Всего лишь ребенок
У каждой пары есть мгновения, когда мир истончается, наполняется светом, звенит, готовый в любой момент разлететься на куски. Есть и темные тяжелые моменты, когда кажется, будто между вами пролегла трещина – вестница будущего разрыва. А есть времена, когда кажется, что огонь в костре вашей любви давно угас, и лишь холодный ветер безжалостно задувает угли взаимного уважения.
Так случилось и у нас с Ингой. Мы начали встречаться еще в школе, после её неожиданного признания. Как это часто бывает, после такого признания начинаешь смотреть на девушку по-другому. Так случилось и со мной. Я как-то незаметно умудрился влюбиться в ту, которую раньше не замечал. Уже в универе мы поженились. И не по залету, а по любви. После универа появился Рома, а через два года Инга родила мне Машу. Быт как-то легко закрутил нас. Я устроился электриком сначала в одну фирму, потом в другую. Затем позвали в большую компанию старшим. Инга внезапно тоже нашла дело по душе.
Казалось, все хорошо живи и радуйся. И мы действительно радовались. Двадцать лет жизни пролетели в одно мгновение и вот ты лысеющий толстеющий усатый мужик, а рядом с тобой отнюдь не та грациозная гибкая лань, что была когда-то. Дети повзрослели и сами разлетелись, кто куда. А мы… Наверно тогда и начались наши проблемы с Ингой.
Нам не хватало чего-то общего. Чего-то, что опять сплавило бы нас в единое целое. Мы стали чаще ссориться. Я уходил в свою мастерскую и вырезал деревянные фигурки. Инга уходила на огород летом и к подружкам зимой. Мы отдалялись друг от друга. А потом бахнул этот чертов вирус. В конторе начались сокращения и меня естественно турнули. Но это не слишком озаботило нас с Ингой. С ипотекой мы давно рассчитались, с огорода были кой-какие овощи. Да и у нас оставались небольшие накопления. К тому же Инга, то, как раз продолжала работать. Но беда подкралась, откуда не ждали. Из-за вируса все сидели по домам, и я был не исключением. Раньше, когда я уходил на работу мы хоть отдыхали друг от друга, а теперь стали ссориться значительно чаще. Был большой соблазн уехать в город или отправить туда жену, но ни я, ни она не решились на этот шаг. Видимо сердцем чуяли, что это только ухудшит ситуацию. Поэтому сидели на даче, ругались, орали друг на друга, но и что делать не знали.
К концу карантина мы уже убить друг друга готовы были. Именно тогда и появился Вадим. Весьма вовремя, надо сказать, появился. С ним мы вместе работали в одной из первых контор, и близко с тех пор не общались, хотя и контактов не теряли. Хорошие электрики все друг друга знают, особенно в нашем маленьком городке. Он и позвал меня в эту контору. Благо у нас не Москва и полицаи с огнеметами по улицам в поисках нарушителей не разъезжают. Платили там хорошо, а работа слабо отличалась от того чем я занимался раньше. Я перебрался в город и навещал жену по выходным. И вроде все успокоилось, но с тех пор между нами поселился какой-то лёд, которого не было раньше. И я понятия не имел, как этот лед растопить.
А потом я познакомился с Кириллом. К тому времени мы крепко сдружились с Вадиком, и он позвал мен к другу на день рождения. Естественно с женой, но Инга отказалась. Сказала, что у нее голова болит. День рождения праздновали на даче и с Вадиком мы приехали туда еще засветло. Небольшой аккуратный дом и участок вокруг него был непросто обжит. Казалось, здесь произошел взрыв вагона перевозившего сумасшедших, и они разбежались по территории и теперь активно наводили свои порядки. В этом доме постоянно что-то хлопало, стучало, смеялось, кричало, пело, звенело, жужжало. По всей территории были разбросаны детские игрушки, какие-то шины, перевернутая вверх ногами раскрытая стремянка, обрывки цепи, приколоченные к забору, позвякивали на ветру, и где-то на высоте пяти метров хлопало на ветру белье. Я подивился тому, как они его туда засунули. И вишенкой на торте вся стена дома была обклеена заламинированными советскими плакатами: «Нет», «Не болтай», «Родина-мать зовет», «Честью семьи дорожи» и другие. Настоящая коллекция!
По двору носились разновозрастные дети, разноразмерные собаки и с крыши за этим бедламом невозмутимо наблюдала серая кошка. Пока я оглядывался, Вадим куда-то исчез. Поискав его глазами, я увидел в углу мангал, рядом с которым стояли трое мужиков примерно моего возраста и занимались тем, чем люди привыкли заниматься, выехав на природу: Пили пиво и жарили мясо. Одним из этих мужиков был пропавший Вадик, другой работал в той же конторе, но в соседнем отделе, а вот третьего я не знал.
