ОПЛЕУХА, ИЛИ КАК Я ЧУТЬ НИ СТАЛ ПОСЛЕДНЕЙ ЖЕРТВОЙ КУЛЬТА ЛИЧНОСТИ
СТАЛИНА
В 1950 году мне предоставился шанс повторить подвиг Павлика Морозова. К
счастью, я его упустил. О чем до сих пор не горюю. А на подвиг вдохновил
отец. Ужравшись на 5-летие Победы с однополчанами, он орал, что Сталин –
трус и подонок, нарочно сливал немцам армию и сдавал полстраны, потому
как боялся войны и снюхался с Гитлером о перемирии. Дабы сохранить
власть и выждать за Волгой, пока Америка и Англия не сокрушат фюрера.
Я был в шоке. Но до Павлика Морозова не дорос. Может, потому, как в
пионерскую организацию имени Ленина проник с черного хода, без
«Торжественного обещания» быть «всегда готовым! ». Конечно, не
намеренно, так уж случилось: в школе не приняли за какую-то провинность,
а в пионерлагере вожатая рявкнула типа «не морочь голову, попал в лагерь
– значит, пионер, пусть мать привезет галстук». В школу вернулся при
красном галстуке, дрожа от страха разоблачения. Но никто ничего и не
вспомнил, меня не только не изобличили, а еще, как отличника, выдвинули
в звеньевые. Зато в комсомол поступил с парадного хода, вызубрив все
ордена, которые Партия скрупулезно отстегивала за каждый подвиг своей
боевой карманной смене.
... И вот я, тогдашний, пионер – не пионер, услыхавши столь крамольные
отчие речи, пришел в ужас. Но благоразумно не побежал стукнуть на отца
Куда Надо - нашептал мамочке о бесчинстве родителя. Мамочка отобрала у
распоясавшихся стратегов выпивон и разогнала боевую кампанию, а на
следующий день протрезвевший папаня поговорил со мной по душам, и дальше
я уже жил с правдой о Сталине. Как конченном трусе да сволочи. Когда же
Иосиф Виссарионович, по-современному, «склеил ласты», я оказался
обделенным своей пайки всенародной скорби. Кстати, введенной в стране
лишь 9 марта 1953 года - на пятый день после безвременной кончины Вождя
и Лучшего Друга писателей да физкультурников.
Почему народу не донесли горькую правду сразу? Это уже потом выяснилось:
Товарищи Берия, Хрущев и иже с ними провели у Смертного Одра № 1 четверо
бессонных суток в невиданном ужасе, опасаясь воскресения своего бога аки
Иисуса. Когда же трупный запах усилился до невозможного, Товарищи,
нанюхавшись, окончательно уверовали в кончину Любимого Вождя. С одной
стороны, они вздохнули с облегчением, спев хором подобающую случаю
любимую революционную песню Ильича «Наш враг над тобой не
глумился./Вокруг тебя были свои./Мы сами, родимый, закрыли/Орлиные очи
твои. ». Правда, с другой стороны, те же Товарищи были вельми
разочарованы, ибо за многая лета заверений в бессмертии Вождя намертво
свыклись со своей ложью.
... Вот потому в стране лишь после почти недельной паузы было объявлено
Всенародное, и Школьное тоже - Горе. В актовом зале 11-й средней школы
Киева открылся жутко траурный митинг. Траурнее был только подобный
Митинг №1 – в честь Ильича в 1924 году. Когда, если Маяковский не
приврал, «ужас из железа выжал стон – по большевикам пошло рыданье. »
... Из-за невиданного доселе аншлага школьный зал был забит до упора.
Всем мест не хватило, и ко мне, восьмикласснику, на стул подсел старший
товарищ из девятого класса. А, подсев, начал подсиживать, тесня к краю.
Уже тогда он повел себя так, как сегодня палестинцы - с Израилем.
Правда, он не ставил под сомнение само мое существование и не угрожал
сбросить в море. Но оказаться на полу тоже не хотелось.
И вот диспозиция маслом: на сцене – траурные речи, слезы, клятвы
верности как лично Вождю, так и его идеалам. А на стуле, сделавшимся
спорной территорией, – тихая, но напряженная возня. Девятиклассник молча
меня теснит - я налаживаю движение Сопротивления. И вдруг завуч школы
Соломон Абрамович Рабинович поднимает весь зал: «А теперь,- всхлипывая,
вещает он, не только не пытаясь скрыть слез, а наоборот, обильно орошая
президиум Траурного Митинга, - почтим память нашего дорогого,
незабвенного, самого мудрого... (и прочая-прочая-... бла... бла... бла)
Вождя пятиминутным молчанием».
И когда все встали да приступили к выполнению этого соломонова решения
-пятиминутному молчанию, агрессор окончательно переставил стул к себе.
Меня от подобной интифады просто прорвало, и я влепил обидчику смачную
оплеуху. Да как назло, в звенящей тишине траурного митинга она
прозвучала столь убедительно, что зал вместо пятиминутного молчания
разразился получасовым гомерическим хохотом до искренних рыданий... По
сути, случился общий нервный срыв в массовую истерику, ее едва сумели
остановить, вдребезги расколотив президиумные графины.
