Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Vladimir Dounin
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
В молодости мне удалось найти по обмену «2х к. кв-ру в Раменском, Подмосковье», а работу не удавалось. Поэтому я (музыкант) почти все дни в году был на каких-нибудь гастролях, а квартира была пустая. Я пригласил моего друга по Армии (тоже Володю-студента ГИТИСа) жить в ней.
Приезжаю вечером, в подъезде лампочки, как обычно, украдены (были тогда дефицитом). Пытаюсь в темноте найти: какой ключ от какого замка, и вверх зубчиками или вниз? Внезапно дверь резко распахивается, бьёт в глаза яркий свет, и дама в форме лейтенанта милиции громко спрашивает: «Кто-такой? Почему ключи к чужой квартире подбираешь? »
Володя, слыша мой голос, кричит из туалета: «Всё в порядке! Это мой брат с гастролей вернулся! » «Нет! Не всё в порядке. »- обращается ко мне дама-лейтенант. - «Ты свои «гастроли» прекращай немедленно! Ты не маленький и знаешь, что тебе, как рецидивисту, дадут тройной срок или вообще пристрелят при задержании. И этот вариант, кстати, будет самым лучшим и для тебя самого, и для общества. В твоём возрасте люди уже обычно не исправляются. Поверь мне, как специалисту. »
Выбегает Володя, выталкивает меня на лестницу и просит лейтенантшу дать нам поговорить наедине. «А то он сейчас просто сбежит – я его знаю!» - почему-то заверяет милиционершу мой приятель.
Мне он говорит, что получил в ГИТИСе задание по «актёрскому мастерству»: со всеми подряд разговаривать, и при всяком удобном случае разыгрывать собеседников, перевоплощаясь в кого угодно. Это, дескать, - лучшая практика и одновременно экзамен – вы сразу поймёте: что вы за актёр? Умоляет меня не выдавать его, и не помешать этой даме считать меня ещё одним, как и он, отсидевшим свой срок бандитом.
Эта дама «сама напросилась» на розыгрыш. Она (в тот раз в штатском) зашла с Володей в лифт и заметила, что у того голова острижена наголо (он надеялся таким путём спастись от лысины). Сурово глядя на него, спросила: «Ну что, опять за старое примешься, или честно жить будешь?» Получив ответ «жить честно», сказала: «Молодец! Тебе повезло, я многим помогла удержаться на честном пути, и тебе тоже помогу! Покажи, в какой квартире живёшь?»
Зайдя в квартиру, спросила: «Ты в техникум-то или в институт поступать собираешься?» Володя начал, что ему бы прежде, чем об этом думать, нужно окончить...(ГИТИС, хотел он сказать) Но она перебила: «Ах, да!. Тебя же, наверное, ещё из школы в колонию направили...»
Дама и в самом деле оказалась специалистом: В Пединституте имени Крупской она работала над кандидатской диссертацией «Роль и значение литературы в социальной реабилитации бывших осуждённых», и совмещала работу в Детской комнате Милиции с преподаванием Русского языка и Литературы в школе.
По возвращению с лестницы в квартиру, меня ждал вопрос: «Как это ты оказался на свободе раньше Володи–младшего? Ведь, наверняка, ты, а не этот мальчишка, руководил преступной группой?» Догадалась, конечно, по моим тогдашним длинным волосам (кто бы сегодня поверил?).
Отвечаю, что тюремные двери мне открыла моя поэзия. Я-дескать сочинял и помещал в тюремной стенгазете стихи, охранники, и особенно их жёны, плакали от умиления, поэтому и срок скостили. Лейт.-Преп. Литературы аж подскочила: «А ну-ка, что это за поэзия? Почитай-ка мне свои стихи!»
Я начал с засевших в моей голове строк только что выпущенного из тюрьмы зека. Он попросил меня с подругой дать ему один сочник (ночью, в буфете на Белорусском вокзале). Мы ему дали целых два и ещё чай ему купили. А он нам в благодарность накатал 4 страницы стихов в моей тетрадке с конспектами. Мы пришли в ужас, прочтя их, и немедленно выбросили, опасаясь, что это просто провокация КГБ. Но самое начало и последнюю строфу я всё же успел запомнить:
«Как плод бездарных измышлений И злобных домыслов ума, Встаёт пред нами мрачный гений: Лекарство обществы – тюрьма.
Здесь только чувство мести властно, Желанья грязны, как мазут. Здесь даже волку жить опасно - Его бандиты загрызут.
Попы пугают Божьей карой Зовут на помощь чёрта тень. Зачем выдумывать кошмары? В тюрьме их видишь каждый день. ......................................................... ......................................................... ......................................................... ........................................................
Волна смыкается с волною, Обратный повторяя путь. Воспоминания толпою Томят мой ум и давят грудь. »
«Ну, это не твои стихи», - сказала Лейт.-Преп.- «Это очень известное стихотворение, но я как-то сейчас не могу вспомнить, чьё? Читай ещё.»
Чтобы продолжить игру, я прочёл ей (по памяти) Есенина:
В том краю, где жёлтая крапива И сухой плетень, Приютились к вербам сиротливо Избы деревень.
Там в полях, за синей гущей лога, В зелени озер, Пролегла песчаная дорога До сибирских гор.
Затерялась Русь в Мордве и Чуди, Нипочем ей страх. И идут по той дороге люди, Люди в кандалах.
Все они убийцы или воры, Как судил им рок. Полюбил я грустные их взоры С впадинами щек.
Много зла от радости в убийцах, Их сердца просты, Но кривятся в почернелых лицах Голубые рты.
Я одну мечту, скрывая, нежу, Что я сердцем чист. Но и я кого-нибудь зарежу Под осенний свист.
И меня по ветряному свею, По тому ль песку, Поведут с веревкою на шее Полюбить тоску.
И когда с улыбкой мимоходом Распрямлю я грудь, Языком залижет непогода Прожитой мой путь.
«Вот это уже – точно твоё» - (вопреки моему страху быть разоблачённым) засмеялась Лейт.-Преп.. - «Затерялась Русь в Мордве и Чуди», «По свею», «Голубые рты» - грамотный человек никогда бы такой белиберды не написал! Есть Мордовская АССР и Чукотка, запомни на будущее».
Ободрённый невероятным успехом, я прочёл ей Лермонтовское «Я не унижусь пред тобою».
Л.-П. сказала, что «стишата в общем так, ничего себе, но многие рифмы за уши притянуты, и тематика, конечно, у меня мелковата».
Но когда я, обнаглев, попытался прочесть ей Пушкинское «Мой голос для тебя и ласковый и томный», то тут уж она меня решительно оборвала: «Хватит пошлятины! Ну не дал тебе Бог таланта, так и не пытайся выше своей головы прыгнуть.
Не всем дано быть Пушкиными и Лермонтовыми! Постарайся в меру своих сил и способностей быть полезным обществу, и всегда для тебя найдётся возможность, даже с твоим прошлым. Вот могу тебе помочь хоть завтра на работу устроиться: в Дом Культуры им. Воровского. Сторожем. Им как раз для ночной смены человек нужен».
Володя оказался очень хорошим актёром. Сейчас он работает в самом знаменитом (на весь мир) театре нашей страны. Но в тот раз он «переиграл» - перестарался! Когда он показал ей свой студенческий билет (чтобы завершить затянувшуюся шутку), та просто спокойно этот документ у него на глазах порвала, и тут же выбросила в мусоропровод. «Тебе только ещё срока за подделку документов не хватало» - сказала она в ответ на его крик ужаса.
Владимир Дунин
Вопросы к знатокам:
1. Действительно ли эти стихи про тюрьму кем-то ещё, а не нашим «зеком с вокзала» написаны? 2. Неужели в Пединститутах на литфаке эту «пошлятину» не проходят?
Русских в ЮАР до сих пор, через сто с лишним лет после Англо-Бурской войны 1900-1901, очень любят, потому что Россия им помогала, и много русских добровольцев приехало воевать на их стороне. Даже знают и поют русские песни, хотя я, к примеру, чуть не упал со стула, услышав разудалое, полное молодого, веселого задора исполнение нашей грустной песни «Однозвучно гремит колокольчик» местным школьным хором.
А вот англичан до сих пор ненавидят, потому что те уморили в концлагерях (задолго до Сталина с Гитлером) большую часть белого населения, чтобы ЮАРовцы своим партизанам не помогали и едой бы их не снабжали.
Гитлера же любят за то, что он чуть было не расколошматил Англию (жаль, что русские с американцами помешали ему в таком хорошем деле). Я даже жил рядом с роскошным подземным комплексом, где собирались спрятать Гитлера после 1945.
И вот почти после каждого моего концерта в любом городе ЮАР ко мне обязательно подходили местные эксперты в вопросах истории и геополитики, и задавали они мне всегда один и тот же вопрос: «Как ты думаешь, Владимир, смог бы Гитлер победить в войне, если бы он не повторил ужасную ошибку Наполеона – ведь оба додумались напасть на Россию в Июне, в самый разгар ваших страшных морозов. Будь Гитлер поумнее и повыдержание, и дождись он хотя бы Декабря, когда уже кругом жара – разве смогли бы вы оказать его армии такое же сопротивление...»
Все мои попытки объяснить, что у нас в Северном полушарии времена года – «наоборот», и как раз в декабре-то самые морозы и начинаются, заканчивались одинаково: люди только крутили головами и понимающе перемигивались. Они сразу же понимали, что мне на всю жизнь «промыли мозги» советской пропагандой. Поэтому я, конечно, так и буду бессовестно врать до конца моих дней, как эта пропаганда делала, даже насчет времен года в моей родной стране. Ведь у них эта чушь, насчет Гитлера с Наполеоном, даже в школе так же преподается (от сыновей узнал, когда они там, в ЮАР, историю проходить стали).
Опять Казанский оперный театр, опять «Демон» Рубинштейна, но уже не 1й акт, а последний. Демон «заказал» жениха Тамары Синодала и абреки (кавказские горные разбойники) Демона «не лоханули», заказ выполнили. Вот этого Синодала уже принесли к Тамаре в гробу, и она над его мертвым телом горем убивается...
