Лучшие истории прошлых лет в этот день
Новые истории - основной выпуск

Когда я жил в Кишиневе, я не умел торговаться. Потому что практики не было. Ведь как оно было в советских магазинах? Прейскурант! Цену на молдавскую мебель Кодры установили еще три года назад в Москве. В Госплане. Проехали! Вот если бы можно было бы изобрести машину времени, то тогда можно было бы махнуть в Москву поторговаться. Но машины времени тогда не было.
Вот. А когда я переехал в Израиль, то там меня стало сильно напрягать, что торговаться надо было везде и всегда. Скажем, ты покупаешь холодильник фирмы Тадиран. Так это надо обойти шесть магазинов, в каждом поторговаться полчаса. Получается, что три часа уходит на один Тадиран, хотя могло бы уйти и десять минут.
Помню, в Израиль переехал Яша из Сиэттла. Он там работал в Майкрософте, но решил жениться на Ане из Холона. И он купил билеты в Израиль. И репатриировался.
После Майкрософта Яша был очень продвинутым. Первым делом он захотел купить себе домой рабочее кресло. Мы-то все сидели на обычных стульях, но Яше нужно было навороченное кресло с изменяющейся высотой, углом спинки и подлокотниками. А где его взять? Мы не знали. Пошли вместе в мебельный магазин на шуке Кармель.
- Эйн бэайя, - сказал нам хозяин магазина. – Нет проблем. Заплатите, а завтра я вам ваше навороченное доставлю.
Но он не доставил ни завтра, ни послезавтра. Ни через две недели. Мы пошли к нему опять. Он повел нас вниз на склад. Склад был забит мебелью.
- Твое кресло там, - сказал хозяин и показал на дальний угол комнаты. – Я за день этот завал разберу, доберусь до твоего кресла и доставлю вам его.
Еще через две недели мы опять пошли к нему.
- Отдавай деньги, - решительно сказали мы. К нашему удивлению, он не стал спорить. Сразу отдал. Но зачем ему все это было нужно? Я думаю, это ему было просто приятно. Взять у кого-то деньги, и пусть они у тебя месяц полежат. Ему это было в кайф, я предполагаю.
Яша пошел к знакомому юристу, и тот составил ему договор о покупке кресла. Если не доставляют в течение недели – штраф 50 шекелей. Если две недели – 100 шекелей. С этим договором Яша начал ходить по мебельным магазинам, но ему теперь сразу отказывали. Договор, впрочем, читали, причмокивали от удовольствия, и смотрели на Яшу с уважением.
- Ты приехал из Арцот хА Брит? – спрашивали. – Из Америки? Тогда все понятно. Договор? Ха! Но если ты из Арцо ха Брит, то почему говоришь с акцентом Брит Гамуацот?
Наконец, на Яшиной работе, узнав о его сложностях, отдали ему кресло начальника отдела. А тот себе новое заказал по каталогу из Арцот хА Брит. Из Америки.
Я быстро привык к тому, что в Израиле, если ты покупаешь себе даже сандалии, надо торговаться. И я полюбил торговаться. Все время хотелось что-то купить, и сбить цену процентов на 20. Это всегда можно. 20 процентов – запросто.
Но это если торговаться с евреями. А с арабами это была совершенно иная торговля. Скажем, ты идешь в Иерусалиме мимо арабской лавочки. А там висит кожаная куртка. И если хозяин лавочки увидит, что ты не проскользил по ней равнодушным взглядом, а задержал его на секунду, то он вскочит, побежит за тобой, и еще квартал будет уговаривать тебя купить его куртку. За 800 шекелей. Потому что это настоящая кожа. Сделано в Италии. К концу квартала цена падала до 80 шекелей. Меня это поражало. В десять раз? Ничего себе. От торговли с арабами я получал гораздо большее удовольствие, чем от наших братьев евреев.
Вскоре я поехал на конференцию в Пизу. После лекций гулял там по городу, и мне какой-то африканец предложил купить у него африканскую шляпу. Мы с ним сразу стали торговаться. Так как он не знал английского, мы торговались с помощью калькулятора. Он печатал свою цену, а я свою.
- 25 евро, - напечатал он.
- 10 евро, - напечатал я.
- 20 евро, - напечатал он.
- 9 евро, - напечатал я.
- 15 евро, - напечатал он.
- 8 евро, - напечатал я.
Он сразу согласился. Ведь 8 евро – это лучше, чем 7.
В Израиль я возвращался с гордостью. Я открыл новый способ торговли! На понижение. Мой способ позволял резко сократить время торговли. До них же обычно все доходит после двух или трех итераций. Быстро.
А потом я переехал в Америку. Америка мне сильно не понравилась. Практически нигде невозможно было поторговаться. Нельзя в супермаркете на кассе сказать, а сделайте мне 10%-ную скидку. В аптеке тоже цены фиксированные. Словом, никакого удовольствия.
Главное, что? Ведь в процессе торговли между тобой и продавцом появляются скрепы. Вы уже не чужие друг другу люди! Вы заключаете сделку, жмете друг другу руки. С уважением. А в Америке у меня с продавцами не возникало духовных скреп. Здесь люди друг другу чужие!
Что мне особенно не нравилось в Америке, это то, что в тех немногих местах, где все же можно было торговаться, это можно было делать очень короткое время.
- 100 долларов, - говорит продавец.
- 80, - говоришь ты.
- 90, - говорит продавец.
И все! Надо соглашаться. Дальше торговаться уже невежливо. И вообще, что это за торговля? А где аргументация? Что, просто цифры называть? Да это же любой дурак сможет!
Наконец, пришла пора покупать мою первую новую машину. В дилершипе. А в дилершипах торгуются. За день до покупки машины я долго не мог заснуть. Волновался. А не разучился ли я торговаться?
В дилерше моим продавцом оказался Али, палестинский араб. Я был готов заплатить 16 тысяч, а он отдавал за 18. Он что, с дуба упал? 18 тысяч? Серьезно?
Мы с Али сели за его стол, немножко поторговались. Полчаса, для разминки. Он сбавил цену до 17900.
Али пошел к себе в комнаты и сварил нам кофе с кардамоном. По-арабски. Мы пригубили его восхитительный кофе.
- Матай ихие ха шалом? – спросил меня Али на иврите. – Когда наступит мир? Сколько можно воевать? Если можно жить в мире и согласии?
- Может 17800? – предложил Али. Мы продолжили торговлю.
Через час мы оба чувствовали, что между нами появились духовные скрепы. Мы нравились друг другу. Мы уважали друг друга. Словом, в дилершипе я оторвался за бесцельно прожитый в Америке год. Наконец! Наконец-то! После этих пустых американских улыбок я нашел родную душу!
После трех часов торговли Али сбавил цену до 17 тысяч.
- Я проголодался с тобой, - сказал мне Али. Он пошел к себе в подсобку, и принес пластиковые коробочки с принесенной из дома едой. Колбаски кюфта, дико перченные. Салат хацилим, и вообще несколько салатов. Дикой свежести! Али дал мне пластиковую тарелку, поделил свой обед на нас двоих.
- Видишь, - сказал Али, и показал на фотографию одинокого дома на горе. – До образования Израиля это был дом моей семьи. А потом пришли вы, евреи, и отобрали его у нас.
- Давай за 16900? – предложил он.
После его истории с домом мне стало очень стыдно, и стал испытывать чувство коллективной вины. И я чуть было не согласился. Но, присмотревшись к его фотографии, я узнал на ней место, на котором я был неделю назад, во время поездки в Израиль на конференцию. И там экскурсовод мне все про этот дом рассказал.
Оказывается, никто его ни у кого не забирал. Этот дом построили евреи еще лет за 20 до образования Израиля. А арабы из низины на них нападали. И вот евреи, живущие в этом доме, узнали от арабов на базаре, что ночью придет группа боевиков из Сирии с ружьями, и этот дом у них отберет. Тогда евреи тут же пустили на базаре слух, что у них есть секретное оружие, которое им прислал из Лондона Ротшильд.
Придя домой, евреи сняли с телеги колеса с осью, обернули все это паклей и просмолили. И прикрепили множество полых труб. Когда боевики из Сирии приблизились к их холму, евреи подожгли паклю, и пустили колеса вниз. Прикрепленные трубы издавали громкий свист. Это была еврейская версия органа Баха, так сказать. Сирийские боевики в страхе бежали, и холм остался за евреями.
Когда я там был неделю назад, я купил в туристическом киоске фотографию этого холма. И точная копия этой моей фотографии висела у Али на стене. Ага, дом твоей семьи, конечно.
Дешевые трюки Али и его наглое вранье укрепили меня в моей решимости торговаться до конца.
- Я не дам ни цента больше 16 тысяч! – заявил я.
После чего мы торговались еще час, и Али сбавил цену до 16100.
- Больше не могу, - сказал он.
- Ну, что ж, - произнес я, поднимаясь со стула. – Видимо, не судьба.
Али потерял ко мне интерес, и я пошел к выходу, краем глаза наблюдая за ним. Он копался в компьютере и не следил за мной. Я вышел из здания, подошел к своей припаркованной машине. Через стекло дилершипа я видел, что Али даже не смотрит в мою сторону. Я сел в машину, завел ее. И медленно поехал к выезду. Я специально ехал медленно, чтобы дать Али возможность меня перехватить. И он не выдержал. Побежал за мной. Я остановился, спустил стекло.
- И что, - с изумлением спросил меня Али. – Ты торговался пять часов, и теперь уедешь, ничего не купив?
- Да, - ответил я уверенным голосом.
- Ладно! – сказал Али. – Уговорил! 16 тысяч!
Мы вернулись в дилершип.
- Я добавлю 100 долларов из своих денег, - сказал мне Али. – Чтобы ты смог купить машину за свои 16 тысяч. Потому что я тебя за эти пять часов полюбил! Я делаю это ради мира между нашими народами!
Слух о моей удачной торговле пошел по всему Пало Алто, где мы тогда жили. И через неделю Маша сказала Сене.
- В это воскресенье ты идешь с Вадимом в дилершип. И тоже покупаешь машину за 16 тысяч!
Когда Али увидел Сеню со мной, он деланно закрыл руками лицо, потом воздел руки к небу.
- Только не это! – воскликнул Али. – Опять ты!
Впрочем, еще до торговли он побежал к себе в подсобку и сварил нам кофе с кардамоном.
- Для постоянных клиентов, - подмигнул он мне.
- Али! – сказал я. – Мы можем сидеть пять часов и торговаться. Но зачем? Отдай сразу за 16 тысяч.
- Ой, ой, ой, - запричитал Али. – Ты себе не представляешь. После тебя меня вызвал к себе начальник. И он меня так ругал. Сказал, что еще раз такое, и он меня уволит.
- Все, что я могу для вас сделать, - сказал Али. – Это отдать машину за 17800. И не просите о большем!
- Я согласен, - неожиданно и смущенно произнес Сеня, глядя куда-то в сторону.
Я не мог поверить своим ушам. 17800? Серьезно? Сеня! Твою дивизию! А зачем же тогда меня надо было приглашать? Зачем тратить мое драгоценное время? Главное, этот паразит Сеня лишил нас с Али всякого удовольствия. Торговаться пять минут? Да где это видано?
Я обиделся на Сеню. После этого мы не ходили к ним в гости месяц! Я не хотел его видеть. Но потом Маша приготовила салат хацилим и рыбу Святого Петра по иерусалимски на гриле, и пришлось идти. Рыба была очень вкусной, и я почувствовал, что моя обида на Сеню прошла.

Ольшевский Вадим

Девчонка знакомая рассказала.

Выгуляла она своего эрделя – возвращается домой. А из подъезда соседнего дома выходит знакомый по собачьей площадке – в одной руке телефон, в другой – поводок. Этот знакомый её увидел, закончил разговор, убрал в карман телефон, поздоровался. Они обменялись парой фраз, когда он оглянулся, и удивился: «А где Атос?!»

Он снова и снова, уже встревожено оглядел окрестности, и вдруг воскликнул: «Ой! Я собаку дома забыл!»

Вроде смешно… А представляете, каково Атосу? Хозяин взял телефон, взял поводок, а его – забыл!..