Я подошел и поздоровался. Вадик на всякий случай представил мне свою компанию. Того что работал с нами звали Аскером, второго Николаем. Я обратился к Николаю, полагая его хозяином дома. Кивнув на советские плакаты, я спросил:
– Коллекционируете.
Тот кивнул, отхлебнул от бутылки и с улыбкой произнёс:
– Коллеционирует. Вот, смотри, что достал в качестве презента.
С этими словами он достал из папки, которую держал под мышкой, еще один заламинированный плакат. На нем была изображена когтистая лапа, тянущаяся к кобуре, а рядом шла надпись: «Товарищ береги оружие! К нему тянется рука врага». Я с восторгом наблюдал плакат, который с детства помнился мне по фильму «Место встречи изменить нельзя». Вдруг рядом раздался голос с хрипотцой:
– Товарищ береги… А дело то поважнее нагана будет! А?
Все подскочили от неожиданности, а подошедший мужичонка заливисто рассмеялся. Мой собеседник с удивлением обнаружил, что плакат перекочевал в чужие руки и с негодованием воскликнул:
– Какого хрена, Кирилл? Это ж сюрприз!
Тот снова рассмеялся, подмигнул и весело сказал:
– Сюрприз удался. Повешу в спальне. Думаю, Машка не будет возражать. О! Новенький. Как ты уже понял, меня зовут Кирилл. Чувствуй себя, как дома в этом бедламе, если сумеешь, конечно.
Он протянул мне свою руку. Глядя на его пухлую фигуру, я мог ожидать, что и ладонь окажется мягкой, но я ошибся. Как и у меня, у хозяина дома оказались жесткие мозолистые руки. Видимо, тоже много ими работает. Я поздоровался и тоже представился:
– Серега. А это все ваши дети?
Тот усмехнулся, с какой-то хитринкой во взгляде и сказал:
– Наши. Мои вон те трое, что пытаются удержать девчонку на собаке. Девчонка Аскера. А те двое, что думают, как бы стырить у нас пиво это Колины. Вадиковская дочь слишком серьезная и взрослая для этих игр и помогает Машке. А ну, разойдись малышня, дайте прокатиться!
Разогнав детей, Кирилл бросился к собаке. У меня отвисла челюсть. У Аскеровой дочери тоже. Остальные даже не обернулись. Я сравнил габариты собаки и «наездника» и понял, что собаке грозят тяжелые увечья. Я обернулся к Николаю и спросил:
– Он напился?
Тот с улыбкой покачал головой и сказал:
– Не. Кирюха ни капли спиртного в рот не берет. Смотри.
Разогнав детей, он взял собаку подмышку и начал скакать с ней по двору. Дочь Аскера стояла, открыв рот, а вот дети Кирилла, ничуть не смущаясь, скакали за папкой. Собака имела уставший и обреченный вид. Не выдержав зрелища, я начал смеяться. Вслед за мной начала смеяться и девчонка. Подойдя к конуре, Кирилл церемонно положил собаку перед будкой, встал на колени и поклонился ей. То же проделали его дети. Глядя на них, я подумал, что все-таки попал в сумасшедший дом. Мне снова потребовались пояснения от соседа:
– Он сумасшедший? Или сектант какой?
Но Коля расхохотался и хлопнул меня по плечу.
– Про сектанта, что-то новенькое. Обычно люди при знакомстве с ним ограничивают варианты сумасшествием. Не волнуйся. Он нормальный. Понормальней всех нас вместе взятых будет. Ты еще привыкнешь. О привет, Маш. Настен, здравствуй. Из дома вышла высокая светловолосая женщина и маленькая хрупкая девушка с черными, как у японок, глазами. В последней я признал дочь Вадика. Но вот что странно, в машине её с нами не было. Я посмотрел на Вадима с удивлением, но тот лишь махнул своей огромной ладонью.
– Не бери в голову. Они с Машкой подружки. Так что она со вчерашнего дня тут.
Жена Кирилла оказалась женщиной высокого роста и мощного телосложения. Но при этом она не была толстой. При взгляде на нее, почему-то приходили на ум избитые фразочки, вроде «толстой кости» или «гренадерского телосложения». При этом от мужа она отличалась разительно не только и не столько внешностью. Кирилл был сгустком энергии, не способным ни секунды усидеть на месте. Его глаза лучились задором и юношеским блеском, а движения были резкие и порывистые. Даже несмотря на то, что его волосы были густо усеяны сединой, он казался значительно моложе своих лет.
Маша же обладала медлительными плавными движениями. Она все делала, не торопясь, а ее глаза светились какой-то мудростью. Да и говорить попусту она не любила. При ее сложении двигалась она на удивление грациозно. Удивительная пара. И все же смотрелись они гармонично. Со стороны казалось, будто это шаловливый ребенок и спокойная и заботливая мать. Вот только я печенкой чуял, что это впечатление обманчиво, и главой семьи все же являлся Кирилл, несмотря на свое несерьезное поведение.
