ПУТЕШЕСТВИЕ В СТРАНУ ПОМИДОРИЮ
Во второй свой колхоз я попал в 1984. Чтобы заценить это охренительное место по-настоящему, приятно вспомнить всю гнетущую атмосферу того времени. Год символический - оруэлловский. Тогда я наткнулся впервые на этот великий роман, просто приколовшись совпадению - старинная фантастика о годе, в котором я жил! И с первых страниц увидел, что пророчества сбылись. Я читал нелегалку зимними ночами, под тоскливый вой владивостокской вьюги, на компьютерном экране, с толстенной тайной бобины, загружая ее в шкаф размером со здоровенный холодильник.
Сама камера, где я находился, напоминала холодильник - это был зал, в котором поддерживалась температура, оптимальная не для существ человеческих, а для компьютера - около +16С. Причем со зверской вентиляцией. Зябли пальцы на клавиатуре, я был в толстом свитере, но все равно часто приходилось бегать по залу, просто чтобы согреться.
Пока компьютер морщил свой небогатый мозг в полмегабайта оперативки над моими заданиями, я успел прочитать и всех Стругацких, и Ветку Персика, и Камасутру, и вот настал черед Оруэлла. Вместо увлекательных звездных приключений и любовных утех, описанных в далеком светлом прошлом - на меня нагрянул жестокий мир, в котором я оказался в 1984.
Читал про скверную пищу, ворочавшуюся в желудке несчастного озябшего чиновника Министерства Правды - и вспоминал свою студенческую столовую.
Вокруг нее - опустевшие прилавки, на них остались только самые отвратительные овощи и фрукты, с длинными очередями даже за ними. Газета Правда в почтовом ящике каждое утро, навязанная принудительно, вещает какое-то победоносие, не имеющее никакого отношения к реальной жизни.
Реально чиновник Министерства Правды - отчаянный вечно голодный студент, проникший на полставки государственного университета, и вот по ночам между делом почитывающий то, что не входит в его служебные обязанности и вообще запрещено, чего в открытой печати нет и быть не может.
В ту зиму я узнал, что в области компьютерной техники наша страна отстала безнадежно, и я работаю в сущности на ворованном гробе. Государственная система сгнила, ее экономическая модель нелепа, преступления чудовищны, будущее беспросветно.
В этих оруэлловских настроениях я принялся выручать свою маму, когда ее сослали спасать урожай в августе 1984. Я поехал жертвенно - вместо нее. Совершенно добровольно. Как декабрист на каторгу, заранее готовый ко всем мукам и суровым испытаниям, которые выпадут на мою долю. Лучше уж я буду горбатиться на этих колхозных полях, спать черт знает где среди храпящих тел вповалку и жрать баланду, чем моя мама. Невместно мне в этой страшной ситуации скакать на танцульках и клеить девчонок на городском взморье.
Я сам тогда вернулся из мест заключения чисто оруэлловских - принудительных, но добровольных. То есть скверно, но деваться некуда. Полтора месяца накануне я отпахал в однополом сообществе, таская бетон на носилках, дыша цементной пылью, долбя отбойником и скрепляя тросами тонны металла, взмывающего ввысь краном. Мечтая только об одном - чтобы этот кошмар поскорее кончился. Рад был, что хоть жив остался. Карманные деньги появились, можно в августе и отдохнуть. А что мне было делать, как не ехать в стройотряд? Не у родителей же просить денег на развлечения девчонок.
И вот я в заложниках Системы спасения урожая. Мне плясать, а моей маме на полях пахать? Нет уж! Да будет проклят режим, поставивший меня перед таким выбором, но поеду туда я!
Мама находилась примерно в той же ситуации заложника. То есть, она могла и не ехать сама. Но тогда должна была послать кого-то другого на это страдание. Она была начальником отдела НИИ в сотню человек, занимавших со всем своим оборудованием целый этаж очень длинного здания. Головной отдел для всего Дальнего Востока в своей отрасли. Мозги государства в сущности - в своей малой, но необходимой части. Где-то по их разработкам должны взреветь тысячи экскаваторов и бульдозеров, закрутиться тысячи бетономешалок, кладя в бетон то, что нужно, и кладя сам бетон как надо и куда надо. Горят сроки, и вот пожалуйста - кого-то просто необходимо отправить в поля чего-то выкапывать, а на прилавках при этом какая-то мерзость из того, что выкопали.
На весь институт в 700 человек партия потребовала отправить 50 - по вместимости давно оборудованного для них места в плане традиционной шефской помощи. Директор института спустил эту квоту жертв сбора урожая вниз по подразделениям, пропорционально их численности.
