Новые истории - основной выпуск

Работал мастером на лесоперерабатывающем предприятии.Сотрудники процентов 90 все бывшие сидельцы.Срока от 10 до 30.Люди взрослые,очень культурные ну и на производстве правило «сухого закона» для всех без исключения.
Звонит значит постоянный контрагент с необычной просьбой.Далее Я-это я,К-контрагент .
К-Приветствую,слушай просьба есть одна к тебе.Возьми сына моего к себе на работу,хочу чтоб понял что такое работа и как зарабатывается на хлеб.
Я-Ты же в курсе кто у меня работает и вообще условия труда.Зачем тебе это?Устрой к себе в офис.
К-Нет.Нужно именно к тебе.
Я-Хорошо.Завтра к 9 пусть приходит.
Приходит значит этот «малой»,а там в 17 лет детина ростом 180 и АУЕшник.
Думаю,воооот оно что оказывается ,на перевоспитание наверное папка отправил.
Говорю ему: ну вон там вагончик где переодеваться ,спросишь такого-то,он тебе всё расскажет.Будешь грузчиком.
А сортировать и раскладывать доску сырую вручную это я вам скажу очень нелегко ,кубов так по 20-30 в день.На смене всегда 2-4 грузчика в зависимости от загруженности.
Ушёл значит малой работать ,занимаюсь своими делами,в 12 часов звонок.
К-Что случилось?Что у него с голосом?
Я-хер его знает я его с 9 часов не видел,ушёл работать.Щас дойду до вагончика посмотрю как там и что он.
Сам бегом в будку к грузчикам,думаю ну пиздец наверное .
Залетаю и с ходу на мужиков :вы че а@@ели,что с пацаном сделали мне его отец звонил.
Был у нас один «старший» грузчиков ,все звали его «Полосатый».Уточнять надеюсь не надо почему.Встает значит он и говорит
П-Начальник ты чего ругаешься,мы его даже пальцем не тронули ,вон он на шконаре в углу сидит.Так поговорили просто с ним,кто он и что он.
Смотрю на парня,а он бедолага в угол забился сидит весь бледный.
Я говорю: выходи давай не ссы,били?
Он говорит нет,просто разговаривали.
Через час приехал Папка и забрал его.ну забрал и забрал.
Прошло месяца 4 я и забыл про всю эту историю.Звонит снова значит этот контрагент.
К-Саныч ты на месте?
Я-Да
К-Щас подъеду
Приехал и привозит 3 по 0,75 абсолюта,колбасы ,ещё какой то закуси.
Я-это что за гуманитарная помощь?или может праздник какой.
К-Спасибо тебе,и мужикам спасибо и благодарность вот передай.
Помнишь малой мой у вас «работал»
Я-Ну,но чёт не сложилось.
К-Это хуйня всё.Он после того раза как будто подменили его.Маме после еды спасибо стал говорить.ЕГЭ хорошо написал,поступил.АУЕ своё забросил.По-людски разговаривать начал.Подменили парня.Что вы с ним сделали?
Я-Ничего,просто разговаривали)))

Как то раз, решили с друзьями собраться в кальянке. Был я, два друга и три девушки, которых друзья охарактеризовали как "бл*дей". В процессе отдыха случайно уронили кальян на диван и соответственно прожгли. Так как мы виноваты и чтобы не идти на конфликт, и не было недоразумений, договорились с администратором, что оплатим 10к за этот диван. Такая сумма на тот момент была только у меня, договорились, что я оплачу, а остальные в течении трёх дней мне скинутся по 1700. Друзей я знал с детства и был в них уверен, а вот на счет девушек, с которыми познакомился пару часов назад, были сомнения. В итоге, эти три девушки свою часть денег принесли буквально на следующий день, а "друзья", которые "брат за брата" начали кормить завтраками.
Клянчить эти несчастные 1700 с каждого я не стал, что с них возьмёшь, бл*ди они и есть бл*ди.

Давно минул очередной День Победы. Утихли ежегодные бурления и страсти, на полку отправились старые фотографии, и популюс благополучно подзабыл о ветеранах до следующего года. Наверное, самое время и написать пару слов. Для начала предупреждаю, будет очень длинное, бессвязное, нудное, и, наверное, абсолютно не нужное вступление, которое я пишу для себя, и которое можно пропустить.

Пролог:

Смотря с высоты прошедших лет я вынужден признать, с детства у меня был замылен глаз. Дело в том, что мне повезло, и я рос при двух дедушках и бабушке ветеранах. Конечно в семье были и другие ветераны, например мужья дедовых сестёр, братья и сёстры бабушек, итд, но их я видел редко. А когда и видел, то по малолетсву ни о чём никогда не распрашивал. Да и зачем? Если уж очень припекало что-либо разузнать про Войну, то запросто можно было "дёрнуть" одного из дедов. Правда, рассказов деда по отцу я помню совсем мало, он умер когда я был младшеклассником, и всё же, кое-что застряло в памяти.

Так вот, поразмыслив я понял одну штуку. Оказывается, я воспринимал историю Войны именно через их биографии, а они во многом были схожи. Оба, младший комсостав, оба на фронте с лета 1941-го. Дед по отцу - артиллерист, дослужился до майора, вот только точную последнюю должность не знаю. Вроде что-то на уровне замкомандира артдивизиона. Дед по матери - сапёр. Ванька-взводный. Наконец, уже во время Войны с Японией дорос до командира отдельного лёгкого переправочного парка (это примерно как комбат). Дослужился до капитана. Так что и по званиям и должностям были деды мои почти одинаковы.

