Повторные истории

— Здравствуйте, девушка, познакомимся, йопта, пообщаемся-прогуляемся?
— Здравствуйте. Если ответите на три моих вопроса, идет?
— Как два пальца, спрашивайте!
— Что такое экстерриториальность? Кто такие малые голландцы? Что такое горизонт событий?
— Чё? Типа, тест на интеллигентность, прикинь, Серый! Короче, первое — дипломатический термин, что-то вроде дипломатической неприкосновенности, но не для лиц, а для территорий, объектов разных, машин, формально, например, автомобиль посла считается территорией другого государства, ну, типа, досматривать нельзя, проникать и прочее. То же со зданием посольства, типа того, ага. Малые голландцы —это семнадцатый век, пейзажики, портреты на темном фоне, реализм, естественно. Малые — ну, типа, на фоне Рембрантов всяких они бледновато выглядят, но вообще на уровне.

— Димон, ну они для квадрата рисовали, чтоб дыру в обоях заделывать, утилитарное искусство. Чисто коммерсы заказывали, ширпотреб всякий, ботва в общем, вот и «малые».

— Ты не попутал ничего? Ты, бля, изобрази сначала хоть стакан, потом про утилитарное искусство перетрем. Погнал, братан, в натуре ты.

— Слышь, ты обострить решил что-ли? Ты не обостряй…

— Извините, я…

— Ой, девушка, извиняемся, извиняемся, это, да, ну вот, гравитационный радиус, ну я не в теме за астрофизику особенно там, можно я счас один звоночек сделаю Сиплому, кой-чего уточню? Что вы смеетесь, ну я представление имею, не совсем темный, ну типа термин уточнить, а то сформулирую не так, а с меня потом ваши старшие спросят?

— …эээ

— Але, Сиплый! А кто это? Марь Семенна здрассте, а Олежа дома? Спит? Ой, а сильно спит? Ага, понял, только лег. Не шумел? Марь Семенна, такой вопрос, вы извините, я Сиплого, извините, хотел Олега спросить, может вы знаете? Ага, вы там не слыхали случайно, по излучению Хокинга никак теоретически/экспериментально, пока нет подтверждений? Ага, ага, я-я-ясненько, ну ладно спасибо. А? Да мы только пиво, Марь Семенна, вы же нас знаете. Не-е, не будем!

— В общем, горизонт событий — это офигенно сложно, если в общем рассказывать, врать не буду, ну чисто для сколлапсировавшего объекта — гравитация настолько сильная на конкретном, типа, расстоянии, что никакая информация от объекта на волю уже не поступает, все в него валится, из него — ничего. Кванты света и прочяя электромагнитноволновая шняга — не излучается.

— Пожизняк, особый режим, б_я. И только к воротам подошел — ВОХРА выбегает и беспредельно затаскивет на нары и все, до конца там паришься.

— Типа да, как Серый говорит. Вот, ворота и запретка — это и есть горизонт событий, и не писем наружу, ни газет — все кум под себя подмял. Но, есть такая штука — излучение Хокинга, ну это все словеса без обосновы. За запреткой, типа из ничего, из вакуума внутри зоны вдруг рождаются пара — «мент-пацан», но из-за туннельного эффекта, типа пацан за забор попадает на свободный воздух, а мент в зоне остается, ха-ха. Квантовая лабуда эта, не верю я в нее до конца. Осознать трудно. Но если правда это, да и по всем законам — не бывает беспросветки, воля всегда светит пацану — то никаких горизонтов событий нет физически, коллапсар излучает все же доляну малую. Ну вот, типа все. Ну я слабо секу в теме, я обозначил сразу.

— Меня Лена зовут. А вас, Дмитрий и Сергей? Это «Жигулевское» у вас? Можно я хлебну?

Знакомая ехала на поезде "Хельсинки - Москва" и попала в железнодорожную пробку, которая в связи с аварией в Новгородской области.
Поезд пустили через Псковскую область.
Ехали сутки. В соседнем купе девочка лет 20, богато одетая и увешанная, которая, видимо, за пределами Москвы бывала только на самолете, впала в панику. Она тяжело дышала, с ужасом смотрела в окно и постоянно звонила маме.
- Да какое такси! Куда такси?! Я не знаю, где мы, мама! Тут какие-то заборы! Коровники! Мама, мы в аду! Мы в аду, мама!

А. Беляков
Я очень скучаю по социализму. При социализме я был по-настоящему счастлив. Я мчался из школы на титановом велосипеде «Калашников», такие были у каждого ученика. Добрый постовой дядя Володя отвлекался от томика Цветаевой и улыбался мне гагаринской улыбкой. Дома я открывал холодильник, который занимал половину огромной кухни и думал, что съесть – пиццу по-тульски, кус-кус с осетриной или фуагра «Гусь Хрустальный». Тут выходила наша соседка по коммуналке, бригадир маляров тетя Шура и ласково журила меня: «Алексис, мон шер! Ты опять перепутал холодильник! Ваш – на мансарде». Я смущался, но тетя Шура трепала меня по голове – ах! Как от нее пахло «Красной Москвой №5» – и говорила: «Но это такой, право, пустяк. Бери что хочешь из моего, я все равно на диете, как Галя Брежнева».
Нам с мамой много раз предлагали переехать из коммуналки в трехкомнатную на проспекте Калинина, но мама отвечала: «Мы же все как семья! И потом - с кем я буду вечерами пить Шато де КПСС?»
Другой наш сосед, дядя Игорь, был генералом КГБ в отставке. Чудесный старикан! Он катал детвору на своей чёрной «Волге», где были теплый ламповый кондиционер и автомат с газированной водой по 3 копейки. Дядя Игорь часто рассказывал мне, как в августе 1968-го сопровождал целую колонну КАМАЗов в Прагу. Они были загружены фруктами: в то лето в Чехословакии случился неурожай. А благодарные чехи поили его бехеровкой с березовым соком. В комнате дяди Игоря вся стена была увешана фотографиями его друзей. Помню большие портреты Вавилова и Мейерхольда с автографами: «Игорю, на память об отпуске в Ялте».
А мы с мамой не очень любили ездить в Крым: нам не хотелось этих огромных отелей, где по вечерам давал концерты Высоцкий и танцевал калинку Барышников. Мы улетали на тихую Колыму, с ее уютными коттеджами. Нам очень нравилась база отдыха имени Берии. Да и подешевле там было, чем в Крыму. Мама работала младшим научным сотрудником и зарплата была небольшая, зато часть ее давали черной икрой и книгами Дюма. А что еще надо? Мы смотрели Чапаева, пели Пахмутову, танцевали Плисецкую. Мы ходили в пионерские походы по горам Афганистана, где играли в “Зарницу”. Мы были счастливы.
…Всё это разрушили враги социализма в 1991 году. На память у меня остался только транзисторный приёмник, по которому я слушаю ночами «Голос СССР». Его глушат, но даже сквозь помехи до меня доносятся эти честные и чистые голоса.