не помогали… боли стали очень сильными… — Когда это было! — …А потом сердце схватило… Он, Вы знаете, на сердце слабый. — Он говорил, что очень Вас любит. Вас и Вашу дочь. — Ну, что такой как Антон может знать о любви! — Теперь я уверен, — Антон знает… Где он? — В кардиологии на Пархоменко, в институте. — А подробней? — Четыреста шестая. — Там найду… Что за институт? — По Энгельса за Светлановской площадью налево. То ли первый, то ли второй поворот… Ой, что я такое говорю! Направо, конечно направо! — Вы мне так и не сказали, когда он туда попал. — Неделю назад. — …Мам, ну, какая неделя! Уже вторая пошла. Четырнадцатого будет две недели! — Не повышай на меня голос, мала ещё… Да, верно… У меня… дни перепутались. — Вы хотите сказать, что это было тридцать первого июля?! — Получается, что так. — …Да, мам, тридцать первого. Я в «Зазеркалье» собиралась, а ты не пустила. И к Антоше меня с собой не взяла. Ты никуда меня не пускаешь! — Об этом, дорогая моя, поговорим после… Так что?… — Спасибо за угощение… Марина, проводите меня…
— …Вы заходите, если что. У нас редко гости бывают. Так что будем рады. — Я понимаю… Вот… — Что это!… — Вера умерла… — Когда… — Да… Тридцать первого… — Господи помилуй… я не знала… — Никто не знал… кроме Антона… Теперь мы с дочей вдвоём остались… Это Вам, Марина, от Веры. — От Веры? — Серёжки, золотые. Она хотела, чтобы я передал их Вам. Вы знаете, она золото не носила… кроме этих серёжек… — Может, лучше дочке? Всё-таки память о матери. — Нет. Это было её последнее желание. Я не могу… простите… возьмите… я пойду… — Максим, приходите, наш дом всегда для Вас открыт. — Марина, Вы прекрасно понимаете, что я больше не приду. — Из-за Антона? — Нет. Просто не приду… Поцелуйте от меня Полину.
— …Да нормально, Том. А у тебя?… Собираюсь… Скоро ж пост Успенский. Не забыла?… Надо батюшкам подарки приготовить. И тебе кое-то припасла… Секрет, секрет, потом узнаешь… Ну, что ты!… Сделать другому подарок — сделать себе… Ты на лекцию по экзегетике пойдёшь?… А что?… Тома, это не его дело. Пусть зарабатывает деньги и ублажает жену. Ты рожать от него ещё не надумала?… И не надо пока. Мужья приходят и уходят, а мы остаёмся… Ой, не спрашивай. У него своя жизнь, у нас своя. Это его выбор… Ничего, с голоду не умираем с Божьей помощью… Спасибо, и тебе того же. Помоги тебе Господь.
— …Мама… — Да, чадо моё неразумное! — Я поеду к Антоше. — Это что ещё за фокусы! — Он болеет. — Я тоже болею. Ты видела, сколько лекарств мне приходится принимать? — Видела. Но он один. — Не один. К нему друзья приезжают, ученики. — Мама, ну, пожалуйста! Я прошу тебя! — И не думай даже. — Мама, ну, хочешь, я на колени встану! — Нет, я сказала! И выброси из головы эту дурь. — Мама… мамулечка!… — Выпей святой воды… Я сказала, — выпей воды!…
— Старая ты дубина! — Во дубина молодая! — Плагиатор хренов! — Мои дети — что хочу, то и ворочу. — Она моя крестница! — От же ж вспомнил вовремя! Как она тебя?… То-то-ошенька!… Крокодил невский. — У тебя голова на плечах есть? — Тоха, не дави на акселератор. Кто ей в три года пастельки в наборе подарил, я?… Кто в Муху да в лавку таскал, тоже я?… Вот любуйся. Твоих лап дело, твоих!… А я доволен. Спасибо тебе. — …Жопа ты с ручкой… — Да не винись ты! Танька пробьётся. Хоть куда-нибудь, да пробьётся. — Куда-нибудь… Вот Енюшка — нормальную выбрала профессию, без куска хлеба не останется. — Это уж точно. — Про свадьбу не заговаривала? — Ну… было… — Что было? — Решили повременить. — А у неё что случилось! Что-нибудь с Игорем? — Ну… с Игорем… решили пока поучиться. — В аспирантуре? Здорово! Что ж ты молчишь! Надо поздравлять. — Да… в школу милиции собрались… — Оба?!… — Ага… — Кому скажу — ведь не поверят… не поверят… сам себе не верю, что слышу… Психолог — в школу милиции… обалдеть… — Успокоился, Бешеный?…
