Поиск по автору:

Я раньше, давно, работал логистом и расстраивался, что о работе нечего рассказать. Но годы идут и приходит понимание, что логистическая работа была просто огонь: там был драйв и истерика. Каждый день какая-то интересная история, потому что всё время всё шло не так.

Утро, день погрузки у важного клиента. Машина не пришла, клиент в телефоне переходит на ультразвук. А бригадир транспортной компании Максим как раз стоит у нас посреди офиса — он принес счета и хочет денюжку.

Максим смотрится чужеродно среди столов и бумаг, потому что похож на уголовника: ёжик на голове, глубокие морщины на лице, маленькие хитрые ярко-голубые глазки и хриплый пропитый голос. Дворовый сорокалетний пацан.

Когда я сказал, что его водителя нет на погрузке, Максим сначала сделал движение губами, будто перекинул окурок из одного угла рта в другой, а потом — как будто разжевал этот окурок и проглотил.

И позвонил водителю сам, отойдя в уголок офиса и отвернувшись. О чем говорили, было не слышно, пока Максим вдруг не заорал в трубку:
— Что-о-о-о?! Бабу ты свою катал?!!

Закончив внушение словами «Быстрее, бть!», Максим растерянно повернулся. Одновременно с ним весь офис развернулся к компьютерам и сделал вид, будто работает.

Оказалось, вечером накануне погрузки водитель встретил свою любовь. Любите, девушки, простых романтиков — он усадил её в кабину фуры с полуприцепом и катал всю ночь по центру города Петербурга. Проносился длинным силуэтом по Дворцовой набережной, торжественно замирал на Стрелке Васильевского острова.
Ну а потом, понятное дело, проспал.

Вообще движение грузовиков по центру запрещено и мы бы остались без машины, но дуракам везёт и его никто даже не остановил.

Я обычно хожу стричься в парикмахерскую "Удача" возле дома. Название очень нравится.

А тут повысил себе уровень нормы, сходил в барбершоп и впервые подстрижен, как взрослый человек.

Хотел сказать, что первый раз меня стриг мастер-мужчина, но вспомнил, что второй.

В первый раз стриг Рома.

Лет семь назад зашёл в крохотную парикмахерскую где-то во дворах. Поздоровался с парикмахерской девушкой и предложил себя подстричь.

- Садитесь, - сказала девушка, дождалась, пока я усядусь, а потом обернулась вглубь зальчика и позвала Рому.
- Рома-а!.. - сказала девушка Роме.

У меня за спиной из подсобки вышел Рома. Так на арену выходят гладиаторы, чтобы там плющить головы врагов вместе со шлемами и связывать хвосты диким тиграм.

Рома внешним своим видом олицетворял сразу несколько профессий и парикмахера среди них не было.

Волосами, бородой и очочками он был похож на позднего Леннона, только широкая морда смазывала сходство. Пересекаемое сверху-вниз подтяжками пузо чем-то роднило его с породой закаленных штормами корабельных боцманов.

Если короче, то бравый товарищ Рома здорово напоминал мясника.

Неспеша, вразвалку Рома подошел к креслу, мясницким жестом закатал рукава, обнажив сине-зеленые татуировки на предплечьях, и басом спросил, как будем стричь.

Я ещё секунду смотрел на длинный татуированный нож на внутренней стороне роминой ручищи, потом совладал с собой и в геометрических терминах - столько-то сантиметров там и там, а вот тут под таким углом - объяснил, как же будем стричь.

После чего Рома взял ножницы и машинку и подстриг меня совершенно не так, как надо было, а наоборот через жопу и непонятно как.

В процессе стрижки я не кричал "Уши, ёп, уши, осторожно!" только из страха, что у Ромы от внезапности может дрогнуть рука и тогда всё.

- Ну, вот так! - пророкотал он в конце, залюбовавшись, и жестом пригласил оплатить сеанс.

Так я и сделал, радуясь, что по-прежнему физически способен что-либо оплатить. И выбежал в этот прекрасный мир людей с двумя ушами.

Мужчина с бородкой заказывал в Сабвее самый сложный бутерброд в мире. Он подошёл к процессу творчески. Вдохновенно. Он был как дирижёр. Настоящий Гергиев заказа бутербродов.

«Хлеб белый. Нет, с кунжутом.
Тааак. Так.
С тунцом. Побольше. Можно ещё тунца?
И сыр. И колбасу.
Нужно подогреть.
И ещё теперь сверху сыр.
Овощи все, и оливки.»

