Курсутдинов был тупой.
Его непроходимая тупость была очевидна даже для него самого. Он был не злой, не вредный, никакой.
Просто иногда делал странные вещи. И объяснить смысл своих поступков не мог.
Его странности были не опасны, подумаешь - забросил зачем-то лопату на крышу казармы. Или постирал форму в хлорированном растворе для обеззараживания военной техники и теперь светился в строю как одинокий белоснежный лебедь.
В караул Курсутдинов ходил как все. Охранять знамя в штабе ему на всякий случай не доверяли, поэтому бдил Курсутдинов около гаражей или дивизионного склада.
Склад этот был важный. В нем хранились консервы, сухпайки, заспиртованный хлеб, палатки, котелки, полушубки и прочие предметы, жизненно необходимые в армейской жизни. При складе служил и виртуозно управлял недостачами прапорщик. Недостачи были небольшими, случались с ведома начальства и всегда укладывались в нормы «усушки-утруски». До поры до времени…
На складе обнаружили большую пропажу. И это была не усушка. Продукты стали пропадать ящиками, а полушубки - десятками. Ночами. При закрытом складе, с подключенной к сигнализации дверью. И даже (!) с нетронутой пластилиновой печатью. Каждый раз, когда прапорщик вбегал в штаб с криками «усэ попырыпыздыли усе поуаровалы!», командир выходил из себя от ярости.
Окна склада были наглухо заколочены, он несколько раз проверялся на предмет подкопов и дыр в крыше. Запирали и открыли исключительно в присутствии дежурного офицера. Безрезультатно - кражи продолжались.
Наконец, высшее командование объявило - тот, кто задержит расхитителя, незамедлительно поедет во внеочередной двухнедельный отпуск домой, в какой бы республике СССР тот не проживал.
Курсутдинов на посту не спал. Поэтому четко видел, как к складу прокралась темная фигура, аккуратно вытащила забитое досками окно - вместе с петлями и переплетом. И исчезла внутри. Курсутдинов подошел ближе и стал ждать.
Через некоторое время из окна вывалился ящик, потом второй. За ними вылез расхититель.
Курсутдинов снял автомат с предохранителя и передернул затвор.
- Ни кипишуй, вот, возьми тушенки, - протянул две банки совершенно неиспугавшийся вор.
Курсутдинов улыбнулся своей странной улыбкой и произнес «стой-стрелять буду».
- Мало? Забери ящик, я еще себе возьму - занервничал расхититель.
Курсутдинов дал очередь в воздух.
К моменту, когда на шум выстрелов подбежали начальник караула и бодрствующая смена, успело прозвучать три или четыре длинных очереди. В свете мечущихся фонариков предстала ужасающая картина. На черной земле перед странно улыбающимся Курсутдиновым была распластана человеческая фигура. Вокруг были разметаны куски розовой плоти…
Что-ж ты сука сде… хотел сказать начкар, но тут фигура на снегу зашевелилась, обвела глазами собоавшихся, уставилась на Курсутдинова и спросила - ты м&@ак? На%@й ты тушенку расстрелял?
Только после этого прибежавшие на шум разглядели развороченные очередями ящики.
Объяснить, почему он выпустил весь рожок в тушенку, Курсутдинов не смог. И только тупо улыбался матам командира. Командиру же предстояло отчитаться за применение каждого патрона 5,45×39, поэтому вместо отпуска он грозил отправить Курсутдинова на губу. Но замполит (“слово коммуниста - держи”) убедил выполнить данное перед строем обещание. Отпуск боец получил.
Складской прапорщик пошел под суд как соучастник. Именно он сделал хитрую вынимающуюся конструкцию окна.
В караул Курсутдинова больше не ставили.