Самые смешные истории за день!

Идеальная жена

(рассказ длинный, но IMHO стоящий чтения)

Решил изучить жизнь врачей так сказать изнутри, как изучают они нас посредством своих фибро и гастро скопов. Договорился с хорошими знакомыми, причину придумал – мол надо мне уметь, если что, оказать первую помощь, ну там вырезать аппендицит, роды принять или почку пересадить, потому что кругом пустыня или море и помощи ждать не от куда. В общем наплел с три короба.

- Ладно,- согласились мои знакомые,- Хочешь – валяй. Только после не жалуйся.

Пристроили меня на хорошую подстанцию в самую лучшую бригаду.
Первого выезда я ждал как откровения, все думал может и я на что сгожусь и даже кого-то спасу. А тут как раз команда:

- Шестая бригада – на выезд.

Шестая бригада это в том числе я.
Подошел фельдшер. Подтянулся врач.

- Чего там?
- Помирает кто-то. Воровского 17.
- А-а… Тогда пойду допью кофе.
- Так ведь там пациент помирает!- напомнил я.
- Ну да,- согласился врач,- Только пока мы доедем – все-равно помрет. Или сам по себе выживет. Все от бога…

И точно, пошел допивать свой кофе.
Это я к чему?…
Это я к тому, что все врачи сильно не романтики. Реалисты они. И циники. Профессиональное это…
Наконец собрались и поехали.
Не спеша.

- У киоска притормози,- попросил врач,- Сигарет куплю. Кончились.
Притормозили.
- А чего мы так медленно?- тихо спросил я.
- А куда торопиться?- удивился фельдшер,- Лично я не спешу в морду получать. Там ведь кто помирает – там алкаш помирает. Главное дело все-равно не помрет – всех переживет. И тебя и меня… Мы все эти адреса как пять пальцев. Знаем – бывали…

И точно, встретил нас алкаш – бодренький такой для покойника.

- Вы где?... Вы чего так долго?... Ездят они… А человеку, пролетарию, сдохнуть – да?
- Лучше б сдох! - крикнула жена пролетария,- Доктор – усыпите его что-ли. Совсем!
- Он меня не усыплять, он меня спасать должен. Обязан!- заорал в ответ алкаш.
Инфантильный как сытый питон доктор чего-то там вколол, чего-то дал съесть и чем-то запить.
- Ну все - мы пошли.

И мы – пошли.
Потом были другие адреса и были умирающие и умершие и все это буднично, без криков – «Он уходит от нас», не как в сериалах. Все скучно – до оскомины.
«Он уходит от нас» я слышал из уст врачей лишь однажды, когда они говорили о заместителе главврача. И еще они добавили – «Наконец-то!» И «Давно пора».
Это я все к чему?... Ах да… Про жену… Дойдем и до жены…

Скоро ко мне привыкли. И я – привык. И меня уже заставляли таскать носилки и держать и поворачивать пациентов и даже подавать какие-то там ампулы. И я уже не морщился от вида крови и не шмыгал носом от запахов. Разных. Потому что болезнь это штука, в первую очередь, малоаппетитная – кровь, гниль, тяжелый дух, капризы, угрозы и слезы родственников.
Тоска.
Отчего врачи со стажем – как черепахи в панцире – непробиваемы. Ничем!

- Помер что ли?
- Вроде да.
- Ну ладно… Время поставь. И ампулы собери… Соболезнуем… Натоптали мы тут у вас…

А то - сидят в машине – рядом покойник переломанный словно его через мясорубку прокрутили, а они беляши трескают. И говорят:

- Мясо не прожаренное, сыроватое мясо-то…
- Ага…

И все им по барабану.
Хотя, иногда, и их пробивает…
Так вот теперь про жену… Идеальную.
Был вызов в район застроенный частным сектором, где сам черт ногу… Но водитель ехал уверенно - водители скорой каждую дырку в любой дыре знают.
Едем. На этот раз быстро – видно про этот адрес бригада ничего такого не знала. Водитель даже мигалку включил.

