Поиск по автору:

Личная история как рассуждение. Есть, конечно, своя прелесть и в монотонности, в неспешности бытия, в маленьких бытовых и чувственных радостях. Но плохо при этом, что ничeго не повторяется, потому что ничeго не заканчивается. Состояние ожидания прыжка - это настоящее чувство. Спонтанность, никакого расчета и точное попадание. И ожидание повторения пережитого.
Паутинкой, проблеском, всплеском появляется из тумана неизвестного то чья та манящая рука, то глаза, о которых потом не забываешь даже во сне. И кончики пальцев иногда почти прозрачны.
Отгораживаясь от нашей прагматичности, бредет прочь от нас поэзия, и даже небо чуть ниже.
И всюду натянуты струны, и, пытаясь не задеть их и все-таки задевая, ты опять наигрываешь знакомую и уже опостылевшую мелодию.
И ты ожидаешь, когда рухнет очередная стена в твоей башке, ведь крышу унесло уже давно. И вот ты прижимаешься опять мокрым носом в дождливое стекло и смотришь в ночь.
Откуда-то тянет паленой пластмассой и чем-то кислым. Ой, ли, домой ли это возвращение?
И снова потом веселые чертики, пляшущие на черном небе…

Мне было году 3-4 от роду, когда я стал членом тайной и секретной организации с таинственным названием «Привет». Во главе этого тайного общества стояла моя, старше меня на четыре года, сестра Таня. Членов команды было человек десять, и самыми зрелыми среди них были сверстники Таньки. Ни устава, ни целей организации я не знал по малолетству, а может их и не было вовсе. Основополагающими для меня были секретность и чувство причастности к общему делу. Каждый из нас выполнял конкретные задания, о выполнении которых подробно отчитывался на сходке или лично командиру. В основном, нужно было либо проследить за каким-нибудь взрослым, либо отсидеть в засаде положенное время, запоминая все происходящее вокруг. Оставаться при этом нужно было незамеченным.
Помню до сих пор засаду в огромном мусорном ящике около сельсовета. Содержимое ящика – всякое барахло, железки, журналы, бумажки, т.е. пищевых отходов там не бывало. Всё шло как надо, сквозь щели в досках я отслеживал происходящее и не терял бдительности. И тут вдруг произошло неожиданное… К месту моего укрытия неторопливо приближалась женщина с полным ведром чего-то! Я узнал её – она работала уборщицей в сельсовете. Я был на грани провала. Во-первых, буду засвечен, во-вторых, в ведре наверняка помои. Ужас, который я тогда почувствовал, помню до сих пор. Выскакивать из ящика я тоже не мог – это значило завалить всё дело… Не дойдя несколько шагов до ящика, женщина вылила содержимое ведра на землю и ушла. Разговаривать я не мог ещё минут десять.
Нас всё-таки предали. Славик, один из самых старших мальчиков в «Привете», рассказал про нас взрослым. Тайна перестала быть тайной. Общество было распущено.

Девятый этаж. Я курю на подоконнике. Темно, огни, красиво. Внизу кое-где свет от луж как расплывшиеся звезды. Одиночная палата. Выбрасываю окурок в темноту, а рука тянется дальше, дальше, зато вторая все судорожнее сжимает подоконник. . .

Не то, чтобы история - попытка осмотреться. Вначале было что?
Вначале было ничего. И это ничего было всё. Свойство каждого человеческого разума - задаваться время от времени этим вопросом. Вопросом, предполагающим множество гипотез и ни одного внятного ответа. Во-первых, о каком начале идет речь? Духовном,материальном,энергетическом ? Раз мы их перечисляем, значит свести их можно к одному началу - Единому Началу Первоначал. Ничем иным как Ничем оно не могло быть. Ничего. И из него стало всё.
Свет
Свет появился одновременно с тьмой. Вместе они были, есть и будут. Вместе они и исчезнут. Одновременно. Цвета появились позже.
Бог.
Бог - это предел, который человек себе определил, чтобы не сойти с ума. Поэтому он создатель, защитник, вершитель и воздаятель. Дьявол появился позже.
Звук.
Звук не появлялся из тишины, как и тишины не существует без звука. Слово и молчание появились позже.
Вселенная.
Вселенная - это космос, звезды, слова и боги, ты и я, и они все, и весь мир вместе.
Галактика.
Галактика - это первое, что можно схватить воображением. Потому что есть "наша галактика" и "другие галактики". Она огромная, красивая, таинственная и... неизведанная.
Солнечная система.
Солнечная система для меня система систем. Потому что это самая большая система, которую я могу довольно четко себе представить. Нет, я могу ошибиться в очередности расположения светил, но картинка - вот она, передо мною.
Солнце.
Солнце не хуже Бога. Оно тоже источник и своего рода создатель. А ещё оно светит. А ещё оно может сжечь.
Луна.
Её иногда бывает видно, даже когда на небе солнце. Это единственное светило на небе, имеющее чёткие очертания. Поэтому её часто рисуют и под нею целуются.
Земля.
Единственная планета, которую я трогал руками. За это очень ей благодарен. А ещё она - наш дом.
Суша.
Суша и есть настоящая Земля. Она омывается водой. На ней живут люди, которые героически покоряют воду ,высоту и небо. А вода – это парикмахер Земли.
Океан.
Вся вода вместе – это мировой океан. Колыбель органической жизни. По одной из версий – грядущая братская могила человечества.