Да что по должностям, у них и количество ранений совпадало, у каждого по одному тяжёлому и по два лёгких. А если и этого мало, даже награды у них были практически один в один. У каждого по 2 Ордена Отечественной Войны I степени, Орден Отечественной Войны II степени, по Красной Звезде, и по медали За Боевые Заслуги. Правда, у деда по отцу была ещё медаль За Отвагу, зато у деда по матери была медаль За Победу над Японией. Ну и по пригоршне тех что давали всем участникам определённой операции, типа За Оборону Кавказа, За Взятие Берлина, За Оборону Москвы, итд.

Глядя на них, в сопливом детстве, я был в полном расстройстве. Хотелось слышать про великие свершения и подвиги, а они детали своих биографий, наверняка щадя мои нервы, учитывая мой щенячий возраст, раскрывали весьма скупо. Нет, на роли героев дедушки решительно не годились. Зато контраст, то бишь подвиги показываемые актёрами в кино, впечатляли изрядно. Более того, на фоне фотографий генералов и маршалов в парадных мундирах из военных книг, коих у нас дома была немало, награды дедов выглядели более чем скромно. Да и выглядели деды совсем не так как богатыри в фильмах и книгах, а как самые что ни на есть ординарные, тусклые, малоинтересные личности. С Кожедубами, Маресьевыми, Коневыми, да Малиновскими, ну никак не сравнить.

Наверное по этому, к свому нынешнему стыду, я их биографии воспринимал за некий стандарт. Когда я подрос, то умом я, конечно, понимал, что судьбы у всех ветеранов разные, но вот осознания, как ни удивительно, не было. Вот как-то не доходило, что кто-то вполне мог не попасть на Войну в 1941-м, не быть раненным, не служить офицером, не получить наград, вообще не вернуться домой, и даже совсем не попасть на фронт.

Постепенно, с годами, появилось чуть больше мозгов, и я начал расспрашивать деда о деталях. Потом начал и записывать, иногда оформляя в виде рассказов. Совсем недавно жизнь взяла своё и расспрашивать стало некого. Наверное, когда его не стало, я и осознал, что биографии моих дедов наверно не такие уже и стандартные и ординарные.

Перед последним Днём Победы, я вдруг понял такую штуку. За столько лет, я ни разу не пообщался с "обыкновенным" ветераном. Тем самым - простым солдатом. Конечно взводный, ротный, и даже комбат, тоже не велики шишки, но всё же их было много меньше чем солдат, на чьих горбах и безымянных могилах и ковалась та самая Победа. Наверное взгляд солдата на Войну должен быть весьма другим, подумал я. Мне стало интересно, а какой он?

Тут мне повезло. В моей семье, в США, остался последний ветеран, отец моего дяди. На прошедшее 9-ое Мая, я к нему специально заехал и мы пообщались.
- Если ты ищешь подвигов и героизма, вынужден тебя разочаровать - сразу честно предупредил он меня.

Разговаривали мы пару часов. Вот, наконец, я решил изложить его повесть на бумаге. Будет, как обычно, очень длинно.

"Обыкновенный Солдат"

Эпиграф: "Мне хочется верить, что скромная наша работа, даёт вам возможность беспошлинно видеть восход" (В.С. Высоцкий).

Если кому интересно, первая часть истории тут: https://www.anekdot.ru/id/992789 .

В марте 1942-ого маму и меня эвакуировали по Дороге Жизни из Ленинграда. С горем пополам, через месяц-полтора мы добрались до Самарканда и там осели. В школу я больше не пошёл, ведь когда мы приехали на место, уже был конец учебного года. Удалось взамень устроиться на подготовительные курсы для поступления в сельхозтехникум. Всё таки уже 16 лет, на маминой шее сидеть стыдно. А самое главное тут свои карточки, а это хлеб. Что такое пайка хлеба после той блокадной зимы я на всю жизнь запомнил.

За лето я подучился, экзамены сдал и поступил. Даже семестр первый отучился. Но военкоматы работали чётко, в конце декабря мне исполнилось 17, а уже на следующий день мне повестка пришла. В военкомате мне сказали:
- Поедешь в военное училише, в Термез. Через 2 дня быть на вокзале.

Мама меня на вокзал проводила, плакала, ясное дело. Попрощались.

На вокзале из таких же пацанов как я, целую группу собрали, из тех что в Термез отправляют. Почти всем по 17. Сказали:
- Жди тут. Скоро подадут ваш эшелон. Никуда не расходиться.
В тот день отправки не было. Не было её ни завтра, ни послезавтра, ни на третий день, и ни на четвёртый. Все припасы, что с собой взяли, схарчили. Стало голодно. Конечно, нас кормили, ведь мы уже, можно сказать, в армии, но пустой суп, немного каши, и хлеб, для подростков мало.

А на вокзале своя жизнь шумит. Люди прибывают, уезжают, торгуют, меняют, кричат, плачут, теряют, находят. Целый водоворот судеб и жизней проносится перед глазами. А мы всё сидим, ждём и ждём, пока нас позовут. Мало того что скучно, до одури, так ещё и не поспать нормально, да и не ополоснуться даже.