Направо, налево, разворот под кирпич. Приехали.
Небольшой, в три окна домик, наличники, забор деревянный. Возле забора мужик стоит. Лет семидесяти. Бросился к нам как к родным, чуть под машину не лег.

- Скорей, скорей, помирает!

Потащил в дом.
В доме прибрано и половички расстелены.

- Туда-туда!

Утянул за перегородку.
За перегородкой – кровать. На кровати женщина. Видно - жена.

- Что с ней?
- Помирает! Утром стало плохо, а теперь – вот.

Женщина лежала недвижимо, с закрытыми глазами с руками сложенными на груди и даже было не понятно, дышит она или нет.
Врач кивнул фельдшеру. Тот раскрыл сумку.
И по тому, как кивнул врач, фельдшер все понял. И я - понял. Со стороны – да, не сообразишь, но я с ними уже поездил и научился читать между строк. Нечего тут было делать ни скорой ни вообще помощи.

- Ну что?... Как?... Она будет жить?...- суетился, спрашивал мужик.

Хотя она – УЖЕ не жила.
Врач померил давление, чего-то послушал в фонендоскоп. Но так - для очистки совести.

- Эй, вы слышите меня?- спросил он. И громче - Э-эй!

Поворочал, потряс больную.
Никаких реакций. Вообще никаких – пациентка не видела, не слышала, не чувствовала. Ее уже здесь не было. Она была уже – там.
Но прежде чем ее отпустить, врач должен был совершить ряд манипуляций призванных задержать покойницу на этом свете еще минут на двадцать.
Фельдшер вколол чего-то в вену. И ввел чего-то под кожу.

- Ответьте! Вы слышите меня?

Но пациентка даже не шелохнулась. Даже после кубиков.
Все…
Врач расслабился. Он больше не препятствовал. Он сделал все что мог, согласно инструкции Минзрава. Теперь он мог умыть руки…

- Дайте полотенце.
- Что?- не понял мужчина.
- Полотенце!- повторил врач.
- А?- мужчина начал растеряно оглядываться,- Полотенце?... Да? Я не знаю где… Счас.

И повернулся к жене. Мертвой.

- Маша, Маша, где у нас полотенца лежат? А? Полотенца где? Доктор просит.

Врач остолбенело глядел на мужика.

- Маша. Маша скажи!

Врач моргнул фельдшеру, чтобы тот приготовил шприц с успокоительным. И, наверное подумал, что придется вызывать психбригаду и может даже связывать мужику рукава.

- Ма-аша!

И тут, что-то такое случилось – невообразимое, потому что женщина шевельнулась, вздохнула и открыла глаза.

- Маша, где у нас полотенца?- буднично спросил муж.
- Там!- ответила покойница,- В шкафу,- И показала пальцем.

У врача отпала челюсть.
У фельдшера покатилась ампула.
Женщина закрыла глаза и замерла.

- Шприц! - заорал врач,- Три кубика!... Два кубика!... И еще!…

Вы слышите меня?
Женщина ничего не слышала.

- Эй, откройте глаза!- просил доктор, тряся омертвевшую пациентку за плечо. Причем, довольно грубо.

Та лежала неодушевленным бревном. С руками сложенными на груди.
Вкололи три кубика. И еще два.

- Вы слышите меня? Слышите?

Ни хрена! Бабушка не подавала признаков жизни. Никаких.
Бабушка умерла.
Фельдшер замер со шприцем в руке. Врач покачал головой. Фельдшер опустил шприц.
Из-за перегородки вышел муж. Без полотенца.

- Я не нашел,- виновато развел руками он.
- Да черт с ним, не надо полотенца, - ответил врач вставая и собираясь уходить.
- Маша, я не нашел полотенце. Его нет в шкафу.

Женщина дернулась, вздохнула. И открыла глаза.
Врач – сел.
И фельдшер тоже.
Женщина обвела всех бессмысленным, потусторонним взглядом.

- Маша, там нет полотенец,- пожаловался муж, - Я искал.

Взгляд пациентки приобрел осмысленность.

- Посмотри на верхней полке, под пледом.
- А-а, под пледом. Ладно посмотрю.