Между прочим, почти каждый собеседник в ЮАР обязательно спрашивал меня: что такое эта ваша Чечня, и почему она для вашей страны так важна? Я всегда отвечал им, что для их страны Чечня еще важнее. Не было бы Чечни, так и ЮАР вовсе бы не было. Ведь именно жители этой маленькой горной республики заставили всех купцов Европы придти к заключению, что лучше 100 раз сплавать в Индию маршрутом, огибающим Африку (а затем и создать базы снабжения в Кейптауне, Дурбане итд.), чем пройти один раз караваном (с любым количеством охраны) напрямики, но зато вблизи от мест проживания этих самых абреков. Я, исходя из своего личного опыта всего лишь совместного проживания с посланцами (и, вероятно, не самыми худшими) этого самого «гордого народа» в студенческом общежитии, смею заверить любого, что европейские купцы были правы на все сто.
... Так вот смех в том, что этого убитого (по заказу Демона) жениха Тамары (Синодала) на самом-то деле в этом гробу нет. Высокооплачиваемый Заслуженный или Народный артист, что пел его роль в предыдущем акте, давно ушел и пьет дома чай (или еще что-нибудь). А в гроб вместо него положили в антракте «дешевого», (3 рубля за вызов) студентика, так что Тамаре вроде бы и убиваться не с чего по большому счету.
Однако на этот раз Тамара так разошлась в своих страданиях, что слегка толкнула горящую в гробу свечку у самого лица «студентика-Синодала». При этом эту свечку так наклонила, что горячий, расплавленный стеарин со свечки стекает и капает студентику прямо на лицо, отчего тот в гробу все время дергается на потеху зрителям.
Помошник режиссера заметил непорядок и немедленно принял меры: подкрался в боковой кулисе почти к самому гробу и громким шепотом (в театре умеют) говорит хористу, что ближе всех к гробу стоит, указывая при этом на этого хориста пальцем (чтобы вдруг какой-нибудь еще путаницы на сцене не возникло): «Задуй свечу! Задуй свечу!».
Однако и студентик этот шепот тоже слышит. С громким: «Ага! Понял», - он приподнимается, садится в своем гробу, задувает злодейку-свечу, затем укладывает (как учили) руки крестом на груди и снова ложится назад в гроб.
Итальянцу-настройщику пианино в ЮАР понравилось, как я играю итальянские песни. Попросил записать их для него на кассету, что я и сделал. Его заказчице, знаменитой в ЮАР пианистке (у нее даже своя постоянная программа на ТВ была) записи тоже понравились, и она пригласила меня сыграть концерт в ее собственном, личном концертном зале, построенном во дворе ее дома (такие люди там в тесноте не живут).
Когда я приехал, она, подавая руку, представилась: «Анна Бендер». Я, естественно, вспомнил нашего знаменитого Остапа Бендера. «Почему Вы улыбнулись?» - тотчас же спросила она меня. Ну не стану же я объяснять ей, что у нее точно такая же фамилия, как у знаменитого на всю мою страну мошенника? Говорю, что-дескать мне просто очень стало приятно от нашего с ней знакомства.
После концерта пригласила она меня в свой дом на ужин, провела по залам и комнатам. Повсюду на меня смотрел с картин и фотографий красивый, высокий мужчина в военной форме полковника на большинстве из фотографий. «Это – мой покойный муж» - сказала она. - «Он был исключительно образованным и талантливым человеком, у него были докторские степени в нескольких, совершенно разных областях науки. К сожалению, мы мало были вместе, он очень много и долго работал за рубежом».
На прощание она подарила мне книгу, которую очень любил и ценил ее муж, он привез в ЮАР эту книгу из России (сама она и дочери все равно не могут ее читать – совершенно не знают русского). Я поразился: как ее муж мог «привезти книгу из России», если всем ЮАРовцам всегда был строжайше запрешен въезд в СССР, и «никаких отношений с расистами» у нас в те годы не было?
Она сказала, что не должна была бы показывать мне эту фотографию, но так и быть разрешает взглянуть разок. На фото был ее муж в штатском с группой других мужчин на фоне МГУ им. Ломоносова. «Что он там делал?»,- спросил я ее. «Как он мог оказаться возле университета? Это же как раз такое место, за которым наши спецслужбы, наверняка, всегда внимательно наблюдали?»
«Он был много лет профессором этого университета» - ответила мне она. «Но это - официально. На самом же деле он был резидентом нашей разведки в вашей стране, и на фотографии (на фоне МГУ) - он со своей разведгруппой».
Подаренная ею книга называлась: «Золотой теленок» и «12 стульев» Ильфа и Петрова. Она знала, почему я улыбнулся, услышав ее фамилию.
В СССР не хватало бумаги, и было очень трудно подписаться на интересный журнал или газету – кому-то удавалось только по блату или большому везению. Поэтому многие соседи таких счастливчиков считали себя несправедливо обиженными и крали эти издания из почтовых ящиков, выламывая их замки.
Мой учитель никакого замка на своём почтовом ящике вообще не имел, как и какой-либо подписки. Но тем не менее и ему дверцу его ячейки выломали, и она висела на одном гвозде (забитом в неё из соседнего ящика-ячейки в качестве оси, на которой она поворачивается). Для того, чтобы выпрямить искорёженный второй гвоздь и забить его опять в дверцу на прежнее место, необходимо было открыть дверцу соседней ячейки, а вот на ней-то замок был, да ещё и наружный, висячий.
Пошёл я к соседу, чтобы попросить его открыть эту дверцу. Заметил, что в отличие от очень приветливых и вежливых ленинградцев, учитель мой живёт тут, в Царском Селе (г. Пушкин) среди явных психов и хамов. Одна из соседок в это время собиралась было выйти из своей квартиры на лестницу, но заметив меня захлопнула дверь с такой силой, что штукатурка над дверью треснула и на пол посыпалась.
А другая, наоборот, заходила в подъезд с мороза, с улицы. Но разглядев меня в полумраке подъезда (лампы тогда тоже крали – дефицит) развернулась и с диким воплем умчалась назад на улицу, прямо как будто вампира с кровью на клыках увидела.
Да и хозяин ячейки повёл себя тоже странно, если не нелюбезно. Сначала кто-то очень долго разглядывал меня в глазок, затем я слышал несколько минут страстного шёпота, и уж лишь затем мужской голос мне сказал, чтобы я не уходил, а подождал, «пока он вытрется после душа и оденется». Да только это вытирание с одеванием у него полчаса взяло. Он всё только к двери подходил да меня спрашивал: «Вы ждёте? Не ушли?». Жду, конечно, куда же я денусь, если без его участия не могу дверцу своему учителю починить.
Тут внизу раздаются вдруг шум, топот, крики: «Он ещё там, не выходил!» Влетают в подъезд милиционеры в бронежилетах. Кричат мне: «Стой! Не шевелиться! Документы!» Объясняю им, кто я такой, и чем тут занят. За документами мы идём на этаж выше, к учителю – они у меня в пиджаке на стуле висят. Милиционеры учителя знают – он местная знаменитость.
Извиняются за задержание и объясняют своё и соседей поведение. Оказывается, уже несколько недель какой-то маньяк или сумасшедший ходит там у них по подъездам и бъёт молотком по голове тем, кто ему откроет дверь или на пути попадётся. А у меня-то в руках молоток...
Только что доказали, что скорость света не является постоянной, даже эта бывшая «константа» зависит от того, где находится наблюдатель. И мир вокруг нас то и дело это подтверждает. Пример (обмен телеграммами): Адвокат-Клиенту: «Правосудие восторжествовало». Клиент-Адвокату: «Немедленно обжалуй решение суда».
ТУ-154 в Улан-Батор всегда до отказа набит мужчинами из разных стран мира. Судя по строке «цель прибытия» в анкетах, все они – учёные, страстно желающие исследовать уникальный животный мир Монголии. Но судя по их шуткам, разговорам и отсутствию багажа, они свои простые, но надёжные инструменты предстоящих глубоких исследований скрывают от взоров (до поры до времени) просто под своей одеждой.
Дело в том, что Монголия – страна скотоводов, и уж им ли не знать пути улучшения породы скота, один из которых – «вливание в породу свежей крови» - спаривание с очень генетически удалёнными особями. Поэтому, что бы мы ни думали по этому поводу, они используют этот же подход и к улучшению породы скотов двуногих, к которым всех нас (извините) порою причисляют. То же самое делают народы-оленеводы, и многие другие, которые такими практическими действиями борются с вымиранием своего населения. Под девизом «Все флаги в гости к нам» Монголия добилась уже несомненных успехов на этом поприще. Я был поражён количеством и качеством молодёжи на столичных улицах. Вместо запомнившихся своим уродством старинных картинок из учебников истории, кругом меня были стройные, длинноногие красавицы и красавцы с университетскими учебниками в руках и в шикарных кожаных костюмах..
От меня, правда, никто моего личного вклада в это великое дело не потребовал, ничего никуда вложить не предложил, и даже вообще посоветовали не надеяться. Дело в том, что на стене Центрального Музея Улан-Батора висит огромная каменная карта «Монголия 12го века». На ней, кроме центра империи, есть ещё и много периферийных населённых пунктов, с хорошо знакомыми нам всем названиями: Смоленск, Тверь, Новгород и пр. (Москвы я почему-то не увидел). И поскольку улучшением генетического фонда своего народа занимаются, несомненно, настоящие патриоты (кто же ещё предложит свою жену или дочь на пару ночей чужеземцу), то оккупанту исконно Монгольских (с 12го века) земель дорога в эту постель навсегда закрыта (по крайней мере, до возвращения временно оккупированных нами территорий).
И вот стою я на центральной улице столицы, возле Улан-Баторского ГУМа и любуюсь на приближающуюся ко мне очень красивую пару (студент и студентка). Они что-то друг-другу оживлённо щебечут, и мне показалось даже, что разговаривают, видимо, для практики, на Французском. И вот во время этого обмена быстрыми короткими фразами, перемежающимися смехом и шлепками (в шутку), и глядя при этом в глаза собеседника, девушка начинает для чего-то задирать на ходу свою хорошо облегающую её бёдра кожаную юбку кверху (как в песне авиаторов: «Выше, всё выше, всё выше..»). И когда ей это (на полном-то ходу) полностью удалось, она внезапно приземляется в аккурат возле моих ног. Я еле успел отскочить, и не зря отскочил – запасных туфель и носков у меня с собою не было. Что меня больше всего поразило в этом происшествии, так это то, что разговор этих молодых людей не прервался ни на секунду, а продолжался легко и непринуждённо. Ну, совершенно, как ни в чём ни бывало...
