ВО ЧТО ОБОШЛОСЬ МОе СКВЕРНОСЛОВИЕ________
(История страшная, как у Гоголя, но подлинная. Буду рад, если кто-нибудь
проверит – не думаю, чтоб она когда-либо в этом городе забылась).
Вспоминается мне незабываемое выступление старейшего дворника страны на
Всероссийском совещании дворников.
СТЕНОГРАММА (дословное изложение): «Ну не .б твою мать! (Аплодисменты)
Как .б твою мать – так .б твою мать, а как .б твою мать – так х.й!»
(Овация. Все встают).
ОФИЦИАЛЬНЫЙ ПЕРЕВОД (зачитывается после каждого выступления):
«На мой взгляд, у нас все еще наблюдаются определенные недоработки в
системе оплаты работников жилищно-коммунального хозяйства. Приведу
пример: Как работать – так дворник, а как премию получать – так тут уже
завхоз.»
Из сравнения двух этих текстов (вроде бы идентичного содержания) можно
уверенно сделать вывод, что каждое слово мата (в сравнении с нормативной
лексикой) является гораздо более емким и позволяет выразить практически
что угодно набором из одних и тех же пяти слов. Причем, вас даже
прекрасно поймут. (Конечно, только те поймут, кто знает заранее: о чем
именно идет речь).
Есть у мата большой недостаток – он быстро и необратимо замещает в нашем
языке нормальные слова (как раковые клетки замещают в организме
здоровые). И вот уже нам все труднее и труднее бывает найти нужное
слово, потому что на ум по любому случаю приходят только все те же пять
слов.
Я, заметив это за собой, не отнесся к этому явлению серьезно. Подумаешь,
ведь не буду же я в Берлине разговаривать с людьми на улице по-японски,
а в Лондоне по-итальянски. Значит, если я каждый день вступаю в беседы с
моими со-отечественниками, а они часто предпочитают именно мат, так и я
не должен раздражать их своими по сути дела «иноязычными» для них
словами «гнилого интеллигента». Мне это хорошо объяснил еще старшина в
армии: «Пока не научишься сказать свою просьбу по-человечески (то есть
полностью на мате) – увольнительную не получишь!». Естественно (что мне
стоит после немецкого с английским), через пару дней я эту
увольнительную уже имел, и был поставлен в пример всему личному составу
подразделения за «правильное понимание службы».
Однако здесь есть очень опасный поворот этой проблемы. Ведь мы всегда и
обо всем думаем именно на том языке, на котором говорим. Если это наш
Великий и Могучий или, к примеру, язык Шекспира или Гете с Петраркой –
то все в порядке. А вот можно ли постоянно, изо дня в день думать на
языке, состоящем из пяти слов, и не быть при этом идиотом? Боюсь, что
вся наша жизнь доказывает – точно нельзя. Может быть, именно мышление
(на всех уровнях нашего общества) на этом самом языке из пяти слов и
дает такие результаты, что мы сейчас вокруг и повсюду наблюдаем?
Теперь пора поделиться моим незабываемым личным опытом, который убедил
меня, что за собственным языком нужно строго следить.
Отработав дневной концерт (я музыкант) в г. Зеленокумске Ставропольского
края, я решил позаниматься на рояле во Дворце Культуры. Это был наш
последний концерт в этом городе, в 6 утра – самолет в Мин. Воды,
осталось только сложить вещи в чемоданы да лечь спать пораньше (ранний
подъем, выезд в аэропорт был назначен на 4 утра). Дежурный по ДК на
большой сцене мне поиграть не разрешил – там уже все было приготовлено
для какого-то торжества с танцами, но дал ключи от Балетного зала на 3м
этаже. В этом зале две противоположные стены были сложены из огромных
прозрачных стекол, а две другие – из зеркал. В середине стояло пианино,
за него я и уселся учить сонату Листа.
