Графиня Мотя-Христя
В наружную дверь квартиры Елизаветы Ивановны Голубевой я стучал громко
и долго, ибо на подобную неучтивость были уважительные причины: хозяйке
исполнилось на днях 87 лет от роду; хозяйка плохо слышала, видела и
соображала. Зато эта древними годами женщина ежемесячно платила за
электроэнергию не в пример многим более молодым жителям села Бектышево,
у кого с органами чувств было все в порядке, а вот гражданской совести
не было совсем.
Жители улицы Сельская передали мне, что долгожительница обиделась на
меня, контролера Энергосбыта, за то, что я всем ее соседям поменял
электросчетчики, а ее жилье обошел стороной. Вот почему я, полный
решимости исправить эту оплошность, ломился в дверь квартиры Елизаветы
Ивановны.
Внезапно дверное полотно ушло вовнутрь сеней, да так быстро, что я едва
не въехал своим кулаком в приветливое лицо зятя хозяйки!
- Заходи, тезка, заходи скорей! - пригласил Михаил Андреевич радушно.
- А я в окошко увидел, что это ты... Вот с кем, думаю, мы выпьем редкой
водочки да закусим икрой паюсной...
- Если сказать по-простому, то выпьем самогонки и поедим молотой на
мясорубке кильки? - съязвил я зачем-то.
- Обижаешь, нача-а-альник! - ответил мне собеседник.
И он был прав: на кухонном столе стояла хрустальная бутылка объемом
0,75 литра, красивая-красивая... В Москве такая бутылка пустая стоит 68
рублей, а полная - 290! Рядом с хрустальным чудом лежала на столе
открытая консервная баночка с черной икрой, на блюдце - сливочное
масло, далее - черный хлеб и две головки репчатого лука. Ну не пещера
Али-Бабы, а?
- На работе не пью и не тянет! – солгал я мужественно. – Я пришел к
Елизавете Ивановне заменить электросчетчик…
- Ну а потом выпьешь? – не унимался искуситель.
- Да что Вы?! – простонал я. – У меня в горле застрянут такие
деликатесы, ей-богу! Всю пенсию, небось поистратили на этот
губернаторский полдник?
Сказать по-честному? Ни рубля... Это вчера дала в отпуск сюда
благодарная мне до гробовой доски женщина…
Жена, что ли? - ахнул я в изумлении.
- Не-е-т! Одна знакомая… Графиня Мотя-Христя!
- Как? Как ее зовут? – переспросил я тезку. – Смеетесь надо мной, да?
Про графа Монте - Кристо читал, а про названную Вами графиню даже не
слышал… Тем более Вам 68 лет, какая уж тут знакомая…
- Давай по стопарю вмажем, Михаил Николаевич, - продолжал соблазнять
меня зять Елизаветы Ивановны. – А я тебе такой роман изложу, какой Дюме
и не снился…
Вы сами выпивайте и рассказывайте, а я буду менятьэлектросчетчик, ладно?
Соединим полезное с приятным! – начал хитрить я. – С электричеством
работать – не картошку копать… Сами знаете.
Ну, а тогда выпьешь? – не унимался общительный выпивоха.
- Тогда выпью! – расчетливо пообещал я в полной уверенности в том, что
хрустальная емкость опустеет к концу моей работы.
Минуты три каждый из нас молча занимался своим делом: он выпил и
закусывал бутербродом с икрой, а я начал ревизию прибора учета
электроэнергии. Чего греха таить: захлебывался я обильной слюной в эти
минуты, хотя не позже как полчаса назад хорошо пообедал. Да-а слаб
человек и духом, и телом!
У меня младшая сестра, Михаил Николаевич, - нарушил молчание тезка,
задымив дорогой сигаретой, - бойкая была женщина, служила в торговле
продуктами. Сама не пила, других приструнивала по этому делу. За это
грузчики-алкаши на продуктовой базе года два назад изловчились да
опустили ей на голову задний борт грузовика, что разгружали у склада.
Долго она лечилась в клинике №16 для психов, да там и померла, бедолага.
