Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Форум молодых мам: - Годовалому ребёнку оливки из банки можно? Просил попробовать, я дала с уверенностью, что сразу выплюнет и не будет больше. А он мало того, что съел, так ещё и орёт - добавки просит. - Да, наверное, ничего уже страшного. Может, просто какие получше покупать и всё. Мой вон корм кошачий любит, невозможно уследить - кошку отслеживает и идёт есть. - Ну, за кошачий корм я даже не переживаю. У меня премиум-класс. И кот, и ребёнок чувствуют себя отлично!
Об опечатках У меня на бывшей работе один из коллег запросил у helpdesk "доступ к попке" с копией менеджеру и руководителю проекта. Угорали полгода, наверное...
Сергей Довлатов Виноград Единственный в моей жизни сексуальный шок я пережил на овощном комбинате имени Тельмана. Я был тогда студентом первого курса ЛГУ. И нас, значит, командировали в распоряжение дирекции этой самой плодоовощной базы. Или, может, овощехранилища, не помню. Было нас в группе человек пятнадцать. Всех распределили по бригадам. Человека по три в каждую. До этого мы получили инструкции. Представитель месткома сказал: - Есть можете сколько угодно. Мой однокурсник Лебедев поинтересовался: - А выносить? Нам пояснили: - Выносить можно лишь то, что уже съедено... Мы разошлись по бригадам. Я тут же получил задание. Бригадир сказал мне: - Пойди в четвертый холодильник. Запомни фамилию - Мищук. Забери оттуда копии вчерашних накладных. Я спросил: - А где это - четвертый холодильник? - За эстакадой. - А где эстакада? - Между пищеблоком и узкоколейкой. Я хотел спросить: "А где узкоколейка?" - но передумал. Торопиться мне было некуда. Найду. Выяснилось, что комбинат занимает огромную территорию. К югу он тянулся до станции Пискаревка. Северная его граница проходила вдоль безымянной реки. Короче, я довольно быстро заблудился. Среди одинаковых кирпичных пакгаузов бродили люди. Я спрашивал у некоторых - где четвертый холодильник? Ответы звучали невнятно и рассеянно. Позднее я узнал, что на этой базе царит тотальное государственное хищение в особо крупных размерах. Крали все. Все без исключения. И потому у всех были такие отрешенные, задумчивые лица. Фрукты уносили в карманах и за пазухой. В подвязанных снизу шароварах. В футлярах от музыкальных инструментов. Набивали ими вместительные учрежденческие портфели. Более решительно действовали шоферы грузовиков. Порожняя машина заезжала на базу. Ее загоняли на специальную платформу и взвешивали. На обратном пути груженую машину взвешивали снова. Разницу заносили в накладные. Что делали шоферы? Заезжали на комбинат. Взвешивались. Отгоняли машину в сторону. Доставали из-под сиденья металлический брусок килограммов на шестьдесят. Прятали его в овраге. И увозили с овощехранилища шестьдесят килограммов лишнего груза. Но и это все были мелочи. Основное хищение происходило на бумаге. В тишине административно-хозяйственных помещений. В толще приходо-расходных книг. Все это я узнал позднее. А пока что бродил среди каких-то некрашеных вагончиков. День был облачный и влажный. Над горизонтом розовела широкая дымчатая полоса. На траве около пожарного стенда лежали, как ветошь, четыре беспризорные собаки. Вдруг я услышал женский голос: - Эй, раздолбай с Покровки! Помоги-ка! "Раздолбай" явно относилось ко мне. Я хотел было пройти, не оглядываясь. Вечно я реагирую на самые фантастические оклики. Причем с какой-то особенной готовностью. Тем не менее я огляделся. Увидел приоткрытую дверь сарая. Оттуда выглядывала накрашенная девица. - Ты, ты, - я услышал. И затем: - Помоги достать ящики с верхнего ряда. Я зашел в сарай. Там было душно и полутемно. В тесном проходе между нагромождениями ящиков с капустой работали женщины. Их было человек двенадцать. И все они были голые. Вернее, полуголые, что еще страшнее. Их голубые вигоневые штаны были наполнены огромными подвижными ягодицами. Розовые лифчики с четкими швами являли напоказ овощное великолепие форм. Тем более что некоторые из женщин предпочли обвязать лифчиками свои шальные головы. Так что их плодово-ягодные украшения сверкали в душном мраке, как ночные звезды. Я почувствовал одновременно легкость и удушье. Парение и тяжесть. Как будто плаваю в жидком свинце. Я громко спросил: "В чем дело, товарищи?" И после этого лишился чувств. Очнулся я на мягком ложе из гнилой капусты. Женщины поливали меня водой из консервной банки с надписью "Тресковое филе". Мне захотелось провалиться сквозь землю.