Крымский этап
--------
Короткий зимний день подходил к концу. Худосочное декабрьское солнце, не в силах пробить густые низкие тучи, сконфуженно спряталось за густым частоколом таежных сосен, и вот-вот готовилось провалиться в обморочный сон. Пронизывающий ветер то и дело норовил швырнуть в лицо пригоршню сухого колючего снега, и Ватников шел почти вслепую, жмурясь и закрывая лицо штопаной рукавицей, перешитой из старой шинели.
Он бродил по тайге уже четыре часа, с самого рассвета, но в прохудившейся, не раз заплатанной котомке сиротливо перекатывались всего два худеньких ежика. Страшный снегопад завалил все таежные тропы двухметровыми сугробами, и докопаться до ежиных нор голыми руками было почти невозможно. Последняя лопата сломалась еще осенью, когда пытались выкопать скудный урожай хрена на заросшем бурьяном каменистом поле, и Ватников понимал - план по заготовке ежатины выполнить не удастся.
Этот план... Когда два года назад Светозарный Западный Мир объявил о начале Восьмого Крестового джихада и лишил добрых мордорян устриц и ананасов, Темный Властелин выпустил новое издание книги "О вкусной и здоровой пище". Мясо ежей было объявлено основой рациона для всех подданных Мордора, и ведущие ученые-диетологи сразу заговорили о том, что ежи по своему вкусу и нежности намного превосходят крабов, а по питательным свойствам оставляют далеко позади мраморную говядину, хамон и пармезан. Сам Солнцеликий, подавая пример нации, заготавливал отъевшихся к зиме ежиков в осеннем лесу под объективами камер, а жены членов правительства соревновались рецептами приготовления ежатины на единственном телеканале "ЗомбиТВ". И в великой мудрости своей Темнейший явил народу План. Отныне каждый мордорянин обязан был ежемесячно сдавать на заготовительные пункты двадцать килограммов ежиного мяса и не менее трех квадратных метров шкурок - из них стали шить форменные рукавицы для служителей Культа Гуманизма и Благочестия. Но народец, как всегда, попался дрянной. Всяк норовил улизнуть от священной обязанности и высокого долга по выполнению Плана. И Темнейший принял меры.
Федя Ватников промышлял добычей ежей уже почти год. До сих пор, при полном напряжении сил и почти круглосуточной ежедневной работе, план выполнять удавалось. Но этой зимой все пошло не так. Ежики, словно почувствовав неладное, массами стали мигрировать на Запад. Кое-кто, перезвездясь на икону Темнейшего, даже божился, будто видел, как они, собравшись в стаи по пять-шесть тысяч особей, выстраивались клином, и с дробным топотом уносились к границе, поднимая тучи пыли и до одури пугая медведей. Говорили, что горе тому, кто попадется им на пути - затопчут не хуже мустангов. Между тем меры Темнейшего были крутыми. Поговаривали люди, что тот, кто получает три предупреждения о невыполнении плана, подлежит выселению из благодатных и обжитых сибирских краев в таинственную землю Крым. Где она находится, кто там живет и что ждет несчастных, приговоренных к изгнанию туда - никто не знал, но слухи ходили самые жуткие. Говорили, например, о страшных подвалах Массандры, откуда не вышел на своих ногах еще ни один человек, об ужасных Античных Городах, где нет ничего, кроме камней, а еще о том, что там не бывает зимы. Федя представил себе этот леденящий душу кошмар, и от страха опустился на пенек, не в силах идти дальше. Два предупреждения у него уже были.
Но идти, тем не менее, было надо. Темнело очень быстро, а если не успеть в деревню до наступления ночи - закроют Ворота, и привет. Ночуй в тайге. Сколько Ватников себя помнил - ни один из тех, кто отважился на такое, никогда уже не объявлялся среди добрых мордорян. Лишь однажды в медвежьей берлоге нашли портянку, якобы принадлежавшую бывшему старосте Ивану Колорадову. Куда делись все остальные составляющие старосты - никто не знал, и хвала Темнейшему. Федор машинально перезвездился, натянул поглубже дерматиновый треух, поднял воротник старенькой телогрейки и решительно зашагал к опушке леса, туда, где в трехметровом бревенчатом тыну, окружавшем поселение, были сделаны Ворота.
Ночь приближалась стремительно. Под тревожный звон колокольчика, оповещавшего поселян о скором закрытии Ворот, добрые мордоряне торопились скорее миновать границу. Очередной трудный день заканчивался, и селяне торопились домой с добычей: немногочисленные ежики, не успевшие мигрировать на Запад, коренья дикого лесного хрена, гроздья засохшей волчьей ягоды - из нее варили самогон, самым удачливым удавалось принести домой бурундука. Ватников пересек границу последним, и Ворота, тяжко скрипя старыми, давно не мазаными петлями, сомкнулись за его спиной, как челюсти акулы.
"Ну, слава Властелину - успел!" - подумал Федор, переводя дух. Теперь можно было не торопиться - землянка Ватникова была совсем не далеко, прямо возле тына. Жил промысловик бобылем, никто его не ждал, и от мысли, что сейчас придется растапливать буржуйку сырыми дровами его передернуло.
- А ну-к, стоять! - раздался за спиной скрипучий фальцет, и сердце Федора с тонким свистом провалилось куда-то в низ живота, зарывшись в мягкую требуху и замерев от страха. "Староста!" - мелькнула в панике мысль. Ноги намертво прилипли к снегу, и холодный пот мгновенно окатил все тело противным осенним дождиком. Сделав над собой неимоверное усилие, Ватников повернулся и деревянными губами изобразил на онемевшем лице подобие заискивающей улыбки.
Перед ним стоял, ехидно ухмыляясь щербатым ртом, староста деревни Ново-Путиновка Сидор Посконный. Маленького роста, тщедушный и кривоногий мужичок, он ничем особым не выделялся, если не считать того, что лучше всех возносил хвалу Темнейшему на ежеутренних Общественных Камланиях, за что и был назначен старостой с правом бить любого поселянина палкой в любое время суток. Поговаривали, что раньше, когда на месте процветающей деревни Ново-Путиновка еще был старый, загнивающий город Новосибирск, он был театральным и художественным критиком.
- Сюда иди! - небрежно обронил с обветренных губ Сидор, и Ватников послушно подошел к нему на негнущихся ногах. - Чё у тя там? - грязный, с обкусанными ногтями палец старосты уперся прямо в тощую котомку. - Вот, - дрогнувшим, враз севшим голосом отвечал Федор, онемевшими пальцами распутывая узел, - ежики...
- Е-е-ежики! - передразнил Посконный и сплюнул под ноги Ватникову, - а про План ты знаешь чо? Ну, можа, слышал когда, ась? - голос старосты стал вдруг таким сладким, что все вокруг стало казаться липким, как подтаявшая карамель. - Ну, что ж, паря, сам виноват - третье предупреждение тебе!
Федор вдруг стал видеть мир очень странно - как будто серый туннель сгустился вокруг него, и в этом туннеле было только ухмыляющееся лицо Сидора. Как сквозь набитый ватой мешок донесся его скрипучий голос: - Крым по тебе скучает, негодник! Прям аж слезьми обливается! Тут внезапно земля поменялась местами с уже потемневшим небом, легонько стукнула Ватникова по затылку, и больше он ничего не видел. Из развязавшейся котомки резво бросились наутек так и не сданные им ежики.
По правде говоря, упасть в обморок Федор имел все основания - перспектива оказаться в диком Крыму после привычной, обжитой и уютной Сибири валила с ног и людей покрепче. Крым... Когда-то этот край был сплошь населен Светлыми Радужными Эльфами. Эти утонченные, возвышенные, почти сказочные существа создали ландшафт планеты, выкопав глубокие моря и возведя неприступные горы, основали великую цивилизацию, изобретя колесо и приручив динозавров. Во всех уголках Земли звучала их дивная певучая речь, которая легко укрощала саблезубых тигров и налоговых инспекторов. Их флаг, которому Светлые Эльфы и были обязаны своим названием, свободно и гордо реял повсюду, неся свет Радуги диким окрестным племенам.
