Люди - это вообще такие биороботы. Пока все в порядке и жизнь идет по
накатанной колее, они ведут себя адекватно и даже разумно. Но стоит
обстоятельствам выкинуть какой-нибудь фортель - все, пиши пропало.
Программа слетает с катушек, и начинается такой театр абсурда, что
никакому Ионеско не снилось.
У нас была замечательная компания в институте. Подружились чуть ли не на
первой лекции и больше не расставались. Шестеро парней и две девочки (их
всего две в группе и было, технический вуз). Вместе готовились к
экзаменам, вместе в кино, вместе на дискотеки. При этом никаких
любовей-морковей, максимум дружеское подтрунивание.
Летом мы повадились ходить на нудистский пляж в Серебряном Бору.
Поначалу девчонки стеснялись, но мы их личным примером быстренько
раскрутили сначала на топлесс, потом и на все остальное. Первые дни
пялились на них, конечно - красивые у нас девочки, что и говорить. Потом
привыкли. Купались себе, загорали, в карты играли, как одетые. Есть
какая-то особая прелесть в нудистских пляжах. Какой-то специфический
кайф от того, что вот она сидит рядом вся такая открытая, такая
доступная, а ты на нее - никаких поползновений, потягиваешь не спеша
пиво и прикуп сдаешь. Что-то от философии того быка, который сейчас
медленно-медленно спустится и все стадо согласно анекдоту, а пока что
стоит себе на вершине и любуется пейзажем.
Танькин день рожденья в начала августа тоже решили отметить на пляже.
Затарились пивом вдвое против обычного. Выпили, залезли в воду, но тут
ниоткуда собрались тучки и как хлынуло! Нам наплевать - все равно голые
- но видим, что народ разбегается, одежда наша мокнет, закуски тоже и
конца этому безобразию не видно. Делать нечего, натянули кое-как мокрые
джинсы на голое тело и поехали к Таньке домой, благо недалеко, на
Войковской. Бродим по квартире злые и мокрые - такой кайф обломался. И
тут кто-то подает гениальную идею:
- А давайте нудистский пляж прямо здесь устроим!
А фиг ли нам, тем более после ящика пива. Мы же друг друга во всех видах
видели. Радостно поскидывали шмотки, развесили их на стульях сушиться и
сели в кружок на ковре в гостиной. Допили пиво, сожрали что там в
холодильнике было и стали в карты играть. Вовик новой игре научил, в
ворону. Я в нее с тех пор не играл, правил не помню. Но помню, что
никакой тактики и стратегии там не требовалось, а требовалось следить за
выходящими картами и что-то кричать - вовремя и погромче. И что-то нас
эта игра торкнула. Кидаем карты, орем, гвалт на всю квартиру. Вошли в
азарт. Напрочь забыли, где мы и кто мы, а уж о том, что мы голые, - и
подавно.
И тут. Открывается дверь гостиной и входят Танькины родители. С тортом.
И с бабушкой. Мы их, конечно, не слышали. И видят нас - ввосьмером, на
полу, голеньких. Гоголь, "Ревизор", явление одиннадцатое. Немая сцена.
Танюхины родители - такие совершенно нормальные советские интеллигенты,
инженеры там или научные работники, не знаю. И дочка у них до текущего
момента была совершенно нормальная. Восемнадцать лет девочке. Почти
отличница. Ни с кем не встречалась, не курила даже. Про нашу компанию
они, конечно, знали, но в общих чертах. Знали, например, что мы на
какой-то пляж ходим. Но без подробностей. И вдруг - нате пожалуйста,
подробности. Ничем не прикрытые. На ковре в собственной гостиной. В
шести экземплярах.
Разумеется, происходит упомянутый выше сбой программы и театр абсурда.
Что характерно, и у них и у нас.
Никакой ступор не может длиться вечно. Но не то чтобы одним отвести
глаза, а другим убежать или прикрыться чем-нибудь - нет, в этом
направлении программа ни у кого не сработала. В этом смысле полный
Ионеско до конца представления. А вот дар речи к некоторым участникам
вернулся.
Танин папа, несколько раз впустую помахав челюстью, наконец спрашивает:
- Что вы тут делаете?
Как будто сам не видит. И Олежек отвечает именно с такой интонацией -
мол, сам, что ли, не видишь:
- В карты играем.
- На раздевание? - спрашивает папа. Читал, наверно, о развлечениях
современной молодежи. Или сам баловался в молодости.
Олег, на полном автомате:
- Ага.
Папа, тоже на автомате:
- И кто выиграл?
Олег обводит нас тяжелым взглядом. В его глазах читается полное
недоумение и искреннее желание определить: кто же все-таки победил в
этой жестокой игре на раздевание? Но определить невозможно: все голые
совершенно одинаково. Ни на ком ни клочка одежды, никакой даже завалящей
ленточки. Олег смотрит на нас раз, другой, третий. И наконец говорит
деревянным голосом:
- Китайская ничья.
Казалось бы, дурь полная. Какая китайская ничья в картах? Тем более на
раздевание. Тем более мы на раздевание и не играли. Тем более что и
вопрос-то не в игре, а в нашем моральном облике. Но именно после этой
абсурдной фразы что-то у нас в мозгах щелкает и встает обратно на
рельсы.
- Ничья, ребята, - с облегчением говорит Вовик. - Одеваемся.
И все встают с пола и начинают одеваться. А потом как ни в чем не бывало
идут пить чай с тортом.
Пока ели торт и пили за здоровье именинницы, я пару раз ловил взгляд
Таниной мамы. Что-то там у нее в голове не сходилось. Но вопросов она не
задавала.
Не знаю, объяснялась ли Танька потом с родителями и если да, то какими
словами, но водиться с нами ей не запретили. А может, и не могли уже,
выросла девочка. Мы еще пару раз съездили в Серебряный Бор, но скорее по
привычке, без прежнего кайфа. А с сентября понеслось: Танька крутит
любовь с Олегом, потом меняет его на Вовку, Олег подбивает клинья к
Маринке, но я его опережаю - короче, мексиканский сериал в четырех
сериях, по числу оставшихся курсов. Потом все остепенились, переженились
кто между собой, кто на сторону, детки у всех замечательные, карьеры
одна другой круче. Бывает, встречаемся, бывает, садимся расписать
пулечку с мужиками. Но на самом интересном месте обязательно входит
Танька и говорит:
- Китайская ничья, мальчики.
И мы идем пить чай с тортом.