То есть буквально сию же минуту, не вставая. Женщины склонились надо мной. С полу их нагота выглядела еще более устрашающе. Розовые лямки были натянуты до звона в ушах. Голубые штаны топорщились внизу, как наволочки, полные сена. Одна из них с досадой выговорила: - Что это за фенькин номер? Масть пошла, а деньги кончились? - Недолго музыка играла, - подхватила вторая, - недолго фрайер танцевал. А третья нагнулась, выпрямилась и сообщила подругам: - Девки, гляньте, бруки-то на молнии, как ридикюль... Тут я понял, что надо бежать. Это были явные уголовницы. Может, осужденные на пятнадцать суток за хулиганство. Или по указу от 14 декабря за спекуляцию. Не знаю. Я медленно встал на четвереньки. Поднялся, хватаясь за дверной косяк. Сказал: "Мне что-то нехорошо", - и вышел. Женщины высыпали из сарая. Одна кричала: - Студент, не гони порожняк, возвращайся! Другая: - Оставь болтунчик Зоиньке на холодец! Третья подавала голос: - Уж лучше мне, с возвратом. Почтой вышлю. До востребования! И лишь старуха в грязной белой юбке укоризненно произнесла: - Бесстыжие вы девки, как я погляжу! И затем, обращаясь ко мне: - А ты не смущайся. Не будь чем кисель разливают. Будь чем кирзу раздают!.. Я шел и повторял: "О, как жить дальше? Как жить дальше?.. Нельзя быть девственником в мои годы! Где достать цианистого калия?!.." На обратном пути я снова заблудился. Причем теперь уже окончательно. Я миновал водонапорную башню. Спустился к берегу пруда. Оттуда вела тропинка к эстакаде. Потом я обогнул двухэтажное серое здание. Больнично-кухонные запахи неслись из его распахнутых дверей. Я спросил у какого-то парня: - Что это? Парень мне ответил: - Пищеблок.. Через минуту я заметил в траве бурые рельсы узкоколейки. Прошел еще метров тридцать. И тут я увидел моих однокурсников - Зайченко с Лебедевым. Они шли в толпе работяг, предводительствуемые бригадиром. Заметив меня, начали кричать: - Вот он! Вот он! Бригадир вяло поинтересовался: - Где ты пропадал? - Искал, - говорю, - четвертый холодильник. - Нашел? - Пока нет. - Тогда пошли с нами. - А как же накладные? - Какие накладные? - Которые я должен был забрать у Мищука. В этот момент бригадира остановила какая-то женщина с портфелем: - Товарищ Мищук? - Да, - ответил бригадир. Я подумал - бред какой-то... Женщина между тем вытащила из портфеля бюст Чайковского. Протянула бригадиру голубоватую ведомость: - Распишитесь. Это за второй квартал. Бригадир расписался, взял Чайковского за шею, и мы направились дальше. Около высокой платформы темнел железнодорожный состав. Платформа вела к распахнутым дверям огромного склада. Около дверей прогуливался человек в зеленой кепке с наушниками. Галифе его были заправлены в узкие и блестящие яловые сапоги. Он резко повернулся к нам. Его нейлоновый плащ издал шелест газетной страницы. Бригадир спросил его: - Ты сопровождающий? Вместо ответа человек пробормотал, хватаясь за голову: - Бедный я, несчастный... Бедный я, несчастный... Бригадир довольно резко прервал его: - Сколько всего? - По накладным - сто девяносто четыре тонны... Вай, горе мне... - А сколько не хватает? Восточный человек ответил: - Совсем немного. Четыре тонны не хватает. Вернее, десять. Самое большее - шестнадцать тонн не хватает. Бригадир покачал головой: - Артист ты, батя! Шестнадцать тонн глюкозы двинул! Когда же ты успел? Гость объяснил: - На всех станциях люди подходят. Наши советские люди. Уступи, говорят, дорогой Бала, немного винограда. А у меня сердце доброе. Бери, говорю. - Ну да, - кивнул бригадир, - и втюхиваешь им, значит, шестнадцать тонн государственной собственности. И, как говорится, отнюдь не по безналичному расчету. Восточный человек опять схватился за голову: - Знаю, что рыск! Знаю, что турма! Сэрдце доброе - отказать не могу. Затем он наклонил голову и скорбно произнес: - Слушай, бригадир! Нарисуй мне эти шестнадцать тонн. Век не забуду. Щедро отблагодару тебя, джигит! Бригадир неторопливо отозвался: - Это в наших силах. Последовал вопрос: - Сколько? Бригадир отвел человека в сторону. Потом они спорили из-за денег. Бригадир рубил ладонью воздух. Так, будто делал из кавказца воображаемый салат. Тот хватался за голову и бегал вдоль платформы. Наконец бригадир вернулся и говорит: - Этому аксакалу не хватает шестнадцать тонн. Придется их нарисовать, ребятки. Мужик пока что жмется, хотя фактически он на крючке. Шестнадцать тонн - это вилы... Мой однокурсник Зайченко спросил: - Что значит - нарисовать? Бригадир ответил: - Нарисовать - это сделать фокус. - А что значит - вилы? - поинтересовался Лебедев. - Вилы, - сказал бригадир, - это тюрьма. И добавил: - Чему только их в университете обучают?! - Не тюрьма, - радостно поправил его грузчик с бородой, - а вышка. И затем добавил, почти ликуя: - У него же там государственное хищение в особо крупных размерах! Кто-то из грузчиков вставил: - Скромнее надо быть. Расхищай, но знай меру... Бригадир поднял руку. Затем обратился непосредственно ко мне: - Техника простая. Наблюдай, как действуют старшие товарищи. Что