Виновников невиданного оскорбления памяти Вождя – меня и девятиклассника
- заперли в кочегарке под суровую опеку мозолерукого дяди Феди. Этот
грозный дядя, член ВКП(б) с 1937 года, свою основную работу по отоплению
школы (как профессионал) совмещал (уже как любитель) с педагогической:
лупил в кочегарке ослушников, оказывая неоценимую помощь учительскому
коллективу в коммунистическом воспитании подрастающей смены. Главное же,
доходчиво – через Жопу - внушал учащимся руководящую роль рабочего
класса, гегемона советского общества..
Вообще-то дядя Федя больше предпочитал детинам-старшеклассникам (с
пробившимися усами да кулаками) учеников младших и средних классов. Но в
этот раз готов был распространить свое педагогическое хобби на
отъявленных ублюдков, без всего святого за душой – даже Сталина! Правда,
увидав полыхающую левую ланиту одного из мерзавцев, передумал -тут
вполне можно было и самому схлопотать по репе, а оказать подобающее
сопротивление дядя Федя вряд ли сумел из-за нолитой в организм
Родименькой по случаю вышеупомянутого траура.
... Мы просидели взаперти до глубокой ночи, дружно уместившись на
единственном стуле. Вот так просто всенародное горе людей разделяет, а
настоящая личная беда – сближает. В учительской же в это время, при
наглухо закрытых дверях, проходил жуткий,- куда там кутузовскому совету
в Филях-1812! – педсовет школы. Но с той же вечной отечественной
дилеммой - сдавать или не сдавать? Сдать Куда Надо – так привлекут и
директора, и педколлектив – кого воспитали! Не сдавать – тогда директора
сдадут коллеги-стукачи (потому он запер и всех, чтобы никто не настучал
Куда Надо).
В общем, по предложению мудрого завуча школы Соломона Абрамовича
Рабиновича приняли его, как всегда, соломоново решение: меня с обидчиком
постановлением партбюро немедля выгнали из комсомола, а приказом
директора – из школы. Директора Василия Петровича Иванова тут же увезла
«Скорая» в «Павловку» - знаменитую киевскую дурку. С одной стороны, он
таки лечился, с другой – прятался, как бухгалтер Берлага из «Золотого
теленка», от суровой реакции Компетентых Органов с печально известного в
Киеве адреса - улицы Владимира Короленко,15 (сегодня уже просто
Владимирская).
... Впрочем, все обошлось. Компетентые Органы в тот исторический момент
больше занимала собственная, внезапно помутневшая судьба, а нам с
обидчиком дозволили посещать школу на правах вольных слушателей. Но нет
худа без добра: мы очутились в коммунизме за целых 27 лет до 1980 года,
когда это светлое будущее человечества было построено в СССР - учителя в
упор не замечали; домашние задания не проверяли; оценок не ставили; к
доске не вызывали; к общественной работе не допускали... А с субботника
нагнали как недостойных ленинского Великого Почина...
Увы, большое счастье долгим не бывает – взбунтовалась школа: «мы тоже
хотим ходить, когда хочется; чтобы учителя в упор не замечали; домашние
задания не проверяли; оценок не ставили; к доске не вызывали; к
общественной работе не допускали... И на фиг субботники! »
Тогда под угрозой бунта поправившийся директор издал новый приказ, где
восстановил нас в ученическом праве и по этому праву сразу влепил
строгий выговор с занесением в «Личное дело». Торжественного обещания -
больше никогда в жизни не драться на траурных митингах в честь
свежеусопших вождей - в этот раз не взяли, потому как в то Смутное Время
запутались, какое же слово самое честное: ленинское, сталинское,
маленковско-булганинское? («Честное кукурузное! » вошло в обиход
позднее, при Генсеке Хрущеве).
... А реабилитация, как было принято в Совке, пришла слишком поздно:
когда Хрущев изобличил культ личности Сталина на XX-м Съезде, школу мы
уже закончили. Так, избежав участи последних сталинских жертв (хорошая
новость), не успели насладиться славой первых борцов с культом Кровавого
Вождя (плохая новость).
... Наконец, почему вдруг вспомнилась эта давняя история? А просто на
траурной сессии в одном американском университете, посвященной памяти
Рейгана, я случайно оказался рядом с тем самым бывшим школьником, уже
лет 20 профессором этого университета. Поначалу мы друг и не признали,
но потом, пересмотревшись, одновременно выдохнули пароль: «Сталин? » - и
узнали друг друга! После чего и в этот раз стать полноценными
участниками траурного мероприятия не сложилось. Да вовсе не потому, что
оказались на одном стуле – нет, каждый имел уже отдельное кресло (вот
оно, американское изобилие!). Но за полвека накопилось столько, что
откладывать до конца мероприятия не было никаких сил, и под недоуменными
взглядами коллег («Ох, уж эти русские! ») мы вышли вон в ближайшее кафе.
И там уже вволю навспоминались о своем да напоминались усопших – завуча
школы Соломона Абрамовича Рабиновича и директора Василия Петровича
Иванова, Вождя Иосифа Виссарионовича Сталина и Президента Рональда
Уилсона Рейгана.
© Алик, пассивный участник траурных мероприятий по случаю кончины
Сталина и Рейгана