АХ ЕСЛИ БЫ, АХ ЕСЛИ БЫ!..
Восторженным литературоведам посвящается
Над рекою, опутав светило,
Рваной сетью лились облака —
И блистала печаткою хилая
Седовласого старца рука.
Нашевсе восседал на скамейке
И задумчиво в воду глядел.
Смерть поэта, подобно копейке,
Обменял он на сытый удел.
Пальцы слабые в перстнях с камнями
Теребили клюки перламутр,
И цилиндр над седыми буклями
Украшал изумрудный амур.
Вот державное мчится теченье
Средь гранитных тяжелых тисков,
И норд-веста грозящее пенье
Гонит мысль между дряблых висков.
Каждый день в этом парке пустынном
Прерывает он свой променад
И, причмокивая, вспоминает
Свой последний живой лимонад.
Вспоминает он холод и сани,
И Данзаса пронзительный взор,
Скрип полозьев в предутренней рани
И мостовой ограды узор.
Кучер встречных саней на Дворцовом
Показался знакомым ему.
"Поворачивай! " — с жестом суровым
Он вознице сказал своему.
Кони в страхе метнулись налево,
Он: "Наташа, постой! " — закричал.
Прочь минута — и нежное тело
Трус под шубой-песцом обнимал.
И напрасно Дантес с секундантом,
По-французски ругаясь в кулак,
Ждали встречи с удалым вагантом —
Сукин сын был отнюдь не дурак!
Нашевсе за бутылкой бутылку
Заграничный шампунь открывал,
И второе рождение щедро
Алкогольной рекой омывал.
Пламенели арапские уши,
И стыдливо он прятал глаза:
Манекены, продавшие души,
Обвили его, словно лоза.
"К нам на бал", да "черкните статейку", —
Он теперь им не мог отказать;
Эпиграммы в альбомы к девицам
Поручил он слуге сочинять.
И блеснуть на приеме экспромтом
Не решался титан с этих пор —
Как на Черной реке не решился
Он взять в руки Дамоклов топор.