Надоело, сколько можно. Пошли к коменданту:
- Что происходит? Когда нас отправят?
- А я откуда знаю? Пошли вон. Сказано ждать, так ждите. Придёт состав, вас позовут.
- Нас в армию призвали. Мы воевать хотим, а не прохлаждаться.
- Кыш отсюдова. И без вас голова кругом. Попадёте на фронт, это дни и часы на вокзале вам раем покажутся.

На пятый день мочи уже не было. Голодно, в баню бы сходить, да поспать нормально. Те, что как и я, из Самарканда призывались, порешили быстренько по домам сбегать. Мама так удивилась, ну и обрадовалась, конечно. В порядок себя привёл, помылся, поел домашнего и бегом на вокзал. И снова ждём.

Самый смелый из нас решил дома переночевать, авось пронесёт. Повезло, состав наш так и не подали. На следующий день уже все кто мог, по домам сбегали, притащили какой-то снеди тем кто из нашего призыва, но не местный. Много и у самих не было, но хоть какая то добавка. А вечером я и другие пошли спать по домам. Так ещё 4 дня пролетело. Вот это служба так служба, но всё кончилось на 10-й день.

Утром пришёл на вокзал, а нашей группы нету. Собралось нас человек 6-7 и к комменданту, где остальные? Тот сразу орать начал:
- Где вы шлялись, сволочи? Ночью подали состав, ваша группа отбыла в Термез. А вы дезертиры и по вам трибунал плачет.
Напугались мы жутко. Ведь, как ни крути, он прав. Время военное, суровое.
- Что же нам делать? Как в Термез добираться?
- А я откуда знаю? Я что вам, персональный поезд рожу? Своим ходом добирайтесь. По хорошему, я вообще сейчас же задержать вас должен.

Тут мы совсем приуныли. От Самарканда до Термеза 300 километров с гаком. Денег у нас, конечно же, нет. Всё что было, давным давно на вокзале потратили. И паспортов у нас тоже нет, мы же их в военкомате сдали.
Но тут комендант сжалился:
- Ладно, помогу вам. Вон состав с мазутом уходит. Он правда не в Термез идёт, а в Карши. Но и оттуда можно найти состав до Термеза.

Куда деваться, состав вот вот тронется. Побежали. Там на цистернах такие лесенки есть, на них залезли и держимся. Страшновато, конечно, если сорвёшься, то костей не соберёшь. Но если ухватился крепко, то вполне ехать можно. Хотя ветер дует и холодно, но других вариантов нет. Так до станции и добрались.

По вокзалу побегали, пораспрашивали. Оказалось ещё один состав уходит через пару часов, на Термез. Повезло, там платформы были. Договорились с машинистом, он в нашу ситуацию вник, пустил. В итоге попали мы в Термез лишь немногим позже чем остальные, нас даже никто и не хватился.

Учебка распологалась в старых казармах и конюшнях, ещё времен покорения Туркестана. Интересно, сохранились ли они до сих пор?

Про училище и рассказывать даже нечего. Гоняли нас без отдыху и сроку. Лёгкой жизни я не ожидал, но жарко там очень. Местным нормально, а мне было очень тяжело. Хотя, все одно лучше чем в блокадном Ленинграде. Эти полгода блокады, как шрам, на всю жизнь, остались. Даже когда совсем плохо бывало, вспоминал декабрь 1941-го и 125 грамм хлеба в день и холод, и сразу, в сравнении оно вроде и ничего, жить можно.

В учебке готовили младший комсостав для пулемётных взводов. Рассчитана она была на полгода, да только носить мне лейтенантские погоны так и не довелось. В середине мая 43-го, когда оставалось учиться с месяца полтора, курсы резко сократили. Нужны были люди для Курской битвы, так всех кого могли, выдернули из учебок и послали на фронт. В учебке оставили лишь один батальон. Таким образом я рядовым на фронт и поехал.

Ну на фронт, это громко сказано. Сначала в резерв Степного военного округа (потом он стал Степным фронтом), на формирование маршевых рот. Там заново бегать и стрелять учились. С пару месяцев там пробыл, а потом нас в 62-ую дивизию направили. В голове всё мысли патриотические были, в бой пойдём, за нашу Советскую Родину, немцев бить, но и это далеко не сразу сбылось. Мне кажется, нас просто не знали куда бросить.

Только в августе мы попали под Харьков. По пути нас высаживали несколько раз, то марши, то стрельбы, то ещё какие-то учения. Но и в Харькове повоевать не пришлось. Мы туда зашли через пару дней после того как его наши взяли. Город полусгоревший и трупов много. Впрочем, там мы недолго простояли, нас направили маршем к Днепру.

Про фронт каждый своё вспоминает. Мне вот помнится лишь постоянный, бесконечный поход. Ночью идём, днём где нибудь в лесочке отсиживаемся, дабы немецкая авиация нас не засекла. Так целый месяц шли и шли, всё пешком. Вроде 300 километров недалеко, но каждый день идти, с оружием и вещами, выматывает очень сильно. И снова никаких боёв, сражений или подвигов. Немцы так быстро отступали, нам их и повидать не удалось. Вроде как в догонялки играем.

В самом конце сентября подошли к Днепру, недалеко от Кременчуга. Сейчас о форсировании Днепра многие пишут, даже фильмы снимают. Говорят крупейшая и удачнейшая операция. Не знаю, не знаю. Я лишь могу говорить про то, что я в свои 17 лет увидел.