Я пришёл в себя от хохота водителя нашего автобуса: «Чего рот-то открыл? Никогда такого ещё не видел?»
Спрашиваю: «Она что, сумасшедшая?» Водитель говорит: «Нет. Сумасшедший – ты. Ты по Монголии ездил, летал над ней? Ты хоть один куст или дерево в её степях видел? » -«Нет, говорю,- не видел». - «А они же испокон веков по этой степи кочуют – куда они побегут, если нужда приспичит? Для них это совершенно нормально.
А вот ты вчера принял приглашение на охоту, завтра поедешь диких зверюшек и птичек убивать. А по местным, монгольским верованиям, резать и есть можно только домашний скот, потому что после смерти души людей переселяются в диких птиц, зверей и рыб. И убивать их не то что грех, а – преступление. Ты же, может быть, чьего-то дедушку или бабушку убьёшь! Что их потомки с тобой захотят сделать, если поймают?»
Вечером того же дня раздался страшный двуголосый крик наших артисток, зашедших на минутку в расположенный во дворе клуба туалет (на 12 – 15 посадочных мест одновременно, в один ряд). Вроде и неудобно заходить к дамам в такой момент, но всем нам было ясно, что только серьёзная угроза их жизни могла вызвать такие истошные вопли.
Влетаем с фонарями и готовностью к самому худшему и видим дам, присевших в противоположных концах туалета. А между ними, в центре оного, стоит местный житель, который (что ни говорите – культура: на концерт же пришёл) не захотел писать на улице, а зашёл для этого в туалет к дамам. Он удивлённо вертел головой и изо всех сил старался понять: что бы это тут такое могло вызвать такую странную реакцию у этих московских артисток? Что они вдруг в этом туалете увидели, а он – нет?
Мои друзья, ныне известные музыканты, а тогда нелегальные (прописаны в общежитии) жильцы одной из комнат роскошной, просторной квартиры на Большой Полянке рядом с Кремлём, пригласили меня на их «годовщину любви и дружбы». Жить не по прописке было делом рискованным. К примеру, на весь мир великого (даже сегодня его всё читают повсюду и записи слушают) педагога Г.Г. Нейгауза милиция как раз тогда среди ночи «удалила» по наводке соседей из квартиры его жены, с которй он прожил там уже 22 года. Сказали: «Живите, сколько хотите, с кем хотите, но по месту прописки. После ноля часов здесь не появляться». Ещё, по их словам, очень так мягко с ним обошлись, как с мировой знаменитостью, - только на улицу выкинули.
Юбиляры предупредили меня, что меня будут угощать не только продуктами из «кремлёвки», которыми с ними делится одиноко живущий хозяин квартиры, но и его непременными рассказами, которые не всем и не всегда нравятся. Однако придётся эти рассказы выслушать внимательно, не перебивая, не споря и не задавая вопросов – тогда всё будет хорошо, они гарантируют.
Любые же комментарии могут вызвать у их хозяина приступ бешенства, а это крайне опасно из-за его «особых» отношений с милицией, которая автоматически прощает ему буквально что угодно, и они это уже не раз видели.
Ужин был очень вкусным. Хозяин - очень хорошо выглядящий, полноватый, голубоглазый блондин лет пятидесяти, - был очень радушен и приветлив. Историю я выслушал лишь одну, дословно её запомнил:
«Был у Ворошилова повар. Жил – как сыр в масле катался. И денег было у него на этой работе много, и любые продукты мог не только сам есть, но и домой уносить – ему и это разрешали. Но нельзя ему было на этой работе ни в коем случае ни пить, ни болтать.
А он всё равно где-нибудь, с какими- нибудь друзьями нет-нет, да и напьётся. А напьётся - контроль теряет и что-нибудь рассказывать начинает..... (долгая пауза рассказчика и, наконец, заключение)
.......Нет! Не умеют люди ценить своё счастье....»
Каким образом эта история относилась к рассказчику, или он к ней - упомянуто не было, а я помнил предупреждение и от вопросов воздержался.
Мои друзья проводили меня домой, благо погода для прогулок была той ночью просто прекрасной. По дороге предложили мне угадать с 10 раз профессию или место работы их хозяина. Я не смог, и они мне сказали, что я ужинал с официальным палачом города Москвы.
Среди вокалистов бытует мнение, что загружать свои мозги – это только голосу вредить. Некоторые говорили мне это в шутку, а некоторые писали на меня доносы начальству всерьез. «Новый хормейстер не понимает самой специфики вокала: все нас чему-то учит и учит, забивает нам головы, вместо того, чтобы дать нашим пустотам резонировать, производя красивый, мощный звук» (перевод с английского оригинала – мой собственный В. Д.).
Может быть, в этом какая-то доля правды и есть. Но иногда эти самые пустоты забавно работают на сцене.
1. Концерт выпускников прославленной консерватории, полон зал народу. Потрясающей красоты и силы бас должен исполнить Рондо Фарлафа из «Руслана и Людмилы» Глинки – блестящая, виртуозная ария на «сверхзвуковой скорости». Слова должны вылетать, как из пулемета, не дай Бог о чем-то постороннем подумать во время пения – немедленная авария гарантирована. И тут завистники-вредители «дружески» просят баса «не спеть случайно довольно частую ошибку исполнителей в этой арии: слова «ни сопли, ни вопли», вместо «ни стоны, ни мольбы тебе не помогут» (Фарлаф мысленно обращается к Людмиле). Ну и, конечно, как вредители перед самым выходом ему сказали, так наш бас и спел в самом же начале.
Народ в зале хохочет: шутка–то давно известная, с бородой. А профессор этого баса на сцену прибежал и, сложив руки рупором, повторяет из-за кулис: «Слова переставь, слова переставь». Бас, продолжая своей пулеметной очередью слов зал поливать, чуть-чуть своему профессору головой кивает: «Слышу, мол, знаю свою ошибку. Сейчас заменю слова во втором куплете, когда до этого места дойду».
Однако, дойдя до этого же места во второй раз, слова он не заменил, а просто ПЕРЕСТАВИЛ – то есть в точности сделал именно то, что ему профессор сказал («переставь» вместо «замени»). Теперь это уже было: «Ни вопли, ни сопли».
2. Премьера «Евгения Онегина». Онегин обращаясь к Ленскому должен спеть: «Ты не танцуешь Ленской, что с тобой? Чайльд Гарольдом стоишь каким-то» Однако такое трудное имя из памяти «Онегина» куда-то вдруг выпало, а музыка-то ждать не будет, пока вспомнишь. Вот и пропустил бедный баритон «Чайльд Гарольда». Зрители в результате услышали: «Ты не танцуешь Ленской, что с тобой?» Многозначительная пауза и затем: «.... Стоишь каким-то!»
Но и Ленский «в долгу не остался». Вместо трудного слова «сатисфакция» (требование удовлетворения – вызов на дуэль) он спел Онегину: «Онегин, Вы больше мне не друг! Быть близким с Вами я не желаю больше, и ДЕЗИНФЕКЦИИ я требую!».
По окончанию Московской Консерватории меня распределили в Казань. Я должен был сыграть в Казанской Консерватории мой сольный концерт, чтобы другие преподаватели и студенты могли видеть и слышать, что я из себя на самом деле (а не по бумагам) представляю.
Во Внуково самолёт выкатил на взлётную, взревел двигателями и... заглушил их. Затем около 3х часов стоял на страшном солнцепёке, не включая вентиляцию. Все мы-пассажиры испеклись, задохнулись и, в конце концов, просто вырубились, а, может, и вправду сознание потеряли, привязанные в наших креслах.
Проснулся я от страшного холода. Самолёт набрал высоту давным-давно и изо всех вентиляторов над спящими пассажирами на полную мощность свистят потоки ледяного воздуха – ни один не проснулся и не закрыл их. Хотел попросить об этом спящую в кресле недалеко от меня бортпроводницу, но обнаружил, что у меня напрочь исчез голос – не могу издать ни звука, какое-то сипение на змеиный манер получается вместо слов.
Приезжаю в Консерваторию, хочу спросить: где находится «артистическая» - комната, в которой я могу переодеться перед моим концертом (до начала уже чуть ли не час всего остался)? Беру со стола в приёмной ректора лист бумаги и пишу на нём: «Извините, разговаривать не могу – у меня нет голоса. Скажите мне, пожалуйста, где «артистическая»?
Секретарь приёмной берёт другой лист бумаги и ПИШЕТ мне в ответ: «Комната номер 12, этажом ниже. «Ни пуха ни пера» на концерте! Я сейчас кого-нибудь попрошу все вопросы к Вам (если у кого будут) для Вас на бумаге писать и Вам показывать, чтобы Вы ответить могли».
Её ни капли не удивило, что новоприбывший учитель музыки – глухонемой (как она сразу же догадалась). А что, писал же глухой Бетховен замечательные симфонии!
Если вы учите играть на рояле, то на одном из первых уроков вы должны вашему ученику по всему тексту произведений (а это иногда десятки страниц) РАССТАВИТЬ пальцы: сделать пометки, какую ноту каким пальцем играть. Если делать это раз от разу, то ученик успевает заучить неверные пальцы, которые годятся только для медленного темпа, а в быстром непременно вызовут аварию или неуклюжесть.
Поэтому приходится часто истратить на это трудоемкое дело целый урок. Для учителя – тяжелая работа, а для ученика - тоска зеленая. За весь урок учитель к нему, может, всего 3-4 раза обратится (проверь, мол, удобные ли для тебя я пальцы здесь написал?)
А если вы учите играть на органе (на нем и ноги имеют свою клавиатуру), так работы еще больше. Нужно обязательно сделать пометки: левый носок, правая пятка, левая пятка итд.
Возле консерватории остановка автобуса. Входят две студентки, продолжая начатый уже разговор: «А ты к своему профессору ходила?» - « Ходила, но он сегодня со мною, считай, ничего не сделал. Целый час провозился – все мне ноги расставлял, а когда, наконец, расставил, так тут уже следующий студент пришел».