— …Выросли наши девочки… выросли… поперёк лавки не положишь. — Слова не мальчика, но мужа… Сегодня в честь твоего, так сказать… ну ты понял… устроим маленький семейный ужин. — Вит, мы во сколько вернёмся? — Нда-а… Тогда завтра обед. — Вовремя напомнил… Держи телефон. — Ты что опять задумал! — Хозяйка собирается выдернуть на какую-то тусовку. А у меня будет отмазка — нет связи. — Ох, и влетит тебе… — Ничего–ничего, перебьётся, а до вторника, глядишь, и остынет. — Тебе видней… Приехали… Дай на тебя посмотреть… Попроще одеться не мог? — Я с работы. Когда мне было переодеваться! — Тебя и так за версту видно… Галстук сними хотя бы… Что это?!… — А то не знаешь… — Тоха, это срок. — Держу в качестве метательного. На рукоятке не остаётся отпечатков. — Уже применял? — Пока тренируюсь. — У тебя «Макаров» под мышкой! — Вит, закроем тему. — Не закроем, а отложим… стилет… Да не в бардачок, — под сидуху. — Хорошо… Веди уж, раз привёз.
— Здравствуйте, матушка. — Здравствуй, коли не шутишь. — Как отец Александр? — Хорошо Божьей милостью. — Не румянится? — Я же сказала, хорошо. — Антон, подожди меня. — …Осмотрюсь пока. Десять лет не был. — Я скоро.
— Матушка, жена гостинцы послала, не откажите Христа ради. — Дай Бог здоровья Валюше твоей. Не ругаетесь? — Всё, что можно, поделили. — Это хорошо, что нечего. Как дочки? — У дочек свой ум, я только кормильцем уже. — Не скажи, Виталий. Вот замуж выдашь обеих — тогда про ум и поговорим… Евгения собралась, или тянет всё? — Учиться надумала, на пару с женихом. — Ну и ладно, если не в тягость. — Переживём, не старые ещё. — Ну иди, друг дожидается. — Не только друг, это ж кум, дочке крёстный. — Вона как!… А почему без жён пришли? — Валентина занята, а кум бобылём. — Тяжко одному-то. — Он член семьи, не один. — Про соблазны говорю. Вишь, чего кругом делается? — Вижу, не в подвале живу… Держится. — Или хорохорится. — Вот уж не скажу — не знаю… — Соврал, поди? — Грех не велик…
— Антон, оставляю на съедение отцу Александру. Позвони, как освободишься… Ах, да… — Если не приеду ночевать, — обязательно позвоню, не беспокойся… Ну, тогда — пока?… — Батюшка просил подойти последним. Выдюжишь до конца? — За этим приехал. — Отойди подальше от двери. — Зачем? — Выдувает. — Что? — Слабые духом стараются встать поближе к алтарю, — проще выдержать службу. — Надо же… Вот дурак! Мог бы догадаться. — Нормально… Если сегодня приедешь, — не ругай Женьку. Хорошо?… Ей уже досталось… И от меня, и от матери. — Себя нужно было ругать. — Всё, меня нет… Стилет верну завтра. — У-ух… давненько я не брал в руки шашек…
— Батюшка, я исповедаться ко причастию. — …Ты, значит, Виталия родич… Антоний. — Антон. — Антон… На службу завтра приходи, приходи обязательно, а до причастия не допущу… И не думай даже. — Да я понимаю… Хотелось бы… — Когда последний раз в храме был?… Когда родительницу отпевали. А до этого?… — Давно… — …Гриша, посмотри, пожалуйста… Никого?… — Все ушли, отец Александр. — Закрывай… Пойдём, Антоний. — Куда?!… — Повечеряем чем Бог послал да поговорим.