Вика Чута. ЧутА – правильно – с ударением на последнем слоге… Одно из тех воспоминаний, когда снова и снова беспомощно разводишь руками.
1988. Еще сдавая вступительные экзамены в университет, познакомился с ней. Светловолосая, красивая (а какой ещё может быть понравившаяся девушка?), худенькая, но с широкими бедрами, выразительно-немаленькой грудью и насмешливыми зелёными глазами - сказка семнадцати лет, мне уже вот-вот должно было исполниться 21. Эта разница в возрасте вскоре оказалась одним из роковых обстоятельств в наших отношениях. Сейчас многим себе трудно представить, но в те годы обычным делом была романтическая фаза отношений – просто прогулки, малозначительные разговоры, многообещающие взгляды, держания за ручки и назначенные вечерние свидания. Видимая логика событий отчетливо вела к сближению, углублению, знакомству с родителями, ну и далее – к детям и внукам. Жизнь распорядилась иначе…
Во второй половине сентября студентов отправили на сельхозработы. Нас, первокурсников, разделили: совершеннолетних послали на консервный завод, не достигших же восемнадцати лет – на уборку винограда. Так мы с Викой оказались разлучены.
Скажу честно: вплоть до того момента, девушки на меня никогда не бросались ни в одиночку, ни оптом. А на заводе я вдруг очутился в зоне их повышенного внимания. Ошеломительно приятно и при этом непонятно, как себя вести. Вечера и ночи около бараков у костра с гитарой, стоявшая неподалеку многотонная цистерна с перебродившим яблочным соком отнюдь не способствовала пуританству. Ну и замутил я напропалую сразу с несколькими… девушками. Забегая вперед, скажу, что одна из них оказалась настойчивее других и стала матерью моей дочери.
Во общем, вернулся я из колхоза на неделю раньше Вики. Слоняясь по полупустой общаге, в один прекрасный день я наткнулся на разыскивающую меня Наталью, вы ведь поняли, кто это. Мы уединились в моей комнате, и она не выходила потом из комнаты много дней.
А через неделю было утро. Я, склонившись, выговаривал что-то лежащей на кровати Наталье.
- Привет! – я поднял голову. На пороге стояла Вика. В руках она держала два огромных яблока. Что-то не переставая говорить, она заметалась по комнате, сунула мне в руки яблоки и выбежала навсегда.
Мне сегодня хочется увидеть её сегодняшнюю, чтобы, может быть, забыть её тогдашнюю.

Про первое воспоминание. Это ведь тоже история? Родился в сельском роддоме. Этого не помню, конечно. Село когда-то было районным центром, оттого у людей постарше иногда проскальзывал апломб жителей мегаполиса. Утопающее в зелени на берегу реки, рядом когда-то знаменитый Императорский лес, посаженный в честь остановки в дороге на этом месте Петра Первого. Центральные улицы асфальтированы, последняя, улица Ленина, уже на моей памяти, в восьмидесятые годы. Она-то как раз центральной и не была, но руководство села, видимо замаливая какие-то очередные грешки, решила облагодетельствовать жителей улицы имени вождя.
   Роддом, одно из отделений местной больницы, имевшей статус районной, как раз и находился на одной из этих улиц – улице Горького. Больница – была красивым и ухоженным комплексом одноэтажных строений с беседками, дорожками и скамеечками под огромными деревьями. Помнится, там всегда бывало много людей и не только по поводу лечения, там любили встречаться.
   Ко временам моего роддома, видимо, относится и первое детское воспоминание, очень расплывчатое, но имеющее место быть. На него наложилась семейная история, которую слышал я множество раз. Только родившись, я чуть не умер. Состояние резко ухудшилось, но меня удалось спасти курсом инъекций в голову. Так вот эти уколы в голову я и помню. Я раскрытый, голый на руках у доктора женщины, мне очень жарко, и у меня чувство творящейся надо какой-то вселенской несправедливости…

Нет, не смешное. В начале семидесятых жил от нас в доме через дорогу хмурый, неразговорчивый, совсем ещё не старый человек. Помню я его как дядю Васю. Довольно высокий, худощавый, с длинными и светлыми волосами. Сторонился людей, и люди его сторонились. Стоит его только вспомнить, и я отчетливо вижу его копошащимся в огороде, со стоящим рядом вечно включенным на радио «Свободу» радиоприемником типа «Спидола».
Мне в то время и шести лет не было, и его отстраненность воспринималось мной как чуть ли не враждебность. Позже я узнал и причины этой нелюдимости. Оказывается, в свое время дядя Вася работал в школе учителем физкультуры. Случилась у него любовь с одной из старшеклассниц, и, скорей всего, с самыми неприятными последствиями, ибо дядя Вася сел. Отсидев положенное, вышел на свободу. Ни в школу, понятно, ни на другую работу его уже не брали. В то время о педофилии мало кто слышал, но к подобным людям относились как к прокаженным.
Как-то утром, выглянув из калитки, я увидел на той стороне улицы милицейскую машину и собравшихся рядом с ней соседей. Подбежав поближе, я узнал страшное и непонятное: ночью дядя Вася умер, вскрыв себе вены.