КАК Я ПРОСЛАВИЛСЯ В АМЕРИКАНСКОЙ СЛАВИСТИКЕ.
По приезде в Америку мне пришлось около года читать курс лекций о
писательском мастерстве на английской кафедре в одном техасском
университете. В первый же день, когда я шел по коридору, меня остановил
симпатичный пожилой человек, как оказалось, профессор славянской
кафедры, лингвист:
— Очень кстати вы у нас появились, коллега! – Стивен Кларк широко
улыбался. – Так сказать, представитель великой русской культуры,
единственный натуральный тут. Мы-то все учили язык в колледжах, даже
русских преподавателей не было, а в Советский Союз нас пускают с трудом.
Железный занавес тормозит развитие лингвистики. Сейчас я исследую
некоторые аспекты лексики в вашей стране. Можно задать вопрос носителю
языка?
— Разумеется.
Вынув блокнот, Кларк перелистнул несколько страниц, упер палец.
– Вот, проблема инверсии... Ведь грамотно сказать: "Я ел уху". Не так
ли? То есть "Я ел рыбный суп". Почему русские меняют порядок слов и
говорят: "Я уху ел"? И почему слова уху и ел иногда пишутся слитно?
Не без трудностей уловил Стивен разницу между уху ел и охуел. Он
тщательно записал в блокнот объяснения.
– Богатейший язык! Кстати, а что значит хуярыть?
Пришлось, насколько возможно, перевести.
— Боже мой! – обрадовался он. – То же, что трудиться*. Так просто... А
мы тут на заседании кафедры ломали голову. Значит хуярыть - глагол. От
какого слова?
— От общеизвестного.
— Ах да, конечно.... Русская классика. Какое гибкое слово! А женщины
могут хуярыть или у них свой термин? Тоже могут? Все русские вкладывают
в труд свою сексуальную страсть. Такова и будет моя новая гипотеза.
Хуярыть –
глагол несовершенного вида, не так ли?
— Конечно, но с приставкой "от" будет совершенный.
— Отхуярыть? Потрясающе!. Я - отхуяру, ты - от...
— На конце ю...
— О!
Стивен понимающе кивнул, опять сделал пометку в записной книжке и
спрятал ее в карман. Довольный, он долго тряс мою руку.
– Блистательно! Ваша консультация бесценна. Иду в класс, отхуярую
лекцию.
Закрутились университетские дела, новых знакомств уйма и любознательный
коллега был забыт. Однако, через несколько дней Кларк окликнул меня в
очереди на почте. Он обрадовался, будто мы не виделись вечность, стал
расспрашивать, как устроилась семья.
– Кстати, – он вытащил блокнот, – случайно не слышали такого слова –
ебырь?
– Слыхал, – смутился я – не от слова, а потому что выкрикнуто оно на
весь зал.
К счастью, не он один, но все вокруг, стоящие в очереди и служащие на
почте в этой техасской глубинке, не знали этого слова. Но услышали бы
английский эквивалент, произнеси я его. Поэтому инстинктивно я перешел
на шепот. Его лицо сияло.
– По-русски гораздо красивее звучит! Вы меня поражаете эрудицией.
Подумал, что Стивен иронизирует, а он продолжал:
– Ваша экспертиза безупречна. У всех нас русский искусственный, бывают
заминки. Очень-очень рад дружбе с вами!
Подошла моя очередь, и надо было запихивать в окошко конверты.
В суете дней я забыл нового друга, но вскоре он напомнил о себе. На
славянской кафедре шел мой доклад о белых пятнах в советском
литературоведении. Десять минут оставил на вопросы.
— Вопрос вот какой, – поднялся Стивен, – Ебать твою мать?
— В каком смысле? – слегка растерялся я от неожиданности, ибо это не
вытекало из предмета лекции.
В зале кто-то хихикнул, видимо, среди аспирантов нашлась русскоязычная
душа.
– А как же вы объясните наличие параллельного выражения еб твою мать?
Откуда взялась краткая форма еб вместо ебатъ! Я разрабатываю гипотезу:
сокращение необходимо русским для быстроты перехода непосредственно к
акции...
– Возможно, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
– И еще проблема, – продолжил Стивен, – В чем суть процесса опизденения?