— Хейно, сынок, не придумывай себе сказку. — Мама, а у тебя было не так? — Не так, мальчик мой… Тебе нужна была мать, а папе сиделка уже требовалась, а не жена… Если ты помнишь, конечно. — Ма, ну не в клубах же невесту мне искать! — Хорошо… согласна… Надо было подойти и познакомиться. — Я не умею. — Ты взрослый мужчина. Ты хоть это понимаешь?… «Девушка, простите, я хочу представить Вам своего сына». Так что ли? — А как! — Посоветуйся с друзьями. — Они надо мной смеяться будут. — Я сейчас тоже рассмеюсь… наверно. — Ну, ма!… — Ой, горе ты моё… И где теперь её искать? — Я могу задержаться… — Я тебе задержусь!… Надолго? — Она… она же не последний раз там была. Правда, ма? — Ну не знаю… не знаю… А если у неё кто-нибудь есть?… или замужем? — Кольца не было. — Точно? — Я смотрел. — Глазастенький ты мой… Очень понравилась? — Ма… очень… — Какой же ты у меня дурачок. Ну вот что с тобой делать! — Может, на всенощной?… — Иди спать. Сможешь? — Не знаю… — Так!… Быстро узнавай, и спать!… Иначе пойду одна. Понял? — Да, ма… — Поесть хочешь? — А надо? — Посмотри… Да, сынок, судя по твоим глазкам, попался ты на крючок… рыбка моя золотая. — Как на крючок! — Да что тебе объяснять… Ляг, поспи пару часов… Вот беда свалилась на мою голову… вот беда.
— Что случилось? — Слышала? — Краем уха. — Дитятко моё зазнобу себе присмотрело. — Да ты что!… — А подойти постеснялся. — Где? — В храме. — Кто такая? — Знать бы… Он только дома признался. — Вот глупенький. — Ничего страшного. Месяц–другой пройдёт, а там, глядишь, ещё кого высмотрит. — Ты не высмотрела. — Как сказать… — Что?!… — После поговорим. — Ирка-а… не успокоюсь, пока не расскажешь. — На всенощную с нами пойдёшь? — К своему поеду. — Ну ладно… вздремну немного. — Давай, Ир, поспи. — Шуметь не будешь? — Да отшумелись мы с Тошкой… — Родила бы да нянчилась. — От кого? — Да хоть от своего. — Да какой из него отец… — Годы идут. — Только не воспитывай. — Юль, ты что!… Я же по-дружески. — Слушай, есть классная идея!… — Давай завтра. — Завтра может быть поздно. — Ну выкладывай. — У Полинкиного отца есть друг, а у того дочка на выданье. Соображаешь? — Только не сейчас. — А что?… Клин клином вышибают. — Да брось ты… Ты её видела? — Нет конечно!… Они больше десяти лет не встречались. — Ну и как я их познакомлю? — Положись на меня, мы с Полинкой что-нибудь придумаем. — Зачем её впутывать… — Ну извини… Без Полины никак… Сейчас звякну, если не отдыхает, — сюда вытащу. Согласна? — Юлька, ты коза. — Вот и мой тоже говорит… Полин, это снова я… Ты как?… Тоша доволен?… Я тоже… У тебя минутка есть?… Зайди, пожалуйста, очень надо… Всё, Ир, начинаем действовать.
— Валюша, спасибо за угощение, мне пора. — Антон, не подведёшь? — Валь, ну как можно!… Все приедем. Места хватит? — Поместимся, ещё и останется. — Во сколько? — Собираемся к четырём… Пока на стол, пока мужиков с балкона выгоним… К пяти можно подъезжать. — Кто ещё будет? — Должен Стёпа с женой, если получится… Ты да Паша, Игорь. Всего пятеро. — Нормально, будет с кем поговорить. — …и выпить. — …и закусить… Игорь точно будет? — Тош, не уверена. У Жени сильный токсикоз. Прям не знаем, что и делать. Пора бы пройти уже, а до сих пор мучается… И Степан под вопросом. — А Стёпка что? — Его смена. Если Виталик сможет договориться — тогда придут. — …Нюша… Нюш!… — Ты пошёл? — Да, моя радость. Не балуй тут без меня. — Я буду тебя ждать. — Спасибо… Всё, девочки, меня нет.
