Эпоха застоя в стране советов. Глухая деревня в сибирской тайге. Серые
хаты-пятистенки в два ряда; посредине дорога - невысыхающие развалы
густой грязи, засасывающие все, что шевелится; гуляющие там и сям
полудикие свиньи; болота сумасшедшей красоты, просто засыпанные клюквой
(ее не собирали, а "грабили" - сгребали в мешки деревянными ковшами с
зубьями - грабилками); соболя и белки; неистребимый гнус; кедровые орехи
мешками и т. д. и т. п.
Молоденький недавно приехавший из райцентра участковый допрашивал двух
задержанных. Один из них - здоровый такой мужик в заблеваной праздничной
рубахе - орал, что сосед по пьяни гонял его на тракторе по всей деревне,
пытаясь задавить, и врезался в столб. Второй - щуплый, плешивый, сильно
невысокий дедок с небритой седой шетиной - тихо оправдывался, что, мол,
ехал на трахтуре домой (выпимши немного, не без того - дык холодат уже
по вечеру-то!), а ентот бугай как перся навстречу пьяный без ума, так и
стал под колеса кидаться, вот, чтоб смертоубийсва не наделать, и
пришлось вывернуть, а там столб, а трахтур-то колхозный, убытку-то,
убытку...
Милиционер потел и переживал, как мальчик перед Дедом Морозом, поскольку
либо уголовно дело, раскрытое по свежим следам, и перевод из этой дыры с
повышением, либо позор на весь район из-за местной пьяни и поклеп на
фронтовика-героя Великой Отечественной. За дверью тихо плакали четыре
дочери дедка: учительница местной школы, фельдшерица, доярка (она же
мать-героиня) и учащаяся ПТУ на каникулах - ногастая деваха с модной
городской стрижкой. Председатель колхоза по телефону тяжело помолчал и
осторожно напомнил, как обманчиво восприятие мира у пьяных, тем более,
что недодавленный во хмелю буен и неоднократно был сажен на пятнадцать
суток за хулиганские выходки.
Словом, взвесив все хорошенько, участковый злобно порвал протокол и,
сделав административное внушение, выпнул обоих задержанных на фиг.
Мужик, плюясь и кроя отборным матом всю Расею-матушку пошел восвояси, а
дедок, сурово оглядев зареваных дочерей, надел трепаный картуз и расцвел
вдруг такой радостной беззубой улыбкой, что старшая испуганно спросила:
- Батя, ты чего?
Дед счастливо вздохнул и доверчиво поделился:
- Ой, доча! Как он от меня убегал!
И дочери хором зарыдали в голос.
... Они-то помнили, как на позапрошлых святках батя, повздорив с кем-то,
босой и пьяный со свистом носился по мгновенно опустевшей заснеженной
деревне, профилактически постукивая со всего маху оглоблей по углам
домов, и орал "затаилися, суки!"