Муж ушел за перегородку.

- Шприц!- прошептал врач.
- Вам?
- Нет – ей!...

Я все это видел! Я там был! Я – хоть под присягой.

- Охренеть!- выдохнул врач,- В конец!

Добавил что-то про кубики и крикнул:

- Эй вы, как вас там… Да – вы! Идите сюда! Быстрее!

Муж пришел.
Без полотенца.

- Вы это, спросите ее,- сказал врач, неуютно поеживаясь под халатом, потому что ощущал себя полным идиотом,- Спросите…, как она себя чувствует?
Муж кивнул.

- Маша… Маша… Доктор спрашивает как ты себя чувствуешь?

Врач диковато смотрел на мертвую женщину. Взглядом заинтригованного патологоанатома, который только что вскрыл покойника и что-то там нашел чего быть не должно. Что-то лишнее.

- Маша. Маша! Маша!...

Хм…
И опять, откуда-то из бездны, из мрака того света, с самого дна, женщина пошла на зов своего мужа и, карабкаясь и цепляясь за его голос, вышла, вынырнула, вернулась. И спросила:

- Что ты?
- Вот, доктор спрашивает - как ты себя чувствуешь?

Доктор нехорошо улыбнулся.

- Я… Спасибо… Да… Лучше.
- Ты полотенце нашел?
- Нет.
- Извините доктор, он у меня такой беспомощный. Я сейчас, я сама…
- Лежать! – заорал доктор.

Потому что, вдруг, поверил, что эта покойница сможет встать и пойти за перегородку, и влезть на табуретку и перерыв белье найти и принести ему полотенце и еще на руки полить!

- Не надо, я сам,- предложил муж.
- Назад!
- Но полотенце…
- Какое полотенце?... Какое на хрен полотенце… Не нужно мне никакое полотенце! Говорите с ней.
- О чем?
- Не знаю! О чем угодно. Говорите! Раз вы такой… - доктор даже подходящих слов подобрать не смог, - Говорите!

А про себя подумал про пушного зверька и про то, что медицина здесь точно - бессильна. Правда совсем в ином, в не привычном, контексте.
А покойница, только теперь осознав расположившуюся подле нее медбригаду, стала перебирать по одеялу пальцами и озабочено спросила:

- Ты чай… Ты их… Напоил?…
- Нет… А сахар, где у нас?
- Там, в буфете, на средней полке.

И доктор сказал:

- М-м-м!- и еще:- Ёе-е!- и еще,- Твою маму!...

Потому что когда мы не знаем что сказать, от избытка чувств, всегда так говорим.
И еще сказал фельдшеру, безнадежно махнув рукой:

- Давай, вызывай реанимационную бригаду. Быстро! И предупреди их, чтобы они его в больницу с собой взяли.
- Кого?
- Мужа!
- Зачем?- подивился фельдшер.
- В качестве… дефибриллятора!

После, в машине, доктор долго-долго молчал, уперев кулаки в подбородок, а потом вздохнул:

- Никогда не завидовал пациентам. Вообще – никогда. А этому – завидую. По черному!... Он же даже не знает где сахар!...

Какую жену отхватил!... Какую!... Идеальную!
И снова замолчал. Окончательно. Наверное, своих жен вспомнил. Всех четырех, с которыми был в разводе.
И тут я с ним, конечно, согласен. Повезло – мужику. Что да – то да! Но, может было за что…
Больше я с той бригадой не ездил.
И вообще – не ездил.
Хватило…

©АндрейИльин

Сегодня с утра в маршрутке мама и сын. От мамы услышал самую изумительную фразу для стимуляции учебного процесса:
Сын: Мама, я заболел, у меня наверное коронавирус (показушное покашливание и хлюпание носом)
Мама: Ничего у тебя нет. Иди учиться. Или ты хочешь быть таким же как Гретта Тумберг?

Сын молча выходит на остановке.

