Античная оргия.
Мало кто знает, что наш небольшой городок, где кончается железная дорога, одно время готовился стать побратимом греческого Александруполиса. Было это в самом начале восьмидесятых, на московскую Олимпиаду, когда со всеми странами, согласившимися отправить к нам свои команды, устанавливались дружественные связи, а многие города даже становились побратимами.
Тогда, как вы помните, порядка пятидесяти стран объявили нам бойкот и отказались присылать свои команды. Не приехала к нам в тот раз и команда Греции, но некоторые из греческих спортсменов по разрешению своего олимпийского комитета прибыли на Игры в индивидуальном порядке. Под эгидой этого проводился месячник советско-греческой дружбы и для взаимного ознакомления с жизнью, историей и культурой двух стран, городскому отделу культуры была поставлена задача отметить это событие какой-нибудь подходящей театральной постановкой нашего городского драмтеатра. Желательно с нейтральным древнегреческим сюжетом, так как на спектакль, возможно, приедут и греческие гости.
Понимая всю важность международной ситуации, к делу подошли очень ответственно. Созданная при горисполкоме специальная комиссия по культуре выбирала один из многочисленных древнегреческих сюжетов, коими полна была трудная, но прекрасная эпоха истории Афин. Остановилась она, в результате, на трёх основных вариантах.
Первым по списку шла пьеса современного греческого автора Дитриадиса «Свержение тирании Писистрата». Её отклонили почти сразу. Одним показалось неблагозвучным имя главного героя, другие же решили поостеречься, побоявшись возможных туманных параллелей с недавними временами. Кроме того, в пьесе присутствовала довольно фривольная, по тогдашним меркам, сцена с двумя фавнами и одной пастушкой, на которую, впрочем, было уже получено заочное согласие актрисы Лисичкиной, на всё согласной из любви к искусству и природного склада характера.
Но секретарь театральной партячейки Симонова, прочитав это место, пришла в ужас и возмущёно отреагировала:
- А потом она этими руками хлеб брать будет?!!! - и пьесу, в итоге, единогласно отвергли как оскорбительную и говорящую о лицемерии и полном отсутствии этических норм на Западе.
Затем задумали ставить моноспектакль «Ура!» советского драматурга Грызина, отражающий торжество победы над персами при Марафоне, где идеологически стойкий гонец, на бегу преодолевает всевозможные соблазны и произносит по пути правильные патриотические монологи. Но утверждённый на эту роль актёр Федулов как назло подвернул, будучи в подпитии, ногу и бегать на репетициях категорически отказался, альтернативно предложив существенную часть пути проскакать на лошади, с неё уже общаясь со зрителями. Этот вариант почти уже подписали и даже нашли для этого подходящую и смирную конягу, как вдруг чисто случайно выяснилось, что в Древней Греции верховая езда вообще не была известна, вследствие чего сама идея такой постановки концептуально провалилась.
В итоге остановились на трагедии Эсхила «Прометей прикованный», постановку которой доверили новому главному режиссёру Савушкину, недавно начавшему работать в нашем городском театре. В розданной всем членам комиссии аннотации было прописано, что титан-богоборец Прометей, этот символ самого радикального освобождения, казнимый за любовь к людям, бросает смелый вызов Зевсу и готов, невзирая на страшные муки, отстаивать свою правоту. Это звучало остро, современно, в чём-то даже по-ленински и пьесу утвердили.
Нового режиссера Савушкина, несмотря на его относительную молодость в театре уважали и признавали за большой талант. Без бинокля всем было заметно, что сам он живёт одним лишь искусством, всем ради него и жертвуя.
Во-первых, в отличие от своих предшественников он не жил с актрисой Лисичкиной, официально считавшейся главной роковой дамой театра. Сама Лисичкина была непременной участницей буквально всех театральных постановок, умудрившись стать настоящей музой для доброй половины предыдущих режиссёров.
В то же время новый главреж и не пил по вечерам водку с актёром Федуловым, чем грешила до него вся вторая половина режиссёрского состава, часто списываемого по этой причине подальше от греха с должности.
Возможно поэтому Савушкину, не раздумывая, и доверили заняться этой постановкой, отразив в ней весь революционный ход творческой мысли великого трагика.
