Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказала эмигрантка о своей маме. С её согласия привожу эту историю как бы от первого лица - её мамы. Правда, моим суровым языком плаката....
Почти в конце Великой Отечественной войны я закончила мединститут и в новенькой форме лейтенанта медицинской службы прибыла по назначению в дивизионный госпиталь. Госпиталь расположился в женском католическом монастыре только что освобождённого польского городка.
Командир госпиталя, полковник медицинской службы, он же и главный хирург, установил добрые и доверительные отношения с аббатисой монастыря. По уговору с ней, часть главного зала для богослужений и боковые приделы костёла отделили деревяннной отгородкой для госпиталя. Правда, вовсе не до высокого свода костёла, а высотой всего-ничего метра в два с половиной. У раненых появилась возможность слушать игру органа, мессы и пение хора, зато верующие могли услаждать слух стонами и матюгами соседей.
Монахини стали вольнонаёмными санитарками и сиделками. Госпиталь временно принял их в штат и поставил на довольствие. Если возникала нужда, им оказывали медицинскую помощь да оделяли лекарствами. И - немаловажно - своим присутствием советские военные охраняли монастырь от мародёров и бандюганов, этих шакалов войны - территорию только освободили от немцев, фронт ушел километров на 60-80. Выздоравливающие бойцы помогали и в монастырском хозяйстве, выполняли всякие мужские работы. Увы, кроме главной: с этим у нашего полковника было строго. Женский персонал госпиталя разместился в кельях, когда выделенных, а когда и совместно с монашками.
А вообще полковник наш был человек замкнутый, суровый, с красными глазами от недосыпа - за хирургическим столом выстаивал по две смены, а если было много раненых, то и все три. Да в отличие от остального командного состава не завёл себе ППЖ - полевую походную жену, хотя мужчина был вовсе не старый, видный из себя, да при том всем нам отец, бог и воинский начальник. Многие врачихи и сёстры клали на него глаз, раскатывали губу и откровенно к нему мылились, но он на это положил и сделался для всех неприступным утёсом.
Говорили, что у него пропала без вести семья - мама и жена с двумя детками. В составленных с немецкой педантичностью списках уничтоженных в концлагерях их пока не обнаружили. У него ещё оставалась надежда, в одном из откровений наседавшей на него даме он обмолвился - верит в примету, если ни с кем не свяжется, семья найдётся.
Вообще-то окружающие меня считали красавицей, при моём появлении у молодых мужчинок начинали блестеть глаза, и они начинали козликами прыгать вокруг. Более пожилые подтягивали животы и становились мягче, добрее и где-то даже романтичней. Когда же я предстала под красны очи моего начальника, в новёхонькой форме лейтенанта медицинской службы для её прохождения, полковник лишь мельком глянул моё направление, сухо пожелал успеха.
Меня такой приём даже немного покоробил, а пока я коробилась, мой начальник без всяких там сантиментов приставил меня к доктору-терапевту, опытному - как профессионал, но молодому по возрасту симпатичному капитану медицинской службы. Нашей задачей была предварительная сортировка раненых и послеоперационное выхаживание. Я рьяно приступила к выполнению медицинских обязанностей, сбылась мечта, которую лелеяла все годы ускоренного обучения в эвакуированном на Урал московском мединституте.
А жить меня поселили в келье с молодой монашкой Ядвигой, работавшей санитаркой под моим началом. Через несколько дней я заметила странности в её поведении: она, проверив заснула ли я, складывала в котомку харчи и ускользала. А ещё просила, если у меня оставались продукты, отдавать ей. Через несколько дней у нас сложились доверительные отношения.
В конце концов, мы были ровесницами, вместе работали да и питали друг к дружке определённую симпатию. Если я таки была комсомолкой, спортсменкой, красавицей, то Ядвига, за спорт и комсомол не знаю, но уж красавицей была точно. Да в монастырь, как оказалось, ушла не для того, чтобы ближе к Богу, а подальше от гестапо, заподозрившего её в связях с подпольщиками.
Гестапо же заподозрило её не зря - она была связной между городскими подпольщиками и сельскими партизанами. Ей удалось ускользнуть из-под самого носа гестаповских менеджеров по сыску да исчезнуть от мира сего. Ядвига взяла с меня клятву на распятии, хотя и знала, что я еврейка, и поделилась своей тайной: она прятала в запущенном склепе на отшибе кладбища костёла еврейскую семью.
Семье удалось сбежать, когда партизанами был пущен под откос эшелон, отвозивший живое топливо для газовых печей в концлагерь. Их подобрали добрые люди и свели с подпольщиками. Мать и деток какое-то время перепрятывали по подвалам да чердакам, пока подпольщики не поручили их Ядвиге, осевшей в монастыре. И вот уже почти два года она, да и другие монашки, посвящённые в тайну, прячут и поддерживают эту несчастную семью.
У меня сразу возник вопрос - а почему Ядзя сразу не известила о своих подопечных наших, освободителей. Она призналась - из страха, вдруг немцы вернутся, война такое дело - сегодня побеждают одни, завтра - другие. И припомнят ей укрывательство опасных врагов рейха и фюрера.. Ну, не верила в возросшую мощь уже победоносной Советской армии, но по этой теме, особенно как для монашки, Бог ей судья.