Потрясенные услышанным пассажиры долго перешептывались и крутили головами.
В Германии и ЮАР любят свою страну, и уже много лет новые бутылки вообще не производят (сберегая природу и воздух от загрязнения) – сдают и используют старые. Если кто-либо бросил бутылку или баллончик из-под Кока-Колы – их тотчас же с удовольствием хватают чернокожие ребята и мчатся сдавать.
В США и Канаде больше любят деньги. Сдать бутылки невозможно. Чернокожие ребята с удовольствием хватают их из мусорных урн на остановках и тотчас вдребезги разбивают прямо на этой же остановке об асфальт. Полиция беспомощно за этим наблюдает: сделать замечание представителю привилегированной расы означает автоматическую потерю работы «за расизм при исполнении служебных обязанностей». Думаете, хоть один полицейский сможет доказать начальству и борцам за права негров, что он сделал за свою смену точно такое же количество замечаний за вандализм и белым гражданам?
В России в этом вопросе традиционный бардак. С одной стороны стеклотара должна сдаваться и приниматься, а с другой стороны - всегда нет «деревянной тары», чтоб эту стеклотару складывать: потому что ее (деревянную) немедленно сжигают во дворе любой базы прямо по прибытию, чтобы и разговора на эту противную тему возникнуть не могло. Одновременно с этим, именно на приеме стеклотары делались миллионы. У меня в самодеятельности пел отличный оперный баритон, который покинул сцену ради участия в этом сумасшедше-прибыльном семейном бизнесе любимой жены, но в итоге загремел на 6 лет
Был бардак и в вопросе об оставлении на месте либо сносе старинного дома с аптекой на Пушкинской площади в Москве. То объявят жильцам, что снесут; то, что сносить не будут. Страшно запущенная (хозяин пьяница) квартира в этом доме была ключевой точкой в многоходовом квартирном обмене, в котором участвовал и я. И вот, когда уже весь этот обмен развалился, поскольку пришла «точная информация» от Моссовета, что никакого сноса не будет (и никто, следовательно, ничего на этом выгадать не сможет), появляется на горизонте невероятная (даже по размерам) бабка, которая была, по ее словам, секретаршей у самого Дзержинского, и у нее на руках документ, повергающий любого неприятеля в трепет. А именно – удостоверение ВЧК выданное самим Железным Феликсом с его собственноручной подписью. Ну и так, на всякий случай, бабуля всегда имела при себе тяжелую артиллерию: что-то вроде небольшого семейного альбома, в котором было несколько ее фотографий в обнимку с руководителями того же самого ведомства, но в более поздние годы, вплоть до современных (у начальства-то принято фотографироваться с ветеранами).
И вот наша бабка просто вдохнула новую жизнь в наш обмен своим уверенным заявлением: дайте ей, мол, только въехать в этот дом (вместе с ее потерявшим при разводе квартиру сыном), а уж снос этого дома она моментально обеспечит. И вправду обеспечила, но перестаралась при этом – слишком рано и «слишком высоко» кому-то позвонила. В результате ее звонка дом приказали сломать немедленно, к 50-летию образования СССР (официальная версия: чтоб гостям со всего света, проезжающим в кремль из «Шереметьева», впечатления не портил от главной улицы столицы). А бабка-то еще в этот дом въехать не успела, что делать? У нас для ее заселения осталась лишь одна ночь, всего лишь несколько часов до начала сноса.
Приезжаем с бабкой в ее «новую» квартиру – а у нее вдруг начинается истерика из-за того, что в квартире все: и полы, и шкафы, и полки – все усыпано пустыми бутылками, и бутылок этих горы. Казалось бы: ну велика ли беда, выбросишь потом куда-нибудь? Да только с бабкой этот вариант не проходит. Наутро дом начнут ломать, непременно возникнет конфликт с ее не совсем законным (мягко скажем) вселением, и непременно НАВЕРХ пойдет эта ужасная для нее информация об этих горах, но уже Ее бутылок. Бабка объявляет, что лучше она прямо тут сейчас застрелится, но в квартиру с горами бутылок она не войдет. Или я немедленно эти бутылки убираю, или «все по местам» - обмен аннулируется.
Сунулся я было эти бутылки распихивать по урнам на улице (это на центральной-то улице Москвы, по которой каждые 15 минут какой-нибудь членовоз пролетает), но мне уже через пару минут объяснили, насколько я неправ, и как мне повезло, что меня сразу, как террориста не пристрелили тут же возле урны. И вот я загружаю этими бутылками свой легендарный гастрольный рюкзак (см. другие истории), все чемоданы и коробки, которые попадаются на глаза, ведра, и даже чьи-то шаровары и везу все это на такси в Елисеевский магазин – единственное место, где еще можно сдать бутылки поздно вечером. Расплачиваюсь с таксистом и помошниками, начинаю ждать в подвале приемки моих бутылок вместе с другими мужиками, которые, оказывается, ждут эту приемщицу уже с полчаса, хотя магазин вообще минут через 40 закроется. Мужики очень взволнованы перспективой быть выгнанными со всеми их бутылками на улицу, возмущаются, матерятся.
Я предлагаю им, что я дескать схожу, потороплю приемщицу, а вы уж меня обратно, смотрите, в очередь пустите, «не забудьте», как порой бывает. Да ты что, мужики кричат, если ты ее-суку сюда пригонишь, так мы тебя наоборот – самым первым бутылки сдавать пустим. Сходил я к директору, тому самому еще, которого позже расстреляли за «в особо крупных разхмерах». Директор кому-то пару слов сказал, затем «иди (мне говорит) в подвал, она будет на месте».
Прихожу в подвал – точно, «она» уже там, да только место у нее больно странное: стоит она не за прилавком а НА прилавке и грозно орет: «Какая б.ядь на меня жаловаться посмела? Кто ходил к директору? Или вы мне этого гада сейчас же выдаете, или я все ваши бутылки забракую – ни одной ни у кого не приму. Кто этот гад!? Кто ходил, я спрашиваю!?» Мужики в штаны наложили, головами поникли, раздаются разговоры вполголоса: «Нужно выдать, конечно. Почему все должны из-за одного страдать? Давай выдадим, укажем, пусть другой раз умнее будет, не высовывается!»
Меня в тот момент эта рабская покорность говну на прилавке как-то ошеломила. Ведь просто подменили на моих глазах этих же самых пять минут назад бодрых, уверенных в своей правоте и силе мужиков на каких-то жалких пресмыкающихся, которые и сами-то себя людьми, похоже, не чувствуют. Но, с другой стороны, я не знаю, должен ли я сам вперед в такой ситуации выйти, чтобы стать жертвой «показательной расправы», которую эта тварь со своими 3 подсобными рабочими, наверняка, собиралась учинить. Я стою, молча думаю, народ ропщет, приемщица все громче в крике заходится, понимая свою полную безнаказанность и трусливую безответность толпы перед нею.
Вдруг выскакивает из толпы какой-то крошечный кузнечик в очках, мне буквально по пояс ростом и кричит этой бабе на прилавке: «Ты работать собираешься, или до утра базарить решила? Я, да это я ходил к директору! Я тебя сейчас сюда пригнал, чтоб ты работала а не пивом надувалась, я тебя и вообще на улицу выкину – будешь сама ходить под забором бутылки собирать. Закрой свою пасть и работай, пока меня вконец из себя не вывела!»
Побелевшая от страха приемщица упала на руки подхвативших ее с прилавка рабочих и за 10-15 минут обслужила всех: приняла все до одной бутылки, ни одной не забраковав. Когда этот на всю жизнь запомнившийся мне кузнечик (он с какими-то прыжками на каждом шагу ходил) обогнал меня на улице, я сказал ему: «Спасибо за урок». Он, явно плохо видя меня сквозь огромные стекла его очков, только махнул куда-то рукой и крикнул, удаляясь: «Трусом не нужно быть!»
Жизнь сложилась так, что чуть не с малых лет учу других петь (в детском саду, школе, университете, оперном театре итд.), хотя сам не пою – сапожник без сапог. Просто знаю, как это делать, и всегда о работе голоса вольно или невольно думаю, да наблюдаю, как другие им пользуются.
Будучи солдатом, обратил внимание, что манера подачи устных команд в армии мне очень напоминает гавканье собак: тот же посыл в голосе, в общем та же техника исполнения да и эмоциональный заряд, при этом, видимо, тот же самый. Я не хочу сказать, что это плохо или хорошо. Может быть, именно такой способ передачи определенной мысли (если, конечно, слово «мысль» вообще применимо в данном контексте) и хорош для больших расстояний при маленькой вероятности быть понятым хотя бы наполовину. Не о том речь.
Мне просто всегда было интересно: понимают ли и другие вокруг меня, что к ним обращаются на собачьем по сути дела языке, пусть и насыщенном какими-то гласными и согласными. И вот однажды я получил великолепный ответ на этот вопрос.
В какой-то огромной воинской части на Дальнем Востоке решили провести наш (артистов из столицы) концерт прямо под открытым небом. Ночью состыковали несколько грузовиков с откинутыми вниз бортами – вот вам сцена. Несколько автомашин и танков (у них аккумуляторы помощнее) зажгли фары – вот вам отличное освещение. А несколько (в темноте так выглядело) тысяч солдат расселись по склонам холмов вокруг нас. И с одной из солдатских групп пришла на концерт и их огромная, с головой, как у теленка собака. Эта собака сидела близко к сцене и все артисты, похоже, только на нее и смотрели. Все потом рассказывали, как эта умница реагировала на шутки, музыку, песни: то одно ухо кверху подымет, то другое, то назад с удивлением отпрянет итд.
По ходу концерта исполнялась «песня о солдате и приказе» из оперетты Новикова «Василий Теркин»: «... Ни влюбиться, ни жениться он не может – нету прав. Ни уехать за границу от любви, как бывший граф...» И вот, когда наш баритон доходил до слов: «На войне ни дня, ни часа не живет он без приказа...», я (пианист) должен был вскочить из-за рояля и ему этот самый приказ «прогавкать»: «Рядовой Теркин, смирнооо! Напра-, нале-, ооотставить! Круууугом, шаааагом марш! » И Теркин (всегда под бурю аплодисментов) уходил со сцены, на ходу допевая песню.
