Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Как-то пришёл я днём в скверик возле капсульного отеля потренироваться на флейте. Бомж, который до этого лежал метрах в десяти от меня на скамейке, быстренько собрал свои пожитки и ушёл. И молодёжь, сидевшая в смартфонах на соседних скамейках, тоже быстренько рассосалась. "Хм-м, а полезная в быту вещь - блокфлейта", - подумал я тогда. Теперь понимаю, почему крысы сбежали из Хамельна. Они, в отличие от людей, просто не могли заткнуть уши лапками, пока Крысолов мучил свой инструмент.
Что вы всё про запасливых старшин да прапорщиков?.. После окончания Второй мировой войны англичане обследовали линейный крейсер "Ринаун" и обнаружили на нём неподтверждённый перевес в 700 тонн. После расследования выяснилось, что перегруз составляли неучтённые запасы снабжения. 700, блин, тонн неучтёнки на корабле. И это только то, что за водоизмещение вылезло, по факту там наверняка запасливые мичмана ещё сколько-то притырили "на всякий случай, а вдруг понадобится". Вот это, я понимаю, размах.
Велика мысль белорусских сантехников. Вызвал муж одного унитаз поменять, и попросил того починить заодно кран с горячей водой, шоб не капал. Чинил сантехник, чинил и говорит: — Всё, хозяин, теперь у тя тока холодная капать будет... - Так она же не капала до этого! — говорит мой муж. - Так а я механизмы поменял, теперь холодная капает - она дешевле.
Почитал восторги про умные пылесосы и купил "Самсунг Навибот". Толком и не успел насладится его работой. В комнату зашёл пёс, и тут робот поехал. В общем, пока я понял что что-то происходит и добежал, пылесосу кирдык. Одни щепки по комнате. Убирал веником.
С хабра, про прослушивание радиопереговоров служб спасения: - То школьники ночью разбили стекло в алкомагазине, то наркоман выламывает кому-то квартирную дверь топором, то жильцы дома устроили массовую драку из-за занятого кем-то "чьего-то" парковочного места во дворе. В общем, нормальная жизнь российского провинциального города. - Здравствуй, Уфа? )) - Уфа, родимая. Наверное, было нетрудно догадаться :)
Работаю в государственной организации. Коллега: - Ходят слухи, что после выборов нас всех посадят... Я: - Что?! Коллега, продолжая фразу: - ... на жёсткий карантин. Я: - Ах, всего лишь на карантин! Ну, это ещё не самый плохой сценарий. Коллега: - Да ты оптимист, люблю таких! ))
Самую красивую и самую страшную легенду о московском метро придумали дети; это одна из страшилок, которые рассказывали в пионерлагерях. Когда в палате становилось темно, начинались рассказы о том, что происходит с людьми, которые засыпают в поездах и пропускают конечную станцию. Когда поезд въезжает в метро, людей будят, вытаскивают из вагонов и сажают на цепь. После этого они проводят долгие годы под землей, работая и ремонтируя те загадочные механизмы, которые приводят огромный организм метро в движение. Все это время они находятся как-бы в трансе, потому что им что-то подсыпают в еду. Когда они стареют и уже не могут работать, они в один прекрасный день просыпаются в переполненном вагоне, посреди людей, едущих на работу. Они ничего не помнят о своей жизни под землей, просто им становится ясно, что еще вчера они были молоды и полны надежд, а сегодня старики. Их жизнь окончена, и они совершенно не понимают, что же произошло между вчера и сегодня.
Типография. Делаем заказ у контрагента, с доставкой. Заказали чёрный тонер. Звонит контрагент: - Здравствуйте, чёрный краситель закончился, мы вам синий положили, хорошо? Он даже подороже, но той же фирмы...
В голодном 1921 г. замечательный композитор Александр Глазунов пришел к Луначарскому. Между ними, по воспоминаниям В.Шкловского, состоялся следующий разговор:
Глазунов: Нужен паек. Хотя наш претендент очень молод… Год рождения – тысяча девятьсот шестой. Луначарский: Скрипач, они рано выявляются, или пианист? Глазунов: Композитор. Луначарский: Сколько же ему лет? Глазунов: Пятнадцатый. Сын учительницы музыки… Он принес мне свои опусы. Луначарский: Нравится? Глазунов: Отвратительно! Это первая музыка, которую я не слышал, читая партитуру. Луначарский: Почему пришли? Глазунов: Мне не нравится, но дело не в этом, время принадлежит этому мальчику, а не мне. Мне не нравится, Что же, очень жаль… Но это и будет музыка, надо устроить академический паек. Луначарский: Записываю. Так сколько лет? Глазунов: Пятнадцатый. Луначарский: Фамилия? Глазунов: Шостакович.
По ТВ передача о происшествиях (маты запикивают, но вполне понятно, что говорят). Свидетель аварии: - Ну, там виновник в машине зажат был, но живой. Ему там всё дали, воду дали, покурить дали и пизды дали...
Нет, безопаснее всего ночью ходить по неблагополучному району не с газовым баллончиком и не с качком-мордоворотом, а с преподавательницей местного ПТУ. Маман как-то засиделась у такой подруги-преподавательницы, собралась домой, говорит, сейчас я мужу позвоню, чтобы за мной зашёл. Подруга в ответ, мол, не надо, я тебя сама провожу. Мама спрашивает: - Не боишься? - Пошли, - говорит, - сама увидишь. И действительно, из каждой встречной группки молодёжи соответствующего вида: "Здрасти, Мариванна!", "Добрвечер, Мариванна!". И вишенкой на торте: "Мариванна, погодите минутку, щас я вам реферат сдам, а то у меня ещё двойка и на отчисление! Щас-щас, только домой за ним поднимусь".
Когда с бывшим расходились, он себе забрал оба велосипеда. Причем логика у него была совершенно железная: этот - мой, потому что ты его мне подарила, а вот этот - мой, потому что это я его купил и подарил тебе.
Договорился со своей девушкой, что сегодня она ночует у меня. Воодушевленный выхожу из лифта, в мыслях предвкушая детали встречи после того, как мы не виделись уже несколько дней. На выходе из подъезда делегация бабушек встречает меня вопросом в лоб: - Молодой человек, у вас стояк левый или правый? Смущённо пробормотав "постоянный", прохожу мимо, не понимая ничего. Сзади доносится: - А то по левому стояку вечером воду отключают!
Есть классическая простейшая задачка на сообразительность для выявления типа мышления - "Кирпич весит килограмм плюс пол кирпича. Вопрос: сколько весит кирпич?". На тренинге его нам задали. Отвечают кто что. Один ответ порадовал: - 2,3 кг. На вопрос, почему такая странная цифра был ответ: - Я строитель, я знаю.