Мы на берегу стоим, народу уйма. На реке огромные понтоны, это как плот. Размера такого что на них взвод уместиться может. Плюс на них иногда даже пушку ставят. И гребём на тот берег. А прикрытия у нас нет вообще никакого. Ни авиации, ни артилерии, вообще ничего. И укрыться совсем негде.

Мы у немцев как на ладони. Убитых масса, и на воде и на берегу. Крики, мат, слёзы, командиры орут. Что делать, куда прятаться, кого слушать. Если и есть ад, то это точно он. Нас просто, как куропаток расстреливали. Каким чудом мы переправились, сам не знаю.

Впрочем, счастья от такой переправы совсем немного. Да и пробыл я там всего-ничего. Мы под обстрелом пару сот метров лишь вперед продвинулись.
Тут снаряд разорвался, мне осколок в плечо прилетел, погон пробил. Крови много, и больно ужасно. Товарищ, Слава, мы с ним вместе в Термезовской учебке были, кое как перевязал и орёт:
- Ползи назад. Ищи санитарную роту. Винтовку не забудь, а то подумают, что дезертир.

Ползти, я не пополз. Да и не смог бы я, но потащился назад. Еле-еле добрёл, хоть до санитаров совсем недалеко было. Рука онемела, а тут ещё эту тяжесть - винтовку тяни.

Санитары меня приняли, оружие забрали, взамен выдали медицинскую карточку передового района. Я уже чуть ли не в беспамятстве был. Меня на понтон с другими раненными уложили и обратно через Днепр. И повезло, немецкий снаряд миловал, доплыли.

С берега чуток оттащили, разложили нас земле. Лежите, отдыхайте, санитары заберут. А дальше полевой госпиталь, потом фронтовой, потом тыловой. Ранение тяжёлое оказалось, почти 4 месяца в госпитале пробыл.

На этом, можно сказать, моя война закончилась. Из госпитали выписали и направили в другую учебку, в Магнитогорск. Там готовили авиамехаников для Пе-2. Самолёты машины непростые, учили нас серьёзно. Почти год я там пробыл.

В начале 1945-го направили в Беларусию, а авиаполк. Правда, в нашем полку Пешек не было, а были Ил-2. Не знаю почему так меня распределили. Там я уже до Победы дослуживал. И после неё ещё почти год пришлось послужить.

Так что, за всю Войну я немца живого так и не увидал и даже стрельнуть во врага ни разу не довелось. За Войну я две медали получил, За Боевые Заслуги и За Победу над Германией, её правда всем кто служил давали. Вот и весь мой боевой путь, если можно так сказать.

Кстати, вот что. Прошло почти лет 40 после Победы, и занесло меня в городок, Кобеляки. Ты наверное и не слышал о таком, а когда то он был знаменит. Там много лет работал знаменитый костоправ, по фамилии Касьян. К нему со всей страны люди ехали со своими болячками. Даже гостиничку в городке построили специально для приезжих.

И вот сижу я утром за завтраком, газетку читаю. По сторонам даже и не гляжу, да и что там смотреть. Вдруг рядом слышу голос, такой спокойный будто знакомый говорит с которым лишь вчера расстались.
- Ну, привет, дружище.
Голову поднял. Слава, тот самый, который меня перевязал. Мы из Самарканда вместе призывались, и в Термезской учебке койки рядом стояли. Ныне он снабженцем в Одессе работает, на местный завод зачем-то приехал. Обнялись, разговорились.

Он то и рассказал, что ранение скорее всего меня и спасло. Полк с горем пополам всё таки переправилися и попал в самое пекло. Может ты слышал, был такой учёный генетик, Иосиф Раппопорт. Почитай, о нём много информации есть, биография просто потрясающая. Так вот, он в нашей же дивизии служил, только в соседнем полку. Самый наихрабрейший офицер во всей Советской армии, его аж три раза на Героя представляли. Один раз за вот эту проклятую переправу.

Но Золотую Звезду он так и не получил, ибо комдив наш и штабные, сначала переправились, а потом бросили дивизию и бежали. Получила наша дивизия под первое число, разделали её под орех. Так Раппопорт командование принял, а после, перед всеми, за то бегство комдиву морду бил. Может слухи, но я верю.

Слава поведал, что через неделю после моего ранения от взвода нашего остались лишь ножки да рожки. Попали в окружение и кто не погиб, тот к немцам в плен угодил. Славик тоже попал, у немцев в лагере был, но повезло, сумел бежать. Впрочем, это совсем другая история.

Вот собственно и всё. Такой рассказ на 9-ое Мая я услышал. "Обыкновенная" биография, "обыкновенного" солдата...

Приятель, узнав что я весёлыми историями интересуюсь, рассказал. Далее с его слов.
Была у нас на работе Алла Васильевна. Женщина в преклонном возрасте. Всегда старалась избегать конфликтов, ни на кого не обижалась, ничего не принимала близко к сердцу, возможно поэтому выглядела молодо, даже ОЧЕНЬ молодо. Всвязи с этим все её звали Аллочка. Однажды она ехала в автобусе с 20 летней внучкой. Ехали сидя, внучка у окна. На остановке в салон зашла грузная потная женщина и, подойдя к ним, сквозь одышку, грозно выдала:
- Молодёжь совсем обнаглела, даже место не уступит! Вот доживёте до моих шестидесяти двух лет вообще с кровати подниматься не будете!
Семидесятилетняя Аллочка, как всегда, спорить не стала и уступила женщине место, вспоминая, как в свои 62 обгоняла дочку на горных лыжах на скоростной трассе.