Тут вмешался председатель:
– Вопросы по лингвистике несомненно важны, – сказал он, – но уводят в
сторону от литературного критицизма – объявленной темы нашего заседания.
Кларк поймал меня на выходе:
– Они все опизденевели. Я правильно употребляю, не так ли? И уже широко
использую ваши слова в классе. Заметен энтузиазм тех студентов, которые
раньше скучали на лекциях. Кстати, я сообщил о вас в Оклахому, одной
коллеге, ее зовут Глория Хартман. Профессор Хартман хуярует монографию
об освобождении русской женской речи от контроля мужчин, тормозящих
эмансипацию. Надеюсь, не откажете ей в консультации?
Глория позвонила по телефону и упорно говорила по-русски.
— Мне же не с кем практиковаться по хорошему русскому языку, –
призналась она, – Мой Хуйчик ничего не понимает.
— Кто?
— Так я ласкательно зову мой муж. Он по русскому языку ни хуя...
Надеюсь, я правильно употребляю ваш хуй?
— А чем ваш муж занимается?
— Он профессор ебаной американской экономики. А я недавно ходила в
Россию заниматься проституцией.
– В каком смысле?
– В прямом. Тема у моей новая книга: "Усиление эксплуатации московских
проституток в период гласности и перестройки и их протест через русский
лексикон".
— Был протест?!
— Еще какой! И у меня вопросов до хуя.
— Видите ли, Глория, сам-то я проституцией не занимался. Вряд ли буду
полезен.
– Будет вам пиздеть! Стивен говорит, что лучше вас он никого не знает.
Глория звонила мне регулярно раз или два в неделю. Я надеялся, что она
разорится на телефонных звонках, и тогда я отдохну. Но этим не пахло.
Потом раздался звонок из Вашингтона. Меня пригласили в Госдепартамент
прочитать лекцию о современной советской культуре. Билет на самолет
прислали по почте.
Ночью я прилетел в ближний Вашингтонский аэропорт, поспал два часа в
забронированном для меня отеле, а утром за мной заехал мужчина в годах,
слегка отечный, организатор лекции, и повез на завтрак. Хорошо бы
узнать, что за аудитория меня ждет, но хозяин предпочитал рассказывать
старые русские анекдоты, сам смеялся и на мои вопросы не отвечал. В
аудитории оказалось человек около пятидесяти лиц обеих полов, большей
частью молодежь.
Все одеты с иголочки. Организатор представил меня. Он добавил:
– Вы разъезжаетесь в посольства пятнадцати новых государств, в которых
русский язык еще долго будет основным средством общения. Профессор
Глория Хартман, которую вы все помните, рекомендовала этого эксперта в
интересующей нас реальной области. Для успешной работы вы все должны
понимать, куда вас посылают на переговорах. Он обратился ко мне:
– Вот тут сзади поставлена для вас доска. Просим все выражения
записывать.
Кроме того, мы пишем на пленку правильное произношение для лингафонного
кабинета, чтобы все присутствующие могли потренироваться в русском мате
за оставшиеся до отъезда недели. Леди и джентльмены, прошу въебывать!
Так потекла моя новая жизнь, и устанавливались научные контакты. Лучше
бы они выписали уголовника из Бутырки, чтобы учил их говорить по фене.
Месяц спустя я сидел в университетской библиотеке, когда подошел сияющий
Стивен Кларк, неся подмышкой тяжелый пакет.
– Это вам подарок!
Он подождал, пока я разверну сверток, выну книгу, и тут же сделал
дарственную надпись на титульном листе словами, которыми все авторы
надписывают свои книги. Книга сияла. Она была шикарно издана престижным
академическим издательством: в яркой сине-красной суперобложке – коллаж
с портретами русских классиков. "Нью-Йорк-Торонто-Лондон-Токио" –
красовалось на титуле. Стивен ушел.
Я погасил проектор, в котором читал микрофиши, стал листать книгу и
вдруг натолкнулся на свое имя: "Экстаз в русской психофизиологической
традиции называется охуением". Ниже следовала сноска: "Приношу глубокую
благодарность моему коллеге профессору Дружникову за разъяснение
значения этого важного для русской культуры слова".
Я стал листать с интересом.