- Самое весёлое, что тестирование на полиграфе ещё и бессмысленно, зачастую. Лично знаю случай, когда сотрудники склада одной огромной компании раз в полгода тестировались (правила такие были). Причём возможность своровать что-то тестировалась особо :) Целый блок вопросов. А потом выяснилось, что мешками товар выносили. Вот вам и полиграф. Как потом отбивались полиграфологи - "у людей система ценностей нестандартная изначально". Ну, не считали они, что воруют - и всё тут! - Они не воровали! Они догоняли зарплату до нужного уровня.
Однажды поздно вечером летом 1970 я перевернулся на бок и спросил лежащую рядом со мной девушку, хочет ли она выйти замуж. - Мы поговорим об этом утром, - сказала она. – Сейчас мне надо поспать. Утром она сказала, что женитьба – это не очень хорошая идея, а на самом деле, даже очень плохая, но она все равно согласна. Она была права: это была плохая идея. Молодая женщина Табита Спрюс еще не закончила обучение. Я выпустился, но не мог устроиться учителем. Я работал в промышленной прачечной, получая зарплату немногим превышавшую прожиточный минимум. У нас был кредит на обучение, никаких сбережений и никаких льгот. У меня было две пары нижнего белья, две пары джинсов, пара туфель, и проблемы с выпивкой. Мы помнили об этом, назначая дату: 2 января 1971 года. Той осенью мы сели в автобус, идущий из Старого Города, где жила Табби, до Бангора, где находился известный ювелирный магазин Дейз. Мы попросили показать самый дешевый комплект из двух обручальных колец, который был в продаже. С великолепной профессиональной улыбкой, в которой не было ни капли снисхождения, продавец показал нам пару тонких золотых полосок за 15 долларов. Я достал бумажник, который тогда пристегивал байкерской цепочкой к шлевке джинсов, и заплатил за них. В автобусе по дороге домой я сказал: «Готов поспорить, они оставят зеленый след на наших пальцах». Табби, всегда колкая на язык, ответила: «Надеюсь, мы проносим их достаточно долго, чтобы узнать это». Десять недель спустя или около того, мы надели эти кольца друг другу на пальцы. Костюм, который я надел, был слишком велик для меня - я взял его взаймы у будущего шурина, - а моим галстуком гордился бы сам Джерри Гарсия. Моя новоиспеченная жена была одета в голубой брючный костюм, несколько месяцев до этого служивший нарядом подружки невесты на свадьбе ее подруги. Она была великолепна и напугана до смерти. Мы поехали на свадебный прием (бутерброды с тунцом и содовая) на моей машине, стареющем Бьюике с дышащей на ладан коробкой передач. Я все время трогал большим пальцем кольцо на безымянном пальце левой руки. Несколько лет спустя – три? пять? – когда Табби мыла посуду, ее кольцо соскользнуло с пальца и упало в сливное отверстие. Я вырвал заглушку слива, пытаясь найти его, но в темноте обнаружил лишь заколку. Кольцо исчезло. Тогда я уже мог купить вместо него новое, более изящное, но она все равно заливалась горькими слезами из-за потери первого настоящего кольца. Оно не стоило и восьми долларов - оно было бесценно. Жизнь хорошо обошлась со мной в вопросе карьеры. Я написал бестселлеры и заработал миллионы долларов. Но я ни разу не снимал это дешевое кольцо с левой руки с того самого дня, как моя жена с дрожащими губами и руками и блестящими глазами надела его. Знаю, знаю, похоже на песню в стиле кантри. Но в жизни так часто и бывает. Кольцо служит напоминанием, как мы жили тогда: крошечная трехкомнатная квартирка, плохо работающая плита и шумящий холодильник, скрипящие половицы, дом с зимней осадкой, уличный шум по ночам и плакат над раковиной с надписью: ДРУГ МОЙ, У НАС СОВСЕМ НЕ ОСТАЛОСЬ СИЛ. Кольцо заставляет задумываться о будущем, помнить, что у нас было (почти ничего) и какими мы были (чертовски хорошими ребятами). Не дает забыть, что цена вещи и ее ценность - не обязательно одно и то же. Прошло уже 42 года, а зеленого следа все ещё нет. Стивен Кинг
На одной из моих работ коллега выкатил мне максимально странный длинный монолог.
Вкратце: "я делал свою работу плохо и всех всё устраивало, а потом пришла ты и стала делать эту же работу хорошо, и с меня теперь тоже требуют делать мою работу так же хорошо, а мне очень впадлу. Не могла бы ты делать свою работу плохо?".
Как-то раз директор филиала на пол дороги домой вспомнил, что оставил в кабинете что-то очень нужное. Развернул машину, вернулся назад и обнаружил, что в кабинете, ключ от которого типа должен быть только у него, вовсю чешет бабуля-уборщица...
ЧТО ЗА НАХ? Бабуля отвечает: так всё как обычно, а ключ она получила от той бабули, которая здесь работала раньше. Сам директор здесь был только восемь месяцев. Вызвал начальника охраны: чозанах, ключ от кабинета с важнейшей информацией у какой-то левой личности? Но и начальник охраны здесь работал только пару лет, и по поводу ключа был не в курсе...
В итоге выяснилось: "позапрошлый" директор, бывший пять лет назад, терпеть не мог уборки в своём присутствии, и потому дал дубликат ключа уборщице, чтобы она убирала только в его отсутствие. Далее инструкция соблюдалась и при следующем директоре, перешла и к новой уборщице, которая дисциплинировано её исполняла.
Знакомый главбух со мной поделился как он проходил одно собеседование. На вопрос "Почему вы за последние 3 года сменили 2 места работы?" был задан встречный вопрос: "В связи с чем вы за последние 3 года 2 раза сменили юрлицо и 1 раз юрисдикцию?". :)
Сегодня парень подсел познакомиться, потому что я "КЭД" Фейнмана в метро читала, а это - "очень сложная для девушек книга". Ох, чувак, если Фейнман кажется тебе сложным, представляю, как бы ты охуел от квантового шифрования, с которым я ебусь второй месяц.