В общем, мама с большим облегчением восприняла мое желание поехать туда вместо нее. Остальных сослала в колхоз самых молодых и малопригодных для дела, так что и я сгодился полноценной заменой ей самой.
И вот я туда прибыл, готовый к любому тяжкому труду. После 100-килограммовых носилок по хлипким мосткам мне было вообще пофиг, какие еще испытания выпадут на мою долю.
Но то, что я там увидел - сразу и слов не нашлось у меня сейчас, понадобились два перекура. Вспомнить всё! - так один голливудский фильм назывался. Вот и я вспомнил.
Какие там Стругацкие со своим отдаленным светлым коммунистическим будущем. Крепче держись в кресле, читатель! Я вспомню то, что многие из молодых поколений не поймут просто из-за отсутствия чего-то подобного в их жизни. А старшие прозевали из-за выпавшей им горькой участи жить в гнили рушавшегося маразматического государства.
Для начала - это был головной строительный институт на территории размером примерно с Западную Европу, с весьма активным строительством. То есть, эти люди умели и любили строить. Чего-то смыслили и в бетоне, и в кирпиче, и во всех прочих строительных материалах. Имели свое испытательное производство. И если уж партия вверила им нелегкую задачу собирать урожай на полях, взять под шефство какой-нибудь колхоз, отнеслись к этому ответственно - выбрали правильный колхоз и построили там себе хорошее жилье.
Где сейчас, в каком месте России или хоть всей планеты вы найдете дом отдыха или курорт, где вы можете бродить по необъятным верстам помидоров, выбирая самые спелые и сочные с целью их спасения, то есть сожрать немедленно?
Более полусотни помидоров за день съесть трудно и не нужно даже на жаре, так что в основном мы занимались спасением чуть недозревших, для отгрузки в город. В этом и состояла доверенная нам работа помидоровода - гулять по участку, замечать изредка плоды созревшие на пути к речке. Меня тут как козла в огород с капустой пустили.
Но с другой стороны, без меня зрелые помидоры просто бы сгнили в тот же день. Спасал их как мог, в меру вместимости желудка. Не думаю, что я съел более 1% собранного мною урожая. Остальное исправно сорвал с ветвей и отгрузил в город в традиционном советском, вечнозеленом состоянии. Именно то, что увидели на прилавках горожане, отвертевшиеся от горькой участи ехать куда-то на село и пожирать свежие помидоры прямо с грядки.
Реальной работы тут было на пару часов в день, обычная нагрузка фитнеса, полезная для здоровья. Гуляя, набил не торопясь котомку слегка спелыми. Наполнился ящик - отнес его к грузовику. Но в основном во время пребывания на суше, истомившись купанием, искали помидоры своей мечты - самые спелые и свежие. Примерно как грибы в лесу. Рай для вегана, но и мясными блюдами в столовой нас не обижали. Собственно, редко в каких ресторанах я потом такие вкусные находил.
А теперь выдам полную фантастику, не хуже Стругацких, но лучше - потому что я это видел! Давно ушедшее. Представьте себе, бывали на свете времена, когда все нормальные парни и девушки умели играть на гитаре, многие - на множестве других музыкальных инструментов, любили петь и танцевать. А подвигаться пару часов на поле, пожирая спелые помидоры и кидая недоспелые в ящики - им была просто разминка. Еще они любили плавать и нырять. Вот такие и обустроили себе эту то ли базу отдыха, то ли сбора урожая еще в 60-х.
Примерно так же проходило наше спасение урожая в 1984. Вызвались его спасать самые молодые, энергичные, певучие, плавучие и игручие. Чуть за двадцать. В общем, помидорный бродяче-плавающий Казантип. Были и старшие, обладавшие ровно теми же музыкальными качествами, присматривавшие слегка, чтобы особых безобразий молодежь не натворила. Но особого догляда не требовалось - главное решение было принято еще на стадии, кого отправить в этот колхоз, а кто пусть радуется, что от него отвертелся.
Но для героев колхозного труда было разрешено разумеется всё - люди взрослые, с не слишком большими, но своими деньгами. Было где и уединиться комфортно, и уйма душевых кабин. Было и спиртное, разумеется. Единственное негласное ограничение - не нажираться настолько, чтобы это мешало хорошо петь и танцевать. Многие были с высокими моралями - поехали спасать любимых от колхоза и с кем попало не трахались.
Я там, 18-летним студентом, чувствовал себя недозрелым помидором, так и обреченным остаться вечнозеленым. Ни слуха, ни голоса, танцевать толком не умею сложные танцы. Никаких шашней я там не заводил, а спать полюбил на крыше, на свежем воздухе - как ни откроешь глаза, сыплются изобильные августовские звезды и сияет небо в тысячи оставшихся. Прямо как помидоры на грядках - сонно думал я и счастливо засыпал снова.