Ностальгия по Социализму – кто помнит.
… нет, не забудет никто никогда школьные годы…
С разрешения общественности, позволю себе поделиться несколькими эпизодами, ставшими последними каплями для моего пребывания в статусе «школьник». Весна 1977 года, Ленинград.
Эпизод первый – а какого чёрта они от меня вообще ждали?
Ни для кого не секрет, что подростки вообще очень жестоки. Любой школьный класс всегда делится на инициативную группу, и остальных – вторые первых обычно побаиваются. Я всегда входил в первую категорию.
Что произошло, почему вдруг эта компания –всего человек восемь- вдруг ополчилась именно на меня? Сейчас не вспомню. Начиналось всё с дурацких шуток, плавно и постепенно, и вдруг – я оказался один перед явной и неприкрытой агрессией. Одному мне, конечно, со всей компанией было не справиться – и начались весёлые деньки – хоть на перемене из класса в класс перебегай, как на фронте под обстрелом.
Подловят компанией – без синяков не обойдётся. Встанет этакая гнида сзади на коленки, а кто- нибудь толкнёт с силой- вот и летишь затылком на пол.
Терпение моё кончилось, когда один из самых здоровых парней с нашего класса в коридоре дал мне сзади подножку. Я рухнул на пол, а этот хмырь стоит, улыбается эдак нагло и снисходительно сверху –
- Ну и что ты мне сделаешь?
Я вырос в пионерском лагере на Карельском перешейке, в лагере всегда присутствовали в качестве пионеров несколько гопников из близлежащего уездного городка (Койвисто по Фински) – а они дрались бешено и беспощадно, как это принято в провинции. Несколько приёмов «ниже пояса» и мне довелось освоить.
Что, бл..дь сделаю? Расслабленной ладонью снизу, как плёткой по гм, …причиндалам… Это легко, когда стоишь на одном колене. И, поднимаясь, коленом в морду падающей с выпученными от боли глазами тушке. Готово. Нокаут. Лежит, еле дышит, вся морда в крови. Я ему ещё три передних зуба раскрошил.
Плохо, что это происходило у всех на виду – на следующей перемене меня вызвали к завучу, там сидит этот гов.., извиняюсь, одноклассник – морда опухшая, жаловаться прискакал.
- Объясни, за что ты так жестоко избил Ни…….ского?
- А вот пусть он сам и объясняет.
До конца уроков никто ко мне уже не приставал. А после уроков я засёк ещё одного члена нашей (я продолжаю говорить «нашей») банды.
С его стороны было весьма опрометчиво оказаться одному, да ещё позволить мне остановить его за углом школы, где мы обычно курили, и где происходили все разборки.
Он попробовал сопротивляться, я швырнул его на бетонный поребрик – наутро я пошёл в школу с синяком под глазом, а он не пришёл вообще – оказывается, я сломал ему руку.
Ещё одного мне удалось застать в туалете – и несколько раз приложить башкой об стену. На занятиях в тот день он больше не появился. В стане врага начался разброд.
Двое тайком подошли ко мне – я уже готовился драться, но вместо агрессии услышал нечто вроде извинений – «Ну ты же понимаешь, мы не со зла»…
В банде было только двое парней, с которыми мне в одиночку в честной драке было не справиться. Одному я раскрошил зубы, а второй в открытую, при всём классе подошёл ко мне и протянул руку.
Всё. Эпизод закончился. Но у преподавателей и у одноклассников я приобрёл репутацию полного отморозка. И если одноклассники – это ещё терпимо, барышни начали по новому присматриваться, то с преподавателями – это было неуютно.
Эпизод второй – с памятью о Великой Отечественной.
Тогда была распространена практика распределения продуктовых наборов – дефицит там всяческий. Училка по биологии, по моему пришла на урок с таким набором, бросила сумку на стол возле двери. Из сумки выкатилась банка консервов. Урок закончился, и один из наших долбоедов (не из инициативной группы), выходя, сдуру баночку прихватил. Идиот.
Замять конфликт не удалось. Если бы сама училка не раздувая скандала, просто сказала бы – «Ребята, верните, я никому не скажу, и ничего не сделаю» - мы несомненно, с благодарностью вернули бы, и уважали её до конца жизни. Но эта …….. овца устроила истерический крик в учительской.
Всё, события покатились снежным комом.
Классная наша баба была очень жёсткая. Два раза в неделю вместо одного из уроков происходило мероприятие под названием «классный час». Вот там она и отрывалась.
Хорошо поставленным металлическим голосом она орала так, что слышно было на три этажа – мы и мерзавцы, и ворьё, и недостойны звания комсомольцев, и вообще –«Мы за вас, сволочей, с винтовками в руках…» - ни разу не преувеличиваю, именно так и было.
- Я требую, чтобы тот негодяй, который это сделал, немедленно встал, и признался в своём подлом поступке!
Ну я же не могу промолчать.
- А почему именно негодяй, откуда вы знаете? Может негодяйка?
Вот напрасно я тогда вылез. Внимание классной переключилось персонально на меня, и тут сработала моя полууголовная репутация.
Отчего она решила, что это я спёр банку? Не знаю. Но скажу честно, было очень неприятно выслушивать при всём классе её уничижительные эпитеты в мой адрес – на грани прямого оскорбления. Примерно неделю.
- И встань, когда я с тобой разговариваю!