Праздник шёл своим чередом. Водки на столе не было. Из алкоголя на столе гостями выставлено пара бутылок вина и пиво. Вскоре, то ли от пива, то ли от свежего воздуха в голове зашумело, и я пошел проветриться. Не помню, как оказался на заднем дворике, но одно место меня там просто поразило. Везде царил тот же самый бедлам, как и везде, но один участок метров десять на десять разительно отличался. Он отличался не только от всей остальной территории, но и от всего, что я когда-то видел. Мне повезло увидеть его именно на закате. Свет умирающего солнца подсветил черные изломанные камни, серый песок, тьму быстрого потока. На этом участке тоже был хаос, но хаос упорядоченный. Хаос, над которым долгое время трудился человек, создавая совершенство. Мне казалось, что я увидел инопланетный пейзаж холодной и неприютливой планеты. Где дует пронизывающий ветер среди острых как бритва торчащих камней, где серый песок грозит засосать в свои объятия неосторожного путника, где даже вода несет угрозу.
Я поежился. И это все создал Кирилл? Сложно поверить в то, что такой жизнерадостный человек мог создать такой холодный и мертвый сад камней. Но я стоял и пялился, не в силах отвести взгляд. Эти камни засасывали в себя, создавали ощущение одиночества и безнадежности, причиняли почти физическую боль.
Неожиданно мне на плечо легла рука, и я вздрогнул, будто проснулся от липкого сна. За спиной стоял Кирилл и протягивал мне холодную бутылку минералки. Я с благодарностью принял воду и приложил ко лбу. Кирилл тоже взглянул на инопланетный пейзаж и произнес:
– Ты нашел мой мертвый сад. Кусочек прошлой жизни. Сядь и насладись им. Он дает чистую незамутненную виной, раскаянием или другими глупостями боль.
Я удивился. Слышать такие слова от человека, который весь вечер вел себя, как ребенок, было удивительно. Настолько удивительно, что я даже спросил:
– Получается, это маска? И елочные игрушки поддельные?
Он посмотрел на меня и усмехнулся:
– Конечно, маска. Только вот почему если маска, то сразу ненастоящее? Если долго носить маску, то он срастается с твоим лицом и становится частью тебя. Сегодня ты видел настоящего меня. И сейчас ты видишь настоящего меня. И десять лет назад ты увидел бы настоящего меня. Люди обладают даром меняться. Даром прекрасным и одновременно отвратительным.
Кирилл смотрел на меня, ожидая чего-то, и я спросил:
– Отвратительным? Но разве изменения это не хорошо?
Кирилл снова усмехнулся и кивнул:
– Хорошо. Только каждый раз, когда ты меняешься, умирает прежний ты и создается новый. Человек проходит через череду смертей и возрождений. Вот в чем настоящая суть реинкарнации.
Кирилл отвернулся и снова взглянул на «сад». Я тоже посмотрел туда и вновь почувствовал одиночество. Не выдержав, я спросил:
– Зачем эти камни?
Но Кирилл не ответил. Он заговорил о другом:
– Ты когда-нибудь слышал о флагеллантах? Их движение появилось в тринадцатом веке, если мне не изменяет память. Они считали, что служить Богу и искупать свои грехи можно лишь через умерщвление плоти. Конечно, они практиковали жесточайшую аскезу и не прикасались к женщинам, но главное было не это. Главное, что они шли к Богу через боль. У каждого была плетка с шипами, вплетенными в узелки, и этой плеткой они пороли себя. Конечно, я не могу влезть в их шкуру, но думаю рано или поздно они начинали получать удовольствие от этой порки. Таков разум человеческий. Он гибок и умеет подстраиваться под все, что не может его убить. Этот сад памятник всем мазохистам, женам, которые любят своих мужей не вопреки, а за то, что их бьют, алкологоликам, и тем, кто наслаждается на пути саморазрушения. А еще это памятка мне. Кусочек моего прошлого.
Я с изумлением смотр на Кирилла. Такие философские рассуждения от человека-ребенка я услышать, явно не ожидал. И все же в них что-то было. Что-то касающееся меня и Инги. Поэтому я спросил:
– Ты ведь тоже шел по этому пути. Расскажешь.