называется, бери с коммунистов пример. Мы выстроились цепочкой. Кавказец с шумом раздвинул двери пульмановского вагона. На платформу был откинут трап. Двое залезли в пульман. Они подавали нам сбитые из реек ящики. В них были плотно уложены темно-синие гроздья. На складе загорелась лампочка. Появилась кладовщица тетя Зина. В руках она держала пухлую тетрадь, заломленную карандашом. Голова ее была обмотана в жару тяжелой серой шалью. Дужки очков были связаны на затылке шпагатом. Мы шли цепочкой. Ставили ящики на весы. Сооружали из них высокий штабель. Затем кладовщица фиксировала вес и говорила: "Можно уносить". А дальше происходило вот что. Мы брали ящики с весов. Огибали подслеповатую тетю Зину. И затем снова клали ящики на весы. И снова обходили вокруг кладовщицы. Проделав это раза три или четыре, мы уносили ящики в дальний угол склада. Не прошло и двадцати минут, как бригадир сказал: - Две тонны есть... Кавказец изредка заглядывал в дверной проем. Широко улыбаясь, он наблюдал за происходящим. Затем опять прогуливался вдоль стены, напевая: Я подару вам хризантему И мою пэрвую любов... Час спустя бригадир объявил: - Кончай работу! Мы вышли из холодильника. Бала раскрыл пачку "Казбека". Бригадир сказал ему: - Восемь тонн нарисовано. А теперь поговорим о любви. Так сколько? - Я же сказал - четыреста. - Обижаешь, дорогой! - Я сказал - четыреста. - Ладно, - усмехнулся бригадир, - посмотрим. Там видно будет... Затем он вдруг подошел ко мне. Посмотрел на меня и спрашивает: - Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины? - Что такое? - не понял я. - Сделай мне, - говорит, - такую любезность. Напомни содержание "Войны и мира". Буквально в двух словах. Тут я вконец растерялся. Все кругом сумасшедшие. Какой-то непрекращающийся странный бред... - В чем дело? - спрашиваю уже более резко. - Что такое? Бригадир вдруг понизил голос: - Доцент Мануйлов Виктор Андроникович жив еще? - Жив, - отвечаю, - а что? - А Макогоненко Георгий Пантелеймонович жив? - Естественно. - И Вялый Григорий Абрамович? - Надеюсь. - И профессор Серман? - Да, а что? - Я у него диплом защищал в шестьдесят первом году. Я удивился: - Вы что, университет кончали? - Имею диплом с отличием. - Так почему же вы здесь? - А где же мне быть? Где же мне работать, по-твоему? В школе? Что я там буду воровать, промокашки?! Устраиваясь на работу, ты должен прежде всего задуматься: что, где и как? Что я смогу украсть? Где я смогу украсть? И как я смогу украсть?.. Ты понял? Вот и хорошо. Все будет нормально. К вечеру бабки появятся. Я вздрогнул при слове "бабки". Бригадир пояснил; - В смысле - деньги... Затем он громко крикнул: - Пошли молотить! Мы приступили к работе. Теперь в холодильнике происходило нечто еще более странное. Грузчики шли цепочкой от вагона. Один из четверых спешил к весам. Остальные за спиной кладовщицы проносили ящики, не взвешивая. Бала забеспокоился. Теперь он напевал другую, менее веселую песню: Я несчастный Измаил, На копейку бэдный, Редко кушал, мало пил, Оттого стал блэдный... Его благосостояние таяло на глазах. Нарисованные восемь тонн стремительно убывали. Прошло минут тридцать. Бригадир сказал: - Двух тонн как не бывало. Через полчаса объявил: - Еще две с половиной тонны возвращены социалистическому государству... Бала не выдержал. Он пригласил бригадира на совещание. Но бригадир сказал: - Говори открыто, при свидетелях. Бала с трагической гримасой произнес: - Ты говорил шестьсот? Рэж меня, я согласен! - Ладно, - сказал бригадир, - пошли работать. Там видно будет... Теперь мы снова действовали, как в начале. Ставили ящики на весы. Огибали кладовщицу. Снова клали ящики на весы. Проделывали это три-четыре раза. И лишь затем уносили ящики в склад. Кавказец наш снова повеселел. С платформы опять доносилось: Я подару вам хризантему И мою пэрвую любов... Прошло еще минут сорок. Бригадир остановил работу. Кладовщица вытащила термос из-за пазухи. Мы вышли на платформу. Бала раскрыл еще одну пачку "Казбека". Бригадир говорит: - Десять тонн нарисовали. И затем, обращаясь к восточному человеку - Ты сказал - шестьсот? - Я не сказал - шестьсот. Ты сказал - шестьсот. Ты взял меня за горло... - Неважно, - сказал бригадир, - я передумал. Теперь я говорю - восемьсот. Это тебе, батя, штраф за несговорчивость. Глаза бригадира зло и угрожающе сузились. Восточный человек побагровел: - Слушай, нет таких денег! - Есть, - сказал бригадир. И добавил: - Пошли работать. И мы снова проносили ящики, не взвешивая. Снова Бала мрачно напевал, гуляя вдоль платформы: Я несчастный Измаил, На копейку бэдный... Затем он не выдержал и сказал бригадиру: - Рэж меня - я согласен: плачу восемьсот! И опять мы по три раза клали ящики на весы. Снова бегали вокруг кладовщицы. Снова