И тут у меня сверкнуло какое-то озарение-предчувствие - уж не разыскиваемая ли по всему фронту семья нашего полковника? Я напросилась к Ядвиге взять меня с собой - и, о, чудо: это были вроде они, хотя фамилия была другая, но ничего больше выяснить не удалось, мать, предполагаемая жена полковника, потеряла речь и слух из-за сильной контузии при крушении эшелона, а мальчик годов шести и примерно трёхлетняя девочка, ошарашенные появлением женщины в форме, внятно ответить не смогли, внешнего же сходства с полковником в полумраке склепа я не увидала. К тому в семью, которую он разыскивал, входила и его мама, и эта не подходила по составу - другая комплектация.
И всё-таки я уговорила Ядвигу на встречу с полковником. По-любому, заключенные в склепе выбрались бы на волю, он бы помог им вернуться на родину. Ядзя пугливо согласилась, но попросила сохранить всё в полной тайне, мало ли что. Утром я рвалась то ли обрадовать, то ли разочаровать полковника, всё робела к нему подойти: а вдруг это не они?
Да и кто я такая тревожить начальство, обращаться полагалось по команде по команде, согласно уставу, но просьба была очень личная. Короче, я всё-таки решилась и, как певалось в известной песенке знаменитой тогда Клавдии Шульженко, "волнуясь и бледнея", осмелилась: - Товарищ полковник, разрешите обратиться по личному вопросу! - Замуж собралась, быстро вы снюхались с Николаем? (Начальство знает всё и про всех - по долгу службы, стук в госпитале, как в образцовом советском учреждении, был налажен превосходно). И он продолжил: - Неймётся потерпеть несколько месяцев до конца войны? Ладно, что там у тебя, давай покороче! - Нет, товарищ полковник, у меня не про снюхались - и изложила ему суть дела, да передала просьбу Ядвиги о конспирации.
Он тут же сорвался с места: - Веди!!! - Однако просьбу о соблюдении всех предосторожностей уважил - задами да огородами, обрядившись в маскхалат, устремился к склепу. А вот тут вся наша конспирация чуть не полетела в тартарары: семья оказалась таки его, и какие неслись из склепа вопли радости, визги истерики,- словами не передать. И слёзы - судьба матери полковника осталась неизвестной, но, скорее всего, она погибла - при подрыве эшелона или уже в концлагере.
Затем подогнали санитарный фургон, спрятали в него семейство с полковником и, сделав крюк, чтобы изобразить явку с вокзала, прибыли в госпиталь, якобы родные полковника отыскались по официальным каналам.
Что и говорить, как счастлив был командир, повеселел, сиял от радости, окружающий пипл даже не удивился метаморфозе. Правда, меня и Ядвигу он попервах пожурил - почему не открылись сразу? Но простил и воздал сторицей: меня через несколько месяцев произвёл во внеочередные старлеи медицинской службы и приказал выйти замуж за Николая.
Я охотно подчинилась приказу, в Николая влюбилась с первого взгляда, с ним произошло тоже, и во мне уже зрел его ребёнок. Благодаря же командиру, случилось то, что должно было случиться рано или поздно.
... Нас сочетали в костёле по красивому и торжественному католическому обряду - Николай был православным атеистом, я - такой же иудейской. Обряд был классным, и нам было пофигу, кто освятил наш брак. В конце концов Бог един, просто разные религии представляют его в выгодных им форматах. А брачное свидетельство командира на казённом бланке госпиталя да последующая примерно комсомольская свадьба отпустили нам религиозный грех перед атеизмом.
... И через положенные 9 месяцев, уже после Победы, родила я мальчишку. Увы, плод был крупный - в высокого Николая. Чтобы не рисковать, решили делать кесарево сечение. Есссно, операцию провёл сам начальник госпиталя, больше никому меня не доверил. Да уже в добротной немецкой клинике, где разместился наш госпиталь перед отправкой на родину и расформированием.
А как сложилась судьба наших героев? Ядвига вышла замуж за сержанта-водителя того самого санитарного фургона поляка Збышека, он как бы оказался посвящённым в её тайну, вроде с этой тайны у них и началось. Я отработала лекарем больше полувека, выросла до главврача крупной киевской клиники. Мой Николай Иваныч стал доктором медицинских наук, профессором. У нас двое деток, старший кандидат медицинских наук, доцент, закончил докторскую, работает в Киевском Охматдете, где папа заведовал отделением. В медицине такая семейственность приветствуется.
Для Ядвиги мы добились звания праведницы народов мира, её фамилия, правда, девичья, в списках знаментого музея Холокоста Яд-Вашем, она получила аттестат праведницы и пенсию от Израиля. У неё прекрасная семья со Збышеком, трое деток, внуки. У жены полковника после многолетнего упорного лечения речь и слух почти восстановились. Спасённые детки тоже подросли, завели свои семьи и стали классными хирургами.
Наша младшая дочка по программе обмена студентами окончила медицинский факультет Сан-Францисского университета. Вышла замуж за однокурсника, американца-католика, но ради неё он принял иудаизм. Свадебный обряд провели в синагоге - в какой-то мере маленький религиозный реванш состоялся. Хотя, конечно, ортодоксальным иудеем наш американский зять так и не стал, лишь пополнил ряды иудеев парадоксальных.
