В квартире пахло энурезными котиками, горелым мясом, и мандаринами.
Я красила волосы краской, коробка от которой нагло врала мне вот
такущими буквами, что содержимое тюбика не содержит аммиака, запекала в
духовке буженину и ела цитрус.
До Нового Года оставалось четыре часа.
Утопленный накануне в унитазе и высушенный феном мобильник вяло пукнул
первыми тремя нотами песни «О, Яки Да», и тускло высветил на экране
слово «Кака».
- Ирка, я тебя не слышу! – Заорала я в трубку, зная, что динамик
телефона тоже пострадал при заплыве.
- Говори громче! – Потребовала Какаренкова. – Тебе гланды вырвали, что
ли?
- Громче не могу, у меня и так кот в угол забился. – Я перешла на
ультразвук. — С наступающим! Слышишь?
- И тебя туда же. Слышу. Кстати, у тебя мясо сгорело.
Я швырнула телефон в угол, и бросилась на кухню. Из духовки валил дым, в
воздухе витал запах крематория. Матерясь и обжигаясь, я оторвала от
противня двухкилограммовый кусок каменного угля, и кинула его в мойку. А
потом позвонила Ирке на домашний.
- Откуда ты знала, что у меня мясо горит? – Здороваться я посчитала
излишним.
- А оно у тебя каждый Новый Год горит ровно в восемь вечера. – Ответила
Ирка и чихнула. – А ещё ты красишь свою пергидроль жутко вонючей
краской, от которой у тебя сегодня отвалятся последние три волосины. К
гадалке не ходи.
- Спасибо тебе, бабушка Ванга.
- Пожалуйста, лошара лысая. Ты всё ещё хочешь праздника?
- Уже нет. – Я подошла к зеркалу, и отогнула край полиэтиленовой
шапочки. Оттуда тоже повалил дым, и я быстро натянула её обратно по
самые брови. – Не поверишь, но я облысела.
- Эка невидаль. – Ирка даже не посочувствовала. – У меня есть прекрасный
рыжий парик от костюма обезьянки Чичи. Дать?
- Не дать, а отдать. Это мой парик, и я дала тебе его на один день в
девяносто четвёртом году.
- Фу, какая ты мелочная и жадная баба. – Огорчилась Ирка, и кажется,
закурила. – У тебя и так дома ненужного хлама как говна за баней. Срань
какую-то пожалела для подруги. А я ведь к тебе с праздничным
предложением, от которого ты не сможешь отказаться.
- Это почему не смогу? – Я осторожно стягивала с головы шапочку вместе
со своими волосами, и уже понимала, что вопрос я сейчас задала очень
глупый.
- Потому что твой парик от Чичи у меня дома, и мясо из духовки я
вытащила ещё два часа назад. А ещё я знаю, что у тебя щас нет никакого
мужика, что ты влупишь в полночь стакан водки, потому что шампанское
открывать не умеешь, и попрёшься в одном проститутском платье на улицу,
где тебя…
- Не надо. – Я оборвала Ирку и нахмурилась. – Не надо. Я приду сегодня к
тебе в гости, сожру твоё сочное мясо, выпью всё шампанское, а потом
нанесу тебе травмы тупым предметом за то, что в шестом классе ты мне
списать не дала.
Праздничная улица поприветствовала меня китайской петардой в праздничный
макияж, с пожеланиями нового счастья от опьянённого радостью и баночным
фейхуёвым коктейлем молодого ракетчика.
Праздничная Ирка поприветствовала меня оскорбительным смехом, и ещё
более оскорбительным тыканьем наманикюренного пальца в моё измождённое и
обугленное лицо:
- Ты хоронила свою сгоревшую живьём буженину, и целовала её в лоб?
- Над мёртвыми смеяться грешно. – Осудила я подругу, и хрипло
закашлялась: — Водицы дай испить, ведьма.
- Я тут третьего дня… — Ирка булькала на кухне минералкой, и продолжала
меня унижать: — Прямой репортаж по телевизору смотрела. Там усатый
милицейский рассказывал о жуликах, которые погорельцами прикидываются, в
дверь звонят и водицы просят. А напившись, дают тебе по еблу заранее
припасённым кирпичом. И пока ты в корчах на пороге родного дома свои
зубы пригоршнями собираешь, выносят из хаты всё столовое серебро и
ценные сбережения.
- У тебя нету ценных сбережений. – Буркнула я, и потянулась за стаканом.
– И я не жулик.
- У меня три тысячи шестьсот сорок два рубля в старом букваре
припрятано, и автограф Вячеслава Малежика! – Ирка оскорбилась. – Есть
чем поживиться. Это у тебя как у туриста: хуй да кеды. Хотя, у тебя даже
этого минимального набора нет.