Но однажды Темный Властелин Мордора шевельнул своей левой бровью, и в Крыму сами собой, из ниоткуда, из сухого прозрачного воздуха, слепились неисчислимые полчища Зеленых Орков и Черно-Оранжевых Гоблинов. Отважно сопротивлялись Эльфы: пели свои божественной красоты гимны, от которых сухая ветка вмиг покрывалась благоухающими цветами, изысканными танцами с апельсинами и автомобильными покрышками пытались смягчить сердца завоевателей, отправляли им навстречу поезда Братской Любви, что везли венки и букеты из роз и нежных фиалок - все было тщетно. Заскорузлые, грубые души Орков и Гоблинов были глухи к высокой духовности Перворождённых, и вскоре владычество Светлых Сил закончилось. Часть Эльфов ушла на Благодатную Западенщину, а часть - осталась. Оставшиеся не смирились с поражением. Сохранив от своего Великого Радужного Флага только две полоски - желтую и голубую, они хранили их глубоко, у самого сердца, под вышиванками, которые теперь вынуждены были маскировать под ватниками. Вместо певучего эльфийского языка им пришлось освоить варварское наречие Северных Орков, в котором не было даже слова "горилка", но они не сдавались, свято храня и соблюдая свои великие традиции . Однажды, лютой крымской зимой, когда трещали морозы в плюс двадцать градусов, лучшие сыны народа Эльфов самоотверженно лишили себя тепла и света. Но сердце Темного Властелина не знало жалости. Задумал он совсем вытеснить Светлых Эльфов, шевельнул правой бровью, и потянулись в Крым бесконечные караваны ссыльных жителей Сибири. Загреметь на Крымский Этап можно было за любую провинность, и судьба бедолаг, попавших туда, была незавидна: никогда уже не придется им побродить по зимней тайге, послушать ночное пения волков, побороться по весне с голодным медведем. Не придется отведать любимый деликатес сибиряков - маринованную ежатинку.
Весь этот ужас теперь грозил и Федору Ватникову.
Дальнейшие события развивались стремительно, кружились в какой-то дьявольской пляске, лепились друг на друга, и, наконец, слепились в какой-то совершенно неразделимый ком. Помнил их Федор весьма смутно, и до самого конца не мог поверить, что все это происходит именно с ним. Милосердное сознание еще два или три раза покинуло его, избавив от страданий. Теперь, лежа на омерзительно мягком и упругом диване купе "люкс", он пытался пробудить свою память, он поднимал ее, как поднимают зимой медведя из берлоги. Та огрызалась, но мало-помалу картинка произошедшего начинала склеиваться.
Был суд, но сначала - процедура Пытки, которой, судя по неясным слухам, обязательно подвергали каждого, кто имел несчастье угодить на Крымский Этап. Трое равнодушных, как санитары в морге, надзирателей содрали с Федора такую привычную, родную телогрейку. Он пытался отстоять тельняшку, но куда там... Много лет носимая, никогда не снимаемая вещь превратилась в труху в бесчувственных лапах цепных псов Темнейшего. Дальше в памяти зияла преогромная черная дыра - во время Пытки в бане Ватников был без сознания. Пришел в себя он уже в землянке заседания Тройки Особого Совещания. Оглядел себя, и его передернуло от омерзения. На нем был серый костюм-тройка с отливом, строгий галстук, завязанный виндзорским узлом, и темно-вишневые матовые туфли из кожи африканского носорога. Первым порывом Федора было немедленно сорвать с себя эту гадость, но сторожкие вологодские конвойные не зря имели славу лучших цепных псов.
Стандартная процедура судилища... Стандартный приговор - пожизненная ссылка в Крым. Опять обморок, и, наконец, погрузка в вагонзак класса "люкс". Бесчеловечные условия: на каждого бедолагу полагалось отдельное купе. Когда разносчик баланды принес черные трюфели, дюфлопэ из слоновьего уха и "Дом Периньон", Федор хотел было с негодованием швырнуть ему в лицо эту гадость, но подумал, что с сатрапов станется, пожалуй, накормить его принудительно, и с отвращением проглотил это отвратительное варево. Допил под пристальным и требовательным взглядом надзирателя жуткую кислятину, деликатно рыгнул и спросил:
- Слышь, начальник... А самогоночки из волчьей ягодки не завалялось?
- Ага, щас! - добродушно ухмыльнулся охранник, собирая на серебряный поднос золоченую посуду, - на таких лишенцев, как ты, еще хороший продукт переводить! Этак ты еще и ежика маринованного потребуешь. Будя с тебя, будя... здеся тебе не ресторация. Был бы приличный человек, как все - щас бы и самогоночкой размялся, и хренком, глядишь, занюхал. А тут жри, что дают. Через два часа еще приду - фрикассе из морской коровы тебе полагается, спаржа, пармский сыр и "Бургундское". Раньше надо было думать, паря! А теперь терпи!