Надеюсь – хозяин перед Атосом извинился…

Будете смеяться, но была такая ситуация. Начальство забило на топливо и мой экскаватор обсох за 4 часа до конца смены. Полчаса три "Больших Босса" хором уговаривали меня: "Владимирыч, надо доработать смену. Кровь из носу, дерьмо из попы, надо!". Ок, - говорю, - Я согласный. И сверхурочно поработаю, энтузиаст я этакий. Теперь этому дураку железному объясните, что вот прям надо доработать. И тут главнюк разворачивает свой главный калибр и впыривается в экскаватор. Молчит. Еще молчит. Потом скрипит, - Сейчас привезем соляру, - и уходит. Еще через полчаса я, под изумленные взгляды коллег, торжественно заливал в 600-литровый бак своего Коматсу 5 (пять) литров соляры. Нда...

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ОДНОГЛАЗОЙ КОШКИ В ЦАРСТВЕ НУТРИЙ
(Посвящается мудрому Зюкаку)

История эта приключилась на прошлой неделе с моим старинным другом, бывшим КГБ-эшником Юрием Тарасовичем.
В то утро проснулся Тарасыч от очень странного текста из открытого окна:

- Татьяна! Татьяна, скотина! Иди сюда, моя хорошая. Ну, что ты за человек? Я с тобой инфаркт заработаю!

Татьяна была мелкой, задрипаной кошкой лет двадцати с хвостиком, с поломанным крысиным хвостиком, да ещё и одноглазая.
Её хозяйка – бабушка живущая в трёхэтажном доме, рядом с Юрием Тарасовичем, как-то хвастала, что в молодости Татьяна отважно подралась с вороной, вот и лишилась глаза. Хотя это совсем не похоже на Татьяну, уж больно она мелкая и трусливая. Если бы на неё действительно напала ворона, то просто унесла бы её к себе в гнездо. Скорее всего – это была максимум колибри.

Юрий Тарасыч окончательно проснулся, сделал длинную и вдумчивую зарядку с маленькими гантелями, но уличные призывы всё не кончались.
Выглянул в окно, поздоровался с соседкой и узнал, что с самого утра, сволочь – Татьяна куда-то подевалась. Шарики из мисочки съела, вышла из дома в огород и фьюить, нету её.
На деревьях тоже нет, но, хотя она уже на дерево и не залезет, слишком стара. Да и за забор она давно носа не кажет. Как услышит, что вдалеке кто-то гавкнул, так сразу телепортируется в дом, поближе к своей подушке под телевизором.

Короче, шансы на то, что она просто сбежала из дома, примерно такие же, как и шансы на то, что Королева Елизавета вдруг сбежит из Букингемского дворца, с каким-нибудь гвардейцем в чёрной шапке. То есть, не более десяти процентов.
Тарасыч не особо любит кошек, но ради приличия расспросил подробности исчезновения Татьяны, посочувствовал безутешной соседке, да и закрыл окно поплотнее, чтобы больше не слышать:

- Татьяна! Девочка моя, иди я тебе шариков дам. Пс, пс, пс. Татьяна, сволочь! Ну – это уже слишком! Татьяна, а ну, шарики, шарики, шарики…

Целый день соседка ходила по посёлку и расспрашивала встречных про старую, одноглазую кошку неопределённого цвета. Все впустую, люди только изображали задумчивость и попытку вспомнить.

Наступил вечер.
Юрий Тарасович лёг спать с книгой, включил торшер, но читать не получалось.
Голова Тарасыча помимо его воли, потихоньку наполнялась фактами, уликами, версиями и прочими материалами дела о пропаже соседской кошки. Бывших следователей не бывает.
Когда папка распухла и окончательно перестала помещаться в голове, Тарасыч, чертыхаясь, отложил книгу, спустился вниз и внимательно посмотрел на соседский дом: так, так, на втором этаже горит свет, время половина двенадцатого, а она ещё не спит, значит не спится. Логично. Входная дверь слегка приоткрыта, значит, дверь до сих пор ожидает возвращения одноглазой Татьяны. Вдруг вернётся среди ночи, ну, не спать же ей на холодном крыльце, ещё окочурится до утра. Тоже логично. Так, так, так…
Тарасыч немного походил по кухне и вдруг понял, что для успешного расследования этого дела, ему нужны всего три вещи: огромная чашка крепкого чая с лимоном, кнопка и время.
Чай заварил, кнопку принёс из прихожей, а времени до утра было сколько угодно.
Выключил Юрий Тарасыч свет в кухне, сел с чашкой и кнопкой у окна и начал тратить время.

Часа в четыре, они наконец пожаловали, их было двое. Как только они перемахнули через соседский забор и проскользнули внутрь дома, Тарасыч нажал кнопку.
Минут через семь прибыла группа росгвардейцев с короткими автоматами, Юрий Тарасович перехватил её на улице и перенаправил в дом к соседке. Спустя минуту гвардейцы уже паковали грустных гостей прямо на месте преступления, между полосатыми сумками разного свежееукраденного добра.
Как и предполагал старый КГБ-эшник, двадцатилетняя одноглазая Татьяна никак бы не решилась покинуть свой огород и из хулиганских побуждений выйти за забор, а красть такую кошку не будут даже зомби. Уж больно страшна.
Её украли только ради приоткрытой на ночь двери в доме.
Воры, то ли цыганские молдаване, то ли молдавские цыгане, быстро «раскололись» и выдали чистосердечное признание, что Татьяна сидит где-то в клетке в соседней деревне, на какой-то нутриевой ферме.

И уже в обед, живая и здоровая, Татьяна была доставлена по месту постоянной прописки.
Она громко жаловалась хозяйке на судьбу, голод, холод, нутрий и нагло требовала двойную порцию шариков…

Из воспоминаний...

"Нашу Победу у нас не отнять"

....После войны семья наша почти два года кочевала по разорённой войной Украине, так как воинская часть отца восстанавливала разрушенные немцами аэродромы. На одном из полустанков отец, выскочивший с чайником за кипятком, вдруг вернулся, неся вместе с товарищем безногого солдата. За ними внесли солдатский рюкзак и старенький баян. Ноги у солдата были отняты по самый пах. А сам он был молод, красив и, что называется, в "стельку" пьян. На удивлённые вопросы мамы и бабушки отец отвечал кратко и потрясённо: "Он пел!" Молодого инвалида старательно обтёрли мокрым полотенцем и уложили на топчан теплушки. Тем временем офицеры, желая установить личность солдата, проверили его рюкзак и были полностью сражены: безногий солдат был награждён пятью боевыми орденами, а отдельно, в красной коробочке, лежал Орден Ленина. И был инвалид сержантом Авдеевым Николаем Павловичем от роду двадцати пяти лет. Офицеры, прошедшие войну, многие, как мой отец, ещё и финскую, знали цену таким наградам. Среди орденов лежало письмо. Видно было, что его неоднократно комкали, а потом расправляли. Письмо было подписано: "любящая тебя Шурочка". "Любящая Шурочка" писала, что будь у Николая хоть одна нога - она бы за ним в госпиталь приехала. А уж совсем ползуна она, молодая и красивая, взять не может. Так и писала Шурочка - "ползуна!" В вагоне повисла угрюмая тишина. Мама всхлипнула, бабушка убеждённо сказала: "Бог её накажет!" - и ещё раз бережно обтёрла лицо спящего.

Спал безногий солдат долго, а проснувшись, казалось, совсем не удивился, что едет неизвестно куда и неизвестно с кем. Так же легко согласился он остаться пока в нашей части, сказав при этом: "Там видно будет". Охотно откликнулся Николай и на просьбу спеть, с которой на удивление робко обратился мой отец, вообще-то человек не робкого десятка. Он впоследствии как-то, казалось нам тогда, робел перед Авдеевым. Это было преклонением перед уникальным талантом. Авдеев запел. Бархатный бас поплыл по вагону и словно заполнил собой окружающее пространство. Не стало слышно грохота колёс, за окном исчез мелькающий пейзаж. Сейчас иногда говорят - "попал в другое измерение". Нечто подобное произошло тогда с пассажирами вагона-теплушки. Я до сих пор думаю, что мне довелось в детстве слышать певца, обладающего не только уникальным голосом, но и ещё богатой, широкой душой, что и отличает великих певцов от бездарностей. Однажды я спросила бабушку: "Почему, когда дядя Коля поёт, облака то останавливаются, то бегут всё быстрей?" Бабушка задумалась, а потом ответила мне, как взрослой: "А ведь и правда! Это у нас душа от его голоса то замирает, то к Богу устремляется. Талант у Коленьки такой особый".

А вскоре произошло то, что заставило окружающих посмотреть на певческий талант Авдеева с ещё большим изумлением.

Через дорогу от школы, где жили офицерские семьи, в небольшом домике жила пожилая еврейка - тётя Пейся со своей очень красивой дочерью Розой. Эта ещё совсем молодая женщина была совершенно седой и немой. Это произошло с ней, когда в одном из маленьких местечек Белоруссии немцы уничтожали евреев. Чудом спасённая русскими соседями, лёжа в подвале со ртом, завязанным полотенцем, чтобы не кричала, Роза слышала, как зовут её из рядом горящего дома её дети - близнецы.

Несчастная мать выжила, но онемела и поседела.

В один из летних вечеров, когда Роза с лотком маковых ирисок зашла к нам во двор, на своей тележке на крыльцо выкатился дядя Коля. Надо сказать, что к этому времени он был уже официально оформлен комендантом офицерского общежития и получал зарплату, по существу был членом нашей семьи. Женщины поставили перед ним тазик с вишней, мы, дети, облепили его, и он рассказывал нам что-то очень смешное. При виде седой Розы дядя Коля вдруг замолчал и как-то особенно внимательно стал вглядываться в её лицо. Потом он запел. Запел, даже не попросив, как обычно, принести ему баян. Помню, что пел он какую-то незнакомую песню о несчастной уточке - лебёдушке, у кот

орой злые охотники, потехи ради, убили её утят-лебедят. Могучий бас Авдеева то жалобно лился, то скорбно и гневно рокотал. Подняв глаза, я увидела, что все окна большого дома были открыты и в них молча застыли люди. И вот Роза как-то страшно замычала, потом упала на колени, подняла руки к небу, и из губ её вырвался молодой, звонкий и безумный от горя голос. На еврейском языке взывала к Богу несчастная мать. Несколько женщин, бросившихся к ней, застыли по знаку руки певца. А он всё пел, а Роза кричала всё тише и тише, пока с плачем не упала на траву. Её спешно подняли, внесли в дом, и около неё захлопотал наш полковой врач.

А мы, рано повзрослевшие дети войны, как суслики, столбиками, остались сидеть молча в тёплой темноте южной ночи. Мы понимали, что стали свидетелями чуда, которое запомним на всю жизнь. Утром пришла тётя Пейся и, встав перед дядей Колей на колени, поцеловала ему руку. И снова все плакали. Впрочем, в моём детстве плакали часто даже мужчины. "Почему взрослые плачут? - спросила я маму. "Это слёзы войны, - ответила мне она, - в войну-то нам плакать было некогда, да и нельзя. Надо было выстоять, чтобы детей спасти. А теперь вот слёзы и отливаются. Твоё поколение уже не будет плакать. Только радоваться".

Надо сказать, что я с горечью вспоминаю эти мамины слова. Радуюсь редко.

Шёл 1948 год. И вот стало происходить что-то странное, непонятное нам, детям. С улиц города стали исчезать инвалиды, которых до этого было так много. Постукивали палочками слепые, но безрукие и безногие, особенно такие, как дядя Коля, практически исчезли. Взрослые испуганно и возмущённо шептались о том, что людей забирают ночами и куда-то увозят. В один из вечеров я услышала, как родители тихо говорили, что дядю Колю придётся спрятать, отправить к родным мамы, на дальний казачий хутор.

...Но здесь произошло событие, которое предопределило дальнейшую судьбу Николая Авдеева и стало таким ярким эпизодом в моей жизни. В 1948 году страна-победительница торжественно праздновала 800-летие Москвы. Повсюду висели флаги и транспаранты, проходили праздничные мероприятия. Одним из таких мероприятий должен был стать концерт в Доме офицеров. Случилось так, что проездом на какую-то инспекционную поездку в городе на целый день остановился маршал Георгий Константинович Жуков. Взрослые называли его коротко и уважительно "сам Маршал". Именно так это и звучало - с большой буквы. Отец пояснил мне, что я видела его в кино, когда, как и все, неоднократно смотрела Парад Победы. "Ну, на коне! Помнишь?" - говорил отец. Честно говоря, коня я помнила очень хорошо, удивляясь каждый раз, почему у него перебинтованы ноги. Маршала же я практически не разглядела. И вот офицерам объявили, что на концерте сводной самодеятельности воинских частей будет присутствовать Жуков. Каждый вечер шли репетиции, и на одной из них было решено, что цветы маршалу буду вручать я. Не могу сказать, что меня, в отличие от моей семьи, это обрадовало. Скорее, наоборот. Мне вообще очень не хотелось идти на концерт, ведь я всё это видела и слышала неоднократно. Теперь я уже никогда не узнаю, почему выбор пал на меня. Скорее, из-за совершенно кукольной внешности, которая, кстати, полностью не совпадала с моим мальчишеским характером. Два дня у нас в коммуналке строчил старый "Зингер". Мне спешно шили пышное платье из списанного парашюта. Шила мама. А бабушка, наспех нас накормив, вдруг стала днём, стоя на коленях, молиться перед иконой Святого Георгия Победоносца. Эта удивительно красивая икона была единственной сохранившейся из её большого иконостаса. В старом казачьем офицерском роду была она семейной. Много поколений молились перед ней, да и всех мальчиков у нас называли Георгием и Виктором. Я была удивлена, услышав, что бабушка непрестанно молится за дядю Колю.

В торжественный день из меня изобразили нечто вроде кукольной Мальвины, вручили сноп мокрых гладиолусов и раз десять заставили повторить приветствие высокому гостю. В результате, когда подъехали три машины, и из первой вышел корен

астый человек с суровым, как мне показалось, лицом и звёздами Героя на кителе, я всё начисто забыла. И буквально на одном дыхании выпалила: "Товарищ Жуков! Мы все вас поздравляем! Пожалуйста, живите долго со своим красивым конём!" Вокруг раздался гомерический хохот. Но громче всех, буквально до слёз, смеялся сам маршал. Кто-то из его сопровождения поспешно взял у меня огромный букет, и Жуков, продолжая смеяться, сказал: "Ну вот теперь я тебя вижу. Пойдём со мной!" И подав мне, как взрослой, руку повёл меня по лестнице, в ложу. В ложе стояли стулья и большое бархатное кресло для высокого гостя. Но он, смеясь, сказал: "Кресло для маленькой дамы!" - и, посадив меня в кресло, пододвинул свой стул ближе к перилам ложи. В ужасе и отчаянии от своего провала и позора я сжалась в кресле в комочек. "Как тебя зовут?" - спросил Жуков. "Людмила", - прошептала я. "Люсенька, значит!" - Жуков погладил меня по моим очень длинным волосам. Концерт начался. На сцене танцевали гопак, пели все известные фронтовые песни, снова танцевали. Мне же хотелось одного: сбежать и забиться куда-нибудь в тёмный уголок. На маршала я боялась даже поднять глаза.

Но вдруг я просто подскочила от удивления. На сцене, вместо конферансье, появился мой отец. Напряжённым, каким-то чужим голосом отец объявил: "А сейчас перед вами выступит кавалер орденов (шло их перечисление) и кавалер ордена Ленина, танкист, сержант Николай Авдеев!" Дядю Колю давно уже знали и любили. Зал затих. Детским своим умом я не поняла сути происходящего. Но зрители в зале поняли сразу, что безногий человек на сцене был вызовом власти. Вызовом её безжалостному лицемерию по отношению к людям, которые, защищая Родину, защитили и эту самую власть. Власть, которая сейчас так жестоко и бессовестно избавлялась от покалеченных войной. Я всё это поняла, повзрослев. А тогда два офицера вынесли на сцену Авдеева, сидящего в таком же бархатном кресле с баяном в руках. И вот полилась песня: "Уж, ты ноченька, ночка тёмная…" Голос не пел. Он сначала тихо плакал, а потом громко зарыдал от одиночества и тоски. Зал замер. Вряд ли в нём был тогда человек, который не потерял в войну своих близких. Но зрители не успели зааплодировать, потому что певец сразу заговорил: "Товарищи! В старинных битвах отстояли Отечество наше и свою столицу - Москву! Но и за сто лет до нас прадеды наши погибали за Москву и Россию! Помянем же их!" И Авдеев запел: "Шумел, горел пожар московский…" Показалось, это перед всеми совершенно зримо пошли в своих сверкающих киверах победители 1812 года. В едином порыве зал стал дружно и слаженно отхлопывать рефрен песни. В ложе стали раздаваться восхищённые голоса. Я, наконец осмелев, посмотрела на Жукова. Он, сжав руками барьер ложи, откинулся на спинку стула. Явное удивление и восхищение читалось на его лице. Но вдруг баян замолчал. Руки певца бессильно упали на него, Авдеев повернул голову в сторону маршальской ложи, и серебряная труба его голоса в полной тишине пропела: "Судьба играет человеком, она изменчива всегда…" Зал буквально взорвался от восторга. На сцене выросла гора цветов. Жуков слегка повернул голову и властно сказал кому-то позади себя: "Узнай, распорядись!" Здесь я наконец-то пришла в себя и, тронув Жукова за колено, сказала: "А я всё про дядю Колю знаю!" "Тогда расскажи", - ответил он мне и наклонился ближе. Но раздались звуки рояля, и снова, но уже торжественно и скорбно, заполнил зал фантастический голос: "Ты взойди моя заря, заря моя последняя…" В порыве чувств люди в зале стали вставать, многие плакали. Я вновь посмотрела на Жукова. Он сидел так же, откинувшись на спинку стула, с вытянутыми на барьер ложи руками. Но глаза у него были закрыты, и лицо побледнело и стало печальным и усталым. Скорбно и моляще прогудел бас Авдеева: "Ты укрепи меня, Господь!" И в этот момент в неподалёку стоящей церкви ударили колокола. Зал бушевал. Жуков открыл глаза и, произнеся: "Фантастика!", снова наклонился ко мне и, как мне показалось, строго спросил: "Так что же ты знаешь про дядю Колю?" Я

заторопилась: "Его мой папа на станции нашёл. Он у нас теперь комендантом работает, и в семье, как родной. Он, знаете, какой добрый и всё-всё умеет!" Лицо маршала оставалось таким же печальным и усталым. "Детка, как ты думаешь, что для этого человека можно сейчас сделать?" - спросил он у меня как у взрослой. Я на секунду задумалась: "Баян ему доктор подарил, а он совсем старенький. Новый бы надо купить! Да уж это когда разживёмся", - заговорила я бабушкиными словами. "А главное - дяде Коле жильё какое-нибудь надо. Мы-то в целой каптёрке живём, а он в чуланчике возле котельной ютится!" Жуков слушал меня молча и неулыбчиво. И вдруг спросил: "А тебе самой что хочется?" И здесь я поняла, что нужно вовсю пользоваться случаем. "Мне ничего не надо. Я вообще счастливая. У меня папа с войны вернулся. А вот Ниночке, подружке моей, нужен специальный детский дом, потому что она немая. У неё немцы язык отрезали и свастику на ручке выжгли. Это чтобы её родители-подпольщики заговорили. Но они всё равно никого не выдали, и их расстреляли". Я не увидела лица маршала. Он вдруг поднял меня на руки и крепко обнял. На какое-то время я услышала, как под кителем со звёздами Героя ровно и сильно бьётся сердце Жукова. Потом он опустил меня на пол и бросил: "Пошли!" Дядя Коля сидел внизу на диванчике, смотрел, как мы спускаемся к нему, и лицо его показалось мне таким же усталым и печальным. Потом маршал подошёл к Авдееву и сел рядом. Некоторое время они сидели молча. Но вот Жуков заговорил. О чём говорили они - безногий сержант и маршал со звёздами Героя - Николай не рассказывал, но бабушка говорила, что всю следующую ночь он не спал. Домой ехали мы с дядей Колей. В руках у меня были два огромных пакета с конфетами, а рядом на сиденье лежали два роскошных набора рижских духов. На следующее утро Николая Авдеева увезли в штаб, где ему торжественно вручили сияющий малиновым перламутром аккордеон, а главное - конверт с ордером на комнату в большом и красивом доме. Комната оказалась тоже очень большой и красивой, с большим окном и паркетными полами.

Николай Авдеев окончил музыкальное училище и до конца жизни работал заведующим Дома культуры. А умер он рано, когда ему исполнилось 47 лет. У него было два сына-близнеца, которые стали впоследствии хорошими врачами. Дивный голос своего отца они не унаследовали. Он ушёл с ним.

За Ниночкой приехали из Киева и увезли её в хороший интернат, где, говорили, она была всеобщей любимицей. Но умерла Ниночка, не дожив до двадцати лет. Не знаю, то ли сердце её было сломлено пережитым ужасом, то ли, как говорила бабушка, родители-мученики ждали и звали её.

Отца же моего почему-то направили на курсы политработников в Смоленске. Служил он потом в войсковых училищах, и помню, что всегда заботился особенно о курсантах-сиротах. Многие из них, став сейчас седыми отставниками, вспоминают о нём с любовью и уважением.

Людмила Викторовна ТОЛКИШЕВСКАЯ

Кое-что про нечистую силу и прочий полтергейст

После развода жена Ромы, исповедовавшая принцип "- Хоть конура, но в центре!" прикупила себе однушку на проспекте Мира, а непритязательный Рома на оставшиеся грошики приобрёл первое что попало. Попала Роме квартирка на самой окраине, считай в пригороде. Даже не то чтобы квартирка, а половина дома. Есть такие, знаете, типовые двухквартирные дома советской постройки.

Этот неказистый на первый взгляд объект недвижимости имел с точки зрения Ромы ряд неоспоримых преимуществ. Во-первых, как ни крути, полноценная двушка. Отдельный вход. Клочок земли, огороженный палисадником. Никаких соседей, не считая одинокой полупарализованной старухи за стенкой. Два шага до работы. И самое главное -максимальная удалённость от центра. Что практически исключало для Ромы возможность даже случайной встречи с бывшей супругой или её мамой.

Безусловно, был у этого жилища и недостаток. Причем существенный. Причем настолько существенный, что прежние хозяева, которые мыкались с продажей этой квартиры не первый год, смотрели на Рому со смесью надежды и недоверия, словно ждали, что Рома, как и остальные покупатели, в последний момент растает как ёжик в тумане. Дело в том, что квартирка эта имела крайне дурную репутацию.

Можно называть это как угодно, чертовщиной, нечистой силой, полтергейстом, но факт остаётся фактом - в доме время от времени происходили странные вещи. Периодически сами собой перемещались предметы, пропадали и так же неожиданно появлялись какие-то вещи, иногда ниоткуда доносились странные и пугающие звуки. Короче, присутствовал полный набор чертовщины, многократно описанный каналом рен-тв и газетой Оракул. И не то чтобы эти странности происходили часто и постоянно, нет. Но оттого что они происходили нечасто, они производили ещё более неожиданное и угнетающее впечатление. В том числе и своей кажущейся бессмысленностью. К примеру приходите вы с работы, а на кухонном столе лежит гаечный ключ на семнадцать. Которого в вашем доме отродясь не водилось.

Что только бывшие владельцы, люди рациональные и не суеверные, не предпринимали для борьбы с этим явлением. Меняли замки, навешивали ставни на окна. Приглашали батюшку с кадилом, с целью освятить жилище. Батюшка жилище конечно освятил, но потом упился в такую зюзю, что за один вечер нанёс хозяевам ущерба больше, чем нечистая сила за все предыдущие годы. Звонили, уподобясь незабвенной Ффрекен Бок, на телевидение, в какую-то передачу о потустороннем, где их откровенно и честно послали, предложив не морочить занятым людям головы всякими глупостями. В конце концов дошли в своём отчаянии до того, что однажды даже установили настоящий волчий капкан, в который сами же чудом и не угодили. Потому что капкан, который они ставили на кухне, к моменту их возвращения вдруг оказался в прихожей, прямо под дверью.