Я нечасто навещал ее потому, как противно было заходить и выходить
через проходную на Каширское шоссе: личный шмон каждый раз, допрос… Да
и на территории больницы какие только дураки к тебе не пристанут…
Вот и в тот день, когда я навестил сестру живую в последний раз, иду
двором на выход, жалею ее, настроение препаршивое, а тут ко мне шасть
одна лахундра в больничной робе.
- Я как граф Монте Кристо, - зашептала быстро-быстро, - заключена здесь
невинно... Будьте мне братом Харей, озолочу...
- Аббатом Фаррио наверное? - не утерпел я, чтобы не проявить свою
начитанность. - Это католический поп помог графу Монте-Кристо бежать из
тюрьмы, а перед этим дал карту для поиска огромного клада.
- Да? - удивился Неодюма. – Ты читал, поди, про все это, а я
собирался-собирался, да так и не прочел. Поэтому я, неуч, и обиделся на
лахундру за то, что она предложила мне быть ее братом Харей. Да-а.
- Если я буду братом Харей, - говорю я дуре, - то ты – графиня
Мотя-Христя, небось? Говори скорее, что мне надо сделать, сестpa!
- Брось мое письмо в почтовый ящик за зоной... Озолочу...
- Давай, - говорю. – Запомни телефон мой домашний... Позвони, когда
золота насобираешь, графиня... Запоминай: 901-87-33!
А самому жалко бабу: слезы в глазах, трясется вся от страха, космы
нечесаные, вся немытая... Тьфу, да и только! На проходной амбал в белом
халате первым делом - вопрос ко мне:
- Вам ничего не передавали на вынос?
- Передавали, - отвечаю.
Охранники бросились ко мне, как собаки за костью.
- Кто? Что? Кому? – загалдели вокруг.
- Привет, - говорю, - передали на вынос. Кому? – не сказала…
Во-он та, лахундра чокнутая. Графиня Мотя-Христя...
- А-а, ту мы знаем, успокоились псы. - Сейчас приветы посылает, а раньше
норовила письма в генпрокуратуру передавать через посетителей, дура
проклятая! Проходите, гражданин, отнесите от нее привет туда - не знаю,
куда, тому - не знаю кому... Хи-хи-хи... Ха-ха-ха...
Бросил я письмо ейное в почтовый ящик далеко от Каширки. Да и забыл
потом обо всем: то сестру хоронил, то с работой неурядицы были,
пустопорожние хлопоты, словом. Так веришь - нет? Месяцев через восемь
после того дня звонок по телефону домой:
- Это Михаил Андреевич? - спрашивает приятный женский голос.
- Он! - отвечаю.
- Это графиня Мотя-Христя Вас беспокоит, - смеется баба в трубку.
- Приезжайте в Высотный дом на Котельническую набережную, подъезд
такой-то, квартира такая-то, и код дверной не забудьте. Пропуск я
закажу, и Вас, мой спаситель, пропустят в квартиру. Пришла пора
отблагодарить брата Хария! Когда Вас ждать, Михаил Андреевич?
- А-а, дура из психушки! - наконец-то врубился я. - Что, уже на воле?
Поздравляю, веришь - нет! В четверг я буду в той стороне Москвы, к
"Вы-сотке" прибуду к четырем дня...
- Значит, пропуск выписать с 16-ти часов? - уточняет графиня.
- Да! - отвечаю. Попрощались и положили трубки. И только тогда я
по-настоящему уверился в том, что со мной говорила нормальная и умная
баба, что ее зря запирали в дурдом. - Ну, скажи откровенно, Николаевич,
- прервал повествователь свой рассказ, - ты вот можешь вот так, с ходу,
будто командарм какой-нибудь, поправить простого мужика: не в четыре
дня, дескать, а с 16-ти часов?!
- Нет, с ходу не могу, - согласился с рассказчиком я. - Не томите
душу, пожалуйста, говорите: ездили в гости к графине?
- А ты слушай, не перебивай...
- "А че было не поехать? Я в аптеке подрабатываю на пенсии, в тот
четверг должен был получать манометры для кислородных баллонов на
центральном складе аптекоуправления, что расположен в окрестностях
"Высотки". Поэтому я с хозяйственной сумкой и поперся в гости. Внизу, на
вахте, меня привратник долго мурыжил, гад: и рылом, видишь, я не вышел,
и одет не по тикету... Спасибо, графиня Мотя-Христя по радио вовремя
цыкнула на этого пса, а то взашей меня вытурить задумал на улицу. Не
глядя на пропуск заказанный... Зато на лестничной площадке у лифта она
ждала меня сама... Ну и женщина, Николаевич! Ну-у, красавица писанная!