— Мама… я хотела тебя спросить… — Ну?… — Скажи, пожалуйста… — Ну говори! — А когда ты поняла, что выйдешь за папу? — Трудно сказать… — Ну примерно!… Через неделю?… месяц?… — Чуть меньше. — В тот же день!… — Ну да… Секунд через десять… Или пять. Не помню уже, давно было. — Мама!… Так бывает?!… — А разве бывает по-другому?… Я и не знала. — Ну мама!… ты даёшь… — Почему ты спрашиваешь? — Да так… — Кого-нибудь встретила? — Почти. — Тошу не копируй. — Мам… ну так… встретила… видела… полглазом. — В магазине что ли? — Нет… когда в храм забегала. — Надо было сразу мне сказать. — Зачем? — Посмотрела бы, на что ты обратила внимание. — Не на что, а на кого! — Нюшка, не придирайся!… Подошла бы, может, и ему интересно стало бы. — Он был не один. — С девушкой? — Вряд ли. Наверно со старшей сестрой. — Или с мамой… — Да молодая совсем! — Поздравляю, доча. — С чем? — Может, ты своё счастье упустила. — Мам, ты что… — Ну не всем же быть счастливыми!… Некоторые… вот как Тоша твой любимый… так и маются по свету. — У Тоши есть мы! — Ничего ты в жизни не понимаешь… Приходи на ночную, вдруг ненаглядный твой появится. — Вряд ли… Спать будет, как и я. — А если не будет? — Не, мам, я дома… Завтра с утра в Петергоф. — Ну как знаешь… Я бы пошла. — Ты пошла бы? — За вашим папой хоть на край света. — Мам, ну что мне делать-то!… — Потопай ножками ещё, потопай… Собирайся и дуй в магазин. Завтра буду пирог с рыбой замешивать и Тошины булочки с луком–яйцом. — Какую рыбу? — На месте сориентируешься. Ты меня слышала? — Слышала… слышала… — Одна нога здесь — вторая там.
— Тайна, не отказывайся. Мне нравится Юлина придумка. — Мы чужие люди. — Вот глупость!… Будете гостями из-за границы. Кого ты в Петербурге знаешь кроме Юли? — Уже никого… С одноклассниками не встречаюсь… Юля только осталась. — …Хорошо, что мы в школе не дружили. — Что хорошего… — Зато не ругались, незачем было. — Всё вывернет, как ей удобно! — Ир, жизнь такая, приходится выворачиваться. — …Так всё-таки Тайна или Ира? — Мне теперь уже всё равно. — …А Хейно?… А ему тоже скоро будет всё равно! Правда, Ир? — Так и стану свекровью… Мальчику не вздумайте проболтаться, он этого не простит. — Могила!… Ир, ты замёрзла? — Да что-то… потряхивает маленько… Наверно продуло… в поезде… — Сейчас я тебе шипучего антигриппинчика разведу. — Да не стоит, Юль! — Не хватало ещё, чтобы ты у меня разболелась… Полина, завтра созвонимся. — Хорошо. Завтра так завтра. Пока. — Дверь захлопни сама.
— Тёть Валя-а!… — Проходите, мои ненаглядные, не чаяла уж и дождаться. — Тёть Валь, это Тайна и Хейно… Арви… — Полина, можно просто Хейно… Здравствуйте, мне очень приятно. — Ну раздевайтесь же! У нас и так не холодно, да ещё духовка целый день жарит… Полина, помогай.
— …Валя, у вас найдётся для меня передник? — Зачем? — Не хочу сидеть как на именинах. — Тайна!… — Ничего, ничего, я же знакомиться приехала. А как знакомиться, если вы на месте не сидите! — Давай на «ты». — С удовольствием… Так где передник, есть? — Сейчас… Таня… Тань!… — Что, мам? — Передничек свой дай. — А я? — Снимай, снимай. Помоги отцу лучше…
— Что с ней, обиделась? — Не знаю. Взбрыкнула девка что-то… Пойдём на кухню… Паша, ведите ребёнка в комнату… Пусть поздоровается с дедом… Полина, иди, иди, не мешай, без тебя разберёмся. Пообщайся с Нюшкой. — Женя приехала? — Будут с минуты на минуту. — Хорошо, тёть Валь… Тошка, отпусти кошку!