Так что продавцы не без основания опасались, что в последний момент Рома, которому доброжелательные соседи о странностях квартиры безусловно донесли, даст заднюю и соскочит. Но Рома, продукт советской системы воспитания, на все эти слухи только усмехался, и в конце концов стороны ударили по рукам. Тем более что прежние жильцы оставляли новому владельцу в качестве бонуса практически всю обстановку и утварь. Вероятно опасаясь увезти с собой в каком нибудь мебельном ящике пресловутую барабашку. Так Рома над ними незло подшучивал, вселяясь в новое жилище.

Вскоре однако новый жилец вынужден был признать, что слухи о странностях, происходящих в квартире, имеют под собой вполне реальную почву. Первым звоночком была бутылка шампанского. Бутылка шампанского, открытая на новоселье и стоявшая в холодильнике практически нетронутой, которую Рома всё собирался выбросить, да рука не поднималась. А когда поднялась, то Рома с удивлением обнаружил, что содержимое бутылки убыло наполовину. Из-под плотно закрытой пробки, из холодильника, в квартире где кроме него никто не бывал.

А потом началось. Может началось и раньше, просто Рома, первый раз столкнувшись с необъяснимым, стал более внимательно относиться к окружающей обстановке. Все происшествия были того же порядка, что и с шампанским. То есть с одной стороны характеризовалось своей очевидной бессмысленностью и необъяснимостью, а с другой - такой же очевидной безобидностью. Хлебные крошки на столе, паспорт, переместившийся из серванта на телевизор, исчезнувшие непонятно куда купленные накануне лампочки, лужа воды под подоконником от свежеполитых непонятно кем цветов, и всё в таком духе. Будь Рома заранее не осведомлён, возможно он бы и запаниковал, и отправился по скользкому пути предшественников, меняя замки и расставляя капканы. Но убедившись, то происходящие события не представляют угрозы для жизни и здоровья, Рома решил просто махнуть рукой и не портить себе нервы. Единственное, что вызвало у него лёгкую досаду, это пропажа новых бокорезов, которые он накануне спёр на работе, чтобы подшаманить старую электропроводку. Но Рома эту досаду в себе быстро погасил и на следующий день спёр на работе другие. Короче, так или иначе Рома с имеющейся в наличии нечистой силой научился сосуществовать.

А в остальном новое жилище его вполне устраивало. Он познакомился с соседкой, милой старушкой Ольгой Витальевной, которая совсем плохо слышала, была подслеповата, и едва передвигалась по дому, так что Рома взял себе в привычку, идя в магазин покупать ей какие-то продукты первой необходимости. Чему та была безмерно рада. А уж когда он починил ей кран и поменял розетку на кухне, счастья её не было предела. Короче, жизнь как говорится потихоньку налаживалась.

Как-то раз, в понедельник утром, Роме стало резко плохо. Причин тому было две. Первая - юбилей коллеги в пятницу, и вторая - свадьба племянника на выходных. К выпивке Рома относился весьма положительно, и никогда не избегал хорошей компании, но имел в этом деле одну особенность. Его организм идеально переносил однократные возлияния, но был категорически против многодневных. Так что проснувшись с утра в понедельник Рома почувствовал себя плохо, позвонил на работу, взял отгул, и остался лежать на кушетке, стараясь не производить лишних движений. Потому что и без них в голове ударно работала механическая кузница, долбя череп и всё его содержимое изнутри. Ситуацию могла бы спасти пара таблеток аспирина, но как назло аптечкой разжиться Рома ещё не успел. Поэтому он тупо лежал на кушетке, уперев взгляд в старенький ковёр на полу, оставшийся ему от прежних жильцов.

Он так долго смотрел на этот ковёр, что в какой-то момент тот просто поплыл у него перед глазами. Рома тряхнул головой, вызвав порыв энтузиазма молотобойцев, однако ковёр и не думал приходить в порядок. Он, наоборот, пучился всё сильнее и сильнее, потом по нему прошла волна, и внезапно из-под края ковра появилась желтая костлявая рука.

Будь Рома не в таком плачевном состоянии, возможно его хватил бы кондратий. А так он только оцепенел и молча наблюдал, как костлявая рука поскребла по полу, потом ковёр ещё сильнее вздулся, и вслед за рукой из-под него показалась седая взлохмаченная голова.

- Здравствуйте, Ольга Витальевна! - неожиданно даже для самого себя внезапно севшим голосом произнёс Рома.

Голова вздрогнула, на мгновенье замерла, а потом так же внезапно как появилась исчезла под ковром. За ней исчезла рука, а потом и ковёр, поколебавшись, принял своё обычное положение. И наступила тишина.

С минуту Рома лежал, приходя в себя, потом резко вскочил, и забегал по дому, на ходу натягивая брюки. "Вот же старая карга! - матерился он себе под нос. - Вот тебе и барабашка! Вот тебе и домовой! Ай да Ольга Витальевна! Ну погоди у меня!" Наконец он застегнул брюки, и сунув ноги в тапки выскочил за дверь.

Чтобы попасть к соседке ему нужно было миновать две калитки и обежать палисадник. У соседки оказалась не заперто. Рома толкнул дверь и без стука шагнул в дом. Ольга Витальевна как ни в чем ни бывало уютно сидела за столом у окна, и пила чай из блюдца с сахаром вприкуску. Блюдце в руке старушки ароматно парило, а сахар она ловко колола до боли знакомыми Роме бокорезами.

- Ой, Ромочка! - радостно воскликнула Ольга Витальевна застывшему в дверях соседу. - Как хорошо что ты зашел! А то я сегодня так плохо себя чувствую, еле от постели до стола добралась. А у меня хлеб кончился, прям не знаю что и делать. Ты в магазин не собираешься? Если соберёшься, купи и на меня, будь другом. А ты что не на работе, не приболел часом?

Рома стоял и тупо смотрел на бокорезы в руке старушки. Все слова, которые он заготовил, пока бежал, куда-то делись.

- Не пошел на работу. - буркнул он. - Что-то голова раскалывается.

- Это всё погода! - авторитетно заявила Ольга Витальевна. - По телевизору передавали.

Вместо ответа Рома развернулся и пошел на выход.

Он зашел в магазин, купил хлеба старухе, минералки и кой каких продуктов для себя, и всю дорогу думал про то, как очевидна была разгадка. Ведь и про люк, и про общий подвал под домом ему говорили, но он за ненадобностью пропустил это мимо ушей. Ещё он думал про то, что сразу по возвращении возьмёт гвозди, молоток, и намертво забьёт к чертовой матери вход в подвал.

Потом он занёс хлеб соседке, которая всё так же сидела на кухне у окна, и пошел домой. Кузница в голове снова начала свой ударный труд, и надо было бы сходить в аптеку за таблетками, но сил уже не было, хотелось поскорей добраться до кушетки и лечь. Разувшись в прихожей Рома заглянул на кухню, чтобы оставить продукты, и внезапно застыл как вкопанный.

- Твою же мать! - выругался он в сердцах.

На кухне, прямо посредине пустого стола, лежала упаковка аспирина.

Ракетчик (с его разрешения)

Было мне лет 7, был я наказан и вынужден сидеть дома целый день в каникулы. Приглашать кого-либо к себе было также настрого запрещено. С утра родители ушли на работу с указанием сидеть целый день и учить уроки. Не прошло и получаса, как стучится в дверь друган, Мишка, зовет гулять. Я ему объяснил, что так мол и так.. Ну и пришла тогда ему мысль посидеть, поиграть в Денди пока предков нет. Сидим, значит, часок-другой играем. И тут внезапно ключ в двери провернулся - домой неожиданно рано вернулся отец. Ну я мигом сую Мишку в шкаф - щас, мол, возьмёт, что забыл, и снова на работу, посиди 5 минут.
Отец заходит ко мне в комнату:
- Ты чем занимаешься?
- Уроки делаю.
- Ага, и приставка включена..
Тут в шкафу что-то чихнуло.
- Кто у тебя?
- Никого.
Отец открывает шкаф, Мишка не придумал ничего умнее, чем спросить:
- Здрасьте. А Денис дома?
- Да, но гулять он не пойдет - сказал отец и закрыл дверь шкафа.

Я внезапно открыл бля себя, что новое детище Эппла, из за которого, двбы его получить бесплатно, украинцы меняют имена и фамилии, и в котором отсутствует разъем для наушников – это не самое страшное зло. Куда интереснее новый MacBook Pro. В нем появилась сенсорная панель Touch Bar, которая в клавиатурах Лебедева Оптимус Тактус еще в 2008 году была реализована куда более полнее и интереснее. И в нем исчезли USB порты. Так же счастливый владелец ноутбука стоимостью почти 150 000 рублей не обнаружит на ноуте картридера. Почему так произошло? Наверное потому, что к 25 годовщине выпуска первого ноутбука Эппл, хипстеры- инженеры окончательно ёбнулись и выпустили ноут, который не упрощает жизнь его владельцу, а усложняет. Сложно назвать упрощением необходимость тягать везде с собой расширитель портов, что бы иметь возможность подключить к своему суперновому девайсу элементарную флешку или внешний диск. Да, кстати, расширитель тоже не в подарок достанется, за него надо заплатить $80. Ну, или купить монитор LG UltraFine и использовать его в качестве док-станции.
Это выглядит примерно так- прихожу я в салон покупать новый суперпупер классный автомобиль. Всё вроде бы классно, но есть одна проблема. В автомобиле нет сидений. Вообще. Никаких. И нет даже креплений для них. Хотяя.., при детальном осмотре выясняется – они таки есть, крепления, но они – на крыше. Радостный, светящийся от счастья манагёр бегает вокруг меня и говорит – а сидения у нас есть, но их надо докупить отдельно, они стоят всего лишь 800 000 рублей (при стоимости машины в 8 000 000 например), и мы вам их бесплатно установим на крышу. И вы тогда сможете ездить. Менеджер вместе со своей новомодной машиной был бы послан нахуй быстрее, чем я допишу это предложение. Естественно, будь у меня 150 000 рублей на покупку компа, комп без усб портов и картридера я не купил бы. Как и телефон без миниджека.
Эппл раньше выпускал вещи. Действительно Вещи, с большой буквы, на которых было сделано много прекрасного. Но что-то пошло не так. Пошло не так настолько, что даже прекрасный дисплей не может этого компенсировать.
Мир долго шел к одному прекрасному дню, когда все каждодневные устройства и зарядки к ним будут подключаться одним разъемом. Исчезла многолетняя проблема именуемая – «а у кого есть зарядка на Самсунг/Нокию/Флай/Эрик/Соню/добавить что забыл». Помните, ежедневно во всех офисах такой вопрос звучал вплоть до внедрения микро усб. Жить стало проще. Эппл решил этот головняк возродить. Зачем – не ясно. Ясно одно - такую хрень я не купил бы принципиально.

