Неотъемлемой частью заставского коллектива, конечно, являются дети и
жены начальства. Четыре офицерские семьи жили на территории в Доме
Офицерского Состава (далее ДОС), расположенном тут же рядышком. Четыре
крыльца с глухой стеной, все окна выходят на внешнюю сторону. Между
непосредственно заставой и ДОСом - дворик ничем не огороженный, в нем
качели, песочница с грибком, пара лавочек, веревки с бельем, в общем,
обычный гражданский двор в миниатюре. Окна столовой, ленинской комнаты,
библиотеки и сушилки выходят в этот двор. Когда там играют дети, или
фланируют офицерские жены, собираясь по вечерам, невольно все перед
глазами. Так уж получилось, что все офицеры - москвичи, их жены - тоже.
Барышни образованные, но без понтов, хлебнувшие кое-кто и Афганистана
даже.
А вот супружница прапорщика нашего Арбекова - провинциалка в самом плохом
смысле. Комплексовала по этому поводу жутко. Сквозь зубы называла нас
(солдат и сержантов) плебеями, одевалась чудовищно вычурно, имела
огромную жопу и несколько лишних подбородков на вые. Яркий пример ее
желчности. Сидим с Ольгой Юрьевной, женой замбоя, на лавочке, курим и
треплемся за политику (как раз после путча). Выходит Надька, видя это,
фыркает и говорит, мол, проваливай заниматься своими делами. Ольга
вроде заступается, а эта говорит - нечего сержанту тут болтаться среди
офицерских женщин. Я ответил, что прапорщик не офицер, и нечего пальцы
гнуть, но свалил естественно, чтобы не обострять, меньше вони.
Справедливости ради надо заметить, что Арбеков впоследствии просил в
частном разговоре не конфликтовать с его женой, понимая, что ее
претензии зачастую надуманны.
Переодеваемся как-то раз после наряда в сушилке и видим в окно, как
Надька вешает на веревки выстиранное, в том числе камуфляж и исподнее
мужа своего, который в данный момент находился на границе. Я вздыхаю:
«хоть бы кто мне камуфляж постирал, пока я в дозоре молодость прожигаю».
Вдруг фельдшер наш Серега по прозвищу «Кикоз» вскакивает и с
воодушевлением протягивает пятерню: "Замажем на блок Медео, что Надька
мне сейчас простирнет штаны, и еще на один, что еще и трусы в придачу
постирает!" - "Хе!", зная эту стерву, не раздумывая иду на пари. Серый
раздевается, снимает и свои темно-синие пробиркованные трусы. Глядя в
окошко, идентифицирует их с висящими в офицерском дворе. И цвет, и размер
трусов и камуфлированных брюк, похоже, одинаков. Я начинаю беспокоиться.
Одев подменку, Кикоз выбегает к веревкам, бросает в лужу рядом с
вешалами свои трусы и штаны, с веревки снимает аналогичный ассортимент,
и прибегает обратно в сушилку. Сидим, наблюдаем. Выходит Елена
Георгиевна, замполитовская половина, и видя плавающие вещи, кричит в
приоткрытую Арбековскую дверь: "Надь! У тебя тут одежду сдуло!"
Чертыхаясь, старшинская жена вынимает из лужи шмотки и уносит с собой.
Серега потирает руки. Сейчас она постирает, и курево у меня в кармане.
Сидим ждем. Надька не выходит. Я начинаю издеваться, типа может она с
твоими трусами мужу изменяет сейчас, пока он в отъезде. В общем, ничего
мы не дождались. Наверно она их дома повесила, заключил Серега. Не факт,
не соглашаюсь я, она может бирки просекла, и специально ждет мужа, чтобы
тебе сделать трепанацию.
Ну шутки-шутками, а наступает вечер. Арбековские штаны просохли в
сушилке, боевой расчет, и Серега в ночь попадает в ЧГ до утра. По
графику Арбеков приходит с нарядом часов в десять вечера, я тем временем
уже заступил дежурным. В канцелярии сидит замполит, и собирается там
торчать всю ночь. Доложившись, Арбеков договаривается с замполитом на
партию в нарды и уходит домой переодеваться. Минут через десять
прибегает Надька, ревет как белуга, на полрожи гематома, начинающая
синеть перманентно, глаза уже не видно. Заскакивает в канцелярию и
начинает, захлебываясь, жаловаться комиссару, дескать, муж ее унизил и
оскорбил ударив в глаз, просит оградить от изверга, так как грозился
пристрелить. Кто не спал из наших - тактично притаились, уши во все
стороны. Следом залетает Арбеков, и орет: "Где Бойко?!" (Серегина фамилия).
Я говорю, в ЧГ. Где его форма? На нем, видимо! Сам-то знаю, что ушел Серый
в маскхалате, а камуфляж с прапорскими штанами так и висит в сушилке.
Замполит закрылся с ними в канцелярии, но все слышно. Прихожу, говорит,
надеваю брюки, чую, не мои. Смотрю, точно, бирка Бойко! Трусы висят с
той же фамилией! Ах ты ж б-дь! Пока я на службе, ты с солдатами
трахаесся! И мамаша твоя такая же! В общем, крику минут на сорок, Надька
кричит - делов не знаю, не виноватая я, я этого Бойку и не видала
сегодня! С горя Арбеков притащил пузырь, и с замполитом они заперлись в
канцелярии. Надька ушла спать, прихватив из морозильника на кухне самый
лучший кусок свинины, чтобы делать примочки, видимо. Слава богу, что
вскорости Арбеков ушел спать в спальное помещение, бормоча при этом, что
порвет Кикоза как кружку Эсмарха, а замполит свалил домой, наказав
разбудить его по прибытии наряда, дабы не допустить жертв. Я тем
временем развел хлорки, забирковал Арбековские штаны фамилией Бойко.
Повозил ими по полу, придавая стремный вид, и повесил на место. По
радиостанции на запасной частоте Сереге обрисовал ситуацию, потребовав
зачесть его спасение от гибели в счет погашения сигаретного долга.
Утром ничего страшного не случилось. Арбеков был вял и неагрессивен.
Увидев бирку на Бойковском камуфляже, он матюгнулся и сильно
озадаченный ушел. Серега же штаны свои так назад и не получил. А Арбеков
с месяц жил с нами в казарме, пока его не помиловали.