Однако на этот раз ни «Теркин» не ушел, ни аплодисментов не было, потому что случилось другое: когда я вскочил и (подражая моим на всю жизнь запомнившимся отцам-командирам) «пролаял» все полагающиеся команды, вслед за мной вскочил на ноги и этот самый теленкоподобный пес, который все мои команды «Теркину» СЛОВО В СЛОВО немедленно продублировал. Пожалуй, у него эти команды даже лучше и четче получились, и уж точно намного громче (хотя ему микрофон, естественно, никто не ставил). Все, - и в «зале», и на сцене, и за сценой - валялись вверх ногами, и продолжить концерт удалось только через несколько минут, да и то с неожиданными взрывами хохота в «неподходящих» местах.
Так я неожиданно получил доказательство схожести вроде бы разных, а по сути дела, очень близких языков.
Наш соотечественник пришёл наниматься на работу. Документы от него принимала мать моей ученицы.
Сказала, что как специалист он очень заинтересовал хозяина, но у того были сомнения: а достаточно ли хорошо у этого специалиста дела обстоят с английским языком?
От сомнений не осталось и следа, когда в графе SEX (укажите ваш пол) специалист написал в своей анкете ответ НЕ ЧАСТО (not often). Хозяин чуть не умер со смеху, но на работу принял – за необыкновенную честность и искренность.
Уважаемая редакция! Я посылал эту историю вам неделю назад, но напечатана она не была. Это к лучшему - у меня была возможность переписать и поправить детали. Надеюсь, теперь она вам больше понравится. Владимир Д.
Однажды в «Москонцерте» мне (пианисту) поручили подготовить к прослушиванию на худсовете певицу-сопрано: не то жену, не то еще какую-то родственницу одного большого-большого в стране человека. На вид эта дама была очень симпатичной и интеллигентной. Прослушав ее программу, я сказал ей: «У Вас отличный голос и поете Вы замечательно, но я заметил некоторые моменты, которые худсовету, скорее всего, не понравятся. Если Вы не возражаете – я их Вам укажу и предложу, что можно сделать... »
- «Конечно, конечно помогите мне, подскажите», - перебила она меня. – « У МЕНЯ ЖОПЫ-ТО ВЕДЬ НЕТ! »
Этой неожиданной фразой она ясно дала мне понять, что уж она-то прекрасно знает: что мы тут за люди, и о чем именно мы в первую очередь думаем, принимая на работу женщину.
Я, признаюсь, был задет. Она явно воображала, что раз она такая (через мужа) «высокопоставленная», так уж может с любым совершенно незнакомым ей (как я) человеком сразу же разговаривать фамильярно и, притом, с грубыми выражениями.
Поэтому я твердо возразил ей: «Это Вам про Мосгосфилармонию кто-нибудь мог говорить, что у их директора в кабинете якобы специальная кушетка стояла (чтоб «сопран прослушивать»), а у нас, в Вокально-Филармоническом отделе, на этот счет нравы приличные. Нашего худрука (Народного Артиста Кисилева М. Г.) будут интересовать только Ваши голос и вокальное мастерство, но никак не упомянутая Вами часть Вашего тела, которая, по Вашим словам, у Вас якобы отсутствует. Глядя на Вас, кстати, я ну никаких причин не вижу для подобного утверждения: все у Вас есть, и в отличной при этом форме! »
От этой моей отповеди глаза у певицы округлились, и она почти прошептала: «Бог с Вами! Какая часть тела? Какое мое утверждение? Я сказала: «У МЕНЯ Ж ОПЫТА ВЕДЬ НЕТ».
НЕВЕРОЯТНОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ МОЕЙ ИСТОРИИ С АВТОМОШЕННИЧЕСТВОМ
История с Доджем-Караваном, который продавец мне мошеннически подменил, получила продолжение, которое может быть интересным тем, кто не может найти управу на воров и жуликов.
Как известно, туристы видят то, чем страны друг от друга отличаются. А те, кто живёт в них долго, видят то, чем они схожи, и чем они повсюду, к сожалению, друг от друга не отличаются.
Как-то в советской ещё газете я прочёл историю о крупном, высокопоставленном жулике, которому были как слону дробинка любые жалобы на него: хоть персональные, хоть коллективные. На любую жалобу приходил ответ: «Изложенные вами факты проверкой не подтвердились», или вообще ответа не было. И в этой безнадёжной казалось бы ситуации кто-то посоветовал жалобщикам послать анонимку с теми же самыми фактами. Вопреки скептикам, жулика тотчас же уволили, а затем вообще посадили. Невероятно, но факт.
Через полвека после этой заметки в газете, в стране на противоположной стороне глобуса и с противоположным, по утверждениям советских газет, общественным устройством, я получил аналогичный совет от офицера полиции, специально вышедшего вслед за мной из приёмной, чтобы таким образом мне помочь, не навлекая на себя гнев начальства.
Он сказал, что меня с моей жалобой на мошенника, подменившего автомобиль, да ещё и укравшего с него все полагающиеся к машине принадлежности (домкрат, ключи и пр.) отовсюду отфутболят так же, как это только что сделал он по долгу службы. Но у меня есть выход – я могу сообщить о мошеннике анонимно. Для этого существует специальная служба, люди из полиции сами придут ко мне домой и относиться ко мне будут совершенно по-другому, я должен попробовать и убедиться в этом. Мне даже могут за это заплатить хорошие деньги из специального фонда поощрения помошников полиции такого рода.
Я попробовал: позвонил в «радио комнату» и сказал, что у меня есть телефон автомошенника и я согласен поделиться информацией о его делах на условиях анонимности. Ко мне тотчас же пришли два милых сотрудника (особенно одна – миловидная дама, но и её спутник тоже произвёл приятное впечатление). Они с интересом и сочувствием расспросили меня обо всех деталях, сказали, что мне не стоит обращаться в суд - там меня тоже отфутболят, но они постараются помочь мне сами.
Ушли, но через пять минут вернулись и пригласили заглянуть в их автомобиль. На экране их компьютера я увидел лицо моего автомошенника Абдула, который оказался цыганом Василе Лукас из Румынии с одиннадцатью делами в суде, возбуждёнными против него. А через 20 минут Абдул-Василе примчался к моему дому со слезами на глазах, с плачущими женой и тремя малолетними дочками. Он привёз мне не только домкрат с ключами, но и запасное колесо, которое на проданной им машине присутствовало. Теперь будет два. Они воздевали руки к небу, рыдали и просили пощадить и не передавать дело в суд ради Бога. Я обещал подумать по случаю Рождества, да собственно и думать–то мне нечего. Я же машину на себя уже переписал – тем самым закрыл путь к любым судебным претензиям.
Вместо этого написал письмо начальникам моих «секретных агентов» с моей искренней благодарностью за то, что впервые увидел и почуствовал защиту и заботу полиции обо мне.
Сын моих друзей поступил на службу в американскую полицию. Стал разъезжать (как и мечтал) на служебном автомобиле с мигалкой и воем сирены, нарушая любые правила и ограничения скорости. В заднем отсеке такого автомобиля находится камера для арестованных, куда человека достаточно лишь втолкнуть, да захлопнуть за ним дверь, и никуда уже тому ни за что не выбраться – двери его тотчас же автоматически наглухо запирают.
Однако вскоре выяснилось, что арестованные имеют очень неприятную манеру выражать своё неуважение к полицейскому плевками на его повёрнутую к ним затылком голову через соединяющее отсеки машины окно. Причём, полицейский ничего не может сделать, так как ведёт в это время машину и смотрит на дорогу, а не на арестованных, чтобы заметить, кто из них плюнул?
Русская смекалка тотчас подсказала новоиспечённому полицейскому блестящую рационализаторскую идею: вставить в проём неразбиваемое стекло и таким путём навсегда оградить свой затылок от плевков. Попросил своего более продвинутого в технике брата помочь в установке этого стекла. Но делать это на территории полицейского участка побоялись – неизвестно: как к этому новшеству отнесётся начальство и коллеги. Ещё чего доброго позавидуют и наябедничают куда-нибудь, что новичок видите ли плевков испугался и машину без разрешения переделывает.
Выехали за город в безлюдное место, отключили систему запирания и сигнализации, успешно установили стекло, но вот после этого почему-то перестала запираться камера. Что бы с ней наши мастера ни делали – она элементарно открывалась изнутри. То есть, любой арестованный мог в любой момент нажать на ручку двери и сбежать. Время поджимало, пора была передавать автомобиль и смену, братья взмокли в напряжённой работе, но не могли ничего поделать с проклятой дверью и её замком.
И вот, наконец, их упорство было вознаграждено: дверь захлопнулась именно так, как ей и полагалось – намертво, без малейшей надежды для арестованных выбраться из машины наружу. Жаль только, что этот заслуженный успех пришёл к братьям именно в тот момент, когда они оба в этой самой камере и находились. А место-то для модернизации автомобиля, не забудьте, было ими выбрано самое что ни на есть безлюдное.
Теперь полиция города уже не имеет проблем с трудной фамилией их нового сослуживца: все немедленно понимают, о ком именно идёт речь, если просто сказать «который себя в машине запер».
Не надеясь выиграть у ЮАР рынок целого континента (Африки) качеством товаров и ценами, мировое сообщество дружно «ударило ее в поддых» - страну подвергли международной изоляции.
С кем бы я в ЮАР на эту тему ни разговаривал – мнение высказывалось одно: ничего лучшего чем международная изоляция – просто быть не может. Ведь страна все стала производить сама: от носков до вертолетов, и от атомных бомб до «Тойот» с «Мерседесами» и детских горшков. Даже бензин гнать из угля научились (небось, у русских умельцев). У всех была работа, магазины ломились от обилия товаров самого высокого качества по самым низким ценам итд.
Но за время этой изоляции ЮАРовцы страшно отстали от планеты всей политически. Эти отсталые люди до сих пор воображают, что слова «слуги народа» следует понимать буквально. На этом основании любой кортеж (хоть даже и с президентами других стран) не имеет никаких преимуществ на улицах и дорогах страны перед ее прочими гражданами: точно так же стоит перед светофорами и даже в уличных пробках. По наивным представлением ЮАРовцев, ну просто ничего более абсурдного представить себе нельзя, чем хозяева страны стоят и ждут проезда своих слуг.