ЗАПИСКИ АНЕСТЕЗИОЛОГА
Четыре утра. Дежурная больница по городу. Дремлю в ординаторской. Звонок. Хирурги собираются оперировать. Привезли молодую женщину из ближайшего села с диагнозом: аппендицит. Пациентка на столе. Хирурги начинают под местной анестезией, но просят меня поприсутствовать, вдруг придётся расширяться. Сижу, скучаю. Хирург - молодой парень, три года после окончания вуза. Большой балагур. Начинает беседу в шутливом тоне, обращаясь ко мне:
- Доктор, вам, конечно, известно, что в женском организме на брюшине есть жёлтые точки.
- Да, конечно, - поддакиваю я. - И они меняют цвет на коричневый, если женщина изменяет мужу. Кстати, Танечка (имя больной), вы замужем?
- Да, я замужем, - раздаётся тоненький, слегка дрожащий голос оперируемой.
- Вот мы сейчас и посмотрим, изменяла ли ты мужу, - подхватывает хирург. - Доктор, обратите внимание...
Я нехотя встаю и подхожу поближе, как бы заглядывая в оперируемое место, едва сдерживаясь от смеха.
- Видите, - говорит хирург, - есть пара жёлтых чётких точечек. Посмотрим чуть ниже. Ой, смотрите, одна коричневая, вторая, третья...
И тут раздаётся тоненький и чуть всхлипывающий голос Танечки:
- Неправда, неправда, я изменила мужу только один раз.
Громкий смех в операционной.

Эпидепия гриппа, унесшая в 1918-1919 годах более 50 миллионов жизней, стала самой массовой пандемией за всю историю человечества. Было заражено более 30% населения планеты и умерло более 5%. Однако началась эпидемия не в Испании, а, скорее всего, в США. Тем не менее, грипп получил название «испанка», а не «американка». Причина этого довольно интересна - дело в том, что во время Первой мировой войны на территории воюющих государств действовала жесткая цензура, в то время как в Испании, которая в войне была нейтральной стороной, никакой цензуры не было. Испанская пресса широко освещала все ужасы борьбы с катастрофической эпидемией, создав таким образом впечатление об Испании как основном очаге страшной заразы.

