Весной, к очередному юбилею вождя, когда вовсю загремела капель и
зажурчали бурные ручьи, когда отовсюду из под снега начали вытаивать и
вонять навозом, коровьи лепешки, на главной площади райцентра, в
палисадничке, возле райкома партии, было решено воздвигнуть первый в
районе, памятник этому самому вождю. Подогнав бригаду поддатых
комхозовских плотников и печника с мастерком, с помощью автокрана,
цементного раствора и трехэтажного мата, под командованием райкомовского
инструктора, статую установили.
Укутали большим куском брезента, после чего памятник стал похож на
огромный мешок с картошкой, установленный на квадратный постамент, где и
простоял мешком, несколько дней, в ожидании момента торжественного
открытия, под охраной постоянно спящего под трибуной сторожа,
охраняющего от местных воров толи саму статую, толи новый брезентовый
полог. И вот день торжества настал. Все население райцентра, нестройными
колоннами, во главе со школьным духовым оркестром, пытавшимся играть что
то торжественное на мятых и тусклых от редкого пользования медных
трубах, заполнило, утыканную лужами, сельскую площадь.
Многие взрослые держали в руках свежевыструганные черенки для лопат, к
которым были приколочены в черных траурных рамках портреты помощников
правителя. Остальные держали в руках заранее заготовленные веники вербы,
с пушистыми и цветущими на них, комочками лопнувших почек, украшенных
бумажными цветами с привязаными к веткам и пуговицам фуфаек
разноцветными, надутыми вчерашним самогонным перегаром, воздушными
шарами.
На красную, украшеную еловым лапником трибуну, поднялось все местное
политбюро райкома и, выглядывая из-за картофельного мешка, торжественно
доложило народу, об очередных, невиданных доселе успехах. Под сиплый
пердеж пионерских горнов и бряк барабанов, под аплодисменты народа,
дернули за веревку, стягивающую узлом на макушке, брезентовый полог.
Брезент зашуршал и сквозь горловину этого мешка высунулась бронзовая
голова Ленина. Брезент, как плащ-палатка, повис на плечах лысого вождя,
который, топорща козлячьей бородой, снисходительно, по-отечески, взирал
на стоящих внизу, безмолвно разинувших рты, собравшихся. В толпе
послышался злорадный смех. С трибуны шикнули, и все стали ждать
развязки. Развязки не получилось, и пришлось брезент рвать со статуи
повисшим на пологе, пятерым мужикам. Брезент с треском разошелся и перед
взором народа во всей красе предстало высокое, стройное и могучее тело
главного революционера страны. Из-за тучи любопытно выглянуло солнце, и
статуя Ленина, свежевыкрашенная бронзовой краской, засверкала в его
лучах как золотая. Так состоялось торжественное открытие памятника и
удобного седалища для местных голубей.
Под скрип, и шуршание старой пластинки с бравурными песнями, народ
размахивая флажками и шлепая по лужам с криками "Ура", колонной двинулся
мимо трибуны. Теряя по пути вербные веточки и лопнувшие шарики
митингующие прошли мимо ЗАГСа, прокуратуры, конюшни, милиции и столовой,
забравшей себе часть митингующих, в очередь, за привезенным по такому
случаю пивом. Сделав круг, изрядно поредевшей колонной, народ вернулся
опять к трибуне, на которой молодой и задорный зав. пропагандой охрипшим
голосом истошно кричал: "Ур-рааа... , товарищи, Уррраааа...! Стоящий с
краю, низкорослый и круглый как колобок, выглядывал из-за трибуны стоя
на цыпочках, заведующий кадрами райкома. Он азартно подпрыгивал и хлопал
в ладоши, в надежде что народ его тоже увидит,. Прыгал и прыгал пока не
скрылся с криком "Ура", в недрах трибуны, с хрустом проломив старый
дощатый настил.
Звонко пернули горны, забрякали барабаны и пионеровожатая тыча в спину
флажком, как конвоир, вытолкала к памятнику, на общее обозрение, нас,
сопливых. Без пяти минут пионеров, для дачи священной клятвы и присяги в
верности, чтоб быть для всех примером, и особенно быть когда надо, для
тех, кому надо, " Всегда готов! "
Первым по рангу значимости, повязали галстуки отличникам, и другим,
достойным быть примером, однокласникам. Потом дошла очередь и до нас,
всякого ссыльного сброда и школьного отрепья. Повязали временно
заимствованный у кого-то галстук, на шею, рано ушедшему от нас в детскую
колонию, соседскому Кольке.
Торжественно повязали и вечно голодной Катьке, донельзя изношеную,
красную мамкину косынку, настолько огромную, что она свисала по обоим
сторонам худосочных Катькиных плеч. Затем повязали дорогой, атласный
галстук двоечнице и красавице Таньке, будущей элитной райкомовской
проститутке; Юрке, профессионально неудачливому вору, и из-за этого,
вечному тюремщику; моему другану Лехе, в будующем спившемуся
авиадиспетчеру. Но когда очередь дошла до меня, по росту последнего,
случилась трагедия. Старенький, выцвевший, с обгрызенными уголками и
синеющий чернильными пятнами галстучек, переданный по наследству с плеча
старшего брата, сдуло с гордо вытянутой руки прямо в лужу. Главная
пионерка, видя такое распи@дяйство, с искаженной рожей мегеры залепила
мне от всей души огромную, смачную пощечину и, шипя из-под красной
пилотки, как стая змей, потребовала достать священный ошейник пионера из
лужи. Мои глаза наполнились слезами жалости к самому себе. Ком позора,
обиды и унижения застрял в горле. В мозгах тут же закипела вселенская
злоба, на эту пышногрудую, давно переросшую пионерский возраст тетку, в
короткой синей юбке, из-под которой торчали толстыми бревнами целюлитные
ноги в белых гольфах с кисточками. Я с невидящими от слез глазами шагнул
в лужу и, зачерпнув обеими руками вместе с галстуком увесистый комок
грязи, швырнул его в щекастую круто напомаженую рожу. Мегера,
схватившись за залепленные грязью титьки, и свой, только что бывший
красным, галстук, капающий грязью на белоснежные рюшечки ее блузки,
парализованно сипя, и выпучив глаза, заглотала как рыба, ртом воздух. А
я, размазывая сопли, грязь и слезы по щекам, смертельно обиженный,
зашагал из лужи, чавкая дырявыми сапогами, домой, слыша как за спиной, с
грохотом попадали медные трубы школьного оркестра. На другой день,
выставив меня на обзор общей школьной линейке, торжественно вынесли
вердикт: "Не достоин! ". Половина пацанов из других классов тут же
захотела со мной дружить, а девченки изподтишка пытались прикоснуться ко
мне, и смотрели на меня с замиранием девичьих сердечек.