(На днях прочел, что Обама решил подражать ЮАР и попробовал сам так же по Вашингтону ездить. Его кортеж добрался до собрания родителей в школе, где его дочка учится, за 42 минуты при расстоянии 13,2 километра).
Конечно, очень горько и обидно и за президента, и за его министров, когда подумаешь: сколько бы они хорошего для народа успели сделать за то время, что в пробке простояли. А с другой стороны, может быть, именно поэтому мне и пробок-то в ЮАР увидеть не довелось?
Но есть из этого правила одно исключение. Однажды на моих глазах полицейские в парадной форме и мотоциклисты на белоснежных BMW перекрыли дорогу во всех направлениях, и вереница шикарных, явно правительственных автомобилей промчалась мимо покорно замеревших авто простых граждан. Причем, никто этим не возмущался и не протестовал, а некоторые даже сами вышли из своих машин и стояли по стойке смирно, пока все черные лимузины мимо не пронеслись.
Спрашиваю: кто же это проехал, какой-нибудь страны президент или король? «Еще чего: президент, король!» - отвечают. - «Похороны!»
ДЛЯ ТЕХ, КТО ЛЮБИТ АРМИЮ: «Встречный бой с бандой националистов».
Совсем ещё мальчишкой я жил в замечательно красивом городке Центральных Бронетанковых Курсов (Казань), построенном за несколько лет до войны Гитлером. Германии запрещалось иметь танковые войска вообще (по условиям мира), и фюрер с восторгом принял приглашение Сталина разместить немецкие танки в СССР. Гитлеровские танкисты оттачивали при этом боевое мастерство на полях и дорогах (реальной местности) своего завтрашнего противника.
Министром был Жуков, и каждое утро все до единого бежали на стадион, где все чины и специальности час-два тренировались в ведении рукопашного, штыкового и пр. боёв на глазах у многочисленных зрителей (особенно хорошо было смотреть, помню, если залезть на дерево, как мы это всегда делали).
По субботам открытые грузовики Газ-63 везли преподавателей и технарей Курсов в военно-охотничье хозяйство Тетеево (на охоту, рыбалку или ловлю браконьеров). Дорога туда проходила через огромную деревню Столбищи, причём, не доезжая до неё нужно было пересечь огромный, деревянный страшный мост через какое-то болото. Страшный потому, что в нём всегда было полно провалов – отсутствующих досок в настиле (наверное, крали: найти и купить доски было очень трудно). Все шофера, ожидая подляны, заранее снижали скорость и ехали по мосту с опаской. Вот на этом-то мосту и разыгрались события.
Когда наш грузовик (отцы подростков нередко полу-легально брали их с собой в Тетеево) въехал на мост, из под него выскочила приличная толпа мужиков и парней. Явно со знанием дела они устроили нам настоящее побитие камнями неверных, а затем с весёлыми криками и хохотом умчались к себе в деревню. По слаженности действий и высокому проценту попаданий было ясно, что это развлечение давно уже стало тут доброй традицией. Водители и пострадавшие пассажиры двух других грузовиков (прибывших в Тетеево ранее нас) с этим полностью согласились. Мне то-ли в серьёз, то-ли в шутку объяснили, что эта атака на армейские машины была местью местных националистов русской армии за взятие Казани во времена Ивана Грозного (В то время и вправду какую-то годовщину этого события отмечали, памятник русским воинам на реке Казанке ремонтировали).
На следующий вечер (Воскресенье) все три грузовика опять подъезжали к тому же мосту, но уже со стороны деревни. Я попросился залезть под скамейку, но отец не разрешил, сказал: «Теперь это уже будет не нужно.» Вместо того, чтобы ехать к мосту, один грузовик свернул направо, и стал у стены какого-то склада возле дороги, а наш грузовик съехал в кусты на левой стороне дороге, и все с обеих машин спрыгнули на землю в странном молчании, как будто чего-то ожидая. Я спросил, почему больше нет собак в нашей машине? Мне сказали: они все в той первой, что сейчас будет на мост въезжать. Смотри!
И посмотреть было на что (жаль дерева не было, чтобы влезть, как обычно). Въехав на обычной скорости на мост, грузовик внезапно остановился, как вкопанный. С него тотчас же спрыгнули преподаватели кафедры физкультуры (среди которых ни одного не было ниже «Мастера») с собаками без намордников и поводков. Это было явно совсем не то, что рассчитывала увидеть толпа с камнями, выбегающая в этот же момент из под моста. После падения по каким-то причинам нескольких тел из её первых рядов (никаких ударов я не видел: просто сблизились, а теперь вот уже лежат) толпа рванула спасаться в родную деревню. Однако на пути к ней, родимой, уже стояли двойной цепью очень серьёзные дяди в зелёном, с нетерпением ожидающие своих вчерашних обидчиков. Кто-то надеялся прорваться сквозь эту цепь, но горько пожалел об этом. Остальные повернули в раскисшее от дождей поле, преследуемые собаками, от которых, судя по перемещению лая, им пришлось спасаться в огромном болоте вокруг моста. А дело-то было чуть не в ноябре, купальный сезон давно уже закрылся.
После этого одного небольшого урока деревня, видимо, полностью перешла на интернационалистические взгляды, камнеметания прекратились, и сейчас там даже громадный международный аэропорт построен.
Серёжа (6 лет) и Полина (4 года – его сестра) вместе берут у меня уроки музыки. Серёжа чуть ли не из-за каждой ошибки плачет и упрашивает маму бросить музыку. А вот его сестре и уроки мои нравятся и я, кажется, ей тоже нравлюсь.
Когда я занят чем-нибудь с её братом и мне не до неё, она тотчас подбирается ко мне сзади и лезет на меня, как на какое-нибудь дерево, пока мама не стащит. Или просто потихоньку обнимает за шею, поглядывая при этом на маму.
Сегодня неожиданно спросила: «А сколько тебе лет?». Мама аж руками всплеснула: «Как тебе не стыдно! Это неприлично такие вопросы задавать».
«Ну что Вы не даёте девочке узнать, сколько мне лет? Может быть у неё серьёзные намерения в отношении меня, и ей необходимо выяснить: подходим ли мы друг другу по возрасту?» - пошутил я. «Мне 65 лет, Полина, это на 61 год больше, чем тебе».
Девочка, почувствовав мою поддержку, немедленно продолжила расспросы: «А у тебя жена есть?»
- «Есть»
- «А муж у тебя есть?»
- «Нет»
- «А раньше был у тебя муж?»
- «Нет, никогда не было».
- «А дети у тебя есть?»
- «У меня дочь и два сына»
- «Это – плохо!»
«Почему же это плохо?» - удивился я. «Все они закончили университет, работают».
«Да потому, что если у тебя мужа нет и не было, а дети есть – ЭТО ОЧЕНЬ ПЛОХО!»
Почему Георг Отс не допел «Демона» в Казанской опере?
Был у нас в стране певец, которого ну прямо все-все-все очень любили: и стар и млад, и что бы он ни пел (популярную песню, оперетту, классику – все получалось замечательно у этого высочайшей культуры артиста).
И вот приехал он в Казанский оперный театр петь «Демона» Рубинштейна. В первом акте этой оперы идет на сцене «борьба в небесах» за душу Тамары («Она страдала и любила, и небо сжалилось над ней», как мы знаем из Лермонтова).
На вершине одной скалы стоит, скрестив руки, черный Демон (Георг Отс), а на вершине другой скалы – сверкающий белыми одеждами и крыльями ангел. Каждый утверждает: «Она моею будет», бушует оркестр, кипят страсти, а между скалами летают маленькие ангелочки (их рабочие сцены то и дело запускают с разных сторон катиться на маленьких колесиках по невидимым в полутьме тросикам).
И вдруг у одного ангелочка колесико с тросика соскочило. Другие все летают, а этот повис неподвижно, да еще под углом. Зрители это, конечно, видят и смеются. Бригадир рабочих, естественно, стал руководить спасательными работами. И все могло бы закончиться благополучно, когда бы композитор Рубинштейн не написал в своей опере именно в этом месте для всего оркестра длинную генеральную паузу – это когда внезапно наступает в театре полная тишина, никто не играет и не поет.
И вот (представьте) в этой полной, внезапно наступившей тишине все слышат истошный крик бригадира: «Какого х.. ты там смотришь? Пхай его багром в ж.пу!!!»
Демон (Георг Отс) слез со своей скалы, пошел переодеться в гримерную и уехал к себе в Таллин. Оперу за него допевал кто-то из местных.
Мой друг усадил дорогих друзей, приехавших к нему в ЮАР погостить из Европы, в свой автомобиль и повёз их в аэропорт, слегка уже опаздывая к их рейсу. Дело было в субботу вечером, когда всё уже закрыто, а машина в этот самый момент возьми да и поломайся. Стала и ни с места.
Хорошо, поблизости был знакомый гараж-мастерская, а его хозяин в этом же дворе и жил. Прибежал мой друг к нему, а хозяин на охоту уехал, только жена дома. Она тотчас поняла ситуацию и нашла выход: «Вон там у ворот стоит уже починенная машина, ключи в замке, а хозяин придёт за ней только во вторник. Бери её и вперёд, только поосторожнее!»
Мой друг с гостями чудом успели всё-таки к рейсу, когда на посадку уже калитку закрывали. Теперь, наконец можно облегчённо вздохнуть и расслабиться, да заодно и вспомнить: «А где же я машину-то запарковал?»
Мой друг помнил только одно. А именно, что какой-то «Мерседес» как будто специально для них выехал из какого-то ряда парковок, и он тотчас же успел стать на его место, так как ни одной другой парковки ни на одном этаже гаражей вокруг аэропорта они найти не смогли. Захлопнули двери и побежали к регистрации с чемоданами. А вот где эта машина теперь стоит, да и что это за машина, какой она марки, какого цвета? – Хоть убей не вспомнить. Не до того было. А уж про «какой у неё номер» - и говорить нечего. Что же делать? Пожалуй, к полиции или охране аэропорта с такой «информацией» лучше и не подходить.