— Ну дорвался парень, сейчас визгу будет… Ты на всенощной была? — Собиралась, да затемпературила вот… Утром только сбить удалось. — Жаль… Татьяна тоже не ходила, вчера в Петергоф с однокурсниками ездила, рисовали чего-то… — Она художник? — У нас папа акварельками баловался. Да и сейчас иногда… под настроение. — Есть в кого. — …и Тошенька наш её приучил, — то краски купит, то пастельки, на выставки таскал с собой лет с пяти, наверно… Нет, позже… После инфаркта… седьмой уж пошёл. — Он тоже художник?… был?… — Скульптор. Давно бросил… лет пять–шесть. — И сразу в семинарию? — Как же, сразу… Спасибо отцу Александру, — в оборот взял. Совсем ведь сладу не было!… Ох, родная моя, если б ты знала, сколько горя через него пережито… Так пил… так пил… Вспоминать тошнёхонько… Посмотри, как там пирожок наш поживает. — …Ничего себе… пирожок… — Семейная традиция. После Великого поста пирог с осетриной. Так-то не сильно разбежишься на нашу-то зарплату, а разговеться — тут мы себе не отказываем. — Вкусная традиция. — Сейчас Тотошенька на запах прибежит. — Тотошенька?… — Антон свет Георгиевич наш… Не дочки — давно бы послала куда подальше. Уж как они его любят… Особенно Нюша… Кто знал, что из него дурь выйдет!… Сейчас даже и не верится… такая радость… такая радость… — …А здесь что? — Пирожки, Антон называет булочками. Яйцо, зелёный лук… Сын-то с тобой? — Да, конечно. — А почему не ходил? — А, это… Нет, он ходил. — Что-то не припомню. — Сразу домой, на трапезу не оставался. — Зря… это он зря. Очень хорошо было, весело. Даже наш отец Антоний маленькую речь сказал. — …Расстроенный пришёл, полдня разговорить не могла. — Вот дурья голова! Молодой, — веселись, развлекайся, общайся с людьми. — С девушкой хотел познакомиться, да её на службе не было. — Так он в храме видел её? — В субботу литургию отстояли. — Сколько ему? — Двадцать второй. — Вот и моя дурёха тоже. Чуть скандал не устроила. — Это она? — Она… Старшая с мужем приедет… рожать скоро… Бабушкой буду. — Поздравляю.
— …Мама?… — Что, сынок? — Можно тебя на минутку? — Извини, Валь.
— Хейно?… — Мама… — Что? — Ма… — Да что ты заладил — мама да мама! — Ма… ты знала? — Я много чего знаю. Что ты имеешь в виду? — Это… она… — Кто она? — Она здесь. — Да объясни ты толком! — Эта девушка… Её тоже пригласили? — Никого не пригла… ша… погоди… Это Нюша?… то есть… Таня?!… — Мам… мне страшно… — Так… я сейчас…
— Валя, требуется наша помощь. — Что стряслось!… — За мной… Где Танина комната?… эта? — Да. — Господи благослови…
— Таня, меня зовут Ираида. Я пришла сказать… мы с твоей мамой пришли сказать, что мой сын хочет с тобой познакомиться… Хейно, твой выход… Валя, мы на кухню. — Подожди… Хейно?… Таня… это он?… Ясно… Пойдём, Ира…
— Так Ира или Тайна?… или это тайна?… — Я… так… меня муж называл… А Виталий Иванович… Антон… Ирой… — Ира?… ты… постой–постой… Ира?!… Турчанинова… Господи помилуй… — Марттинссен я, почти семнадцать лет. — Позвать?… — Валь… не сейчас… на… налей мне… ви… вина… пожалуйста… — Так… тихо… Ну Виталик… ну Заболотный… он же тебя узнал!… И не сказал, мент позорный… Ну я ему устрою!… — Валь, прошу… подожди… немного успокоюсь. — Ты знала, куда тебя к столу пригласили? — Вчера… говорила с Полинушкой… — Ты помнишь Полину? — Я не видела её никогда… Пока Юля, подруга моя… соседка Полины… Она показала фотографии. Я узнала… То-ошу… — Тихо… да тихо ты… глотни… Вот и ладненько… Держи хвост пистолетом. В обморок не упадёшь? — Ты меня подержишь? — Может, мне и свечку подержать? — Валя!… — Боже мой… Боже мой… И ты?… ты двадцать лет?!… — Ага… Ну дура я, дура. — Точно дура… дурёха… Чем это пахнет?… Пирог!… Мама родная… чуть не спалили… Вот я сегодня дам Виталику разговеться!… Попляшет у меня, дорогой! — Валя, а чем он провинился! — Да ничем!… Напьюсь в зюзю, и пусть меня на руках носит, пока не поломается. — Я с тобой. — Нет!… Ты сегодня нам трезвая пригодишься. Поняла?… Так… сиди здесь и никуда не уходи… Молодёжь проведаю…
— …Нюша, Нюш, ты показывала Хейно акварельки? — Мама, Хейно приглашает меня в Аскола. — Уже?… Молодец… молодец… В гости или?… Что вы на меня смотрите!… Просто спросила… Минут через пятнадцать прошу к столу, особого приглашения не будет. Женя с Игорем приехали. Вы меня слышали? — Да, мам. Мы обязательно… Правда, Хейно?…