Решили у нас в дивизии как-то возродить добрую традицию встречать подводников из похода жареным поросёнком. Ну а что, - красиво, исторично и сытно. В теории. Сейчас расскажу, как это было на самом деле.
Первый случай был в 95 году - мы тогда вернулись из очень сложной автономки подо льдами Арктики со всплытием на Северном Полюсе, стрельбой ракетой по Архангельску с 88 широты, вырезанием мне там же аппендицита, ну и прочими мелочами.
Три месяца. Три месяца, чтоб вы понимали, мы, не вынимая, любили Родину. Круглосуточно и с особой нежностью, но всему хорошему приходит конец и мы вернулись в базу. Ранняя осень - самая красивая пора в Заполярье. Оранжево-красные сопки, которые трещат от грибов, синее-синее небо, кислорода - дыши сколько хочешь, ветра редко бывают, ещё довольно тепло и хочется, чтоб так было всегда. И вот мы такие, ошалевшие от трёхмесячного сидения в железной банке в суровом мужском коллективе, выходим на берег. Моргаем подслеповатыми глазёнками, щупаем землю и заикаемся от восторга ощущать вокруг всю эту красоту без риска для жизни.
А нам:

- Экипажу срочно построиться у здания СРБ для торжественной встречи!
Ну, блядь, ну для какой встречи? Ну что вы от нас не отъебётесь просто и не оставите в покое хоть на денёк? Но делать нечего - бредём строиться. Строимся обычно по боевым частям: командир со старпомом, потом БЧ-1, БЧ-2 и так далее. А тут командир говорит:

- Эдуард, вы с разведчиком возле меня встаньте. Нам вручать что-то будут, сказали двух офицеров покрасивше подготовить.
Мы с разведчиком Славой чем-то похожи: оба высокие, худые и брюнеты. Ну как худые, после автономки не то, что куртка не застёгивается, а и фуражка на голову не налазит, но правда это очень быстро проходит. Ещё считалось в экипаже, что мы со Славой нормально строевым шагом ходим, то есть можем вдвоём идти в ногу и не сильно при этом раскачиваемся.
Построились. Напротив - штабы дивизии и флотилии в почти полном составе, сбоку от них стол стоит, а за столом - УАЗик с нашей береговой базы. Интригуют, бля.
Ну начинаются всякие бравурные речи и прочие растекания мыслью по древу о том, какие мы всё-таки хероические люди и, не смотря ни на что, а, иногда, даже и вопреки, выполнили все возложенные на наши хрупкие плечи обязанности и не посрамили мать нашу, опять же Родину. И так далее, ничего, в общем-то, интересного. Тут завершающее слово берёт заместитель командующего, а тыловые крысы в это время вытаскивают из УАЗика на подносе что-то и ставят это на стол. Щурюсь, потом наоборот вылупливаю глаза, но не понимаю, что же там лежит на подносе.
- Вячеслав, - шепчу уголком рта, - а вы не видите, случайно, что там за животное на подносе лежит?
- Ну что же вы, Эдуард, - шепчет в ответ Слава, - совсем умом тронулись в автономном плавании? Очевидно же, что это - поросёнок.
- Простите, конечно, Вячеслав, но я с вами категорически не согласен. Я, конечно, понимаю, что вы родом из Питера и живых поросят только в телепередаче "Спокойной ночи, малыши" с Ангелиной Вовк видели, но я-то интеллигент в первом поколении, вчера, буквально, оторван от сосцов моей деревенской Белоруссии и я ещё помню, как выглядят поросята. Это - точно не поросёнок.
- Эдуард, как же вы невыносимо прямолинейны. Ну кто это по-вашему? Выхухоль?
- Будьте здоровы, Вячеслав.
Да, практически именно так и разговаривали, а вы как себе думали, офицеры военно-морского флота только сплошным матом кроют?
Но тут в наш диалог вмешивается командир:
- Да заткнитесь уже, заебали, за три месяца не наговорились, не тошнит вас ещё друг от друга? Раз в год про нас что-то приятное говорят и то не дадут уши погреть. Шушукаются, как две профурсетки на гусарском балу.
Заткнулись. И тут заместитель командующего заканчивает речь громкой фразой, срываясь на фальцет:
- И по старой военно-морской традиции, мы дарим вам поросёнком!
Именно так и сказал "дарим вам поросёнком" - у нас потом это крылатой фразой стало.
- Бизоны, вперёд! - командует командир.
Идём со Славой, якобы строевым шагом, к столу. На столе на подносе лежит то, что когда-то было довольно крупной свиньёй. Только лежит на подносе голова, обрезанная аккурат за ушами и приклеенная к ней жопа, отрезанная аккурат за задними ногами. Место стыка замазано гречкой и кусками огурцов. Берём, значит, эту срамоту кончиками пальцев и аккуратно несём в сторону командира. В экипаже начинаются роптания и смешки. Чем ближе мы подходим, тем сильнее командир меняется в лице: краснеет, белеет, поджимает губы и отчётливо говорит слово "нубляааа".
- Не несите его сюда, выкиньте его в залив нахуй, пусть нерпы поржут! - не выдерживает командир.
Штаб флотилии резко собирается и отступает к своему автобусу - ну нас же сто восемьдесят человек и мы же неадекватные после автономки. К командиру бежит командир дивизии:
- Саша, давай отойдём на секундочку.
Отошли за строй.
- Саша, ну что ты начинаешь?
- Что. Я. Начинаю? - командир у нас спокойный, как танк после спаривания, заводится редко, но всегда метко.
- Мы! Блять! Три блять! Месяца! Подо льдом! Не ели нормально, не спали!! Медали вам, бляди, с орденами зарабатывали!!! Глубина - три километра, лёд над нами - семь метров!!! Три нахуй!!! Три месяца очко, как копеечка!!! До сих пор расслабить не могу! А вы, бля, даже, сука, свинью у нас спиздили!!!
- Ну это же бербаза, Саша, я разберусь, Саша, я лично всех отъебу с особым цинизмом! Саша, ну ты же меня знаешь, я же за вас!!!
Не врёт. Почти всегда за нас.
- Ладно, - командир уже почти остыл, - несите эту хуйню в сторону лодки, но на борт не поднимать, скиньте там под пирс.
Понесли. Скинули. Нерпы понюхали и брезгливо отвернулись, покрутив нам ластами у висков.
А второй раз нам поросёнка вручали целого. Только у него из-под шкуры вырезали всё мясо и пришили шкуру обратно на рёбра. Командир предупредил, что следующий раз он за экипаж не отвечает и сдерживать его праведный гнев не будет. На этом традиция и заглохла. А вы как думали - легко Родину, что ли, любить?

Один товарищ, побывав в Соединенных Штатах, привез оттуда эту легенду, которая все же похожа на правду, и вполне может ей оказаться.
Заглянув в один из русских ресторанов в Нью-Йорке, посидев там немного времени, он обратил внимание на двух старичков за соседним столиком.
Старички были уже явно не в том возрасте, когда можно было более-менее прилично заработать, и стоявшие перед ними блюда обращали на себя внимание своей скудностью и дешевизной. Почувствовав к ним жалость, парень подозвал официанта и предложил заказать и самому оплатить для тех приличный обед.
Официант же ответил, что это было ни к чему; что старички заходят сюда довольно часто, и на протяжении многих лет ресторан предоставляет им любое питание бесплатно. В тот день старички заглянули туда, чтобы просто поболтать, поэтому и заказ у них был соответствующим.
Много десятилетий назад в Нью-Йорк стихийно прибыла большая группа еврейских беженцев из Советского Союза. Толстовский фонд, если кто слышал.
Мэр Нью-Йорка не стал слишком сильно заморачиваться с огромной группой людей, не разговаривавших по-английски и не имеющих работы, поэтому он просто распорядился поселить их всех в пустующие квартиры одного из городских районов. Район тот назывался Брайтон Бич, и считался одним из самых неблагополучных мест не только в Нью-Йорке, но и во всей Америке. Полчища вооруженных негров, наркомания, уличные и квартирные грабежи управляли жизнью его обитателей, а полиция в тех местах появляться попросту боялась. Отсюда и множество пустующих квартир.
Ну, пожили те беженцы в таких условиях, пожили, и решили, что что-то надо делать.
У некоторых из них были знакомые и друзья в Одессе. Но не просто в Одессе, а в Одессе-маме. Это о них был снят фильм "Приступить к ликвидации" или там,
"Место встречи изменить нельзя". В общем, решено было позвать тех друзей на выручку, и друзья не подвели - прибыли чуть ли не всем составом.
Для них, для друзей, та поездка была чем-то вроде экзотической охоты в сафари. Какие-то черные обезьяны мешали жить их белым друзьям...
Короче, за короткое время негры с Брайтон Бич исчезли; преступность прекратилась, жизнь наладилась, а некоторые из понаехавших так и остались там жить. Полиция тогда еще очень удивилась - а куда это все подевались?
- Так вот, закончил свой рассказ официант, - эти старички - одни из последних наших спасителей, кто дожил до наших дней.
И наш ресторан никогда ни в чем им не отказывает.
ГКЧП

НЕТ НА СВЕТЕ НИЧЕГО ВАЖНЕЕ ТОВАРИЩЕСТВА...
Выгружали мы как-то с товарищем коробки с товаром из багажника моей машины, чтобы отнести их в офис.
Дислокация такая: Саня стоит вплотную к багажнику, наполовину занырнув внутрь и пытаясь вытащить тяжеленную коробку из глубины багажника, а я стою сзади в метре от него, чтобы принять эту коробку себе на грудь.
Тут я вижу - идёт его жена и показывает мне знаками, чтобы я молчал про её появление.
В общем, подходит она сзади к своему супругу, который стоит в позе бедуина, собирающего трюфеля, и так нежно сзади одной рукой берёт его за яйца, а другой рукой одновременно поглаживает его по заднице.
Для начала Саня выронил приподнятый из багажника ящик себе на пальцы, а затем п**данулся головой о крышку багажника. Потом так медленно и осторожно поворачивает голову в мою сторону...
Этот взгляд я не забуду никогда! В нём были одновременно смятение и испуг, разочарование во всём человечестве и, в частности, в товарище, который, как ему показалось, средь бела дня вдруг сделался голубым и начал грязно к нему приставать!
Но потом он, конечно, увидел, что рука, делающая ему приятно, принадлежит его любимой жене. И со вздохом облегчения, прижимая руку к своему сердцу, сказал:
- Фу, мля! Вы совсем охренели так шутить! Я уже было подумал: "Всё, п**дец - потерял товарища!".

МУШКЕТЕРЫ 300 ЛЕТ СПУСТЯ

Все великие коллекции возникли на абсолютно пустом месте.
Подарили тебе в детстве польскую жвачку с Лелеком и Болеком, ты ее сжевал, а фантик не выбросил, смотришь, вдруг и затеешь собирать этикетки. Кто знает?
Я вот, кстати, тоже, уже почти сорок лет, перманентно, хоть и без фанатизма, собираю русские бумажные деньги всех мастей и времен. Все началось с того, что в первом классе я копался в макулатурной горе и в одной книжке нашел свою первую купюру - царскую "Катеньку".

...На днях зашел в гости к старому другу Сергею.
Он фотограф, человек по характеру абсолютно мирный, но собрал потрясающую коллекцию старинного холодного оружия. Причем у него нет ни одного ножа или кинжала, все только сабли, мечи и ятаганы…
Целых три дубовых шкафа с большими витринами.

Сергей очень тонко разбирается в этих железяках, знает - что почем? Где купить и у кого отремонтировать?
Я поинтересовался – какая у него самая ценная сабелька?
И Серега извлек из глубины шкафа семикилограммовую махину – средневековый двуручный меч. Красивый, ничего не скажешь, но дорогой собака…

Сергей неуклюже им махнул, стараясь аккуратно вписаться между мной и висюльками на люстре и сказал:
- Он самый ценный в моей коллекции, но не самый дорогой, в смысле лично для меня…

- А что тут для тебя самое дорогое?

Сергей пристроил меч обратно на бархатное место, достал новую железяку в ножнах, уже поменьше и вручил мне.
- Ну и чем ценна эта сабля?
- Это не сабля, а шпага французского офицера конца XVIII-го века. Так-то в ней нет ничего выдающегося, обычный клинок, но - это самый первый и родной экспонат моей коллекции, с него все и началось, тем и ценен. Если бы не эта шпага, то я и в страшном сне не начал бы собирать холодное оружие.

И Сергей с жуткими подробностями рассказал мне эту старую, длинную историю двадцати (с чем-то) летней давности.
Но я попробую пересказать ее покороче.

Тогда, в начале девяностых Сергей работал осветителем в театре.
Вот, однажды, приехали они на гастроли в Свердловск, заработали по- чуть-чуть и Серега, чтобы угнаться за инфляцией, не стал дожидаться возвращения в Москву, а сразу побежал в «обменник», чтобы превратить свою рублевую зарплату в деньги.
Зима.
На улицах темно и безлюдно, хотя и не поздно еще – часов шесть вечера всего.
Подошел Серега к будочке, заглянул в окошко и спросил:
- Я хотел бы купить двести сорок долларов. Найдутся?

Не нашлись…
Но, из-за будки вышли четверо и сказали:
- Опа. Братишка, тормозни-ка. Э, ты куда подорвался? Стоять Буян!

А "братишка" - Сергей, уже припустил не оглядываясь.

