Во времена достославного Советского Союза существовала в нашей маленькой
и неприметной республике в лесу одна жутко секретная и важная воинская
часть. То ли они за спутниками следили, то ли ракетным наведением
занимались, только это совсем не важно.
А важно другое. В один момент республика стала ну оччень независимой. И
соответственно, деятельность этой части сразу стала никому не нужна. То
есть режим секретности остался, на боевые дежурства наряды выходят и
т. д., а никому это не надо, потому как Москве уже не подчиняемся, а у
нас спутников там или ракет отродясь не бывало.
И стало по этому поводу процветать в части махровое пьянство. Пили все,
все и в умопомрачающем количестве. И вот как-то вечером сидят трое:
командир части, старший прапорщик Ходоров - настоящие друзья по жизни
между прочим, и бутылка водки. И случается с командиром боевой части
ипохондрия, али какая другая напасть, только начинает он сильно
сокрушаться что вокруг раздрай и бардак, все бухают, а вздрючить никого
и нельзя. Потому как все ж свои, как же ж человека с котором годами
вместе и обидеть. Любой же скажет: «А чего это ты на меня взьелся? Я
бухал, так все же бухали.»
И тут Ходоров говорит: А ты с меня начни. Так мол и так, пьяный на
боевом дежурстве.
И взгрей по полной. А потом, как в Америке, прецедентное право.
Следующий пьян на дежурстве, ты ему: помнишь Ходорова? И на тебе люлей.
Мы-то с тобой наказание замнем, но по-тихому. А народ-то этого не знает.
Глядишь, так дисциплина и повысится.
А давай, говорит командир в\ч. Завтра на построении.
И вот на следующий день вовсю гремит поставленный командирский голос:
Старший прапорщик Ходоров, выйти из строя!
Прапорщик чеканно три шага вперед, и командир продолжает: Вчера
произошел случай вопиющего нарушения воинской дисциплины!
Оба-на, - напряглись стоящие в строю, – кажись, главный взялся за
дисциплину.
Командир: Прапорщик находился пьяным на боевом дежурстве!
А-ап, - вдохнул строй, – чего будет-то?
За это, – продолжает греметь голосом главный, – обьявляю ему ВЫГОВОР.
Х-ха – выдыхает строй. В подсознаниях уже мерещились гауптвахта, лишение
звездочки и вероятно расстрел на месте. А тут выговор. Это типа, как
мама пальчиком пожурила. А тут еще, помните?, прецедентное право. Если
Ходорову выговор, то и меня, если буду в хлам при исполнении, также
накажут. А чем я хуже?
Все это понимают, и Ходоров это понимает. И понимая также, что
дисциплина от такого наказания не только не укрепится, а развалится
вконец, и пользуясь тем что стоит он к строю спиной, а лицом единственно
к командиру части, начинает Ходоров во всю силу своих мимических мышц
строить командиру страшные рожи с ругательствами и прочими
энергетическими посылами.
И тут уже раздумье оказывается на челе командира. «Вроде делаю все как
договаривались, он же должен об этом помнить. А вдруг мы передумали, а я
забыл. Мы ж ведь потом еще добавляли. А может он забыл... Чего ж он так
сильно возмущается?»
И в результате раздумий делает командир этакий примиряющий жест рукой, и
добавляет: УСЛОВНО!.........