В 13 лет я была на редкость некрасивым ребенком: очень худой прыщавый
червяк с большой головой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась и
весь пубертатный период старалась держать меня подальше от родных и
знакомых, на все лето отправляла меня в пионерский лагерь. Пионерский
лагерь состоял из бараков с детьми, домика администрации и четырех
туалетов.
Туалеты состояли из кирпичной будки, ямы, закрывающего эту яму
деревянного настила с дырками и говна с хлоркой. Говно с хлоркой воняли,
поэтому туалеты предусмотрительно строили далеко от жилых помещений и
обсаживали их кустами.
Девочки долгое время думали, что я мальчик. В общем, со мной не дружили.
В ту роковую ночь полуночный понос стал моим единственным товарищем.
Поносил весь лагерь: зеленые фрукты, немытые руки повара и всякое
дерьмо, которое жрали пионеры с голодухи делали свое дело. Дырки в
тубзике были обгажены расстроенными желудками четырехсот человек и
девочки ходили срать парами: одна гадит, другая светит фонарем, чтоб
первая не вляпалась в продукты распада предшественниц. Мне никто не
хотел светить фонарем, поэтому в ту ночь я высирала солянку в гордом
одиночестве; в тусклом свете фонаря были видны только очертания, и, сидя
над дырой, я смирилась с тем, что уже вляпалась в чье-то скользкое
говно. Неожиданно какая-то тень метнулась прямо на меня, я заорала,
резко дернула неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему-то поносу
и я вошла в очко как хорошо смазанная гильза. Фак! Летучая мышь загнала
меня по пояс в кучу дерьма, над головой смутно виднелась очко, если
кто-нибудь сейчас придет гадить, то положение мое ухудшится. Надо
выбираться!
Через полчаса, пыхтя и шепотом ругаясь матом, я дотянулась до очка
руками: это, блин, было сложно... все твердые опоры были скользкими, как
суки! Ухватившись за края дыры, я подтянулась и высунула башку: от
свежего воздуха закружилась голова и я удержалась на завоеванных
позициях только волей к свободе. Подтянулась еще и оперлась на локти:
нужно за что-то ухватиться, чтоб не соскользнуть. Все вокруг было
склизким, зацепиться можно было только за поперечную деревянную балку в
полуметре от меня, я с остервенением пыталась до нее дотянуться, шипя от
напряжения:
- Ну! Иди же сюда, сука! Дай, я до тебя дотянусь!..
Вдруг меня ослепила вспышка света, потом какой-то не то вздох, не то
стон, и глухой стук... я пересрала и свалилась обратно. Еще полчаса... и
я снова над очком. Так. Тянемся? Есть! Я схватилась за перекладину и
вылезла на бетонный пол еле дыша от счастья. Отдышавшись, решила переть
к реке отмываться. Метрах в пяти от тубзика валялся директор, рядом с
ним валялся разбитый фонарь... сдох что ли? Я пошла на речку, отмылась
как смогла, а потом позвала людей: может и не сдох еще, спасти можно.
Утром нам сказали, что у директора случился удар, вернулся в лагерь он
только под конец смены. Говорить он не мог, сидел весь день на веранде и
ему нравилось, когда к нему ходили дети. Я навещала его часто, он меня
особенно любил... ведь именно я тогда позвала к нему людей.
На следующий год мы узнали, что перед смертью директор ненадолго пришел
в себя. Он сказал, что в ту ночь он обходил территорию, случайно услышал
странное пыхтение в туалете и открыл дверь. На него из зловонной дыры
лез адский говняный лупоглазый червяк, тянул к нему щупальца и шипел:
- Ну-у-у... Иди же сюда-а... ссссука-а... Дай, я до тебя дотянуссссь!..
За лупоглазую обидно, конечно.
исходник: