Одним из отцов-основателей северодонецкого КСП был Витя Розенцвайг. У него была огромная коллекция магнитных лент. В частности, Витя гордился тем, что у него был ВЕСЬ Аркаша Северный. Меня это каждый раз удивляло – как это весь? А что, если он сегодня поет в каком-то ресторане, и его кто-то записывает? Витя печально соглашался. Но однажды в 1980 году я услышала в его привычном «весь» необычную, несколько радостную, уверенность и поняла, что Аркаши Северного больше нет...
В Витиной коллекции был и Высоцкий – бобин 40, не меньше. Я их слушала на нашем магнитофоне «Юпитер» постепенно, в очередь с записями Кима, Никитиных и Окуджавы.
Но когда в январе 1978 года стало известно, что в Северодонецк приезжает Высоцкий, я решила хорошенько подготовиться и стала слушать только его.
Примерно через неделю я неожиданно для себя села за стол и стала что-то писать. Постепенно я поняла, что пишу письмо к Ираклию Андроникову. В письме я сравнивала Высоцкого с Пушкиным и призывала, пока не поздно, собирать и анализировать его стихи и все, с чем они связаны. (Я почему-то была уверена, что Высоцкий до старости не доживет). Я писала о том, что Высоцкий не чета прочим талантливым бардам, он гениальный поэт. Писала о том, что целое поколение говорит цитатами из него, что мастерство актера помогает ему перевоплощаться в разных людей и даже предметы и писать от их имени, приводила примеры его гениальных рифм и пр. Письмо получилось длинное, на четыре страницы. Никуда я его, конечно, не отправила, но что-то сформулировала для себя.
В главной гостинице Северодонецка водились тараканы и зимой было очень холодно. Я по наивности представила себе, как Высоцкий окажется в чужом городе, без друзей и знакомых, и решила предложить ему остановиться у нас, в нашем «трамвайчике». Накануне его приезда я даже пошла на базар и купила дорогую индейку и два блестящих красных яблока. Так, на всякий случай. Я не знала, как именно я с ним встречусь, но была уверена, что встречусь и твердо знала, что буду его фотографировать.
У Высоцкого было запланировано около пятнадцати концертов в северодонецком Ледовом Дворце Спорта на шесть тысяч зрителей – по четыре концерта в день. В первом отделении группа «Арго» (потом они стали известны как «Фестиваль»), а во втором – Высоцкий.
Я расспросила зрителей после первого концерта и сразу стало ясно, что мои представления о его одиноких вечерах в холодной гостинице были, мягко говоря, неверными. Высоцкий приехал не один, а с артистом Иваном Бортником и с личным администратором. За кулисами было много охраны, и она никого не пропускала.
До этого момента я мало что планировала наперед. Двадцать первого января 1978 года я поняла, что мне понадобятся несколько «ключей» к Высоцкому, и впервые в жизни разработала план действий.
Северодонецкий Дворец Спорта находился на балансе самого крупного предприятия города – химического комбината. В бухгалтерии этого комбината работала моя соседка по лестничной площадке Рая, которая была хорошо знакома с его директором Бондаренко. Она и снабдила меня ключом номер один – запиской с простым содержанием: «Вера, помоги этой женщине. Спасибо. Раиса Аркадьевна».
Мы пришли на последний концерт 21 января за полчаса до начала. Я легко нашла Веру –администратора Дворца Спорта. Вера прочитала записку и посмотрела на меня с уважением. В ответ на мою просьбу, показала как пройти за кулисы и велела сказать охранникам, что она разрешила. Мне нужно было найти администратора гастролей – москвича по имени Володя. Муж-фотограф навесил на меня все свои камеры, так что вид у меня был боевой. С именем Веры я легко прошла мимо охраны за кулисы.
Для москвича-администратора сработал мой ключ номер два – фраза, которую я придумала заранее и произнесла не моргнув глазом: «Здравствуйте, Володя. Мне нужна Ваша помощь. Дело в том, что шведский журнал для женщин объявил конкурс на лучший мужской портрет. Я решила сфотографировать Владимира Высоцкого. Будьте добры, расскажите, как его тут найти».
