«НА БОЕВОЙ ПОЗИЦИИ»
Последняя ночь перед очередной проверкой в учебном артполку (Еланцы,
привет!). Полковой художник и фотограф, валясь с ног от усталости и
недосыпания, заканчивали плакат про «Учебно-боевые будни».
5:00 Готовый плакат досыхал у стены, творцы пытались хоть на час
пристроиться вздремнуть в тесной фотолаборатории с включенными для
обогрева фотоглянцевателями.
5:05 Нелегкая принесла полковника. Взглянул мельком на плакат:
- Э, так не пойдет! Места полно пустого, фотки мелкие. А новая техника
где? Так, ты давай отдирай этот "лучший взвод" и всю середку забеливай,
а ты мухой мне фотку самоходки сюда, да покрупнее. Сонный фотограф
приволок весь свой архив, но полкану ничего не понравилось. Тогда стали
перебирать негативы – опять все отверг. Послали уазик за зампостроем.
Тот сбегал в штаб и принес из своего кабинета целый ящик конфискованых
дембельских альбомов, фотографий и негативов. В нем-то, на самом дне и
нашелся негативчик, понравившийся полковнику. За пару минут фотограф
сделал без закрепления пробный отпечаточек 6x9. На краю лесной поляны,
занимая почти весь кадр, стит самоходка 2С3 с хищно задранным стволом.
Точка съемки спереди, чуть слева и снизу сделала картинку очень
выразительной. Тени листвы на броне придали изображению дополнительную
объемность и замаскировали мелкие детали и грязь. Пробник бысто почернел
на свету, но успел получить одобрение полковника. Тот собственноручно на
обрывке фотобумаги написал текст и удалился. Фотограф c глазами цвета
дабораторной лампы полез за фотобумагой 24x30, художник, громко зевая,
начал трафаретить самым крупным шрифтом «На боевой позиции», сверяя
каждую букву с запиской.
В 7:00 плакат висел на стене.
В 10:05 мимо проходил генерал из округа. Вдруг он сделал «напра-во»,
застыл с вапученными зенками, побагровел и заорал. В первых десяти его
фразах литературным было только: «Полковника ко мне! » Прилетевший
полкан сначала удивленно пялился на плакат, но потом тоже изменился в
лице и молча выслушал длинную речь генерала.
На большом снимке в центре плаката из водительского люка самоходки
выглядывал лыбящийся сержант в расстегнутом комбезе и сдвинутом на
затылок шлеме. Из-под щлема выбивались неуставные длинные вихры. Но не
это было главным. На коленях у него сидела очаровательная селянка лет
семнадцати. С распущенными волосами, в легком халатике с букетиком
полевых цветов в руке. Судя по неподдельному смущению, по румянцу на
щеках девушки, заметному даже на черно-белом снимке, и по ухмылке бойца,
руки он держал вовсе не на рычагах управления.
Несмотря на большой талант в командирской лексике, полковник сумел
передать художнику и фотографу не более десятой доли услышанного от
генерала. А от себя пообещал до конца службы обеспечить художника
березовой кисточкой для плаца, а фотографа постывить на ретушь всех
самоходок полка после полевых учений. Об отпусках посоветовал не
беспокоиться.
Наш полкан был отличным мужиком. Вспыльчивый, но отходчивый. Уже через
месяц художник поехал в липовую командировку к жене и грудному сыну.
Летом получил отпуск и фотограф. А вот генерал оказался злопамятен. При
каждом визите в полк, сразу после приветствия он ехидно спрашивал:
- Ну так что, полковник, какая позиция в самоходке самая боевая?