К музыке я глух, но очень отзывчив. С детства. В том смысле, что петь
люблю, а слуха никакого. "Ой мороз, мороз" в моем исполнении производит
неизгладимое впечатление и запоминается навсегда. Очень давно
выяснилось. Я только во второй класс пошел, когда родителям пришла в
голову мысль дать мне музыкальное образование. Мой дядька, окончивший
консерваторию, преподававший, а потом, некоторое время, даже
директорствовавший в местной музыкальной школе, прослушав меня, уперся
было рогом, но уступил напору старшего брата и я был зачислен. Дядька,
чувствовавший некоторую ответственность за своего будущего ученика
подарил мне старенькую мандолину и какую-то фигню, в которой по
прилагавшемуся смычку можно было узнать небольшую скрипку.
Надо сказать, что подарки меня заинтересовали мало и только с точки
конструкции и всяких винтиков, называемых почему-то колками. В то время
меня гораздо больше занимали упертые из отцовской библиотеки две книги.
"Система самбо - боевое искусство" Харлампиева, с очень интересными
картинками захватов и бросков и толстый учебник химии Глинки с
непонятными, но зачаровавшими меня словами. А еще хомяк.
Эта рыжая сволочь в очередной раз прогрызла свою клетку и сбежала за
шкаф. Чувствуя нехилую для ребенка ответственность за зверя, и потратив
день на его выковыриварие из под шкафа, клетку я починил. Проволокой. В
качестве проволоки исключительно подошли струны от мандолины и скрипки,
выкушенные оттуда бокорезами. Чтоб никто не заметил я натянул в место
струн обычный бумажный шпагат. Таким когда-то в магазинах перевязывали
всякие свертки и торты. Опробовав полученное и не заметив никакой
разницы в звучании, я тут же забыл об инструментах и занялся
опробованием Харлампиева на валике от дивана.
Клетка отцу понравилась. Меня бы, наверное, похвалили, но дядька,
возмущенный до глубины души, моим варварским отношением к смычковым
мандолинам, нажаловался отцу и труд остался неоцененным. Отец у меня,
слава богу, у меня человек мудрый и выдуманное им наказание меня
полностью устроило. Мне запретили заниматься музыкой.
Подумаешь, какое дело, - петь вполне можно и по пластинкам выучиться, -
решил я, - достал из шкафа мамин любимый диск с Барыней и тем самым
морозом на другой стороне. Через неделю упражнений диванный валик лопнул
по шву, терпеливая моя бабушка начала повязывать голову пуховым платком,
закрывая уши двумя его слоями, а у хомяка пропал аппетит и желание
вылезать из клетки. Но песню про мороз я выучил без всякой музыкальной
школы. Расстраивало меня только одно: практически полное отсутствие
слушателей. Бабушка ссылалась на внезапную мигрень, мама на усталость и
заочные контрольные МОПИ им. Крупской, отец отбыл в очередную
командировку, а все мои друзья считали пение полностью "дефчачьим"
делом. Единственным слушателем был хомяк, не имевший, как я сейчас
понимаю, другого выхода из клетки. Но в жизни мне везет. Везет всегда и
в больших количествах.
Не прошло и пары дней, как двери нашего класса распахнулись и в них,
прервав урок, влетела наша новенькая учительница пения - совсем
молоденькая девица в модной мини юбке. Мы встали и сели. Пошептавшись
немного с нашей классной дамой она объявила следующее: намечавшийся на
завтра сборный концерт школьного хора и сольных исполнителей под угрозой
срыва. Все исполнители и половина хора полегли с ангиной, обожравшись
мороженого, после выездного пения в соседней школе. И если хор еще
споет как-нибудь в половинном составе и уже репетирует, то сольные певцы
могут только хлопать в ладоши дома. Срочно нужна замена. Не может ли к
кто-нибудь из нас спеть русскую народную песню?
- Ну, я могу, - я встал и покраснел от смущения, гордо оглядывая,
одноклассников, - как раз недавно разучил одну. Песня ямщика называется.
Сидящий рядом Колька покрутил пальцем у виска, а невоспитанный Леха
просто заржал. Зато симпатичная Маринка обернулась, встряхнув бантиками,
и заинтересованно улыбнулась. Пришлось покраснеть еще сильнее.
- А знаешь ли ты, милый друг, ноты? - спросила удивленная неожиданной
инициативой снизу классная дама, - и сколько раз тебе повторять, что
взрослым "нукать" неприлично?
