Пора
Пора идти
Пора идти на Зов
Кошки помнят носом. И шкурой. Не образы, слова и звуки, а запахи и
чувства.
Кошка, идущая на Зов, нюхала многое.
Кошка, идущая на Зов помнила запах двуногих, принесших ее в этот дом. И
запах их двуногого котенка, и их двуногих родителей—Бабушки и Деда.
Запах молока и тот мерзкий запах сухой кучки, в которую ее тыкали носом.
Надо прятать кучи подальше—под шкафом, например, его не отодвинут, он
тяжелый.
Запах газеты на нитке, которую надо поймать. Запах котенка, котят.
Запах огня, и горящей шерсти. Запах паленых ушей и зеленой воды, которой
Двуногий Котенок мазал Кошкины уши.
Запах болезни, лекарств, смерти. Запах толпы и деревянной коробки, в
которой лежал Деда. Запах воды в глазах двуногих.
Запах крови от Двуногого Котенка-кошки. Запах алкоголя. Запах табака и
хвои. И еще чего-то.
Снова запах воды из глаз, которую нельзя пить. И все двуногие ушли,
оставив Кошку с Бабушкой. Запах болезни. Зов.
Старая кошка шла некогда мягкой, а теперь просто старчески-осторожной
поступью к Зову. И пришев, узнала запах. Когда-то двуногий котенок
пришел с этим запахом перемешанным с запахом табака и хвои. Давным-
давно, котят пять назад.
Пора.
В 2000-ом году, на крыльях евроремонтов и в гонке за крутизной решено
было построить то ли бассейн, то ли спортзал для учеников полит- лицея.
Как следствие, возле бывшей студенческой общаги бригада еще оставшихся в
стране строителей сносила одну из достопримечательностей маленького
городка.
Полуразваленный кирпичный польский особняк, на окраине пустыря вдали от
дороги. Слепые глазницы окон смотрели на редкую мертвую рощицу.
Вечный сквозняк, как и подобает каждому уважающему себя сквозняку,
загробно поскуливал, цепляясь за углы и гвозди.
Старушки в платочках и с авоськами, враскачку проходящие мимо с базара,
крестились и спешили дальше, качаясь чуть быстрее. Дети хныкали и
прижимались к маминой затасканной юбке, вспоминая страшилки про
Хоку-Бабайку и гроб на колесиках. У остальных при взгляде на дом по коже
шел мороз, а Стивен Кинг наливался вдохновением и дрожащей жопой садился
за письменный стол.
Но несмотря ни на что, вся округа хоть раз, да заходила в тот дом чтобы
на скрипящих по закону жанра досках облегчить естество. То есть посрать.
Или пописять, кто покультурнее.
Ну и еще вся молодежь с одной на троих сигаретой «ныкалась» по дороге в
школу от родителей и учителей, подымить. И только. Для всяких глупостей
вроде зажиманий уж слишком калом воняло.
А теперь чуждые всяческой мистике и романтике полупьяные рабочие на
полуржавых бульдозерах крушили, ломали и рушили этот жуткий кусок
местного ландшафта.
Когда краном с обломков здания зачем-то сняли остатки крыши, явившаяся
им картина привела рабочих кого к трезвой жизни, кого к запоям, кого к
Богу. Но всех к седине. преждевременной или иначе.
В развалинах старого дома, на бывшем когда-то чердаке, от стенки до
стенки слоями лежали кошачьи скелеты. Сотни Мурзиков, Басиков, Васек и
Мурок. Коты-мышеловы, любимцы семьи, капризы детей, и просто прибуды.
Твари, принявшие приютившую их семью, и не желающие своим трупом
упрекать домочадцев. Коты, годами уходившие умирать в этот дом
несостоявшихся приведений. Ведь как известно--привидения—это души, а у
кошек нет души.
И каждый двуногий, узнавший об этом, на миг чуствовал укол совести,
вспоминая свой визит в этот дом. За то, что пока он осквернял эту
кошачью святыню своим присутствием, на чердаке терпеливо ждал старый
кот, дабы умереть в тишине, достоинстве и одиночестве и потом оставить
по себе аккуратно обглоданные крысами кости.