Люблю, порой, бывать в обществе людей незатейливых и незамысловатых, как
черные семейные трусы за рубль двадцать.
Например, довелось мне как-то раз попасть на свадьбу к дальним
родственникам в район Бирюлево-Товарное.
На свадьбе все было чин-чинарем: свидетель, перевязанный красной лентой,
свидетельница в платье из блестящих рыбьих чешуек, крики "горько",
гармонь, похищение невесты, нанятый тамада, произносящий тосты из
книжечки "Сборник тостов на все случаи жизни".
Меня назначили свадебным не то что генералом, а генералиссимусом,
наделив небывалыми полномочиями в виде громче всех орать "Горько",
глумиться над тамадой и хватать свидетельницу за выпуклые части рыбьей
чешуи – шалости сходили мне с рук; все знали, что Владимир Николаевич
притаранил пухлый конверт и вообще человек с "положением"
Тамада косо поглядывал в мою сторону, что, впрочем, не мешало ему
дразнить мой хмелевое добродушие перлами вроде "кто не будет веселиться,
тому не дадим опохмелиться" или "с законным браком поздравляем и любви
безоблачной желаем! "
Сижу, значит, попимши-пожрамши, в ладоши хлопаю, тамадой любуюсь, в
брюхе происходит приятствие и раскордаж от недурственной еды, кою
совершенно не ожидал обнаружить на ближних подступах к Бирюлево
Товарное. И так, между прочим, обращаюсь к папе жениха, чтобы выяснить,
где такой роскошный Рокамбер удалось приобрести – мол, о голубых сырах
знаю не понаслышке и владею тонкостями предмета.
Папа, жирно облизнувшись, отвечает мне с подробностями, что основной
провиант закуплен на местном оптово-розничном предприятии, а вот сырок
взял сам жених в магазине "Продукты" на Бубново-Узбекском шоссе, когда
изовер туда возил, ибо он есть обладатель перспективной профессии –
водитель автомобиля газель.
Я впитываю сообщение папы, анализирую услышанное и немедля блюю папе на
прокатный фрак.
Тут папа сильно возмущается и начинает активно возражать, указывая мне
на недопустимость заблевывания его прокатного фрака со стороны меня. Я с
ним горячо соглашаюсь, трясу гривой в знак консенсуса, поворачиваюсь в
другую сторону и уже блюю на рыбьи чешуйки свидетельницы, отчего
свидетельница начинает визжать как хавронья перед убоем и кидаться прочь
к выходу, подальше от меня.
Окружающий электорат приходит в неприятное возбуждение и осыпает меня
довольно подлыми вопросами на предмет того, что случилось. Я отвечаю,
что сейчас все расскажу, дайте только руки помыть, и сам вполне
энергично протискиваюсь к выходу, чтобы достичь санузла. По пути не
оставляю без внимания кадку с подарочным цветком и укрываюсь в чертогах
из турецкого кафеля.
Обдумав диспозицию, прихожу к выводу, что придется для успокоения
электората все ему рассказать без утайки, в противном случае есть
опасность, что кое-кто, особенно из числа оскверненных, категорически не
подпишет сепаратного мира, по условиям которого я тихо и невинно исчезаю
с этого праздника жизни.
Выхожу из укрытия, сажусь в центр аутодафе, где уже заботливо подложен
тазик; папаша- главный Инквизитор, посыпав солью заблеванную мантию,
хищно шевелит бравыми усами и подталкивает меня к чистосердечному
признанию.
И я рассказываю все как есть.
Как с одним моим компаньоном задумали благороднейшее и вкуснейшее дельце
– варить сыры. Как потом решили делать не просто ординарные сыры, а сыры
с плесенью, как компаньон предложил старейший рецепт закваски –
использовать окутывание нежного продукта в бабушкины чулки и носки, а
поскольку бабушки у компаньона под рукой не было, заключили договор с
военной частью, по которому мы получали сотни пар ношенных портянок
отменного стройбатовского качества, сильнейшей вонючести и с грибком;
сыр, говорят (те, кто пробовал) получался отменным, уходил за бешеные
деньги и продавался эксклюзивно в магазине на Бубново-Узбекском шоссе.
Часть электората, выслушав мое чистосердечное признание, повела себя
совершенно не амбициозно и принялась скорбно заблевывать ту часть
окружающего пространства района Бирюлево Товарное, что оставалась пока
еще вне зоны моих предыдущих действий. Особенно тяжело было смотреть на
папу, который, накануне, надеясь понравиться мне своими светскими
манера, жгуче налегал на голубые сыры.
Я, недолго поразмыслив и оценив такой бурный анархизм, понял, что самое
время прибегнуть к старому народному способу избавления от мучений, а
именно быстро рвать когти, для чего, как бы игриво пританцовывая между
озерами и водопадами, устремился к выходу из этого падшего дома Эшеров,
стараясь лишний раз не смотреть на изъеденный сычугом сыр. . .
Несясь во весь опор по улице Подольских Курсантов, дал водителю
строжайшее задание – не привозить меня более в район Бирюлево Товарное.
Владимир Николаевич