Кто такой Прометей, ныне знает каждый школьник. По древнейшей версии мифа о нём, Прометей стащил у богов с Олимпа огонь и презентовал его людям, за что и поплатился. Это похищение огня все остальные боги-титаны сочли дерзкой и вероломной пакостью, совершённую Прометеем исключительно по причине его собственной природной вредности. И, невзирая на то, что сам он твердил о своём альтруизме, напирая на то, что огонь это общенародное достояние, за эту свою богомерзкую проказу Прометей был депортирован на Кавказ, прикован к скале и обречён на непрекращающиеся мучения - прилетавший каждый день орёл расклёвывал у Прометея печень, которая за ночь снова отрастала.
Возможно, стоит ещё упомянуть, что согласно другим античным источникам, в этой истории не обошлось, как водится, без слабого пола и мотивы похищения огня были не столь однозначны. Как и причины Зевсовой ярости. Некоторые догадливые летописцы даже полагали, что наказан Прометей был ещё и потому, что слишком уж увлёкся любезно помогавшей ему поджечь факел от солнца Афиной.
Вот, наверное, и всё, что мы с вами можем о нём вспомнить.
Савушкин же пошёл много дальше, надумав изобразить Прометея первооткрывателем всех культурных благ, научившего человека грамоте, строительству, различным ремеслам и сельскому хозяйству.
И если по Эсхилу страдания несчастного огнекрада длились до тех пор, пока богоравный Геракл не убил стрелой орла и не освободил Прометея, Савушкин же, предпочёл по-чеховски «обойти всё мелкое и призрачное», решив дать своему Прометею возможность героически умереть, провалившись в финальной сцене в царство смерти Тартар.
Медлить с постановкой новый главреж не стал, первым делом выбив себе в отделе культуры дополнительный бюджет на декорации, которые под присмотром художника-декоратора безотлагательно принялись возводить на сцене нанятая бригада шабашников.
По замыслу Савушкина фасад сцены должен был изображать скалистый хребет, с плывущими над ним грозовыми облаками. В центре композиции, на горной вершине, томился скованный цепями титан Прометей, молча взирая на происходящее внизу театральное действо. Вокруг скал не было никакой растительности, всё голо и мрачно. Лишь внизу виднелись лебеди, символизирующие бьющееся у подножия скалы суровое море. Сам же непосредственно Прометей приковывался к двери, расположенной сверху по центру скалы, и по плану Савушкина в финале драмы достаточно было настежь открыть эту дверь, чтобы под оглушительные раскаты грома Прометей провалился назад, - для зрителя это должно было означать его погружение в Тартар.
Вся эта задумка требовала незаурядных технических решений и вдобавок отнимала массу времени, которого и так оставалось совсем немного. Но всё же дело постепенно двигалось.
С реквизитом для актёров было легче. К счастью, древние греки одевались довольно просто, предпочитая, главным образом, хитоны и сандалии. И хотя готовых нарядов, конечно, не было, всё необходимое без труда отыскалось в нашем единственном городском универмаге. Сандалии театральный завхоз Кукушкин нашёл в обувном отделе, где кроме них и резиновых сапог другой обуви на полках просто не было. Зато сандалии были всех размеров и костюмерам оставалось только приладить к ним верёвочки подлиней для пущего сходства с древнегреческими.
С одеждой дело обстояло чуть посложнее. Практически весь представленный в отделе тканей ассортимент состоял из сатина в крупный горох, вряд ли подходящего для данного случая. В результате, для пошивки хитонов Кукушкин приобрёл постельные наборы из белой бязи, простыни и пододеяльники из которых и были впоследствии перекроены в классические древнегреческие одеяния.
На вопрос продавщицы, куда им в театр столько постельного белья, Кукушкин лишь подмигнул и отшутился:
- Оргию ставить будут. Античную.
Тем временем, разобравшись с декорациями и реквизитом, Савушкин перешёл к выбору исполнителей для всех задействованных в драме персонажей.
Начал он с роли, тайно тоскующей по Прометею, богини Афины. Её получила, как все, впрочем, и ожидали, актриса Лисичкина. Остальным претенденткам пришлось довольствоваться образом плачущих океанид, что полные сострадания должны приплыть к скале лить слёзы по мучающемуся титану.