А мы все иммирировали к дочке в Окленд, город-спутник Сан-Франциско. Здесь у неё с мужем небольшая частная клиника, занимающая нижний этаж их большого собственного дома. Мы с мужем уже на пенсии - в нашем очень уж преклонном возрасте сдать на лайсенс американского врача нереально, да и давно уже пора на покой, сколько там нам осталось!
Несколько раз посещали ставший родным монастырь в Польше, не жлобясь на пожертвования...Увы, несмотря на место главных событий в нашей жизни - монастырь, в Бога никто из нас так и не поверил, зато поверили в справедливость случайности, которая свела стольких хороших людей и сполна наделила их счастьем .
И СНОВА НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ - О СОВЕТСКОМ ФИГУРНОМ КАТАНИИ... (от первого лица моего хорошего знакомого).
Мой сын, тогда - 14-летний фигурист-танцор, вернувшись со сборов в Ростове-на-Дону, спросил: - Папа! А что такое СУТЕНЕР? Я от ответа ушел, но стал выяснять причину вопроса. Сын: - А меня так обозвал В.П.! Поясню: В.П.Норзуманян - наш тогдашний хореограф. Личность незаурядная: фанатик бальных танцев, но сам - плохой танцор. Растеряв всех партнерш, совсем расстаться с танцами не смог и пошел в хореографы к фигуристам. Работая с ними из чистой любви к искусству, он совмещал это увлечение со службой в НИИ, где занимал видное положение как ученый-биохимик. Да еще был старым холостяком с подобающим набором странностей. Меня же вопрос сына не только покоробил, но и удивил: как субфибрильный интеллигент Норзуманян брякнул такое "юноше, вступающему в жизнь"? В качестве знатока (Норзуманяна, сына и слова «сутенер»), я учинил следствие и восстановил истину в самой первой инстанции - случилась вот такая история.
Норзуманян как биохимик дозировал команде физические нагрузки и питание, чтобы поддерживать нормальный вес спортсменов. Кому назначал бегать с гантелями вокруг Дворца Спорта, кому штангу выжимать.. А моему сыну он усадил на плечи 40-килограммовую 16-летнюю чемпионку в танцах на льду Оксаночку Р. - комсомолку, спортсменку, красавицу. Блондинку с большими голубыми глазами и точеной фигуркой (катание-то - фигурное!). И заставил подниматься с ней по лестнице на 5-й этаж гостиницы и спускаться обратно. Сам с секундомером мотался на лифте вверх-вниз, встречая сладкую парочку на 5-м или 1-м этаже, контролируя задание. ... И вот Норзуманян в очередной раз встречает на первом этаже спускающегося сына с Оксаночкой. Сначала смотрит на секундомер, и, обнаружив отставание от графика, начинает выговаривать, почему так медленно? Вдруг сын отвечает ему странным густым басом, да еще с грузинским акцентом: - А мнэ так приятнэй! Норзуманян смотрит на сына, и вдруг обнаруживает - странные изменения произошли не только с голосом подопечного, но и внешностью: малой вырос, раздался в плечах... А на месте юношеского пушка пробились густые черные усы! И вообще под Оксаночкой оказался не он, а здоровенный ГРУЗЫН. Оксаночка восседала на нем как ни в чем ни бывало, вроде и не заметила смены коней на переправе, хотя руки положила на КЭПКУ как на большой стол. Ошарашенный Норзуманян набросился на грузина, требуя немедля убрать девушку долой с плеч и КЭПКИ. Тот возражал, мотивируя - заплачены деньги. С этим он развернулся и понес Оксаночку обратно вверх по лестнице. Норзуманян ринулся за ним. ... По дороге он наткнулся на моего хохочущего сына, естесссно, без Оксаночки, но с червонцем в руке. Оказалось, грузин курил на лестничной площадке, пока сын вверх-вниз носил мимо него Оксаночку, и, не выдержав, спросил: - Шьто ты ее носыш? - Это моя нагрузка! - Продай мине тваю нагрузку - на тыбэ 10 рублей. Хватит? Сын не успел оглянуться, как шухерная Оксаночка с криком «Хватит! » и хохотом перескочила на плечи к грузину. Тот воткнул малому в карман десятку, а сам понес Оксаночку вниз, где на него и набросился ошалевший Норзуманян. Грузин - не растеялся, не уронив ни чести, ни КЭПКИ, ни Оксаночки: - Ти ей кто такой? Атэц? Муж? Лубовник? - Хореограф! - Уйди, дорогой! Атэц-муж-лубовник - понымаю, сразу би отдал! ГОРЕОГРАФ - вай, такой разврат даже знать ны хачу!
... Врубившись в ситуацию, Норзуманян в-сердцах обозвал сына сутенером, выхватил червоней, догнал грузина, содрал с него Оксаночку и сунул ему обратно деньги. Грузин от денег категорически отказался и направился к себе в номер. Норзуманян погнался за ним, тот заорал - тибе мало? Сунул хореографу еще четвертак и захлопнул дверь, пригрозив накостылять по шее. Бедному, хотя и уже разбогатевшему на 35 рэ, Норзуманяну по шее не хотелось. Понимая, что ему с грузином не справиться, он, красный от ярости, влетел в номер к тренерам команды, которые уже отмечали окончание еще одного дня этой жизни. Он объяснил ситуацию и поставил задачу: надо в номере №... швырнуть мерзавцу вот эти 35 рэ! Тренеры, благо постоянная работа на льду сделала их рассудки холодными, вспомнили: восток - дело тонкое, а потому решили: не фиг вмешиваться в армяно-грузинскую разборку, а лучше эти бабки тихо и мирно пропить. С чем и отправились в кабак при гостинице. Правда, ни тихо, ни мирно у них не получилось: сначала песни орали, а потом подрались.. Причем - ирония судьбы! - набили морду тому самому грузину. Так он за свои деньги в один день получил сразу два удовольствия: прекрасную девушку на шею и в морду. ... Вот такой интересной была тогда спортивная жизнь. Потому и олимпийских медалей огребали куда больше, нежели нынче.
