ПИЗДЕТТА ПО-НАШЕНСКИ. Истиные причины.
Изя Шляповингер. Фуфлодельфия. "Интернешэнл Запихаер"
(перевод с месопотамского Сары Жопенбах)
Я сижу на патио небольшого мраморного палаццо, что на горном взморье
неподалеку от Шестой Станции Большого Фонтана. В руках у меня небольшое
хрустальное ведро наполненое домашней текилой из растущих на
подоконниках кактусов. Высокая худощавая хозяйка, миссис
Кортес-ибн-Сидорова покачивая обширным бюстом, уже третий раз незаметно
подсыпает мне в ведерко толченую виагру.
"Я редко вижу людей" - с легким псковским акцентом говорит она. С
детства я привыкла вставать с сеновала чуть свет, когда затарахтит
старенький ХТЗ. Дочки выросли и уехали в замуж, а мне одной много не
надо. Я никогда больше 5 литров не выпивала. Внучка моя
Роза-Мендоса-Николай-Семен-Рамон-Афонарей-Сидорович-Купяткина, третьего
дни уехала в Калифорнию, а меня с собой не позвала. Поэтому я решила
позвонить в вашу газету и вызвать умного человека.
Жизнь моя складывалсь однообразно. С детских лет мне приходилось тяжко,
не разгибая спины нянчить президентов. Жорик Вашингтон, был добрый
малый, я его всегда слегка за шалости бранила и в Летний сад гулять
водила. Вилле Клинтону я не долучала моралью строгой, ну это потом
Монике через рот боком вышло. Моя вина, что и говорить. Но больше всего
из Жориков, запомнился мне малой Жорик из Бушевых. Помню после
Вотергейтского скандала, мне подросший Роня Рейган как-то говорит:
"Слышь та, Хосеевна, ты за Жориком приглядывай, а то он, не ровен час,
учудит чего."
Ну я и сама знала. Мальчишка то рос оторви да брось. Все были конечно не
подарок. Вилька Клинтон, сызмальства девчонкам под юбки лазал, Роня все
в театры играл. Генке Форду как машинки подарили на пятый берсдэй, так
он от них и не отходил. Ну и другие тоже. Хотя Женька Картер вроде
хорошим мальчиком рос. Ходит у миня по избе, лыбится и все повторяет
"пацаны, давайте жить дружно"
Ну дык я и говорю, однажды поехали мы в Медину за медиаторами и Жорку
младшего с собой взяли. Заходим в магазин и Жорка давай перебирать
медиаторы. Очень он любил из них дымовухи делать. А тут сзади пацаненок
арабский к нему подперся и давай его усами щекотать. А Жорка щекотки
ужас как боялся. Ну он этому арапченку и говорит "пошел ты на хуй!" ("го
то фак юр селф" - прим. переводчика). А арапченок испугался и написал на
пол. Тут слышу сзади голосок такой, спокойный, уверенный: "не ссы Хуся,
мы их всех в сортире замочим" (донт пи он зи флор Хуся, ве вилл вет зем
ол ин ватерклозет" - прим. переводчика). Смотрю, стоит пацаненок, в
беленькой такой курточке, без пуговиц, с черной подпояской. Я его за ухо
хвать, ты говорю кто таков? А он эдак подбоченился и отвечает нагло:
"Вовкой кличут, мы кегебешные." Пальчики растопырил и пошел гоголем.
Миссис Кортес-ибн-Сидорова надолго задумывается и тоскливо глядит в окно
поверх небоскреба Енрон широкими мексиканскими глазами.
Конечно семейные тайны выдавать не хорошо, - тяжело вздохнув говорит
она, - но я хочу чтобы мир знал отчего война. В тот раз пару капелек
мочи попало Жорику на левый ботинок. А он и не забыл. Как не забыла
Моника про пару капелек на своем платьице. Я конечно не филофоф, но мне
хочется чтобы мир знал.
Она вздыхает и снова смотрит на меня долгим протяжным взглядом. Я
вздыхаю и чуствую как от толченой виагры начинает шириться и удлиняться
мое патриотическое чуство. Я выключаю диктофон и мы уходим в спальню,
чтобы продолжить запись этой волнующей истории вербально, наедине с
много повидавшей женщиной, которая не смогла смолчать перед лицом
взволнованого мира.