Така-а-я дама, я те дам. Правда, и тут не обошлось без сторожевых псов.
Только это я раскинул руки обнять ее, как брат Харей, откуда-то из-за
нее, словно черт из табакерки, выскочил огромный мордоворот -
телохранитель ейный. Лап-лап меня, паскуда, всего! Обшмонал форменным
образом и сумку из рук у меня вырвал, манометры в ней
пересчитал-перенюхал...
- Чисто, Мария Христофоровна! - докладывает хозяйке довольный.
Та с улыбкой приглашает меня в роскошную квартиру... Не квартира, а
музей, веришь - нет? Ковры, хрусталь вокруг... А по площади так девять
таких квартир, как у тещи! Унитаз финский такой красоты, что хоть воду
пей из него. А про ванну - одно скажу: утопиться в ней не жалко. Я в
своих хлопчатобумажных носках штопанных еле-еле вдел ноги в тапочки
меховые, заграничные... Да что говорить, расстраиваться.
Заводит меня в столовую, хотя я на кухню норовлю, по-простому. А она
смеется, да в колокольчик, веришь-нет, позвонила... Служанка, - вот тебе
и лахундра! - столик на колесиках притолкала к нам, а на столике том -
чего только нет! Я настоял на водке, потому как ничего в винах да
коньяках не понимаю. Она рюмочку себе взяла, я - стакан. Выпили за
добрых и честных письмоносцев, помню... Выпили за правильных прокуроров,
что по письму из дурдома восстанавливают справедливость, помню... Выпили
за погибель врагов наших, особенно того, кто объявил Марию
Христофоровну дурой, помню... Им оказался ее новый начальник по работе,
молодой, вместо старого. Во время важного совещания этот кобель под
столом залез рукой ей под юбку, а она над столом тоже рукой заехала ему
по морде! Так вот, чтоб себя оправдать перед подчиненными важного
оборонного завода, этот гад подкупи врачей. И те выписали несговорчивой
бабе направление в дурдом. По письму, которое я пронес через проходную
клиники № 16 досталось всем: и директору - кобелю, и главврачу -
ротозею, и прочей шантропе!
В необычной обстановке я плохо ел деликатесы, а потому быстро окосел.
Веришь - нет? Все про сумку с манометрами беспокоюсь... Ну не дурак, а?
А графиня Мотя-Христя все посмеивается надо мною:
- Там в коридоре не одна, а две сумки-то! Эх, запамятовали Вы, Михаил
Андреевич!
Я скорее в коридор. Глядь, и правда две сумки. - "На хрена так допился
Миша! - бормочу сам себе. - А в то же время что за чудо? Сумки две, а
охранник?" Как был один, так одним и остался...
- Эй, ты кто? - обращаюсь я к амбалу. - И почему ты не раздвоился?
- Я телохранитель Марии Христофоровны, - отвечает тот с гонором.
- Телолапитель ты, вот кто! - умничаю я. - Лапаешь, поди, хозяйку, как
меня лапал около лифта...
- Ну если бывает такой приказ, то исполняю его - лапаю!
- А сколько ты получаешь тут, за торчание в коридоре? - продолжаю
липнуть я к человеку себе на беду.
- Семьсот, - отвечает.
И я семьсот рублей в месяц получаю. Но я за них на трех ставках оформлен
в аптеке, значит, работы невпроворот... Не чета тебе...
- Чего-о? - обиделся наконец-то телолапитель. - Да я за семьсот
деревянных и малую нужду тут справлять не буду! У меня заработок в
ба-а-ксах! Понятно тебе, совок?
- Виктор! - вдруг послышался строгий голос хозяйки. - Прекрати сейчас
же этот дурацкий спор. Ты должен поучиться у Михаила Андреевича доброте
к людям. Ведь это он, а не ты, бескорыстно помог мне вырваться из
неволи... А такие, как ты, стерегут на проходной за баксы невинные
жертвы беспредела!