Он тяжело вздохнул, еще раз взглянул на камни и почти весело сказал:
– К черту. Не я так эти оболтусы расскажут. А они обязательно все переврут. Лет десять назад я был обычным скучным человеком. Была у меня жена, дочка. Я раздражался по пустякам, иногда выпивал, иногда ругался с женой. В общем, все как у всех. Вот только «не такими, как все» становятся не от хорошей жизни. Как то я возвращался с семьей с дачи. Был слегка навеселе. Думал: «Что случится?». Полупустая знакомая дорога, десять километров всего ехать. С закрытыми глазами добраться можно. Не добрались. Из-за поворота выскочил лихач. Не знаю, что изменилось, если бы я был трезвым, может и ничего. Но думаю, что у моей жены и дочки всяко шансов было бы больше. Дочь умерла на месте, жена через три дня в больнице. Лихача по кусочкам собирали. А я отделался сломанной рукой. Вот уж правда Бог дураков и пьяниц хранит. Хотя это наверно одно и то же.
Права у меня, конечно, забрали, но там и без освидетельствования видно было, кто виноват. Поэтому не сел. Но тогда думал, что уж лучше бы сел. Представляешь, какого быть тем из-за кого умерли два самых дорогих тебе человека. Я начал пить. Уходил в запои по две недели. С работы турнули. Нашел шабашки. Так и жил. Алкогольный угар сменялся короткими периодами трезвости, когда возвращалась боль. Я с каким-то удовлетворением и даже нетерпением смотрел, как разрушаю свою жизнь. Думаешь, алкоголики не понимают к чему все идет? Конечно, понимают. Они же не совсем идиоты. Беда только в том, что они идут туда сознательно. Хотят дойти туда.
А потом случилось это. Я сидел на кухне и бухал. Вдруг поднимаю взгляд, а напротив моя Катька сидит. Подложила руки под щеки и смотрит. Катькой жену мою звали. Я тогда, помнится, даже не удивился, как моя покойная жена на кухне оказалась. Спросил ее: «Кать, ты чего здесь?».
А она усмехнулась так знакомо и говорит: «Тебя дурака вытаскивать пришла. Или ты думаешь, раз нас похоронил, то теперь себя хоронить пора? Хрен тебе через плечо! Трезвей и начинай жить!» Я тогда схватился за голову. Не мог ей в глаза смотреть. А когда поднял взгляд, ее уже не было. Тогда и взялся за ум – бросил пить, устроился на работу. Но с каждым днем я все больше чувствовал себя флагеллантом. Каждый вечер я истязал себя за смерть родных. Нет не физически, но морально и психологически избивать себя даже больнее. И что хуже того, эти самоистязания мне начали нравиться. Знаешь, какое самое страшное чувство человека? Кто-то говорит ревность, кто-то страх, писатели веками ставили в голову угла ненависть. Но самое страшное чувство жалость к себе. Оно разрушает человека быстрее алкоголя.
Однажды Вадик вытащил меня на природу праздновать свой день рождения. Я отказывался, но он буквально за руку меня туда притащил. Я сидел вроде со всеми, но отдельно. И, конечно, не пил. Рядом играла Настюха. У нее постоянно были какие-то дела. Заварить понарошку чай, напоить куклу, нанести ей макияж, и я подумал, что если кто и не жалеет себя, то это дети. А значит надо превратиться в ребенка. В тот вечер друзья меня едва в психушку не упекли, но потом привыкли. Да, я и сам привык. И в какой-то момент понял, что это уже не маска. Это я сам. Жизнь как-то очень незаметно наладилась. Я встретил Машку. Она младше меня, младше на десять лет, но все думают, что это я младше. Это ее ужасно бесит. Потом пошли детки. И вот я здесь. А это… Это привет из прошлой жизни. Напоминание, что те, кто жалеют себя, окажутся тут, среди этих камней. Ладно, пойдем к остальным, а то Вадик уже два раза светил своей взволнованной мордой.
Я встал и, сделав первый шаг, едва не упал на траву. Шнурки на моих кроссовках оказались красиво привязаны друг к другу. Кирилл издал крик индейца, подпрыгнул на месте и, заливисто смеясь, убежал за угол. Я смотрел, как он бежит, раскинув руки и запрокинув голову, и вспомнил себя в детстве.
Когда на следующий день я приехал домой, Инга мельком взглянула на меня. И я изумился тому, что не замечал этого раньше. Ее взгляд был усталый и даже какой-то испуганный. Как мы пришли к этому? Как мы умудрились превратить радость двух сердец в раздражение и усталость? Я подошел, обнял её и спросил:
– Пойдем, погуляем?
Она в удивлении приподняла брови:
– Сейчас? А куда?
Я поцеловал её в шею, щекоча усами, и ответил:
– Конечно, сейчас. Если не поторопимся, то колесо обозрения закроется. А еще я хотел покататься на карусельке.
– Тебе, что шесть лет?
Несмотря на серьезный тон Инга улыбалась, живо напомнив мне ту девчонку, в которую я влюбился в школе.
– Конечно, нет! Это тебе шесть. А мне восемь.
Инга рассмеялась и я понял, что у нас все будет хорошо. Главное не жалеть себя.
falltemp