Бала напевал: Я подару вам хризантему... И опять бригадир Мищук сказал ему: - Я передумал, мы хотим тысячу. И Бала хватался за голову. И шестнадцать тонн опять превращались в девять. А потом - в четырнадцать. А после этого - в две с четвертью. А потом опять наконец - в шестнадцать тонн. И с платформы доносилось знакомое: Я подару вам хризантему... А еще через пять минут звучали уже другие и тоже надоевшие слова: Я несчастный Измаил... Начинало темнеть, когда бригадир сказал в последний раз: - Мое окончательное слово - тысяча шестьсот. Причем сейчас, вот здесь, наличными... Отвечай, чингисхан, только сразу - годится? Гортанно выкрикнув: "Зарэзали, убили!" - Бала решительно сел на край платформы. Далее - ухватившись за подошву ялового сапога, начал разуваться. Тесная восточная обувь сходила наподобие змеиной кожи. Бала стонал, извлекая рывками жилистые голубоватые ноги, туго обложенные денежными купюрами. Отделив небольшую пачку сторублевок, восточный человек шепнул: - Бери! Затем он вновь укутал щиколотки банкнотами. Закрепил их двумя кусками розового пластыря. Опять натянул сапоги. - Где твой "Казбек"? - нахально спросил бригадир. Восточный человек с неожиданной готовностью достал третью пачку. Обращаясь к бригадиру, вдруг сказал. - Приезжай ко мне в Дзауджикау. Гостем будешь. Барана зарэжу. С девушкой хорошей тебя познакомлю... Мищук передразнил его: - С бараном познакомлю, девушку зарежу... Какие там девушки, батя? У меня старшая дочь - твоя ровесница... Он подозвал тетю Зину. Дал ей сто рублей, которые она положила в термос. Затем дал каждому из нас по сотне. Бала хотел обнять его. - Погоди, - сказал бригадир. Затем порылся в груде брошенной одежды. Достал оттуда бюст Чайковского. Протянул его восточному человеку. - Это тебе на память. - Сталин, - благоговейно произнес восточный человек. Он приподнял зеленую кепку с наушниками. Хотел подарить ее бригадиру. Потом заколебался и смущенно выговорил: - Не могу. Голова зябнет... В результате бригадиру досталась еще одна пачка "Казбека". Бала шагнул с платформы в темноту. Из мрака в последний раз донеслось знакомое: Я подару вам хризантему... - До завтра, - сказал нам бригадир... А закончился день самым неожиданным образом. Я подъехал к дому на такси. Зашел в телефонную будку. Позвонил экстравагантной замужней женщине Регине Бриттерман и говорю: - Поедем в "Асторию". Регина отвечает: - С удовольствием. Только я не могу. Я свои единственные целые колготки постирала. Лучше приходите вы ко мне с шампанским... Лялик в Рыбинске, - добавила она. Ее пожилого тридцатилетнего мужа звали детским именем Лялик. Он был кандидатом физико-математических наук... В тот день я стал мужчиной. Сначала вором, а потом мужчиной. По-моему, это как-то связано. Тут есть, мне кажется, над чем подумать. А утром я занес в свой юношеский дневник изречение Хемингуэя: "Если женщина отдается радостно и без трагедий, это величайший дар судьбы. И расплатиться по этому счету можно только любовью..." Что-то в этом роде. Откровенно говоря, это не Хемингуэй придумал. Это было мое собственное торжествующее умозаключение. С этой фразы началось мое злосчастное писательство. Короче, за день я проделал чудодейственный маршрут: от воровства - к литературе. Не считая прелюбодеяния... В общем, с юностью было покончено. Одинокая, нелепая, безрадостная молодость стояла у порога.
Запарка, все телефоны звонят одновременно, звонок по мобиле срывается, набираю контакт, одновременно пытаясь закончить разговор по рабочему, промахиваюсь, естественно, начинаю разговор с фразы: - Ринат, <вырезано цензурой>! - (абсолютно невозмутимый голос старого клиента)Добрый день, Светлана! Я тоже рад вас слышать! - Ой, ради бога... - Ничего-ничего, продолжайте, скажите лучше всё мне, пусть Ринату меньше влетит!
Мой папа до сих пор вспоминает, как я приношу из школы тетрадь с домашним заданием, где нужно было написать пять слов на букву "а". И там вычеркнуты красной ручкой Ангелины Викторовны "анчоус" и "амброзия". И написано: "Нет таких слов!".
Попросили меня выбрать другого хостера для сайта нашей компании. Звоню в разные компании и распрашиваю про их сервера. Вот один из диалогов между мной (Я) и сотрудником техподдержки (Т): Я: у вас выделенные сервера каждый раз из новых деталей собираются или как получится? Т: из новых конечно, мы старые продаем сразу. Я: а если человек всего на месяц сервер брал, тоже разберете и продадите потом? Т: конечно, у нас свой канал сбыта есть. небольшая компания, которая скупает у нас детали в любом виде с очень маленькой уценкой, потом пакует как новые и отправляет в страны третьего мира. Я: а новые детали вы случайно не у них же покупаете? Т: у них же, зачем далеко ходить. а что? стоп... в смысле?!
