Минувший день рождения Высоцкого напомнил мне эпизод из моей армейской
службы. Ко мне подошел старшина Филипенко, и на нем, как говорится, не
было лица. «Тебя срочно вызывает замполит полка, - объявил он. –
Признавайся, что ты опять выкинул?!» Мне и самому стало нехорошо: меня,
обычного салагу-первогодка срочной службы, вызывает замкомандира части!
И ничего такого я не натворил, а за коллективную выпивку мы с двумя
приятелями уже трое суток на губе отсидели. Тяжелое у меня об этом
осталось воспоминание, но то – отдельная песня. Я пожал плечами и,
сопровождаемый хмурым и подозрительным взглядом старшины, погрёб в штаб.
Подполковник встретил меня душевной, проникновенной улыбкой и выдал: «Мы
решили, что у нашего полка должна быть собственная строевая песня. Я бы
сказал, даже марш». И опять он на меня как-то так поощрительно глядит.
Ну, я ему: «Хорошая, - говорю, - мысль». И молчу. Тоже на него смотрю,
только вопросительно. «Ну, вот ты этот строевой марш и напиши, -
дружески так говорит он. - Сроку тебе – трое суток. Передай своему
непосредственному командиру, что на это время я освобождаю тебя от
несения службы». «А почему я!?» - изумился я без меры. «Ты в
музыкальной школе учился?» Какое-то время я потрясенно молчал, а потом
вынужден был кивнуть. Меня, несмышленого еще дитя, родители
действительно загнали в музшколу, да к тому же по классу баяна. Не то
чтобы я не любил музыку, но баян я ненавидел, а все эти гаммы сводили
меня с ума. Мне хотелось играть в футбол, а не торчать в музыкальных
классах. Школу я под прессингом родителей закончил, после чего с
профессиональной музыкой расстался навсегда, а баян как бы уронил из
окна нашей квартиры на четвертом этаже.
Потом я понял, как о моем музыкальном образовании узнали в штабе: я
указал это без всякой задней мысли, просто написав правду, в своей
анкете. Тут я стал объяснять замполиту ситуацию: мол, я давно всё это
дело забросил и т. п. «Но ноты ты ведь помнишь?» – вновь ошарашил он
меня. И я опять вынужден был кивнуть. «Тогда в чем проблема? Раз ноты
знаешь - музыку написать, плевое дело!» Я, конечно, был наслышан, что в
нашей армии полно дуроломов, но чтобы до такой степени… И ведь не
старшина какой-нибудь с хохляцкого хутора всю эту чушь говорит –
замполит, образованный человек, закончивший какую-то там академию.
Возражать, как я быстро уяснил, было бесполезно. А если бы я ему сказал,
что к музыке ведь надо еще стихи написать, он бы мне, конечно, ответил,
что, раз я учился в школе, то алфавит знаю и т. д.
В гарнизонном клубе мне дали раздолбанную гитару, и я в течение суток
пытался на трех известных всем аккордах что-то там сконстролить. Но
получался один сплошной, как бы теперь сказали, шансон. Понял я, что
дело дрянь, и, похоже, светит мне в случае невыполнения приказа опять
губа, как я уяснил из напутственных слов подполковника. И тут вспомнил я
одну из песен Высоцкого.
Дело происходило в семидесятых годах, и Высоцкий имел тогда громадную
популярность, но все же далеко не все его песни были широко известны,
тем более в армии. Знали в основном хиты, которые исполнялись в
кинофильмах, и те, что получили хождение при перезаписывании на
магнитофонах. А песня-марш, написанная Высоцким к спектаклю «Павшие и
живые», такого статуса не имела. Ее в пьесе должны были исполнять
немецкие оккупанты, и там в частности были такие слова, которые меня
особенно вдохновили: «Все впереди, а ныне/ За метром метр /Идут по
Украине/ Солдаты группы «Центр». Дело в том, что наша часть
дислоцировалась именно на Украине…
Я переделал текст и представил свой марш. Все его одобрили, только один
парень-москвич ехидно так улыбался, но промолчал. Но я все равно его
опасался – противный и кляузный был пацан.
И тут же выяснилось, почему была такая спешка с маршем. Оказывается,
намечался строевой смотр, который периодически бывает в войсках, и его
приедут принимать большие генералы – командир корпуса и зам.
командующего армии. Что со мной было, когда я об этом узнал…
И вот строевой смотр. Сбоку, на возвышении, два генерал-лейтенанта. Мы
проходим мимо них и дружно ревем: Все впереди, а ныне, Сапог в сапог,
Идет по Украине Наш двадцать первый полк!..
За строевой смотр часть получила оценку «отлично». Мне старшина наградил
специальным призом – послал в наряд посыльным. Это действительно было
серьезным поощрением – увольнительные нам, молодым солдатам, еще не
давали, а посыльный имел право выходить за пределы части.
Хохол-старшина, конечно, знал, как я этим правом воспользуюсь. Денег у
меня хватило только на чекушку, и той пришлось поделиться с
потенциальным кляузником, чтоб меня не заложил.
А вскоре из политотдела армии затребовали ноты и слова нашего строевого
марша. Но, к счастью, меня почти сразу же перевели в другую часть.