- Так ведь врачи... – заикнулся дармоед. - Я не такой, Мария
Христофоровна...
- Ах, не такой? Ты более благородный? В таком случае, отвезешь на моей
автомашине Михаила Андреевича домой... Да никаких разборок по дороге...
Позвоните мне оба по телефону из его квартиры, понятно?
- Есть! - ответил лакей, но так посмотрел на меня, что я струхнул.
На прощанье эта необыкновенная женщина расцеловала меня и проводила до
лифта. Амбал нес в руках мои сумки, две - не одну. Довез меня этот жлоб
до дому без мордобоя. Ведь я потребовал от него, чтоб он завез меня в
аптеку для сдачи на склад манометров, веришь-нет?! Как мы любим
рисоваться пьяными на работе, не пойму... А я всегда в подпитии вредный
и нудный, ужас... Короче, довез он меня до дома, да в квартиру затащил
вместе с сумкой второй. Одну я оставил в аптеке... Тут же набрал номер
телефона своей хозяйки, доложился ей сам, да подставил к моему рту
трубку. Я до-о-лго мычал и заикался, прежде чем у меня получилось: -
М-ме-мер-си м-мма-ма-дам!
Ведь ни с кем-нибудь разговаривал, с графиней Мотей-Христей.
Дурак - одно слово! - Михаил Андреевич с горя пропустил стопочку.
- Моя жена была в те дни здесь у вас, в Бектышеве. Пасла тещу: старуху
давно уже нельзя оставлять одну. Вот и сегодня жена в Москве, а я -
около тещи...
Словом, оставил меня телолапитель графини одного, захлопнул входную
дверь за собой, да и был таков. А я ночью, в сумеречном состоянии,
отыскал свою заначку от жены - полбутылки водки, да сосал до утра.
Закусывал, веришь нет, манометрами для кислорода! Грыз их в твердой
уверенности, что это бутерброды с икрой... У одного прибора
прокусил-таки стекло... Зуб впереди сломал до десны аж... Подлый Виктор
нарочно оставил в аптеке сумку с подарками графини, а мне подсунул
другую! Проснулся после полудня в состоянии глубокого бодуна от грохота
взламываемой двери в мою квартиру. Пока я попадал трясущимися ногами
-руки тоже ходуном ходили, - в штанины, в спальню вступили: участковый
милиционер, комендант ЖЭКа, заведующая аптекой, да понятых два
человека. На столе в зале - содержимое той сумки, что
злодей-телолапитель оставил вчера в аптеке. Вместо манометров -
деликатес на деликатесе и деликатесом погоняет! Мент участковый сразу
за протокол и с допросом: - Где грабанул ларек, либо магазин?
Мне и про Марию Христофоровну не с руки ему рассказывать, и самому не
отговориться шуткой. Бубнил-бубнил о дурдоме до тех пор, пока в
наручниках не отвезли меня в КПЗ. Три года заключения мне корячилось,
не меньше. Хотя своими глазами читал в газете, что жена одного
губернатора убила зверски своего пасынка и ей дали за это аж... два
года условно! Пе-ре-стройка! Короче, выручила меня графиня Мотя-Христя.
Позвонила домой - не отвечаю; позвонила в аптеку - ей радостно
сообщают, что сидит мелкий воришка Михаил Андреевич в следственном
изоляторе, ждет суда! Ох и шорох подняла графиня: сняли с работы и
участкового инспектора, и заведующую аптекой! А козла Виктора Мария
Христофоровна выгнала пинками из своей квартиры, хотя тот прибегал ко
мне просить прощения и принес 1000 баксов отступных... Я не простил,
денег американских не взял, за что меня очень хвалила эта порядочная и
умная женщина, нарочная психбольная!
Мы часто видимся, еще чаще перезваниваемся по телефону. Она души не
чает в моей жене, а та прямо-таки влюбилась в Марию Христофоровну.