Киевский приятель (товарища знакомого моего друга) Виктор Н. американцев, скажем так, не любил. В сентябре прошлого, 2001 года он был в турпоездке в Египте. В тот самый роковой день 11 сентября, в Александрии, он с благоверной и 7-летней дочкой вернулся в гостиницу после тяжелого трудового дня отдыха. В холле ему вспомнилось, что в холодильнике почти исчерпался запас прохладительно-горячительного. Он отдал ключи от номера благоверной, а сам решил на минутку заскочить в бар. Супруга стала отговаривать - пойти с ним она не могла, дочка хныкала: спать!, а отпускать одного - боялась: парень он активный, из тех, кому до всего дело. Так что хоть он и крепенький бывший вэдэвэшник-афганец, но бланжи посещали его физиономию достаточно часто. Ну, он ей - типа, что ты-что ты, чего тут можеть случится? Никаких знакомых нет. И кому я здесь нужен? Быстро куплю и сей момент вернусь. Так он и сделал, но горячительное решил потребить на месте, чтобы супруга не бурчала. Чуть присел, а вокруг - ликование! Оказывается, лица, так сказать, арабской национальности, наблюдая по телевизору кошмар в Нью-Йорке, хлопали в ладоши, плясали от счастья. Увы, американцев Витя не любил. Но такая реакция на страшную человеческую беду! Да еще в исполнении этих чурок, которых он с времен Афгана не любил, скажем так, еще больше... Естесссно, сработал афганский синдром и Витя на них попер - мол, вы шакиры (свиньи) вонючие! Как пел Высоцкий, «их было восемь»... Витя, конечно, сопротивлялся достойно, но численное превосходство врагов сказывалось, и ему пришлось бы совсем не сладко, не загляни на шум трое американских морпехов. Они были то ли в увольнительной, то ли еще как оттягивались. И, увидав, как свора черных, будто собачья стая на медведе, повисла на белом человеке, они вмешались в потасовку самым решительным образом. Правда, один из морпехов был черный - аж фиолетовый - негр, но наш! Следовательно, тоже белый человек. Естессно, после ввода в баталию такого могучего резерва, ее исход был предрешен в пользу представителей будущей антитеррористической коалиции. А Витя еще раз убедился в качестве японской электроники, когда экран телевизора уцелел, хотя он изо всех сил колотил по нему кудрявой башкой самого активного участника драки. Возможно, он бы своего добился, но тут примотала полиция и всех загребла в ихний типа участок. Американы по мобиле связались со своим консулом в Александрии, он быстро примотал, и соотечественников ему выдали под денежный залог, что ли - он вытащил то ли блокнот, то ли чековую книжку. С тем они бы и отбыли, но американы уперлись рогом - мол, без этого отсюда не уйдем. И это оказалось весьма кстати для Виктора, он, зная наших ментов, представил себе, чего тут с ним сделают, пока ридне посольство в Каире о нем дознается, и сколько ему сидеть, если не прибьют. В общем, консул забрал и его, вроде тоже внес залог. Витю американы отвезли в гостиницу. Жена была счастлива втройне: во-первых, нашелся, во-вторых, хотя и с урожаем бланжей, но живой; в-третьих, как всегда, она оказалась права, когда его одного не отпускала: свинья везде найдет грязь. Разбудив дочку, Витя с ней и счастливой женой экстренно вернулись в Каир, а потом быстренько в самолет и на родину в Киев. А через какое-то время, когда бланжи, пройдя через все стадии спектра, приобрели скромный цвет последних осенних листьев, Витя получил приглашение в американское посольство в Киеве. И переполошился: а вдруг консул в Александрии внес за него залог и теперь с него скачают сколько-то штук баксов, которых, после турпоездки, у него и на жизнь в это время было уж очень не густо. Он посоветовался с адвокатом, тот его допытал, не подписывал ли он чего? Нет? Тогда смело иди и выясняй, только ничего не подписывай... ... Короче, Вите предложили вид на жительство в США. Видать, хотя и своих патриотов там хватает, но такие им тоже нужны. И он это предложение принял. Живет теперь в США. И, узнав американцев поближе, не любит их еще больше.