Моя безаппелляционность сработала - администратор подвел меня к кучерявому брюнету Валере и представил его мне как администратора Высоцкого. Я повторила свою наглую ложь про шведский журнал. На Валеру это не произвело никакого впечатления – «У вас ничего не получится – Высоцкий не любит фотографироваться». В ответ я предъявила свой ключ номер три – пожелтевшую, двенадцатилетней давности, вырезку из «Вечерней Москвы» с рецензией на «Галилея» на Таганке. «Может, у Высоцкого нет этой заметки – я ему ее подарю». Валера подумал и сказал: «Ладно, подойдите после концерта вон к той двери и постучите три раза. Дверь будет закрыта, но я вас впущу».
В зрительном зале было холодно и многолюдно. У нас с мужем были отличные места в восьмом ряду, посредине. Никому не известный ансамбль «Арго» выступил на удивление замечательно – особенно публике понравилась незнакомая песенка со словами «Пора-пора-порадуемся на своем веку красавице и кубку, счастливому клинку». Но все, конечно, ожидали с нетерпением второго отделения. Высоцкий оказался меньше ростом, чем я его представляла по фильмам. У него была фигура гимнаста, и в нем чувствовалась какая-то сильная пружина. Все выступление Высоцкого я видела через видоискатель фотокамеры. Я сняла три пленки телевиком «Зоннар» с одной точки. Несколько кадров отличались разным выражением лица, но в основном это были очень похожие 100 снимков. Пока еще не смолкли заключительные аплодисменты, я поспешила из зала за кулисы. Охранники меня легко пропустили. Постучала трижды в заветную дверь, и мне открыли. Я оказалась в крошечной комнатке, в которой было трое или четверо мужчин – знакомые мне администраторы и еще кто-то. Высоцкий сидел в глубоком кресле справа от двери. Он был мало похож на пружинистого гимнаста, выглядел очень усталым и слабым - казалось, из него выпустили воздух. Он вопросительно посмотрел на меня снизу вверх. «У вас есть эта статья?» спросила я. Он сказал «да» и не проявил никакого к ней интереса. «Тогда подпишите ее, пожалуйста, для меня». Высоцкий написал «Добра! Высоцкий» и снова посмотрел на меня. Разговор был исчерпан. Он хотел, чтобы я сразу ушла. Он был очень усталым, и ему было не до меня. Я собралась с духом и попросила разрешения сесть тихо в уголке и пофотографировать, не мешая ему. «О нет, я не люблю фотографироваться. Пожалуйста, не надо».
Тогда я выложила свой главный козырь – ключ номер четыре – два блестящих красных яблока с базара. Высоцкий хмыкнул. «Вы что, думаете меня этим разжалобить?» Я ответила, что абсолютно уверена, что мне это удастся. «Ну ладно, – сказал он, – приходите завтра. Мне надо вымыть голову. Я не хочу фотографироваться с грязными волосами». Моей наглости не было предела. «Давайте так – сегодня с грязными, а завтра я снова приду и сниму Вас с чистой головой». Он был слишком усталым, чтобы спорить, и больше не возражал.
Я села в свободное кресло и посмотрела в видоискатель «Зенита». Телеобъектив, которым я снимала в зрительном зале, в этой маленькой комнате явно не годился, но я не хотела тратить времени на смену объективов и начала щелкать крупняки. Вот Высоцкий смотрит на кого-то стоящего перед ним - устало, снизу вверх.
Вот он расписывается на чьей-то руке, вот он приглаживает «немытые» волосы.
Я не слышу, о чем они говорят. Я думаю только о ракурсе и о вспышке.
Вот он повернулся в профиль, и меня поразило, как он похож на Жана Габена!
Тот же нос, те же тонкие губы. Неудивительно, что Марина его полюбила - наверняка она в детстве была влюблена в Габена «Набережной туманов»! Вдруг до меня дошло, что разговор перешел на деньги, и я вышла в коридор, чтобы не мешать. Администратор Валера дал мне понять, что я смогу вернуться позже и продолжить.