У меня из прошлой жизни старший товарищ – уролог. Достаточно не плохой. Говорят. Пока медицина не стала официально платной к нему записывались по знакомству, и за деньги. Еще были знакомые проктолог и лор, но про их историю – в другой раз.
От первого лица.
«….Так вот, Саня, конец дня, и конец приема. Всегда в конце (вот ведь Фрейд сейчас наверное ухмыляется себе в бороду) приходят смущающиеся. Им неловко, не удобно. Они дожидаются, когда основной поток схлынет, и они, таким, робким, чуть шелестящим ручейком, затекает за дверь, краснея, и едва шевеля губами. Отчего? От ужаса, конечно.
Меня, вообще, трудно чем удивить. Ты же в курсе сколько у меня за спиной, и перед глазами прошло. За спиной – в смысле – опыт. А не то, что кто-то мог бы подумать. Но ты же всех моих жен и подруг знаешь – сомнений и инсинуация быть не может.
Ну, короче. Дверь рывком распахивается. В дверях матрона а-ля Фрекен Бок, или даже Маргарита Павловна из «Покровских». В руках у нее подросток.
Ну, думаю – геронтофилии мне только не хватало.
Дама подростку:
- Все хорошо не волнуйся. Доктор сейчас все посмотрит, затем мне,- Посмотрите пожалуйста, мальчик жалуется.

Мальчик пятнами. Глаза на мокром месте. Дама требовательно на меня смотрит.
Я:
- Извиняюсь, мэм, мы вместе будем осматривать? Или все-таки из уважения к частной собственности и достоинству, вы оставите нас наедине?
Тут она как-то особо пристально смотрит на меня, и выходит.

У пацана все нормально – какая-то потничка, плюс носил синтетические плавки. Запаниковал. Стал смотреть симптомы в интернете, засим и был вычислен. Но пикантная подробность – все что ниже пояса и до колена – обильно пахло ополаскивателем для рта. Спросил. Он говорит – бабушка посоветовала.

Выписал ему мазь то-се. Говорю – сам иди, и позови бабушку. Бабушка заходит. Ставит на стол коньяк:
- В кассе мы оплатили, но это - традиционно. Итак - слушаю вас.
- Спасибо, конечно. Мадам, я извиняюсь, а вы зачем мальчику посоветовали мальчику побрызгать «там» - ополаскивателем для рта?
- Ну, я подумала, что вам так будет приятнее его брать. И еще, доктор, вы уж меня простите…
- Говорите уже…
- Доктор – слова «извиняюсь» - нет в русском языке…».

Вчера видел пару китайцев с рекламной сумкой пива Corona. Те ещё тролли.

- Однажды я вёз женщину с восемью кошками, - вспоминает таксист Виталий Степанович, который, один из последних в Москве, ещё 5 лет назад "таксовал" на самом настоящем "Москвиче". - Это был такой страх, что я ещё долго в себя приходил. Она из дома вынесла их в двух больших корзинах, как, знаете, куда грибы собирают! Представляете, как они орали оттуда - по четыре в каждой корзине! Короче говоря, надо было ей ехать на дачу - хороший заказ, недешёвый. И только мы выехали - надо было на Истру ехать, она котов-то из корзин выпустила. Лето, жара - и я не могу стёкла опустить, они же, дураки, выскочат! Одна мне залезла на шею, как воротник, другая попыталась на голову вскочить, а когда у неё не получилось - вообще залезла в ноги. А у меня там педали же! Либо мы все в аварию попадём, либо я педалью этой мохнатой стерве хребет сломаю. В общем, когда я дуру выковырял из-под педалей, говорю: "Дальше так не поеду, что хочешь делай!". Она взмолилась: "Куда я с ними?". В общем, договорились, что она держит их в корзинах. Орали всю дорогу, но это лучше, чем по салону прыгать. Хоть бы окно я смог открыть.

