ПОЭТ.
Пришла пора мне, за бумагу садиться, в этой тишине и, отложив в
сторонку флягу, открыв бюро из тулипье, достав перо свое в лохмотьях,
что чиркала не мало книг, рифмованных скупых угодьях; я на секундочку
затих... И начал было стих про женщин, про их распутство во грехе, про
тысячи своих затрещин, что оставались на щеке. Потом подумал; нафиг
надо... Про пиво лучше напишу; про пену бархата плеяду, про то, как с
водкою грешу. Но что-то сталось мне херово. Я не поэт, едрена мать.
Меня с поэзией херовой на пьедесталы не поднять. И сам быть не хочу во
славе, как Резник, Господи прости; на первом пыжиться канале и
умиляться в забытьи. "Мене и так, типа, не плохо"... Я ж знаю, что поэт
и власть под ручку ходят одиноко, - а так в капкан можно попасть, иль
возгордиться ненароком, что рядышком гуляет масть; в Союз писателей
порока войти, чтобы забыться всласть: "Писать про то, что нужно людям.
Всю правду, так сказать, писать; про жизнь прекрасную на блюде, лЮдям
красоты раскрывать"... А я все вижу не на блюде. Не так, как нужно
понимать. "Ты веришь, что поэты-люди? А не верю. Ну-ка сядь". Пришла
пора свободно мыслить, забыть о всяческих благах; душой очистить свои
выси, витая слогом в облаках. Сейчас все увлеклись романом; любовной
лирикой цветов, а сами же самообманом; считают баксы за любовь. Я тоже
бы писал про это, но вижу в этом деле фальшь; играть на лирики куплета,
чтобы пополнить саквояж деньгами грешного разврата, которые во власти
душ гражданской лирики заката, любовной лирикой кликуш. Бесспорно, в
мире все херово. И Пушкин, брат, еще успел покувыркаться на оковах и
заточить свой острый перл. Сейчас ждало б его забвенье, ибо не модно
так писать. Донцова, Господи, с похмелья, за сто динаров может снять...
"И ты готов? А я – не стану. Почто мне рубль золотой, иль доллар
грязный и поганый. Чтоб стать гламурною звездой?" Я видывал таких
поэтов, которых власть на пьедестал толкала, опустив при этом, пиита,
чтоб он написал; "О, власть прекрасная принцесса! Как хорошо на свете
жить. Завидуйте мне, вы, повесы, как нужно с властию дружить"... Я
видел слезы Украины. И как сытой халеный дед, своей поэзией лащеной,
поднял в России свой портрет; прописывая слогом четким про фальшь в
душе своей скупой, играяся, при этом в четки, блатной продажною душой.
Лишь им возможно силой истин ваять огромным тиражом. Всем вдалбливая
свои мысли, что власть им воздарила в том. Да, деньги правят этим миром
и помогают дым глотать, водяру всасывать игриво и девок за подол
таскать. А если б денег было много, среди моей судьбины дней, издал бы
всех писак убогих, а остальное – на блядей потратил, ибо грешны боги,
которые в моей судьбе, невольника создали строки, ведущие меня к
блядве. Вопрос опять печенку давит и не дает спокойно спать: "Ты
веришь, что поэт мечтает? А не верю теперь, блядь". Нас ненавидят и
сажают. Мы не по правилам поем. И сверху только и желают, что мы,
когда-нибудь помрем. На нас там смотрят с укоризной: "Почто, мол, не
живется вам? Пишите, мля, о лучшей жизни. Стремитесь, и воздастся вам.
Ваяйте вы, как все в округи. В Союз вступайте, вашу мать. Зачем
терзанья вам и муки? Пора вам правильно писать!" А пишем мы, что нам
дается. Мы с богом этим говорим, и муза плачет и смеется, среди полотен
и гардин. На тексты наши джаз играют, поют в прокуренных дырах, стихи у
нас на нотах тают и остаются на словах. Нам орденов, медалей разных, не
заслужить среди лучей писателей благопрекрасных и правильных тугих
идей. И пусть мы все и утописты, и пусть с манерой не в ладах; мы
линией своею чисты, мы миф для многих на устах. Дороги разные бывают
и, мы, поэзией своей, описываем то, что знаем, иль чувствуем в тревоге
дней. Призвание поэта - "счастье", что дадено ему во свет. И раз
привносишь ты участье, то ты, к несчастию, поэт. Ты жалкое кривое слово
и критик точит уж свой нож, чтобы тебя, перстом суровым убить, отняв
при этом грош. "Ну что, боишься быть поэтом? Не ссы! Опасность нам
сродни". И смерть нам не страшна, при этом; ведь все записанные дни на
строчках наших дум корявых, где Нимфы таяли в слогах, где кавалерией
слов бравых, ложились гласные в стихах. И уходить из жизни просто, коль
ты средь братии творцов. Знай, поэтический есть остров в печальном
переплете слов. Он навсегда живет. Он вечен. Ты лишь его скупая тень.
Ты проводник Ты быстротечен. Поэт ты, а не поебень! И пусть стихи твои
не знают, точи перо свое всегда, бумагу мучай. Так бывает, ведь на небе
горит звезда. Она есть ты. Почувствуй это. "Ну что. Не страшна тебе
смерть?" Запомни, смерти для поэта - Нет! Ибо выше ты, чем смерть. Ты
вечно жив в тревоге бренной. Ты весь в страданиях погряз. И среди
критиков вселенной, ты веришь, что наступит час; где средь толпы
горячей серны, ты впереди безумных масс. Ты, бля, поэт! И твои нервы
взорвать должны ударом фраз. Ведь, только, средь толпы бывает, что
поднимают тебя ввысь. "Ты веришь, что поэт летает? Не веришь, брат,
тогда держись".
4.03.08.
Максим Бланк, поэт из Москвы.