А соната эта написана по известной легенде о Фаусте: как он продал душу
дьяволу, а тот за это любые его желания выполнял. И вот я с полчаса уже
эту сонату (про дьявола) играю, зачем-то глянул сквозь стеклянную стену
и аж вздрогнул – ничего себе совпаденьеце! На краю горизонта появилось
огромное темное облако, да при этом клубится, все время меняя форму, и в
данный момент на меня смотрит страшнющий Мефистофель (дьявол), каким его
в оперном театре гримеры всегда делают – с козлиной бородой, рогами и
огромными страшными глазами с оскаленной пастью. Мне как-то неловко
стало, что я облака какого-то испугался. Поэтому, продолжая играть, я к
нему обрашаюсь: «Ну что! Думаешь испугал? И не надейся. Сейчас ХХ век и
никто тебя не боится. Я себе сижу в сверхпрочной бетонной коробке, за
толстенными стеклянными стенами и тебя, дорогой, я в рот е....»
Вот тут бы мне подумать как-нибудь повежливее. Например: «Господин
Мефистофель! Мне, глядя на Вас, вспоминается, что я Вас вроде бы однажды
уже контактировал в традициях Клинтона и Левинской...», а еще бы лучше
мне было вообще на музыке в тот момент сосредоточиться. Однако я то, что
выше написал, все-таки подумал, да, небось, еще и вслух сказал, хотя и
не уверен в этом.
В эту же самую секунду стеклянные стены с одной стороны вылетают из
своих стальных гнезд, летят через зал, разбиваясь по пути о колонны в
его центре, а плиты перекрытия над Домом Культуры (то-есть плиты,
образующие его крышу, уж не знаю какая «дикая бригада» этот ДК так
строила) смещаются со стен, на которые опирались своими концами и
начинают одна за другой падать (длина каждой плиты метров 5 с половиной,
ширина около 1.2, а вес где-то под 2-3 тонны). Причем, лежали-то они
горизонтально, а теперь (после того, как одна сторона съехала со стены)
падают-то они уже в вертикальном положении, и пробивают все этажи
насквозь не хуже авиа-бомб. Я при этом почему-то жив и невредим, но в
зал хлещет дождь с градом и продолжается эта вакханалия до часу ночи.
Дежурные поили меня чаем и все радовались, что эта «развалюция»
случилось раньше, чем люди пришли на вечер с танцами. Уж тут бы жертв
было!
Прекратился внезапно дождь, замечательная теплая летняя ночь на дворе.
Кругом кромешная тьма – электричество вырубилось. Только свечки кое у
кого за окнами. Пошел я «домой», то–есть в гостиницу. Все улицы усыпаны
поваленными деревьями. Автобусы, да и вообще никакой транспорт не ходит
– полное безлюдье и тишина. Я днем мог бы найти дорогу к гостинице, а в
темноте – ничего не узнаю. Иду наугад, «на автопилоте». И тут совершенно
удивительная картина: над дорогой летает огромный рой жуков-светлячков.
Мы ловили таких недели три назад в Сочи, но потом они исчезли (стало
холодать, у жуков сезон закончился). А тут вдруг и намного позже, и
холоднее, а они таким огромным роем летают, да еще и громко зудят при
этом, чуть ли не как пчелы. Прямо своим глазам не поверил. Дай-ка,
думаю, подойду к ним, да поймаю нескольких – где-то читал, что партизаны
во Въетнаме ими себе дорогу освещали. Сделал несколько шагов к ним...
И тут чей-то мужской голос мне спокойно говорит (откуда – я не понял),
как будто меня тут в 2 часа ночи давно уже ожидает: «Туда не ходи! Это
высоковольтная линия упала». Кто меня предупредил, кому спасибо сказать
– так и не увидел.
Пришел в гостиницу уже в начале 4го. Позапихивал в полной темноте все
(что нашел) в чемоданы, а что не нашел – так там и осталось. В аэропорту
вспомнил, что отлично припрятал в номере гостиницы все свои деньги (чтоб
не сперли, пока я на сцене – это уже повсеместной традицией стало
артистов обворовывать). И положил я деньги в такое замечательное место,
что еще подумал: « Ни одна собака тут их не найдет!» Вот вспомнить бы
после всех переживаний: что это за место было, да еще бы не в аэропорту
вспомнить, а до сдачи номера в гостинице. Да уж ладно, за науку людям
всегда всю жизнь приходится платить. Как Теркин говорил: «Жив остался –
не горюй! Это – малый сабантуй». Зато сквернословить теперь зарекся.
Владимир Д.