У меня в деревне был закадычный друг Андрюшка, я вообще был жадным до
нового, реалий и тонкостей деревенской жизни не знал и очень мне было
всё интересно, и как печь топят и как корову доят и масса других
интересных вещей.
Андрюшка покуривал, таскал у отца сигареты, они висели вроде открыто, в
авоське на кухне, но были безусловным табу.
Сигареты украдены, партизаны в количестве двух бойцов скрытно
переместились в телятник, он был не далеко и если Андрюшку звали, можно
было услышать. Закурили, голова у меня закружилась, во рту гадость, но
курю вдруг понравится, сигареты отвратные "Памир", отец андрюшкин дядя
Петя, деревенский пастух, фронтовик, называл эти сигареты "нищий в
горах".
Время обеда и мы забыли про всё, а он что-то забыл, выгоняя телят
пастись, и пошёл в телятник, замерли мы оба, нрав у него был крутой и
нам бы досталось... И я бросил сигарету в угол, там где мы курили всюду
было полно соломы, и вторая сигарета полетела, стоим не дышим, он
покопался совсем рядом с нами, что взял и ушёл...
Оглянулись, а уже горит, да так занялось всё разом, переглянулись и
убежали в разные стороны...
Телятник сгорел дотла, огромная чёрная проплешина, страшная какая-то,
пугающая...
Разбирательство, милиция приехала, председатель колхоза, и валят всё на
отца Андрюшки, курил, бросил окурок, сгорело, разгильдяй, думать же
надо...
Стыдно ужасно, и как будто каждый кто тебя видит, так внимательно
заглядывает тебе в глаза и они спрашивают, так тихонько...
Дима, это не ты телятник-то сжёг?
У этой деревенской семьи мы брали молоко, и матушка Андрюшки увидев меня
на следующий день, спросила бидон где? Дома... Сходи за ним и приходи
назад...
У их дома был большой амбар, сено там запасали на зиму, я вернулся,
поставь бидон и крышку у него сними, и иди сюда поможешь мне и Адрюшка
тут в амбаре, ты же его искал.
Зашёл, и всё понял, Андрюшка белый стоит, молча и смотрит на меня...
Дверку прикрыла засовом, и взяла верёвку, толстая верёвка такая, сено ей
перетягивают когда на телеге везут...
И отходила нас этой верёвкой, молча без истерики и криков, пустых слов и
визгов, мы не прятались и не закрывались, досталось нам крепко, по
настоящему, синяки сошли через месяц, чёрная спина была.
Бросила верёвку, села где стояла, голову обняла руками, и стала
говорить, вот тем самым тихим голосом, плакала и говорила, что дядю Петю
посадят в тюрьму, у меня 12 детей, как мы будем жить?
И конечно не все были маленькие, но что что такое в деревне без мужика,
я своим мозгом понимал очень хорошо, видел как и чем они живут, а я
теперь понимаю, что это была реальность, телятник на 120 голов, сгорел
дотла.
Она ушла, а мы молча просидели до вечера...
Историю эту, как-то замяли, отец Андрюшки вернулся, все выдохнули...
Бабушка моя плакала не переставая, пока он не вернулся...
Я сидел дома и не выходил, мне надо было, надо было самому, мне надо
было увидеть дядю Петю, я не мог носить это в себе.
Я знал, где вечером он пойдёт с работы один, мне не было страшно, но я
решил сесть так чтобы он меня увидел издалека, там дорога и дом, где мы
жили, крайний в деревне.
Я взял табуретку и сел у края дороги, стал ждать... Я его сразу увидел,
и он меня, он медленно шёл, устал. Я встал и подошёл к нему, не могу
смотреть ему в глаза, стою и молчу, и он молчит, лучше бы он ударил меня
или заорал, рассказал что я плохой и место мне в тюрьме...
Дядя Петя прости меня... Он просто руку мне положил на плечо... Ладно,
Митяй...
Пошли со мной, я скоро на пасеку пойду, ты на пасеке-то был? Уголёк
готовить надо, струмент и одёжу опять же, думать-то надо завсегда, чо и
как делать будешь, а то пчёл обидишь, а они накусают.
Я запомнил на всю жизнь, думать надо всегда, что и как делаешь, не
думая, что делаешь, бьёшь наотмашь всех кто рядом с тобой, за любую твою
глупость и трусость, кто-то обязательно заплатит, и только потому, что
ты не взял за труд подумать, чем всё может кончится.