«Теперь об этом можно рассказать»
30 лет назад, 7го Ноября 1979года в изумительно красивом Концертном Зале
Владимирской Областной Филармонии (одна из стен стеклянная, а за ней
только река и бесконечный луг) произошло совершенно незаурядное
политическое событие, о котором рады были бы сообщить любые Би-Би-Си с
Голосом Америки, кабы им дали узнать. Да, конечно, не дали. У меня
тогда, к примеру, не то что мобильного, а и домашнего телефона-то не
было, только на очередь по великому блату удалось стать. А, к примеру,
знаменитому пианисту Вану Клиберну за гастроли по СССР получать в кассе
было нечего, из-за того, что он несколько раз домой в США позвонил. 3
минуты, помнится, стоили около 27 брежневских рублей (= 54 доллара США).
Всех участников этого события (несколько десятков человек, включая
вашего покорного слугу) при Сталине бы немедленно расстреляли, а
Владимирский обком сменили бы полностью. Но случилось это, к счастью,
уже при Брежневе. При этом поразительно, что НИ ОДИН участник этого
события совершенно не знал, в чем именно он участвует, а большинство так
и не узнало вообще. Я дал личное обещание молчать об этом событии 30
лет, но считаю, что просто не имею права не рассказать о нем по
истечению этого срока.
За год до этого «Спецконцерта после окончания торжественного заседания
обкома КПСС» я (пианист) с группой Владимирских и приехавших из Москвы
артистов составил музыкально-литературную композицию из стихов и музыки,
имевших какое-то отношение к Великой Октябрьской (живу сейчас далеко и,
право, не знаю, как теперь нужно писать: «революции» или «развалюции»).
Композиция получила хорошие отзывы. Особенно удачной находили концовку.
Наша молодая, красивая ведущая, вскинув вверх голову и руку (совершенно
по-Ленински) звонким голосом провозглашала (из Маяковского): «Дул, как
всегда октябрь ветрами. Рельсы привычные вызмеив, бег свой продолжали
трамы уже при социализме!» После чего все участники хором исполняли
«Отречемся от старого мира! Отряхнем его прах с наших ног!» С этой
ура-песней зал вставал, кто-то присоединялся к пению, и затем все долго
аплодировали. Могло бы такое быть и на «Спецконцерте», для которого меня
с другими артистами специально из Москвы вызвали, да не было однако же.
В тот момент времени худруку Владимирской Филармонии
лауреату-балалаечнику Владимиру Никулину очень хотелось стать
профессором Гнесинского Института в Москве. С этой заветной целью он уж
делал все для того, чтоб в этом институте его очень бы полюбили. Вот и
осенила его мысль пригласить «сильного», вероятно, в институте человека
на спецконцерт с обкомовским банкетом и отличной «спецоплатой» за
участие и подготовку к этому спецконцерту. И пал его выбор на
композитора Шишакова и его цикл песен «Песни Революции и подполья».
Композитор, естественно, не имел никакого представления о нашей
композиции. Он просто подписал договор с худруком и разучил с певцами
свои, сочиненные им песни. А затем худрук своим волевым решением, никого
об этом не предупредив, вычеркнул все прежние песни из нашей композиции
и заменил их песнями Шишакова в том же порядке, как они были напечатаны
в его сборнике (чтобы иметь законное право произвести композитору оплату
за исполнение его песен на «спецконцерте».)
Никаких репетиций этого «спецконцерта», разумеется, не было. Артисты
ведь страшно заняты в дни таких празднеств (день – год кормит). Да и все
прекрасно знали еще с прошлого года, что и когда именно делать на сцене.
Короче, прямо с поезда я прибываю на сцену этого «торжественного
спецконцерта». И вот тут-то только худрук мне и сообщает, что вместо
«прошлогодних песен» певцы будут исполнять в тех же местах нашей
композиции «Песни Революции и подполья» композитора Шишакова.
Беспокоиться мне, по его словам, из-за этого не стоит: композитор сам
разучил уже все эти песни с певцами и очень доволен их исполнением.
«Ноты уже разложены по порядку на рояле на сцене: бери по ходу
композиции одну песню за другой да играй себе. Ты же хорошо с листа
новую музыку читаешь.» Ну и пошел я на сцену «читать с листа».
Концерт и вправду шел нормально, гладко, даже и с совершенно незнакомыми
большинству из нас-артистов (кроме певцов) песнями. Когда же стало ясно,
что вот-вот уже конец – все начальство из зала ушло в буфет. Банкет
ведь, может быть, поважней любого концерта. И вот тут-то....
После знаменитых стихов концовки («Дул как всегда октябрь ветрами.
Рельсы привычные вызмеив, бег свой продолжали трамы уже при
социализме!») вместо коллективного веселого исполнения «Отречемся от
старого мира», на сцену вышел уныло повесивший голову и волочащий за
собой ноги (как будто на них кандалы повесили) бас. Известный оперный
артист, он, разумеется, не мог петь «не в образе» даже обыкновенную
песню, тем более на таком важном «спецконцерте». Сегодня, через 30 лет
я все еще помню каждое слово этой его песни, и никогда не забуду:
«Зимняя ночь. Вьюга злится.
На сердце тоска и печаль.
Хотел бы заснуть и забыться,
но мысли уносятся вдаль.
Туда, где гулял я с друзьями.
К подругам, которых любил.
Теперь же я скован цепями.
В каторгу я угодил».
Затем пианист (я) играет несколько фраз похоронного марша и певец
заключает наш «спецконцерт» словами, спетыми поистине от глубины души,
«с чувством, с толком, с расстановкой»:
«В КАТОРГУ Я У - ГО – ДИЛ!»
В потрясенном нашей «концовкой по-новому» зале никто не посмел захлопать
в ладоши, и даже встать и просто пойти в буфет. Занавес был закрыт в
полной тишине.
В 5 утра в мой гостиничный номер настойчиво постучали. Зашли, глядя
куда-то в сторону, худрук, директор (отставной полковник КГБ) и
несколько «гостей в штатском». На вопрос: «Понимаю ли я, что заодно с
начальством сидеть придется и мне, хоть я пусть и не знал, что за песни
мне подложили на рояль», я тотчас согласился забыть обо всей этой
истории как минимум на 30 лет. Что я, как вы знаете уже, и сделал.
Владимир Д.