С.Довлатов: === -Я не спорю. Советское государство — не лучшее место на земле. И много там было ужасного. Однако было и такое, чего мы вовек не забудем. -Режьте меня, четвертуйте, но спички были лучше здешних. Это мелочь, для начала. -Продолжим. Милиция в Ленинграде действовала оперативней. -Если крикнуть на московской улице «Помогите!» — толпа сбежится. А тут — проходят мимо. Там в автобусе места старикам уступали. А здесь — никогда. Ни при каких обстоятельствах. И надо сказать, мы к этому быстро привыкли. В общем, много было хорошего. Помогали друг другу как-то охотнее. И в драку лезли, не боясь последствий. И с последней десяткой расставались без мучительных колебаний. Не мне ругать Америку. Я и уцелел-то лишь благодаря эмиграции. И все больше люблю эту страну. Что не мешает, я думаю, любить покинутую родину… Спички — мелочь. Важнее другое. Есть такое понятие — общественное мнение. В Москве оно было реальной силой. Человек стыдился лгать. Стыдился заискивать перед властями. Стыдился быть корыстным, хитрым, злым. Перед ним захлопывались двери. Он становился посмешищем, изгоем. И это было страшнее тюрьмы. А здесь? Перелистайте русские газеты и журналы. Сколько ненависти и злобы! Сколько зависти, гонора, убожества и притворства!.. Молчим. Привыкли… Люди делятся на умных и глупых. Добрых и злых. Талантливых и бездарных. ====== Вам не кажется, что мы уже семимильными шагами, практически, сами пришли в Америку? В свою, как всегда, Америку. Причём, с глупой наивностью берём от неё худшее, а не лучшее? Ведь всё правильно писал, да ещё когда... С большим уважением, памяти С.Довлатова.
- Я тебе звонил, чего не брал трубку? - Да в ментовке был. - Чего ты там делал? - Доказывал, что это не я напал на гопников, а всё-таки они на меня. - Чего? - Ну, тут такая необычная история... Мы ж вчера в аквапарк ездили. Но я потом домой возвращаться не собирался. Ну и закинул пакет со всей мокрой хренью (шорты, полотенце) Максу в багажник. А сегодня вечером пошёл забирать. Ну и на обратном пути до дома ко мне двое подошли, хотели странного. А это всё в пакете за сутки на морозе смёрзлось в такой странной формы ледяной ком... В общем, один-то убежал, а вот у другого - черепно-мозговая. a
У меня два брата, оба аллергики с младенчества, а меня эта напасть как-то обошла. В общем, в 30 лет после небольшого хирургического вмешательства выписали в том числе антигистаминные (для снятия отёка). И выяснилось, что у меня таки аллергия на лекарства от аллергии. Всё-таки я редкий везунчик по жизни!
В Лас-Вегасе зоомагазин ATV&V Tack and Feed ограничил продажи лекарственного средства ивермектин для лечения глистов у лошадей. Американцы начали скупать препарат, поверив в его силы при лечении коронавируса. Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США (FDA) выпустило предупреждение, что прием ивермектина в дозировках, рассчитанных на животных, опасен для человека и может привести к судорогам, коме и смерти. Так что, теперь лекарство продаётся лишь тем покупателям, которые смогут предъявить совместное селфи со своим конем.
В ветклинике огромный стафф тычется мокрым носом в ящик с крысой. Хозяйка: "Зай, не надо. Ну, зай! Вы не бойтесь, мы таких мелких не едим. На прогулке она мне хомяка нашла. Теперь у нас ещё, блядь, хомяк живет".
Вчерашняя история "Родом из совка" про полуподвальные пивнушки - убогая интерпретация из культовой книжки "Занимательная наркология"... Настолько жалкое подобие, что просто не могу не привести оригинал:
Вы помните, господа, что такое пельменная?
Нет, я не имею в виду первые ночные пельменные начала перестройки — вроде бы для таксистов — про них отдельный разговор. Нет, я — про обычную пельменную семидесятых, коих в нашей безбрежной тогда стране было сколько их было? Пельменная в России — больше, чем пельменная. Как вы переведете это слово иностранцу? Damplin House? Не смешите меня. Пельменная — абсолютная модель мира — со своей эстетикой, запахами, хамством, нечаянной добротой, сложной структурой взаимоотношений человеческого и божественного.
Вся советская держава — одна большая пельменная.
Помните дверь? Она облицована каким-то казенным пластиком — под дерево, и в середину вставлено орг-стекло (стекло давно разбили), и оно мутное и покарябанное и запотевшее изнутри, и красной краской на нем набито — «Часы работы с 8.00 до 20.00», и кто-то попытался из «20.00» сделать слово «хуй» — не получилось, и поперек ручки намотана и уходит внутрь жуткая тряпка — чтобы дверь не так оглушительно хлопала, когда вы входите, и вы входите с мороза, и попадаете в пар и запах.
Я не берусь его описать — молодые не поймут, а остальные знают, о чем я. В общем, пахло пельменями — в основном.
Слева — раздаточный прилавок, вдоль которого тянутся кривые алюминиевые рельсы — двигать подносы. Гора подносов (которые, кстати, здесь называются не подносы, а — разносы. Чувствуете — не барское «подносить», а демократичное — «разносить». Интересно, в каком году придумали?), так вот, гора разносов высится на столике с голубой пластмассовой поверхностью, и разносы тоже пластмассовые, коричневые, с обгрызенными краями, и они все залиты липким кофе с молоком (про это кофе — дальше! Вот откуда корни перехода слова «кофе» из мужского рода в средний. Может быть, «говно» тоже когда-то было мужского рода?), и тут же лежит еще одна жуткая тряпка, такая же, как на ручке двери — эти разносы от этого кофе протирать, и, конечно, никто этого не делает, потому что прикоснуться к серой мокрой скрученной тряпке выше человеческих сил, и несут разнос, горделиво выставив руки вперед — чтобы не накапать на пальто.
За прилавком — две толстые тетки в когда-то белых халатах и передниках. Они похожи, как сестры, — голосами, движениями, остатками замысловатых пергидроль-ных причесок на головах, печалью в глазах. Это особая глубинная печаль, и ты понимаешь, что ни твой приход, ни стены пельменной, ни слякоть и холод за окном, ни даже вечная советская власть не являются причиной этой печали — причина неизмеримо глубже. Вы когда- нибудь видели, как такая тетка улыбнулась — хотя бы раз?
Одна из них периодически разрывает руками красно-серые картонные пачки, вываливает содержимое в огромный бак, ворочает там поварешкой. Из бака валит пар, расплывается по помещению, оседает на темных окнах.
Вторая равнодушно метает на прилавок тарелки с пельменями.
Пельмени с уксусом и горчицей — 32 коп., пельмени со сметаной и с маслом — 36 коп.
