В нашем большом доме, все мое детство периодически сменяя друг друга,
квартировали практикантки, медички. Отец работал шофером в больнице, и
практикантам было удобно у нас жить. Ездя на работу и с работы на скорой
помощи.
Особенно запомнилась одна медичка. Милая добрая ласковая и телом сдобная
Валюха. Жили они у нас втроем, три будущих врачихи. Валька была без
комплексов. Запросто могла выскочить голышом из бани перед нашими
глазами, и плюхнуться посреди двора в снег. И с визгом умчаться обратно
в баню, оставив стоять в прострации моего молодого папаню с отвисшей
челюстью. Или могла шутя, мимоходом, надеть на голову отцу, исконно
сельскому жителю, свой ароматно пахнущий дорогими духами, прозрачный
городской пеньюар, от которого у отца как у бульдога текли слюни и
соловели глаза. Валюха озорно смеясь убегала на свою половину, после
чего отец шел остервенело колоть дрова, или уходил встречать мать с
работы. Вскорости медички обзаводились знакомыми и друзьями. Начиналась
пора встреч, перед которыми девки наводя марафет, усиленно обсасывали до
синяков мои губы, тренируясь перед свиданиями на мне, пятикласнике.
Хохотали, и щелкая накрашеными ногтями по моим оттопыреным штанам
убегали на танцульки, кадрить местных ухажеров. Нет, лучше я расскажу об
одном трагическом случае. Посреди большого дома у нас стояла огромная
русская печь, в которую упирались перегородками, комнатки поменьше. Печь
была настолько широкая что на ней могли уместиться и спать трое взрослых
человек. Девки зимой постоянно на ней и спали, во сне страстно тискали
меня, и прижимали пухлыми грудями к печной трубе. Ночью стучать в дверь
поздно возвращающимся девкам со свиданий, было запрещено, и они
скреблись в двери и окна, как мыши, одной оставляемой по очереди,
дежурной. В этот раз дежурной была Валентина. Услышав сквозь сон, скрип
половиц в сенях, она пошла открывать дверь. Спросонья, в темной комнате,
думая что спит на кровати, Валюха свесила ноги и полетела с печи вниз. С
грохотом брякнулся ухват, загремели чугунки и кастрюли. Вместе с
табуретом опрокинулось и ведро, в темноте окатив Вальку холодной водой.
Охнула и в ужасе заверещав, она переполошила весь дом. Родители включили
свет и мы стали невольными свидетелями человеческой катастрофы.
Приземлившись в темноте ногами на загнутый конец кочережки, черенок
которой шустро юркнул между ног, и Валюха со всего маху уселась на
точеную медную ручку кочерьги, своей свадебной драгоценностью.
Окруженная нами, лежа в мокрой просвечивающей ночнушке на рассыпаных у
печки дровах, Валюха тоскливо голосила по так бездарно утеряной
девственности. При попытке вытащить кочерьгу Валька выла от боли и
заливалась слезами. Кочергу вместе с ногой засунули в валенок, обмотали
Валентину одеялом и повезли в больницу. Неделю я бегал к Валюшке в
палату, носил клюквеный морс, гладил по голове и жалел. С тех пор Валюха
на печи не спала, кавалеров не имела и кочерьгу называла "целколомка".
Но однажды я подсмотрел как Валюха запехав под длинное вечернее платье
между ног кочергу, и вставив ее вместе с ногой в сапожок, пошла смешно
прихрамывая в клуб, на танцы. Отец конечно догадывался, и не искал часто
исчезающую куда то кочерьгу. Только весело глядел вслед ковыляющей на
прогулку Валентине Петровне, и добродушно улыбался.