- Не порть мне праздник, дочь Рокфеллера. – Я протянула Ирке пустой
стакан. – Давай лучше думать, что делать с моей вечерней укладкой.
Потому что вечерняя лысина очень слабо подчёркивает мою красоту.
- А что тут думать? – Какаренкова поставила стакан в мойку, и вытерла
руки полотенцем. – Напяливай обезьяний парик, и улыбайся гостям. Скажи
им, что у нас бал-маскарад. Благо, по гороскопу щас будет год Обезьяны.
Обезоружь их с порога. Не дай им шанса осмеять твой наряд. Пиздани им по
яйцам, в конце концов!
- Каким гостям?! – Я вжалась в щель между стеной и вешалкой, и накрыла
рукой лысину. – Ты про гостей ничего не говорила!
- Да?- Прикинулась валенком Ирка, — забыла, чёрт подери. Щас придут
гости. Спрячься.
- Это пусть гости твои прячутся. – Я оскорбилась, и тряхнула останками
чёлки. – Даже с лысиной я дьявольски сексуальна, и даже не думай со мной
спорить. А когда они придут?
В дверь тут же позвонили.
- Где обезьяний парик? – Я быстро сориентировалась.
- В комоде. В ящике с папиными трусами. Смотри, не перепутай. Я открываю
дверь.
Отскочив в спальню Иркиных родителей, я с остервенением порылась в
комоде, и нашла кусок какой-то сивой мотни, который в далёком девяносто
четвёртом был париком от костюма Чичи. С тех пор он изрядно постарел и
сильно сдал. Пропала волшебная мягкость кудрей, исчезли плюшевые уши, и
проебалась резинка.
Придерживая сползающий парик рукой, я пошарила по сторонам взглядом, и
обнаружила пластмассовый ободок, который напялила поверх свалявшегося
ворса, поплевала на ладошку, и смастерила даже какое-то подобие чёлки.
Выглядело это, конечно, не очень, но это всяко лучше чем красная плешь.
И ещё у меня был козырь: моя дьявольская сексуальность, которая слепит
как галогеновая фара. Так что на цвет и качество парика гости внимания
не обратят. Я на это очень рассчитывала.
Преисполненная достоинства и сексуальности, вихляющей походкой, я вышла
в прихожую и пнула под зад одного из разувающихся мужиков, которых было
двое:
- Здравствуйте. Меня зовут Лидия. Я похотливая обезьянка, символ Нового
Года. Представьтесь.
- Владимир. – Сказал один гость, и пошарил по мне взглядом, явно
оценивая свои шансы на новогоднюю еблю. – Люблю похотливых животных.
- А я Михаил. – Грустно подал голос второй гость, и пошарил взглядом по
своему другу, явно осознавая, что шансов на новогоднюю еблю у Вовы
полюбому больше.
- А я Обезьянка. – Завершила я фазу знакомства, и повернулась к Ирке.
Та стояла, прислонившись к стене, и не моргая смотрела на меня. На её
губах почему-то пузырилась пена.
- Чо ты на меня смотришь как проктолог на грязную жопу? Что не так? – Я
наклонилась к Ирке, и стала оттеснять её к кухне, подозревая, что мне
сейчас скажут что-то неприятное. А возможно, даже отпиздят. И будет
лучше, если гости этого не услышат и не увидят.
- Твоя голова. – Пробулькала Ирка, и затащила меня на кухню. – Что у
тебя на башке, мартышка педикулёзная?! Ты где это взяла?
Я посмотрела на своё отражение в кастрюльном боку, и поправила чёлку:
- Не нарывайся, жаба. Скажи спасибо, что я тебе щас в лицо не вцепилась,
за то, что ты мой парик не сберегла. Как можно было так его усрать за
десять лет?! Куда проебались уши? Где резинка? И почему от него воняет
мокрой псиной?
- Потому что это не парик. – Ирка побагровела. – Это собачья шерсть.
Папа в том году на улице пизданулся и копчик ушиб. Мать ему шерсти
собачьей надрала где-то, и к жопе папиной привязывала. Нет, это ж надо
быть такой дурой, чтобы попутать обезьяний парик с жопной шерстью!
- А где же парик? – Слабо пискнула я, ощущая тошноту, и чувствую всей
плешью тепло папиной жопы.
- Значит, проебался! – Рявкнула Ирка. – Раз в папиных трусах больше
ничего волосатого ты не нашла! А теперь вот ходи в пёсьей мотне весь
Новый Год. Пожалей Вовика и Мишу!