Я вам скажу так, наша бригада комбайнёров делится на 3 части: - Пьющие - Закодированные - Закодированные дважды Так вот, из закодированных дважды, я намолотил больше всех и начальство выдало мне 3 путёвки в Таиланд. Мне, моей жене, и на Лидию Сергеевну, мою тёщу. Тёща заявила что она едет обязательно, потому что Таиланд это её любимая африканская страна. Мечтаю - говорит увидеть родину кенгуру. Собрали 2 сумки: в той что поменьше все наши вещи, 15 пачек макарон, 19 банок тушёнки....Ав той что побольше тёщин купальник. Приехали в Таиланд, поселились в гостинице, поели тушёнки с макаронами в номере и пошли на обед, а после обеда на пляж. Там отдыхающие катались на надувном банане. Когда мы с женой сели на банан инструктор попросил подождать еще 6 человек для комплекта. Тут к нам присоединилась тёща, банан ушёл под воду утащив за собой катер вместе с инструктором. Акула напала на тёщу неожиданно! Укус на ее спине был такой огромный что акула от полученных ранений ушла сразу же на дно. Потом тёщу увлекло зрелище когда катер потащил за собой парашютиста. Раздумывала она недолго. Два тайца в предвкушении шоу, накинули на её могучие плечи двойные кожанные ремни и сказали "GO!". Катер поехал - тёща начала разгон, снося на своём пути замки из песка, шезлонги, зонтики и зазевавшуюся публику. Подбежав к воде, она поджала ноги и пошла над водой на бреющем, потопив при этом 2 гидроцикла и 3 катамарана. Когда тёща отдалилась от берега, народ на пляже замер в ужасе. Она неслась прямо в борт нефтеналивного танкера. Танкер увидев угрозу справа дал тревожный гудок, тёща видимо с испугу дала ответный. И стала набирать высоту, она находилась как раз над танкером когда стропы парашюта лопнули. От верной гибели танкер ушёл на вёслах. На следующий день мы поехали на сафари. Когда мы проезжали мимо бегемотов, я остолбенел. Если бы на них была одежда, я бы подумал что приехали тёщины родственники, но шутить по этому поводу не рискнул. Где то на 5 км пути на нас напал бабуин и попытался отобрать у тёщи корзину с продуктами, за что и был жестоко наказан, она засунула его голову подмышку и пошла на удушающий. Бабуин тут же попросил пощады, и показал паспорт гражданина Таиланда . Проехав еще метров 800, мы увидели огромного тигра. Зверюга сидела под деревом и что то жевала. Инструктор сказал: - Кто не побоится покормить зверюгу колбасой, тот получит шоколадку! И тут же достал из бардачка батон варёной колбасы. Через 10 минут тигр и Лилия Сергеевна мирно обедали сидя в тенёчке. Зверюга ,как и положено, ела колбасу, а тигр шоколадку. На следующий день мы поехали в аквапарк. Когда тёща вышла из раздевалки наступила гробовая тишина...Не пели даже птицы, рыбки в аквариуме сбились мордами к стеклу. Одета Лидия Сергеевна была в купальник 1953 года, и всем сразу стало понятно от чего умер Сталин. Мы с женой пошли на горку и позвали с собой тёщу, что оказалось большой ошибкой. Мы с супругой съехали по желобу, влетели в трубу и вылетели в бассейн. Сверху послышался звук отъезжающего локомотива. С чудовищной скоростью тёща влетела в трубу, но из неё не вылетела, она в ней застряла . Сзади неумолимо набиралась вода. Внизу нервно сглотнули все, включая чучело муравьеда. Канарейка отодвинула крыльями прутья клетки, и побежала к выходу забыв что умеет летать! И тут прорвало, с криком "А ВОТ И Я!" тёща подобно айсбергу рухнула в бассейн. Людей смыло волной даже в фитнес зале на 2 этаже. Секунд 20 тёща сидела в абсолютно сухом бассейне, пока вода вместе с людьми и тренажёрами не стекла обратно. Аквапарк был закрыт по техническим причинам. На следующий день мы пошли в тайский ресторан. Там подавали море продукты, мы заказали омаров. Рядом с нами омаров ели немцы помогая себе щипцами. Лидия Сергеевна положила своего омара на кусок хлеба, и съела полностью. Звук был такой как будто кто то в стиральной машинке, полоскал щебень. Владелец ресторана взял у тёщи автограф. Когда подавали черепаховый суп, официант спросил: - Вам черепаху с панцирем? Немец сказал на ломанном русском,что если с панцирем оплачиваю я! Тёща ответила если платит он, черепаху можно даже не варить! Тащи так! Сколько бедная черепаха не упиралась лапками, в щёки Лидии Сергеевны, её это не спасло. Нижняя челюсть немца лежала на тарелке. Владелец ресторана попросил тёщу расписаться на своём плече, чтоб потом сделать с этого татуировку!!! На следующий день мы пошли к океану, прощаться с Таиландом и бросили с женой 2 монетки на счастье чтоб вернутся сюда опять. Тёща бросила в океан банку тушёнки, и я понял что теперь мы вернёмся сюда обязательно.
