Однажды брат и я вознамерились устриц откушать. Уж как же - жисть
прожить да устриц не процведать! М-да… Приходим в «Прагу».
Мы: -Устрицы есть? Официант:-Как же-с, свежайшие! Мы: -А-ха… Пиво, стало
быть, только что привезли, а воблу только что поймали. Шутник ты братец!
Ну, неси, неси… О.-Сколько-с? Мы:-Две дюжины! О.-Что пить изволите? Мы:
-Да вот, Шабли, что ли… О.-Сию минуту!
Сидим. Упиваемся торжественностью момента. Таким важным я братца видывал
только на его собственной свадьбе. И у меня харизма не уже… не хуже, в
смысле. Несут. Приносят. Закрытые…
Лица наши становятся глубокомысленными. Впопыхах мы как-то забыли, что
устрицы сопровождаются раковинами. На подносе, помимо блюдечка с
лимоном, лежит инструмент. Таким старик Мюллер в своих подвалах Штирлица
пугал.
Смотрю - брат сигаретой подавился, но фасон держит. Ни один мускул не
дрогнул. И он смело, я бы сказал - решительно, берет инструмент в свои
руки. Нет, против его рук я ничего не имел. Тем более что (о, пикантная
ирония бытия!) брат когда-то учился в Первом медицинском. Прелесть
состояла еще и в том, что специализировался он в области
патологоанатомии (нет-нет, ничего личного! Мечтал хирургом стать, но
учился так себе. За неимением гербовой - пишем на простой).
Ну-с, инструмент в руках, вес, так сказать, взят! Правда, устрица еще
не открыта… Начинается поверхностный осмотр. Я сижу с умным лицом,
поскольку не знаю - что делать. Закуриваю и благосклонно наблюдаю за
попытками брата добраться до срединной сущности моллюска, пригубляя
алкоголь. Разумеется, при этом и не помышляю оказать ему какую-либо
помощь. Но это не говорит о моей бессердечности. Тут надо знать брата.
Полезешь под руку - и сразу поймешь, что нет такой чистой и светлой
мысли, которую наш человек не мог бы выразить в грязной, матерной форме!
А время идет… Устрицы мерзнут, вино киснет. Вдруг лицо брата озаряется
улыбкой и со словами: «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять
большевики! » - он предъявляет мне первую вскрытую устрицу. Гос-с-споди!
Жертва маньяка-убийцы выглядела по сравнению с ней топ-моделью, о чем я,
с присущим мне тактом и добродушием, поведал брату. Нет, кое-что от
устрицы осталось. Но извлечь нечто осязаемое на языке уже не
представлялось возможным.
Ответное слово брата сводилось к мысли, что на свете еще встречаются
неблагодарные скотины, которые невозмутимо покуривают, пока другие в
поте лица добывают хлеб, фигурально выражаясь, и предложил мне
попробовать лично проделать экзекуцию. Я вежливо отклонил его
предложение и заявил, что моя благодарность не имеет границ в пределах
разумного.
Прикинув время открывания первой устрицы, посчитал, что к утру мы как
раз доедим последнюю. И на следующем глотке меня посещает мысль. Я так
обрадовался визиту, что предложил ей стул и чашечку чая. Дальше -
миниспектакль.
Делаю каменное лицо. Небрежным жестом подзываю гарсона. Не мигая, смотрю
ему точно в переносицу и с интонациями монумента Жукову торжественно
роняю: «Устрицы несвежие… Принесите другие. Но только предварительно
вскройте. Сами. Пожалуйста…». Мальчик, как загипнотизированный, берет
блюдо со стола и уносит. В глазах брата - испуг, восхищение, недоумение
и облегчение. Я гордо расправляю плечи и поднимаюсь к облакам.
И вот - виктория, господа! Фанфары и барабанная дробь. На столе - две
дюжины вскрытых устриц, кои даже политы лимонным соком (боятся?! значит
уважают!))) С лицом Цезаря-триумфатора подцепляю двузубой вилочкой
скользкую плоть, пахнущую морем… Как казалось в тот момент…
Что разочарование в людях, что потерянная любовь, что предательство
друга по сравнению с ожиданием вкуса устриц и суровой правдой жизни?!
Так, пустяки, прах… Я смог проглотить ее, только собрав волю в
бронированный кулак… Не помогло даже Шабли. Когда взглянул на брата, то
понял, что не одинок в горечи утраты иллюзий.
Вечер был безнадежно испорчен. Мы перешли к традиционной русской кухне,
стали кушать «ее», родимую, и к концу третьей перемены блюд нам уже было
все равно, чем закусывать. Вот там устрицы и пригодились. Но осадок
остался))).
Dossтоевский