На Вовика и Мишу мне было ровным счётом похуй, потому что я вдруг
поняла, что вижу свой лоб. Не в кастрюльном отражении, а прям так,
подняв заслезившиеся вдруг глаза.
- Какаренкова! – Я ощупала свой лоб и взвыла. – У меня ж аллергия на
собак! Я опухаю! Дай мне лекарств!
- Не хватало бабке горя, блять… — Ирка содрала с меня жопную нашлёпку
вместе с ободком и остатками моих волос. – Нету у меня никаких лекарств!
Ты ж мою мать знаешь: она химии не признаёт. Только лопух, подорожник и
клизму. И собачью шерсть. Дать тебе клизму?
- Нахуй мне твоя клизма?! – Я была близка к истерике. – Сбегай в аптеку!
Купи мне супрастина! У меня ж щас всю башку разнесёт как у гидроцефала!
- Какой супрастин?! – Ирка тоже перешла на крик: — До Нового года
полчаса! И столько же до ближайшей аптеки! Бери лопух и клизму!
Я заплакала, и села на пол, обхватив руками увеличивающуюся в размерах
голову.
- Ну, ты чего, ты чего? – Ирка села рядом, и несмело погладила меня по
плечу. – Не плачь, не надо. Ты ж у нас ого-го! У тебя ж сексуальность!
Да ты только глянь, какая у тебя охуительная жопа! Всем жопам жопа! Кто
на твое лицо-то смотреть будет? К тому ж, эти двое щас ёбнут двести
фронтовых, и им вообще на всё похуй будет. Они психически крепкие
ребята. Машку Зайцеву знаешь? Ну, ту, одноглазую из третьего подъезда,
которая вечно с резиновой капой во рту ходит, потому что ей постоянно
челюсть ломают – так вот: они её ебали. Оба. Днём. При свете. А ты даже
сейчас гораздо красивее Машки.
- Правда? – Я всхлипнула.
- Да чтоб у меня все накопления и Малежика воры попятили, если вру! –
Ирка подскочила. – Вот прям клянусь тебе!
Я шмыгнула носом, и поднялась с пола.
- Дай мне шарфик красивый. Я его щас на голову повяжу. И юбку свою дай.
У меня в ней жопу лучше видно. Надо отвлекать внимание от опухшей морды.
Через два часа, войдя в новый год с новыми надеждами и новым лицом, я
уже сидела на коленях у Вовы, и застенчиво жамкала его за яйца. Вова
краснел от удовольствия, и конвульсивно дёргался.
- Во-о-оова, Во-о-ова, Вова-Вова чума! – С придыханием пела я в Вовино
ухо, не забывая тереться жопой о его коленку, и искусно стонать. – В
голове авангард, трёх девчонок подряд, обаятельный гад…
- Да, я такой! – Разомлел Вова, и ущипнул меня за мой отвлекающий
манёвр. – Пойдём в ванную, я тебе там анекдот расскажу. Про Чапаева и
Чебурашку.
- Пойдём. – Я отпустила Вовины яйца, и спрыгнула с его коленок. – Я тебе
тоже расскажу анекдот про Вовочку и еблю.
- А в караоке споёшь? – Осмелел Вова, и плотоядно ощерился.
- Не хами мне, сука! – Я решила сразу показать свой темперамент. – Я
порядочная девушка, и могу уебать ногой по твоему микрофону, зайцеёб.
- Я пошутил! – Вова пошёл на попятную.
- А я нет. – Я дала понять, что оскорблена.
- Я заслужу прощение! – Вова шёл напролом и попал в мою ловушку.
- Три раза, Вова. Три раза. – Сурово отчеканила я, и по-мужски крепко
сжала его яйцо.
Вова ойкнул, и посеменил в ванную.
Я, с чувством глубокого достоинства, пошла за ним.
Иркина ванная сверкала свежим ремонтом и радовала глаз светло-зелёным
колером.
- Предъяви хуй, ненасытный гардемарин! – Приказала я, и в ожидании
предъявы, облокотилась на умывальник. Который неожиданно куда-то поехал,
и Вовин хуй мгновенно потерял в моих глазах всякую ценность, ибо через
секунду раковина упала на пол и раскололась на три части.
- Смотрите на Каа, бандерлоги. – Вова ещё не осознал масштаба
катастрофы, но получив по Каа дверью, которую Ирка практически вынесла,
ослаб ногами и упал на кафельный пол.
- Блять! – Верещала Ирка, прыгая вокруг останков итальянской сантехники.
– Блять! Блять! Вот зарекалась же тебя в дом не водить! Там где ты – там
всегда горе, слёзы, пожары и голод! Что я матери скажу?! Она меня убьёт!