Когда мне было уже года 4, родители начали учить меня ТБ. Сказали, чтобы я никаких гвоздиков и металлических предметов в розетку не совал, а то будет короткое замыкание. - А что такое короткое замыкание, - спросил я. - Ну будет бах, искры, - ответили родители. - Дааа??! - сказал я. И когда никого дома не было... Действительно, бах, искры!
Мы очень старательно делаем вид, что мы - нормальная обычная семья. Но когда трёхлетний ребёнок вместо "скучно" говорит "безальтернативный вывих челюсти", окружающие начинают что-то подозревать...
Есть у меня один из любимых авторов, Виктор Конецкий. Может быть кто-то не слышал и не читал. Почитайте, прикольно. Сорри за копипаст. – Ссора между доктором и радистом началась с тухлой селедки, а закончилась горчичниками. Доктор ловил на поддев пишку из иллюминатора, а третий штурман тихонько вытащил леску и посадил на крючок вонючую селедку. Доктор был заслуженный. И отомстил. Ночью вставил в иллюминатор третьему штурману пожарную пинку, открыл воду и орет: «Тонем!» Третий в исподнем на палубу вылетел, простудился, но за помощью к доктору обращаться категорически отказался. И горчичники третьему штурману поставил начальник рации. Доктор немедленно написал докладную капитану, что люди без специального медицинского образования не имеют права ставить горчичники членам экипажа советского судна, если на судне есть судовой врач; и если серые в медицинском отношении лица будут ставить горчичники, то на флоте наступит анархия и повысится уровень смертности… Радист оскорбился, уговорил своих дружков – двух кочегаров -потерпеть, уложил их в каюте и обклеил горчичниками. И вот они лежат, обклеенные горчичниками, как забор афишами, вокруг радист ходит с банкой технического вазелина. Доктор прибежал, увидел эту ужасную картину и укусил радиста за ухо, чтобы прекратить муки кочегаров. Они, ради понта, такими голосами орали, что винт заклинивало… Ниточкин вздохнул, вяло глотнул коньяка, вяло ткнул редиску. – Упаси меня бог считать подобные случаи на флоте чем-то типичным, -продолжал он. – Нет. Наоборот. Как правило, доктора кусаются редко, хотя они от безделья черт знает до чего доходят. Меня лично еще ни один доктор не кусал, а плаваю я уже двадцать лет. Я хочу верить, что барьеров психической несовместимости вообще не существует. Конечно, если, например, неожиданно бросить кошку на очень даже покладистую по характеру собаку, то последняя проявит эту самую психологическую несовместимость и может вообще сожрать эту несчастную кошку. Но это не значит, что нельзя приучить собаку и кошку пить молоко из одной чашки.
Неожиданность Петиных ассоциаций всегда изумляла меня. Когда я жил в маневренном фонде, в квартире, где жило еще восемнадцать семейств, меня как-то навестил Ниточкии. Войдя в кухню и оглядывая даль коридора, он сказал: – Пожалуй, это одно из немногих мест на планете, где везде ступала нога человека. И вот теперь его вдруг понесло к кошкам. – Лично я, – повторил Ниточкин с раздражением, – кошек не люблю. Но даже очень грязного кота или кошку в стиральной машине мыть не буду. Даже по пьянке, хотя такие случаи в мире и бывали. Моя нелюбовь к котам и кошкам имеет в некотором роде философский характер. Я их не понимаю. А все, что понять не можешь, вызывает раздражение. И еще мне в котах и кошках не нравится их умение выжидать. Опять же эта их коренная черта меня раздражает потому, что сам я выжидать не умею и по этому поводу неоднократно горел голубым огнем. Особенно это касается моего языка, который опережает меня самого по фазе градусов на девяносто, вместо того чтобы отставать градусов на сто восемьдесят. Так вот, понять кошачье племя дано, как я убежден, только женщинам. Женщины и кошки общий язык находят, я для нас, мужчин, это почти невозможное дело. В чем тут корень, я не знаю, я может быть, даже боюсь узнать. Слушай внимательно о нескольких моих встречах с необыкновенными котами. Нельзя сказать, что эти коты совершили что-либо полезное для человечества – такое, о чем иногда приходится читать, Например, помню из газет, что один югославский кот бросился на огромную двухметровую гадюку и загрыз ее, спасая хозяйку -девочку, которая учила уроки в винограднике, а гадюка подползла к ней по лозе сверху, бесшумно. И вот этот югославский кот загрыз гадюку. Причем сбежавшиеся на шум жители югославской деревни, – а там все жители городов и деревень бывшие партизаны, – так вот, все бывшие партизаны не осмелились броситься на помощь коту, который сражался с гадюкой один на один, – такая эта гадюка была ужасная. Кот, победив гадюку, скромно отошел в сторону и стал отдыхать. Или еще мне приходилось читать, как немецкие кошки предупреждали людей о приближении таинственных несчастий и привидений. У немецких кошек шерсть обычно становится дыбом, когда они видят своим внутренним взором привидение. Интересно, правда, у какого немца шерсть не станет дыбом, если он увидит привидение? Вот только у совершенно лысого немца она не встанет. Еще много приходилось читать и слышать, что британские коты предчувствуют смерть хозяйки. Но даже если это и так, то ничего хорошего здесь, как мне