- Ну, знаю, - не моргнув глазом соврал я, не видя обратной дороги, - у
меня дядька директор музыкальной школы.
Железный аргумент произвел впечатление.
- После уроков зайди в музыкальный класс, - молвила учительница пения и
удалилась радостно крутя красивой попой.
Господи, какими наивными были наши учителя, как они верили детям, думаю
я сейчас. Сейчас, когда я на тридцать лет старше тогдашней
семнадцатилетней учительницы пения с уничижительной кличкой "певичка".
А тогда, я еле доёрзал оставшийся урок и отправился на третий этаж
школы, куда такой малышне вход был обычно заказан. Ну, если только тебя
потащат в учительскую на разборки, за курение в туалете, разбитый
товарищу нос, вынесенное стекло или еще какую невинную детскую шалость,
вроде "дымовухи" из расчески.
В музыкальном классе меня ждали.
- Вставай рядом, - сказала Певичка, усаживаясь за пианино и разминая
пальцы. Зазвучала незнакомая мне музыка.
- Разминается, наверное, - сообразил я.
- Тебя темп устраивает? - спросила Певичка.
- Какой, нафиг, темп, если музыка не та? - подумалось мне, - ее же на
баяне играть нужно, как на пластинке, а пианино здесь никаким боком не
вертелось.
Поискав глазами баян и немного выждав, я, все-таки, решил не сдаваться:
- Нормальный темп, но вот тональность...
- Чего тональность? - немного ошалела учительница, - Я всегда так...
- А вот я бы добавил минорности, - перебил ее я, выдав незнакомое мне
слово слышанное от дядьки. И смягчил, показав пальцами, - совсем
чуть-чуть.
На мое счастье, наши занятия были прерваны школьной техничкой тетей
Любой, ввалившийся в кабинет со шваброй и ведром.
- Все, Галка, выметайся, - проворчала она приступив к уборке, - опять до
ночи бренчать собралась. Иди уже, не мешай работать. Мальчишку до дома
проводи только, чтоб не натворил чего. Знаем мы их. Нечего ему
репетировать, он и так весь подъезд своими песнями замучал.
Вот что правда то правда: по дороге я мог чего и отчебучить. Тетя Люба
жила в соседней квартире, дружила с моей бабушкой и знала меня, как
облупленного с самого рождения. И мы ушли домой.
Перед началом концерта, все исполнители толпились за кулисами актового
зала и волновались перед выступлением в ожидании рассаживании публики.
Под ногами у выступающих путался школьный Шарик. Шарик - это не шарик, а
собака и всеобщий любимец. Мелкий и пушистый по своей породе, он жил при
столовой, раскормлен был до шарообразного состояния, вследствии чего,
был добр до безумия и сносил небезопасные для здоровья детские ласки с
терпением плюшевой собаки. Наконец начался концерт.
Я выступал вторым. Дождавшись объявления меня, я вышел на сцену,
поклонился публике, выставил вперед правую ногу и милостливо кивнул
таперу в лице Певички:
- Давай фигачь, а то народ заждался.
Она заиграла, я запел не попадая в такт, но пронзительно громко и очень,
как мне казалось, душевно.
Народ в зале зашевелился, сидящий рядом с Маринкой Леха (везет же гаду)
зааплодировал, а я продолжил свою трагическую песнь, взяв чуть повыше.
Среди зрителей раздались редкие одобрительные, как мне казалось, смешки.
И я запел с большим чувством, как только мог. Когда я добрался до своей
"ойревнивой" жены, в зале не только смеялись, но и плакали. Я хотел было
обрадоваться реакции публики, как мне начали подпевать сзади. Не
прерывая песни я обернулся: чуть левее меня, на сцене сидел Шарик и
подвывал, задрав голову. У него выходило ничуть не тише чем у меня, но в
такт он попадал лучше.
- Вот паразит, - думал я и пел, - не мог раньше вылезти.
А в зале, внимая грустной пестне, рыдали все. Мысли мои были прерваны
рассерженным голосом директора:
- Кто пустил эту скотину на сцену, - вопросил директор, - уберите ее
немедленно.
Физрук, географ и трудовик - все школьные мужики бросились выполнять
указание. Музыка кончилась, но я допел до конца, не обращая внимания на
беготню за спиной. Не знаю, как Шарику, а мне больше так никогда не
хлопали.
Но до сих пор меня мучает один вопрос: почему ни у физрука, ни у
географа, ни у трудовика не было сомнений какую скотину имел ввиду
директор. Может он им пальцем показывал? Это же неприлично при учащихся.