Сметану либо масло тетка швыряет тебе в тарелку сама, а уксус и горчица стоят на столиках — уксус в захватанных пельменными руками и оттого непрозрачных круглых графинчиках, а горчицы нет — она кончилась, и баночка пустая и только измазанная высохшим коричневым, и торчит из нее половинка деревянной палочки от эскимо, которой кто-то всю горчицу и доел, и идешь по столам шарить — не осталась ли где. «Простите, у вас горчицу можно?» Столы маленькие, круглые и высокие - чтобы есть стоя, на ножке у них специальные крючки для портфелей и авосек, а потом ножка переходит в треногу и упирается в пол, и сколько не подсовывай туда сложенных бумажек - стол всё равно качается.
Пельменная, если угодно - маленький очаг пассивного сопротивления советской власти, пускай неосознанного. У нас тут внутри своя жизнь и свои отношения, и никаких лозунгов и пропаганды, и приходим мы сюда делать своё мужское дело, и или ты с нами, или не мешай - иди. Ибо кто же приходит в пельменную просто поесть? Поэтому нужны стаканы, и если у тётки хорошее настроение - до известных пределов, разумеется, не до улыбки, - она вроде бы и не заметит, как ты хапнул с прилавка пару стаканов и не налил в них этого самого кофе. А если тётка в обычном своём состоянии - возникнет вялый скандал, и придётся брать кофе и выпивать его, давясь, потому что вылить просто некуда, и водка потом в этом стакане будет мутная и тёплая. Бачок с кофе (это называется «Титан») стоит в конце прилавка, перед кассой - там, где вилки и серый хлеб. Кофе представляет из себя чрезвычайно горячую и невообразимо сладкую и липкую жидкость - сгущёнки не жалели. Стаканы гранёные и обычные тонкие - вперемешку, но надо брать гранёный, потому что тонкий моментально нагреется от кофе и его будет очень трудно донести до стола. Вилки навалены грудой в слегка помятом алюминиевом корытце. Они тоже алюминиевые, слегка жирноватые на ощупь, и у них сильно не хватает зубов, а сохранившиеся изогнуты причудливым образом - недавно специальным постановлением советской власти был отменён язычок на водочной крышке, теперь это называется «бескозырка», и снять её без помощи постороннего колюще-режущего предмета невозможно. Говорят, какой-то умник подсчитал экономию от бескозырок - сколько тысяч тонн металла будет сэкономлено, если не делать язычков. Думаю, на алюминии страна потеряла в сто раз больше.
Но вот ценой ещё пары зубьев крышечка проткнута - естественно под столом, вслепую, а двое твоих друзей заслоняют тебя от бдительных тёток, и ты, рискуя порезать пальцы, сдираешь ненавистный металл с горлышка, а там ещё коричневый картонный кружочек, а под ним - совсем уже тоненькая целлофановая плёночка, и - всё. И, конечно, разлить сразу на троих, а выпить можно и в два приёма - после первого глотка чувство опасности отпускает, и что странно - небезосновательно. Человек выпивший и человек трезвый существуют в параллельных, хотя и близких, но разных реальностях, и то, что может произойти с одним, никогда не произойдет с другим. И наоборот.
И вот - стало тебе хорошо, и мир наполнился добротой, и день вроде не прожит зря, и дела не так уж безнадёжны, а пельмени просто хороши - всё ведь зависит от угла зрения, правда? И с тобой рядом твои дорогие друзья, и пошла отличная беседа, и кто-то уже закурил втихаря «Приму», пуская дым в рукав. Сколько таких пельменных, разбросанных по необъятному пространству страны, греют в этот миг наши души?
Вот входят, настороженно озираясь, трое военных в шинелях - явно приезжие, слушатели какой-нибудь академии или командировочные, пытаются открыть под столом огнетушитель с красным портвейном, суетятся, бутылка выскальзывает из рук, громко разбивается, мутная багровая жидкость разлетается по кафельному полу, покрытому равномерной слякотью, в устоявшийся запах вплетаются новые краски.
Сизый мужичонка в кепке, не оборачиваясь, презрительно констатирует: «И этим людям мы доверили защиту Родины!» И приходят, и приходят, и выпивают, и едят пельмени, и тихо беседуют о чём-то дорогом, и опять спасаются ненадолго, и выходят, шатаясь, в темноту и метель, забывая портфели и авоськи на крючках под столами...
Было это в день рождения Твардовского — 21 июня 1970 года. Ему тогда исполнилось 60 лет. Праздновали на его даче в Пахре. С утра начали съезжаться гости. Я привëз в подарок скамейку, которую сам срубил, — очень хорошую садовую скамейку. Приехали Гавриил Троепольский из Воронежа, Федор Абрамов из Вологды, Юрий Трифонов — словом, весь цвет русской прозы того времени. Все расположились на воздухе, в саду. Уже середина дня. Я разговариваю с кем-то, по-моему, с Лакшиным, и вдруг вижу — Рина. Я знал, что она не знакома с Твардовским, поэтому подбежал и спрашиваю: «Рина, что происходит?» А она говорит: «Я приехала к тебе явочным порядком. Мне Шуня (мама моей жены) сказала, что вы у Твардовских, вот я и припëрлась». Конечно, её тут же узнали, посадили за стол. Она выпила водки. Всё вроде обошлось, и тут она подкрадывается ко мне, дёргает меня за рукав и говорит: «Гердт, я хочу выступить перед Александром Трифоновичем». «Рина, — отвечаю я, — это невозможно! Вы что, с ума сошли? Перед кем вы собираетесь выступать — здесь цвет русской литературы, а вы с вашими эстрадными штучками». «Нет, — твердит она, — я всё-таки хочу. Объяви меня». Я убегаю от неё, перехожу к другой компании, но она меня всюду преследует, продолжает дергать, щипать и всё повторяет: «Ну я хочу выступить, ну объявите меня». Наконец, устав от этих упрашиваний, я сказал: «Александр Трифонович, перед вами хочет выступить Рина Зеленая». Сразу стало тихо, и вдруг она как на меня накинется: «Вы что, идиот? Вы с ума сошли — как это возможно, здесь? В какое положение вы меня ставите, тут такие писатели, и вы хотите, чтобы я выступала со своими эстрадными штучками. Да как вы вообще пускаете его в дом, этого придурка, он же вам дачу спалит! Боже мой, ну как вы могли меня объявить! Ну да ладно, раз уж объявили, придётся выступать». Я совершенно обалдел от такого нахальства. А она преспокойно стала выступать. И знаете, я такого счастливого Твардовского в жизни не видел. Он заливался слезами, катался по дивану. А наутро пришел к нам и говорит: «Ну, Зиновий Ефимович, то, что вы мне скамейку подарили, — это, конечно, здорово, хорошая скамейка, но то, что вы специально для меня привезли из Москвы такую артистку, — вот это незабываемый подарок!».