Четверо новых знакомых поспешили за ним, крича на ходу: «Э постой, куда бежишь? Погоди, не тронем, только спросить хотели…»

Сергей старался выскочить на улицу по-центральней и по-многолюдней, но никак не получалось. Да и бег выходил совсем не быстрым - малюсенькими шажками по ледяным тротуарам. Не дай Бог упасть.
Жертва догадалась выскочить на проезжую часть, чтобы попытаться кого-нибудь остановить и привлечь внимание, но немногочисленные машины, только зло сигналили и увидев непонятную комбинацию из пяти неизвестных, тут же уезжали.
Вдруг Сергей заметил светящуюся витрину с фарфоровыми тарелками и старинными часами. Делать нечего – забежал в дверь в надежде, что там хоть будут люди или хотя бы телефон…

Плохая новость: - ни людей, ни телефона в магазине не оказалось, оказался только продавец. Но была и хорошая: - новые знакомые внутрь не пошли, чтоб не светиться и не лезть на рожон, заглянули только и остались ждать свою жертву на улице.
Через две минуты, изрядно прихрамывая на левую ногу, из магазина вышел Серега и ко всеобщему удивлению – не побежал, а тут же свернул в тупиковый дворик.

Братва последовала за ним. Один из них клацнул «выкидушкой» и сказал:
- Бабки давай спортсмен. Бегать он будет…

Тут Серега, неожиданно, как факир, из-за пазухи вытащил шпагу французского офицера конца XVIII-го века и молча в глубоком выпаде проткнул ляжку хлопцу с «выкидушкой».
Ребята увидев неслабую струйку крови, тут же разбежались, с перепугу бросив на снегу своего раненного коллегу – гвардейца кардинала…

На следующий день Сергей вернулся в магазин и слезно умолял взять шпагу обратно. Но, к счастью, не вышло.
Пришлось вернуться в Москву и стать коллекционером…

Вчера валялся в ванной и перечитывал Пратчетта. И понял, что кот Грибо,
о котором там так много, невозможно напоминает мне Василия Ебического.
Вроде как Терри-наше-все-Пратчетт с Васьки писал.

Когда я жил в общаге (самостоятельности хочется, а денег на съем
нормальной квартиры не было), ко мне прискакало маленькое дикое
взъерошенное черное пятно.
Сожрало кусок рыбы, перевернуло кактус, нагадило в углу и осталось жить.

Пятно выросло в котяру, о котором до сих пор с содроганием вспоминают
все друзья и брат.
Брат так вообще иначе, как "бультерьер сраный", его не называл.

Я ж не кошатник в классическом смысле. Мне вот эти все котики в вазах,
диванные персы и прочие выставочные предметы неинтересны. Мне животные
интересны в их естественной среде обитания.
Там, где смерть реальна, за едой надо бегать, а самку трахают по своей
воле, а не потому что хозяйка захотела срубить бабла на котятах/щенятах.
Животные мне интересны как животные, без всего этого слюнявого
очеловечивания "ой, собачка стоит на задних лапках", "ой котик бегает в
колесе", "ой тюлень играет мячиком". Без "он такой умненький", "он все
понимает" и прочего приписывания животным человеческих качеств.

Приползло жить ко мне? Живи, нет проблем. Но уважай меня. А я уважу
тебя. Как животное, а не экспонат выставки.
Так и вышло. Я не был ему хозяином, он не был "моим" котом. Мы дружили.
Я его тренировал - цеплял что-то на удочку и, читая книгу, просто крутил
удочку над головой. Кот полтора часа мог носиться по кругу без
остановки. Натренировал, на беду окружающим.

Василий строил всех гостей. Встречая, просто перегораживал вход в
комнату и (особенно!) на кухню. Медленно осматривал своими желтыми
блюдцами. И потом по критериям, мне неизвестным, принимал решение "все
хорошо, пусть живет / он будет у меня страдать".
Желание сюсюкать и утипутять, мять котика, трясти его и жмакать у гостей
пропадало быстро. После первой порции йода и бинтов - руки Василий рвал
знатно, в клочья.
Если кто-то хватал за хвост / пинал / прижимал или просто не давал коту
пройти по своим делам, я молча шел к аптечке и считал про себя. Пять...
четыре... три... два... один... ага. "Андрюха, уберииииаааааа его от
меняяяаааа!"
Ветеринар осматривала кота - мяла живот, смотрела зубы, чего-то там еще
выискивала - он все терпел. Даже мурчал. Но когда она сказала "он такой
сильный и красивый, Вы не хотите отнести его на выставку?" - получила
мгновенный удар лапой в нос. Так и ушла, с кровью на лице - тихая,
осторожная.

Дисциплина была железная. Никто не трогал меня. Никто не трогал кота.
Все научились вешать свои сумки и рюкзаки в шкаф. Ибо если что-то
бросалось на пол - Василий не метил стыдливо, нет, что вы. Исподтишка
это для трусов. Он открыто подходил и мощно, нахально, обильно мочился
на брошенный на пол кожзам. "То, что на полу - либо Андрея, либо мусор".

Раз в месяц Ебический удирал на улицу - бить крыс и трахать... в общем,
я не уверен, что он трахал только кошек. После случая с соседской
пуделихой.

Этот мерзопакостный кудрявый половик гавкал на балконе просто из
принципа. Мол, смотри, мир, вот я вся такая стриженая-красивая.
Ебический решил проучить. Наверное.
Сел на перила (так, чтобы его было видно с соседского балкона) и стал
греться на солнце.
Пуделиха, увидев кота, изошла на какашки. Она лаяла полтора часа,
попукивая и повизгивая. Василий жмурился на солнце и демонстративно
потягивался. Мне было пофиг - я сидел и клеил модель корабля.
Шавка перешла на хрип. Потом на сип. Потом просто выдыхала воздух,
изможденная. Тут-то Васька и перепрыгнул на соседский балкон. А через
пять минут пришла соседка.

Потом, на следующий день, соседка с белым лицом, дрожа от унижения и
позора, прошептала в коридоре "ваш кот... мою Бусечку... прямо на
балконе... сделайте с ним что-нибудь... вы же интеллигентный человек".
Я и сделал. Я в принципе перестал закрывать дверь на балкон. Еще пара
половых актов - и пуделиха разучилась гавкать, прыгать и вообще как-то
проявлять себя. Тихо сидела где-то на диване, не показываясь наружу.

Так что я не уверен, что вставлял он только кошкам. Раз в месяц уходил с
выражением морды "мне надо, блеять!". Приходил через пару дней тощий, со
свежими ранами, жрал и отсыпался.

Ворюга, умница такой. Еду тырил у всех соседей в округе. Прямо со
столов.
Решив доконать соседку-пуделевладелицу, сожрал у нее полтора килограмма
только что сваренной рыбы. Вспомнив про вежливость, решил сказать
"спасибо". Соседка как раз на диване спала. Васька лизнул ее в нос.
Соседка открыла сонны вежды и увидела перед собой черную харю с рваным
ухом и желтыми порочными глазами.
По-моему, после этого у соседки закончились слова. Все, чем она могла
общаться со мной - всхлипывания, пузыри ртом и тихие стоны.

Прагматик в мире животных. Пару раз мне под дверь подкидывали больных
котят. Он их душил - молча, сразу. Ветеринар пояснила - если Василий
понимал, что котенку не выжить, он его убивал. Чтобы не мучился.
Но когда под дверь подкинули Мормышку (уличная зелено-полосатая кошка,
прокушенная шея, порванное ухо) - Василий стал ее выхаживать. Выходил,
подождал, пока созреет и оприходовал по полной программе. Четверо котят
- обалдуев, которые лазили даже по потолку, играли папиными яйцами в
волейбол и загоняли мамашу на шкаф. Еле-еле пристроил это хулиганье по
чужим дачам.

Драчун. Соседскому боксеру выбил глаз. Ибо нехер мешать травку щипать.
Крики соседей "ваш кот нашу сабааачьку" были слышны по всей Лукьяновке.
Я пожал плечами и посоветовал не выпускать собаку на улицу без поводка,
когда там Василий витамины собирает.
Все соседские и уличные коты были биты. Кстати, кошачья драка - красиво.
Васька молча, без воплей, работает лапами (мышцы бугрятся и
перекатываются), а в лучах вечернего солнца во все стороны летят клочья
вражьей белой, например, шерсти. И крики, крики. "Уберите котааа!". Сама
убирай. Я не идиот - в эту мясорубку руками лезть. И вообще нефиг его
выпускать на улицу без присмотра. Животное без хозяина - либо еда, либо
сексуальный объект, либо тренажер.

Единственное, что Василию не удалось трахнуть, сожрать или стырить -
кактус Ганс. Ебический терпеть его не мог. Укусить, оприходовать или
утащить нельзя. У них была вражда, и Ганс почти победил. Засох от
постоянного скидывания на пол, бедняга.

Еда. "Вискас"? Жрите сами. Василий игнорировал эти катышки. Так, для
приличия - "я видел, что ты старался, Андрей" - мог пошамкать парой
кусочков. Он был готов голодать, но от спецкормов для котов отказывался
в принципе. Свиная селезенка - да. Мясо - да. Молоко - да. Яйца - да.
Все, что можно стырить со стола - да, ооо да. Живая рыба -
да-да-да-да-да. сюда ее, сюда! За нее он мог убить.

И при всем своем великолепном хулиганском характере он прислушивался к
моему состоянию. Когда я застудил почки - грел спину. Сам приходил,
залезал на спину, не обращал внимания на мои отпихивания и окрики.
Залезал и грел. Когда меня отпускало - уходил. Воровать, трахать,
драться.

Он удрал потом - надоело ему жить в квартире.
Сейчас он наверняка уже в другом кошачьем мире. Хорошей охоты ему там.
Мерзавцу эдакому.

ЖИЗНЬ НА ОБОЯХ
Студенческая пора. Начало 90-ых. Мы с товарищем купили себе шикарные
машины "шестерку" с "нивой" и гнали их из Львова в Питер.
Сейчас уже не помню, но что-то там, в моторе закапало, и срочно
понадобилась отвертка затянуть хомуты. А у нас не было даже баллонного
ключа. Съехали с трассы в какое-то белорусское село. Глухая ночь.
Колышемся на ухабах. На улице пусто. Вдруг проехали мимо темного
силуэта. Сдаем назад, спрашиваем:
- Мужик, у тебя есть отвертка или пассатижи.
- Нет ребята, чего нет, того нет. А вы далеко ли?
- До Питера.
- Так, может, останетесь у меня? Переночуете, я все равно спать не буду,
ночью постерегу машины, а утречком схожу к соседу за отверткой.
Не успели мы согласиться, как мужик принялся судорожно ломать и без того
хилый забор своего огорода. Когда пролом был готов, он пафосно, как
регулировщик, показывая направление, сказал:
- Заезжай потихоньку.
Делать было нечего, мы решили переночевать, раз гостеприимный мужик свой
забор для нас не пожалел. Звали его Николаем.
- Коля, а сколько ты возьмешь с нас за постой?
Он видимо уже дня два был готов к этому вопросу и без запинки выпалил
какую - то смешную, но очень конкретную сумму. Мы вручили ему деньги,
как эстафетную палочку и Коля стартанул к соседям за самогоном.
Зашли в дом. Хозяин включил переносную 25-ти ватную лампочку.
- А чего у тебя такой тусклый свет?
- Да чтоб соседи не заметили и не заложили. У меня же электрику года три
как отрезали. Я сам со столба тянул.
Глаза привыкли к полумраку. Наш хозяин на вид обычный безобидный
сельский алкоголик лет пятидесяти. Одет в ватник несмотря на лето. В
доме из мебели был стол с прожженной столешницей. Стульями служили
деревянные ящики, накрытые мешковиной. В углу матрац с ватным одеялом
без белья.
Из бытовой аппаратуры, только кирпич со спиралью в качестве печки. Из
посуды - ведро с водой. Рядом на гвоздике висела кружка. Все.
После беглого осмотра обстановки, было глупо спрашивать про ужин.
Пока Коля пил, мы для приличия посидели с ним на ящиках. Несмотря на то,
что через несколько часов нам за руль, мой товарищ Андрей тоже не
удержался и выпил. У него выпивка вообще была слабым местом. Из-за этого
и ссоры с женой.
Бутыль опустела и хозяин указал нам на почетное спальное место, а сам,
дескать, человек бывалый и на полу ляжет. В ватнике не замерзнет. Уже
отрубаясь, сквозь сон мы слушали его незамысловатую историю жизни:
- Я раньше в Минске жил в самом центре. У меня было все, что нужно для
счастья: Любимая жена, две дочурки, друзья.
Потом я начал попивать. Жена полюбила другого, я все подписал, все им
оставил, переехал сюда. Потом жена вдруг продала квартиру и уехала в
Америку.
Навсегда.
Ничего мне не жаль, жалко только, что уже никогда не увижу своих
дочурок...
-------------------------------------------------------------------
Солнце разбудило нас. Николай спал в углу, свернувшись калачиком. При
свете дня ушла романтика спартанского жилища одинокого волка и еще
наглядней проступала безнадега. И вот только сейчас мы увидели три
черно-белые фотографии, приклеенные над столом прямо к обоям. Две
большие глянцевые и одна выше других, маленькая 10 на 15.
На первой фотке несколько смеющихся людей стоят в обнимку на снегу в
одних трусах. На их фоне огромный корабль с надписью "ЛЕНИН" на борту.
На лбу одного из людей, шариковой ручкой написано "Коля"
На второй фотографии человеку вручают Орден Ленина, на лбу у человека,
той же ручкой написано "Коля". У некоторых на заднем плане выколоты
ручкой глаза, А у Брежнева, который вручает орден, на лбу написано -
"Леня"
Наверное кому-то из многих поколений собутыльников хозяина, в шаловливые
ручонки попала шариковая ручка.
Верхняя маленькая фотография была, видимо, недоступна для ленивого
вандала, поэтому и не пострадала.
На ней белая Волга, рядом стоит Коля, в руках тряпка и шланг. Вода из
шланга направлена в распахнутую дверь, из-за которой в кричащем восторге
выглядывают мокрые смеющиеся девчушки. С другой стороны машины стоит
красивая брюнетка и прикрывает руками от водяных брызг японский
магнитофон.