"Термин ебырь можно считать существенным для неофициальной положительной
характеристики русского человека". В сноске внизу страницы я прочитал:
"Это наблюдение помог мне сделать эксперт в этой области Юрий
Дружников".
"Для обеспечения сексуальной мобильности русский народ трансформирует
правильные грамматические конструкции ебать мою мать, ебать твою мать,
ебать его мать, ебать ее мать, а также ебать нашу, вашу и их мать в
почти аббревиатурную форму ебмою (твою, его, ее, нашу, вашу и их) мать",
В сноске было написано; "Благодарю моего коллегу Дружникова за одобрение
моей гипотезы по поводу семантики симплифицированной формы еб".
В книге я насчитал двадцать семь сносок со своим именем, возле которого
стояли, помимо названных выше, слова: бля, курва, опизденеть,
мандавошка, пиздорванец и некоторые прочие, плюс все грамматические
производные этих слов.
Минут через пятнадцать Стивен вернулся, спросил:
— Ну, как мое исследование?
— Несомненно, очень ценный вклад в лингвистику.
— А знаете, в издательстве оказалась консервативная редакторша, немного
помнившая русский; у нее бабушка была из Минска. Язык редакторша совсем
забыла, но ваши слова помнила с детства.
— Не мои, а фольклорные, – уточнил я.
— Не в этом дело! Она просила меня эти слова заменить на более принятые
в американском лексиконе.
— Честно говоря, в этом был резон...
— "Но ведь это же посягательство на академическую свободу! – сказал я
ей. –
Цензура!" Тогда она попросила ссылки на иностранный источник. Тут я
согласился... Поэтому в тезаурус введен раздел "Первоисточники
толкования русских терминов". Вот тут...
Полистав страницы, он упер палец. Глаза мои побежали по строчкам:
Блядища – профессор Юрий Дружников (Италия) блядун – см. ебырь
ебырь – профессор Дружников (Италия)
еб мою (твою, его, ее, нашу, вашу, их} мать – профессор Дружников
(Италия) пиздюк – профессор Дружников (Италия) хуище – см. хуй хуй –
общеупотребительное в Советском Союзе и Италии хуярыть, выхуярыть,
дохуярыть, захуярыть, изхуярыть, отхуярыть, перехурыть, прихуярыть,
ухуярыть – профессор Дружников (Италия) И так далее. Все мои авторские
права были соблюдены. Но с каких-таких пор они стали вдруг моими? Ведь
это все – народное достояние! Будь я таможенником, вообще бы не дозволял
это к вывозу, А почему источник – Италия? – мягко, чтобы не обидеть,
спросил я Кларка.
Он вдруг перешел на русский, как оказалось, довольно хороший.
— Видите ли, я стараюсь быть пунктуально точным во всех мелочах. Это же
академическое исследование, ебена мать! То, что это русский лексикон, и
мудоебу понятно. Но вы меня информировали, что в процессе эмиграции
опизденели в этой ебаной Италии и только потом прилетели в США. Тут,
бля, принципиально важно, как и куда раскрепощенная от тоталитарной
идеологии русская лексика перетекается через границы. Я получил от
университета гранд и летал в Рим, чтобы проверить мои предположения. В
процессе исследования гипотеза полностью подтвердилась: в Риме таксисты
понимали все данные термины. Я сделал четыреста магнитофонных записей.
Но вы остаетесь для нас основным родником!
— Право же, – смутился я, – это преувеличение...
— Напротив! Вот, смотрите: в предисловии я пишу, что без вашей ценной
помощи книга хуй бы состоялась.
Вот. оказывается, что... Значит, еще и в предисловии?! Листая книгу, это
я пропустил...
– Благодарствую! – я пожал его мужественную руку, окрепшую в борьбе за
свободу русского слова в консервативной Америке. Кларк похлопал меня по
плечу.
– Хули тут благодарить? Это мы признательны вам, нашему главному
эксперту.
Мы с коллегой Глорией Хартман начинает кампанию за обогащение
экспрессивными русскими средствами закостенелого американского языка.
Пускай и в Америке хуяруют и пиздяруют. Кстати, кафедра уже утвердила
название, и, без лишней скромности сообщу вам: можете считать меня
основоположником новой науки - ебеноматики. Тут и ваш реальный вклад в
американскую славистику.
Professor Yuri Druzhnikoff