ИСТОРИЯ ОДНОГО ЭВФЕМИЗМА
В то время, в одной маленькой тихой и незлобливой африканской стране с
помощью СССР-а строили основы социализма. Страна с энтузиазмом
привносила в строительство этого незнамо-чего свои собственные
африканские черты и особенности. В основном, в виде детской
непосредственности, граничащей с дебилизмом и не отягощенной какими-либо
знаниями за отсутствием оных. Ведь не считать же, право, знаниями основы
минно-взрывного дела и сборку-разборку автомата-миномета, которым
нынешних отцов нации учили до того на полугодичных курсах в Перевальном,
Фрунзе или на Выстреле. Да и для строительства, пусть даже и социализма,
это как-то не очень подходило…
Бывшие же эксплуататоры-рабовладельцы-колонизаторы злобно прихватили
нужные науки и знания с собой и контрабандно вывезли их в своих паршивых
белых головах, когда трусливо удирали от праведного народного гнева.
Ну, то есть, те - кто успел удрать… Ну, не все же прониклись моментом и
добровольно отдавали свои дома, машины, жен и прочее барахлишко
р-р-революционно озабоченным массам!
С тех времен, видимо благодаря сразу же возросшему благосостоянию
главарей и другим приятным воспоминаниям, и закрепился в гербе Страны
главный предмет убеждения непонятливых - автомат Калашникова
модернизированный.
Большая часть соседей Страны оказались людьми странными, коли не сказать
большего, и не оценили то, что свою территорию Страна сразу предоставила
для базирования банд…, э-э-э, - террори…, э-э-э, - ну, то-есть, -
недовольных из соседних стран. Ну, в общем, вы сами знаете такого сорта
братишек, братанов и брателл, чьи познания в арифметике физиологически
ограничены двумя действиями: отнять и поделить.
Все это усугблялось радикальным несовпадением цвета кожи у вовлеченных в
дискуссию сторон, сов. пропагандой, минами и автоматами Калашникова
китайского производства.
Соседи приводили свои контр-аргументы с помощью отвратительных
бельгийских винтовок G-3, посредственных французских "Миражей" первого
поколения и рейдов батальонов моторизованной пехоты на сопредельную
территорию в тщетной надежде окончательно убедить оппонентов в их
неправоте.
СССР не мог остаться безучастным.
Комиссарские гены бунтовали, мрачные призраки генсеков ласково щурились
из-под кепки, попыхивали трубкой в усы и трясли ботинком над бледной и
трясущейся от страха в параксизме собственного загнивания
империалистической Mother of Kuz`ma. Выросшая в коммунальной шинели душа
советского Акакия Акакиевича требовала срочно нанести свой решительный
смачный плевок в кастрюлю региональной кухонной свары.
И разверзлись арсеналы времен II мировой…
И понесся над частями и гарнизонами Страны Советов сладковатый
бананово-трупно-денежно-потный душок-слушок в коем слышался, говорят,
непосвященному уху шепот теплых океанских волн, шелест листьев пальм под
мягким тропическим бризом, хриплые предоргазменные женские стоны на
чужом языке и все заглушающие картавые крики наглого пиратского попугая:
"Пиастры! Пиастры!"
Переводчиков португальского катастрофически не хватало. Прибывающие в
Страну советские специалисты и советники плохо переносили климатическую,
валютную и языковую адаптацию: много и тяжело потели, страшно экономили
на всем кроме выпивки и пытались добиться от местного населения
понимания жалких остатков своего школьного немецкого обильно сдобренного
немецкой же лексикой почерпнутой из отечественных к/фильмов про Великую
Отечественную Войну.
Ну, не мог осмыслить Homo Sovieticus языкового разнообразия мира! Т. е.
теоретически, - вроде как знали, но практически, - никак не доходило.
Логика была простая: а) мы говорим с иностранцами; в) на иностранном
языке; вывод: иностранцы должны понимать иностранный язык.
Занятия начинались классическим "Ахтунг!", и повествование велось о
загадочном для португалоязычных слушателей "ваффе", которое "вот так -
"шиссен", а вот так - "нихт шиссен". В конце занятий на сакраментальный
вопрос спеца: "Ферштейн?" - местный народ, понимая, что их о чем-то
вроде-как спрашивают, дружно крутил головами, смущенно улыбался и
разводил руками. Занятия продолжались…
Через несколько дней советские специалисты и советники окончательно
убедились в полнейшей тупости и невоспреимчивости к передовым советским
методам обучения своих подопечных и перестали стесняться в комментариях
по поводу их умственных способностей. Должно было бы спецов насторожить
то, что некоторые их словестные экзерсисы на русском вызывают нервный
шопоток в аудитории. Но не насторожило…
А еще через пару дней в местных частях случилась буза. Спецов
блокировали в преподавательских и местах их проживания. Разгоряченная
толпа местных военных, слава богу без оружия, бесновалась вокруг
скрежища зубами и повторяя какое-то слово, в котором некоторым спецам
залегшим за забаррикадированными дверьми с последней гранатой в руке и
готовым умереть, но супостату не сдаться, явственно слушалось что-то
родное, во что они ну никак не могли или не хотели поверить.
Срочно поднятая по тревоге президентская гвардия вмешалась в
происходящее и выстрелами над головами толпы заставила ее сначала
рассеяться, а затем и вернуться в казармы. Буза стихла.
В дело вступили дипломаты. Советский посол, срочно вызванный к
Президенту Страны, два дня и три ночи, с помощью трех ящиков чудесного
армянского коньяка "Ахтамар", заверял последнего в том, что советские
военные специалисты английским языком не владеют абсолютно, являются все
как один ярыми интернационалистами и потому ну никак не могли допустить
расистских высказываний в адрес местного населения, которое любят и
уважают. Слово же, из-за которого весь сыр-бор разгорелся, это отнюдь не
аглицкое "Black", но всего-лишь созвучное ему и вполне русское
идеоматическое выражение означающее досаду, разочарование и т. п.
Лицо старого русского артиллериста Пахомыча выражало "досаду,
разочарование и т. п." Только что, по команде "Заряжай!" очередной
негр-курсант попытался запихать снаряд через дуло орудия. Командные
рефлексы побуждали Пахомыча к вербальному действу, но.. , Пахомыч
огляделся и, убедившись, что кроме переводчика его никто не услышит, и
прикрыв рот от греха ладошкой, смачно крякнул: "Блядь! Учишь их, учишь
…"
Постепенно из невозможности употребления исконной идеомы
выкристализовался эвфемизм "Блин", каковой и пошел гулять, не вызывая
одиозных ассоциаций у местного населения, по русской колонии в Стране. А
затем, затесавшись среди возвращающихся он тайно репатриировался. На
исторической Родине "Блин" сперва был робок и несмел, но был замечен и
подхвачен широкими народными массами и через какое-то десятилетие
окончательно засорил Великий и Могучий. Теперь и мой родной сынуля когда
чем-то недоволен мной говорит почесывая свой небритый подбородок: "Ну,
ты, блин, батя, даешь!.."
БАЗАРОВ