КАКАО, ЦВЕТЫ И ПИАНИНО
Каждая профессия дает человеку какие-то навыки, абсолютно не нужные ему
в быту и личной жизни. Кассирша супермаркета, доставая из домашнего
холодильника вязанку сарделек, автоматически ищет кассу, чтоб пробить
себе чек. Училка русского по гроб жизни будет таскать в уме красную
пасту, машинально исправляя повсеместные "созвОнимся" и "ложить".
Водители пассажирских автобусов, руля личным транспортным средством,
набитым женой, детьми и собакой, норовят держаться крайнего правого
ряда. При этом они жутко матерятся, когда специально обученная нога
всякий раз давит на тормоз при приближении к автобусной остановке.
Если вы меня спросите: "Лора, а что тебе дала работа моряком
загранзаплыва? Ну, кроме богатого людоведства и человекознатства,
конечно?", то я отвечу: "Я никогда ничего не ставлю на край".
Кроме того, работа в пароходстве навсегда отбила у меня симпатию к
какао. Потому что в одно паршивое воскресенье, в классический
шестибалльный шторм, я им вымыла палубу в столовой команды и
кают-компании, и с тех пор от запаха какао меня укачивает.
Вы знаете, в торговом флоте по воскресеньям на завтрак дают какао с
сыром. В понедельник - картошку с селедкой. Картошку можно собрать с
палубы руками, а какао - оно ведь жидкое. Я сделала все, как учили:
постелила на столы по три мокрых простыни, чтоб стаканы, тарелки и
чайники надежно присосались к горизонтальной поверхности. Но поверхности
было все по фигу. Она то и дело становилась перпендикулярной и норовила
сбросить с себя жратву вместе с сервировкой. В какой-то момент она
избавилась от пятилитрового чайника с какао. Я видела, как это было. Я
расклинилась буквально в двух шагах, когда "боцманский" стол резко ушел
вниз, а чайник завис в воздухе, терпеливо дожидаясь возвращения стола.
Но он туда не вернулся, он рванул куда-то вправо. При этом со стола
посыпались стаканы и сыр, а чайник, еще чуток полевитировав, медленно и
печально опустился на палубу крышкой вниз.
Я не помню, почему кретин-старпом не отменил в тот раз завтрак: обычно,
когда палуба и переборки начинают меняться местами, корм экипажу выдают
сухим пайком. Но на самом деле до сухпая почти никогда не доходит:
больше всего на свете моряки любят нормально пожрать. Может быть, еда
заменяет им половую жизнь, которая в рейсе если и есть, то называется
медицинским термином. Наверное, они думают так: если еще и полноценное
четырехразовое питание заменить онанизменной сухомяткой, то тогда
незачем и жить. Таким образом, жратва в рейсе - это смысл и цель жизни
экипажа. Поэтому даже при шести баллах моряки имеют в обед борщ. Как его
в таких условиях готовят - спросите у меня, я расскажу.
Борщ привязывают к плите веревками с четырех сторон, делая что-то типа
растяжки. Когда плита уходит из-под ног борща, он повисает в воздухе,
раскачиваясь на веревках, и ржет над вашими попытками спасти свою шкуру
и уползти от него, кипящего на весу, подальше. Если борщ добрый, он не
стремится догнать вас. Но злые борщи никогда не жалеют человека. Я знаю
повара, которому в Японии (она была близко) снимали шкуру с жопы, чтоб
залатать ею прорехи на животе и груди: борщ догнал повара спереди.
Откуда потом брали шкуру, чтоб залатать прорехи на поварской жопе, я
точно не знаю, но думаю, что с жопы старпома. Это была его обязанность -
проследить соблюдение техники безопасности.
Еще я могу рассказать, как собирают с грязной палубы - в шторм чистых
палуб на камбузе не бывает - падшие котлеты и, вымыв их под краном,
гримируют ярко-красной субстанцией по имени "Сухарики специальные". К
мокрым котлетам перченая сухарная крошка прилипает особенно хорошо,
делая их похожими на оскальпированные бычьи яйца, но подавать экипажу
немытые котлеты - грех. Хуже, когда падают макароны: их очень долго
собирать и сложно отряхивать. Но фиг с ними, с макаронами, борщом и
котлетами. Лучше о цветах.
Цветы, как известно, растут только при том условии, если они посажены в
землю. Мне, видать, было сильно нечего делать, когда я решила считать
себя ботаником и натаскала в пустовавшие цветочные ящики кают-компании
то ли 100, то ли 200 ведер земли. Нет, я вру: ведер было не менее
250-ти, но лично я принесла не более трех: проникшийся моим эстетством
старпом поднял всех свободных от вахт и работ матросов и заставил их
заполнить ящики землей с причала, на котором сиротела гора чернозема.
Натаскали 2,5 тонны земли человек пять, и заняло это у них примерно час.
У меня, когда я в одиночку выкидывала землю за борт, на это ушла ночь.
Утром пароход приходил во Владивосток, а вы еще не знаете, что такое
Санитарные Власти.
Санвласти - это the pizdets.
Так что лучше уж о какао.
Какао величаво вышло из упавшего вниз башкой чайника и затопило столовую
команды. Широкими, воняющими шоколадом волнами оно ходило от переборки к
переборке, билось о ножки припаянных к палубе столов и выплескивалось
через комингс в открытую дверь буфетной. На волнах, обнажающих в периоды
отлива мертвый сыр, качались пластмассовые салфетницы и деревянные
зубочистки. Все железное - вилки, ложки, ножи и подстаканники с
сахарницами - трусливо сбилось в углу, намертво расклинившись там между
диваном и телевизионной тумбой. Все стеклянное разбилось и шуршало
осколками под слоем какао.
- Ты в пароходстве работала, - говорят мне, - это же такая романтика!
- Идите нах, - обычно молчу я в ответ.
"Что стоишь? Приборку кто будет делать? Миськов?" - поинтересовался
старпом.
Миськов в пароходстве был вместо Пушкина. Миськов был начальником
пароходства.
Я отцепилась от стола, ступила на переборку (в обычное время это стена)
и пошла по ней в буфетную за ведром и тряпкой.
Нет, давайте лучше опять о цветах. Дело в том, что на каждом своем
пароходе я сажала цветы. И они росли. Они росли, потому что все, что им
надо для жизни - это свет, вода и земля. Земли на том пароходе было -
см. выше - две с половиной тонны. И она вся оказалась на палубе
кают-компании, потому что пять незакрепленных пятиметровых ящиков-клумб
выскочило из стальных подставок и запрыгало меж столов, лопаясь по швам.
Нет, давайте о какао. Оно оставалось в столовой команды, но пока мы
говорили о цветах, я собрала его все. Палуба была липкая, но какао на
ней уже не было. Ведро, в которое я выжимала тряпку, стояло в буфетной,
привязанное за ручку двери в столовую команды. Напротив этой двери -
следите за траекторией моего пальца - из буфетной выходила еще одна
дверь: дверь в кают-компанию. Она тоже была открыта. Туда, в открытую
дверь кают-компании, и улетело ведро с какао, отвязавшись от двери
столовой команды.
Теперь о цветах. Они все еще стояли по местам в своих многоцентнерных
ящиках. Уже почти все позавтракали, кроме капитана: он сидел за своим
столом напротив двери в буфетную и ел сыр-какао, когда в кают-компанию
влетел снаряд с добавкой. В торговом флоте никто не носит форму, но наш
капитан ходил весь в белом, как в Пиратах ХХ века, и всю дорогу сдувал с
себя соринки. Ведро с какао продолжило бы лететь дальше и упало бы в
клумбу, кабы на его глиссаде не встретилось белое препятствие, жующее
сыр. Я видела его глаза. Глаза капитана, увидевшего, как в него летит
помойное ведро.
И наконец, в последний раз о какао: я его ненавижу.
И в последний раз о цветах. Ящики с цветами и землей, без которой они не
могут жить, повыпрыгивали практически сразу после того, как какао из
столовой команды переселилось в кают-компанию. Так что никаких
романтических шоколадных волн на этот раз не было: что там каких-то пять
литров против двух с половиной тонн.
Весь в мокрой почве, как будто только что выкопавшийся из могилы,
капитан встал из-за стола, взял из прикрепленного над столом
кольца-салфетницы льняную салфетку и промокнул ею у себя в районе груди
что-то совершенно неразборчивое для моего глаза. Наверное, каплю какао.
И вышел из кают-компании, сказав мне "спасибо". Что хорошо в торговом
флоте - там все говорят "спасибо".
Я еще не ревела, когда вошел старпом и спросил, не Миськов ли сегодня
будет делать приборку в кают-компании.
Обед и ужин в тот день все-таки отменили. Экипаж удовлетворялся галетами
и бланшированной в масле сайрой.
На утро, когда мы стояли на рейде Владивостока, а ноги и руки у меня
отсутствовали по причине ночных земельных работ, к борту судна подошел
катер. Я не боялась замечаний от санвластей: в кают-компании, столовой
команды и буфетной не осталось и следа от вчерашнего разгрома. Нежно
пахло хлоркой. Не сумев остановиться после выгрузки за борт 2,5 тонн
чернозема, я, впавши в какую-то гипермобильную разновидность комы,
вылизала объекты своего заведования до ненормального блеска, выискивая
по углам микроскопические комочки земли и истребляя запах какао.
Несколько раз за ночь в кают-компанию заглядывал старпом и,
убедившись, что я не нуждаюсь в помощи Миськова, уходил.
Толстая тётка с бородой и в белом халате, пройдясь по кают-компании,
открыла крышку пианино и провела пальцем по клавишам.
- Пыль, - строго сказала она, глядя сквозь меня на страпома.
Тот хмыкнул и пожал плечами:
- Давно не играли.
(c) Лора Белоиван