И вот мой бедный друг всю морозную ЮАРовскую ночь (зимой там днём плюс 20, а ночью минус 15) наугад тыкал ключ в двери ВСЕХ подряд автомобилей (а это несколько тысяч), запаркованных вокруг аэропорта, прятался при приближении охраны или полиции, но упорно продолжал своё дело, как только они проезжали мимо.
И вот это свершилось! Правда, где-то уже около 10 часов утра, когда солнышко стало уже не только светить, но даже и пригревать. «Ключ надежды» повернулся в замке и дверь открылась. Машина оказалась не серой, как ему вечером показалось, а зелёной, и не «Ниссаном», а «Киа», но жена хозяина мастерской подтвердила, что машина та самая, не чужая (а ведь вполне могла быть – ключ мог просто совпасть).
Теперь осталось совсем немного: объяснить жене, где и как провёл ночь.
«Нельзя дважды войти в одну и ту же реку» - это все знают. А вот сколько раз можно построить одну и ту же стену? Не знаете – считайте.
“Солдатом в Ростове служил” я в невероятно холодную зиму: минус 43 в течение чуть ли не двух месяцев, причем со страшными пылевыми бурями – снега почему-то вообще не было. Вероятно, этим и можно объяснить эту невероятную историю. (Начальство отсиживалось в теплых домах и на мороз выходить не желало. Все команды проходили по телефону, отчего очередное «как всегда» и вышло).
В соседнем за нашей частью дворе находилась высоченная радиомачта. И вот потребовалось кому-то, чтобы разделяющая наши дворы кирпичная стена была на 10 метров дальше от этой радиомачты. То ли стена поглощала ее радиоизлучения, то ли радиоизлучение было опасно для людей – не знаю. Знаю, что поступил сверху приказ: «Передвинуть стену на 10 метров». Дали мне и другим «бойцам» по лому и лопате, и за пару дней мы с этой длиннющей стеной разделались подчистую – с землей ее сравняли.
Теперь нужно новую стену построить, сместив ее с прежнего места на 10 метров. Ее и сместили, и построили. Да только отступать армия не любит – построили ее не на 10 метров дальше от радиомачты, а наоборот: на 10 метров БЛИЖЕ к радиомачте.
Начальство недовольно, дало нашему майору взбучку и объяснило, что двигать стену нужно было не на 10 метров вперед, а на 10 метров назад. И что теперь?
– Правильно. Мы эту новую, только что построенную нами стену в соответствии с приказом сломали, и, отступив на приказанные 10 метров, построили новую стену где?
– Опять правильно! Мы, конечно же, отступили на 10 метров назад от только что построенной нами стены, то есть построили ее опять именно там, где она раньше и стояла до начала всей «операции».
Ну тут уж высокое (но далекое) начальство взъярилось. Дало и майору, и полковнику нашему такой разнос, что оба прибежали в казарму, как миленькие, и сами, своими руками отмеряли «20 метров назад». (Потому как им по телефону сказано было: «Не 10, а 20 метров назад нужно было отмерять от того места, где стена стояла». Да не объяснили при этом: КОГДА ИМЕННО СТОЯЛА?.)
Короче, стена опять сломана и опять построена, но теперь построена уже прямо вплотную к казарме. Часовой больше ходить между стеной и казармой не может – автоматом за кирпичи цепляется. А охранять ему, поверьте, очень даже есть что. Так что нельзя без часового никак.
Поступает приказ – немедленно отодвинуть стену (теперь уже от казармы на эти самые окаянные 10 метров), и наши отцы-командиры рады бы его выполнить. Но за все эти «перестройки» сколько мы кирпича перебили и с мусором выкинули, сами подумайте? Следовательно, кто и откуда нам другой кирпич даст? (Это вам не сегодняшний строительный бум, на дворе были 70е.)
Но «в армии приказ не обсуждается, а выполняется». И мы его выполнили «беспрекословно, точно и в срок». Ночью вся часть (человек 1700 – 1800) была поднята по тревоге.
«Огни не зажигались, команды отдавались шепотом и исполнялись бесшумно» - совсем как в фильмах, что нам иногда в клубе крутили. «Бесконечная вереница солдат устремилась в проход, проделанный саперами». (Оторвали 2 доски на заборе какой-то стройки в паре сотен метров от наших казарм, а потом, конечно, опять на место приколотили. Сторож, наверное, был «прикормлен», вряд ли ему не дали бутылку для «сугрева» в ходе этой ночной «операции»). Короче, помножьте 1700 на 6 кирпичей (что каждый должен был согласно приказу вынести), а потом эти 10 200 еще раз помножьте на 3 рейса (или «рейда» - я не уверен, как именно такие разбойничьи налеты по армейскому уставу полагается называть), что были проведены прежде, чем был дан «отбой тревоги» и нам разрешили продолжать спать.
Представьте себе изумление строителей и их начальников, когда они наутро обнаружили, что все 30 000 кирпичей, завезенные на стройку накануне, внезапно «испарились» буквально бесследно. Прибывшая милиция не смогла обнаружить новых отпечатков колес на территории. Громко (наши слышали) удивлялись: «Ну не на руках же их вынесли!»
Я собирался искать работу в США, но знал, что придётся скорее всего пол-страны изъездить, прежде чем найду. С моей специальностью (музыкант) ни Интернет, ни почта с телефоном для трудоустройства не годятся. Только - «товар лицом». Ведь судя по ТВ, музыкантов (считая всех тех, кто знает только три аккорда, но деньги тем не менее делает) давно уже намного больше, чем собак.
По всем подсчётам выходило, что вместо билетов на самолёты и автобусы, намного дешевле купить подержанную автомашину. А тут как раз у дочери Интернет-знакомый в Нью-Джерси (это напротив Нью-Йорка) в этот момент собирался домой в Белоруссию и хотел продать старую (значит, никто не купит), но надёжную (этому никто не поверит) машину.
Виктор очень обрадовался моему интересу к его машине и сказал, что сам немедленно ко мне на Бруклин (один из островов Нью-Йорка) приедет. Сегодня мороз, и я просто могу околеть, если будут пробки по дороге, так что уж лучше дождаться его сидя в тепле.
Он и вправду опоздал на пол-часа. Ему удалось найти место для парковки лишь в трёх кварталах от «моего» дома. Пошли к его машине. Старый синий «Олдсмобил» и вправду очень хорошо выглядел, но вот прокатиться на нём поначалу не удалось – то ли замки, то ли двери замёрзли. Виктор прыскал специальной жидкостью, раскалял ключ зажигалкой, дёргал за ручки так, что машина качалась, но ни одна дверь не подавалась.
Я вспомнил, что в таких случаях полезно обстучать дверь кулаком по всему периметру. И мы с Виктором стали колотить по дверям сначала кулаком, затем локтём и даже коленом. На шум вышел в халате и шлёпанцах огромный мужик в очень хорошем настроении, судя по слегка охмелившему нас запаху. «Сорри, сэр... » начал было извиняться Виктор. Но мужик его тотчас оборвал: «Скажи нормально! Здесь у нас на аборигенских языках не разговаривают.» Это – правда, с Бруклина от наших со-отечественников сбежали даже населявшие его ранее негры, нашли себе какой-то другой остров, кажется, Куинс (я Нью-Йорк хорошо не знаю).
Он было присоединился к нашему избиению «Олдсмобиля» кулаками, но затем принёс резиновый молоток и объяснил нам, что удар должен быть очень резким и точечным. В результате первого же такого удара ставшая на морозе хрупкой краска отскочила от двери, как кора от дерева. Виктор с трудом остановил мужика, который уверял, что «уже слышит, как лёд внутри хрупает», а, значит, дверь сейчас вот-вот откроется. Но видя, как расстроен этой облупившейся дверью Виктор, мужик усмирил в себе пыл молотобойца и пообещал бесплатно вызвать для нас «ААА» - службу помощи на дороге. Год всё-равно кончался, а него ещё два вызова неиспользованых оставались.
Мужик ушёл в дом звонить, а мы с Виктором остались снаружи, уставясь на машину и думая каждый о своём. Внезапно Виктор схватил меня за локоть и куда-то очень быстро поволок, приговаривая: «Быстрее, быстрее». Метров через пятьдесят он сказал, запыхавшись на ходу: «Номера синие!». «Ну и что, если синие? – спросил я. «В чём проблема? » «А у меня-то были красные» (то-есть из другого штата В. Д.) – ответил Виктор.- «Наверное я не направо, а налево от твоего дома запарковался».
Он был прав. Его «Олдсмобил» точно такого же цвета стоял тоже в трёх кварталах, но в противоположную сторону от «моего» дома.
Сегодня существует возможность получать заработанную в России пенсию, если вы проживаете за её пределами. Это, конечно, не просто и не всем, и не всегда удаётся. Прежде всего нужно доказать, что вы живы – предоставить справку из РФ консульства, что они вас именно в этом году видели живым. Затем эту справку нужно переслать в Пенсионный Фонд РФ, и этот фонд начислит вам пенсию за этот же год. Но это только в том случае, если справку не потеряют на почте, или где нибудь ещё - в коридоре, к примеру. А если потеряют?
2012-й год. Наблюдаю душераздирающую сцену в нотариальном отделе консульства. Старушка бьётся в истерике и пытается получить от консульства справку, что она БЫЛА ЖИВА в 2010-м году. Именно за весь этот 2010-й год ей не начислили пенсию, так как «справки о нахождении в живых на 2010» в её деле в Пенсионном Фонде почему-то нет. Узнала она об этом только сейчас, в 2012 году, так как если пенсию переводить ежемесячно, то её размера не хватает для оплаты перевода её за границу, (отправителю или получателю-пенсионеру придётся ещё какую-то сумму доплачивать). Поэтому обычно пенсию накапливают на сберкнижке, а затем тратят, приехав на родину. Так вот эта старушка приехала, а тратить-то и нечего: жива ли она или нет без справки было неизвестно, вот пенсию и не начислили. С 2011-м, к счастью, проблем не было – так как справка была приложена, и никаких сомнений в «нахождении в живых» на этот год не возникло.
Но это, повторяю для невнимательных, в 2011 году. А в 2010-м ситуация-то совершенно иная, на протяжение всего этого года всё ещё остаётся полная неясность «насчёт нахождения старушки в живых», а, значит, и никакой пенсии за 2010-й быть не может. Непременно нужна справка о нахождении в живых именно в 2010-м году, и тогда - вот вам за 2010-й год пенсия.
