Довелось мне несколько лет тому назад побывать в Чехии.
О, Злата Прага! О, Староместская Площадь - видятся мне мужественные
гуситы. О, Собор Св. Вита - хочется пуститься в одноименную мрачную
пляску, О, Карлов Мост, откуда Леньке Нечипоренко стало плохо (из-за
того, что слишком хорошо) в томную красотку-Влтаву… Бессмертный трактир
«У Чаши», а Фердинанд и впрямь засижен мухами.
О, …. О, … Но…
Поехал я в компании одного чеха к его приятелям.
Город, честное слово, забыл, как назывался. То ли Южанские Мохрдыщи, то
ли Богемские Кнедлики.
Чех, дорОгой, всю плешь проел: вот доберемся - ликерчиков попьем.
Приехали. К знакомым его закатились.
А у знакомых ситуация напряженная: семеро культурных чехов вокруг
емкости с бехеровкой сгруппировались. Из наперстков ее смакуют.
Шоколадкой закусывают. Лясы точат.
Был представлен собранию.
Из России, мол.
Чехи с холодной вежливостью носами подвигали, и опять за наперстки с
разговорами. По-своему, разумеется, бжим-бжим-бжим …
Сижу, болваном эдаким. В злобе бессильной варюсь. Жрать хочу. Очень
сильно. И пить. И курить.
А тут - ну, хоть бы сухарей на стол положили, жлобы.
С пивком …
У чехов, тем временем, тема беседы как-то исчерпалась и наступило
дружелюбное молчание.
Чех мой молчит. Я молчу. Они молчат.
Как сычи.
Один только смотрел на меня, смотрел, крепился, а потом дерзко спросил,
нравится ли Кундера.
Кундера мне ни хрена не нравился, о чем я с некоторым вызовом к
невыносимой легкости бытия и сообщил.
Потом, правда, добавил, что обожаю Гашека и уважаю Чапека.
Любитель Кундеры, оттянув губу, отреагировал: не удивляется он, мол,
тому, что грубый, а значит не европейский юмор Гашека популярен в
России.
Тут собрание еще больше набычилось. Чувствую - еще немного - наваляют
мне. По шеям. За все. За надругательство над Пражской весной. За
Брежнева. За Дубчека. За обгаженную историческую справедливость.
А я шевелю голодным кадыком и прикидываю: если чего-нибудь не сжую в
ближайшие пять минут - сам всех к чертям собачьим поубиваю! Если смогу.
Ишь, сволота! Даром вас в 45-м от фашистов спасали!
И тут вспоминаю: ба! Да ведь в багажнике - спасение! Точно! Если не
суждено поесть, то хоть выпью!
Хватаю за жабры чеха, беру ключи, мчусь к тачке и достаю заветные две по
ноль-семь.
Возвращаюсь и …стыдно становится: сидели-то мы в одной комнате. Для
аперитивов, как бы. А в соседней, оказывается, стол накрывался.!
Свинина! Картошка! Пиво! Все дела!
И водка моя ко двору пришлась!
Чехи, конечно, по началу поморщились. Мешать, де, нехорошо. Но потом
один пробует. Затем второй. Третий. Наконец даже любитель Кундеры, и тот
сдается.
Сорока минут не проходит - кончается родимая !
Да ничего! Тут же выясняется - бехеровки - река.
Ой, как славно было!
Все неожиданно затараторили на великом и могучем. Мой чех обнаружил
знания основ и виртуозно матерился. Любитель Кундеры впал в умиление и
неожиданно вдарил по пословицам с поговорками. Запомнилось почему-то его
«смотришчь ви книгу - видишчь фигу»
Ну, и пели, конечно…
Представьте себе: окна квартиры выходят на площадь. На ней, как
положено, - храм. На его стены (а заодно и на посетителей) льются
«Катюша», «Тачанка», «Калинка».
С любителем же Кундеры, мы вообще в истерику впали. Когда, перебивая
друг друга, вспоминали избранные места из Швейка.
Там где кот насрал на карту боевых действий, а генерал инспектировал
сортиры.
Прощались истово-надрывно. Целовались не то что по-русски трижды. Пяти-,
десятикратно! Пламенные лобзания, бесконечные объяснения в любви к
братьям-славянам, слезы умиления и крепкие объятия.
Кундеровец напоследок отловил меня в сенях, зачем-то ругал немцев с
поляками, расписывался в бурной страсти к великой русской литературе, а
в итоге впился таким страшным засосом, что дыхание перехватило.
А вот теперь скажите: зачем надо было танками в 68-м?
Зачем?
Разве не было иного лекарства? Вот же оно. Вот.
В любом магазине.
Злоботрясов