Мой кот после того, как прошуршит в своём лотке, начинает носиться как угорелый, с финишем на обычно открытой в это время форточке. Ритуал такой ежедневный. Но пару раз расплющил морду о закрытую, после чего начал тормозить перед "финишем", что его явно расстраивало. Как-то сижу, пью законный утренний кофе, тут кот заскакивает на подоконник, смотрит на закрытую форточку, и царапает её - дескать открой. Открыл, чё, пусть посидит, на улицу потаращится. Кот посмотрел на открытую форточку, спрыгнул с подоконника и удалился. Всё, думаю, у меня типичный тупой кот из анекдота "дверь открой, чтоб я НЕ вышел". Но тут слышу — шуршит в лотке...
- Решил полистать резюме нашего бывшего дизайнера (сбежал от нас. Реально сбежал. Сказал, что пошёл за шаурмой, незаметно взял трудовую и сбежал). "Личные качества: умение находить нестандартное решение любой проблемы". - Блять, в точку!
Сижу с компом под деревом, слушаю певучий узбекский язык трудящихся по соседству строителей. Слушаю уже два месяца как, а в узбекском так и не продвинулась ни на слово. Как лингвисту мне обидненько, но сегодня дождалась озарения. В потоке эмоциональной дискуссии я поняла не то, что слово — целую фразу: "НЭИБЫ МАЗГЫ!".
Зашли в "Перекрёсток" с кошкой, и я по приколу у прилавка спросил: "Вы продаёте рыбов?". Ничего смешного - спросили, каких мне конкретно. Пришлось леща покупать...
А я тут первый раз в жизни попался в ловушку профессиональной деформации. Ну, вы знаете все эти анекдоты про программистов: пустой стакан, если не захочется пить, "купи батон хлеба, если будут яйца, купи десяток" и прочее. Послала меня жена в магазин в преддверии 1 сентября и сказала заодно купить ребёнку в школу чёрные гелевые ручки. Я всё записал, купил. Чёрные, прям совсем. Отдаю жене, она говорит - они синие. Я смотрю на неё непонимающе — как синие, если они чёрные. Корпус чёрный, колпачок чёрный. Гелевые. Всё по ТЗ. Дошло только тогда, когда жена показала надпись на упаковке "синие чернила".
Дело начиналось ещё в 90-х. Два друга замутили авторемонтную мастерскую. Один - "гайки крутить", фанат авторемонта. Любая, самая убитая тачка была для него как вызов. Уже будучи разбогатевшим, чинил пенсионерам "Москвичи" и "Запорожцы" просто из спортивного интереса и для собственного удовольствия. Другой друг был "вопросы решать" - такой ушлый, что даже если стрельнуть у него сигарету, не покидает ощущение, что где-то он тебя обманул. Дело пошло, и довольно скоро открыли уже фирму. Прошло надцать лет, 90-е давно прошли, друзья нехило разбогатели, в основном из-за того, который "вопросы решать". Он забабахал ещё несколько предприятий, не забывая вписывать своего другана в учредители/акционеры, хотя гайки там уже крутить было не надо. И вот он запустил уже, кажется, шестую фирму, и никого из их знакомых не удивило, что и туда он вписал своего приятеля-механика. А у того уже как-то совесть заиграла. Слушай, говорит, я ж там ни хрена не смыслю и ни хрена не делаю. Дружба дружбой, но я ж только бумажки подписываю и бабло получаю! У меня с баблом всё и так зашибись, можешь и без меня. И тут его ушлый приятель признался. Дело было не только в дружбе. Все дела, которые он делал на пару с ним, отлично взлетали. А то, что он запускал в одиночку, тупо не взлетало. В магии это называется "оседлать чужую удачу".
Умная колонка с Алисой на Маркете. Самый популярный комментарий о товаре (800+ лайков): - Прикольная бесполезная игрушка для пьяных вечеринок. Именно то, что я хотел.
80 лет назад, 8 сентября 1941 года, началась блокада Ленинграда, продлившаяся 872 дня. Профессор Дмитрий Сергеевич Лихачев оставил воспоминания о блокаде, которые до сих пор нельзя читать без душевной дрожи. Женщина (Зина ее знала) забирала к себе в комнату детей умерших путиловских рабочих (я писал уже, что дети часто умирали позднее родителей, так как родители отдавали им свой хлеб), получала на них карточки, но... не кормила. Детей она запирала. Обессиленные дети не могли встать с постелей; они лежали тихо и тихо умирали. Трупы их оставались тут же до начала следующего месяца, пока можно было на них получать еще карточки. Весной эта женщина уехала в Архангельск. Это была тоже форма людоедства, но людоедства самого страшного. Эту ледовую дорогу называли дорогой смерти (а вовсе не «дорогой жизни», как сусально назвали ее наши писатели впоследствии). Машины часто проваливались в полыньи (ведь ехали ночью). Рассказывали, что одна мать сошла с ума: она ехала во второй машине, а в первой ехали ее дети, и эта первая машина на ее глазах провалилась под лед. Ее машина быстро объехала полынью, где дети корчились под водой, и помчалась дальше, не останавливаясь. Сколько людей умерло от истощения, было убито, провалилось под лед, замерзло или пропало без вести на этой дороге! Один Бог ведает! У А. Н. Лозановой (фольклористки) погиб на этой дороге муж. Она везла его на детских саночках, так как он уже не мог ходить. По ту сторону Ладоги она оставила его на саночках вместе с чемоданами и пошла получать хлеб. Когда она вернулась с хлебом, ни саней, ни мужа, ни чемоданов не было. Людей грабили, отнимали чемоданы у истощенных, а самих их спускали под лед. Грабежей было очень много. На каждом шагу подлость и благородство, самопожертвование и крайний эгоизм, воровство и честность. Самое страшное было постепенное увольнение сотрудников. По приказу Президиума по подсказке нашего директора — П. И. Лебедева-Полянского, жившего в Москве и совсем не представлявшего, что делается в Ленинграде, происходило «сокращение штатов». Каждую неделю вывешивались приказы об увольнении. Увольнение было страшно, оно было равносильно смертному приговору: увольняемый лишался карточек, поступить на работу было нельзя. На уволенных карточек не давали. Вымерли все этнографы. Сильно пострадали библиотекари, умерло много математиков — молодых и талантливых. Но зоологи сохранились: многие умели охотиться. Директор Пушкинского Дома не спускался вниз. Его семья эвакуировалась, он переехал жить в Институт и то и дело требовал к себе в кабинет то тарелку супа, то порцию каши. В конце концов он захворал желудком, расспрашивал у меня о признаках язвы и попросил