В киевском балете на льду где-то в конце 80-х поставили «Кармен». Спектакль удался и пользовался большим успехом. Особенно нравилась зрителям трагическая развязка, когда ревнивый Хосе убивал свободолюбивую цыганку и швырял ее наземь... Впрочем, наземь - это виртуально. А в натуре фигуристка, исполнявшая эту роль, крепенько билась об лед. Профсоюзное собрание постановило убиенную Кармен на лед опускать бережно. Ушибы прекратились.. Но остались простуды - каково лежать на льду разгоряченной и фактически раздетой артистке, пока Хосе исполнял танец посмертного страдания, а затем, уже полный раскаяния, возвращался к остывшему телу любимой. И пусть возвращался уже через несколько минут, но и за это время бедная девушка на льду могла действительно превратиться в холодный труп. Конечно, это усилило бы реализм постановки, но в стране, где в то время и одноразовых шприцов не было, где уж напастись на одноразовых Кармен! ... После того, как обе основные Кармен забюллетенили, профсоюзное собрание постановило складировать убиенных Кармен на чем-то теплом. Выполняя постановление, четыре тореадора перед свершением убийства складывали вместе свои плащи на место преступления. Хосе отплясывал с жертвой танец смерти, вонзал в нее кинжал, после чего должен был водрузить тело на смертный одр из плащей и приступить к дальнейшим страданиям. Но попробуй на скорости, да под в музыку, попасть партнершей в этот смертный одр! Потому Хосе долго выруливал с убиенной Кармен на руках, и, опасаясь перелететь через плащи, приледнял партнершу, где уж получалось. Дальше прожектора наводились на него, отвлекая публику, а пока он исполнял танец посмертного страдания, зарезанная Кармен, матеря убийцу, ползла возлечь на плащи. Когда же она оказывалась на месте и принимала подобающую смертную позу, на нее наводился один из прожекторов и Хосе, тоже освещенный, несся к любимой - уже оплакивать. Но однажды, то ли Кармен замешкалась, то ли осветитель поторопился, но когда он навел прожектор на плащи, цыганки там не оказалась. Он начал шарить лучом по льду, вроде как искал вражеский самолет в небе. И таки нашел ее, и осветил ей путь к смертному одру. ... Конечно, легко себе представить: звучит бессмертная музыка Бизе; убиенная, но пылкая (уже от холода) Кармен по-пластунски ползет по льду, выхваченная прожектором; вокруг нее выписывает пируэты Хосе, с нетерпением ожидая конца ее путешествия, чтобы припасть к остывшему телу любимой. Но представить себе, что при этом творилось с публикой - это уж куда тяжелее!
К себе в дипломники я брал сильных студентов и набирал в бригаду для выполнения комплексного реального проекта, поскольку основной у меня была работа в НИИ - с ней совмещал доцентство в строительном институте. В итоге студенты и мне кусок работы делали, и себе квалификацию в живом деле приобретали. Но однажды завкафедрой попросил взять на себя руководство дипломным проектом довольно миловидной девушки по имени Лариса. Достаточно старательной, не глупой «хорошистки». Ради папы - профессора соседней кафедры нашего же факультета. Из-за чего возникла проблемка? Был у Ларисы житейский недостаток - жутко робкая, как выступить - все, полная отключка, страх, устекленение. И главной задачей стала не собственно разработка дипломного проекта, а подготовка самой Ларисы к его публичной защите. И целый месяц до защиты Лариса буквально зубрила текст доклада, который должна была сделать перед ГЭКом - государственной экзаменационной комиссией. В нее, известно, включают ведущих профессоров со своей и родственных кафедр, деканов факультетов, ректора, а в председатели вообще приглашают со стороны "свадебного генерала". И наш ГЭК по специальноси САПР и АСУ (факультета автоматизации строительства) исключения не составил. Причем состав последние годы практически не менялся, а бессменно председательствовал управляющий крупным республиканским трестом некто П., заслуженный строитель, депутат и прочая... Главное же для нашей истории, в течение многих лет члены ГЭКа задавали примерно одни и те же вопросы. Я расписал Ларисе эти вопросы и ответы на них, заставив все выучить на память вместе с докладом. Провели несколько прогонов, в общем, готова... И в назначенный, вожделенный за 5-6 лет жизни каждого студента день и час, Лариса начала довольно бойко: - Уважаемые члены государственной экзаменационной комиссии! Вашему вниманию предлагается... - и дальше по тексту дипломного доклада. Но где-то в середине ее прервали, пригласили подойти к стенду с плакатами и приступили к перекрестному допросу... Из-за неожиданного прерывания доклада Лариса растерялась и, вместо ответа на первый же вопрос, умоляюще посмотрела на меня. Я ей показал - вернуться к трибуне, к листочкам с заготовленными ответами. Она так и сделала, но - нет того, чтобы подсмотреть и успокоиться!