На столе нас ждала отвертка. Подкрутили хомут, вернули инструмент и
оставили на столе денег для нового вечернего забега.
Колю будить не стали.
Ночная белорусская самогонка - было последнее что выпил в своей жизни
мой товарищ Андрей.
Недавно он позвонил и напомнил мне эту историю.

Несколько лет назад приятель летел из Штатов на Карибы местными
авиалиниями. Причем, белый в салоне был он один. А самолет попал в
жуткую болтанку, чуть не упал, в конце концов сел почти аварийно.
Спрашиваю у него потом:

- О чем думал в эти минуты?

- О том, что опознать меня будет легко...

Пришлось мне работать в одном из колледжей города Ташкент (Узбекистан).
Я был там заместителем директора.
Однажды мне выделили новый просторный кабинет, и подарили большой
портрет Каримова (И. А. Каримов - Президент Республики Узбекистан). Я
стал искать нашего плотника, чтобы он повесил мне портрет в кабинете,
но найти не мог.
Вышел во двор и увидел в другом его конце нашего завхоза – пожилой
узбек, очень хороший человек. Я ему с крыльца, через весь двор кричу:
- Где наш плотник?
Он мне кричит в ответ:
- А зачем он тебе нужен?
- Каримова повесить надо, – кричу я ему.
Тут он, как ошпаренный, подпрыгнул и побежал ко мне. Я даже подумал,
что появился энтузиазм помочь мне. Когда он прибежал, он стал мне
злобно шипеть:
- Ты что такое говоришь?! Каримова надо повесить, но орать об этом не
надо!

Только что.

РТР - ВЕСТИ - Москва 13:50, 02/11/07

Репортаж о приобретении новых автомобилей "Ford" для московской милиции.

Дает интервью начальник ГУВД г. Москва, генерал-лейтенант В. Пронин.

Корреспондент: Почему Вы выбрали именно эту марку?

Пронин: Они высокие и в автомобили этой марки можно сесть в любом
головном уборе.

Подумав, добавил: Еще они качественные.

12 января 1979. Военная кафедра. Экзамен по тактике.

- Курсанты, вы понимаете куда пришли? Вы пришли на экзамен К КАПИТАНУ
ЛОЩЕНКИНУ!!! Если вы полагаете, что КАПИТАНУ ЛОЩЕНКИНУ тактику можно
сдать нахаляву, то я, как два пальца против ветра, докажу ваше
глубочайшее заблуждение.

Капитан, заложив руки за спину, медленно прохаживался перед строем. Был
он роста метр шестьдесят вместе с фуражкой и далеко не капитанской
молодости. Гладко выбрит, подтянут и в меру пьян.

- Курсанты, КАПИТАН ЛОЩЕНКИН - это вам не хрен в тазике с двумя
просветами и тремя звездами. Полковников у нас на кафедре - как дерьма в
проруби. А капитан у вас один! Сообразили, мать вашу, - ОДИН!!! Вечный
капитан. Это ценить надо, курсанты!

Лощенкин остановился перед сержантом.

- Сержант, что за хрень у тебя в клешне болтается? - капитан кивнул на
облезлую сумку, которую Колян прятал левой рукой за спину.

- Дык, товарищ капитан! - сержант слегка встряхнул котомку,
откликнувшуюся характерным бутылочным звоном, - старый новый год завтра.
Так сказать, от Деда Мороза в лице нашего взвода...

- Взво-о-о-д, - перебил сержанта капитанский рык, - Разойдись! Сержант,
ко мне!

...Капитан с Коляном отсутствовали около получаса. Наконец, когда уже все
истомились в аудитории, ожидая неминуемого погрома на предстоящем
экзамене, в дверь просунулась покрасневшая рожа нашего сержанта.

- Ый-ик! Бля, - сказала рожа, распространяя по помещению аромат дорогого
армянского коньяка, - Ый-ик! Давайте сюда зачетки. Быстрее, уроды!

Дважды упрашивать не пришлось. Прошло еще полчаса. Строевым шагом в
аудиторию вошел капитан Лощенкин.

Раздался чей-то истошный вопль:

- Взво-о-о-д, встать, смирна-а!

- Вольно, садитесь, - разрешил капитан. Оглядев выпученным глазом
аудиторию, Лощенкин промаршировал к кафедре. Трижды споткнувшись,
поднялся к преподавательскому месту.

- Товарищи, мать вашу, танкисты, - торжественно произнес капитан, обеими
руками цепко держась за спинку стула, - Поздравляю вас с успешной сдачей
экзамена по тактике!

- Ура, ура, ура-а-а! - ответила аудитория.

- И, хотя, вы нихрена ничего не знаете, - продолжил Лощенкин, - я
удовлетворен проявленной вами воинской смекалкой. И, если гниющий
империализм, мать его, вздумает... Ый-ик!.. Короче Родина, мать наша,..
т.е. ваша, ек-вашу мать... Уверен, в рядах стальной гвардии вы насадите им
кузькину мать по самое империалистическое некуда... Всем "хорошо" и
"отлично". Зачетные книжки получите у сержанта.

...Коляна с нашими зачетками мы дожидались в общаге до полуночи. Коляна
принес капитан.

- Забирайте, - промычал он, сваливая с плеч 88-килограммовое тело, -
тяжел, как бегемот, а слаб, как заяц, мать его... В десанте, блин,
служил, а пить так и не научился. Это вам, бля, не интегралы с
кирпичами лобешником колоть, тут, мать вашу, думать надо!..

Во избежание обвинений в антисемитизме сделаем маленькое отступление.
Дело происходило в эпоху "расцвета застоя". Боже упаси, мы не были
антисемитами, но как-то "само собой" оказалось, что на всем курсе
учились исключительно Ивановы, Тарасенки и Залавутдиновы. И только в
одной группе собрались почему-то исключительно Штейнбоки с Бокштейнами и
Фломенблидтами. Кстати, ребята они были умные, малопьющие, почти
поголовно отличники. В то время за сессии, сданные только на 5 давали
повышенную стипендию, а за одну тройку - лишали стипендии вообще.

А теперь продолжим нашу историю.

Итак, наслышанные о наших успехах на военной кафедре, ребята из "особой
группы" капитально подготовили свою неминуемую встречу с капитаном
Лощенковым. Как подготовили? Да послали гонца в ближайший гастроном и
купили 2 бутылки портвейна и полкило соленых огурцов.

13 января 1979. Экзамен по тактике.

- Курсанты, вы понимаете куда пришли? Вы пришли на экзамен К КАПИТАНУ
ЛОЩЕНКИНУ!!! Если вы полагаете, что КАПИТАНУ ЛОЩЕНКИНУ тактику можно
сдать нахаляву, то я, как два пальца против ветра, докажу ваше
глубочайшее заблуждение.

Капитан был небрит, с багровой мордой лица, трезв и поэтому зол. Засунув
руки в карманы и грозно выпучив глаза, он прохаживался вдоль строя.

- Курсанты, КАПИТАН ЛОЩЕНКИН - это вам не хрен в тазике с двумя
просветами и тремя звездами!

На правом фланге Ленечка Берман, кучерявый щуплый парнишка с огромными
оттопыренными ушами, усиленно тряс авоськой с двумя бутылками портвейна
и кульком огурцов. Бутылки издавали жалобное звяканье.

- Курсант Берман! Прекратить заниматься онанизмом!

- Товарищ капитан! Это не онанизм! Это подарок вам по случаю старого
нового года!

- Берман! Ко мне!

Ленечка летит к Лощенкину, пытаясь изобразить строевой шаг. Звякают
бутылки.

- Что это? - капитан пучит глаза на авоську, - Вы ЭТИМ собрались стены в
сортире красить, курсант?

- Это... это подарок по случаю старого...

- Берман, мать твою, встать в строй! Взво-о-од, смирна-а! Направо! В
аудиторию шагом марш!

Через 5 минут из аудитории вылетел Берман. Пальцы растопырены, уши
трясутся, в глазах слеза. Неуд. Следующей жертвой пал Фломенблидт. Неуд.
Затем Бокштейн - неуд. Штейнбок - неуд. И так далее по списку. Полчаса
продолжался разгром бывших отличников. Капитан Лощенкин устал. Болела
голова и жутко хотелось опохмелиться после вчерашнего.

Капитан вышел в коридор.

- Товарищ капитан, что же нам теперь делать, ведь стипендия... Что скажет
тетя Капа, как я покажусь на глаза дедушке Арону! Такое несчастье,
товарищ капитан, - простонали хором Фломенблидт, Бокштейн со Штейнбоком,
Ленечка Берман и так далее по списку.

- Думайте, - буркнул капитан, - 20 минут вам на размышления.

Капитан отправился курить. А ребята были умные, почти поголовно
отличники. Решение было найдено за 3 минуты. 15 минут легкой трусцой до
ближайшего гастронома. На 19-той минуте в курилку просунулись уши
Ленечки Бермана.

- Курсант Берман, что ЭТО? - капитан выпучил глаз на красивый пакет в
розочках, повязанный бантиком.

- Это... это подарок по случаю старого...

- Берман, мать твою, кру-у-угом! В аудиторию шагом марш! Пакет, оставь...

Капитан развязал бантик. В пакете находилась бутылка коньяка с ТРЕМЯ
звездочками на этикетке и полкило апельсинов. Капитан усмехнулся.

Через 5 минут из аудитории выполз Берман. Пальцы трясутся, уши
растопырены, в глазах недоумение. Тройка. Следующим тяжелое душевное
ранение получил Фломенблидт. Тройка. Затем Бокштейн - тройка. Штейнбок -
тройка. И так далее по списку. А ведь стипендия... А что скажут дядя Сима
и бабушка Хиля?

Капитан вышел в коридор.

- Товарищ капитан, а как же...

- Я ведь говорил, думайте! Вы до скольки звездочек додумались? Только до
ТРЕХ, мать вашу!!!
- Я сообразил, товарищ капитан! - Ленечка Берман радостно шлепнул себя
полбу, - разрешите мы все исправим?

- Думать и соображать надо сразу, курсант Берман, - назидательно сказал
Лощенкин, - Даю новую вводную. Сколько звездочек у меня на погонах?

- Четыре! - радостно расплылся Фломенблит.

- Блин, у меня что, только один погон, мать вашу?

- Товарищ капитан! А разве коньяк в 8 звездочек бывает, - удивленно
разинули рты Бокштейн со Штейбоком.

- Эх, парни, если бы все так легко в жизни решалось простым умножением
на два, - философски вздохнул капитан, - думайте, даю вам 20 минут.