вызвать доктора. Доктор пришел из университетской поликлиники, вошел в комнату, где он лежал с раздутым животом, потянул носом отвратительный воздух в комнате и поморщился; уходя, доктор возмущался и бранился: голодающий врач был вызван к пережравшемуся директору! Зимой, мыши вымерли с голоду. В мороз, утром в тишине, когда мы уже по большей части лежали в своих постелях, мы слышали, как умиравшая мышь конвульсивно скакала где-то у окна и потом подыхала: ни одной крошки не могла она найти в нашей комнате. В этой столовой кормили по специальным карточкам. Многие сотрудники карточек не получали и приходили... лизать тарелки. А между тем из Ленинграда ускоренно вывозилось продовольствие и не делалось никаких попыток его рассредоточить, как это сделали англичане в Лондоне. Немцы готовились к блокаде города, а мы — к его сдаче немцам. Эвакуация продовольствия из Ленинграда прекратилась только тогда, когда немцы перерезали все железные дороги; это было в конце августа. Ленинград готовили к сдаче и по-другому: жгли архивы. По улицам летал пепел. Город между тем наполнялся людьми: в него бежали жители пригородов, бежали крестьяне. Ленинград был окружен кольцом из крестьянских телег. Их не пускали в Ленинград. Крестьяне стояли таборами со скотом, плачущими детьми, начинавшими мерзнуть в холодные ночи. Первое время к ним ездили из Ленинграда за молоком и мясом: скот резали. К концу 1941 г. все эти крестьянские обозы вымерзли. Вымерзли и те беженцы, которых рассовали по школам и другим общественным зданиям. Помню одно такое переполненное людьми здание на Лиговке. Наверное, сейчас никто из работающих в нем не знает, сколько людей погибло здесь. Наконец, в первую очередь вымирали и те, которые подвергались «внутренней эвакуации» из южных районов города: они тоже были без вещей, без запасов. Голодали те, кто не мог получать карточек: бежавшие из пригородов и других городов. Они-то и умирали первыми, они жили вповалку на полу вокзалов и школ. Итак, один с двумя карточками, другие без карточек. Этих беженцев без карточек было неисчислимое количество, но и людей с несколькими карточками было немало. Были, действительно, отданы приказы об эвакуации детей. Набирали женщин, которые должны были сопровождать детей. Так как выезд из города по личной инициативе был запрещен, то к детским эшелонам пристраивались все, кто хотел бежать... Позднее мы узнали, что множество детей было отправлено под Новгород — навстречу немцам. Рассказывали, как в Любани сопровождавшие «дамы», похватав своих собственных детей, бежали, покинув детей чужих. Дети бродили голодные, плакали. Маленькие дети не могли назвать своих фамилий, когда их кое-как собрали, и навеки потеряли родителей. Некоторые голодающие буквально приползали к столовой, других втаскивали по лестнице на второй этаж, где помещалась столовая, так как они сами подняться уже не могли. Третьи не могли закрыть рта, и из открытого рта у них сбегала слюна на одежду. В регистратуре лежало на полу несколько человек, подобранных на улице. Им ставили на руки и на ноги грелки. А между тем их попросту надо было накормить, но накормить было нечем. Я спросил: что же с ними будет дальше? Мне ответили: «Они умрут». — «Но разве нельзя отвезти их в больницу?» — «Не на чем, да и кормить их там все равно нечем. Кормить же их нужно много, так как у них сильная степень истощения». Санитарки стаскивали трупы умерших в подвал. Помню — один был еще совсем молодой. Лицо у него был черное: лица голодающих сильно темнели. Санитарка мне объяснила, что стаскивать трупы вниз надо, пока они еще теплые. Когда труп похолодеет, выползают вши. Уже в июле началась запись в добровольцы. /…/. А Л. А. Плоткин, записывавший всех, добился своего освобождения по состоянию здоровья и зимой бежал из Ленинграда на самолете, зачислив за несколько часов до своего выезда в штат Института свою «хорошую знакомую» — преподавательницу английского языка и устроив ее также в свой самолет по броне Института. Нас, «белобилетчиков», зачислили в институтские отряды самообороны, раздали нам охотничьи двустволки и заставили обучаться строю перед Историческим факультетом. Вскоре и обучение прекратилось: люди уставали, не приходили на занятия и начинали умирать «необученными». Помню, как к нам пришли два спекулянта. Я лежал, дети тоже. В комнате было темно. Она освещалась электрическими батарейками с лампочками от карманного фонаря. Два молодых человека вошли и быстрой скороговоркой стали спрашивать: «Баккара, готовальни, фотоаппараты есть?» Спрашивали и еще что-то. В конце концов что-то у нас купили. Это было уже в феврале или марте. Они были страшны, как могильные черви. Мы еще шевелились в нашем темном склепе, а они уже приготовились нас жрать. Развилось и своеобразное блокадное воровство. Мальчишки, особенно страдавшие от голода (подросткам нужно больше пищи), бросались на хлеб и сразу начинали его есть. Они не пытались убежать: только бы съесть побольше, пока не отняли. Они заранее поднимали воротники, ожидая побоев, ложились на хлеб и ели, ели, ели. А на лестницах домов ожидали другие воры и у ослабевших отнимали продукты, карточки, паспорта. Особенно трудно было пожилым. Те, у которых были отняты карточки, не могли их восстановить. Достаточно было таким ослабевшим не поесть день или два, как они не могли ходить, а когда переставали действовать ноги — наступал конец. Обычно семьи умирали не сразу. Пока в семье был хоть один, кто мог ходить и выкупать хлеб, остальные, лежавшие, были еще живы. Но достаточно было этому последнему перестать ходить или свалиться где-нибудь на улице, на лестнице (особенно тяжело было тем, кто жил на высоких этажах), как наступал конец всей семье. По улицам лежали трупы. Их никто не подбирал. Кто были умершие? Может быть, у той женщины еще жив ребенок, который ее ждет в пустой холодной и темной квартире? Было очень много женщин, которые кормили своих детей, отнимая у себя необходимый им кусок. Матери эти умирали первыми, а ребнок оставался один. Так умерла наша сослуживица по издательству — О. Г. Давидович. Она все отдавала ребенку. Ее нашли мертвой в своей комнате. Она лежала на постели. Ребенок был с ней под