Исполнил я как-то просьбу сына и подарил ему на день рождения цыплёнка. Другие полученные в этот день подарки Виген уже не замечал и радостно забавлялся живой игрушкой.
Прошло несколько дней. Эйфория у Вигена постепенно спадала. А ещё через неделю случилось то, что случается со всеми игрушками — она надоела. Взять цыплёнка под опеку пришлось нам с женой. Не выбрасывать же.
Необычного питомца назвали Цыпой. Звучит, конечно, неоригинально, зато естественно и удобно. Кормили самой лучшей и свежей едой. Помимо круп, это были творог, овощи и рубленная зелень, которую Цыпа любила больше всего.
Жила она в просторной коробке из-под телевизора, которую мы поместили в лоджии. Иногда отпускали Цыпу погулять по квартире, но как только она начинала «помечать» территорию, немедленно отправляли в коробку. Раз в неделю птицу мы купали.
Это может показаться странным, но Цыпа была весьма умной и легко поддавалась дрессировке. Как только я начинал рубить зелень, Цыпа, услышав звук ножа, хлопала крыльями и пыталась вылететь из коробки. Или когда я отпускал Цыпу погулять, а сам лежал на диване и наблюдал за ней, то стоило мне позвать её, прихлопывая ладонью по полу, как она стремглав мчалась к руке и позволяла себя гладить.
Так прошло три месяца.
Всё бы ничего, но Цыпа неумолимо увеличивалась в размерах, превращаясь в курицу. Держать её в двухкомнатной квартире становилось всё сложнее. И в первую очередь для самой птицы, росшей без солнца, травы, сородичей. И хотя мы очень привязались к своей курочке, решили её куда-нибудь пристроить. Отдать, как говорится, в хорошие руки.
Я вспомнил о приятеле, который жил в собственном доме с участком и как раз держал несколько десятков кур. Позвонил ему и предложил взять Цыпу. Разумеется, на условиях её неприкосновенности. Приятель согласился.
Через полчаса я подъехал к его дому. В голове предательски и навязчиво стучало: «мы в ответе за тех...». Но в тот момент я не сомневался, что птице так будет лучше.
Мы вышли в абрикосовый сад и отпустили Цыпу к пасущимся курам. Впервые в жизни она увидела созданий, подобных себе. Перепачканные в грязи, шумные и суетливые «дикари» окружили её и, казалось, с интересом изучали. Так рассматривают вошедшего в школьный класс «новенького». Белоснежная чистая Цыпа выделялась на их фоне своим благородством и спокойствием. Аристократизм Цыпы, однако, поразил не всех. Единственный в компании индюк, который среди кур казался огромным подъёмным краном, приблизился к Ципе и клюнул её в голову. Я аж вскрикнул. Мой приятель немедленно подбежал к индюку и пнул его.
Оставив Цыпу, я поехал домой со смешанным чувством жалости и беспокойства.
Через три дня «родительский» инстинкт возобладал над вежливостью. Я позвонил приятелю и напросился в гости. Он понял моё состояние и первым делом мы пошли в сад. У меня колотилось сердце. Как и три дня назад в саду паслись куры. Я стал глазами искать Цыпу. Не найдя, я позвал её. Через несколько мгновений, выскочив откуда-то из-за деревьев, ко мне со всех ног мчалась грязная серая курица. Моё сердце сжалось — это была Цыпа. Я подхватил её на руки и стал гладить. Наверное, выглядел я нелепо, но мне было всё равно.
Вскоре у приятеля заболели куры и их пришлось зарезать. Но Цыпу он, как и обещал, не тронул. Он вынес её в ближайшее поле и отпустил.
А через несколько дней я увидел сон, который словно подтверждал, что все мы вышли из гоголевской «Шинели». Мне приснилось, будто у Давташенского моста и далеко подальше стала показываться по ночам курица, ищущая рубленную зелень...
Я проснулся и перевернулся на другой бок. Но заснуть больше не мог.

Зашёл в местный супермаркет. Стою, жду продавца по кондитерке. Рядом плотный мужик с корзинкой с продуктами в руке, что-то тщательно высматривает на столах с коробками развесного печенья. Ставит свою корзинку на пол и медленно обходит один стол, второй. Обойдя очередной стол, спотыкается об свою корзинку и зло: "Кто поставил!", по сторонам взглядом. Потом смотрит в в корзинку. Тихо наклоняется, тихо поднимает, тихо уходит.