Вот и рыдает старушка у окошка неумолимого нотариуса консульства, а её родственники уговаривают его написать сегодня, 15-го февраля 2012 г. справку о том, что старушка была жива в 2010 году. А как он может такую справку написать, если он эту старушку в 2010-м году не видел и видеть не мог – он тогда ещё в совершенно другой стране в том году работал? Его же за такую фальшивку уволить могут.
Нотариус показывает старушке и её родственникам инструкцию, что задним числом никакие документы выданы быть не могут. Все документы имеют свой порядковый номер, и справка, к примеру, «от 12-го февраля 2010 года» никак не может быть законно зарегистрирована и выдана в феврале 2012-го.
Я понял, что можно элементарно спятить, вникая в эту историю и доводы её действующих лиц, и поспешил к выходу.
Во многих городах страны после концертов подходили «потенциальные заказчики». Говорили: «У нас есть деньги, но нет рояля или пианино. Могли бы вы как-нибудь все-таки у нас выступить?». Пришлось выучиться играть на аккордеоне и возить его повсюду с собой. А он, собака (хоть и кормилец), в тяжелом футляре и при каждом переезде тебе руки так оторвет-оттянет, что дня 2-3 играть вообще невозможно. Но нет безвыходных положений, (есть лишь растерявшиеся люди – с детства слышал). Заказал я себе чудовищных размеров рюкзак, чтоб в него и аккордеон, и костюмы, и вообще все необходимое в гастролях укладывать. Никакая материя, как выяснилось, бесконечных гастрольных переездов выдержать не может – рвется. Поэтому снаружи брезент пришлось укрепить пристроченными к нему ПАРАШЮТНЫМИ стропами.
В багаж сдавать аккордеон нельзя – тотчас расколотят. В аэропортах это понимали и милостиво разрешали заносить этот чудовищный мешок в салон, но чтоб сразу же – в задний гардероб, иначе никому проходу нет. И вот однажды мы входим в самолет почему-то не первыми, а последними, все уже сидят на своих местах. Мне поэтому приходится нести его в гардероб над головами недоумевающих пассажиров (у них же чуть не дамские сумочки отняли и заперли в багаж при посадке).
Один из пассажиров разглядел мой мешок, пока я как раз над его головой рюкзак пропихивал, да и спрашивает, слегка дрогнувшим голосом: «А что это у вас, парашют?» Я люблю одесский юмор, и ему «в тон» отвечаю: «А вам что, не выдали? Всем же при регистрации предлагали!». Но рейс-то был не на Одессу, а в Хабаровск.
Через какое-то время возле кабины пилотов собирается приличная толпа, все взволнованы, показывают экипажу на меня. Мне предлагают немедленно успокоить людей и сказать в микрофон, что я пошутил насчет парашютов на регистрации. Я охотно соглашаюсь.
Беру микрофон, говорю: «Уважаемые авиапассажиры! Прошу вас сохранять спокойствие. Я пошутил. Никаких парашютов при регистрации никому не предлагали. Мне просто выходить нужно раньше вас по дороге. Мне ваш Хабаровск не нужен».
Экипаж стал смеяться, а пассажиры не стали. У некоторых даже рты открылись от страха.
Тут командир у меня микрофон отбирает и говорит народу: «Все поняли?! Этого пассажира мы высаживаем на пол-дороге. Сначала его самого высадим, а потом вдогонку его мешок вниз сбросим, чтоб он людей не пугал!»
Незабываемое - Махмуд Эсамбаев в разговорном жанре.
Легендарного директора Росконцерта Юровского (его называли «русский Сол Юрок») уволили с этого места и назначили директором Омской Филармонии.
Ему сразу же удалось добиться строительства отличного нового концертного зала, на открытие которого он пригласил самых знаменитых артистов страны. Это был роскошный гала-концерт, не уступающий любому кремлёвскому.
После того, как стихли овации очередной звезде сцены, ведущий объявил следующий номер: Народный артист СССР Махмуд Эсамбаев. «Танец павлина».
В зале вспыхнула буря аплодисментов. Ведущий УНЁС СТОЙКУ С МИКРОФОНОМ К ЛЕВОЙ КУЛИСЕ, за которой уже замер приготовившийся к своему замечательному танцу Эсамбаев, с рукой изогнутой в виде павлиньей шеи и настоящим павлиньим хвостом. Сейчас раздастся музыка, и жар-птица выплывет на сцену в завораживающем танце этого великого мастера.
Однако музыки что-то нет да нет. Минуту нет, две, три, четыре минуты нет....Вместо музыки раздаются уловленные чувствительным микрофоном и усиленные аппаратурой на весь зал слова Махмуда Эсамбаева к себе самому:
«Лучшие залы мира мечтают получить Эсамбаева. А Махмуд стоит здесь с полной ж-пой перьев и не может выйти на сцену!»
Позже выяснилось, что радисту концерта просто стало жарко. Вот он и ушёл как раз в этот момент на улицу выпить прохладного пива, не забыв, разумеется, запереть вход в аппаратную с дорогой импортной техникой.
Так омичане танца павлина в тот раз и не увидели. Но о незабываемом выступлении Махмуда Эсамбаева в неожиданном для него разговорном жанре рассказывали впоследствии всем приезжим.
Мне довелось прожить несколько недель (в купе поезда, каюте, гостинице) с очень интересным человеком. Дважды Герой Советского Союза, один из самых популярных и любимых в армии военачальников (я никогда не слышал о нём никаких отзывов, кроме очень хороших), Генерал-Полковник Иван Михайлович Чистяков выступал перед военными и их семьями, а мы-артисты затем давали концерт.
На сцене Иван Михайлович, в основном, повторял то, что было написано о нём в книгах, а мне он часто рассказывал истории, которые тогда напечатать было нельзя, да, наверное, и рассказывать не рекомендовалось. И если я уже, признаюсь, забыл: с какого именно плацдарма и в котором часу утра началось то или иное наступление (можно посмотреть в книге), то вот все эти истории помню, как будто бы опять слышу голос рассказчика:
«Приносит мне председатель трибунала бумагу: «Подпишите, Иван Михайлович! Завтра в 09:00 хотим новобранца у Вас тут перед строем расстрелять». – За что, спрашиваю, расстрелять? – «Бежал с поля боя. Всем другим трусам в назидание».
А я эти расстрелы, скажу тебе, терпеть не мог. Я же понимаю, что этот молокосос вчера за материну юбку держался, дальше соседней деревни никогда не путешествовал. А тут его вдруг схватили, привезли на фронт, не обучив как следует, и сразу под огонь.
Я ведь тоже (даже в книжке своей об этом пишу) с поля боя по молодости бегал. И не раз, пока дядя (я под его началом был) своими руками пристрелить не пообещал – и я был уверен, что пристрелит. Это же стра-а–ашно! Взрывы, огонь, вокруг тебя людей убивают, они кричат: с разорванными животами, с оторванными ногами-руками... Вроде и мысли в голове о бегстве не было, а ноги тебя сами несут, и всё дальше и дальше. Ох, как же трудно со своим страхом справиться! Огромная воля нужна, самообладание, а они с опытом только приходят. С ними люди не родятся.
И вот этого мальчишку завтра в 09:00 возде моего КП убьют перед строем...
Спрашиваю председателя трибунала: «А вы разобрались во всех деталях его воинского преступления?» Тот мне: «А чего тут разбираться? Бежал – значит, расстрел, о чём тут ещё можно разговаривать? Всё ясно.»
Говорю: «А вот мне не ясно из твоей бумаги: куда он бежал? Направо бежал, налево бежал? А, может быть, он на врага бежал и хотел других за собой увлечь! А ну, сажай свой трибунал в машину и следуй за мной – поедем в эту часть разбираться».
А чтобы в эту часть проехать, нужно было обязательно пересечь лощину, которая немцем простреливалась. Ну мы уже приспособились и знали, что если скорость резко менять, то немецкий артиллерист не сможет правильно снаряд положить: один обычно разрывается позади тебя, другой впереди, а третий он не успевает – ты уже проскочил.
Ну вот выскочили мы из-за бугра и вперёд. Бах-бах, - пронесло и на этот раз. Остановились в перелеске, ждём – а трибунала-то нашего нет, не едут и не едут. Спрашиваю шофёра: «Ты точно видел, что немец мимо попал?» - «Точно,- говорит – оба разрыва даже не на дороге были!»
Подождали мы их с полчаса и поехали дальше сами. Ну всё я там выяснил, насчёт новобранца: бежал в тыл, кричал «Мама», сеял панику итд. Поехали обратно.
Приезжаем на КП. «Что случилось с трибуналом?»,- спрашиваю. – «Ничего не случилось»,- мне говорят. «Они сейчас в столовой чай пьют».
Вызываю командира комендантского взвода, приказываю немедленно доставить трибунал ко мне. Через пять минут приводят ко мне эту троицу. Один ещё печенье дожёвывает. Спрашиваю: «Куда вы делись? Почему не ехали за мной, как я приказал?» - «Так ведь обстрел начался, товарищ Генерал-Полковник, поэтому мы назад и повернули.»
Говорю им: «Обстрел начался, значит, бой начался. А вы меня бросили в этом бою, струсили. Кто из вас законы военного времени знает? Что полагается за оставление командира в бою и бегство с поля боя?»
Побелели. Молчат. Приказываю командиру комендантского взвода: «Отберите у этих дезертиров оружие! Под усиленную охрану, а завтра в 09:00 расстреляйте всех этих троих перед строем!» Тот: «Есть! Сдать оружие! На выход!»
В 3 часа ночи звонит Хрущёв (член Военного Совета нашего фронта). «Иван Михайлович, ты что вправду собираешься завтра трибунал расстреливать? Не делай этого. Они там уже Сталину собрались докладывать. Я тебе прямо завтра других пришлю взамен этого трибунала».
«Ну уж нет,- я Хрущёву говорю. – Мне теперь никаких других не нужно! Только этих же хочу.» Тот засмеялся, говорит: «Ладно, держи их у себя, раз хочешь».
И вот аж до самого конца войны мне ни одного смертного приговора больше на подпись не приносили.