кажется, нет: о таких штуках, как смерть, лучше узнавать от доктора. Русский кот-дворняга по кличке Жмурик ничего полезного для человечества не совершил, но врезался в мою память. Он прыгнул выше корабельной мачты, а был флегматичным котом. Прибыл он к нам в бочке вместе с коробками фильма «Брильянтовая рука» по волнам океана, как Царь Додон или царь Салтан – всегда их путаю. В бочке котенок невозмутимо спал, и, как говорится, ухом не вел – ни когда спускали бочку в волны с другого рыболовного траулера, ни когда швыряло ее по зыбям, ни когда поднимали мы ее на борт. За такую невозмутимость его и назвали Жмуриком, что на музыкальном языке означает «покойник». Был он рыж. Был осторожен, как профессиональный шпион-двойник: получив один-единственный раз по морде радужным хвостом морского окуня, никогда больше к живой рыбе не приближался. Когда начинали выть лебедки, выбирая фал, Жмурик с палубы тихо исчезал и возникал только тогда, когда последняя, самая живучая рыбина отдавала концы. Прожил он у нас на траулере около года нормальной жизнью судового кота -лентяя и флегмы. Но потом стремительно начал лысеть, а ночами то жалобно, то яростно мяукать. Грубоватый человек боцман считал, что единственный способ заставить Жмурика не орать по ночам – это укоротить ему хвост по самые уши. Тем более что у лысого Жмурика видок был, действительно, страшноватый. Однако буфетчица Мария Ефимовна, которая была главной хозяйкой и заступницей Жмурика, сказала, что все дело в его тоске по кошке. И командованием траулера было принято решение найти Жмурику подругу. Где-то у Ньюфаундленда встретились мы с одесским траулером. Двое суток они мучили нас вопросами о родословной Жмурика, выставляли невыполнимые условия калыма и довели Марию Ефимовну до сердечного припадка. Наконец сговорились, что свидание состоится на борту у одесситов, время – ровно один час, калым -пачка стирального порошка «ОМО». Родословная Барракуды – так звали их красавицу – нас не интересовала, так как Жмурик должен был, как и мавр, сделать свое дело и уходить. Я в роли командира вельбота, Мария Ефимовна и пять человек эскорта отправились на траулер одесситов. Жмурик сидел в картонной коробке от сигарет «Шипка». Вернее, он там спал. Пульс восемьдесят, никаких сновидений, никаких подергиваний ушами, моральная чистота и нравственная готовность к подвигу. Но на всякий случай я взял с собой пятерых матросов, чтобы оградить Жмурика от возможных хулиганских выходок одесситов -с ними никогда не знаешь чем закончится: хорошей дракой или хорошей выпивкой. Мы немного опаздывали, так как перед отправкой было много лишних, но неизбежных на флоте формальностей. Например, часть наших считала неудобным отправлять Жмурика на свидание в полуголом, облысевшем виде. И на кота была намотана тельняшка, на левую лапу прикрепили детские часики, а на шею повязали черный форменный галстук. Накануне Жмурику засовывали в пасть вяленый инжир и шоколад, – впрочем, перечислить все моряцкие глупости и пошлости я не берусь. Приведу только слова наказа, которые проорал капитан с мостика: «Жмурик, так тебя итак! Покажи этой одесситке, где раки зимуют!» Каким образом Жмурик мог показать Барракуде зимовку раков, скорее всего не знал даже наш бывалый и скупой на слова старый капитан. И вот после неизбежных формальностей мы наконец отвалили. Рядом со мной сидела помолодевшая и посвежевшая от волнения, мартовских брызг и сознания ответственности Мария Ефимовна. В авоське она везла коллеге на одесский траулер пакет «ОМО» лондонского производства. А на коленях у нее была картонка со Жмуриком. Я уже говорил, что кот спал спокойно. Он как-то даже и не насторожился от всей этой суеты, которая напоминала суету воинов перед похищением сабинянок. Здесь коту помогала врожденная флегматичность, к которой бывают, как мне кажется, склонны и рыжие мужчины: рыжие и выжидать умеют, и прыгать внезапно. К сожалению, меня не насторожила обстановка на борту одессита. Просто я другого и не ожидал. Вся носовая палуба кишмя кишела одесситами. Между трюмами было оставлено четырехугольное пространство, обтянутое брезентовым обвесом на высоте человеческого роста. Оно напоминало ринг. Барракуда была привязана на веревке в дальнем от нас конце ринга. Она оказалась полосатой, дымчатой, обыкновенного квартирно-коммунального вида кошкой. Не думаю, что ее невинность, даже если о невинности могла идти речь, стоила такой дефицитной вещи, как пачка «ОМО» лондонского производства. Как всегда в наши времена, при любом зрелище вокруг толкалось человек двадцать с фотоаппаратами, что было явно нескромно, – но чего можно ожидать от одесских рыбаков в такой ситуации? Чтобы они все закрылись в каюте и читали «Хижину дяди Тома»? Ожидать этого от одесситов было бы по меньшей мере наивным. Поэтому я спокойно занял место, отведенное для нашей делегации, и сказал, что времени у нас в обрез. И вдруг Жмурик показал, где зимуют раки. И показал он это место не только Барракуде, но и всем нам. Когда картонку поставили внутрь ринга на стальную палубу и когда кот сделал первый шаг из коробки и увидел Барракуду, то не стал выжидать и сразу заорал.