Надзиратель хохотнул, звякнул связкой ключей и вышел, закрыв за собой дверь купе. Золоченый замок негромко щелкнул, и Ватников остался один.
Воспоминания о былой, привольной и уютной жизни в землянке среди сибирской тайги нахлынули на беднягу, и Федор беззвучно заплакал, не пытаясь вытереть слезы. Те свободно стекали с кончика носа и подбородка, оставляя мокрые следы на лацканах пиджака и галстуке.
Вдруг внимание заключенного привлекло странное явление за окном вагона. Тюремный поезд со ссыльными шел по бесконечной во все стороны степи, и далеко на горизонте, там, откуда пару часов назад взошло солнце, появился пыльный столб. Он увеличивался в размерах, быстро приближался, догоняя эшелон, и вскоре стал сопровождаться все более различимым дробным стуком. Стук приближался, усиливался, и, наконец, превратился во все нарастающий дробный топот тысяч ног. Федор поднялся с дивана и прильнул к окну.
- Ёжики! Оборони Темнейший - да это же ёжики! - воскликнул он, истово звездясь. "Правду, видать, люди говорят. Не приведи Властелин такому стаду на пути попасться!" От одной мысли, что можно в недобрый час оказаться на пути неисчислимых стад мигрирующих ежей, Ватникова передернуло, и он опасливо перезвездился еще раз.
Между тем дробный топот многотысячного стада стал уже нестерпимо громким, этот ритмичный стук раздавался, казалось, в самой голове несчастного. Пытаясь прогнать наваждение, Федор зажмурился, с силой потер рукой лицо, и с трудом открыл глаза.
Никакого купе не было. Был зимний рассветный полумрак, просочившийся в спальню через неплотно прикрытые шторы, насквозь мокрая подушка под головой, и зеленый глазок телевизора в углу комнаты. Требовательный стук повторился - стучали в дверь
- Эй, Федька! - донеслось из-за нее, - ты чегой-то разоспался? Вставай, проспишь все царство небесное. Забыл, что ли? На шесть договаривались, а щас десять минут уже!
"Ванька Колорадов!" - мелькнула в медленно просыпающемся мозгу радостная мысль. "Ну надо же, приснится же такое! Портянка... берлога"
- Да слышу, слышу, не шуми! - ломким со сна голосом крикнул он. - Иду уже, не шуми. Весь дом разбудишь.
Стук прекратился. Иван пробурчал из-за двери что-то про некоторых, чья лень вперед них родилась, и его шаркающие шаги скоро затихли в коридоре.
"Господи, что это было? С чего вдруг такой сон?" - думал Федор, надевая уютный и привычный домашний халат. "Нет, это же подумать только - ежей в тайге заготавливать... хрен копать. Всего лишь сон - и слава Богу."
Ватников привычным жестом нащупал пульт, включил телевизор и начал собираться. Накануне они с другом, соседом и коллегой Ванькой Колорадовым уговорились придти на работу пораньше, чтобы до начала рабочего дня успеть наладить новую технологическую линию, неделю назад пришедшую с Новосибирского завода в рамках программы импортозамещения.
Под привычную болтовню диктора, рассказывающего о новых десятках сожженных на Ближнем Востоке бензовозов, перспективах туристического сезона на курортах Баренцева моря и непростой личной жизни тигра с козлом, Федор выпил чашку обжигающего, очень крепкого кофе почти без сахара, съел пару сосисок, и через полчаса стоял на автобусной остановке, ежась от бодрящего январского ветерка. Иван вышел из дома на пару минут раньше его, и друзья, ожидая автобуса, увлеченно обсуждали тонкости наладки капризной и сложной отечественной механики и электроники. Работа была для них всем - и семьей, и домом.
Наконец подошел автобус. Усевшись на мягкое сиденье в теплом и светлом салоне, ребята продолжали увлеченно спорить о степени измельчения корма, особенностях работы дозатора и фильтрах для очистки воды.
- Осторожно, двери закрываются! - произнес мелодичный женский голос, - следующая остановка - "Ежиная ферма".
И автобус унес двух ведущих технарей крупнейшего в стране ежеводческого комплекса "Путь Путина" в их безраздельные владения. Низкое и красное январское солнце выглядывало из-за домов, обещая хороший день.
КОНЕЦ