Богачка предлагает деньги, мы не берем, а вот от деликатесов к
праздникам либо к отпуску - не отказываемся. Вот так закончилась
история с письмом графини Моти-Христи. - И Неодюма смолк, чтобы
закурить. Да, я оказался правым: пить было нечего со мною. И хотя я
домой добрался на своих двоих, а не на иномарке; хотя моя сумка с
инструментом не удвоилась почему-то, мне все равно было радостно на
душе от того, что живут в наше суровое время удивительные люди, чьи
добрые дела, словно робкий подснежник ранней весной, раздвигающий снег,
противостоят разгулу зла в нашей стране. Будьте счастливы, графиня
Мотя-Христя и ее брат Харей!
В следующий мой обход абонентов этого села я застал "аббата Фарио" в
трауре по причине того, что неделю назад был похоронен его постоянный
собеседник и родственник по фамилии Лебедев. Оба мужика были женаты на
двоюродных сестрах и считались свояками. Вроде здоровым человеком был
покойник в три часа своего рокового дня, а в семь вечера - умер! Лицом и
телом стал черным, какие-то пятна проступили на коже - прямо
кровоподтеки по виду и синяки...
Все это привело Михаила Андреевича к уверенности в убийстве
родственника. Он назвал и имя злодея - имя некого Емели, собутыльника и
друга сына покойного. Проклинал его втайне и прилюдно. Я, помню,
посоветовал безутешному свояку Лебедева не отягощать душу беспочвенными
подозрениями, а обратиться в милицию за доказательствами против
душегуба. Тем более, что власти дали "справку о смерти от водки".
- Какая милиция? – отмахивался от советов Михаил Андреевич. - Какие
доказательства? Все говорят на Емелю!
Цену подобным уверениям и слухам сельских кумушек я постоянно испытываю
на себе: не проходит и месяца, чтобы очередной неплательщик за
электроэнергию не обвинил меня, контролера Энергосбыта, в том, что диск
электросчетчика моей квартиры крутится в... обратную сторону! Но мой
собеседник и слушать ничего не хотел, все надеялся сам, без милиции
добиться у Емели чистосердечного признания в убийстве...
- Ох, Михаил Андреевич, - накаркал, как оказалось, я, - доведете Вы
парня своим нападками до припадка ярости... Быть беде... Ведь его,
говорят, из армии комиссовали по случаю болезни менингитом...
- Да в гробу я его видел, не пугай, - ярился он, - да если со мной что
произойдет, то он и месяца не будет землю топтать. Им займется сама
Мария Христофоровна... Как ты говоришь, графиня Мотя-Христя...
Недовольные друг другом, мы расстались тогда. Видимо, я не убедил
собеседника ни в чем, потому как спустя полгода после смерти Лебедева в
доме усопшего собрались на поминки трое: молодой Лебедев, его друг Емеля
и... Михаил Андреевич! Видно, опять приспичило ему выводить
подозреваемого в убийстве парня на чистую воду. Скорее пристал к Емеле
в подпитии, как приставал однажды к телохранителю графини.
Что уж произошло между поминальщиками - в подробностях неизвестно, но
нетрезвый Емеля пошел по селу искать фельдшерицу, которая и нашла
Михаила Андреевича в доме молодого Лебедева в сенях на соломе с
проломленным топором черепом...
К утру из Москвы примчались на легковой автомашине жена, дочь и сын
погибшего. Они решили увезти тело на судебно-медицинскую экспертизу в
столицу. Бензин на скорбный рейс они выпросили у председателя ТОО
"Бектышево", заправлялись на сельской заправке. По словам невольных
слушателей их разговоров, родственники Михаила Андреевича спорили между
собой: сообщать ли о трагедии какой-то Марии Христофоровне? Не сообщать?
Емелю арестовала милиция через несколько дней после убийства. Посадили в
следственный изолятор... Велико и объяснимо горе матери Емели...
Простительны и ее надежды на оправдательный суд над ее непутевым, но
единственным сыном... Но не прошла и неделя заключения, как арестант
Емеля был убит в тюремной камере...
Успешная попытка к самоубийству? Случайная драка среди заключенных? Или
это месть графини Моти-Христи за своего "брата Харея"?
В заключение этой удивительной истории хочется обратиться к семейным
дебоширам, хулиганам и драчунам: не обижайте своих близких, знакомых и
друзей! Не убивайте их, тем более! Знайте, что у каждого из обиженных
Вами наверняка найдется мститель: граф Митя либо графиня Мотя-Христя!