- а в ступоре взяла листки в руки, нашла в списке фамилию задавшего вопрос и по бумажке зачитала, естессно, правильный ответ. Следующий вопрос задал другой преподаватель с нашей кафедры - такой же результат. Вопрошавшие, коллеги с моей кафедры, оказались несколько смущенными - вроде мы заранее договорились. В публике (студенты, преподаватели, родственники и друзья защитников дипломов) возникло оживление. Зав нашей кафедрой с парторгом слегка покраснели и с укором посмотрели на меня и коллег, задавших вопросы, мол, договорились заранее? И, чтобы замять возникшую неловкость, завкафедрой попросил задать свои вопросы парторга. Уж его, совесть кафедры, никак нельзя было заподозрить хоть в каком сговоре со мной, беспартийным да непьющим совместителем. Увы, история повторилась. Лариса зачитала правильные ответы по заготовленной шпаргалке! Неловкость усилилась. Публика еще больше оживилась. Завкафедрой покраснел уже погуще, слегка покраснел декан, уставившись на завкафедрой, парторга, двух задавших вопросы преподов, папу дипломницы и меня - сговор, что ли, соколики? Тогда завкафедрой, спасая реноме кафедры перед деканом, ректором, управляющим трестом и публикой, взял инициативу в свои руки и начал сам задавать вопросы. Лариса бойко на все ответила - по бумажке! Неловкость перешла уже в маленький кошмар. Публика развеселилась. Завкафедрой побагровел. Декан покраснел уже погуще, укоряюще глянул на завкафедрой, парторга, двух задавших вопросы, папу дипломницы, меня. И, спасая реноме факультета перед ректором, управляющим трестом и публикой, заявил, что вопросы будет теперь задавать он. Но ничего не изменилось: Лариса по бумажке уже даже бойко, а, главное, верно ответила и на его вопросы!! Запахло уже скандалом. Публика развеселилась еще больше. Завкафедрой посинел. Декан побагровел. А покраснел уже ректор, негодующе уставившись на декана, завкафедрой, парторга, двух задавших вопросы преподов, папу дипломницы и меня. И, спасая реноме института перед управляющим трестом и публикой, попросил задать вопросы членов ГЭКа, деканов и профессоров с других факультетов. Увы, опять ничего не изменилось - Лариса доблестно ответила, естеесссно, не расставаясь с дорогими листками-шпаргалками. Скандалом уже не пахло - он уже был. Публика просто разошлась от восторга, встречая аплодисментами каждый ответ Ларисы. Завкафедрой посерел. Декан посинел.. Побагровевший ректор в азарте начал сам пытать Ларису. И у него - облом: Лариса так же лихо расправилась и с его вопросами!!! В зале стало твориться неописуемое. Ректор призвал всех к порядку. Наступила тишина. И, как говорится у Гоголя, черти подняли глаза Вию - спасая реноме ГЭКа перед публикой, вопросы начал задавать лично председатель ГЭКа - управляющий республиканским трестом, заслуженный строитель, депутат и прочая... Увы, и на его вопросы Лариса ответила столь же доблестно!!!! Наступила гробовая тишина. Тогда находчивый завкафедрой поднял меня, руководителя диплома, мол, коллега, задайте вы свой вопрос. Только уж постарайтесь, необычный. Я спросил у Ларисы ее отчество. Она по инерции начала рыться в шпаргалке, не находя ответа: такого вопроса в списке не было. Потому попроил ее успокоиться, отложить шпаргалку и сознательно ответить. И, что вы думаете, получилось! Все - и ГЭК, и публика, гомерически хохотали. И тут тишины попросил уже председатель ГЭКа, управляющий республиканским трестом, заслуженный строитель Украины и прочая, а, главное, мужик с чувством юмора: - А чем вы докажете, что дипломница и на этот вопрос ответила верно? - Вон сидит папа дипломницы, ему ответ понравился. ... После ГЭКа завкафедрой провел экстренное внеочередное заседание кафедры с единственным вопросом на повестке дня: как это все случилось? Я популярно объяснил. Он переполошился: неужели мы все задаем одинаковые вопросы? Было принято решение, каждому преподу приготовить вопросник со спектром разнообразных вопросов, утвердить на кафедре и им неукоснительно пользоваться при защите дипломов, чтобы больше подобный конфуз не повторился. Один из профессоров кафедры внес встречное предложение: больше не поручать совместителям таких дур! Кафедра приняла оба предложения, и, действительно, пока конфуз не повторился. И не потому, что стали разнообразить вопросы и за мной оставили право выбора сильных студентов, а потому, что больше такая феноменальная студентка не встречалась: вывелась порода застенчивых. Что же касается самой Ларисы, она быстро выскочила замуж за капитана и родила двойню. Видать, в известный момент, сробела попросить бравого офицера остановиться.
Кафедрой сопромата в Киевском автодорожном институте много лет заведовал профессор Петр Маркович Варвак (царство ему небесное). Весьма заслуженный ученый-прочнист мирового уровня. Он был уже в возрасте, чего-то недомогал и по общему делу вызвал меня к себе домой. Когда я вошел в профессорскую квартиру в старом доме еще дореволюционной постройки, хозяин как раз заканчивал договариваться с мужичком средних лет о ремонте старинной изразцовой печи. Мужичок оказался с трудом отысканным печником и, уходя, давал последние наставления заказчику, типа, завтра приду в 7 утра, никуда не уходи... будь готов... костюмчик надень попроще.. и уж подсуетись, будешь мне помогать... ну, там, подавать, чего скажу, раствор замешать.. ну, за бутылкой сбегаешь, если снадобится или еще чего еще. И никаких больше делов - времени у меня мало! Когда он ушел, смущенный Петр Маркович философски заметил: - В Киеве пятьсот профессоров и один печник.
Во время каникул после первого класса мы с женой пытались заставить сына писать - чтоб не разучился. Он сопротивлялся. Каникулы, говорил, для того, чтобы рука отдохнула - и очень выразительно тряс в воздухе кистью утомленной руки. Мы плюнули и отстали.
... А в первый день во втором классе нашли в дневнике листок, с мясом выдранный из тетради. Текст, написанный отдохнувшей рукой, был зверски перечеркнут неустанным красным учительским карандашом... Этот текст привожу ДОБУКВЕННО:
"ПЕРВАЯ СИНТЕБРЬЯ КЛАСНА РОБОТА! САЧИНЕНЯ КАК Я ПРАВЬЕЛ ЛЕТА ПРАШЛА ВИСОЛАЯ ЛЕТА.." - дальше - жирный красный кол в полстраницы и гневное послание учительницы:
- Хорошо погуляли - разучился писать! За неделю не восстановится - вернем в первый класс!
