На сцене одного из советских театров шла пьеса о временах Ивана Грозного. Красивые монументальные декорации. Бояре в высоких шапках, отороченных мехом, с бородами, в кафтанах с длинными рукавами. Все трагично, казни, заговоры и прочее. В одной из сцен на площади собираются бояре и простой посадский люд. Звучит тревожная музыка, актеры произносят свои реплики. Зал уже вот-вот готов разрыдаться.
Затем по задумке режиссера, должна наступить зловещая тишина и раздаться карканье ворон, как дурное предзнаменование. В это время в будочке звукорежиссера сидит сотрудник, который в нужный момент включает фонограммы. Будка эта во многих советских театрах располагалась за задней стеной зрительного зала, и в него выходило лишь небольшое застекленное окошко. Оно располагалось высоко над креслами, никому не мешало, зато звукорежиссер видел всю сцену, как на ладони.
Тогда же пользовались в основном катушечными магнитофонами с огромными бобинами. И в один прекрасный момент он зажевал пленку и оборвал. Что, поделать, техника иногда может подвести.
На сцене повисла пауза. Бояре и люд ждут карканье, а его все нет. Актеры стали поглядывать в сторону окошка звукорежиссера. Вдруг его створка распахнулась, в проеме появилась голова, а на боковой стене нарисовалась тень с орлиным профилем и раздалось сильно грассирующее: «Кааарррр! Каааарррр!»
Бояре начали падать от смеха, как подкошенные снопы. Простой люд прятаться друг за друга, чтобы скрыть тряску от хохота. В зале тоже раздались смешки. В общем, через минуту помрежу просто пришлось закрыть занавес.