У одного известного ленинградского романиста я как-то читал про козу, которая «кричала нечеловеческим голосом». Так вот, наш Жмурик тоже заорал нечеловеческим голосом, когда первый раз в жизни увидел одесситку с бельмом на глазу. От этого неожиданного и нечеловеческого вопля все мы, старые моряки, вздрогнули, а один здоровенный одессит уронил фотоаппарат, и тот полыхнул жуткой магниевой вспышкой. Долго орать Жмурик не стал и, не закончив вопля, подпрыгнул над палубой метра на два строго вверх. У меня даже возникло ощущение, что кот вдруг решил стать естественным спутником Земли, но с первого раза у него это не получилось. И, рухнув вниз, на стальную палубу, он сразу запустил себя вторично, уже на орбиту метра в четыре. Таким образом, неудача первого запуска его как бы совсем и не обескуражила. Надо было видеть морду Барракуды, ее восхищенную морду, когда она следила за этими самозапусками нашего лысого, флегматичного Жмурика! Я знаю, что мы не используем и десяти процентов физических, нравственных и умственных способностей, когда существуем в обыкновенных условиях. И что совсем не обязательно быть Брумелем, чтобы прыгать выше кенгуру. Достаточно попасть в такие обстоятельства, чтобы вам ничего не оставалось делать, как прыгнуть выше самого себя, – и вы прыгнете, потому что в вашем организме заложены резервы. И Жмурик это демонстрировал с полной наглядностью. Просто чудо, что он не переломал себе всех костей, когда после третьего прыжка рухнул на палубу минимум с десяти метров. Я никогда раньше не верил, что кошки спокойно падают из окон, потому что умеют особым образом переворачиваться и группироваться в полете. Теперь я швырну любого кота с Исаакиевского собора. И он останется жив, если при этом на него будет смотреть потаскуха-одесситка Барракуда. Труднее всего передать то, что творилось вокруг ринга. Моряки валялись штабелями, дрыгая ногами в воздухе, колотя друг друга и самих себя кулаками, и, подобно Жмурику, орали нечеловеческими голосами. Такого патологического хохота, таких визгов, таких восхищенных ругательств я еще нигде и никогда не слышал. Когда Жмурик без всякого отдыха ринулся за облака в четвертый раз, стало ясно, что пора все это свидание прекращать, что траулер перевернется, а матросня лопнет по всем швам. Капитан-одессит говорить тоже не мог, но знаками показывал мне, чтобы мы брали кота и отваливали, что он прикажет сейчас дать воду в пожарные рожки на палубу, чтобы привести толпу в сознание, что необходимо помнить о технике безопасности. Ладно. Каким-то чудом мне удалось поймать падающего уже из открытого космоса Жмурика в картонную коробку из-под «Шипки». Потом мы все навалились на крышку коробки и попросили у одесситов кусок троса, потому что Жмурик и в коробке пытался запускать себя на орбиты в разные стороны, продолжал мяукать, и выть, и крыть нас таким кошачьим матом, что сам кошачий бес вздрагивал. Боцман-одессит дал нам кусок веревки, взял за эту веревку расписку – так уж устроены эти одесситы, – и мы поехали домой, какие-то оглушенные и даже как бы раздавленные недавним зрелищем. Жмурик притих в коробке: очевидно, он пытался восстановить в своей кошачье памяти мимолетное видение Барракуды, которая растаяла как дым, как утренний туман, без всякой реальной для Жмурика пользы. Через неделю Жмурик оброс волосами, как павиан. И старая рыжая, и новая черная шерсть били из его фонтаном. И весь его характер тоже разительно изменился. Услышав грохот траловой лебедки, он мчался на корму, садился у слипа и хлестал себя хвостом по бокам – точь-в-точь мусульманин-шиит. И когда трал показывался на палубе, Жмурик бросался в самую гущу трепыхающейся рыбы, и ему было все равно, кто там трепыхается – здоровенный скат или акула. И если вам когда-нибудь попадался в рыбных консервах черно-рыжий кошачий хвост, то это был хвост нашего Жмурика, отхваченный ему под самый корешок рыбой-иглой возле тропика Козерога. Вскорости после потери хвоста он лишился левого уха, и пришлось закрывать его в специальной будке, чтобы он не портил рыбу и не погиб сам в акульей пасти. И тут мы получили странную радиограмму от одесситов: «Сообщите состояние Жмурика зпт степень облысения тчк. Судовой врач Голубенко». Мы ответили: «Облысение прекратилось зпт кот оброс зпт как судовое днище водорослями тропическом рейсе тчк Привет Барракуде». И сразу пришла следующая радиограмма: «Факт обрастания Жмурика умоляю занести судовой журнал тчк Работаю кандидатской двтч лечение облысения электрошоком тчк Подавал на Жмурика тридцать три герца сорок вольт при четырех амперах». Итак, мы узнали, почему Жмурик чуть было не превратился в естественного спутника Земли. Но сам-то кот не мог об этом узнать. Он, очевидно, считал, что тридцать три герца исходили не от листа железа на палубе, а от Барракуды. И он свирепо возненавидел всех кошек. Однако это уже другая история. Она не имеет прямого отношения к мировой научно-технической революции.