... В каникулы после второго класса мы уже проявили твердость и заставили писать хотя бы письма. Усадили за письмо деду. Начал: "Здравствуй, дорогой дедушка!" И задумался, а затем примотался к нам: - А чего еще писать? Ну, чтоб поменьше. Я посоветовал: - Хочешь поменьше - пиши полаконичней. И разъяснил неувядаемое значение этого слова. Он, обрадованный моим советом, довольно быстро справился с делом, старательно заклеил конверт, наклеил марку, написал адрес и сам опустил в ящик на почте.
... Когда же вернулись домой, дед предъявил нам это воистину лаконичное письмо:
Дочери 4 года. Жена ускакала в магазин, мы играем вдвоем в разные игры. При этом я валяюсь на диване, в руках суперзахватывающий справочник по Win32 API. Желая поразить ребенка своей спортивной подготовкой, сообщаю: - А ты не умеешь на голове стоять, а я умею! Дочь не уступает, в голосе сталь: - Нет, умею. - Нет, не умеешь. - Нет. Умею. И с этими словами монстр двумя ногами становится МНЕ на голову. Папа повержен.
В связи с историей № 2 от 9 января 2002 года об “ИгНобелевских Премиях” (от английского слова “ignoble” - позорный). Мы, калифорнчане, тоже не лыком шиты - с 1994 года ежегодно присуждается премия имени Чарльза Дарвина, учрежденная Стенфордским Университетом (Калифорнщина, Пало Альто). Кто же становится лауреатом этой премии? Только дураки, да не все, а лишь покидающие сей мир добровольно, но не в порядке прямого суицида, а вследствие идиотских затей с летальным исходом. За что же им такая честь? А за то, как сказано в положении об этой премии, что они по своей воле прерывают эволюционную ветвь себе подобных. Я имею некоторое отношение к жюри этой премии, куда входят нобелевские лауреаты университета в области биологии и медицины, а также юмористы и просто энтузиасты-сторонники идей Дарвина. Вот парочка дурацких историй, которые привели своих исполнителей в книгу лауреатов премии Дарвина.
История 1. ПО СЦЕНАРИЮ ГАЙДАЯ
В штате Мичиган нашлись последователи дела Дурака, Труса и Бывалого из хитового советского супер-Action «Пес Барбос и необыкновенный кросс». Фильм они вряд ли видели, но действовали по сценарию Гайдая, с поправками на особенности национальной охоты в США. Так, транспортным средством у них был не мотоцикл с коляской, как у наших героев, а новенький, только купленный крутой джип типа «Чероки». Вместо беспородного пса Барбоса выступил американский - типа лабрадор. Да и не рыбу они собирались глушить, а просто охотой типа на уток отметить обновку одного из приятелей, Рокки Чейза - упомянутый джип типа «Чероки». И их не смутило Рождество, когда озеро было покрыто льдом. Но, как говорится, дуракам сезон не писан, и, как певалось в самом хитовом «Гимне энтузиастов» советских дураков, «нам нет преград ни в море, ни на суше» - лед на озере для американских дураков также преградой не стал: они порешили взорвать его динамитом, планируя, что на шум от подрыва и в образовавшуюся полынью слетятся утки со всей округи. Далее действие уже полностью развивалось по сценарию типа Гайдая. Припарковали Дураки новенький джип на льду, выпили сколько-то дринков для типа сугрева, увязали шашки динамита, вставили да подпалили фитиль, швырнули снаряд на безопасное расстояние от джипа и.... В это время пес Джерри, крайне удивленный, что хозяин бросил аппорт, но при этом ничего не скомандовал, решил проявить инициативу - а у дураков пес тоже дурак - умный бы с ними не связался! Так и не дождавшись команды, Джерри рванул за снарядом как за обычным аппортом. Дураки сразу протрезвели, схватили ружья, и, когда бедный пес помчался обратно с смертельным аппортом в зубах, встретили его огнем на поражение из всех стволов. Но патроны-то были снаряжены на уток, и бедный пес, оскорбленный в лучших чувствах (с ним поступили, как с уткой; вот она, черная неблагодарность за инициативу, рвение, и проч.), от боли и обиды забился под «Джип», который сразу и утонул вместе с незадачливыми охотниками да несчастным псом в проделанной взрывом полынье. Такая вот ирония судьбы: советский фильм окончился все-таки американским хэпиэндом. А американская история - куда трагичней: реальная жизнь всегда жестче придуманной.