Капитан отправился курить. Ребята вроде умные, почти поголовно
отличники. Решение было найдено за 1 минуту. 17 минут спортивной ходьбы
до ближайшего гастронома. На 19-той минуте в курилку просунулись носы
Бокштейна со Штейнбоком:

- Товарищ капитан, мы ждем вас в аудитории.

Капитан Лощенкин утомился окончательно. Голова трещала невыносимо. В
аудитории капитана встретил Ленечка Берман, лихо вытянувшийся перед
строем из восьми бутылок пятизвездочного армянского коньяка.

- Товарищ капитан, по случаю... - начал было рапортовать Ленечка, но его
устало перебил Лощенкин:

- Отставить, всем "отлично", зачетки получите у Бермана, все свободны,
курсант Берман, останьтесь!

...Ленечку с зачетками ребята дожидались в общаге до поздней ночи. Около
полуночи появился Берман. На плечах он тащил тело.

- Ребята, в таком виде ему домой никак нельзя, теща не поймет, - говорил
Ленечка, бережно опуская капитана Лощенкова на свою кровать...

Декабрь 1979. Советские войска вошли в Афганистан.

Август 1980. Колонна средних танков под командованием майора Лощенкова
была остановлена и сожжена на каком-то горном перевале. Более суток
майор тащил на себе обгоревшего и полуживого лейтенанта Ленечку Бермана.

P.S. Боже упаси, майор никогда не был антисемитом, просто он терпеть
ненавидел портвейн. Да и свой любимый пятизвездочный коньяк он
предпочитал закусывать не соленым огурцом, а простой русской селедочкой.

Печатаем для одного из наших клиентов множество брошюр. Отдаем очередную
заказчику. Через некоторое время звонит заказчик и просить допечать еще
таких же брошюр. Причина допечатки: потеряли тираж на своем складе.
Прикол в том что брошюра называется - "Управление складскими запасами".
Видимо не успели прочитать :о)

Со слов знакомой знакомой:
- У всех дети как дети! Ну просят в магазине кто игрушку, кто чупа-чупс,
и т.д. А мой? Тихо так, на весь магазин: "Мама, купи хлебушка...."
Опозорил....

Историю рассказал теща, ей вполне можно доверять.
Далее, с ее слов.
Отдыхали мы с мужем в Cочи в этом сентябре (в самом конце месяца).
Погода вечером - не так чтобы очень холодно, но желающих понежиться под
сочинским сентябрьским солнцем не густо. И я и муж вместо ужина пошли на
пляж и захватили некоторое количество еды - хлеба, корейки и немного
острейшей адыгейской аджики. Людей на пляже почти не было, единственным
живым существом была огромная чайка кружившая над нашими головами.
Добрый муж (любитель острой пищи) решил подкормить несчастное животное и
кинул небольшой кусок хлеба, тут же подхваченный и съеденный чайкой. Но
поскольку, по мнению мужа, еда вкусна только с толстым слоем аджики,
второй кусок хлеба был намазан аджикой, и так же быстро проглочен ничего
не подозревавшей птицей. Чайка прокричала что то на своем птичьем,
сделала пару кругов над нашими головами, но не улетела. Видно для ее
желудка была крутовата приправа, но голод оказался сильнее. Все
дальнейшие лакомства, бросаемые мужем, зажимались чайкой в клюв,
подносились к морю и тщательно (!!) промывались от возможных добавок,
после чего благополучно съедались. Птица доказала свою сообразительность
по части меню с первого раза.

Попалось на глаза где-то в Интернете.

Давно-давно, когда я был молод и полон идеализма, пытались мы с
приятелем разработать систему выигрыша в Спортлото. Посыл был очень
простой: розыгрыш производит машина, как всякая машина, она неидеальна.
Шарики лежат в лотке в определенном порядке и, следовательно,
вкатываются в барабан тоже в определенном порядке. Крутятся они на
каждый номер там одинаковое время (проверили с секундомером!). Значит,
"случайные числа" на самом деле никакие не случайные и неидеальность
машины можно нащупать, если иметь должную статистическую базу. Мы с
приятелем месяц убили на собирание тиражей по подшивкам (300 тиражей
собрали, не хухры-мухры!) и программирование алгоритма поиска. Замечу -
на ПиЭле-1, был такой язык. А потом оккупировали казенную СМ-4 (совковый
такой многодверный шкаф с ОС. РВ впридачу, целиком передранные с DEC
PDP-11 и RSX). И считали - два семестра по ночам, игнорируя пищу, воду,
самок и даже пиво. Я лет через 10 высчитал где-то, что Крей-АйЭмПи нам
бы все тоже самое посчитал бы за 2 часа...

Самое смешное, что закономерность мы нащупали. Очень красивая
гистограмма получилась. Мы ее опробовали: писали номера на бумажке до
тиража и смотрели, что выпадет на самом деле. Работало. Только вот
незадача: чтобы с 50-процентной вероятностью выиграть 10 тысяч, нужно
было 9 тысяч вложить. 90-процентная вероятность подразумевала вложение
уже 110 тысяч. При том, что 42-рублевые стипендии у нас отобрали за
неуспешливость в учебе...

Кстати, приятель мой потом наш алгоритм для дипломного проекта
использовал. Хороший алгоритм оказался, раз дипломник засекретили...

А я стал циником

(С) Циник

Как-то мы с подругой решили съездить в Париж... Куда бы мы ни пошли,
везде нас встречали неприязненные взгляды клерков, продавцов, прохожих.
Было заметно, что мы, русские, раздражаем французов, чтобы мы ни делали.

В один из дней моя подруга решила сгонять по магазинам. Она вошла в
какой-то интересно выглядящий магазинчик и оказалась там единственным
покупателем. Пока она разглядывала одежду, продавец крайне недовольно
разглядывал ее. Затем продавец подошел и в очень недружелюбной манере
поинтересовался, может ли он ей чем-нибудь помочь. За эту поездку мы обе
привыкли к всеобщему недовольству нами, так что подруга достаточно
вежливо ответила, что нет, спасибо, она уж сама как-нибудь.

Через пару минут она заметила, что абсолютно все служащие магазина не
сводят с нее глаз... возмущенная таким неприкрытым национализмом, она
принялась разглядывать и ощупывать одежду еще усерднее, уже не из
интереса, а из ответной вредности. Тем не менее, минут через 20 ее все
это окончательно достало, и она, хлопнув дверью, вышла из магазина. И
лишь только выйдя, и гневно оглянувшись, она увидела над магазином
надпись "Химчистка"...

Перевод из газеты "Маарив" ("Вечерка"):

Один израильтянин, будем для простоты звать его Йоси, учился в Оксфордском
университете. Университет этот весьма знаменит: тем, что существует уже более
восьмисот лет, тем, что сэр Исаак Ньютон быт там деканом физического факультета
и так далее.
Итак, сидит однажды Йоси на экзамене, который должен продолжаться шесть часов
(есть там такие экзамены, не приведи, господи). По прошествии пары часов от начала
экзамена Йоси поднимает руку и подзывает экзаменатора. Экзаменатор подходит
к Йоси (он, разумеется, считал, что Йоси желает получить какие-либо разъяснения
или просто выйти в туалет) и слышит буквально следующее:
- Господин экзаменатор, я желаю получить сейчас причитающиеся мне копченую
телятину и пиво.
- Верно ли я понял, - спрашивает экзаменатор, - Вы говорите о копченой телятине
и пиве?
- Да, - отвечает Йоси, - Я говорю о причитающихся мне копченой телятине и пиве.
- Простите, - говорит экзаменатор, - но почему вы решили, что вам причитаются
телятина и пиво?
Тогда Йоси вытаскивает из сумки некий увесистый том и показывает его экзаменатору.
- Вот, - говорит Йоси, - свод законов Оксфорда со дня его основания. Есть здесь
закон от 1513 года, который гласит, что каждому экзаменующемуся более четырех
часов причитается кусок копченой телятины и кружка пива. И этот закон никогда
не был отменен.
Экзаменатор пытается спорить, ссылаясь на техническую невозможность выполнить
просьбу Йоси. Потом экзаменатор вызывает своего начальника и они совещаются
вдвоем. Англичане есть англичане, они зациклены на законах и там невозможно
просто так сказать "нет". С другой стороны, недавно принят закон, запрещающий
употребление алкоголя на территории университета. Да и с копченой телятиной уже
не так просто, как бывало. В результате длительных переговоров стороны соглашаются
на гамбургер и кока-колу. Йоси уплетает еду и совершенно счастлив тем, что утер
нос этим спесивым и глупым бритам за их же счет.
По прошествии нескольких дней обнаруживает Йоси в своем почтовом ящике вызов
на унивеситетский суд (там, где работают законы, бывает и суд). Йоси абсолютно
уверен, что пара старичков скажет ему "ну-ну-ну", на что он, Йоси, пообещает
впредь вести себя хорошо, и на том все и закончиться. Он прибывает в суд. Огромный
старинный зал с колоннами, высоченным сводчатым потолком, фресками на стенах
и витражными окнами. За бесконечнам столом сидят 150 профессоров, 45 деканов,
20 ректоров, всевозможные пэры и лорды - почетные выпускники университета.
В париках и мантиях. С лицами членов инквизиции. И они вершат суд над Йоси.
И они отчисляют его из университета за нарушение закона от 1415 года, который
никогда не был отменен. За явку на экзамен без меча.

Один адвокат показывал мне трудовую книжку своего клиента,
для которого он вел дело о незаконном увольнении. Трудовая
как трудовая, но последняя запись гласила:
"УВОЛЕН НАХУЙ". А затем подпись (директор Имярек), печать
какого-то ООО... Адвокат говорил: "Дело-то я выиграю сразу,
как только эту книжку в суде покажу. А толку? Если они такое
в трудовой написали, то разве по исполнительному листу заплатят?"

Сколько ходит анекдотов и историй про таможенников. А, между прочим,
существуют и таможенницы.
В конце мая 1985 г., печально известного своим Указом, возвращался
я из Варшавы. Трехместное купе, попутчики - здоровенный поляк и Юра,
русский, по случаю Указа, пьяный в зюзю.
Весь поезд, кроме меня-дурака, дружно везет в Союз один и тот же товар -
джинсы и итальянские темные очки. Мой сосед поляк тоже хочет провезти
очки и три пары джинсов. Одну тут же натягивает на себя, объясняет,
что таможня - звери и говорит мне:
- У тебя синий паспорт, тебя таможня не тронет. Выручи, положи себе
в пиджак десяток очков.
Ну, не откажешь же. Кладу во внутренний карман пиджака. Выгляжу,
как Мерлин Монро, у которой ампутировали одну грудь. И только собираюсь
эти чертовы очки куда-нибудь переложить, вдруг входит обалденная девушка.
Супер. Я даже не сразу сообразил, что таможенница. Все встают.
Я быстренько свой грудастый пиджак скидываю.
Эта супер начинает шмонать поляка. Что за джинсы? на продажу? платите
пошлину. Тот говорит, нет, это мои. Ваши? ну-ну, а ну-ка наденьте на себя,
сама выходит в коридор. Поляк снимает джинсы, пытается надеть другие,
а те размеров на пять меньше, чем его размер. Ширинка не застегивается
никак, оттуда все вываливается, парень запихивает обратно, но без успеха.
Входит снова таможенница, видит такую картину, улыбается, тычет пальцем
в вылезающие детали (от чего они еще больше начинают вылезать) и предлагает
пошлину уплатить. Парень, весь красный от натуги, делает последнюю попытку
застегнуться и вдруг оглушительно пукает. Даже не пукает, а просто,
извините, пердит. Раскатисто так. Как весенний первый гром, примерно.
Теперь краснеет и таможенница, меня разбирает смех, а нажравшийся Юра,
дико хохоча, валится на полку. И прямо на мой пиджак. Опять раздается
раскатистый треск - это расплющились 10 пар итальянских очков. Теперь
смеется сообразившая все таможенница, мне уже не до смеха, на поляка
вообще нельзя смотреть без слез. Потом таможенница машет рукой и выходит
в коридор.
Юра, провожая ее взглядом, шепчет мне:
- Я сам железнодорожник, на этой дороге работаю, но первый раз вижу,
чтоб на таможне такая кобета...
Потом посмотрел на ее длиннющие ноги и сказал мечтательно:
- Эх, по таким бы рельсам, да в депо!