одеялом, теребил мать за нос, пытаясь ее «разбудить». А через несколько дней в комнату Давидович пришли ее «богатые» родственники, чтобы взять... но не ребенка, а несколько оставшихся от нее колец и брошек. Ребенок умер позже в детском саду. У валявшихся на улицах трупов обрезали мягкие части. Началось людоедство! Сперва трупы раздевали, потом обрезали до костей, мяса на них почти не было, обрезанные и голые трупы были страшны. Так съели одну из служащих Издательства АН СССР — Вавилову. Она пошла за мясом (ей сказали адрес, где можно было выменять вещи на мясо) и не вернулась. Погибла где-то около Сытного рынка. Она сравнительно хорошо выглядела. Мы боялись выводить детей на улицу даже днем. Несмотря на отсутствие света, воды, радио, газет, государственная власть «наблюдала». Был арестован Г. А. Гуковский. Под арестом его заставили что-то подписать1, а потом посадили Б. И. Коплана, А. И. Никифорова. Арестовали и В. М. Жирмунского. Жирмунского и Гуковского вскоре выпустили, и они вылетели на самолете. А Коплан умер в тюрьме от голода. Дома умерла его жена — дочь А. А. Шахматова. А. И. Никифорова выпустили, но он был так истощен, что умер вскоре дома (а был он богатырь, русский молодец кровь с молоком, купался всегда зимой в проруби против Биржи на Стрелке). Мне неоднократно приходилось говорить: под следствием людей заставляли подписывать и то, что они не говорили, не писали, не утверждали или то, что они считали совершенными пустяками. В то время, когда власти готовили Ленинград к сдаче, простой разговор двух людей о том, что им придется делать, как скрываться, если Ленинград займут немцы, считался чуть ли не изменой родине. наш заместитель директора по хозяйственной части Канайлов (фамилия-то какая!) выгонял всех, кто пытался пристроиться и умереть в Пушкинском Доме: чтобы не надо было выносить труп. У нас умирали некоторые рабочие, дворники и уборщицы, которых перевели на казарменное положение, оторвали от семьи, а теперь, когда многие не могли дойти до дому, их вышвыривали умирать на тридцатиградусный мороз. Канайлов бдительно следил за всеми, кто ослабевал. Ни один человек не умер в Пушкинском Доме. Одна из уборщиц была еще довольно сильна, и она отнимала карточки у умирающих для себя и Канайлова. Я был в кабинете у Канайлова. Входит умирающий рабочий (Канайлов и уборщица думали, что он не сможет уже подняться с постели), вид у него был страшный (изо рта бежала слюна, глаза вылезли, вылезли и зубы). Он появился в дверях кабинета Канайлова как привидение, как полуразложившийся труп и глухо говорил только одно слово: «Карточки, карточки!» Канайлов не сразу разобрал, что тот говорит, но когда понял, что он просит отдать ему карточки, страшно рассвирепел, ругал его и толкнул. Тот упал. Что произошло дальше, не помню. Должно быть, и его вытолкали на улицу. Теперь Канайлов работает в Саратове, кажется, член Горсовета, вообще — «занимает должность». Власть в городе приободрилась: вместо старых истощенных милиционеров по дороге смерти прислали новых — здоровых. Говорили — из Вологодской области. Я думаю, что подлинная жизнь — это голод, все остальное мираж. В голод люди показали себя, обнажились, освободились от всяческой мишуры: одни оказались замечательные, беспримерные герои, другие — злодеи, мерзавцы, убийцы, людоеды. Середины не было. Модзалевские уехали из Ленинграда, бросив умиравшую дочурку в больнице. Этим они спасли жизнь других своих детей. Эйхенбаумы кормили одну из дочек, так как иначе умерли бы обе. Салтыковы весной, уезжая из Ленинграда, оставили на перроне Финляндского вокзала свою мать привязанной к саночкам, так как ее не пропустил саннадзор. Оставляли умирающих: матерей, отцов, жен, детей; переставали кормить тех, кого «бесполезно» было кормить; выбирали, кого из детей спасти; покидали в стационарах, в больницах, на перроне, в промерзших квартирах, чтобы спастись самим; обирали умерших — искали у них золотые вещи; выдирали золотые зубы; отрезали пальцы, чтобы снять обручальные кольца у умерших — мужа или жены; раздевали трупы на улице, чтобы забрать у них теплые вещи для живых; отрезали остатки иссохшей кожи на трупах, чтобы сварить из нее суп для детей; готовы были отрезать мясо у себя для детей; покидаемые — оставались безмолвно, писали дневники и записки, чтобы после хоть кто-нибудь узнал о том, как умирали миллионы. Разве страшны были вновь начинавшиеся обстрелы и налеты немецкой авиации? Кого они могли напугать? Сытых ведь не было. Только умирающий от голода живет настоящей жизнью, может совершить величайшую подлость и величайшее самопожертвование, не боясь смерти. И мозг умирает последним: тогда, когда умерла совесть, страх, способность двигаться, чувствовать у одних и когда умер эгоизм, чувство самосохранения, трусость, боль — у других. Правда о ленинградской блокаде никогда не будет напечатана.
Ищу в инете адаптер для детской коляски. Есть за тыщу, но доставка дорогая. На другом сайте в два раза дороже, но есть кнопка "Нашли дешевле?", ну и, типа, оправить им ссылку на другой инет-магазин. Ок. Отправляю. В надежде на скидку. В ответ получаю письмо: "Спасибо за то, что сообщили о том, что у нас не самая низкая цена на товар. К сожалению, мы не можем сейчас снизить цену (не знаем, по какой причине другой магазин продаёт этот товар в убыток)". Так и вы продавайте в убыток, блин, раз кнопку сделали! :D
Гуляли в лесу с собаками и нашли человека в костюме Зебры! Оказалось, был корпоратив на полянке с аниматорами, выпили, погуляли, заблудился бедолага вечером, переночевал в лесу, потерял голову зебры и пошёл, куда глаза глядят. Видели бы вы квадратные глаза собак, когда это чудо на нас выгребло... Даже сожрать не пытались.
Работал я в Питере ....рассказывали мне историю...не знаю может байка.... Поселили в вагончик молодых парней и пенсионера ...ну те после работы поели и в город...посуду не помыли...раз, два....потом приходят ...все чисто...ну смекнули, на пенсионере можно и выехать....раз терпилa такой...и так продолжалось недели две...потом как то раз, пошли они в город...один что-то забыл....вернулся.....подходит к вагону....картина....сидит дед...на земле тарелки...их собака вылизывает.....