Минут через двадцать к двери подошли музыканты из «Арго». Дверь вскоре открылась, и Высоцкий вышел с гитарой в коридор. Он обратился к музыкантам – «Ребята, а что если вы подыграете мне в «Братских могилах»? Они пошли всей группой в сторону сцены, и я за ними. По дороге Высоцкий остановил двух юных девочек-фигуристок, которые шли на тренировку (это была сборная СССР), и сказал им что-то приятное. Они смущенно улыбнулись, и я сняла его с ними.
На сцене к Высоцкому вернулась его энергичность. Он показывал музыкантам, где им вступать, что играть и так далее. Я нащелкала еще кадров десять.
На прощанье музыканты попросили меня сфотографировать их с Высоцким на память, что я и сделала.
Весь вечер и ночь мы с мужем печатали фотографии. Когда на следующий день я принесла их во дворец спорта, к Высоцкому меня не пустили, но фотографии взяли. Мне объяснили, что у Высоцкого заболело горло и ему делают разные лечебные процедуры между концертами. Нагрузка у него, конечно, была нечеловеческая. Он пел с полной отдачей, на крике, на хрипе, не щадя себя. Высоцкий пробыл в Северодонецке еще несколько дней. 25-го января, в день своего сорокалетия, он выступал в НИИУВМ. С этим его выступлением связана одна интересная история, которую мне рассказал тот же Витя Розенцвайг – он принимал участие в организации этого концерта. По словам Вити, сотрудники другого НИИ, каким-то образом конкурирующего с НИИУВМ, от зависти или еще по каким-то гнусным соображениям, донесли «куда надо» о готовящемся концерте. К организаторам концерта пришли на работу какие-то лица, то ли из госбезопасности, то ли из фининспекции - и предупредили, что разрешения на концерт никто не давал. Поэтому велено было вернуть деньги за билеты, а не то будет худо и им, и Высоцкому. Организаторы концерта были в ужасе и не знали, как об этом сказать Высоцкому. Они встретились с ним, и по их поведению тот понял, что что-то не в порядке. Владимир Семенович спросил, в чем дело, и когда они рассказали, он с облегчением рассмеялся. «Какая чепуха! - сказал он. – Конечно, я выступлю без денег! Не переживайте так!» Концерт состоялся и прошел замечательно. На прощание НИИУВМовцы подарили Высоцкому пластиковый чемоданчик-дипломат, которыми славился в те годы Северодонецк, и еще что-то. На четырех снятых мною пленках все кадры оказались технически хорошими. Но по-настоящему удачными получились всего пять снимков. Эти фотографии сослужили мне добрую службу. Я печатала их десятками и дарила друзьям. Они стали моей личной валютой - обеспечивали мне контрамарки в театры, с их помощью я покупала книги и железнодорожные билеты. Я их обменивала на другие фотографии Высоцкого, и к моменту эмиграции у меня была замечательная коллекция, которую мне вывезти не разрешили, и я подарила ее своей близкой подруге. Подруга с тех пор, увы, умерла, и я не знаю, что стало с фотографиями. Если Витя Розенцвайг жив, то у него должна быть одна из самых больших коллекций Высоцкого, потому что он к коллекционированию относился очень серьезно.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Летом 2006 года ко мне обратились люди из Форума Высоцкого на Куличках и попросили рассказать историю северодонецких фотографий Высоцкого. Оказывается, кто-то хранил снятые мною фотографии в течение 30 лет... С тех пор они были просканированы, скопированы и размножены http://front020.narod.ru/Vv34.html. Только благодаря им этот мой рассказ и получился иллюстрированным.
Хотя я предчувствовала много лет назад, что будущий Ираклий Андроников будет по крохам собирать факты жизни Высоцкого, я никак не могла предполагать, что благодаря новым технологиям, роль эта станет собирательной, и в поисках примут участие самые разные люди, не знакомые друг с другом, живущие на разных континентах и объединенные только любовью к Владимиру Высоцкому и верностью его памяти.