Убьёт! А лекарств в доме нету!
- Я куплю тебе новую раковину! – Взвизгнула я, защищая лицо от Иркиного
маникюра. – Две раковины!
- Да ты знаешь, сколько эта раковина стоит?! – Ирка не успокаивалась. –
Тебе почку продать придётся! Две почки!
- Не ори! – Я отвесила Ирке пощёчину, и та тоже ослабла ногами. У меня
рука тяжёлая, мне это многие говорили. – Будет тебе новая раковина. Вот
прям сегодня и будет. Даю слово офицера.
Я перешагнула через Ирку, и пнула ногой Вову:
- Вставай, малохуй. На охоту щас пойдём.
- Я не малохуй! – Попробовал возмутиться Вова, но получил ещё один
подсрачник.
- У меня хорошее зрение и десять лет полового стажа. Мне есть, с чем
сравнивать. – Выпустила я контрольный в голову, и потянула Вову за
рукав: — Пошли со мной. Делюгу одну сделать надо.
На улице было многолюдно и шумно. Летали петарды и пьяные бляди, не
умеющие ходить по льду на каблуках. Рядом плёлся расстроенный Вова, и
мандил:
- А куда мы идём? А долго ещё? А зачем нам санки?
- Идём на помойку. Ещё минут десять. На санках мы повезём нашу добычу.
Мысль о помойке пришла мне в голову ещё в Иркиной ванной. Я вспомнила,
что на Северном бульваре недавно сдали новостройку, и новые жильцы
массово принялись делать евроремонты и менять сантехнику. Следовательно,
есть шанс, что на местной помойке можно разжиться новой раковиной.
Возле новостроечной помойки уже крутился какой-то красноносый мужичонка,
в котором я сразу почуяла конкурента.
- С Новым Годом, дядя. – Я твёрдо взяла конкурента за плечо, и притянула
к себе: — За комендантский час слыхал чо?
- Нет… — Конкурент испугался и попытался вырваться.
Я наступила ему на ногу:
- За шляние по улице после полуночи штраф триста баксов. И пятнадцать
суток.
- Так Новый Год… — Пробеял мужичок, и растерянно оглянулся по сторонам.
- А не ебёт! – Вдруг ожил Вова. – Ваши документы!
- Пустите меня! – Взвыл конкурент, вырвался из моих объятий, и посеменил
по диагонали на северо-восток.
- Мент? – Я брезгливо отодвинулась от Вовы, и вытерла руки об Иркину
юбку. – Иди нахуй отсюда. У меня на вас аллергия похлеще чем на пёсью
волосню.
- Я?! – Возмутился Вова. – Да я сам только с зоны откинулся. Какой я
мент?
На мужиков мне всю жизнь везёт. Не мент, так уголовник. Не уголовник,
так алкаш, не алкаш так опять мент. Но на философствование времени уже
не было.
- Отлично. Раз ты там уже был, то и второй раз загреметь не страшно.
Иди, воруй раковину.
- А почему я? – Вова набычился.
- А ты видишь у меня бицепсы в тридцать сантиметров?! – Я потрясла перед
Вовиным лицом трагично воздетыми руками. – Ты мужик, ты и пизди
раковину. А я помогать буду. Советами.
Раковину я приметила ещё издали. Это возле неё крутился красноносый
конкурент. Раковина была добротная, новая, но голубая. Хотя, это уже
мелочи. Я обещала Ирке новую раковину, но не обещала, что она будет
зелёной.
Сколько весит среднестатистическая раковина для ванной? Я не знаю. А
Вова, судя по его кислому еблу, знал. Знал, мандил про какую-то грыжу,
пару раз всхлипнул, но раковину поднял и погрузил на санки.
- А теперь хуячь домой, лошадка мохноногая. – Подбодрила я криминального
авторитета. – А я тебе песню спою задорную. Во-о-ова, Во-о-ова,
Вова-Вова чума, Вова-Вова чума, Вова-Вова-чума.
- Перестань. – Пропыхтел Вова. – Лучше не пой. Могу ударить.
- Рискни. – Весело предложила я. – Я тебя этой раковиной отпижжу как
куклачёвскую кошку. До конца жизни потом будешь в платочке ходить и
танцевать под «Светит месяц, светит ясный». Малохуй.
Вова открыл рот, но сказать ничего не успел. Рядом с нами почти бесшумно
остановилась милицейская Волга. Пассажиров я не видела, да и несложно
было их представить.
- С Новым Годом! – Сказала я Волге, и повернулась к ней жопой, дабы
ослепить пассажиров дьявольской сексуальностью.