Водил пальцами по стеклу прилавка, как будто управлял руками девушки-продавца и своими собственными движениями соединял ингредиенты.

«И острого перца побольше.
Нет-нет, оливок тоже побольше.
Таааак. Так.
Я предлагаю выложить огурцы!
Да, вот так.»

Он не просто просил её сделать бутерброд. Он вовлекал девушку в акт сотворения.

«Соусы.
А вот это сложно.
Давайте разделим пополам!
Вот на эту половину — сладкий лук.
Тааак.
А на другую — тысяча островов!»

В конце, конечно, они оба были горды своим бутербродом. И даже оплата прошла как-то торжественно.

Вышел на парковку и посмотрел на свой автомобиль. Сразу было понятно — рядом со мной бушевала стихия. Корчевала деревья, поднимала в воздух хлипкие постройки, в общем, парковалась. Замерла в восьми сантиметрах. Я даже отошёл, чтобы фотофиксировать удачу.

Откуда-то сбоку бежала тётенька, мелко семеня и одновременно мелко тараторя: «Это я, это я, простите, простите!» Мне немедленно стало стыдно собственных мыслей.

— Ради бога, простите! — тётенька наконец добежала. — Вы сможете выехать?
— Смогу, не переживайте.
— О-ох! Я не знаю, как вообще это получилось. Я — вот, а она — вот! — и показала руками как, стоя за штурвалом испанского галеона, вела его сквозь шторм.
— Понимаю!
— Я уже мужу позвонила, он сейчас ещё приедет, по голове мне надаёт, — тут у тётеньки полились слёзы. — А вы точно сможете выехать?
— Я, кхм, да... — не переношу женских слёз. — А, кхм, вы давно за рулём?
— Полго-о-ода!..
— О. Полгода. Да. Ну, за полгода... отличный... результат.

Вспоминал конный поход по Горному Алтаю. Сначала ты сидишь на лошади трижды за всю жизнь, а потом по семь часов в день полторы недели подряд. Причем вот те первые три раза — на мягком спортивном седле, а полторы недели — на жестком походном.

Это жопа, ребята. Там такая красота. Просто ужасно.

Примерно за полгода до этого девушка из турфирмы в Горноалтайске рассказывала, как нам будет хорошо. Нас ожидают конные прогулки по горным тропам, уют палаточного лагеря, ароматно булькающий над костром котелок и умиротворенное засыпание под звездным небом под пение птиц.

За четыре дня до вылета турфирмовая девушка перезвонила и сказала, что группа не набралась и всё переносится на две недели. Пока она говорила, я посмотрел, сколько будет стоить поменять авиабилеты, и тут же страшно на неё наорал.

И первый раз в жизни это сработало.

Мы летели, потом ехали, потом грузили походные вещи и снова ехали. За сутки пути я пришел в себя один раз — когда на стоянке под Горноалтайском запихивал в себя блинчики с земляникой. Прекрасные блинчики, я вижу их иногда во сне.

Беспечно скакала по камням и буеракам речка Катунь. Беспечно скакали по камням и буеракам вдоль речки Катуни мы на старой-престарой «буханке».

К вечеру, с вытрясенной до донышка душой, доехали до урочища. Урочище — это как хутор, только урочище. В урочище стоят аилы. Аил — это как чум, только аил. На душистом лугу возле урочища я впервые с 14-летнего возраста постиг возведение палатки. Стараясь при этом не показывать спутнице своего отчаяния.

За ужином познакомились с инструктором и группой. Стало понятно, кому вышли боком мои телефонные вопли — тетеньке Татьяне пятидесяти лет, которая собиралась в небольшой пеший поход и никогда даже не сидела на лошади. Ей сказали, что пешая группа отменяется и единственный шанс побывать в окрестностях Телецкого озера — взгромоздиться на коня.

Отважная. Когда на следующее утро пять человек сажали её в первый раз верхом, Татьяна тряслась так, что вибрация распространялась вокруг волнами. Вибрировали конюхи. Вибрировала лошадь. Вибрировал жирный алтайский чернозём и то, чем его незамедлительно удобрило непривычное к таким перегрузкам животное.

Забегая немного вперед — в середине похода, на перевале, лошадь понесла и Татьяна кубарем полетела с нее на землю.

На пять километров вокруг всё было покрыто только острыми камнями, матюгами конюхов и перспективами нести переломанную Татьяну на руках. Но ровно в том месте, куда она рухнула, рос то ли ягель, то ли можжевельник и путешественница осталась цела.

Но это потом, а пока мы собирались в путь.