- Не, языковой барьер плюс незнание языковых же тонкостей - это реально страшная штука. Шеф рассказывал, что году в десятом ездили они в Китай, договариваться о поставках, у одной фабрики цены, говорит, вкусные были, качество на уровне, но никак им не удалось объяснить, что техника под брендом HUILA в России немного не зайдёт )))
В обсуждении темы поисков заблудившихся в лесу. У нас в грибной сезон вечером МЧС приезжает к краю леса и включает сирену. К сумеркам на неё выходит пяток москвичей со смартфонами. Самый действенный метод навигации в лесу.
Есть у меня знакомый - Паша. Так вот речь не о нём, а о его отце. Человек, надо сказать, весьма образованный и очень умный. Так вот, до последнего момента он держал у нас в компании первое место в рейтинге "Горе от ума", и было это в прошлом году, когда он решил на даче попить из "Керхера". Причём когда спросили - как он сумел это сделать, ведь производитель специально сделал распылитель 1,5 метра, чтобы никто не пострадал? Ответ был гениальный - он нажал кнопку об гвоздь на стене. Ну, губу зашили, хорошо, есть о чём поговорить и посмеяться.
- Блэт. У малого, конечно, кот хороший, но блэт. Брат уехал в байдарочный поход, наказал следить за котом, поэтому пока живу у него. Решил себе сварганить плов. Насыпал риса в казан, ушёл за морквой. Кот решил, что казан - это его новый сортир, а рис - это такой наполнитель... - Вот же ебло шерстяное!
Вся «идеология» УПА и прочих самостийников во время войны прекрасно описана Ковпаком в своем дневнике. Там же лаконично описана причина разногласий украинских хероев с немцами.
Сидор Артемьевич Ковпак, ориентировочно 3 – 5 июля 1943 г.
Ответы пленных мельниковцев. Как образовалась банда мельниковцев? С приходом немцев все кулачье вступило в украинскую полицию, потому что можно было грабить евреев . Награбленное у евреев барахло было продано и пропито. Время идет, евреи перебиты, жрать, пить надо, но за что? Немцы посадили полицию на паек – 500 гр[аммов] хлеба, прижали, стали бить. Полиции это не понравилось. Она бежит в лес, организуется в банды (рой, чета, сотня, курень, полк) – и нападают на невооруженных поляков. Жгут села, убивают и режут народ, забирают хлеб, мясо, сало и все имеющиеся продукты и тикают в курень (в лес). Нажруться и спят. Ходят панами, чего еще? (Сало з салом їв, на соломі спав, зубами чухався.) Идеи? Самостийна Украина? Да это только «политика». Бульбовцы говорят, что их идею взагали передовые, а бандеровцы говорят, что их; а мельниковцы говорят: пошли вы все к «ебени матери» - наши [идеи] самостийнийшие. … в общем, собрались Иван Гимно да Семен Залупа...»
Вот и вся идеология. И я считаю совершенно правильным, что эта сволочь сейчас героизируется на Украине. Какая страна-такие и херои.
Наблюдая вчера за ожидающим аудиенции у Байдена президентом Украины, вспомнил легенду (придуманную Михаилом Веллером) о посещении Сальвадора Дали Арамом Хачатуряном. Вкратце напомню.
Однажды Хачатурян приехал на гастроли в Испанию. После более чем успешного концерта, где Арам Ильич дирижировал своими произведениями, его новоиспечённые испанские друзья спросили: «Что же мы ещё можем для Вас сделать?».И Хачатурян изъявил желание встретиться со всемирно известным художником Дали. Это было его единственное желание, которое он давно хотел осуществить. Испанцы жутко переживали, что не смогут выполнить просьбу. Позвонили в Нью-Йорк, где сейчас находился Дали и сказали, что композитор Хачатурян хочет познакомиться с ним. Дали ответил: «Хорошо. Завтра же я вылетаю. Скажите, чтобы Маэстро приезжал ко мне в замок к 14.00». Приехав в замок, Арам Ильич прошёл в огромный зал, куда его проводили слуги. Дверь за ним закрылась. В этом помещении он находился один. Посередине стоял длинный стол со всевозможными яствами: вина, мясо, фрукты и т.д.. Композитор решил, что Сальвадор подойдёт чуть позже (на часах было ровно 14.00). Однако этого не произошло не через полчаса и даже не через час. Хачатурян был возмущён такой наглостью и решил перекусить. Ведь он специально не ел перед обедом с Дали и был жутко голоден. Наевшись вволю (и напившись) он решил уйти от этого наглеца. Однако, когда Арам Ильич подошёл к двери, она оказалась заперта. Он проверил другие 3 двери- тоже самое. Сколько бы он ни долбился в них и не кричал. Двери никто не открыл. Так прошло ещё 3 часа. Хачатурян был вне себя от бешенства, а также Маэстро после всего выпитого…захотел по-маленькому.. Выхода из ситуации не было. Пришлось делать это в цветочную вазу, стоявшую в углу. И только он начал испускать из себя всё выпитое, КАК…Громогласно зазвучал «Танец с саблями», распахиваются все двери, и из одной из дверей выбегает абсолютно голый Дали верхом на швабре. Пробегает через всю залу и скрывается в проеме противоположной двери. Всё резко стихает и звучит голос: «Аудиенция у Сальвадора Дали закончена!». Хачатурян какое-то время стоит не двинувшись с места со спущенными штанами, а потом быстро их одевает и уносится прочь в свой лимузин.
Говорят, что всю обратную дорогу Хачатурян был вне себя от ярости и даже хотел выбросить в окно подаренный альбом с иллюстрациями Дали и трогательной надписью "На память о незабываемой встрече", но потом успокоился и передумал. Он был отходчивым человеком. Кстати, в то время Хачатурян в мире был значительно популярнее Сальвадора Дали. Но дело не в этом.
Возможно, если бы встреча Арама Ильича и Дали продлилась дольше и имела другое содержание, Сальвадор узнал бы, что тогда Хачатурян работал над своей Симфонией колоколов (Второй), посвященной Геноциду армян 1915 года. Возможно, Дали бы месседж «Сон разума рождает чудовищ» осознал бы и в плоскости Мец Егерна.
Кстати, а вы обратили внимание, что в овальном кабинете Белого Дома при приеме восточно-европейских просителей цветочные вазы убирают?
На работе сегодня весь день пишу вежливое письмо. Суть: некая московская фирма хочет провести корпоративный Новый Год в Питере. Среди требований: наблюдение развода мостов и прогулка по белым ночам. Вот и думаю, как вежливо рассказать, что мы можем всё, но с белыми ночами как-то не получится. А развод мостов им не по бюджету.