- С Новым. – Недовольно буркнула Волга, и из неё вылезли два неприятных
человека в форме. – Что везём?
На незрячих они не походили. Значит, теряю навыки. Старею. Надо спортом
заняться.
- Раковину! – Я отошла в сторону, и сделала широкий жест. – Мы везём
раковину.
- Куда? – Неприятные люди оказались ещё и тупыми.
- В гости. Это подарок.
- А где взяли?
Блять, вот щас всё брошу и расскажу где я её взяла.
- Купила. На строительном рынке. За триста баксов. Везу в гости, буду
дарить.
- А почему стоите у помойки? – Менты были не только трезвые, а ещё и
неёбанные с прошлого года. Вот чо доебались, спрашивается?
- Отдыхаем. – Я уже прекратила улыбаться и показывать жопу. Внутренний
голос подсказывал мне, что менты положили на мою раковину глаз. – Дышим
свежим воздухом. Щас подышим, и дальше пойдём.
- Я сейчас всё объясню! – Вдруг истерично взвизгнул Вова, который,
видимо, решил сдаться властям с повинной. – Это всё она! Это она
придумала раковину с помойки спиздить! Я тут не при делах!
Менты нахмурились, и сделали шаг в мою сторону.
- Да! Я спиздила раковину с помойки! – Надо было как-то спасать свою
жопу. – Спиздила! Я мать-одиночка! И инвалид!
Я сдёрнула с головы Иркин шарф, и продемонстрировала отшатнувшимся
милиционерам опухшую красную лысину:
- У меня гидроцефалия и опоясывающий лишай! Живу на пособие! Где я,
блять, возьму денег на новую сантехнику?!
- АААААА! – Заорал сбоку Вова. – Ты заразная?! А я тебя чуть не выебал!
Фу, бля!
- Фубля у тебя в штанах! – Заорала я, и ударила предателя по яйцам. –
Чуть не выебал он! Да я в голодный год за ведро пельменей твою
бухенвальдскую кочерыжку даже в руки бы не взяла! Гражданины начальники,
он уголовник! У него и документов-то, поди, нету. Заберите его и
пробейте по базе: может, он уже попереть чего успел!
- А что? – Оживился один милиционер. – У нас как раз две кражи с
прошлого года висят. До третьего числа закрыть надо. Документы есть?
- Есть! – Я с готовностью полезла в сумку.
- Справка об освобождении. – Буркнул Вова, и посмотрел на меня с
ненавистью.
- Ну вот и хорошо! – Обрадовались милиционеры, и скомандовали: — Залазь
в машину.
- А я? – Я потрясла верёвочкой от санок, и выразительно посмотрела на
раковину. – А со мной как? Мне ж раковина нужна, а я её не дотащу. И ещё
мне нужен вон тот голубой унитаз!
- Далеко везти-то?
- Рядом. – Я махнула рукой в сторону Иркиного дома. – За углом.
- Садись. – Распахнул передо мной заднюю дверь милиционер. – Мойдодыра
твоего щас в багажник утрамбуем. А унитаз как-нибудь потом спиздишь.
- Наручники на малохуя наденьте. – Я осмелела. – Я с ним рядом сидеть
боюсь. Он мне напоследок в глаз может ёбнуть.
- А мы сразу же побои зафиксируем, не ссы. – Заржал мент. – Нет у нас
наручников. Садись уже.
К третьему января моя аллергия стала проходить.
Тогда же я набралась смелости, и позвонила Ирке. Та недовольно буркнула
в трубку:
- Чего тебе?
- С наступающим Рождеством. – Я решила заехать издали.
- Так. Даже не намекай. – Ирка сразу поняла меня неправильно. – Я тебя
больше в гости не позову.
- Да я сама не пойду. Нахуй мне не надо снова опухнуть от ваших жопных
примочек. Я по поводу раковины. Чо там как?
- Ничо там никак. Мама до сих пор не заметила, что раковина другого
цвета.
- Ну и заебись. А Вова чо как?
- Вова денег занёс ментам – на пять раковин хватило бы. Жаждет тебя
убить.
- А адрес он мой знает?
- Знал бы – ещё позавчера тебя бы убил.
- Спасибо, Ирка! – Я растрогалась. – Ты настоящий друг!
В трубке довольно запыхтели.
- Ладно, я тебя простила. Заходи, если чо. Только со своим супрастином.
Я положила трубку и подошла к окну. За ним падал снег и непротрезвевшие
люди. Из милицейской Волги двое в штатском выгружали голубой унитаз. Я
помахала им рукой, и направилась к входной двери.
Менты тоже люди. Если найти к ним правильный подход.