Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Весна
— Поклон мой низкий, свет мой, здравствуй!
— Любимая моя, я вновь с тобою, здравствуй! Мне каждый час за письменным столом короче кажется минут, что были мы с тобой.
— Мой почтальон опять мне весточку принёс, и сердце радостно трепещет. Когда же я увижу вновь тебя, любимый мой, единственный.
— Уже весна, и хоть не видно зелени пока, но воздух стал плотнее. Люди оживляются в предчувствии великих перемен, которые несёт с собой грядущая весна.
— Мы утопаем в зелени, долина зацвела. И аромат такой, что голова кружится как летним вечером, когда впервые ты меня поцеловал.
— Читаю эти строки, вновь перечитываю, и вновь, пытаюсь вспомнить взгляд твой нежный, и дом гостеприимный…
— Ты не гость, — хозяин в нём! И ключ к нему ты прячешь в сердце, которое я отдала тебе, мой дорогой.
— Что может быть дороже дара твоего! Твои прикосновенья к моему израненному сердцу.
— Спасибо, мой любимый, мой родной, мой северный орёл, мой снежный барс тянь-шаньский.
— Тигрёнком ласковым хотел бы лечь, где коврик был — там буду я.
— От меха твоего моим ступням щекотно станет. Уж лучше гребнем расчешу его и умащу восточным ароматом.
— Мне блеск твоих волос перекрывает солнце, когда я вижу как во сне тебя с улыбкой лёгкой на устах, мой свет в оконце.
— Лучинушка моя, мне свет не мил, цветы не радуют, вино не веселит. И даже близкие друзья не помогают, — они бессильны. Ты один развеять можешь грусть мою, печаль. Я жду, я жду, я ночи провожу в беспамятстве. Моя советчица-подружка тихо плачет. Клянёт тебя, — что с глупой взять!
— Прости её, и может Бог твой нас простит за то, что мы пренебрегли мгновеньем, принимая важное для нас решенье. Я был глупцом, я должен был забрать тебя с собою. Быть может, ты приедешь? Мама будет рада. А про меня и говорить не стоит.
— Ну почему ж не говорить! Уж говорить-то я горазда. Помнишь, милый?
— Ещё бы мне не помнить, радость, мне ль не знать.
— Мне б голос твой услышать, милый. Но боюсь, что разрыдаюсь как девчонка. И так уж прорыдала все платки, — не успевают сохнуть. А тут ещё одна беда…
— Что случилось?!…
— Я не хотела говорить, Амир мне не советовал.
— Я требую, — скажи.
— Потеря за потерей, — Баха умер. Скоропостижно, — рак.
— Боже мой!… А сыновья?
— Что сыновья! Их люди не оставят. Да и родни у них довольно. А вот жена его… Молю ко Господу, чтоб не пришлось такое пережить! Быть мертвецом среди живых… нет горше доли.
— Родная, милая жена моя, ну что со мной случится! Керим-ака сказал, что на роду мне предстоит в глубокой старости кончину встретить, в покое и любви.
— Дай Бог, дай Бог, я буду верить. Я верю. Правда! Я даже улыбаться начала. Какой ты умный у меня, любимый. Пойду Амирке фруктов подарю… Хотя какие фрукты! Только лишь варенье с джемом, — не сезон.
— Амир наш обойдётся, пусть его подружки кормят.
— Ой, подружка… Я в шоке. Ну почти что в шоке. Сестричка Лейлы, Герда.
— Что ты говоришь! Не может быть! Он старше раза в два.
— А вот, — судьба. Влюбилась с первой встречи. А он совсем уж голову сложил. Ну прям как ты. Но рада я, хоть и годится в дочки. Он будет на руках её носить и не обидит никогда.
— Это правда, верю. Уж как бы не ругал его, но уваженья моего он не растратил.
— Играют свадьбу через две недели.
— Как же так, дождаться бы могли, когда приеду.
— Не ругайся, милый, так им лучше. Не всем же тосковать в разлуке, не каждый выдержит такое.
— Права, любовь моя, погорячился, больше не сорвусь.
— Ты поругал бы хоть меня.
— Зачем?… за что?
— Я буду думать, как суров мой муж, но справедлив.
— Наверно к старости суровым буду. Сейчас я не могу, я не имею права. Мне мама помогает своим участием и пониманьем. А ты одна, и поделиться не с кем.
— С тобой делюсь, и сердце тает мягким воском, которым лепишь ты.
— Я сделал твой портрет. Кто видел — в восхищеньи. Стоит на полочке, где рядом Спас Нерукотворный, любимая икона мамы.
— Ты привезёшь мне показать?
— Хочу, чтоб ты приехала сама. Недолго уж осталось. Две недели. И мы с тобой. Навек. Лишь смерть нас разлучит, любовь моя. Я твой. Антон
Продолжение следует…