Класс всё знал, и молчал. Я тоже – стучать друг на друга у нас было непринято. Придурок, укравший баночку, тайком отвёл меня в сторону, пытался всучить сорок восемь копеек – столько она стоила, трясущимися губами упрашивал его не выдавать – «Меня тогда из школы выгонят, в десятый класс не возьмут, отец не поймёт»… Противно до тошноты.
Когда она в очередной раз проехалась по нашей вопиющей неблагодарности перед поколением, победившим фашизм (к слову- у меня родители оба – инвалиды войны), я не выдержал и огрызнулся-
- Те, кто действительно воевал, никогда не позволят себе так разговаривать. А вот те, кто у них за спинами прятался…
Что тут началось. Всё предыдущее было даже не цветочками, а нераспустившимися бутончиками. Она звенела металлом, плевалась, размахивала руками… Дрожали стёкла в окнах и шкафах. Если бы не звонок на перемену, наверное горло бы мне перегрызла.
С её стороны было опрометчиво вынести эту тему на родительское собрание. Голос металлический? Эпитеты с пафосом? Она не знала, что такое действительно металлический голос.
Моя мать просто спросила, добавив льда к металлу –
-Ну и где вы воевали? Расскажите, послушаем.
А та заткнулась. Не воевала она. По возрасту не вышла. История на том и кончилась. Правда, потом было довольно неожиданное последствие.
Эпизод третий – «прощай школа».
Я не упомянул, но это была не просто школа, а очень даже французская спецшкола. Настолько очень даже, что преподавателями языка у нас были только его безусловные носители. Моя учительница родилась и выросла в Париже, закончила Сорбонну. Из Русских репатриантов. Никогда не забуду печали в её глазах – в конце пятидесятых она вернулась на Родину – в далёкую милую Россию, про которую рассказывали её родители, а поскользнулась о Хрущёвский Советский Союз.
Помимо просто языка, у нас были занятия вроде факультативов. География на Французском, биология на Французском, история на Французском. Очень часто такие уроки вели студентки иняза из пединститутов. Им это засчитывалось, как педпрактика.
В тот раз пришла полная дура – лет на пять нас старше, языка не знает, мелет по бумажке мёртвую чушь с жутким акцентом – ухо резало и зубы сводило.
Язык в спецшколе начинали учить со второго класса, это был восьмой. У каждого из нас несколько лет ежедневной языковой практики с носителем языка – нельзя так издеваться над людьми, заставляя нас слушать этот кошмар.
А она ещё поставила себя свысока – представилась по имени- отчеству, и когда я, слегка издеваясь, обратился к ней – «Мадемуазель, не будете ли вы так любезны пояснить, что именно значит (это на хорошем Французском, с изысканным Парижским произношением) …………………………………….. не помню уже, что именно я просил пояснить, но постарался спародировать максимально точно тот кошмар, что она пыталась прожевать ртом, думая, что её можно понять, и что это вообще называется произношением.
Класс грохнул. Все же прекрасно различили разницу в прононсе.
Дура покрылась пятнами, с визгом отобрала у меня дневник, и побежала жаловаться завучу. Завуча на месте не оказалось, та попёрлась к директрисе. Которая, как потом выяснилось, только что получила по заднице от РОНО (районный отдел народного образования).
Та была немного в бешенстве.
Директрисе было достаточно услышать мою фамилию. Самое меньшее, что она пыталась сделать между криками – это треснуть меня по голове каким- то журналом. Я отбил руку, и журнал улетел в угол кабинета.
- Вон из школы! Немедленно!
И не поленилась лично прийти на следующий урок, чтобы при всех объявить, что этот – больше в нашей школе не учится, ему место в колонии для несовершеннолетних, где он непременно скоро окажется.
Запала этого – не пускать меня на уроки, хватило правда только на три дня. Вероятно, в школе решили не выносить сор из избы, дать мне получить свидетельство о неполном среднем образовании, и выгнать уже после экзаменов. Так оно и произошло.
Эпилог – одиннадцать лет спустя.
Прошло время. Я закончил техникум, пытался поступить в военное училище, закончил институт, отработал полтора года конструктором в проектном отделе, поступил в аспирантуру…
Забираю документы из отдела кадров в конторе, где я проработал семь лет – вначале слесарем, потом проектировщиком, выхожу, сажусь на трамвай – ба, какие люди!
Слегка постаревшая наша классная. Я улыбнулся, подошёл, поздоровался.
- А, М…ов. Здравствуй. Хорошо выглядишь. Бодро. (по её мнению, бандиты и алкоголики должны выглядеть более потаскано). Ну, и как ты, чем занимаешься?
- Да вот, работал здесь – показываю рукой, сейчас вот уволился… (к слову – в городе ОЧЕНЬ известное оборонное предприятие)
- И кем работал?
- Инженером конструктором. Вот, уволился сегодня, поступил в аспирантуру, неинтересно мне за кульманом стоять.
Приятно наблюдать, как меняется у человека лицо.
- Гм. Эээ. Ну, ну честно сказать, не ожидала. Не ожидала. Не часто доводится так приятно разочароваться. Молодец. И хотя мы не были большими друзьями…
- Мы могли бы быть большими друзьями. Жаль, что вы этого не поняли. Извините, мне выходить, всего вам доброго.
- Да, а баночку тогда украл Миша Королёв. И весь класс знал об этом.
Я до сих пор помню этот приоткрытый рот и выпученные глаза.