Оратория для Теплоприбора

Теплоприбор - это название нашего завода. Приборы у нас делали не то что тёплые, а прямо скажем, горячие, с инфракрасным наведением. Танковую броню на полигоне прожигали как бумажный лист. Я там после армии работал в столярном цеху, плотником. Без плотника ни один завод не обойдётся, без разницы, какие там делают ракеты - тактические, МБР, земля-земля, земля-воздух, или противокорабельные.
Самый главный инструмент у плотника какой? Сейчас скажете что пила или рубанок. А ни фига! Главный инструмент – гвоздодёр. Только не тот что в виде ломика, а такой, у которого с одной стороны боёк как у молотка, а с другой рожки загнутые. Я его из руки не выпускал. А если не в руке, значит в кармане. Теперь понятно, откуда у меня погоняло?
Отец у меня баянист, на пенсии. Всю жизнь проработал в музыкальной школе, детишек учил на баяне. Ну и я, понятно, с детства меха растягивал. С музыкой жить завсегда легче чем без музыки. Я и в школе всегда, и служилось мне нормально, потому что баянист - он и в армии человек необходимый, и на заводе тоже постоянно в самодеятельности. Это теперь она никому не нужна, а тогда самодеятельность - это было большое партийное, государственное дело. Чтобы рабочие не водку жрали, а росли над собой, как в кино один кент сказал.
Короче, как какой праздник, я на сцене с баяном. Баян у меня готово-выборный, голосистый. Юпитер, кто понимает. Играл я всегда по слуху, это у меня от бати. Ноты читать он меня, правда, тоже научил. Ну, для начальства и для парткома мы играли всякую муру, как мы её называли, «патриотику». А для себя, у нас инженер по ТБ, Бенедикт Райнер, из бывших поволжских немцев, приучил нас к джазу.
Бенедикт - трубач. Не просто трубач, а редкостный, таких больше не слышал. Он нам на репетиции притаскивал ноты, а чаще магнитофонные ленты. Короче, Луи Армстронг, Диззи Гиллеспи, Чет Бейкер, кто понимает. Мы снимали партии, разучивали, времени не жалели. Моя партия, была, понятное дело, органная. А чё, баян это ж тот же орган, только ручной. Короче, у них Хаммонд с колонкой Лесли, кто понимает, а у меня - Юпитер без микрофона. И кстати, звучало не сказать чтобы хуже.
Но вот однажды наш секретарь парткома пришёл к нам на репетицию и приволок какую-то папку, а там ноты и текстовки. Говорит, к ноябрьским праздникам надо это выучить и подыграть заводскому хору. Оратория называется «Пафос революции». Кто композитор, вспомнить уже не могу. Точно знаю что не Шнейдерман. Но если забудешь и потом хочешь вспомнить, то обязательно вспоминается Шнейдерман. Мистика какая-то!
У нашего секретаря парткома два голоса - обыкновенный и партийный. Наверное и регистровые переключатели есть, с одного тембра на другой, как у меня на баяне. Короче, он переключил регистр на партийный голос и говорит - значит так! Кровь из носу, но чтоб на праздничном концерте оратория прозвучала со сцены. Из обкома партии инструктора пришлют по части самодеятельности. Потому что это серьёзное партийное дело, эта оратория. Потом подумал, переключил голос с партийного опять на обыкновенный и говорит, не подведите, мужики!
Вот только одна загвоздочка. Нет в этой оратории партии баяна. И органа нет. И пришлось мне выступать в новом для себя амплуа. А когда такое происходит, то первый раз непременно облажаешься. Это как закон. Ну, короче, разучили мы эту хрень, стою я на сцене вместе с симфонической группой и хором, и передо мной малая оркестровая тарелка на треноге. Тарелка новенькая, блестит как котовы яйца. И всего делов - мне на ней в середине коды тремоло сделать специальной колотушкой. Ну, это палка такая с круглым фетровым наконечником.
Ну вот, симфоническая группа уже настраивается. Я тоже колотушку взял, хотел ещё разок порепетировать моё тремоло, и тут подскакивает ко мне наш дирижёр, юркий такой мужичонка, с виду как пацан, хотя по возрасту уже давно на пенсии. Флид Абрам Моисеевич, освобождённый профкомовский работник. Он только самодеятельностью и занимался. Хоровик и дирижёр. Тогда на каждом заводе такая должность была.
И говорит, Лёха Митрошников, зараза, заболел. Небось запил. Где мужское сопрано взять? Надо в коде пропеть речитатив, акапелла. Давай ты, больше некому, у хористов там аккорд на шесть тактов, на вот держи ноты и текстовку. Потому что сопрано только у тебя. А я и правда верха беру легко, не хуже чем Роберт Плант.
Ну короче, я колотушку куда-то засунул, взял в руки ноты, текстовку сразу выучил чтобы потом не заглядывать. А так у меня до самой коды - пауза. Ну ладно, отстоял я всю пьесу. Ну вот, слава яйцам, уже и кода. Хористы взяли аккорд. Значит мой выход. И я пою с выражением:
Павших борцов мы земле предаём
Скоро уже заколотят гробы
И полетят в вечереющем воздухе
Нежные чистые ВЗМАХИ трубы
спел я. А нужно было – не взмахи, конечно, а ЗВУКИ, ясен пень...
А почему взмахи, я объясню. Дело в том что когда Бенедикт лабал Луи Армстронга, он своей трубой на все стороны махал, как поп кадилом. Говорит что у Майлса Дейвиса так научился. Но не в этом дело, а в том что в зале народ ржать начал. А дело-то серьёзное, партийное.
И тут мне надо сделать тремоло на оркестровой тарелке, а колотушка моя как сквозь землю провалилась. Ну я конечно не растерялся, вынул из кармана железную открывашку для пива, и у меня вышло такое тремоло, что я едва не оглох. Жуткий медный грохот со звоном на весь театр. Колосники, блин, чуть не попадали. Ну я же сказал, новый инструмент, незнакомый, обязательно первый раз облажаешься. Это как закон!
И в этом месте у Бенедикта сразу идёт соло на трубе на шесть тактов и на последней ноте фермата до «пока не растает». Ну то есть, должно было быть соло... Бенедикт, конечно, трубач от Бога, но он ведь тоже человек. А человек слаб, и от смеха, который до слёз, у него во рту слюни происходят. Короче, Бенедикт напускал слюней в мундштук, кто понимает, и вместо трагических нот с оптимистической концовкой у него вышло какое-то собачье хрюканье, совершенно аполитичное.
Зрители от всего этого согнулись пополам, и просто подыхают от смеха. Абрам Моисеевич, посмотрел на Бенедикта, а у него вся морда в соплях, потом выщурился на меня и как рявкнет во всю еврейскую глотку: "Сука, Гвоздодёр! Убью на...!” и метнул в меня свою палочку как ниндзя. А эту палочку ему Серёга Пантелеев выточил из титанового прутка, который идёт на крепления ракетного двигателя. Летела она со свистом через всю сцену прямо мне в глаз. Если бы я не отдёрнул голову миллиметров на триста влево, быть бы мне Моше Даяном.
Как писало солнце русской поэзии, "кинжалом я владею, я близ Кавказа рождена". Только я думаю, у Моисеича не Кавказ, а совсем другая география. Если бы он кинжал метнул, это одно, а убить человека влёт дирижёрской палочкой - такому только на зоне можно научиться. Короче, после покушения на мою жизнь я окончательно потерял сознание, встал и сделал поклон зрителям. Рефлекс, наверное. А зритель чё? Ему кланяются, он аплодирует. Тоже рефлекс. У людей вся жизнь на рефлексах построена. Короче, устроили мне зрители овацию.
Моисеич ко мне подскочил и трясёт меня как грушу. "Ты! Ты... Ты, блять, залупа с отворотом! Обосрал мне весь концерт! Блять! Лажовщик!" Рядом с ним микрофон включённый, а он его видит конечно, но никак не может остановиться орать в силу своего горячего ближневосточного темперамента.
Народ, понятно, уже просто корчится в судорогах и со стульев сползает. Это при том, что дело-то серьёзное, партийное. А тут такая идеологическая диверсия прямо со сцены. Хор на сцене уже чуть все скамейки не обоссал, а только без занавеса уйти нельзя. Они шипят, Володька, сука, занавес давай!
А у Володьки Дрёмова, машиниста сцены, от смеха случилась в руках судорога, пульт из руки выпал и закатился глубоко в щель между стеной и фальшполом. Володька его тянет за кабель, а он, сука, застрял в щели намертво. А без пульта занавес - дрова. Хороший антрактно-раздвижной занавес из лилового бархата, гордость театра.
Хор ещё минуты три постоял, а потом по одному, по двое со сцены утёк, пригибаясь под светом софитов как под пулями. Очень он интересный, этот сгибательный рефлекс. Наверное у человека уже где-то в подсознании, что если в тебя прожекторами светят, то того и гляди из зенитки обстреляют.
Моисеич оторвал мне половину пуговиц на концертной рубахе из реквизита и успокоился. Потом схватился за сердце, вынул из кармана валидол, положил под язык и уполз за кулисы. Я за ним, успокаивать, жалко же старика. А он уселся на корточки в уголке рядом с театральным стулом и матерится тихонько себе на идише. А выражение глаз такое, что я сразу понял, что правду про него говорят, что он ещё на сталинской зоне зэковским оркестром дирижировал. Бенедикт сливные клапаны свинтил, сопли из трубы вытряхивает, и тоже матерится, правда по-русски.
Вот такая получилась, блять, оратория...
А эту хренову колотушку я потом нашёл сразу после концерта. Я же её просто в другой карман засунул. Как гвоздодёр обычно запихиваю в карман плотницких штанов, так и её запихал. На рефлексе. Это всё потому что Моисеич прибежал с этим речитативом и умолял выручить. А потом чуть не убил. Ну подумаешь, ну налажал в коде. Сам как будто никогда на концертах не лажался... А может и правда не лажался, поэтому и на зоне выжил.
Речитатив ещё этот, про гробы с падшими борцами. Я же не певец, а плотник! Я все четыре такта пока его пел, только и представлял, как я хожу и крышки к тем гробам приколачиваю. Там же надо ещё заранее отверстие накернить под гвоздь, и гвоздь как следует наживить, чтобы он в середину доски пошёл и край гроба не отщепил. Мало я как будто этих гробов позаколачивал.
Завод большой, заводские часто помирают, и семейники ихние тоже. И каждый раз как их от завода хоронят, меня или ещё кого-то из плотников отдел кадров снимает с цеха и гонит на кладбище, крышку забить, ну и вообще присмотреть за гробом. А то на кладбище всякое случается.
В столярном цеху любую мебель можно изготовить, хотя бы и гроб. Гробы мы делаем для своих крепкие, удобные. Только декоративные ручки больше не ставим, после того как пару раз какое-то мудачьё пыталось за них гроб поднять. Один раз учудили таки, перевернули гроб кверх тормашками. Покойнику-то ничего, а одному из этих дуралеев ногу сломало.
Оратория для нас, конечно, даром не прошла. Остались мы из-за неё все без премии. И без квартальной и без годовой. Обком партии постарался. Абрама Моисеевича заставили объяснительную писать в обком партии, потом ещё мурыжили в первом отделе, хорошо хоть, не уволили. Секретарю парткома - выговор по партийной линии с занесением в учётную карточку. Он после этого свой партийный голос напрочь потерял, стал говорить по-человечески.
А Бенедикт с тех пор перестал махать трубой как Майлс Дейвис. Отучили, блять. У него от этого и манера игры изменилась. Он как-то ровнее стал играть, спокойнее. А техники от этого только прибавилось, и выразительности тоже. Он потом ещё и флюгельгорн освоил и стал лабать Чака Манджони один в один. Лучше даже!
А, да! Вспомнил я всё-таки фамилию того композитора. Ну, который нашу ораторию сочинил. Даже его имя и отчество вспомнил. Шейнкман! Эфраим Григорьевич Шейнкман. Я же говорил, что не Шнейдерман!