Лисичкина, как и положено приме, нервничала и капризничала. Сначала ей не понравились сандалии, которые она находила похожими на тапочки. Ей почему-то хотелось, чтобы они имели хотя бы небольшой каблук. И если в этом случае её удалось убедить, что как раз обувь без каблука придаёт её походке особую плавность, то когда очередь дошла до причёски, Лисичкина проявила неожиданную твёрдость, категорически отклонив предложенный Савушкиным черноволосый парик, собранный в классический «греческий узел». Отстаивая свои вьющиеся светлые локоны, она даже выказала немалую образованность, напомнив режиссёру гомеровское выражение «златокудрые греки». С Гомером Савушкин спорить не стал, и Афина у него получилась блондинкой.
Сыграть кузнеца Гефеста, что выходит на сцену приковать Прометея, было доверено актёру Федулову. Учитывая его ненадёжную репутацию, с ним, на всякий случай, решили не рисковать, сделав его роль полностью бессловесной. Гефесту достаточно было сделать лишь несколько взмахов молотом, сопровождавшихся лязгом металла, после чего в свете вспыхнувшей рампы перед зрителями возникала скала со скованным цепями Прометеем, а сделавший своё дело Гефест покидал сцену.
Вместо Прометея к скале приковывали работника сцены Шнырёва. Платили ему за это, по тем временам, рубль сорок за репетицию. Савушкина он устроил по причине подходящей комплекции и личной своей немногословности. В театре Шнырёв общался, в основном, со своим приятелем Федуловым, который и пристроил его на работу. К актёрской среде он относился с определённой долей недоверия, не понимая их вечных мелких интриг и вечерних посиделок с долгими и нудными разговорами, в которых под портвейн выражалось представление о том, какой должна быть жизнь, если бы она отвечала их высоким целям и стремлениям.
На репетиции Савушкин, исходя из того принципа, что в любой, пусть даже немой роли должна быть своя собственная драматургия, велел Шнырёву постоянно молчать, и по возможности изображать на лице личностное превосходство Прометея над Зевсом, невзирая на своё недвижимое состояние.
Надо сказать, что к скале Шнырёва приковывали по-настоящему. Точнее говоря, привязывали верёвками, накручивая сверху бутафорские цепи. Делалось это уже со второй репетиции, по личному указанию Савушкина, не видевшего иной возможности бороться с бессознательной эротической привычкой Шнырёва почёсывать область первичных половых признаков. Привычку эту, несмотря на все запреты режиссёра, тот упорно демонстрировал, даже оставаясь на скале в одной набедренной повязке.
В целом же, своей постановкой Савушкин был доволен, по его мнению, впервые в истории нашего городского театра, совершался некий «театральный ренессанс», сулящий всем зрителям целый ряд ярких и запоминающихся актёрских работ.
Между тем, по городу поползли слухи, что в нашем театре готовят что-то фривольное. Вероятно, на их появление повлияли неосторожные шутки Кукушкина насчёт планируемого в театре античного безобразия.
А тут ещё местная критика написала о некоем актёрском прорыве и о превосходящей самые смелые ожидания, эстетической провокации молодого режиссера, в которой высокая нравственность будет гармонично сочетаться с физической красотой человеческого тела. По тем временам во всём этом звучало нечто сексуальное и в горком даже поступило несколько анонимок с просьбой разобраться в ситуации.
Получив, как тогда говорили «сигнал», на него тут же отреагировали, и на генеральной репетиции, на всякий случай, даже присутствовал инструктор из отдела по культуре.
Впрочем, просидел он недолго и, удостоверившись, что никто из актрис не носит, как писали анонимщики, подобно настоящим гречанкам, хитон прямо на голое тело, откланялся.
В любом случае всё это быстро стало главной городской новостью, разрастаясь как снежный ком и вскоре весь наш небольшой городок, где всё-то население составляет тысяч двадцать с собаками, был чрезвычайно всем этим взбудоражен. Местное население, отроду не посещавшее театр, на «оргию» дружно пошло. К предстоящей премьере в театральной кассе были скуплены практически все билеты, чего на памяти билетёрши вообще ни разу не было.
И вот настал день премьеры. Зал был полон. Такого наш городок не помнил давно. В первом ряду сидело всё городское и партийное начальство, а также прибывшие иностранные греческие гости – черноволосая и улыбчивая молодая девушка и спортивного вида мужчина с усами.
Наконец занавес открылся, и в полумраке зрители смогли увидеть созданные фантазией режиссёра декорации – горный хребет посреди пустынной и безотрадной местности. Под зазвучавшую грустную музыку на сцене появился Прометей, которого, прихрамывая, вёл на скалу Гефест-Федулов с огромным молотом на плече. Федулов, с которого Савушкин взял честное слово не употреблять до конца спектакля, выглядел при этом как-то особенно мрачно.