История 2. АС
Эта американская история перекликается с историей № 9 кадета Биглера от 05.01.2002 года, когда оператор пытался заснять взлет советского истребителя с реактивными ускорителями. В американской истории ее герой, сержант Джозеф Ли, подобные твердотопливные реактивные ускорители, украденные на авиабазе, решил использовать для езды с ветерком. Подтвердив тем самым, что быструю езду любят не только русские дураки, а любые - дурак он ведь дурак и в Африке, и в Политбюро. Конечно, возмечтав о лаврах автогонщика-рекордсмена, Джозеф столкнулся с определенными техническими трудностями - нелегко приладить к простому «Шевроле» двигатели для тяжелых транспортных самолетов. Но, опять же, дуракам нет преград, и он их преодолел, приделал, выехал на гладкое дно пересохшего озера (обычный американский автодром для установления мировых рекордов скорости). Далее, как говорится, лба не перекрестивши, сразу врубил реактивные двигатели. Оснащенный подобным образом «Шевроле» показал невиданную стартовую прыть, в первые же секунды набрав скорость более 500 км/час. Такое резкое ускорение чем-то сразу насторожило Джозефа, и он попытался затормозить авто, но сразу сгорели и тормоза, и шины. Роковым образом сказалась еще одна дурацкая ошибка сержанта: перед выездом он не снял крылья с колес «Шевроле», и их вполне хватило для трехкилометрового полета на достаточно приличной высоте. Именно поэтому очевидцы сообщили прибывшей полиции и скорой об авиакатастрофе. Металл был так оплавлен, что идентифицировать летательный аппарат как авто удалось только по найденному автомобильному номеру штата Невада. Тело Джозефа полностью перешло в газообразное состояние, не оставив никаких следов. Вдове Джозефа пришлось еще долго судиться со страховыми компаниями, требовавшими заключения патологоанатома, а авиабаза, где он служил, лишь выдала ей справку, что «сержант Джозеф Ли такого-то числа пропал без вести вместе с двумя твердотопливными реактивными двигателями типа JATO. В конце концов восторжествовала не только истина (мадам Ли в суде признали вдовой), но и справедливость: сержанту Ли была присуждена премия имени Дарвина (посмертно). *** Истории 3, 4 и далее - появятся, если прогрессивной интернет-общественности придутся вышеизложенные истории №№ 1 и 2. В книге лауреатов премии Дарвина есть еще имена героев, добровольно вычеркнувших себя из генофонда человечества, и документальные описания их последних подвигов ради этой великой цели.
1970 год. Завершающий год IX-й пятилетки. Школа фигурного катания общества профсоюзов «Авангард» вела набор юных фигуристов. Для записи в школу требовалось всего-ничего - иметь отроду не больше 6 с половиной лет и 15 рублей (для оплаты за зимний квартал естественного катка на киевском велотреке, тренеров и хореографов). Набор деток поручили завучу школы Елене Николаевне Курутиной, балерине на пенсии, хорошему хореографу. Она повесила объявление на доске велотрека, но дело шло ни шатко, ни валко. О приеме в школу мало кто знал, а кто узнавал, тех отпугивала нехилая по тем временам сумма в 15 руб. В общем, школа в том году могла и не открыться - категорически не хватало учеников. Тогда позвали Вия, пребывавшего на пенсии по случаю преклонных годов, в прошлом - известного футболиста, затем крупного спортивного функционера,- Семена Бульковштейна. Тот начал с объявления в «Спортивной газете», расписав светлое будущее учеников школы на союзной, европейской и мировой арене. Затем учинил в одном из помещений велотрека кабинет. Учредил комиссию по приему в школу, назначив себя председателем и кооптировав рядовами членами комиссии двух тренеров. На дверях кабинета он повесил объявление о часах приема - и уже на следующий день приемная ломилась от деток с родителями-бабушками-дедушками, которые с самого раннего утра заняли очередь на объявленный просмотр-конкурс. В кабинет деток запускали поочередно. Начинали с распроса родителей о потомственных алкоголиках в семье (кто ж признается!), затем задавали для проформы еще пару вопросов, после чего просили раздеть ребенка до трусиков, осматривали, предлагали подпрыгнуть, присесть - и выносили вердикт: годен, заполняли нужные формы и в конце упоминали про 15 рублей, которые счастливые родители (бабушки-дедушки) радостно отстегивали. А в приемной перед толпой взволнованных родителей благим матом вопила Курутина, можно сказать, подрывая авторитет и славное дело Семена Бульковштейна: - Да он вас всех дурит! Морочит вам голову! В нашу школу берем всех! Только сдайте 15 рублей - и все! Попадете в те же группы, куда он набирает! Ее никто не слушал. Все рвались на комиссию. Бульковштейну доложили о кипучей подрывной деятельности, которую развила завуч в кулуарах. Он только посмеялся - пусть ей, она работает на общее дело. Для поддержки реноме комиссии некоторым деткам (ну, явным толстякам или дистрофикам) отказывали в приеме, дескать, похудейте (подкормитесь) и приходите на будущий год. Они в слезах выходили, а Курутина - тут как тут: - 15 рублей - и беру туда же! Ну, нечего делать, ей отдавали запрошенную сумму, и она записывала В ТУ ЖЕ ШКОЛУ, и вопила - ну, вот видите, я же всех беру, зачем вы к нему стоите, отдайте деньги мне - и я запишу в одну минуту. И все равно ей никто не верил. Все терпеливо, «волнуясь и бледнея», дожидались своей очереди. ... А первого декабря все детки вышли на лед. И оказались вместе - и прошедшие комиссию, и не прошедшие, но взятые Курутиной без просмотра. Тут она и заявляет родителям, которые ее не слушали, дескать, я же вам тогда говорила, и, видите, оказалась права: и ваши детки, и кому отказал Бульковштейн, но я взяла, - тренируются вместе. На что родители ей, с гордостью советских людей: - НАС ПРИНЯЛА КОМИССИЯ, а их ВЗЯЛИ ЗА ДЕНЬГИ.