Очень короткая история ...
Лет этак 10-12 назад видел как рядом висели 2 афишы:
"Носков" и "Непара"

Вчера рассказал друг с Челябинска (как бы это не выглядело, реально с Челябы он).

- Довелось нам как-то пить с гомиками. С такими гомосеками. В хорошем смысле. С геями. Зима, у них офис там какой-то, на Алом Поле. Чем-то там они все вместе занимаются, каким-то дизаеном. Ну вот и нас туда занесло. Меня и знакомягу моего хорошего. Здорового такого чувака, Палыча. Килограмм на сто двадцать чувак. Ага... Ну чо, побухали, конкретно так побухали, водки этой выпили какое-то немыслимое количество. Ну знаешь, в молодости здоровья-то много, куда-то надо его девать, это здоровье. Ну... В общем крепко мы там выпили, я ещё в сознании как-то. А Палыч, что-то, гляжу, поплыл. Растащило, вижу, Палыча-то.
Вечер закончился, расходимся, вышли из офиса из их. Из подъезда уже выходим, где офис этот. Вышли. Стоим, значит, закуриваем. Гомосеки пошли по делам по своим, гомосячьим... А у Палыча эцсамое. Накипело что-то. Накопилось, видимо. А тут свежий воздух, морозец, или что. В общем гляжу, Палыч глазами вращать начал. "Сука б*** п***! Гомосеки ё***. Ну я вас сейчас"... Понимаю я тут, что замкнуло человека. И что ты думаешь, так его замкнуло, чьто он не за гомосеками побежал, допустим. А на меня идёт. Со всем этим своим гневом. И со ста двадцатью килограммами. И намерения у него видны по глазам, которыми он, как лев Бонифаций, жонглирует. Хреновые, в общем, намерения, и все -относительно, почему-то, меня. Ну чо я. Ты же знаешь, во мне и сейчас-то килограмм не так, чтобы много. А тогда-то и вовсе было, наверное, что-то около пятидесяти. Растопчет, думаю, меня, кабан этот сейчас. Просто-напросто. Ну и не бежать же от него. Призвал я тут силы небесные на помощь, подныриваю под экспресс этот, который на меня несется, и ногу ему подсекаю, да так удачно, что Палыч всеми своими ста двадцатью килограммами в асфальт лицом прямо и вляпывается. И звук ещё знаешь, противный такой. Отвратительный. Он даже руки не успел подставить. Ага... Воткнулся, стало быть, Палыч в асфальт - и лежит. Не шевелится. Ну я тогда знаешь, как это бывает. Уже и больницы все вспомнил, которые рядом есть. И ментам что говорить, стал в подробностях придумывать. И жена Палыча как-то через сознание протопала. С детьми его обоими за руку. Ну разного, короче, в голове пробежало. Но тут такой нет, смотрю, зашевелился, Палыч-то. Ножками своими, в сапогах зимних, перебирает, встать пытается. Я к нему.
- Ну чо,- говорю,- как ты? Гомосеки больше не беспокоят?
И по глазам вижу- не беспокоят, вроде бы, Палыча, больше гомосеки.
Ну, а что потом, что.
Поднял я его кое-как, отряхнул.
И домой пошли.

В 80-х была популярна песенка в исполнении Кикабидзе с рефреном "человек - это остров, удивительный остров". Одна наша знакомая, недослышав, распевала "человек - это остро, удивительно остро". Её поправляли, разъясняли, он соглашалась. Но упорно продолжала гнуть своё.
Пока однажды моя сестра не заметила ей: "А знаешь, глядя на тебя, легко предположить, что человек - это тупо!"
И, помолчав пару секунд, дополнила: "Удивительно тупо!"
И вот, как срезало, как бабушка пошептала...

В маршрутке. Через пустое место от меня сидит женщина с марлевой повязкой, но какой-то странной - только на рот. И подкашливает. Пару остановок спустя не выдерживаю, замечаю: мол, надо ж все лицо закрывать. На что получаю:
- Мужчина, что вы ко мне пристали. Я ртом кашляю, был бы насморк, нос бы закрыла.