Пошли мы как-то с ризеншнауцером зимой в лес на лыжах покататься. Лес на окраине города, в лесу озеро. Добрались до леса, и дальше я на лыжах еду, он на лапах бегает по кустам. Время от времени он появляется, и снова убегает. Лыжня проложена метрах в ста от берега озера, среди деревьев.
Прошло примерно два часа. Мы обогнули озеро по большой дуге, оказавшись практически на противоположном берегу. Пора возвращаться домой, и я решил срезать путь по льду. По прямой ведь ближе, не так ли? Заодно коньковый ход потренирую, снега на льду мало, а где-то его вообще сдуло...
Еду на лыжах по льду, ризен, уже набегавшийся, идёт рядом, время от времени отбегая в стороны. Так дошли до середины озера. И тут началась сильная метель. Ветер дует строго в лицо, несёт с собой даже не снег, а острые кристаллы льда, видимость упала до пары десятков метров. И деться-то некуда, в какую сторону не пойди - везде одно и то же, да ещё и с дороги сбиться недолго - кругами по озеру гонять как-то не хочется. Решаю идти вперёд, так хоть можно направление сохранять, ориентируясь на ветер, да и осталось всего пару километров. Иду пригнувшись, прикрываясь рукой от летящего в лицо льда. И тут мысль: а где пёс?! Оглядываюсь вокруг - никого. Что делать? Если он потеряется в таком буране, как его потом найти? Или он сам найдёт дорогу домой? Зову его, надеясь, что он услышит зов сквозь завывания ветра. И продолжаю медленно идти вперёд. Пса нет. Оглядываюсь снова, пытаясь рассмотреть в белой мгле чёрное пятно... Никого.
Продолжаю идти вперёд. И вдруг спотыкаюсь от того, что кто-то наступил на лыжу. В панике оглядываюсь - а это мой ризен! Оказывается, он всё это время шёл сзади, практически вплотную (поэтому я его и не увидел, так как оглядываясь, смотрел вдаль), прикрываясь мной от ветра...