Они взобрались на скалу и Гефест, сняв с плеча молот, принялся за свою работу. Прометей, как полагается, молчал, ничем не выдавая своих страданий. За всё время, пока Гефест приковывал его к скале, у него не вырвался даже тихий стон.
После того, как невеселый Гефест ушёл, откуда-то сверху, под раскаты грома и вспышки молний прозвучал закадровый монолог Зевса-громовержца. К моменту когда его рассерженный голос стих на сцене появилась Афина и зал одобрительно загудел.
Лисичкина была неотразима в коротком хитоне, застёгнутом на правом плече блестящей застёжкой-фибулой. Особенно изящно выглядели браслеты в виде свернувшейся змеи, надетые на руки у предплечья и запястья. Сквозь белую ткань хитона ясно проступали её формы, а при ходьбе его несшитая сторона распахивалась, и были видны нога и правое бедро Лисичкиной. Видимо по этой причине дефилировала она по сцене правым боком заметно медленнее, томно обмахиваясь веером в форме листа.
Пофланировав так некоторое время, она подошла к скале, где обнаружив прикованного Шнырёва, горестно заломила руки.
– О, Прометей! – воскликнула она. – Как скорблю я, видя твои муки!
Прометей в ответ продолжал хранить глубокое молчание, его прерывал лишь неумолкающий шум моря, создаваемый звукооформителями.
Не дождавшись ответа, Лисичкина опустилась у подножья скалы на колени и начала оплакивать Прометея под вновь зазвучавшую тихую музыку.
До этой самой сцены спектакль шёл должным образом. И когда чуть заметно заколебалась скала, то никто ничего и не заметил, а если и заметил, то не придал этому никакого значения, думая, что так и надо.
Но именно в этот момент главный герой принялся всё делать по-своему, ломая мизансцены, и привычный всем образ восставшего титана несколько изменился.
Началось с того, что в наступившей тишине сверху раздался отчётливый голос Прометея:
- Падаю...
И снова после короткого молчания, но уже громче:
- Бляди, падаю…!
Первыми неладное почуяли зрители. Внезапно, на глазах у всего зала, висевший неподвижно бунтарь-мученик вдруг начал активно отковываться. Сперва он освободил правую руку. Затем перешёл на левую и, справившись с ней, занялся ногами. Скала уже вовсю раскачивалась и угрожающе скрипела.
За кулисами Савушкин, схватившись за голову, метался как раненый зверь, кляня подлецов-шабашников. В зрительном зале люди на первых рядах начали вскакивать со своих мест.
Афина, звеня браслетами, отбежала на безопасное расстояние, после чего, приняв красивую позу, издала долгий и пронзительный визг.
Прометею оставалось отковать левую ногу, когда скала вдруг страшно затрещала и вся конструкция с ужасающим грохотом повалилась вниз. К счастью Прометей к этому моменту успел полностью освободиться от цепей и верёвок и в падении броситься на подъехавший слева занавес, который подтащил к нему выскочивший на сцену Гефест с криком:
- Прыгай, Саня!!!
При прыжке набедренная повязка с Прометея полностью слетела и, оставшись в одних мятых семейках, он повис на бордовом бархатном занавесе, раскачиваясь на нём, как на качелях.
На этом спектакль «Прометей прикованный» закончился.
Такого шквала аплодисментов наш городской театр не видывал со времени дореволюционных гастролей Шаляпина в 1912-м году. Довольные зрители рукоплескали стоя, в том числе и иностранцы. И хотя на лицах греков, видимо знакомых с традиционной постановкой, и отражалось некоторое удивление, они дружно хлопали вместе со всеми.
Известно немало примеров ложных литературных реноме, как и в случае с Прометеем сведенных к одному лишь совершённому героем основному деянию. Но наш Прометей смог перешагнуть через стереотипы, превзойдя многих в своей славе, которая, надо признать, получила известность главным образом в нашем городке.
Ну, вот и вся история. Олимпиада в Москве закончилась, греческие спортсмены уехали домой, увозя с собою подаренные им сувениры, серебряную и бронзовую медали, и жизнь нашего тихого городка вновь пошла по кругу ровно в тех формах, каковыми обычно и живёт провинция, в лучшем смысле этого слова.
© robertyumen