Однажды искал работу. Обычно в моей сфере деятельности хозяин берёт на работу либо нет, а тут я пришёл по адресу в объявлении, там сидит в офисе девка и суёт мне мозгоебическую анкету. Я сразу подумал, что с таким изображением серьёзности с этой конторой нефиг связываться, но раз припёрся - заполню на всякий.

Сколько хотите? Кем видите? и т.п. В пункте Имеете ли вредные привычки? написал ДА.

Тёлка почитала анкету и спрашивает:
- А какие у Вас вредные привычки?
- Спрашивали имею ли, а какие - это уже другой вопрос.
- Нам это важно.
- Дрочу.
- О О (её глаза). Мы Вам перезвоним.

Вот ищут же чтобы не бухали, не курили всякое, а не перезванивают по другому.
(с)Stereomaks

Много лет назад, я попросил своего водителя встретить в аэропорту товарища, руководившего тогда службой собственной безопасности не скажу чего, но по милицейской линии. Встретить и дуть сразу во Дворец спорта, потому что там местная хоккейная команда играла с Московским Динамо, за которое мы с товарищем давно болеем. Причем дуть следовало быстро, чтобы успеть-не опоздать к началу матча. Они бы и успели, но перед самым поворотом к Дворцу выстроилась пробка метров на восемьсот, выстроилась и не двигалась. Пять минут. Десять.

Водитель, предчувствуя получение кренделей за опоздание, выехал на трамвайную линию и пробку шустренько объехал, свернул уже в нужное место и, напоровшись на цветущего улыбкой гаишника, остановился и пошел договариваться.

Товарищ, которому до входа во дворец оставалось метров сто пешком, вышел из машины, и уж было собрался идти, как к нему обратился водитель:

- Василь Федорович, пятьсот рублей не одолжите? Я вам после игры отдам.

Вася честно доставал из кармана бумажник. Удостоверение к нему просто прилипло, как он мне потом рассказывал. Поэтому больше заботясь о том, чтоб никто не рассмотрел ксиву, а не содержимое портмоне, Федорович начал искать там пятьсот рублей. Нашел и протянул водителю.

- Гражданин! – обратился к Васе гаишник, - я там у вас видел крупные купюры. Вы мне мелочь не разменяете?

- Крупные? – растерялся Федорович, не привыкший к обращению «гражданин», - разменять?

- Ну да, у вас пятитысячные, а у меня мелочь - гаишник протянул Васе крагу, полную мятых пятисоток, - разменяйте, вам же все равно тратить.

- А тебе копить? – Вася пришел в себя.

- Ага.., - подтвердил работник жезла, замечая случайно открывшееся удостоверение, с фотографии которого на него смотрел тот же Вася, только при погонах, - копить, товарищ генерал.

Федорович закрыл удостоверение, отдал водителю пятьсот рублей, и буркнув «после матча поменяю, ты меня тут подожди» ушел смотреть хоккей.

Вот я точно знаю чем кончилось. А вы как думаете, дождался, не?

Дождался. Стоял и курил возле машины, когда мы после хоккея подошли к стоянке. Судя по количеству окурков, очень нервничал.

- Ждешь? - ехидно спросил Вася, - зря. Нечем мне менять, истратил. Вот яблоко хочешь?

Протянутое гаишнику яблоко было большим красным и загадочным. Загадочным - это потому что я битый час думал, зачем Васька такое яблоко в буфете выкупил, если он их вообще не ест, кроме антоновки. Не в хоккеистов же кидать, в его-то чинах.

- Хочешь поставить интеллигента в неудобное положение? - говорил мне Василий Федорович, спровадив гаишника, - дай ему на улице большое красное яблоко. В карман оно не влезет, есть на улице не прилично, так и будет его в руках таскать.

Вот тут я все-таки не выдержал и засмеялся.

Случай с русским туристом в Японии

Как-то один мой знакомый отдыхал в Токио и совершил правонарушение. Его доставили в полицейский участок для дачи показаний. Сначала его попыталась вежливо допросить следователь-женщина, но у неё ничего не получилось. Тогда, по словам моего знакомого, она позвала в кабинет какого-то сумасшедшего коллегу с раздвоением личности.

«Представляешь, заходит этот усатый чудик в белой рубашке в кабинет, кричит, ругается, требует во всём признаться. Я молчу. Он страшно злится, выходит. Зачем-то сбривает усы (!) и надевает синюю рубашку вместо белой, и через пару минут возвращается. При этом, как ни в чём не бывало, начинает разговаривать со мной уже почти как с другом – по-доброму, совсем без наезда – мол, давай по-хорошему. Но я всё равно молчу. Тогда он опять выходит, наклеивает такие же усы как раньше (представляешь - один в один! До сих пор не могу понять - как у него это получилось), снимает синюю рубашку, снова надевает белую, через две (!) минуты возвращается в кабинет и снова начинает орать и требовать во всём признаться. Я держусь, молчу. Тогда он весь красный от бешенства выбегает, хлопает дверью, во второй раз отклеивает свои усы, снова зачем-то меняет рубашку и через минуту (!) опять возвращается в кабинет - на позитиве, спокойный, бледный, ни намёка на то, что было вот только что!.. и так раз пять!!! Короче, я сдался. Сам понимаешь, от такого психа чего угодно можно ожидать!»…
©